Пепел (гет)

Это лето выжгло из Драко Малфоя всю душу. Выпотрошило из него все внутренности, превратив в отвратительное кровавое месиво.

Он не мог даже понять, как оказался на вокзале сегодня, как решился поехать в Хогвартс в этом году. Знал ведь, что его там будет ждать. Почти то же самое, что и в Мэноре, только старательно замаскированное под учебный процесс. Как будто он не догадывался, во что превратилась школа на самом деле. Их будут «обучать» те же самые люди, из чьих палочек этим летом без перебоя летели Круциатусы и Авады. Те, с чьих уст срывался злорадный, нездоровый хохот. Эти люди с удовольствием наблюдали, как сходит с ума вернувшийся из Азкабана Люциус. Как он дрожащей рукой выливает в себя очередной стакан огневиски, затравленно отводя взгляд всякий раз, как сын посмотрит на него разочарованным испуганным взглядом, молящим «сделай что-нибудь, отец!». Но он уже даже не осмеливается произнести ни одного лишнего слова, потому что уже давно не является тем властным, уважаемым Люциусом Малфоем, который гордо восседал рядом с Министром Магии на Чемпионате Мира по квиддичу. Драко понимает, что от отца осталась всего лишь крошащаяся от беспомощности оболочка, и он не знает, кого в этом винить — Поттера, Волан-де-Морта или самого отца.

А ещё была Нарцисса, от иссохшего вида которой хотелось вырвать себе глазные яблоки и утопиться. Она не спала ночи напролёт — сидела на ковре в кабинете, молча сжимая руку отца, пока тот глядел стеклянными глазами на зелёные языки пламени в камине. А с утра её можно было найти в библиотеке, будто бы читающей смертельно скучный, толстый фолиант о каких-то непонятных и редких растениях. Или же в парадной зале — наблюдающей за психопаткой Лестрейндж, измывающейся над очередной, ничего не соображающей от непрерывного потока Круциатусов грязнокровкой. Нарцисса напрягалась и просила сестру поскорее закончить свои развлечения, как только Драко появлялся в дверях зала. Он не мог не идти туда, потому что знал, что только его появление может положить недолгий конец для извращённого развлечения Беллатрисы. Этот конец недолог, потому что спустя некоторое время леденящий душу хохот безумной Пожирательницы вновь возобновлялся, заставляя его открыть опухшие и усталые от бессонной ночи глаза. И, всматриваясь в своё отражение, жалеть, что снова жив, что не сдох спокойно во сне.

Немым «почему?» в собственные глаза.

Так и не получая ответа на свой вопрос, хватал с тумбочки палочку и спускался вниз, навстречу такому же усталому и отчаявшемуся взгляду Нарциссы.

Чаще всего утро молодого Малфоя начиналось с ярко-зелёной вспышки света, отражающейся в отполированном до ослепительного блеска полу парадного зала. Громкого предсмертного вздоха какого-то незнакомого человека и леденящего душу смеха чокнутой тётки.

В одно из таких мрачный утр он обалдел от неожиданной мысли, возникшей в собственной голове. Пока спускался по мраморной лестнице и отстранённо слушал визжание, доносящееся из парадного зала. Замер на самой середине.

В опухшую от переизбытка шума голову молнией ворвались обрывки воспоминаний из далёкого детства. На секунду вышибая из реальности и перенося на несколько лет назад, в гостиную Слизерина. В дни, когда всё было относительно спокойно, когда не было метки на предплечье, но было отравленное неправильными приоритетами сознание. И хер поймёшь, что же из этого лучше.

«Вопрос времени, кого из них убьют теперь. По мне, хорошо бы Грейнджер»

Его охватило чувство нереальности. Будто бы не с его губ сорвались эти слова много лет назад.

«Хорошо бы Грейнджер, а, Малфой? А сейчас ты всё ещё такого мнения?»

Нет. Он застыл на месте, думая о том, сколько же лет разделяют его и того амбициозного мальчишку, который с нездоровым блеском в глазах жаждал крови той девчонки, что, в принципе, и не смотрела в его сторону, не то что причиняла ему какой-либо вред.

Ему не было стыдно. Абсолютно нет. Просто было тошно от гнилого запаха смерти, что постоянно витал в его доме, и он злился, что когда-то давно такие вещи казались ему пустой игрой.

Сейчас он смотрел на всё совершенно другими глазами. Ему уже не было весело. Ему было страшно и тяжело. Драко остался совсем один. Лицом к лицу со всеми слишком серьёзными для него проблемами. А помощи ждать было неоткуда, ни единой души, способной хотя бы подставить своё плечо, удержать его на плаву, когда он почти утонул.

Разряд злости пробежал по позвонкам, когда он подумал, что даже у продырявленного утырка Поттера, на которого ведут охоту все, кому не лень, есть настоящие друзья, готовые пожертвовать чем угодно ради него. Даже если эти друзья — вислый бомжара или грязнокровная гриффиндорская подстилка. У него даже таких не было.

Драко тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли, пытаясь сосредоточиться на происходящем вокруг. Дым, исходящий от поезда становился всё гуще и гуще, окутывая всё пространство. Приходилось слегка напрягать глаза, чтобы рассмотреть, что происходит в паре десятков метров от него.

Лица, лица, лица…

Его раздражало, что собравшиеся на платформе упрямо делали вид, будто понятия не имеют во что ввязываются, собираясь ехать в эту богом забытую школу. Он был более чем уверен, что половина из них не вернётся домой в этом году. Его однокурсники, с которыми он учился бок-о-бок шесть лет. Те, к кому он испытывал толику симпатии, те, кто был ему максимально безразличен, и те, кого он до дрожи в руках ненавидел… Подумать только! Все они собрались здесь сейчас. Их в пору хоронить, оплакивать, а они стоят себе, как ни в чём не бывало, и спокойно обсуждают прошедшие каникулы.

Херовы герои.

Челюсть до боли напряглась от злости. Если бы у него был выбор, как у этих безмозглых придурков, он бы ни за что на свете не был здесь. Наплевал бы на всё и сидел в Мэноре или перевёлся бы в долбанный Дурмстранг или даже в конченый Ильверморни на худой конец. Лишь бы не чувствовать, как запуганная мать отчаянно сильно сжимает его предплечье, которое, казалось, и так горело при одной мысли о татуировке на нём. Лишь бы не видеть, как она смотрит на него этим безнадёжно-затравленным взглядом, который будто бы молил его остаться.

Видит Мерлин, он бы с радостью, да не мог. Ни в коем случае. Только не сейчас, когда судьба всей его почти убитой, задушенной семьи лежит на его широких плечах.

Он с полсекунды смотрит на Нарциссу, что-то безостановочно бормочущую про меры предосторожности. И еле сдерживается, чтобы не фыркнуть раздражённо. Ему, к чёртовой матери, не было дела до собственной безопасности — он бы с величайшим удовольствием подставился под Аваду, если бы была гарантия того, что с родителями всё будет в порядке. Но ёбаный безносый стервятник скорее сожрёт собственную змеюку, чем оставит его семью в покое. И никаких, чрезмерно никаких гарантий для всех них не было. Счастливого исхода для представителей аристократического рода Малфоев не существует. В любом случае, кто бы ни одержал победу в этой смехотворно затянувшейся войне, итог для его семьи будет плачевный. Ни Волан-де-Морт, ни Орден Феникса не пожалеют их. Потому что для всех вокруг когда-то благородная фамилия «Малфой» стала синонимом слова «предатель».

Ни туда, ни сюда.

Почему война чужая, а платит за неё он?

Почему этот избранный шрамированный чудила, вместо того чтобы оправдать возложенные на него надежды, струхнул и сбежал, позволив остальным отдуваться за него? Где хвалёная гриффиндорская отвага?

Весь последний месяц все газеты волшебного мира во главе с «Пророком» во всю трубили про шокирующие новости о великолепном Гарри Поттере, который каким-то чудесным образом в мгновение ока стал «Нежелательным лицом номер один», за голову которого Министерство обещало чуть ли не половину вселенной. Скрылся прямо со свадьбы одного из нищебродов во время нападения Пожирателей смерти, хотя и «Пророк» называл это «кампанией по отлову нелегальных волшебников». Грязнокровок, иными словами.

Кстати о грязнокровках.

Под ногами, чуть ли не сшибая, молнией пронеслось что-то ужасно пушистое и отвратительно рыжее. Издало противный звук, подозрительно напоминающий мяуканье, и прошмыгнуло в вагон, виляя таким же пушистым длинным хвостом.

Что за..?

Взгляд непроизвольно взметнулся поверх белокурой головы матери, вылавливая из толпы бледное сосредоточенное лицо, обрамлённое растрёпанными каштановыми волосами. На лице Драко появилось откровенно удивлённое выражение, стоило ему лишь осознать, кто это.

Гермиона Грейнджер, собственной персоной, шла прямо в его сторону, нахмурено глядя себе под ноги, явно выискивая что-то. Или кого-то.

Ну разумеется. Кто же ещё решит взять в питомцы такую бесполезную тварь, как кота со сплющенной мордой. Как будто на него нечаянно булыжник уронили, или Хагрид сел. Впрочем, животные ведь похожи на своих хозяев. И это не исключение: такая же лохматая, вечно недовольная, как собственный кот.

Так неподходящий ей аромат духов донёсся до него до того, как она успела добраться до вагона. Приятный, нежный, чистый. Не то что его обладательница. Такие духи больше подошли бы Нарциссе или даже Пэнси, но уж точно не Грейнджер. Только не наглой девчонке, которая сломала ему нос идеальным хуком справа, на третьем курсе.

Вот она проходит мимо, его губы почти кривятся в усмешке, собираясь извергнуть до омерзения оскорбительные слова в её адрес, но невесомая ладонь матери ложится на его плечо, заставляя повернуться к ней лицом. И он только проводит её заметно исхудавшую за лето фигуру уничтожающим взглядом. Оставляя несказанные желчные фразы гнить в собственной глотке.

Грейнджер мгновенно исчезает в вагоне, вызывая в груди Драко вспышку необоснованной ярости. Впрочем, как обычно.

— Живоглот! Сейчас же вернись, плохой кот!

Следом за ней мимо них проходит целая орава молчаливых и угрюмых гриффиндорцев. Он удивляется, когда замечает, что ни один из них не бросает на него даже мимолётного взгляда. Обычно каждое его пересечение с представителями львиного факультета заканчивалось, в лучшем случае, едкими замечаниями, а в худшем — искрящимся от летящих друг в друга заклинаний воздухом.

Но очевидно, многое поменялось. Может быть, они все повзрослели, сами того не осознавая. Никому из них уже не хочется сотрясать воздух пустыми угрозами как раньше. Ведь сейчас эти угрозы могут оказаться вполне исполнимыми.

И у него будет предостаточно возможностей навредить им в школе. Тем более что в этом году никто не будет ему мешать. Ни шрамоголовый, ни его бездарная шестёрка, якобы подхватившая какую-то отвратительную болезнь, в школу явиться не рискнут.

Как же вовремя ты решил слечь, Уизли. Можно даже подумать, что это совпадение.

А ведь он не прогадал, всю жизнь считая их натуральными чмырями. И если бы не поганая заучка, их бы давно выперли из школы. Уже даже на первом курсе. Или, скорее, они подохли бы от переизбытка приключений к концу года. Но к счастью очкарика, все шесть лет святая Грейнджер самозабвенно защищала его от всех напастей, включая самого Малфоя.

Стоп.

А какого хера она вообще здесь? А как же знаменитое отречение от всего на свете во имя шрама на драгоценном лбу Поттера? Как она могла бросить своего очкастого упыря на произвол судьбы и заявиться сюда, когда весь магический мир ополчился на магглорождённых?

Ах, да.

Это же гриффиндор. Как он мог забыть?

А Поттер хорош. Нечего сказать. Оставил свою подружку в самый неподходящий момент на растерзание Пожирателям и слизеринцам. А у них все эти годы руки охренеть как чесались заткнуть её болтливый рот. Так, чтобы знала своё место и не встревала постоянно. Особенно счастливы будут Нотт и Гойл. Они-то уже давно обсудили варианты иного применения для её рта, вызывая в Драко рвотные позывы. Ему казалось самоунижением думать о себе и грязнокровке в таком контексте.

Именно на эту тему и шёл разговор этим летом в Мэноре, когда к нему приехали «погостить» однокурсники. В один из душных вечеров, когда ему уже безумно хотелось лечь спать и попрощаться с этим днём, а пьяные дружки не желали прерывать беседы. Малфой сидел, крутя бокал огневиски в руках и гадая, когда же чистокровные обдолбыши наконец вырубятся и он сможет уйти нахер в свою спальню. Он уже начинал закипать, когда до его ушей донёсся обрывок фразы, а затем противный гогот Гойла.

— …просто хотел найти что-нибудь пожрать на кухне, а эта грязнокровная сука сняла с меня двадцать баллов! Этим своим макгонагалловским тоном начала втирать мне что-то про школьные правила, ну я ей и говорю, чтоб катилась нахер к своим маггловским предкам и отчитывала их, а не…

Тут Драко снова перестал вникать в суть разговора, пытаясь сконцентрироваться на стакане со жгучим напитком. Он уже привык к пустой болтовне однокурсников, которые каждую встречу делились своими впечатлениями от встреч с гриффиндорской выскочкой. Но то, что ляпнул Нотт, неожиданно привлекло его внимание и даже удивило его. Вернее, его решительный тон.

— …прямо в углу зажму, если она ещё раз осмелится ступить в подземелья после отбоя. А может, даже дожидаться не стану, пока она решит к нам заглянуть. Поймаю, как на глаза попадётся. Да хоть в её святыне — библиотеке, — Теодор начал бурно жестикулировать, проливая полстакана на ковёр. — Просто схвачу за волосы и затолкаю до самой глотки. Чтоб знала истинное предназначение для своего поганого языка.

Малфой чуть ли не поперхнулся, представив себе эту сцену.

— Прямо на одной из полок или на столе у Пинс! Вот же эта старая карга обалдеет, когда увидит самую примерную ученицу Хогвартса с глубоко засаженным ей в рот…

— Фу, перестань, Нотт, пока весь мой ужин не оказался на твоей возбуждённой роже, — предупредил Драко, проводя рукой по волосам.

Теодор довольно хмыкнул, щуря глаза.

— Ну, а что? Адреналин, экстрим… — задумчиво протянул, прикрывая на секунду глаза. — Только представь охеревшее лицо грязнокровки! Это ведь будет самая незабываемая месть. Она даже закричать не сможет: «Силенцио» подействует быстрее, — Нотт на секунду поджал губы. — Хотя признаться, я был бы не прочь послушать её крики, но это изрядно подпортило бы план.

Гойл согласно закивал.

— Для неё это будет хуже, чем все три Непростительных заклинания сразу. О, кстати!— глаза Нотта опасно сверкнули. — Можно ведь применить «Империус», заставить её сделать всё, что заблагорассудится, запечатлеть на ту штуку, которую с собой постоянно таскает балабол Криви… ну как там её… — слизеринец приложил ладонь к переносице, одновременно щёлкая пальцами — вспоминая. — Фотоаппарат.

Грегори начал воодушевлённо поддерживать друга, предлагая различные способы реализации этой задумки.

— У неё даже волосы подходящие — длинные. За них можно держаться, чтоб удобнее было. Ну, знаешь, вот так… — Гойл заржал и, подняв руку, будто бы удерживая что-то, начал демонстративно двигать тазом. — Ещё бы Поттера и его щенка убрать, чтоб не ходили за ней по пятам. А то придётся ведь делиться…

А Нотт даже не смеялся — говорил холодно, со всей серьёзностью. Малфоя даже передёрнуло. Напрягся, крепче сжав стакан в руке. Он, конечно, не был ангелом. Мог там Круциатусом стрельнуть, Сектумсемпрой, но, бля… Насиловать девушку, даже такую, как Грейнджер, — это было слишком для него.

— Подумаешь, Поттер, — фыркнул Нотт, отпивая и глядя в камин. — Что он сможет сделать теперь? Да я вообще сомневаюсь, что он будет выходить из своей башни, когда вся школа в руках Снейпа. — Тео подался вперёд, впиваясь взглядом в мрачное лицо Драко и понижая голос. — Вообще-то, я уверен, что Тёмный Лорд укокошит очкарика гораздо раньше, чем тот окажется на перроне. Ходят слухи, что Министерство не сегодня — завтра организует масштабную охоту на него.

Грегори издал непонятный звук, вызывая в Драко желание наслать на него «Силенцио».

— А грязнокровочка-то совсем заскучает без своего главного ёбаря.

— Ну, мы постараемся скрасить её одиночество, — губы Нотта скривились в коварной улыбке.

Сон не шёл к Драко этой ночью. Мозг то и дело услужливо подкидывал ему неприятные картинки с участием гриффиндорки.

