Ты ведь слышишь меня, мама?.. (джен)

— Ты ведь слышишь меня, мама?

Девочка лет десяти оторвала заплаканное лицо от подушки и подняла взгляд вверх, к потолку, всматриваясь в темноту так, как иные смотрят на звездное небо в поисках одной-единственной привычной и знакомой звезды. Вот только увидеть что-то в затененном углу было трудно. Но это же не значит, что тут ничего — и никого — нет, верно?

— Неправда! Он все врет! — Караи (а это, безусловно, была она) упрямо мотнула головой, так что на лицо упали растрепанные пряди, и сердито запустила в дверь подушкой. Затем горестно вздохнула. — Ты все равно здесь, с нами. Даже сейчас. Ты не можешь оставить меня, правда, мама?

Темнота ответила ей негромким потрескиванием сверчка и тиканьем часов. То немногое, что нарушало вечернюю тишину их загородного дома, сейчас больно било по напряженным нервам. Никто не приходил успокоить ее, утешить в ее горе, и оттого тишь эта казалась еще более гнетущей. Как и одиночество.

Единственный близкий человек, который мог бы понять ее, был далеко… ну и пускай всего лишь в другом конце дома! С тем же успехом отец мог бы оказаться сейчас за океаном. Не слышал ее, не понимал ее… да был ли он вообще?

— Это тебя нет, слышишь? Тебя! — выкрикнула Караи уже громче, стирая кулаком со щек слезы, которые, помимо воли, продолжали катиться. Ей было мучительно стыдно: она уже взрослая, как не раз говорил отец, почти настоящая куноити (как же радовали тогда его слова!) — а значит, должна уметь владеть собой. Но как тут совладаешь, когда тебе говорят такие невыносимые слова?

Нет, Караи давно знала, что отец не любит вспоминать о матери. И без того неразговорчивый и мрачный, он еще больше замыкался в себе, когда она, совсем еще несмышленая девчушка, спрашивала про маму. Но у кого еще Караи могла узнать о том, какой была мама и почему сейчас не с ними? Кто еще лучше него может про это знать?

Вот только что толку? За прошедшие пять лет Караи успела узнать лишь, что мать была редкостной красавицей и что она сама очень на нее похожа. Что погибла Шен — так звали мать Караи — совсем молодой, в результате несчастного случая, виновником которого стал бывший друг отца, которому тот доверял и от которого не ожидал такой подлости.

Вот и все. Попытки же расспросить о большем натыкались на глухую стену. Караи расстраивалась, чувствуя себя виноватой в том, что лишний раз огорчила отца, напомнив ему о дурном. И лишь сегодня она задумалась: а может, дело не только в этом? Может, отец вовсе не так уж и любил маму? И потому не любит о ней вспоминать?

Сегодня в это верилось особенно охотно, под действием обиды и резких слов. Нет, отец всегда был строгим, особенно когда это касалось тренировок. И самовольно сбежать с них для того, чтобы попытать счастья и поймать-таки ящерицу, живущую под одним из камней в саду, — значило навлечь на себя немалые неприятности. И все же… нельзя же все время только учиться и тренироваться! Мама точно бы поняла это, поняла и простила свою девочку.

Именно это она выкрикнула, глядя ему в лицо и поднявшись из привычной «позы покорности». Уже зная, что лишь усугубит свое положение, но наплевав на это. И все же… все же Караи не ожидала, что все кончится именно так.

Отец приблизился к ней, и Караи, несмотря на всю свою браваду, поежилась. Он никогда не поднимал на нее руку, но жестокие слова и презрительный взгляд сверху вниз (а то и вовсе его отсутствие, словно никакой Караи в комнате и не было) порой били больнее трости сэнсэя.

Да, отец никогда не щадил ее самолюбия, когда был не в духе, и Караи привыкла к этому. Но сегодня… приблизившись, он наклонился и, больно схватив за руку, почти выкрикнул, что ее матери больше нет с ними. И не менее резким тоном приказал более не напоминать об этом. После чего велел уйти в свою комнату и не выходить оттуда, покуда Караи не осознает своего безобразного поведения.

