Зимние забавы (джен)

Евгений Степанович Роговцев, большой начальник небольшого предприятия, отпустил своих вассалов домой в половине седьмого тридцатого декабря. Не рано. Но в прошлом году работали и тридцать первого, так что пусть будут благодарны. Благодарные работники порскнули во все стороны, и окончания начальственной речи не услышал, по всей видимости, никто, так что с новым годом он поздравил сам себя.

Выйдя из здания, он полной грудью вдохнул морозца и огляделся. Контора стояла во дворе небольшого жилого квартала из типовых башен, в котором — неслыханная роскошь! — квартировали и сам Евгений Степанович, и его бизнес-ассистент Елена Сергеевна, дама жесткая, умная, преданная и одинокая. От дома его отделяла лишь детская площадка, причудливо сочетавшая монументальность сварных железных конструкций с жизнерадостностью идиота, раскрасившего их в неоновые цвета палитры «Светофор для Африки», как любила говорить его бабуля.

Бабуля, воспитывавшая Евгения Степановича, а тогда — просто Женьку, или Женьку-оторву, или Женьку-водовозом-будешь-скотина! — недрогнувшей рукой бралась за ремень по любому поводу, особенно под праздники, когда все должно было быть «как положено». Евгений Степанович аж присел на ядовито-лиловую скамеечку, пряча (и остужая) много страдавшие в прошлом тылы. «Ох, посмотрю, что из тебя выйдет!» — гремела бабуля, преследуя улепетывавшего по сараям Женьку и потрясая дедовым армейским ремнем во-от такой ширины и — клянусь! — в мизинец толщиной. Посмотрела, гордится. Воспитывает сейчас племянников. Евгений Степанович выдохнул и улыбнулся.

Мимо быстро пробежала молодая женщина, волоча за собой девочку в комбинезоне, которая радостно разевала рот, пытаясь поймать мягкие редкие снежные хлопья, лениво падающие с неба.

«Эх, зелень, — подумал Евгений Степанович. — Что это за развлечение? Вот мы, бывало... — он шкодливо хехекнул. — Да я б в детстве эту девчонку за шарф поймал, раскрутил и ка-а-ак запустил по льду!» И бежать прятаться в сугробе. И сразу лепить снежки, штук десять, а лучше двадцать. И закидать ими дворника...

Дворник начинал ругаться, кричать про родителей, замахивался лопатой. От него бежали спасаться в ближайший магазин. Молоденькие продавщицы дразнили мальчишек снеговиками за замерзшие до заскорузлости штаны, рукава и варежки, но из магазина не гнали, а один даже раз выпустили через черный ход, пряча от озверевшего дворника.

Сейчас так не гуляют — чтоб до звезд, одни, без нянек. Из окон не кричат «Петька, домой, убью гада!» или «Лиза-а-а, обеда-а-ать!». И развлекать себя сами — тоже разучились.

Из соседнего здания с гиком вывалилась стайка румяных бухгалтерш аптекоуправления во главе с главбухом Сергей Сергеичем, мужчиной положительным и трезвым. И вообще, единственным мужчиной в бабьем коллективе. Бухгалтерши звонко хихикали, играли подведенными бровями и недружно пели «Каравай-каравай» вокруг своего главбуха. «С корпоратива», — кивнул Евгений Степанович. Главбух Сергей Сергеич решительно возглавил хоровод, твердым шагом повел семенящий, а в хвосте «паровозика» и вообще — катящийся на подошвах по льду — «ансамбль „Березка“ 60+» к припаркованному неподалеку служебному автобусу. Галантно погрузив в него подчиненных и вернув на место выпавших, он кивнул водителю закрывать двери и помахал рукой — точь-в-точь Брежнев с Мавзолея. Скучные праздники скучных людей, подумал Евгений Степанович, провожая взглядом размеренно идущего вдоль площадки главбуха, который вдруг замедлил шаг, нагнулся — якобы поправляя ботинок, воровато огляделся и, не заметив наблюдающего, аккуратно положил портфель на пригорок. Снова оглядевшись, он быстро плюхнулся сверху и, оттолкнувшись руками, лихо съехал с горочки.

«Вот дедуля дает!» — восхитился Евгений Степанович, привстав, чтоб лучше видеть. Сергей Сергеич уже поднялся и, отряхивая пальто, сварливо выговаривал подскочившей соседке, что жуть как скользко, а дворник не чистит...