Вот она в угнетающей темноте подземелий опускается на колени перед довольным Ноттом, суетливо пытаясь расстегнуть его ремень и улыбаясь той ненастоящей улыбкой, которую он миллиард раз видел на лицах жертв своей тётки, когда та насылала на них «Империус». У неё в ушах, должно быть, звенело от гулкой тишины коридоров, прерываемой методичным стуком капель воды о холодный каменный пол. На котором она вскоре окажется, сама того не желая.

Или всё та же Грейнджер, но уже в полумраке библиотеки, зажатая между вспотевшим Тео с одной стороны и книжной полкой с другой. Её юбка задралась где-то на уровне талии, полностью обнажая её бледные, длинные ноги, по которым жадно блуждают грубые ладони тяжело дышащего однокурсника. Драко видит, как они поднимаются всё выше и выше, наконец исчезая под плотной тканью серой юбки. У девчонки лицо мокрое от слёз, но она опять улыбается всё той же дурацкой улыбкой, от которой внутренности скручиваются, становясь размером с каплю пота, медленно стекающей с её шеи.

Эта картинка так отчётливо сформировалась в его голове, что он даже видит красно-золотистый галстук, валяющийся под ногами Тео.

Бля-я-я…

Ему нихера не интересно, кто и в каких позах собирается иметь эту ебанутую дуру, но разговор приятелей с такой силой врезался ему в память, что у него не получается просто так выбить его из головы и наконец заснуть. Как он весь день мечтал.

Охренеть.

Неужели он впервые подумал о Грейнджер, как о женщине? А она всё это время была женщиной? Оборжаться просто.

Он горько засмеялся, когда оказался в расслабляющей тишине собственной спальни, под семью Коллопортусами. У него в доме целая армия кровожадных убийц, а его из колеи выбивает мысль о потенциально изнасилованной его приятелем грязнокровке.

А не чересчур ли громкие слова ты подобрал, Малфой? Колея, приятель… Была ли у тебя эта колея вообще, и есть ли у тебя здесь приятели, а? Ни того, ни другого. И единственный человек, которого хоть под каким-то углом можно было назвать приятелем, находился за много миль отсюда, в имении Забини.

Именно поэтому, будь добр, завали свой аристократический зад на кровать и умри. До завтрашнего утра, разумеется. А потом выходи в Парадный зал, понаблюдай за весельем своей миленькой тётушки.

Малфой аккуратно снимает лёгкую руку Нарциссы со своего плеча, худо-бедно улыбается уголками губ, оставляя невесомый поцелуй на её лбу. Пытается не замечать её выискивающий что-то на его лице взгляд.

Что ты хочешь увидеть, мама? Не пытайся. Я пуст. Абсолютно пуст.

В один широкий шаг оказывается в вагоне, всего лишь раз оглянувшись на мать. И отмечая, что у неё… Гр-р-р-р!

У неё в глазах застыла херова туча боли.

Но он упрямо идёт вперёд, игнорируя образы в голове и расталкивая кучку мелких второкурсников, специально ища свободное купе подальше от выхода. Чтобы не видеть сквозь окно выражение лица своей матери, считающей сына временно живым, но уже покойником.

Мама, мама…

Уже через стёкла он видит, как дым становится просто всепоглощающим, и слышит, как поезд начинает пронзительно гудеть, оповещая о своём скором отходе. Родители первокурсников уже буквально отдирают от себя своих испуганных детей, заставляя их запрыгнуть в вагон. Ошибочно полагают, что Хогвартс всё ещё самое безопасное место в мире, не имея понятия, что всё как раз таки наоборот.

Малфой на минуту опускает веки.

Столько ни в чём не повинных малышей.

Кровь в жилах заледенела, стоило лишь вспомнить о том, как Тёмный Лорд, ни секунды не колеблясь, заавадил ребёнка маггла, который не вовремя попал ему под руку на одной из операций. Стук его маленькой головки о землю и душераздирающий крик его матери.

Так что же помешает Кэрроу и другим «преподавателям» поступить так же с провинившейся первогодкой?

Лучше позаботься о себе, придурок. Ты же слизеринец, в конце концов, мать твою. Тебе не к лицу волноваться о ком-то кроме себя и своих родителей.

Звук отъезжающей в сторону двери купе вытянул его из омута неприятных дум. Он увидел смуглое лицо Блейза Забини за стеклом двери прежде чем тот ступил в помещение. На душе стало чуть легче. Всего на несколько грамм, но этого было достаточно, чтобы выдохнуть и распрямить плечи. Почти улыбнуться, но не сделать этого, конечно же.

Война кругом. Не до улыбок.

— Я тебя обыскался, мученик, — заявил приятель, окидывая его весёлым взглядом. — Будь умницей, подвинь свою аристократическую задницу, освободи для моей скромной персоны немного места.

— Нет нужды. Я выделил часть багажной полки специально для тебя. Располагайся, — губы Драко дёрнулись в ухмылке.

— Каким упырём был, таким и остался, — наигранно-разочарованным тоном протянул Блейз, закрывая за собой дверь.

Поезд, наконец, тронулся с места, протяжно прогудев напоследок.

* * *

Гермиона и не подозревала, что можно чувствовать себя…

— Ты должна, Гермиона!

…настолько опустошённо.

— Нам больше не на кого рассчитывать, — голос у Гарри звенел от напряжения. — Ты должна позаботиться о Хогвартсе, о Джинни, об Отряде Дамблдора, в конце концов!

Ощущать такую усталость, что хочется просто испариться и больше никогда ни о чём не думать.

Гермиона отстранённо наблюдала за тем, как Гарри мечется из угла в угол, давя на неё своими убедительными словами. Ломая её, некогда прочную, как сталь, волю. Ещё полчаса назад она ни за что не поддалась бы на уговоры друзей, но сейчас, к её непередаваемому ужасу, приходилось признать — они правы.

Она отвела взгляд в сторону, когда Поттер сел рядом с ней, опустив голову и сцепив руки в замок.

— У нас тут война, Гермиона. Нет никакого выбора.

Странно. Родители с детства внушали ей, что выбор есть всегда. В любом случае. Наверно, дело было в приоритетах. У Гарри, например, на первом месте всегда стояли близкие ему люди, а уж потом он сам. У Гермионы, наверно, точно так же, раз уж она готова слепо верить и делать то, о чём её сейчас рьяно просят друзья.

Позволить им уйти.

А она не могла отказать, потому что вид у Гарри был просто отчаявшийся.

Ей не впервой видеть лучшего друга в таком состоянии, но с каждым разом ей становилось всё сложнее и сложнее успокоить его. Вернуть к жизни. Сказать, что всё будет хорошо. Раньше она могла уверенно убеждать его в этом. Но теперь…

Теперь и речи не могло идти о каких-либо гарантиях. Она даже боялась заикаться о планах на завтрашний день, потому что не могла с уверенностью сказать, доживут ли они до него. Вернее, выживут ли. За ними прозрачным шлейфом ползёт смерть.

У Гермионы волосы стали дыбом, стоило лишь вспомнить недавние события.

Гарри и молнией летящий в него зелёный луч разделила Букля. А потом, как в страшном сне, Гермиона наблюдала за тем, как их преследует размытая фигура Волан-де-Морта. А она не могла ничего сделать, потому что надо было помочь Биллу отражать летящие в них заклятия. А мотоцикл с лучшим другом становился всё дальше и дальше, в итоге совершенно испаряясь. Вместе с Тем-Кого-Нельзя-Называть, готовым любым способом убить их всех.

Отвратительное чувство бессилия, которое Гермиона терпеть не могла, но с каждым днём испытывала всё чаще и чаще. И бесилась неимоверно, потому что привыкла, что всё у неё всегда получалось и не было таких вещей, которые она не могла знать. А тут, на тебе, не могла помочь дорогим ей людям.

Грюм погиб. Джордж ранен.

— Мы можем доверить подготовку ОД только тебе, Гермиона. Джинни, Невилл, Полумна… Все. Вся школа пойдёт только за тобой. Они не смогут без тебя, — Рон сел перед ней на корточки, переводя взгляд с неё на Гарри.

Она устало вздохнула, потирая глаза.

— Как и вы.

— Там ты будешь нужнее, — Гарри вновь поднялся, глядя на неё сверху вниз. — Там столько людей! Хогвартсом теперь заправляет Снейп. У слизеринцев руки развязаны — они почувствуют безнаказанность и начнут гнобить остальные факультеты: в первую очередь они будут измываться над Гриффиндором. Хоть отваги и мужества нашим ребятам не занимать, но есть один очевидный нюанс: у них отсутствует боевая подготовка. Они не смогут защищаться.

Рон поднялся вслед за Гарри, невольно демонстрируя разницу в росте. Лицо рыжего выражало возмущение, смешанное с ярым протестом.

— Я бы так не сказал, дружище. Ты ведь сам их учил на пятом курсе: Остолбеней, Петрификус… Они даже Патронус научились вызывать!

Гарри закачал головой, поджав губы. Гермиона молча наблюдала за ними, всё ещё не переставая взвешивать все «за» и «против».

— Этого недостаточно, Рон. Недостаточно для войны, — Гарри нахмурился, что-то обдумывая, — Они должны быть готовы, потому что Волан-де-Морт со своими приспешниками в любом случае доберётся до Хогвартса, и тогда одного «Остолбенея» и «Протего» будет мало. Кроме того, большинство слизеринцев — дети Пожирателей. Уж они-то тесно знакомы с Тёмной магией и не постесняются похвастаться этим перед остальными. Взять хотя бы нашего старого доброго приятеля Малфоя.

Лицо Рона скривилось в отвращении при упоминании заклятого врага троицы.

— Уж он-то позаботится о том, чтобы все остальные факультеты, всегда поддерживавшие меня, отхватили по полной программе. Гадёныш всю жизнь только и ждал такого шанса. И вот, пожалуйста, кидайся Непростительными направо-налево — ничего тебе за это не будет, — Поттер раздражённо взмахнул рукой.

У него в голове клокотала ярость при мысли о Драко. Перед глазами мелькали картинки с прошлого года: как Кэти Бэлл застывает в Большом зале, увидев вошедшего Малфоя; как ненавистный слизеринец наставляет на Дамблдора свою палочку, одновременно обнажая своё предплечье с уродливой татуировкой на нём; как он убегает вместе со Снейпом и другими Пожирателями после убийства директора.

А он ведь говорил, что хорёк что-то замышляет, но ему никто не верил.

В это время Гермиона вспоминала выражение, которое не сходило с лица Малфоя на протяжении всего шестого курса. Большие серые глаза кричали: его травили, как загнанного в угол зверя. Он был отчаявшимся, прямо как Гарри сейчас. Разница состояла лишь в том, что рядом с Поттером всегда находились люди, верившие в него и готовые помочь, поддержать, а Драко не на кого было рассчитывать, кроме самого себя. Даже при живых родителях он чувствовал себя куда более одиноко, чем круглый-сирота Гарри. У него не было настоящего друга.

Ей было жаль его.

Возможно в силу того, что она была девушкой, следовательно — более чувствительной, чем её друзья-парни.

«Тут война идёт, дурья твоя голова! Не до жалости!»

Ребята правы. Нет никакого выбора.

— И что вы мне предлагаете сделать? Учить весь Хогвартс кидаться Непростительными направо и налево!? — раздражённо бросила она, стремительно вскакивая и подходя к замёрзшим стёклам окна.

Как бы ни было страшно, но выбор был сделан.

Гарри и Рон переглянулись, сжав губы в тонкую полоску.

— Это требование ситуации. Все средства хороши, и без этих заклинаний никому уже не выжить, — голос Поттера звучал решительно и жёстко, заставляя Гермиону шокированно приоткрыть рот, — Круциатус, Империус, Сектумсемпра…Авада, если понадобится.

Гермиона видела, как тяжело сглотнул друг, когда произносил последние слова. Ей совершенно не верилось, что перед ней всё тот же мальчуган, который каких-то пару лет назад шокировано смотрел на то, как она лёгким движением палочки чинила его безнадёжно разбитые очки. А теперь он хладнокровно говорил о необходимости обучения своих друзей смертельным заклинаниям.

Ей захотелось спрятаться где-нибудь в другом измерении, обхватить колени руками и громко и надрывно заплакать. Нет больше того Гарри из детства! Есть теперь тот, за которого ей страшно всеми фибрами души. Мальчик-который-себя-безвозвратно-потерял.

Как же больно осознавать, что всего-то несколько лет назад они втроём с открытыми от восторга ртами заходили в Большой зал, до боли запрокидывая голову, чтобы как можно подольше полюбоваться волшебным потолком. А с каждым годом страх увеличивался, в итоге достигая своего пика, хотя возможно, происходящее сейчас — это только цветочки. А ведь они всегда знали, что война — это только вопрос времени и когда-нибудь им придётся принимать непростые решения. С момента смерти Седрика Гарри был готов к ней. А может, и раньше.

И вот сейчас наступил тот самый момент, когда необходимо принять сложное решение, которое неизвестно что им принесёт.

— Гарри, я не умею применять Непростительные, — отчаянно выдавила из себя Гермиона, всё ещё надеясь, что друзья всё-таки передумают и поймут, что без неё — никуда.

Тем не менее, она видела их взгляд и чётко осознавала — сделанный ими выбор чересчур прочен, чтобы она смогла ему противостоять. И задворками разума понимала, что согласна с их логикой.

— Ты ведь лучшая студентка курса, Гермиона. Мадам Пинс без угрызений совести впустит тебя в Запретную Секцию, где ты сможешь почерпнуть всю необходимую информацию, — подал голос угрюмо помалкивающий Рон. — А может, найдёшь и другие заклинания, ну… наподобие.

Как всегда, неуклюж и неуверен. И куда же они собрались вдвоём?

При мысли об одиноко скитающихся по всему миру в поисках крестражей друзьях Гермиона еле удержала в себе протяжный вой.

Куда??? Куда??? Куда???

— Гермиона, нам нужен человек в Хогвартсе, который будет держать нас в курсе событий и научит людей защищаться и драться. Я обещаю, что мы будем поддерживать связь, обратимся за помощью к тебе, если она понадобится.

— И как вы собрались это сделать? — раздражение в голосе сменилось усталостью и смирением. — Будете отправлять Сычика с пачками писем и открыток?

Рон, закатив глаза после неудачной шутки подруги, отвернулся к камину.

— Скажи ей, Гарри, что мы не настолько безнадёжные.

Гермиона уставилась на друга в упор, ожидая объяснений. Мозг отказывался самостоятельно перебирать возможные варианты обмена информацией, помимо сов и каминной сети. Оба варианта были бы слишком глупыми и опасными.

— Рон недавно наткнулся на одну очень интересную книгу о дементорах и патронусе… — взъерошив волосы на затылке, начал Поттер.

«Рон Уизли и книга?»

Гермиона начинала снова потихоньку закипать, еле удержавшись от ядовитого вопроса.

— Там говорилось о том, что, помимо защитной, у патронусов есть много других функций, о которых мало кто знает. Одна из них…

Гермиона поражённо ахнула.

— Ну конечно! Я читала об этом на пятом курсе, когда ты учил нас вызывать патронус! Правда, забыла позже…

— Ты? — скептически хмыкнул Рон, тут же получая подзатыльник от Гарри и укоризненный взгляд от подруги.

Гермиона тут же вернулась к обсуждаемой теме, воодушевлённо оживляя в памяти прочитанные целую вечность назад строчки фолианта.

— Как я могла не подумать об этом? Патронус может служить средством для обмена сообщениями, и его невозможно отслеживать, как каминную сеть или проверять, как сов, — она перевела изумлённый взгляд на рыжего друга. — Гениально, Рональд!

Рон неопределённо пожал плечами, слегка улыбаясь.

— И вечно этот удивлённый тон.

Гермиона послала другу мягкую улыбку в ответ, на секунду зажмуривая глаза и обречённо вздыхая.

Нет выбора. Есть война. И огромный риск потерять абсолютно всё.

— Если бы не твоя удачная мысль, Рональд, вам пришлось бы меня уговаривать до тех пор, пока в мире не появился другой избранный, способный уничтожить Тёмного Лорда, — тихо сказала она, делая шаг к парням и поочерёдно заглядывая в глаза каждому из них. — Вы должны пообещать мне, что хотя бы раз в неделю будете слать мне весточку о себе и просить помощи сразу же, как только она понадобится.

Парни активно закивали, соглашаясь.

— В противном случае, я за себя не ручаюсь. Могу и глупостей наделать… — старательно сдерживая подкатывающие к глазам слёзы.

— Ты? — хором произнесли два скептических голоса, заставляя лёгкий смешок слететь с губ Гермионы.

— Лично возглавлю пожирательскую группу поиска, чтобы первой словить вас и собственноручно размазать по стенке, — она пыталась выдавить из себя улыбку, уже поднося руки к глазам. — Только попробуйте не выполнить обещание…

Последние слова застряли в горле, потому что слёзы всё-таки не были удержаны, вызвав сильную дрожь в теле Гермионы и не позволяя внятно говорить. В тот же миг два высоких тела окружили её, заключая в объятия и крепко прижимая к себе. Она почувствовала смешанный запах одеколонов друзей и заплакала ещё больше.