Было это незадолго до вечерней трапезы, но аппетит у Караи пропал напрочь. Да и… он же велел не показываться ему на глаза. Он не хочет и знать ее, так же, как и маму! Караи шумно выдохнула и шмыгнула носом. Ну и пусть! Она помнит о маме, а что думает он, неважно!

Пошарив на тумбочке, Караи включила лампу, а затем вытащила из верхнего ящика спрятанную под кучей тетрадок и прочих мелочей фотографию в рамке. Изящный овал лица, раскосые миндалевидные глаза, волосы, собранные в традиционную прическу… Мама…

Несколько секунд посмотрев на фото, Караи порывисто прижала его к груди и низко опустила голову. По изящным запястьям, скрещенным на груди, словно в попытке обнять изображенную на фото, потек тонкий ручеек.

— Мне так тебя не хватает, мама… — прошептала, задыхаясь, Караи и ничком упала на нерасправленную постель.

Как сейчас ей хотелось… нет, не обнять, но хотя бы увидеть, ощутить присутствие мамы рядом с собой! Как часто Караи просила богов в детстве оказать милость и позволить им увидеться, пусть на краткое мгновение. Все тщетно. Лишь во снах мама являлась к ней, гладя ласково по голове и шепча что-то утешительное. И как же не хотелось после этого просыпаться поутру, зная, что все ее счастье — всего лишь сон…

* * *

Получасом позже

Дверь в комнату неслышно скользнула в сторону, и на пороге появилась рослая темная фигура. Даже в таком, вполне домашнем и обыкновенном, виде она выглядела внушительно и даже страшновато. Уверенная осанка и стремительные движения выдавали в вошедшем человека незаурядного и даже опасного. И немудрено: предводитель клана ниндзя Ороку Саки не мог быть иным.

Впрочем, сейчас Шредер мало походил на себя обычного. Дочь послушно приняла заслуженное наказание, однако даже не спустилась к ужину, что было на нее совсем не похоже. Он не велел звать ее, дабы не нарушать собственных слов, однако же беспокойство, помимо воли, закралось в его сердце. И сейчас грозный воин и безжалостный ниндзя лично явился проверить, все ли в порядке с его наследницей.

Впрочем, тихое посапывание, нарушаемое лишь редкими всхлипываниями, тут же сказало ему обо всем. Видят боги, стоило быть сдержаннее, однако… слишком уж болезненную рану затронули дерзкие слова Караи. Кто знает, какой судьбы на самом деле хотела Шен для своей… для его дочери? Чего она желала на самом деле? Никогда он этого не узнает… да и, честно говоря, навряд ли пожелает узнать.

Шен ушла. Спустя прошедшие годы, с ощутимым трудом, он примирился с потерей. Ее место заняла Караи, маленькая копия матери, которая не должна повторить ее судьбу. Она будет иной, совсем иной — и может, тогда смотреть на нее не будет так больно.

Шредер неслышно приблизился к ложу дочери. Бесшумный шаг его не потревожил ее беспокойного сна. Засыпая, Караи свернулась клубочком, зябко прижимая босые ноги к животу. Одеяло лежало чуть поодаль, как и маленькая рамка, которую Ороку Саки узнал с первого взгляда.

Он мог бы никогда не давать его дочери под предлогом, что фото погибло в том страшном пожаре, вместе с изображенной на нем. Мог и сам никогда не смотреть на него, дабы не ворошить минувшего. Мог бы… и не мог. Слишком дорога была ему эта малая частица былого, сколько бы боли в ней ни таилось. И Караи… он не может лишить девочку последнего, что осталось от ее матери. То, что связывает их обоих более, чем призрачные родственные узы.

Наклонившись, Шредер поднял фотографию и положил на столик. Затем развернул одеяло и… непривычно осторожно и бережно (на взгляд любого, кто хоть немного его знал) укрыл уснувшую девочку, заботливо подоткнув края. Та улыбнулась во сне, неожиданно тепло и радостно. Ведь сейчас она вновь в призрачном мире, где нет и никогда не было недавней обиды и страшного прошлого, где ее, совсем еще маленькую, обнимают теплые руки мамы. И все обязательно будет хорошо…