Это сейчас горки железные, раньше-то сами заливали, кто чем. И ведром носили, и банками, и даже стаканом... Кто на первом этаже жил — святая же обязанность была воды налить. Пойди попробуй сейчас постучаться: «Здравствуйте, мы к вам за водой для горки, спасибо. Нам три-четыре ведра...» Сейчас скорее в магазине купят пятилитровку, чем к соседям идти. Евгений Степанович задумался о судьбах горок и, неожиданно поскользнувшись, схватился за качели.

«А холодные, зараза!..» Тоже ведь развлечение: с качели в сугроб прыгнуть — кто дальше. И глубже. И откапываться потом...

Ой, а в третьем классе-то... Сугробы были под второй этаж, детвора в них туннели копала. А соседка Алевтина Петровна, училка, застряла в таком. Всем потом говорила, что за кошкой полезла, мол, спасать, а бабуля припечатала: «Дура старая! Детство заиграло...». В общем, вечером вышли гулять — из сугроба ноги. Обошли сугроб — с той стороны училка торчит и сладко так говорит: «Вы меня, мальчики, откопайте быстренько! Пожалуйста». А Витька Крапивин такой: «Ну, если в четверти оценку накинете»... Ора-а-ла-а... Прибежали соседи, откопали. Нас пороли. А за что? Не мы ее закапывали. «Несправедливость!» — Евгений Степанович пригорюнился.

Несправедливость окружает человека с детства и преследует всю жизнь, философствовал он, держась рукой в дорогой замшевой перчатке за стойку качелей. Унесешь, бывало, в детстве с дворовой веревки замерзший колом пододеяльник — и сигаешь с ним с сараев, как с парашютом. А хозяйка пододеяльника орет: «Ироды!» и бежит жаловаться бабуле. Сейчас и сараев нет, и пододеяльники все на лоджиях сушат... а пострадавшее место науку помнит. За все лупили — и за то, что сосульки как копья бросали — больно, конечно, но уж не до того визга, что Ленка рыжая разводила. И за растоптанные ракетки для бадминтона — с Витькой же играли в северных людей, строили иглу и пробивались сквозь бураны. Как без снегоступов? Ну вы посудите, как без снегоступов?!

Лыжи, опять же, почти у всех были, обычненькие, не пофорсишь. Если только у кого узкие и крашеные — так завидовали. И коньки. Тут или простые, хоккейные, или беговые «ножи». Хотелось, конечно, хоккейные. Герои — Третьяк, Старшинов, Харламов, Фетисов, Билялетдинов, — у деда была подборка открыток, всех — в лицо, всех — по именам, трус не играет в хоккей!.. Но были беговые. На них не покрутишься, не подрежешь сходу — зато можно разогнаться и скользить по кругу, мерно отмахивая одной рукой, вторую картинно заложив за спину — р-раз, перенос веса, захлест, лед, толчок, мах, р-раз... Медитация, как сейчас бы сказали. А что. И медитация. И время было подумать. И на девчонок посмотреть — у них были в почете «фигурки», и хоть толком никто кататься не умел, но воображали... И так пищали, когда их ледяной «лягушкой» подобьешь... (в блюдце воды нальешь, на ночь за окно — к утру у тебя «лягушка», надо только аккуратно ее вынуть, чтоб блюдце не треснуло, а то бабуля...) и потом, раскрутив, по льду запустишь — или на дальность, или по цели... Визг, куча мала, а ты бежишь, задыхаясь от смеха, ныряешь головой вперед через сугроб, сверху на тебя валится красный хохочущий Витька... Виктор Андреевич, редактор на радио, давно не виделись. Позвонить, что ли, напомнить, как они с Валеркой качели на спор лизали... Опять скажет, что мне слабо было. Мне — и слабо?!..

Евгений Степанович раздраженно отпихнул болтающуюся на ветке криво обрезанную пластиковую бутылку. Что за глупость? А, это кормушка. Раньше-то кормушки в школе делали из дерева или фанерки, пилили-колотили-раскрашивали, а сейчас чик-чик ножницами — вот тебе и кормушка. Хотя птицам всё равно, конечно. Вон, соседские двойняшки вообще в пластиковую подложку от конфет семечек насыпали, нитку проложили, водой залили и заморозили, а потом эти «бусы» на балконе повесили «для синиц и воробьев. Детям радость!» — а соседям пух, ор и сёр.