У неё ведь никого больше не остаётся в этом мире. Сначала лишить родителей памяти, а затем лишить себя друзей. Это что, побочный эффект зачисления в Гриффиндор? Уж лучше попасть в скользкий Слизерин и жить бок о бок с душкой-Малфоем, чем...

Гермиона вновь вспомнила, как они втроём гуляли по берегу озера, время от времени замечая лениво разрезающие гладкую поверхность воды щупальца кальмара. У неё было такое хорошее настроение, что она то и дело перескакивала с одного огромного камня на другой, а друзья подстраховывали её, если был риск падения.

Они с самого начала защищали её.

— Гермиона, ну не плачь. Прошу тебя… Ну, хочешь, я превращу Гарри в ботинок, чтобы развеселить тебя?

Да уж, сомнительное развлечение.

— Повремени с трансфигурацией, Рон. Мне нужно отдать Гермионе кое-что.

С этими словами Гарри убрал с её спины руку и с тихим шелестом выудил что-то из кармана.

Гермиона наконец подняла заплаканное лицо, тихо всхлипывая и протирая покрасневшие глаза.

Как оказалось, шелест исходил от старого пожелтевшего пергамента, оказывавшего им всем неоценимую помощь на протяжении многих лет. Глаза Гермионы округлились, и она активно замотала головой.

— Ты что, Гарри! Карта может понадобиться вам самим, не надо отдавать её мне!

Гарри неожиданно хлопнул себя по лбу, оборачиваясь на Рона и удивляя Гермиону.

— А я и забыл совсем, что мы собирались тайком пробраться в Хогвартс, спрятаться в туалете Миртл и выходить по ночам на поиски крестража — вдруг он завалялся где-нибудь в теплицах травологии или рядом с избушкой Хагрида. Спасибо, что напомнила, Гермиона.

Она выхватила из рук Поттера карту и стукнула ею по голове друга, сердито поджимая губы. Ей было совершенно не весело, а шутки Гарри вызывали желание придушить его самым маггловским способом — голыми руками. Она как раз собиралась налететь на смеющегося друга, когда послышался голос Рона:

— Гермиона… — неуверенно начал рыжий, привлекая к себе внимание. — От карты будет больше пользы, если она будет у тебя. С ней вам будет легче проводить собрания ОД… ну там — дурачить Филча, Снейпа, Кэрроу… — последние слова он почти проглотил, представив, как Гермиона с кучкой совершенно неготовых к самообороне однокурсников будут противостоять толпе корифеев Тёмной магии.

И тут же нахмурился.

Нет, он абсолютно не сомневался в подруге, просто… это всё казалось ему ужасно неправильным. Их просто перерезают на части, и это казалось огромной ошибкой. За шесть с лишним лет дружбы они втроём, казалось, срослись костями и кожей, были всё равно что сиамские близнецы, которые шагу друг без друга ступить не могут. А теперь судьба разбрасывает их в разные стороны, и хрен поймёшь, встретятся ли они когда-нибудь.

Путь, избранный Дамблдором для Гарри, был возмутительно несправедливым по отношению к нему самому и ко всем его близким. Гарри шёл на верную смерть. Рон убедился в этом окончательно, когда друг дал понять, что Гермиона ни в коем случае не пойдёт с ними. Хоть Поттер и сказал, что она единственный подходящий человек для поддержки связи с Хогвартсом, Уизли прекрасно понимал, что настоящей подоплекой такого нелогичного решения служило лишь желание защитить Гермиону. Как и многие другие, Гарри ошибочно считал, что Школа Чародейства и Волшебства всё ещё остаётся непоколебимой крепостью, самым безопасным местом в мире.

Он не сказал ей правду только из-за её самоотверженного альтруизма — ни за что в жизни Гермиона Грейнджер не согласилась бы сделать что-то для себя, если бы это шло в ущерб всему остальному миру. Но если вложить в слова щепотку волнения за судьбы остальных и заставить её почувствовать ответственность за чужое благополучие, то пожалуйста — она с разбегу прыгнет с обрыва в пучину самопожертвования.

Нет, конечно же, Гермиона не посредник. С этой ролью могли бы прекрасно справиться Джинни или Невилл.

Гарри безусловно правильно поступил. Гермиона… она ведь девочка. Это всё не для неё.

— Ты сегодня необычайно мудр, Рональд, — закатила глаза Гермиона, одновременно складывая пергамент и заталкивая его в карман джинсов. — Довольны?

Гарри мягко улыбнулся, желая хоть немного развеять её недовольство. Взгляд Гермионы вновь стал заинтересованным, когда Рон встал напротив неё, попутно вытаскивая из кармана ещё один кусок пергамента.

— А это теперь что?

— Конечно, Министерство не станет особо заморачиваться и доставать студентов Хогвартса, но мы посчитали, что перестраховаться всё же не помешает, — Рон вложил в её руки бумагу, всё также неуверенно глядя на неё. — Это твоя новая родословная.

Гермиона опустила глаза на пергамент, торопливо вчитываясь в крошечные буквы, старательно выведенные самопишущим пером.

— Флёр? Серьёзно? Да кто в это поверит?

— А кто станет копаться в этом? Кассандра Делакур, правнучкой которой ты теперь якобы являешься, померла от сердечного приступа лет двести назад, а твои родители фанатично занимались разведением неизвестных грибов, что в итоге заработали рак лёгких благодаря испускаемым ими едким газам. Нет доказательств того, что ты врёшь, тем более этот документ будет подкреплён словами Флёр, Габриэль и их родителей.

Гермиона открыла было рот, чтобы задать парочку каверзных вопросов по этой теме, но в итоге просто покачала головой, доверяясь убедительному выражению лица Уизли. Они ведь всё продумали… должно быть.

— Если у тебя начнут спрашивать, то смело обращайся к Флёр или Биллу. Они разъяснят тебе все непонятные нюансы.

Гермиона закивала, прикусив губу.

Говорить было больше нечего, потому что возрастающее количество слов, казалось, давит на неё, делая осознание принятого решения всё более тяжёлым.

Она пристально посмотрела в лица друзей и, не выдержав, сжала их в крепких объятиях. Так не хотелось отпускать, но кто сказал, что война оставляет нам право выбора?

— Гермиона, пожалуйста, будь максимально осторожна… — сдавленно пробурчал Поттер, нерешительно гладя подругу по волосам. — Остерегайся Снейпа, Кэрроу и слизеринцев. Не приближайся лишний раз к… — Гермионе показалось, что он сейчас скажет «запретному лесу» или хотя бы «подземельям», но… — Малфою.

Ох этот Малфой.

Было странно это признавать, но наименее опасным из всех Пожирателей и слизеринцев казался именно этот белобрысый хорёк. Хоть всю жизнь их троих преследовали его едкие шутки и громогласные угрозы, Гермиона уже в прошлом году твёрдо убедилась, что Малфой всего лишь запуганный до полусмерти подросток. Прямо как Гарри, Рон и она сама. У него рука не поднимется убить человека… наверное.

А может, она додумала, и он с радостью швырнёт в неё Круциатусом или Авадой.

Есть ведь разница между великим Альбусом Дамблдором и… как он говорил… «поганой грязнокровкой»?

Чёрт, ну и Салазар с ним. Позже с этим разберётся.

А пока.

— Я не дам ни себя, ни кого-то из наших в обиду. Обещаю.

И прикрыла глаза, жадно вдыхая ставший таким родным запах её непоседливых мальчишек.

Неизвестно ведь, доведётся ли сделать это ещё когда-нибудь.

А в предстоящем году ей придётся быть намного сильнее, чем когда-либо до этого.

Директор не уставал говорить, что Хогвартс всегда оказывает помощь тем, кто в ней нуждается. Правда, он ещё говорил, что эту помощь нужно заслужить, но Люциус Малфой лишь презрительно фыркал на эти утверждения. Разве помощь нужно заслуживать? Что за бред? К тому же до недавнего времени он был уверен, что никогда, ни при каких обстоятельствах ему не понадобится помощь ни вонючего старика, ни его прогнившего замка.

Но вероятно, время меняет очень многое, даже самих людей.

— Алохомора!— злостно выкрикнул Малфой, без особой надежды на то, что эта попытка увенчается успехом.

И сам же рассмеялся своей глупости. Семь лет обучения, чистая кровь, а сквибы и то одарённее. Если бы он хоть немного мог контролировать свой гнев, Выручай-комната в тот же миг раскрыла бы перед ним свои двери. Как перед недалёкими гриффиндорцами.

Люциус раздражённо вздохнул и прислонился к противоположной стенке, пытаясь успокоиться. Насколько он знал, Выручай-комната всегда появлялась перед любым, нуждающимся в нейучеником школы. Так какого хера эта долбаная дверь никак не хочет появляться? Или слизеринцы, как всегда, исключение?

Он бы не удивился, если бы так оно и было. Разозлился бы, конечно, но не удивился. Когда это Слизерину что-то давалось вот так просто, наравне с остальными факультетами? Никогда. Им всегда приходилось зубами и когтями вырывать себе место в этой школе. На максимуме противостоять остальным трём факультетам, кичившимся своим мнимым благородием, но никогда не упускавшим шанса обделить змеиный факультет. Крысы, стервятники и гиены. Никакие не доблестные львы, вороны или как там ещё они себя величают.

Люциус вновь совершил безуспешную попытку открыть комнату силой. Ни «Диссендиум», ни «Экспульсо» не помогли ему преодолеть глухую стену. «Бомбарду» он использовать не решился, дабы не создавать шум.

Может, нужно всего лишь думать о чём-то хорошем, и тогда двери сами раскроются? Не успел он сконцентрироваться, как на стене стали проступать узоры и через несколько секунд перед ним предстала заветная стальная дверь.

Малфой сомневался, что это произошло благодаря его стараниям, ведь никакие положительные мысли даже не имели места быть в его голове. Весь разум был вдоль и поперёк оккупирован мыслями о причине всех его проблем. И он определённо начинал сходить от этого с ума, ведь как только он раскрыл створки, то автоматически сделал шаг назад. Перед его взором возникла низкорослая волшебница с пушистой белоснежной кошкой в руках. Две пары глаз уставились на него, а он не мог пошевелиться или что-либо сказать. Чувствовал себя самым никчёмным существом в этой вселенной, поняв, что не может объяснить природу того ноющего чувства, образовавшегося между лёгкими. Ну никак.

И всё было бы нормально, если бы это был любой другой человек, даже чёртов Филч со своей бесполезной тварью.

Осознав, как жалко он выглядит в этот момент, Малфой выпрямился и высокомерно поднял голову, свысока глядя на смуглую девушку. Вот так и должен держаться представитель великого рода Малфоев, тем более рядом с… маггловским отродьем. Абраксас так всегда говорил. А Люциус ни в коем случае не мог пренебрегать словами отца. Одного его ледяного взгляда было достаточно, чтобы заставить сына отречься от собственного мнения. Отец ведь знает лучше. Намного лучше него, зелёного сопляка.

Малфой уверенно шагнул вперёд, в комнату, заставляя Марион попятиться и пропустить его. Как только они ступили в Выручай-комнату, створки сомкнулись, а узоры на дверях начали исчезать.

Внутри царил полумрак. Лишь слабый свет догорающих в камине поленьев освещал небольшое пространство, куда пошёл Малфой. Направив на угасающее пламя палочку, он тихо произнёс: «Инсендио». Огонь вспыхнул с новой силой. Казалось, его яркий свет путался в светлых волосах.

Марион всё так же стояла у входа, не решаясь подойти к стоящему к ней спиной человеку. Тишина неимоверно давила. Угнетала. Заставляя чувствовать себя так, будто за спиной нависла дюжина дементоров, а патронус был…недоступен?

— Зачем ты сюда пришёл, Люциус?

Малфой лениво повернул голову вбок, бросая равнодушный взгляд на стоящую за спиной Кеннет. И какой ответ он мог дать? Это была настоящая ловушка, из которой не было никакого выхода.

— Надеялся побыть в одиночестве…— секундная пауза, и слова вырываются прежде, чем его мозг успевает решить, что он будет делать дальше. — Избежать общества грязнокровных отбросов, — повернулся к ней лицом и упёрся холодным взглядом в широко распахнутые глаза. — Но, к моему огромному сожалению, Выручай-комната, очевидно, совершенно некомпетентна в этом вопросе и не в состоянии исполнить мою маленькую прихоть.

Ох.

В этот яд можно было окунуться.

Марион отшатнулась, будто в неё пустили оглушающим заклятием. Кисточка бесшумно спрыгнула на пол и сердито зафыркала на Малфоя, вздымая свой пушистый хвост. Руки Кеннет безвольно опустились вдоль тела.

Обещал ведь… Клялся… Смотрел в глаза и горячо раскаивался в своём поведении, крепко сжимая её холодные руки. Почти плакал, там, у озера, пока огромный кальмар лениво ударял своими щупальцами по гладкой поверхности, создавая миллионы брызг. И она запомнила только брызги, а не лицо слизеринца, потому что смотреть на отчаявшегося Люциуса Малфоя было хуже, чем прожигать кожу раскалённым железом.

А потом он заметил приближающихся дружков, резко поднявшись, ошарашено уставился ей в глаза и, торопливо закинув учебники в сумку, очистил заклятьем испачканную мантию и зашагал прочь. К гнусным моральным уродам — Нотту и Монтегю.

«Лишь бы не увидели! Только бы отцу не донесли…»

Она провожала взглядом напряжённую спину Люциуса, пока тот спешно отдалялся. В груди поднималась очередная волна привычного, горького разочарования. С некоторых пор фамилия «Малфой» стала для неё синонимом слова «крушение».

Она просто ахнула, когда увидела бесстрастное, высокомерное лицо Люциуса. Не осталось ни малейшего следа от того мальчишки, который несколько минут назад до хруста сжимал её руки, отчаянно моля о прощении. Ни следа от одинокого, загнанного парнишки, которому так необходимо было хоть чьё-то участие и искреннее внимание.

Вместо него было…это выражение лица. Неживое, искусственное. Воистину, то, как менялся этот парень, нельзя было называть никак иначе, чем искусство. Истинное мастерство, которому просто так не научишься. Для этого необходимо жить в прогнившем насквозь мире, без луча надежды и веры в лучшее. Жить этим и сейчас.

И она не знала, злиться или…как ещё, чёрт возьми, относиться к происходящему. Она видела, насколько он слаб и неспособен бороться за себя, противостоять отцу, но в то же время отчаянно не желала в это верить. Ей безумно хотелось быть уверенной, что однажды он избавится от невидимых оков, так долго мучивших его, и сможет жить так, как хочет именно он, а не кто-то другой.

Но глядя на то, как быстро он подстраивается под ситуацию, под людей, она лишь горько смеялась над своей глупостью. Это же Малфой. О каком противостоянии может идти речь?

— Втихую зажал Кеннет? А что, Забини сегодня не в настроении или чистокровные уже не устраивают? Потянуло на грязнокровок? — Нотт противно заржал, вызывая у Люциуса желание скормить его оборотням.

Прежде чем ответить, Малфой оглянулся на Марион, дабы проверить, слышит ли она, о чём они толкуют. Поймав на себе её внимательный взгляд, он понял, что ей всё отчётливо слышно. Было очевидно, что она ждёт его ответа.

— А вы ещё и переглядываетесь? Твой отец в курсе, что ты водишься с маггловскими выродками? — ухмыляясь, сказал Монтегю, с демонстративным отвращением глядя на девушку.

— Угомонитесь, пока не схлопотали круциатусы, кретины, — деланно отряхивая рукава мантии, пригрозил Люциус, а затем добавил, будто бы, между прочим, — Слизнорт просил позвать её.

Взгляды слизеринцев тут же устремились на Марион, перекидывающую сумку через плечо и направляющуюся в сторону замка. Невидимая игла медленно вонзилась в сердце, когда его однокурсники, предварительно применив «Сонорус», крикнули ей вслед дежурное оскорбление. Будто бы грязные слова, извергаемые из глоток друзей, были адресованы ему. Малфой лишь заметил лёгкое движение её руки, будто она поспешно вытерла скатившуюся слезу. А когда пространство заполнилось отвратительным гоготом, ему показалось, что он задыхается от поглотившей его безысходности.

Дьявольски смешно. Оборжаться можно.

Ты жалкий трус, Люциус. Ты можешь отречься от всего на свете, лишь бы не поймать сердитый взгляд отца и не слышать его упрёки. И ты не можешь отрицать этого, потому что, если бы это было неправдой, то ты бы давно наплевал на то, что будут говорить о тебе такие бесполезные типы вроде Нотта и Монтегю. Ни секунды не колеблясь, замучил бы их круциатусом до помутнения рассудка, прямо здесь, на берегу, как только слеза скатится по её холодной от безжалостных порывов ветра щеке.

Но ты этого не делаешь и заставляешь себя ухмыляться, когда друзья задорно пихают тебя в плечо. Только когда она исчезает за деревьями и не видит тебя. Потому что ещё одно разочарование в её глазах, и ты раскрошишься на атомы в тот же миг.

Треск поленьев в камине будто бы символизировал обваливающийся мост между ними. Марион не могла произнести ни слова, потому что до сих пор сомневалась, правда ли он так сказал или ей от усталости послышалось. Но айсберги в глазах Малфоя напрочь рассеивали все сомнения, выбивая из неё вместе с воздухом всю надежду. И никаких брызг над озером никогда и не было.

— Ты… Ты просил прощения…Обещал мне никогда не…— Марион невольно делает шаг вперёд, чувствуя как в глазах начинает покалывать, а кончики пальцев медленно леденеют.

— И ты веришь каждому моему слову? Ей богу, Кеннет, я, разумеется, всегда удивлялся, как шляпа могла отправить тебя на Когтевран, но даже предположить не смел, что ты до такой степени дура.

«Замолчи, Люциус. Не делай этого»

Неправда. Ты врёшь. Ты всегда врёшь.

Не отдавая себе отчёта, Марион сделала пару шагов в направлении горящего камина и оказалась лицом к лицу с высоким слизеринцем, у которого в глазах был чёртов Ледовитый океан. Он смотрел сквозь неё, словно она была пустым пространством, а не человеком. А прочитать что-либо в его взгляде было невозможно, он — профессионал в сокрытии своих мыслей. Таким никакая окклюменция не нужна.

Марион упорно продолжала въедаться в него прищуренным взглядом, дабы понять, что же с ним не так. Из-за чего он постоянно мечется между тем, что он обещает сделать и что он делает на самом деле.

Малфой стоял высоко задрав голову, но в то же время с трудом выдерживая тяжёлый взгляд Марион, который почти ощущался физически, забиваясь под кожу и не давая кислороду проникать в лёгкие. Он не мог свободно дышать. Вся эта ситуация дико на него давила, и он уже начал жалеть, что вообще пришёл в эту чёртову комнату. Иронично, что Выручай-комната нихера не выручает, а лишь делает всё хуже.

— Это легко?

Слизеринец удивлённо нахмурился, не понимая, что она имеет в виду. И честно говоря, даже не хотел слышать её ответа, потому что был уверен: ему сейчас будет так же обидно, как и ей. Возможно, во стократ больше, потому что умники — когтевранцы— всегда точно знали, как и что сказать, чтобы их слова вихрем носились в голове оппонента даже на смертном одре. Они не лезут в драку сломя голову, как гриффиндорцы, а тщательно обдумывают и только после этого наносят удар. Чем-то они были схожи со слизеринцами. Разве что, змеи нападают первыми и особых причин им не надо, а эти пытаются избегать конфликтов.

— Что именно, Кеннет?— безразличным тоном осведомился Малфой, склоняя голову набок и прищурено глядя на лицо Марион, освещённое светом пламени .

И чуть не взвывая от мысли, с визгом мандрагоры взорвавшейся в голове: «Красивее девушки нет ни в Хогвартсе, ни в Ильверморни, ни где бы то ни было на этой треклятой планете». Даже полувейлы, красавицы Блэк, в его глазах меркли по сравнению с ней.

Мерлин. Его что, прокляли? Наверно, даже круциатус было бы легче перенести. А тут мучаешься днями и ночами и чётко осознаёшь, что спасения не будет.

Абраксас говорил, что перманентные страдания делают человека неуязвимым. Люциус соглашался с этим утверждением, но формулировал его немного иначе.

«Мертвецу никакие мучения уже не могут быть страшны»

— Быть таким. Признайся, это ведь из-за отца? Ты боишься его. Отрекаешься от самого себя, потому что пугаешься самой мысли о том, что папочка разозлится и отвернётся от тебя. Плюнет тебе в лицо и вышвырнет из твоего аристократского притона, стоит тебе только нечаянно проявить свои чувства к грязнокровке? Я права…— и буквально выплюнула, смачно, с нескрываемым отвращением. — Малфой?

И чуть ли не зарезала своим взглядом.

«Спокойно, Люциус. Не напрягайся»

Ага, как дважды два.

Когтевранка не успокаивалась и всё запускала в него оскорбительную правду, как острый нож вонзающуюся в сознание.

— Когда-нибудь твой высокомерный папаша поймёт, какого бесхребетного, трусливого и лживого сына он вырастил и тогда…

Показалось, или воздух действительно замёрз?

Она не успела закончить, когда длинные, усыпанные фамильными перстнями пальцы резко сомкнулись вокруг её тонкой шеи, толкая и с силой вжимая её дрожащее от гнева тело в холодную стену около камина. До того сильно, что можно было почувствовать каждую трещинку в камнях.

От резкого толчка палочка вывалилась из кармана мантии и с еле слышным стуком упала на каменный пол и укатилась в центр комнаты. Кисточка вновь распушила свою шерсть и зафыркала, приняв оборонительное положение.

Бледное, точно полотно лицо слизеринца с безумными озлобленными глазами находилось настолько близко, что можно было без особого труда разглядеть каждую морщинку и шрам на его коже. Почему на лице восемнадцатилетнего парня столько следов? Когда он стал выглядеть так измученно, словно все эти годы провёл в Азкабане? Или она всё придумала, додумала его?

И какого вообще чёрта в её постоянно трезвой и ясной голове эти пьяные мысли? Почему она думает о чёртовых Малфоевских шрамах и морщинах, будучи почти пригвожденной им самим в каменную стену?

И бегущей строкой где-то на окраине сознания: «Как вообще можно было такое допустить?»

Но тем не менее, вот он, Малфой. Грёбанный змеёныш. Гад. Стоит прямо перед ней, обалдеть как близко и опасно, поджигает взглядом не хуже адского пламени. А сгорает сам.

— Не смей даже заикаться о моём отце,— блуждает взглядом по её лицу,— грязно…— и не договаривает.

Тонкие пальцы Марион вцепились в руки Малфоя, пытаясь убрать их от себя. Впрочем, это было лишнее, ведь в следующий миг его пальцы разжимаются. Он делает большой шаг назад и сверлит когтевранку взглядом.

— Проваливай,— почти шипит сквозь до боли сжатые зубы.

Кеннет кидает в него взгляд-молнию, собираясь вновь разразиться очередными потоками едких оскорблений, но с досадой понимает, что в этом мире нет таких слов, которыми она могла бы выразить чувства, бурлящие в её груди сейчас. То, что в тот момент вихрем носилось в её разуме, не могло быть облечено в жалкие, никому не нужные слова. Оно не влезало в эту комнату, даже целого Хогвартса было недостаточно. И поэтому оно сидело в ней, оглушая, словно крик Банши.

И лучшего исхода, кроме как гордо прошагать мимо него, откидывая длинные взлохмаченные волосы за спину, не было. Беззвучно зацепить пальцами валявшуюся под ногами палочку и, наконец, уйти

К выходу. К жизни. Отсюда.

Прямо около стальных дверей остановиться на секунду, чтобы придержать створку для питомца, преследующего её. И зацепиться взглядом за кусок тёмно-зелёного пергамента, несколько секунд удерживаемый в воздухе палочкой сокурсника, а затем плавно падающий в каминный огонь.

— Я велел тебе катиться к чёрту, тупоголовая идиотка!

«Гад. Чтоб акромантулы заполонили твою проклятую змеиную спальню»

А вслух — ничего.

Марион готова была поспорить, что перебудила весь Хогвартс, чересчур сильно хлопнув дверьми Выручай-комнаты. Но в тот же миг по-детски злорадная мысль возникла в её голове, приободряя и заставляя чуть бодрее шагать в башню Когтеврана.

«Вот-вот сюда прибежит Филч, и тогда Малфою придётся не сладко»

И постыдилась своей мелочности.

Единственным желанием было поскорее оказаться в собственной кровати и заснуть крепким сном без сновидений. Или ещё лучше — запустить «Обливиэйт» себе в висок, чтоб убрать фрагменты сегодняшнего дня из черепной коробки, пока та не взорвалась. Тогда бы и жить стало легче. И перед глазами не стояли бы шрамы и морщинки на бледной коже.

В гостиной Когтеврана было до онемения тихо. Все давно разошлись спать, что было неудивительно — часы показывали полпервого ночи, а глубоко чтившие любые правила и дисциплину в целом вороны не имели обыкновения бодрствовать в такое время суток без крайней на то необходимости. И уж тем более покидать пределы гостиной. Не то, что она. Какая-то неправильная когтевранка. И сегодня она впервые могла быть солидарна со словами Люциуса относительно ошибки Распределяющей Шляпы. Не зря шляпа предлагала ей пойти на гриффиндор.

Но как бы то ни было, ей нравился родной факультет. Здесь всегда царила атмосфера спокойствия и… интеллигентности? Однокурсники были добрыми, хоть иногда и вели себя чопорно. Ну, кроме странноватого Лавгуда с его вечными несусветными статьями о каких-то несуществующих монстрах. От него ни гонором, ни чопорностью и не пахло.

Девушка устало вздохнула, плюхнувшись в глубокое кресло напротив широких окон. Вид с когтевранской башни был просто умопомрачителен, и за это место всегда была жёсткая конкуренция среди однокурсников. Особенно в прохладные вечера.

На дворе стояло начало сентября. Дожди ещё не зарядили и погода была достаточно тёплая, но, тем не менее, по вечерам в коридорах Хогвартса дико буйствовали сквозняки, заставляя студентов ёжиться и двигаться быстрее. Лишний раз выходить из уютных гостиных волшебникам не хотелось, поэтому остальные части замка в основном были совершенно пусты. Разве что, встретишь парочку заблудших испуганных первокурсников, либо влюблённых, прячущихся от профессоров в лабиринтах бесконечных коридоров школы. А ещё по вечерам по школе любили слоняться слизеринцы. Небольшими кучками. Ядовитых змеёнышей не пугал ни холод, ни сквозняк — в их отсыревших подземельях такой климат сохранялся даже в самое жаркое лето. Упаси Мерлин столкнуться с ними в одиночку в темноте холодных коридоров.

Стоило вспомнить о серебрено-зелёных, как лицо Марион сердито нахмурилось, а в голове всплыл образ сжигающего неизвестный пергамент сосредоточенного Малфоя.

Сволочь. Без преувеличений. В который раз убеждалась в этом, но продолжала надеяться на то, что в один воистину прекрасный день он наконец сможет избавиться от пагубного влияния своего чокнутого отца и начать руководствоваться не предубеждениями и долгом, а своим собственным мнением. Что однажды перестанет подражать отцу, попытается стать лучше, чем он есть.

Хотя бы попытается.

С другой стороны, Марион всегда жалела бедных девушек, кормивших себя бесплодными надеждами, и горько усмехалась, когда те с пеной у рта утверждали, что мол: «Ничего вам не понять, ни черта вы о нём не знаете, он изменится!» И попробуй их отговорить — заавадят, не моргнув и глазом.

А потом будут сидеть где-нибудь на Астрономической башне, плача навзрыд, когда осознают, что чёрта с два он изменится. И так по кругу, безумно.

Кеннет раздражённо откинула голову на спинку кресла, устало закрывая глаза. Краем уха она услышала, как Кисточка с тихим мяуканьем запрыгнула на подоконник и улеглась, глядя своими голубыми глазами на хозяйку.

Чёрта с два изменится. Это ведь чистокровный кретин-аристократ — Малфой. Ни за что не сделает то, что ему не выгодно.

А сегодняшний день был не таким. Даже коридоры Хогвартса казались в стократ холоднее, чем они есть на самом деле. И слова окружающих казались до пошлости фальшивыми. Даже Кисточка не забралась ей на колени, как она всегда делала.

Марион стянула галстук с шеи и раздражённо закинула его на подлокотник соседнего кресла.

Чёрта с два он изменится. Чёрта с два она будет плакать на верхушке Астрономической башни.

* * *

Люциус почувствовал себя в безопасности, как только створки дверей Выручай-комнаты сомкнулись и узоры на них начали медленно исчезать. Безопасно, но холодно. И пусто. Даже яркий огонь в камине не мог достаточно согреть его руки, чтобы они не сопротивлялись каждому незначительному движению.

Столько всего он собирался сделать, оставшись наедине с самим собой, но в итоге не мог заставить себя отойти от камина и наколдовать даже жалкое кресло. Просто стоял с полвека на одном месте, словно статуя, уставившись на озорной танец язычков пламени.

Вот так всегда у людей: долго думаешь, страшно желаешь что-либо сделать, а когда наступает подходящий момент, подворачивается долгожданный шанс — всё. Не было ничего. Ничего ты не хотел. Стоишь на одном месте и не знаешь, куда себя деть. Потому что тебе и вправду некуда идти. Ни вперёд, ни назад. Ни вправо, ни влево. И, наверное, самым подходящим для тебя словом будет окаменевший.

Такого угнетающего чувства Малфой ещё никогда не испытывал. У него всю жизнь, вплоть до недавних пор, всё шло как по маслу. Родители ни в чём не отказывали, проблем с учёбой не было, весь Хогвартс был у него в кармане, девушки штабелями лежали у него в ногах, готовые убить только за один его взгляд в их сторону. И всё вдруг рухнуло, когда тщеславный придурок-Слизнорт решил, что слизеринец показывает плохие результаты по зельеварению, и назначил дополнительные занятия. И даже не потрудился заняться этим сам, а взвалил все обязанности на...гр-р-р…свою самую одарённую ученицу. А кто, кроме всезнаек-когтевранцев, может самозабвенно любить такую дребедень, как зельеварение? Разве что, магглорождённая когтевранка, отчаянно старающаяся оправдать своё присутствие в этой школе тошнотворной прилежностью абсолютно во всём. Начиная от ебучих идеальных косичек, из которых ни одна прядь не могла выбиться по собственному желанию, и заканчивая самыми объёмными сочинениями по истории магии. И, разумеется, значок старосты факультета. Куда же без столь необходимого атрибута!

Со скрежетом в зубах добивалась того, что ему могло достаться просто так — задаром. Всего-то благодаря безупречной родословной, которая ни в коем случае не могла оскверниться… не теми людьми.

Потому что, как гласила фраза на семейном гербе: «Чистота крови всегда властвует».

А н... нет! Сейчас юный Малфой мог бы с этим немного не согласиться, ведь отнюдь не кровь властвует им в последнее время.

Может, всё же могла она оскверниться. Благодаря ему же самому. Так бесконечно и беспросветно кичившемуся драгоценной жижей в собственных жилах. Которая, как оказалось, не могла гарантировать ему абсолютно всё. И на какую-то долю секунды он действительно поверил, что с радостью мог бы пожертвовать этой своей кровью, только ради, по его недавним меркам, социального мусора.

Мог бы выстоять всю тяжесть гнева Абраксаса, свой выжженный портрет на родословном гобелене и все — все лишения только бы…только бы…

Он не смог бы внятно объяснить, чего именно хотел от этой девчонки, но постоянно ощущать её рядом стало до боли в глотке необходимостью. Двадцать пять чёртовых часов, восемь чёртовых дней в неделю.

Всего лишь на мгновение он готов был от всего отречься. На миллисекунду. Там, на берегу озера, когда чуть ли не валялся на земле, вымаливая прощения за все брошенные в её адрес оскорбления. А потом, словно огретый круциатусом, вскочил, обалдевшими глазами глядя на удивлённое лицо Кеннет.

Будто бы делал всё под империусом и только что очнулся.

Затем стушевался и удрал, поджав хвост, едва завидев вдалеке фигуры однокурсников. Потому что весь воздух из лёгких испарился, стоило лишь представить, что произойдёт, если до ушей отца дойдёт новость о том,— Люциус содрогнулся, — что он просил, нет, молил о прощении. У грязнокровки.

И это была не трусость. Это был без вести пропавший, но как раз вовремя объявившийся здравый смысл.

Тем не менее, Люциус не мог отрицать очевидного факта. Он сходил с ума от грязнокровки. Ему было безумно больно признавать этот нонсенс. И у него не было правильного выхода. Ни то, ни другое не могло дать ему всё то, в чём он нуждался. Ни компромисса, ни альтернативы. И он терялся. В один миг бежал к ней, а в другой — от неё.

Хуже всего было не иметь такого человека, с кем можно было бы поделиться, от кого получить хоть какой-то совет. Полно приятелей, дружков, подпевал, но ни одного настолько близкого человека, кому он мог бы поведать свой самый страшный секрет. В такие моменты он до боли в челюсти завидовал остальным трём факультетам, впервые в жизни жалея, что попал на замкнутый Слизерин, в котором такого рода чувства были наравне с блевотиной в общественных туалетах.

Сегодняшнее утро началось с тошнотворных вестей. Он даже не успел зачерпнуть в ложку дымящейся овсянки, когда в Большой зал, шумно хлопая широкими крыльями, влетел Каспар — вечно угрюмый, семейный филин Малфоев. Грациозно приземлился на плече молодого хозяина, терпеливо ожидая, когда тот заберёт изумрудного цвета конверт из его клюва. Люциус, замечая липкие взгляды однокурсников, намеренно неспешно отпил чая, подставляя свободную руку под клюв птицы. Филин аккуратно опустил конверт на ладонь хозяина и, вновь расправив крылья, взлетел к окнам.