Радости им мало, детям. Это потому, что фантазии нет. Что они придумать могут, чем себя занять? Ну, поломают первый лед на лужах, обтрясут снег с дерева на кого-нибудь, снеговика слепят кривого, на аргамаках или тюбах с горы скатятся, сноуборд, опять же — уж и не представляю, почему он так популярен, больше, чем лыжи, ведь дорогущий, и место нужно специальное, пафосное... или этот, простигосподи, кёрлинг-мудёрлинг...

Раньше заскочишь в подъезд, вынешь из варежки монетку, прижмешь к заледеневшему стеклу и протаиваешь «глазок», а потом в него подглядываешь на улицу — ищут тебя или нет. Выскочишь неожиданно, свалишь преследователя в сугроб и напихаешь ему за шиворот снега... Сейчас и окна не те, и подъезды на кодовых замках...

Мимо лихо пронесся веселый гражданин средних лет и комплекции, таща на санках стонущую от смеха гражданку в вязаной шапке, за ними мрачно трусил мальчишка в пихоре, невнятно канюча «Ну, па-ап...» Лучше бы ты так сына утром в детский сад катил, гонщик, вдруг осерчал Евгений Степанович, неловко переминаясь с ноги на ногу. Ты хоть знаешь, какие гонки можно устраивать? И без санок — на картонке, по льду, отталкиваясь только ногами. Спиной вперед! — гордо вспомнил победитель 19** года и покосился на задумчиво топчущегося у подъезда паренька. Тому было зябко, он поеживался и что-то вытаптывал на снегу. Признание, что ли? (Валерка из пятого подъезда как-то изобразил «Ленка, ЯТЛ» — каллиграфически, с росчерками и завитушками, две недели тренировался «выписывать», а Ленке не понравилось: почерк, говорит, хороший, содержание тоже, а вот исполнение...) Или лабиринт? Вот протопчешь, бывало, в снегу по колено спиральку, а в середине аккуратно перешагнешь в предыдущий виток, и еще, и еще — и вот ты уже в начале. А потом соседка с сумкой, не думая, идет-идет и раз — она в середине, дальше идти некуда...

О, дождался, Ромео. И чем ты свою Дульсинею развлекать будешь? Замок ей построишь из снега? Вон, недавно молодежь с концерта возвращалась, быстренько бастиончик смастырили, башни по краям, потом давай снежками кидаться, из качелек катапульту устроили, если б не соседка со второго этажа, вопившая «Наркоманы! Пьянь!» — правые левых бы закопали с большим преимуществом. Соседка потом еще долго истерила, что они ей машинку засыпали. Ну так любишь кататься — люби и лопаткой помахать.

Девчонка вытащила из пакета горсть чего-то мелкого и показала своему Ромео. Евгений Степанович ревниво прищурился и слегка наклонил голову набок, чтоб лучше было видно, что она там придумала. Парень пожал плечами, попинал какую-то притулившуюся на краю сугроба шнягу, кивнул. И вдруг, усмехнувшись, быстро нарисовал на засыпанном снегом лобовом стекле припаркованной аж на тротуаре машинки круг с точками глаз, большими ушами, дебильной улыбкой и огромный руль. Схватившись за руки, они побежали к площадке.

— Ой, — вздрогнула девчонка. — Извините, мы вас не... Вы не будете возражать, если мы тут вот... — она показала пригоршню каких-то мелочей — магнитиков, свечек, значков. — Мы дерево украсим. И вы, если хотите, берите себе, что понравится. И с Новым годом!

Евгений Степанович дернул плечом. Надо же придумать — простые деревья украшать. Елку, елку украшать надо. Живую. Которая «теперь она нарядная на праздник к нам пришла». Которую раньше покупали загодя на елочном базаре, пеленали полотенцами ветки и везли на балкон. На каждом же балконе по елке было, а на некоторых и по две, для безбалконных соседей. И шампанское в снегу за окном, и пиво — но не надолго, чтоб не лопнуло под куранты Спасской башни.

А потом смотреть с балкона на салют и пускать мыльные пузыри, замерзающие на лету и крошащиеся на ветках кустарника под окном дрожащей радужной шелухой.