У слизеринца абсолютно не было желания читать письма на глазах у однокурсников. Особенно после пойманного им внимательного взгляда Кеннет, направленного прямо на него аж через несколько столов. Поэтому когтевранка была награждена вопросительно-вызывающим кивком от него, а конверт с изображение фамильного герба был бережно спрятан в карман мантии.

Дабы предохраниться от потенциальных невольных выплесков эмоций. А вдруг там что-то неожиданное и неприятное? И его показная невозмутимость, Мерлин упаси, даст трещину. С громким хрустом, так, что абсолютно все заметят.

И блокируя нетерпение поскорее оказаться в успокаивающем одиночестве, он медленно допивал свой чай, лениво оглядывая Большой зал. Рядом что-то безостановочно тараторила истеричка Забини, то и дело пытаясь задеть его коленку своей длинной ногой. И без устали жалась своим бедром к его боку. Ошибочно полагала, что он не замечает её домогательств. Или же, что они ему даже нравятся. Их невозможно было не заметить, но ничего кроме раздражения они не вызывали. Потому что, во-первых, Малфой был не в настроении с самого утра, и, во-вторых, голова была забита совершенно другим с момента получения конверта из дома.

Родители никогда не слали ему ничего, кроме уже почти ненужных пачек чеков, кучками лежащих у него в спальне. Или же сухих, действительно почти разваливающихся от сухости и натянутости открыток на дни рождения. И то, мать, очевидно, приписывала некоторые слова, чтобы поздравление не кричало равнодушием. К примеру, «дорогой Люциус!» или «любим». Абраксас ограничивался скудными пятью-шестью строчками, совершенно лишёнными всякой родительской любви. Даже ежегодный перечень необходимых школьных принадлежностей казался чуть ли не признанием в любви, по сравнению с отцовскими поздравлениями.

В любой другой день письма и вовсе считались недоступной роскошью. Разве что, отец решал сообщить что-то чрезвычайно важное либо неприятное. И ни разу эти идеально сформулированные, тщательно подобранные и смехотворно сдержанные слова не приносили ему радости. Люциус чувствовал, что и этот раз не станет исключением, поэтому пытался забыть о клочке бумаги, мирно лежавшем на дне кармана. Но как назло, всякий раз, когда он только начинал забывать, пергамент будто бы начинал вибрировать и тяжелеть. В итоге, Люциус решил, что на письмо было наложено заклятие. Абраксас, видимо, не хотел, чтобы сын откладывал его в долгий ящик.

Малфой упрямо терпел неприятное жужжание в области рёбер почти весь день, но на уроке Бинса его терпению пришёл конец. Даже не потрудившись придумать достойную причину, он буркнул что-то про срочную тренировку по квиддичу и, быстро спихнув все испещрённые непонятными кляксами и разводами пергаменты с перьями в сумку, быстрым шагом направился к выходу. Бинс, у которого было полно времени и которому на всё было плевать, даже не прервался, продолжая усыплять студентов своей нудной лекцией о причинах разлада между волшебниками и кентаврами. Люциус даже возблагодарил конверт за избавление от часа бесполезного монолога занудного привидения.

Ему стало легче дышать, как только он покинул пределы кабинета. Недолго думая, он направился в ванную старост, чтобы раскрыть конверт без риска быть отвлечённым.

По дороге ему не встретилось ни единой души, кроме урода-Пивза, который не осмеливался даже приблизиться к слизеринцу. Ужасно боялся Кровавого Барона, да и самих змеиных студентов. Особенно Малфоя.

Как и ожидалось, ванная была абсолютно пуста. Только мерный стук капель о дно раковин нарушал идеальную тишину. Слизеринец торопливо наложил на дверь несколько запирающих заклинаний, обеспечивая себе максимальную защиту от неожиданных вторжений.

Люциус опустился на край ванны и нехотя раскрыл письмо. В глазах зарябило от мелкого аккуратного почерка отца. Слизеринец начал вглядываться в пергамент, стараясь привыкнуть к чернильным завиткам на нём. С каждым новым словом складка между бровей становилась всё глубже и глубже, а в глазах зарождалось отчаяние.

Не было для него в тот момент слов страшнее.

«Люциус! С величайшей радостью сообщаю тебе, что дата помолвки официально назначена. С нетерпением ждём тебя в Мэноре на Рождественские каникулы, дабы поговорить с глазу на глаз.

Абраксас Малфой»

Суше только пустыня.

Мэнор. Не дом.

Люциус. Не сын.

Абраксас Малфой. Не отец.

Малфой в ярости швырнул пергамент в угол ванной комнаты, резко поднимаясь и направляясь к широким окнам.

Какая, к чёрту, помолвка! Учебный год даже не успел толком начаться! Абраксас совсем …

И тут же себя одёрнул, напоминая, кто он и кто Абраксас. Ему ведь виднее…Правда?

Разумеется, придурок. Твоя жизнь ведь полностью, от начала до конца, принадлежит ему. Какое у тебя может быть собственное мнение? Как ты вообще смеешь не соглашаться с волей отца? И осознаёшь ли ты, что с тобой будет, если хоть пикнешь что-то не по сигналу?

Мерлин, он окончательно запутался.

Ему претила сама мысль о том, чтобы ехать в мрачный Мэнор и говорить с отцом о собственной помолвке. Услышать, как он торжественно объявляет имя кого-нибудь из его чистокровных однокурсниц. А ему будет нечего сказать в ответ. Потому что перед взором будет стоять образ девушки, которую он постоянно встречал в библиотеке. Увидит её, корпящую над каким-нибудь до смерти скучным фолиантом. То и дело восторженно распахивающую глаза всякий раз, как наткнётся на что-то, по её меркам, интересное.

Но он просто кивнёт и молча выйдет из кабинета отца, так и не сказав ему, что никакая помолвка с какой бы то ни было чистокровной волшебницей ему совершенно не нужна. Слишком не нужна. Он ни в этой, ни в следующей жизни не осмелится признаться Абраксасу о том, что единственной необходимой вещью для него является совсем другое. Люциус даже сам себе стыдился признаться в этом. Еле сдерживал смех при мысли о своей одержимости магглорождённой, приторно умной когтевранкой.

Надо же.

Столько лет, всю осознанную и даже неосознанную жизнь в его разум неустанно вдалбливали, что магглам и уж тем более их поганому потомству место не на одной ступени с чистокровными магами, а где-нибудь на свалке. Наравне с мусором. Или же в Азкабане, на худой конец. Да и то, было бы для них непозволительной роскошью.

Адское пламя в преисподней заморозится, если Абраксас узнает о мыслях сына.

Люциус устало опёрся об стенку, обречённо вздыхая.

Всё в порядке. Это ещё не зашло слишком далеко. Он исправит. Выбьет из своего сознания все неподходящие мысли. Выкинет грязнокровку из головы. Ведь легко же это. Стоит только поменять своё отношение, убедить себя в отвратности происходящего и прислушаться к голосу благоразумия.

Как учил Абраксас. Раз, два.

«Чистота крови властвует»

Ну вот. Молодец, Люциус. Просто умничка.

— Акцио, конверт,— уверенный голос и лёгкий взмах палочки.

Письмо беззвучно летит по воздуху и спустя секунду с приятным шелестом исчезает в его кармане.

В слизеринскую гостиную Малфой вернулся решительно настроенным. Самовнушение, казалось, помогало делать лицо. Он вёл себя так, будто ему на всё плевать. Прямо как раньше, когда любые проблемы решали пачки чеков и галлеоны в мешочке, что кучей валялись где-то в недрах его спальни.

И он упрямо уверял себя, что ничего не поменялось и всё те же деньги могли открыть для него любые двери. Тем не менее, что-то внутри него кричало, визжало о том, что нихера подобного. Есть такие вещи, которые никакими галлеонами не исправишь. Например, «Люциус» вместо «сын» в письме.

Да, теперь он в этом убедился.

Поток его угрюмых мыслей был прерван звуком открывающейся двери. В гостиную ворвался довольный Нотт, на ходу отгрызая большой кусок от яблока. Малфой с удивление подумал о том, как болван Бейл умудряется впихнуть в свой рот такое количество еды и не подавиться.

Завидев однокурсника, Нотт направился к нему, по пути хватая со стола чью-то коробку конфет.

— О, Люциус! Я думал ты пошёл на тренировку,— парень вальяжно развалился на диване, скрестив ноги и закинув конфету в рот.

Малфой, с трудом скрывая отвращение, глядел на с оглушительным чавканьем жующего однокурсника. Наградил ведь Мерлин прекрасной компанией…

— Как раз зашёл, чтобы взять метлу,— нехотя ответил Люциус. — Слушай, Бейл, чьи конфеты ты уплетаешь?

Нотт торопливо проглотил еду, пытаясь поскорее ответить на вопрос.

— Без понятия. А что, они твои были?— на секунду перестав чавкать и внимательно глядя на однокурсника, ответил Нотт. — Ну, я думаю, ты не пожалеешь их для меня.

Покачав головой, слизеринец вновь полез рукой в коробку, выуживая оттуда очередную сладость.

Люциус поджал губы и повернулся лицом к окну, пожимая плечами.

— Да нет… Я просто недавно слышал, что гриффиндорцы собирались наложить на что-то Кишечно-опорожнительное заклятие и подсунуть в нашу гостиную. Вот я и опасаюсь, что ты наткнулся именно на эту подлянку.

Лицо жующего слизеринца вмиг вытянулось и побледнело. Сплюнув всё на ковёр, он тут же вскочил и понёсся прочь из гостиной.

Малфой впервые за долгое время громко захохотал, глядя на спину однокурсника, оттолкнувшего только что появившихся в дверном проёме удивлённых Корин Забини и Бэзила Монтегю.

— Что это с ним? — спросила подошедшая , вопросительно глядя на смеющегося Люциуса.

— Ничего особенного. Он сам тебе расскажет, только передай ему, что я пошутил.

Забини некоторое время настороженно смотрела на него, качая головой. Её тихое «дурдом», когда она проходила мимо, вызвало у него сдавленный смешок.

— Не хочешь потренироваться?— обратился он к Монтегю, когда слизеринка отошла к книжной полке.

Однокурсник охотно согласился, и парни направились на поле для квиддича.

— Где, чёрт возьми, мои конфеты?! — пронзительный голос Забини заполнил гостиную, как только дверь за слизеринцами захлопнулась.

Малфой громко засмеялся, не замечая на себе удивлённый взгляд однокурсника.

Он ещё не знал, что вечером того же дня вся иллюзия непринуждённости вмиг смоется с него одним пронзительным взглядом обиженной когтевранки. А письмо будет медленно тлеть в камине Выручай-комнаты.

Хогвартс заметно опустел в этом году. Это Драко заметил сразу же по прибытии в школу. На платформе ему показалось, что народу много, но потом он решил, что общую картину разбавляли многочисленные родственники, провожающие учеников. Теперь же всё стало ясно: многие всё-таки включили мозги и решили не лезть на рожон. Большую часть этих людей составляли здравомыслящие когтевранцы, с коими он общался с гораздо большей охотой, чем с представителями остальных факультетов. Драко казалось, что из чужаков синие были наименее раздражающими.

Бегая глазами по Большому Залу, Малфой усмехнулся, наткнувшись взглядом на взволнованных пуффендуйцев. Те же, видимо, вновь решили то ли продемонстрировать свой извечный оптимизм, то ли не ставить под сомнение репутацию самого твердолобого факультета. Перманентно нервная и дёрганная Ханна Аббот опасливо озиралась по сторонам и успела несколько раз слишком сильно наклонить кубок и облить всех находящихся поблизости от неё студентов, заставляя их устало вздыхать и очищать заклинаниями мантии. Драко даже пожалел несчастных барсуков, вынужденных выживать рядом с таким созданием. Им всем впору вручать Орден Мерлина первой степени за такое титаническое терпение, ибо на их месте любой слизеринец давным-давно превратил бы её в жука, или даже таракана.

Драко с ледяным безразличием подумал о том, что именно у таких, как Аббот, шансы на выживание в этой войне уже пошли на минус.

Впрочем, здесь уже все в минусе. Смело можно сводить со счетов каждого присутствующего, без каких-либо угрызений совести. Невозможно быть уверенным в том, что все эти люди будут также сидеть за столом завтра.

Малфой окинул взглядом стол своего факультета и на пару секунд прикрыл глаза. Ну нахуя в жизни, по большому счёту, детей столько ебучих проблем? Нахера им эта бесполезная война? Что она им даёт? Сошедших с ума, запуганных отцов с крупной дрожью в руках? Полумёртвые взгляды матерей, осознающих, что их дети могут не вернуться домой? Сожаление об очередном утре, когда они снова открыли глаза, вместо того чтобы спокойно издохнуть во сне?

Малфой который раз задавался вопросом, чем они все заслужили такое? За чьи ошибки им приходится расплачиваться? Почему родители Блейза вынуждены прятать свою маленькую дочку в маггловском приюте от Лорда и его шестёрок? Почему дурень-Долгопупс вынужден встречаться со своими родителями в психиатрическом отделении больницы имени Святого Мунго, а не дома, как все остальные? И почему очкастая бездарь, ставшая избранным, должна была заплатить за пресловутую надежду для всего магического мира собственной семьёй?

Поттер, который неимоверно его бесил, но, по правде говоря, не заслужил того, что с ним происходит теперь.

Драко горько усмехнулся при мысли о том, что он в чём-то неуловимо похож на своего неприятеля. Разница лишь в том, что Поттер обыкновенная сирота, а Малфой сирота при живых родителях. И это нихера не здорово, а может, даже хуже.

Всю жизнь верить во всемогущество отца и безупречность матери, а в один момент разбиться о стену реальности, где папочка всего лишь ничем не примечательная пешка в большой игре, а мамочка — отчаявшаяся женщина, пытающаяся делать вид, что всё нормально. К слову, у неё это получалось из рук вон плохо.

Драко вспомнил, как больно кольнуло в сердце, когда он заметил седину в светлых волосах родителей и много, очень много новых морщин. Мать даже не старалась скрыть всё это. Отцу же было наплевать. С момента возвращения из Азкабана ему на всё было наплевать. Он вообще редко теперь выходил из собственного кабинета, разве что, когда поместье посещал Лорд или Беллатриса, чтобы проверить, как обстоят дела с пленниками.

Прятались в собственном доме, словно крысы на чердаке.

Он вынырнул из омута неприятных мыслей, когда на его плечо мягко опустилась маленькая ручка Астории Гринграсс. Слегка потрясла, заставляя обернуться к себе.

— Драко, тебе нехорошо?— её обеспокоенный взгляд упёрся ему в глаза, отчего в висках начала пульсировать кровь.

Всегда полная сострадания к нему, внимательная Астория. Она всегда первой замечала, если с ним что-то было не так, и никогда не обижалась, если он грубо с ней обращался. Может, очень хорошо притворялась, чтобы не прослыть стервой, а может, просто поняла, что он груб со всеми без исключения. Блейз трактовал сие поведение по-своему: мол, у девчонки специфический вкус, и она просто без ума от белобрысых долговязых дрищей.

— Мне охеренно, Астория. Только голова кружится — не ел со вчерашнего вечера.

Она удивлённо вскинула брови, пододвигаясь к нему ближе. Драко считал, что ответил достаточно раздражённым тоном и надеялся, что она поймёт его нежелание продолжать диалог.

— Так и заболеть недолго,— он промолчал на её замечание и уставился на вышедшего из-за стола директора.

Астория проследила за направлением его взгляда и окинула бывшего декана критическим взглядом.

— Что-то он чересчур хмур, — заключила Гринграсс.

Лицо Снейпа действительно не излучало ни толики радости или хотя бы довольства сложившейся ситуацией. А ведь все газеты и журналы, начиная «Пророком» и заканчивая «Еженедельным Ведьмополитеном», трубили о назначении нового директора Школы Чародейства и Волшебства «Хогвартс» намного активнее и продолжительнее, чем о новом Министре Магии, Пие Толстоватом.

Драко хорошо помнил конец прошлого года. Ту ночь на Астрономической Башне, когда осознал, что человечность в нём не погибла окончательно, несмотря на всё, что он сделал до этого. Был рад, что оказался таким трусом, способным послать старику проклятое ожерелье и отравленный напиток, но не хладнокровно заавадить, глядя в глаза. Он не мог видеть смерть настолько близко. Пропустить её через себя и жить с этим дальше.

В то же время он знал, что рано или поздно, но ему придётся через это пройти.

Он смотрел на своего бывшего декана, волшебника, которого он, бесспорно, уважал, казалось, больше, чем родного отца и самого Тёмного Лорда, и не мог поверить, что это тот же самый человек, что несколько месяцев назад убил одного из величайших магов всех времён. Не дрогнув, не колеблясь ни секунды. Смотрел прямо в глаза и…

«Авада Кедавра!»

Человечество ближайшие триллиард лет не придумает слов страшнее.

Малфой надеялся, что случится чудо и ему никогда не придётся произносить эти слова, смотря кому-то в глаза и направляя на него палочку. Как Северусу Снейпу, что в данный момент стоял с каменным лицом, взирая на молчаливых студентов, и спокойно произносил свою речь.

— В этом году я требую от всех без исключения тотального соблюдения дисциплины и беспрекословного послушания. Каждый из вас должен чётко следовать установленным правилам, с которыми вы можете ознакомиться подробнее в главном холле или на стенде в своих гостиных. Хочу обратить ваше внимание на то, что в связи с недавними событиями замок будет тщательно охраняться людьми, которых Министерство Магии любезно предоставило нашей школе, дабы избежать вторжений со стороны нежелательных лиц,— Снейп сцепил руки перед собой, расхаживая взад-вперёд перед учительским столом. — Кроме того, хочу сообщить, что Министерство также отправило нам в помощь дементоров Азкабана в целях обеспечения полной безопасности школы в эти неспокойные времена.

Над столами всех факультетов пролетели недовольные возгласы.

— Надо же, Поттер умудряется доставлять Хогвартсу проблемы, даже находясь за его пределами,— Пэнси недовольно фыркнула. — И как нам быть с дементорами? Я понятия не имею, как вызывать патронуса.

Малфой лениво повернулся к однокурсникам, прислушиваясь к их разговору. Его тоже беспокоило это новшество, ведь никто в его семье никогда не заикался о заклинании Патронуса, а для школьной программы оно было слишком продвинутым и далеко не каждому давалось. Кроме очкастого вундеркинда, разумеется.

— Тёмный Лорд говорит, что это заклинание предназначено лишь для слабоумных грязнокровок и мерзких осквернителей крови. Настоящий волшебник не должен бояться таких низших существ, как дементоры, — вмешался в разговор Нотт.

« Единственной подоплекой сего утверждения может быть только то, что Патронус является единственным заклинанием, которое безносый не способен сотворить»

— Беллатриса Лестрейндж, между прочим, десяток лет провела в Азкабане и ведь цела-невредима, — воодушевлённо произнёс Крэбб, до этого лишь молча кивавший на слова однокурсников.

За столом слизеринцев повисла абсолютная тишина. Драко почувствовал резкое движение под столом и спустя секунду услышал недовольное мычание плотного однокурсника.

— Чего ты пинаешься, Гринграсс?— сердито пробурчал Винсент, наклонившись и потирая ногу. — Скажи ей, Драко, какая у тебя великая тётушка.

Драко еле сдержался, чтобы не поинтересоваться у Крэбба, что же он подразумевает под словом «великая». Безумный смех и нервное дёрганье кривоватой палочкой, палящей круциатусами направо и налево? Жалкое пресмыканье перед отвратительным лысым уродом? Убийство собственных родственников?

Великая?

По меркам какой вселенной?

Но Драко молчит и буравит лицо подобравшегося Винсента внимательным взглядом. Тот, видимо, начинает осознавать сказанную глупость и жалеть об этом. Хотя Драко всю жизнь сомневался в том, что толстяк вообще умеет соображать и анализировать ситуацию.

Малфой одаривает однокурсников самой искренней улыбкой, на которую способен, и дёргает плечами.

— Величайшая и, между прочим, преданная.

Насчёт второго он не соврал: Белла действительно была предана своему хозяину.

Слизеринцы улыбаются ему в ответ, возобновляя беседу.

Драко чувствует лёгкое похлопыванье по плечу и встречается взглядом с Забини, который подмигивает ему и, улыбаясь, поворачивается лицом к Паркинсон, с энтузиазмом рассказывающей о чём-то сидящим рядом близняшкам Кэрроу.

— Тебе, Пэнси, совершенно нет нужды волноваться по поводу дементоров. Это они должны стремглав мчаться подальше от тебя, пока ты сама не высосала из них… — Блейз не успевает закончить свою мысль, потому что пущенная Паркинсон ложка со свистом пролетает мимо его уха, вынуждая пригнуться и замолкнуть. — Серьёзно, ты только начни свой разговор о новых заклинаниях против пигментных пятен на шее, и они в ту же минуту поспешат вернуться в свой уютный Азкабан.

— Это лучше любого Патронуса, Пэнс. Возьми на заметку,— смеясь, поддержал друга Драко, также уворачиваясь от летящей в него скомканной салфетки. — Ладно, ладно… Тш-ш-ш, а то Филч уже недобро смотрит.

Малфой не спешит вмешиваться в последующие разговоры слизеринцев. Лишь дослушивает сухую речь нового директора и молча ест, изредка одаривая Асторию благодарной улыбкой, когда та заботливо подливает ему сока в кубок или протягивает блюдо, предлагая попробовать кусочек пирога с лимонным кремом.

— Пока Винсент и Грегори не прикончили всё, — шутя, шепчет она.

Драко думает, что из Астории вышла бы прекрасная хозяйка и заботливая жена. Вообще, он с детства был уверен, что в будущем отец выберет ему в невесты именно одну из сестёр Гринграсс, в идеале, Асторию. Люциус не раз говорил, что лучше партии для его сына и быть не может, советовал Драко приглядеться к одной из них повнимательней.

Постоянно говорил о будущем сына, пока не угодил в Азкабан и не стал безвольной блеклой тенью былого себя. А по возвращении перестал говорить о каких-либо планах вовсе. Видимо, ни в какое будущее, ни для себя, ни для своей семьи, уже не верил.

Драко вновь благодарно кивает Астории, позволяя положить кусочек пирога себе в тарелку, и тут же отводит взгляд, не желая до конца вечера погрязнуть в неприятных мыслях о былой жизни. Потому что лицо Гринграсс и её неподдельная забота заставляли вспоминать об отце и его наставлениях. О далёких временах, когда было не идеально, но несомненно лучше, чем сейчас.

Он не улавливает того момента, когда в груди вновь нарастает привычная волна раздражения. Просто блуждает взглядом по Большому залу, пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей, и в какой-то момент цепляясь за неестественно бледные лица представителей львиного факультета. Даже в таком расстроенном, разбитом виде они умудрялись выводить его из себя, разжигая в груди желание унизить и указать на их истинное место. Отомстить за жизнь разбитую на «до» и «после».

Он медленно пьёт, с неприязнью наблюдая за непривычно тихими и спокойными представителями красного факультета. Гадая, почему же те не пытаются выглядеть жизнерадостно, хотя бы назло Снейпу и змеиному факультету. Сидят напряжённо, время от времени окидывая взглядом преподавательский стол, и тихо переговариваются между собой. Будто бы замышляют что-то и не хотят привлекать к себе внимания. А ведь правильно и делают — позвоночника-то нет. Ни Дамблдора, ни слепыша. Одни теперь, увы и ах!

Грейнджер и вовсе сидит так, будто находится не в Большом зале на «праздничном» ужине, а где-то на полигоне, готовясь в ту же секунду вскочить на ноги и побежать, куда глаза глядят. У неё до того ровная спина, что Малфою кажется, будто она вот-вот надломится, треснет и посыпется пылью на каменный пол. Нервничает. Это невооружённым глазом заметно. Сам бы нервничал, будь на её месте. Грязнокровкой без права находиться в мире, которым теперь правят жесточайшие ненавистники маглов и всего, что с ними связано.

Малфой хоть и терпеть не мог гриффиндорскую заучку, но не мог не признать, что она действительно одна из самых блестящих студенток школы и может дать фору любому чистокровному волшебнику. Не зря ведь Поттер включил её в список своих шестёрок и все эти годы делал вид, будто ему взаправду не плевать на неё, и что она его лучший друг. А может, и не друг вовсе. Хер его знает, чем они занимаются в гостиной Гриффиндора.

Одно он знал точно — Поттер далеко не святой. Чётко уяснил это, когда тот пришёл за ним в туалет и запустил охерительно болезненным заклинанием прямо в грудь. В тот момент это было лишним для Драко — он и так подыхал от безысходности. Лорд обещал испоганить ему всю жизнь, убить родителей, его самого. И он пришёл в заброшенный туалет просто чтобы выпустить всю накопившуюся за те месяцы боль и отчаяние так, чтобы никто не видел. Никак не ожидал, что вместо облегчения почувствует дополнительную порцию боли. Физической и моральной.

И неважно, что он сам первым хотел ударить Поттера Круциатусом. Ему можно. Он Пожиратель Смерти, а не ангел с нимбом над головой.

Он смотрит на Грейнджер, и злорадство берёт над ним верх. Как же здорово видеть задиристую и наглую извечную подружку слепого мудака в таком состоянии. Вот так она и должна была выглядеть всегда, начиная с первого курса, а не ходить по замку с гордо поднятой головой. Так и хочется рассмеяться ей в лицо и злостно заорать о том, что…

«Никому ты нахер не нужна»

В принципе, как и он сам. И вмиг сникает от этой отвратной мысли.

Вновь бросает полный неприязни взгляд на гриффиндорский стол.

Плевать. Слишком громкие слова. У него есть семья, которая хоть на время и растеряла своё истинное значение, авторитет, но обязательно всё когда-нибудь вернёт. Уж он во что бы то ни стало об этом позаботится. Они богаты. Они чистокровны. Они всегда будут в центре. Об этом свидетельствуют бесконечные статьи «Пророка», которые печатались безмозглыми журналистами в то время, когда Люциуса упрятали в тюрьму. Даже оказавшись в такой неприятной ситуации, Малфои оставались родом, о котором будут говорить в любом случае. Ну а если о тебе говорят, значит, ты чего-то да стоишь.

— Малфой!

Драко вопросительно смотрит на друга, когда тот раздражённо окликает его.

— Ты новоиспечённую слизеринскую мелюзгу собираешься провожать до гостиной или все вместе прямо под столом и заночуем?

Малфой удивлённо поднимает голову и видит, как заметно поредел Большой Зал. Старосты остальных факультетов выстраивали первокурсников по парам, попутно давая им указания и озвучивая перечень важнейших правил школы.

Надо же, как быстро пролетает время, когда ты погружен в свои мысли.

Он нехотя встаёт, только теперь чувствуя, как отяжелели веки и как болезненно ныли ноги. Бессонница перед отправкой в школу давала о себе знать. Прошлой ночью он убивал время, разбирая вещи, которые за него уложили домовики. Злостно швырял добрую половину содержимого чемоданов на кровать и пол. Расщедрился настолько, что несколько новеньких рубашек угодило прямо в камин, в безжалостных языках зелёного пламени мгновенно превращаясь в кучи пепла.

Столько всего лишнего оказалось в его жизни.

Вот и стоит сейчас перед слизеринским столом и медленно обдумывает, что говорить первокурсникам, которые с благоговением смотрят на него, ожидая дальнейших команд. Дафна Гринграсс, староста Слизерина с шестого курса, стоит рядом с ним, торопливо считая количество первокурсников, и одновременно делая замечания пробегающим мимо особо шумным второкурсникам.

Драко вновь начинает закипать, наблюдая за такой беспечностью младшекурсников. Вспоминая, как в таком возрасте с маниакальным взглядом, с пеной у рта желал смерти своей обидчицы. Ребёнком был, не понимал всего. Жестоким и мстительным. Впрочем, как и сейчас, только не уставшим от обилия смерти в воздухе.

Ребёнком был, не понимал.

Астория проходит мимо него, сочувствующе улыбаясь, а Блейз просто хлопает по спине и выдаёт очередную шутку, в которую не хочется вникать. Малфой просто отвечает им тусклой улыбкой и бросает короткое “порядок”. Поворачивается к зажатой, испуганной ребятне.

— Без лишних вопросов делитесь по парам и неспешно направляетесь за мной к выходу. Профессор МакГонагалл скажет вам пару слов касательно уроков и дисциплины, затем я покажу вам дорогу к гостиной, где вы сможете отдохнуть и подготовиться к завтрашнему дню, — Малфой обводит взглядом толпу учеников, думая, что тоном и манерой речи, должно быть, походит сейчас на Снейпа. — Если возникнут какие-либо вопросы, можете смело обращаться ко мне, либо к старосте девочек, Дафне Гринграсс. Всем всё ясно?

Не дожидаясь ответа, он резко разворачивается, направляясь к дверям Большого зала, где старосты остальных факультетов пытаются ответить на шквал детских вопросов. Его подопечные послушно следуют за ним, не осмеливаясь даже переговариваться или задавать какие-либо вопросы. Драко благодарит Великого Салазара, что не является таким бесхребетным микробом, как, например, Чжоу Чанг или Терри Бут, которые не сумели даже организовать порядок среди своих первогодок и стояли окружённые ими, озадаченно потирая затылки. Он фыркнул; ладно тугодумы-пуффендуйцы, но Когтевран… Это было неожиданно и странно.

К удивлению Малфоя, только у гриффиндорцев всё было схвачено. Дети спокойно стояли, слушая указы своих старост и время от времени кивая. Гермиона Грейнджер стояла во главе шеренги и сосредоточенно зачитывала список имён, попутно делая какие-то заметки на пергаменте. Дин Томас, гриффиндорский староста мальчиков, о чём-то переговаривался с ней, согласно кивая и посматривая на преподавательский стол.

Гермиона обошла всю шеренгу, ещё раз сверяясь со списком, и остановилась в конце ряда в ожидании МакГонагалл.

«Прямо как тюремная надзирательница», — отстранённо подумал Малфой, передавая младшекурсников на попечение Дафны и медленно направляясь к Грейнджер.

«Вот он, твой шанс выпустить пар. Давай, унизь её, Малфой. Хотел ведь сделать это ещё на перроне, едва завидев её. Скажи, что она истощала и стала ещё некрасивее. Что мантия не поможет ей скрыть выпирающие позвонки и омерзительно тощие ноги. Иди, побей её правдой, пусть знает»

У Драко уже на языке этот сладостный вкус готовых быть извергнутыми оскорблений, и он уверенной походкой подходит к мрачной однокурснице, которая не замечает или же делает вид, будто не замечает его.

Она стоит, старательно не обращая на него внимания, и ему даже становится смешно от такого цирка. Как же гриффиндор выдерживает такое количество упрямых выскочек? Она ведь, наверное, не одна такая.

— Ну что, Грейнджер, не терпится пополнить несчастный факультет ещё одной партией себе подобных? У вас там ещё стены не сгнили от грязнокровной вони?

Ему и самому не смешно от собственных шуток, но он довольно усмехается, чтобы не портить атмосферу превосходства.

Гермиона молчит, стараясь отвлечься и не обращать внимания на его колкости. Поначалу это даётся на удивление легко, потому что мысли вдоль и поперёк заняты совершенно другим. Она находится далеко отсюда, и обидные шутки хорька кажутся лишь секундным пустым звоном.

Но он ведь тоже упрямый, не сдастся. Он твёрдо решил добиться от неё хоть какой-то реакции, хотя бы гримасу ненависти, чтобы взвалить частичку тяжести своей души на кого-то малозначимого.

Он встаёт прямо перед ней, сверля ее лицо внимательным взглядом, заставляя её невольно поднять глаза и установить с ним зрительный контакт. Так ему удобнее наносить точные, колющие удары по её самолюбию, и Драко хвалит про себя гриффиндорку за это неосознанное движение. Подставилась.

Гермиона смотрит на него прямым, равнодушным взглядом, будто бы давая разрешение говорить. Словно делает огромное одолжение, выслушивая его. И это ужасно бесит Малфоя, потому что он не хочет видеть это ёбанное безразличие. Такая реакция, вернее её отсутствие, совершенно не подходит под сложившуюся ситуацию, и ему кажется, что, если она не скажет хотя бы слова в ответ, то он просто-напросто ударит её.

И никто, чёрт возьми, нихера ему за это не сделает. Потому что начиная с сегодняшнего дня, он и его масть является хозяином этого ебучего замка и всех его ебучих обитателей. Он сам так решил.

Уголки губ медленно ползут вверх, обнажая ряд ровных белоснежных зубов. Он ухмыляется своей фирменной ядовитой полуулыбкой, которую, должно быть, перенял у тётки. И это очень быстро вошло в привычку, ровно также, как и ненавидеть всё, что творится вокруг.

— Слушай, Грейнджер, у меня, разумеется, нет никакого желания тебя обижать,— он хмыкнул, давая понять, что это очередная неудавшаяся шутка. — Но я, кажется, знаю, что сподвигло твоего ненаглядного Поттера съебаться ко всем чертям. Ты бы и сама поняла, если бы хоть изредка смотрелась в зеркало.

Она всё ещё молчала, только на этот раз уже опустив голову и вчитываясь в начирканные на пергаменте строчки. Выражая полную незаинтересованность в разглагольствованиях слизеринца.

— Зеркало… Ну, знаешь, вещь такая, которой пользуются все нормальные люди, чтобы не выглядеть, — он взмахнул рукой в её сторону и подавил смешок, — вот так.