Праздники проходили, елки потихоньку подсыхали и осыпались. И их волокли на помойку, где мальчишки радостно палили их, прыгая вокруг с криками и толкая друг друга в костер. Ценнее всего было сохранить елки в сугробе дотемна, когда брызги огня разлетались по двору фейерверками. Ну какая радость палить их днем, когда бдящий дворник с лопатой и приподъездные бабушки портят все веселье?

Евгений Степанович вдруг отчетливо представил себе картину торжественного сожжения выполнивших свою новогоднюю миссию елок и даже поежился от неожиданно возникшей ассоциации с огненным аутодафе святой инквизиции. «Ос-спаде...» — успел подумать он, как мысль резко вильнула: а что происходит с елками потом, после окончания долгого запойного веселья, после сожжения? Есть ли у елок рай — и если есть, какие елки в него попадают? Окончившие свой век среди негустого подлеска естественным путем или принявшие мученическую смерть на крестовине? Захотелось перекреститься, но мешали качели.

Холодало. Евгений Степанович поежился. Все равно вопрос почти неактуален: китайский пластик, более зеленый и пушистый, вытеснил живую природу из квартир и с балконов, так что елочные ангелы теперь просто игрушки, бессмысленные, как вот такие ледяные фигуры на улицах...

Из криво припарковавшегося старого грузового фордика выскочила девушка и закричала в телефон: «Да вы с ума сошли! И куда я их дену? Заказ же никто не отмен... А почему мне не... И куда я... Да пошли вы все, идиоты тупые!»

Она резко швырнула телефон в салон, надела рукавицы и, перевалив через борт, вытащила из кузова увесистого ледяного лебедя. Ухватив его под крылья, она поволокла фигуру в центр площадки, отошла, посмотрела на нее, притащила второго лебедя, поменьше, и пристроила рядом. Отряхнув рукавицы, девушка ядовито хмыкнула что-то вроде «совет да любовь», быстро села в машину и умчалась в ночь.

Было тихо. Евгений Степанович начал притоптывать ногами.

Лебеди печально серебрились посреди пустой площадки. И до них никому не было дела, а у кого-то ведь жизнь разрушилась, может быть...

Проходившая мимо группа молодых людей с криком «Страусы!» окружила лебедей. Безбашенная молодежь некоторое время неостроумно рифмовала лебедей и других представителей птичьего царства («я какаду, мы все в аду!»), а затем кто-то пнул большого лебедя. Тонко хрустнув, переломилась шея, и лебедь завалился набок.

Евгений Степанович хотел крикнуть уродам, чтоб шли прочь, но не смог. Нет, он не был трусом! Он просто не мог ничего сказать, недобро глядя им вслед.

Надо было решаться. Он вздохнул и набрал СМС: «Елена Сергеевна, добрый вечер. Вы уже дома?»

Через долгих пару минут телефон возмутился:

«Евгений Степанович, вы сами меня отпустили, сказав, что моей помощи не понадобится».

Ну почему женщины так многословны?

«Да или нет?»

Пауза затянулась на целую минуту.

«Да. Но в офис я не вернусь. Можете увольнять».

Вот в самом деле, сама придумала — сама обиделась.

«Елена Сергеевна, не волнуйтесь. Вопрос на пару минут. У вас есть термос?»

«Что?! Это Т9 балуется?»

«Елена Сергеевна, налейте, пожалуйста, в термос горячего чая и вынесите на детскую площадку у вас во дворе. Сейчас. Дело жизни и смерти».

«Евгений Степанович, вы пьяны?! Вам вызвать такси?»

«Е. С., вы выйдете с чаем или нет?»

«Я только что вымыла голову, надо высушить волосы».

Вот же зараза лохматая! Нахрена тебе прическа, одна живешь! Он досадливо мотнул головой, забывшись.

Ох! В детстве это не было так больно. Требовательно задергался телефон, послышался задушенный звонок. Он нажал кнопку ответа. Взволнованный голос бизнес-ассистентши выкрикнул:

— Евгений Степанович, я не поняла, с вами все в порядке? Что вы делаете на детской площадке у меня во дворе? Вам плохо? Вызвать такси? «Скорую»? Почему вы молчите?!

— Да падаму фто... у-а-аа-у!!!... Фсё ф поядке, Еена Сейгеевна, оддыхайде. Ф нофым годом!