Молчит.

— Серьёзно, Грейнджер, я оказываю тебе неоценимую помощь, раскрывая всю правду. Сосунки-то твои гриффиндорские, очевидно, совершенно не знакомы с понятием «красивая девушка», раз нихера тебе не говорят о твоём плачевном состоянии. Им, наверное, лишь бы всунуть, а на голову, должно быть, пакет нахлобучивают.

Долгожданное злорадство окутало его сознание, когда он заметил, как покраснела гриффиндорка и как перо в её руке еле заметно дрогнуло, создавая неразборчивые кляксы на листке.

— Никто, конечно, не смеет сомневаться в храбрости Поттера, но мне всё же интересно, как он открывал ночью глаза и умудрялся не свихнуться от лицезрения твоей мрачной мины? — наигранно задумчивым тоном произнёс Малфой, продолжая вглядываться в лицо Грейнджер. — Должно быть, всё дело в наследственной слепоте. Я бы сказал, спасительной в таком случае.

Ну и выдержка ведь у грязнокровки. На задворках сознания всплывает мысль, что будь на её месте Пэнси или Дафна, они бы давно уже закапывали его труп где-нибудь в Запретном лесу. Таких обидных слов, по его мнению, не могла стерпеть ни одна нормальная девушка во вселенной.

Нормальная.

Ну конечно же. Слово “нормальная” ни в коем случае не может идти в комплекте с фамилией “Грейнджер”. Ебанутой на всю голову Грейнджер, которая посмела сунуться в самое пекло, где её с радостью искромсают Снейп, Кэрроу или любой другой слизеринец.

Ещё и в старосты подалась, хер знает зачем.

Он смотрит на неё, и противная ухмылка медленно сползает с его губ. Вместо неё на лице появляется выражение искреннего отвращения. В голове железным колоколом отбивается:

«Тупая дура»

Неужели настолько плевать на собственную шкуру? Неужели намного важнее выебнуться никому ненужной, долбанной самоотверженностью? И ради чего? Ради таких же бесполезных тупых уродов.

Но ты успокойся, Малфой. Ни к чему злиться из-за такой гнили. Ты ведь намного выше этого. Просто добей и уйди спокойно.

Он громко вздыхает, цокая языком и окидывая новоиспечённых гриффиндорцев оценивающим взглядом.

— Жаль бедную мелюзгу, а, грязнокровка? — без тени довольной ухмылки говорит Малфой, уже не прожигая её лицо колючим взглядом. — Ничего и не понимают-то, а не сегодня-завтра сомкнут ясные чистые глазки навсегда.

Он чувствует, как она потихоньку начинает закипать. Ну разумеется, ведь теперь речь идёт о чьих-то сочтённых днях, а не её внешнем виде. Это ведь куда важнее. Теперь ей не плевать, и это не может не радовать Драко.

— А знаешь, почему? Знаешь, почему эта умилительная кучка малявок издохнет? Да из-за таких, как ты, Грейнджер. Заполонили весь Гриффиндор и Кэрроу никого из вас жалеть не станет. Даже разбираться не будет, кто какой крови. Без разбору поубивает весь твой факультет, потому что швали там набралось настолько дохера, что нет времени выяснять всё. Грёбанный эпицентр мусора. Свалка. Даже в конченных Пуффендуе и Когтевране вместе взятых не наберётся столько грязнокровок, как на одном только вашем седьмом курсе.

Она скрипит зубами, пытаясь себя успокоить и не нарваться на лишние проблемы с Малфоем. Потому что Гарри и Рон просили. Гарри и Рон умоляли.

«Держись подальше от Малфоя»

Вот она и старается.

— Да и Поттер твой хорош. Сконфузился и отсиживается в чьей-то заднице. Кого-то из вашего вшивого Ордена, наверное. У нищебродского отца, к примеру. Или у обдолбанного Грюма.

Старается.

— А хотя, он же сдох недавно. Мои соболезнования.

В его тоне ни тени сожаления. Лишь издёвка и наслаждение происходящим.

Он вновь поворачивается к ней лицом и смотрит сверху вниз на её макушку. Ждёт, когда она поднимет голову и начнёт стрелять в него взглядами-молниями. И она поднимает-таки. Теперь уже осознанно.

— В курсе ли ты, Грейнджер, что игра, которую затеял твой ненаглядный очкарик, обречена на провал? — Малфою кажется, будто на её безупречно-равнодушном лице появляется маленькая трещинка. — Знала бы ты, как сейчас весело в Мэноре. Уверен, твой слепыш, а может, и его бесхребетная шестёрка уже наслаждаются гостеприимством Лорда. Он, знаешь ли, довольно долго готовился, даже уговорил моего отца отвести целое помещения для развлечения гостей.

Он ухмыляется настолько фальшиво, что самому становится тошно.

— Можешь не сомневаться, никто там от скуки не страдает. Уизли, должно быть, даже излечиться успел.

Гермиона вздрагивает при упоминании рыжего друга, и зрачки её мгновенно расширяются.

— Ты, что же, Грейнджер, думала, я поверю в эту белиберду с россказнями о псевдоболезни нищеброда? — он смеётся, заставляя её пугливо заозираться по сторонам. — Да не слышит нас никто. И не надо смотреть на меня таким взглядом: мне ни на кой чёрт не сдался твой рыжий тролль. Я даже делиться ни с кем не стану своими познаниями, упаси Салазар, подумают, что я якшаюсь с ним и его поганой семейкой.

Трещинка разрастается. Лицо Грейнджер блекнет всё сильнее и сильнее с каждым упоминанием о друзьях, и последние крохи её хладнокровия и выдержки уходят на то, чтобы не опускать глаза обратно на пергамент. Малфоя порядком достаёт её напускное безразличие, и он начинает отчаянно добивать её давлением. Кувалдой разламывает стену самоконтроля.

— Слушай, Грейнджер. Ты вещички-то распаковывать не торопись. Кто знает, может, Лорд решит и тебя пригласить на свою вечеринку. Он считает, что это верх несправедливости, разлучать лучших друзей, тем более, таких, как вы, — ироничный тон в его голосе исчезает. — Как насчёт того, чтобы подохнуть вместе, а, грязнокровка? Рука об руку, так сказать.

Это восемь из десяти.

— Так по-гриффиндорски. Умереть вместе с якобы главной надеждой волшебного мира. Больно гордо его величают, не находишь? Я бы скорее назвал Поттера «главной трусливой шавкой волшебного мира».

Гермиона переводит взгляд на малышей, пытаясь отвлечься от давящих слов Малфоя, но все её попытки оказываются тщетны. Малфой слишком громок и неправ. Малфой слишком мерзок и ядовит. Малфой теперь слишком силён, чтобы насылать на него проклятия.

« Не поддавайся ему ни в коем случае, Гермиона. Он специально будет вынуждать тебя сорваться, чтобы дать Снейпу повод наказать Гриффиндор. Ты не слушай его, Гермиона, ни в коем случае не слушай»

— Сбежал ведь, поджав хвост. Испугался, наверное, старика-то вашего доисторического нет больше, чтоб ваши задницы прикрывать.

Это девять из десяти.

Малфой видит, что она уже еле как сдерживается, чтоб не схватить палочку, и удовлетворённо ухмыляется.

— Если ты ещё не поняла, Грейнджер, довожу до твоего сведения: Поттер съебался хер знает куда, потому что собственная вшивая шкура ему гораздо дороже, чем все ваши никудышные жизни вместе взятые.

Десять из десяти.

Гермиона взрывается.

— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, Малфой. Кажется, ты всё ещё продолжаешь жить своим никчёмным детством, думаешь, что всё это до сих пор твоя гадкая игра, которая никому, кроме тебя и тебе подобных, не интересна, — она смотрит на него одним из самых едких взглядов, которые он когда-либо видел. — Но это уже не игра, и твоим дурацким шуточкам теперь нет места, если до тебя ещё не дошло.

— А что, в принципе, поменялось, Грейнджер? Я всё также богат и чистокровен, а ты всё также омерзительна и грязнокровна. Почему бы мне не продолжать говорить всё, что я думаю о тебе и твоих блохастых псах?

— Может, потому что мне нет дела до того, что такой паразит, как ты, думает обо мне и моих друзьях?

Малфою приятно наблюдать за тем, как она краснеет, будучи не в состоянии выплеснуть все свои эмоции в полной мере. Он думает о том, что мог бы простоять так всю ночь напролёт, унижая и калеча гриффиндорскую мразь острыми клинками своих ядовитых высказываний.

Так беспомощна. Лёгкая добыча. Вот-вот треснет под этим гнётом.

— Мне жаль портить твоё столь устойчивое мнение обо мне, но необходимо напомнить, что именно этот, как ты выразилась, «паразит» может прямо здесь и сейчас намекнуть Кэрроу или Снейпу о том, что ты слишком много себе позволяешь.

Уголки её губ дёргаются вверх, вынуждая его удивлённо приподнять брови.

— Ну, конечно! Это ведь в твоём стиле, решать свои проблемы чужими руками, — она засмеялась ужасно-раздражающе-фальшивым смехом, заставляя его почувствовать покалывание на кончиках пальцев. — «Мой отец узнает!», — то, как она прищурилась спустя секунду, ему ужасно не понравилось. — А ты успел рассказать отцу о том, как весь прошедший год тонул в собственных слезах, или веселье в Мэноре не предоставило тебе такого шанса? Папочка помог тебе, Драко? Папочка узнал?

Этот наигранно сочувственный тон и внимательный взгляд пары широко раскрытых глаз мог сравниться разве что с парой ударов молотом по голове.

Он смотрел на неё неверящим взглядом. Она действительно осмелилась сказать всё это ему в лицо, или у него просто разыгралось воображение?

Нет. Действительно. Вот она стоит прямо перед ним и всё ещё смотрит на него своими погаными глазами.

— Не помог? — она театрально вздохнула. — Видно, Волан-де-Морт значит для него гораздо больше, чем бедный беззащитный сынок. Ну, ничего-ничего. Шагай, Малфой, поплачь в ванной старост в своё удовольствие. Гарри ведь нет — на этот раз никто тебе не помешает.

Ну и сука же всё-таки.

Думает, он всё такой же сосунок, который стушуется после одного удара по роже? Хах. Вот уж нет. У него за спиной весь шестой курс на грани сумасшествия. Каникулы, насквозь пропитанные смрадом нереализованной злобы и жестокости. Он уже давно не тот мальчишка, жаждущий хоть толики внимания от окружающих, и такие, как она, не имеют ни малейшего права тягаться с ним.

— Тебе совсем недолго осталось, грязнокровная мразь. Не пройдёт и недели, как ты будешь корчиться под Круциатусами или собственноручно перережешь себе вены, — Гермионе казалось, что даже проклятия Лестрейндж звучали менее ядовито по сравнению со словами Малфоя. — Но если тебе всё-таки надоест такое обращение, то ты смело можешь явиться ко мне — я с величайшей радостью лично угощу тебя Авадой, чтобы у тебя больше, упаси Салазар, не возникало сомнений насчёт моих методов решения проблем. Обещаю, что обойдусь без помощи отца, Лорда, Снейпа или кого-то бы то ни было. Только ты и я, Грейнджер.

Фу. Гермиона непроизвольно поморщилась. Сколь ошибочно было её мнение до этого дня. Беззащитный, загнанный в угол мальчик Драко. Глупо было так думать и жалеть его, тем более после того, что происходило в его поместье. Ведь сомнений в том, что он принимал во всём этом непосредственное участие, и быть не могло.

Разве что картинка плохо складывалась из нынешнего Драко и Драко, который, по рассказам Гарри, безумным взглядом смотрел на себя в зеркало и плескал в лицо водой, параллельно содрогаясь в плаче.

«Он… надрывался» — потупив взгляд, рассказывал Поттер на вершине Астрономической Башни после смерти Дамблдора.

А теперь этот самый Малфой смотрит ей в глаза и со смешками рассказывает о том, как будет убивать её. Говорит, что это будет великим одолжением с его стороны.

Правильно говорят люди: “Горбатого могила исправит”. А хорька не исправит ничего. С такой лёгкостью говорить о смертях. Её. Гарри. Детей, в конце концов. С вот такой улыбкой, которая искажает его лицо сейчас.

Драко не догадывался, что и перед ним теперь не та зубрила, для которой оценки за экзамен и благосклонность преподавателей уже не самое главное. Он прямым взглядом смотрит в глаза настоящему бойцу, готовому рвать за своих людей и победу.

Гермиона смотрела на выстроившихся в ряд маленьких гриффиндорцев и с ужасом осознавала, что Малфой прав. Положение у них сейчас весьма незавидное, и любой промах может повлечь за собой неожиданные последствия. Гарри просил держать в приоритете безопасность. Свою, Отряда и всех-всех, кого она сможет уберечь. Гарри не волновало, осилит ли она это. Гарри просил не высовываться и действовать тихо.

Гермиона напомнила себе о том, что является лучшей студенткой курса и что должна действовать с умом. Малфой специально её подначивает, чтобы иметь повод «проучить» и безнаказанно издеваться.

«Ты должна быть мудрее, дурья твоя голова. Не давай ему лишних причин мстить»

Малфой, видимо, воспринял решительное выражение её лица, как знак противостояния, и грубо вырвал из её пальцев пергамент.

— Только скажи, Грейнджер. Не откажу в просьбе избавить тебя от твоих грязнокровных проблем.

«Ни слова, Гермиона»

МакГонагалл появляется в поле зрения как нельзя кстати. В руках у неё древняя, вся в заплатках шляпа, издающая похожие на сопение звуки. МакГонагалл стремительной походкой подходит к ним и бросает настороженный взгляд на Малфоя, будто бы готовая в сию же секунду броситься защищать свою лучшую ученицу. Малфой кривится, думая о том, что уже давно мог бы прикончить девчонку, была бы необходимость.

Но её нет.

И ему плевать на Грейнджер.

Ещё бы понять, почему вдруг решил подойти и облить её бесполезным потоком таких же бесполезных и никому не интересных оскорблений. Не нужных ни ей, ни ему самому.

Его поведение воистину удивительно: воротил нос от любого упоминания непростительных заклятий и смерти в целом, но стоило прибыть в Хогвартс, как начал вести себя ничем не лучше всех тех людей, что заполонили его замок. И где его самоконтроль? Хвалённый мнимый самоконтроль.

— Мистер Малфой? — пронзительный взгляд из-под аккуратных, типично-старушечьих очков вызывает в нём желание сплюнуть на пол и уйти куда подальше из Большого зала, предварительно наградив старуху и её «на-девятьсот-девяносто-девять-процентов-преемницу» полным отвращения взглядом. — У вас вопросы к мисс Грейнджер?

Да какие у него могут быть вопросы к этой грязнокровной суке? Спросить «Как дела? Как поживает? Скоро ли подохнут ей подобные?» О, да! Он ведь так похож на человека, у которого неисчерпаемый запас вопросов к Грейнджер!

Грёбанная, тупая старуха! Не смотри на меня так. Давай быстрее свои ебучие указания и позволь мне съебаться ко всем чертям в подземелья, где я, наконец, смогу побыть один и на время убить в себе эту злость и раздражение.

Ага. Чёрта с два убьёшь. Скорее, это оно тебя прикончит.

— Абсолютно нет, профессор. Просто хотел лично напомнить старостам гриффиндора, что собрание префектов назначено на завтра, на восемь часов вечера. Директор назначил меня старостой школы и поручил заняться… — еле сдержался, чтобы не сказать «дерьмом», — вопросом насчёт распределения обязанностей между старостами факультетов.

От его взгляда не ускользнуло то, как возмущённо поджала губы Гермиона при его словах. Довольная ухмылка расцвела на его лице — небось, прочила это место себе. Разбежалась, зубрила.

МакГонагалл недоверчиво взглянула на него и поправила очки.

— Можете не волноваться, мистер Малфой. Директор уже говорил с деканами на эту тему. Все старосты будут оповещены насчёт завтрашнего собрания, — она кивнула ему и перевела взгляд на Гермиону. — Мисс Грейнджер, у меня для вас несколько поручений касательно расписания Гриффиндора. Не могли бы вы зайти ко мне чуть позже?

По взгляду МакГонагалл было очевидно, что речь будет идти не о расписаниях.

Гермиона бросила быстрый взгляд на возвышающегося над ней Малфоя, сомневаясь, стоит ли отвечать декану или же просто кивнуть. То, что Малфой следил за ней, было очевидно. Вполне возможно, что его отец или же сам Лорд приказал ему наблюдать за подружкой Поттера и передавать любые мало-мальски важные сведения относительно Гарри.

Под прицелом. Именно так она себя чувствовала, находясь в поле зрения Драко.

А Малфой был умён. В этом сомнений не было. В списке студентов с самой высокой успеваемостью он занимал второе место после неё и не раз доказывал, что может сравниться с ней в умственных способностях. Взять хотя бы трюк с Исчезательным Шкафом в прошлом году. Даже она, самая лучшая студентка курса, не могла бы додуматься до этого.

— Конечно, профессор. Я зайду к вам, как только провожу первокурсников до гостиной.

МакГонагалл вновь повернулась к Драко, прося того зайти к Слизнорту, чтобы получить списки дополнительных кружков для первокурсников. Он недовольно поджал губы, но всё же согласно кивнул. Сожаление о том, что он вообще приехал в школу, с каждой секундой росло, становясь размером больше, чем он сам.

Что же будет дальше, если он исчерпал весь запас своей выдержки в первый же день? Так это ещё и без присутствия шрамированного урода и его веснушчатой шавки.

« Ну ничего, Малфой. Поспишь — и всё станет нормально»

Ага, несомненно. Когда это всё становилось нормально с первыми лучами солнца?

Примерно никогда.

Но если нет ни веры, ни надежды, начинаешь цепляться за любую ниточку, и Драко не был исключением. Жил ото дня ко дню, не имея никаких чётких планов и уверенности в завтрашнем дне. И начал к этому привыкать, потому что другого выхода не видел.

МакГонагалл кивнула старостам и, обойдя их, направилась вдоль шеренги давать наставления начавшим устало зевать изнурённым малышам.

Гермиону вновь охватило то неприятное чувство беспомощности и напряжения, стоило декану отойти на пару шагов. Малфой хоть и не смотрел на неё, его взгляд был направлен в сторону маленьких змеёнышей, но она чувствовала волнами исходящую от него неприязнь. Противный, мерзкий мальчишка. Только и ждал момента, когда сможет безнаказанно глумиться над гриффиндорцами. Ну, ничего. Совсем скоро Отряд Дамблдора потренируется, окрепнет, и никто из гадёнышей ни на милю не посмеет приблизиться к ним.

«Это временно, Гермиона. Вре-мен-но! Потерпи»

Драко не спешил переводить на неё взгляд и вместо этого поднял вырванный из рук Гермионы пергамент, вчитываясь в россыпь мелких букв.

— Тобиас Эджкомб, — Малфой презрительно хмыкнул. — Видишь, Грейнджер, я и читать-то толком не начал, а уже наткнулся на маглов.

Гермиона постаралась убрать из своего голоса сердитый тон.

— Откуда тебя знать, что этот ребёнок маглорождённый, Малфой? Может, он такой же, как и ты…

« Наглый, жестокий и гадкий»

— Какой же, грязнокровка? Имеющий чувство собственного достоинства, не путающийся со всякой швалью, вроде тебя или Уизли? — он откровенно засмеялся, заставляя её стискивать зубы. — Увы, такой вариант исключён. Во-первых, потому что такие люди никоим образом не могут оказаться на вашем факультете. Во-вторых, потому что фамилия «Эджкомб» не упоминалась в «Древнейшей родословной чистокровных волшебников», и я даже и не слышал о таком роде. А мои родители, поверь мне, позаботились о том, чтобы я был в наилучших отношениях с представителями достойных семей.

— В любом случае, это не определяет ни его человеческих, ни интеллектуальных качеств, — гордо приподняв голову, заявила Гермиона.

— Разумеется, зубрила, — Драко, на удивление Гермионы, согласно кивнул. — Но это определяет, будет ли вундеркинд жить.

Гермионе показалось, будто она захлебнулась воздухом.

— Да как ты можешь так говорить, Малфой… Это же дети! — голос её дрожал и звучал гораздо тише, чем ей хотелось бы.

Но Малфой непринуждённо продолжал бегать глазами по аккуратным строчкам, не удостаивая её и взглядом.

Ему и самому не верилось, что он сказал это. На вокзале всё было совершенно по-другому. Ему было до боли в сердце жаль всех детей, вынужденных ехать в Хогвартс в этом году, потому что отныне там будут царить мучения и смерть.

Но сейчас ему было жаль самого себя. Он сам ничем не отличался от тех детей. Такой же ребёнок, лишённый детства. Ребёнок, которого с рождения приучали к жестокости.

Драко было стыдно признавать, что ему порой доставляло удовольствие наблюдать за сожалеющим выражением лиц родителей. Они раскаивались, хоть и не могли сказать об этом вслух. Это было видно. Жалели, что сожгли в сыне всё то, чего не хотел видеть Лорд.

Несмотря на это, он любил отца и мать. Они были главными людьми в его жизни, и он, не задумываясь, убил бы за них или же отдал свою жизнь. Не пожалел бы ничего.

— Мы тоже были детьми, если ты не заметила, дура-Грейнджер, — огрызнулся он, метнув на неё злостный взгляд. — Меня совершенно не интересует твоё мнение, но как по мне, так лучше сдохнуть как можно раньше, чем прожить такую никчёмную жизнь, как у тебя или Поттера.

«Или как у меня самого»

Гермиона промолчала на его слова, прислушиваясь к монологу МакГонагалл и пытаясь не обращать внимания на то и дело ухмыляющегося Малфоя.

— Но я рад хотя бы потому, что в этом году Вислые не успели нарожать ещё нескольких уродцев и отправить их в Хогвартс. Вообще, это семейство меня подозрительно радует в последнее время: твой косолапый огр так кстати «слёг» — Драко особо выделил последнее слово, вновь презрительно ухмыльнувшись. — Ещё бы мелкую стерву решили перевести куда-нибудь в другую школу, я бы им лично отправил письмо с благодарностями. Жаль, что у нищебродов не водится лишних денег на такую роскошь, как выбирать учебные заведения.

Гермиона почувствовала, как начинает закипать, и поспешила вновь вернуть своё внимание к декану. Малфой продолжал читать.

— Шарон Баум. Американка с немецкими корнями…

— Это конфиденциальная информация, Малфой. Верни список, — раздражённо сказала Гермиона, пытаясь отобрать пергамент.

— Угомонись, Грейнджер, — Малфой поднял лист над головой, не оставляя Гермионе шансов дотянуться. — Как насчёт того, чтобы завалиться и не указывать старосте школы, что делать?

— Я пойду к МакГонагалл.

— Тебе лучше пойти нахер, а не к МакГонагалл, тупая дура. Можешь звать хоть самого Мерлина — посмотрим, что изменится.

Она выпрямилась, вновь приподняв голову. Смотрела на него в упор.

— Иди к чёрту, Малфой. Можешь даже проглотить этот пергамент целиком, если тебе от этого станет легче. Мне не жалко.

И она произнесла эти слова ровно в тот момент, когда МакГонагалл закончила инструктировать первокурсников и начала подзывать старост.

Драко с напряжённой челюстью провожал её взглядом, яро желая, чтобы она споткнулась, упала и свернула себе шею. Чтобы на одну самоуверенную горделивую сучку стало меньше.

— Грёбанная шлюха, — ядовито ей вслед. Зная, что никто, кроме него самого, не услышит.

Он злобно скомкал кусок пергамента и, сунув его в карман мантии, направился к пытающейся совладать с малышами Дафне.

Ну, ничего. Как он и обещал, это магловское отродье и без его вмешательства ещё получит сполна. Это всего лишь вопрос времени.

Ну и местечко же эти хогвартские подземелья! От одного методичного стука капель воды, отбивающихся о каменные полы коридоров, становилось холодно даже в самый жаркий летний день. Несмотря на все эти долгие годы пребывания в замке, Люциус никак не мог привыкнуть к его сырости. Будто все вокруг думали, что если эмблемой Слизерина является змея, то и студенты этого факультета обязаны жить как рептилии — в сырости и прохладе, по соседству с огромным кальмаром. Благо в гостиной есть камины, и хотя бы не приходится ежеминутно насылать на себя согревающие чары, чтобы не окоченеть в особо морозные зимние дни.

Хмурый Малфой шёл подземельями, направляясь на ненавистный урок доставучего декана, и клял всё на свете за необходимость тратить драгоценное время на такую дребедень, как зелья. Паршивее становилось от мыслей о предстоящем нагоняе за невыполненное домашнее задание, заданное неделю тому назад. Ну не было у него абсолютно никакого желания варить бесполезное зелье и писать доклад о целебных свойствах шкуры бумсланга и его применении в колдомедицине, когда он мог провести это время намного приятнее, к примеру, в компании Корин Забини или Бэзила Монтегю с бутылкой огневиски. Он был обыкновенным капризным подростком-пятикурсником, которому не было особой необходимости из кожи вон лезть во имя просвещения, вот он и предпочитал развлечения четырёхчасовому корпению над домашними заданиями. Зачем ему лишний раз тратить силы, если благодаря своей фамилии он может получить всё, что заблагорассудится? Тем не менее глупым он себя никоим образом не считал.

Дверь в кабинет зельеварения с негромким скрипом отворилась, давая возможность разглядеть хмурые лица студентов, время от времени освещаемые разноцветными вспышками из глубоких медных котлов. В центре помещения, прямо рядом с изрядно помятым котлом когтевранца, Дилана Корти, стоял сам профессор Слизнорт, выпятив вперёд большой живот и громким нервным голосом раздавая наставления ученикам. Услышав звук открывшейся двери, преподаватель широко улыбнулся, заметив на пороге Люциуса.

— А-а-а, мистер Малфой, — с энтузиазмом воскликнул зельевар, глядя на слизеринца. — Я уж собирался спросить у мистера Нотта, не приболели ли вы часом. Что ж… Проходите на своё место, не стойте на пороге.

Люциус послушно зашагал к своему месту, шутливо пихнув однокурсников и дёрнув за длинные локоны Нарциссу Блэк, которая не поскромничала в ту же секунду дать ему сдачи. То ли она слишком сильно пихнула его, то ли он сам передвигался чересчур резко и неаккуратно — он не мог вспомнить наверняка. Помнил лишь то, что в какой-момент за спиной раздался громкий звон разбитого стекла, заставив его инстинктивно обернуться и встретиться с растерянным взглядом смуглой когтевранки. Рука её была чуть приподнята — Люциус понял, что в этой самой руке она держала склянку с какой-то неизвестной ему гадостью, которая теперь отвратительной лужей разлилась прямо перед носами его туфель, намереваясь вот-вот задеть их.

— Мерлин! — целый ряд не имеющих особого смысла восклицаний Слизнорта наполнил помещение на несколько долгих секунд, заставив Люциуса раздражённо скривиться.

Марион стояла, несколько ничтожных мгновений вглядываясь в его лицо, и Малфою показалось, будто она ожидает от него чего-то. Думает, что он вот-вот заметается и начнёт убирать вылившуюся жижу обратно в баночку и просить у неё прощения? Неужели у него настолько правильный вид или это у когтевранской простачки мозги набекрень? Одно из двух, априори, но больше он склонялся ко второму варианту. Особенно догадки его подтверждались, стоило лишь воскресить в памяти недавние слова отца о бесполезных маглах. Как он там говорил?..

«Отсутствие магической крови в жилах негативно отразилось на их ментальных способностях»

Малфой смотрел на неё, и миллионы мыслей со скоростью света носились у него в голове. Отвратительное создание, по нелепой случайности попавшее в его мир, несомненно, чтобы испоганить его. Чистокровные семьи придерживались мнения, что грязнокровки похищают у истинных волшебников магию. Подтверждением тому служили сквибы. Эти бедолаги считались трагическим последствием связи магов и простаков, и самым страшным кошмаром любого аристократического рода. Со временем магия в жилах детей с несовершенной кровью изживала себя, и в результате появлялись обречённые на позорное существование создания, неспособные на использование волшебства.

А в Хогвартсе в последнее время понабралось довольно-таки внушительное количество маглорождённых, что не могло не злить большую часть слизеринцев.

И вот она, одна из грязнокровок, стоит прямо перед ним, выжидающе глядя ему в глаза, понятия не имея, насколько ему противно находиться в одном помещении с ней.

Ожидает чего-то от него. Как будто так оно и должно быть.

Дура.

«Только попробуй что-нибудь вякнуть» — озлобленно думал он, намереваясь обойти девчонку и занять своё место рядом с остальными слизеринцами.

Уже собирался сделать шаг, как резко остановился, впиваясь гневным взглядом в потускневшее лицо девчонки. Ему не надо было никаких возмущённых речей от неё, достаточно было одного…

— Моё зелье… — подавленным тоном еле слышно проговорила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

…чтобы лицо Малфоя мгновенно исказилось в злобном оскале, а глаза презрительно прищурились, вгрызаясь в удручённо смотрящую на разлившую жижу под ногами когтевранку.

— …не станет хуже от того, что смешается с доисторической пылью этой древней пещеры, Кеннет, — отрезал Люциус, встречаясь глазами с возмущённо взирающей на него Марион, — убери свою зловонную гадость, пока она не обляпала мою обувь.

Его презрительно-заносчивый тон острым лезвием прошёлся по сознанию Марион, хоть она и привыкла к такому отношению к себе со стороны всех слизеринцев, да и некоторых представителей остальных факультетов тоже. Быть маглорождённой или даже полукровкой в Хогвартсе означало необходимость преодолевать больше препятствий и терпеть предвзятое отношение преподавателей и однокурсников. Марион хотела доказать, что ничем не уступает чистокровным ребятам, и делала всё возможное, чтобы получать более высокие оценки и заслужить одобрение учителей. Не получалось только влиться в компанию.

Тем не менее волшебный мир давал намного больше возможностей. Марион до сих пор удивляло, как её родители решились отпустить её в непонятную школу, которая, к тому же, для них не существовала. Видимо, восхваляющая речь МакГонагалл, внезапно появившейся на пороге их дома в один из летних вечеров, подкупила их.

«Ваша дочь особенная. Вы когда-нибудь замечали в ней что-нибудь... сверхъестественное?»

Конечно же, они замечали. Например, ни с того, ни с сего загоревшаяся коробка с игрушками, которую семилетняя Марион не смогла поделить со своей сестрой. Или неожиданно взмывший в небо соседский щенок, пытавшийся укусить её за ногу. Таких случаев было много, и после каждого из них родители с опасением смотрели на свою дочь, не в состоянии дать объяснение происходящим с ней чудесам.

Именно поэтому новость о том, что её дочь не единственный ребёнок с такими способностями и во всём мире существуют миллионы таких людей, чуть успокоила их.

Марион отстранённо наблюдала за тем, как Люциус раздражённо зацепил полы мантии, обходя становившуюся с каждой секундой всё больше лужу. От её внимания не укрылось выражение отвращения на его бледном лице, когда он намеренно прошёл как можно дальше от неё, стараясь лишний раз не коснуться.

— Грязная.

Когтевранка предпочла пропустить грубость мимо ушей. Ей не привыкать. Казалось, не существовало такого количества чисел, чтобы сосчитать все оскорбления и грубости этого человека, посланные в её адрес. С каждым годом всё более жестокие и обидные. Он её за человека не считал, и любое пересечение с ним заканчивалось парой-тройкой едких фраз и противным гоготом его недалёких дружков.

— Мисс Кеннет, поторопитесь. С вашим зельем разберёмся чуть позже, — скрипучий голос Слизнорта сиреной пронёсся по классу, обращая всё внимание студентов на застывшую в безмолвии Марион. Друзья Малфоя, оторвавшись от собственных дел, теперь были заняты пародированием выражения лица когтевранки, параллельно рассыпаясь в лестных комплиментах занявшему своё место Люциусу.

Люциус сегодня был героем. За счёт неё. В который раз.

Кеннет восстановила склянку с помощью заклинания и теперь с грустью и неким ужасом наблюдала за тем, как остатки зелья безнадёжно впитываются в землю. Целых две недели напряжённой работы и куча потраченных впустую ингредиентов, сил и бессонных ночей.

Ей не часто приходилось испытывать гнев и злость, но в тот момент у неё в глазах потемнело от возмущения, и, казалось, всей ярости этого мира было недостаточно, чтобы выразить то, что она чувствовала по отношению к противному гадёнышу, возглавлявшему отвратительный террариум.

Подонок.

Ему ничего не стоило за считанные секунды облить её грязью с головы до ног на виду у всего курса, позабавить своих подпевал, а ей придётся терпеть новую порцию издевательств в течение долгого времени. Ещё больше её злила необходимость повторно выполнять задание Слизнорта, ибо профессора не интересовали какие бы то ни было оправдания. Даже тот факт, что зелье было, во-первых, испоганено прямо у него перед носом и, во-вторых — не по вине Марион.

Марион невольно начала думать о небезосновательности слухов о том, что на факультет Слизерина отбираются лишь самые отъявленные негодяи. Такие, как Бэйл Нотт, который как раз в тот момент демонстративно громким шёпотом похвалил Люциуса за «указание места отбросам», не менее шумно похлопав его по плечу.

Кеннет резко обернулась, намереваясь так же бескультурно ответить на оскорбление, но вместо довольной тощей физиономии Нотта наткнулась на угрюмое лицо ставшего вдруг таким жалким Малфоя.

Она ожидала ядовитой улыбки, самодовольной ухмылки, хищного оскала… чего угодно, кроме того выражения, которое сейчас было совершенным сюрпризом для неё. Его совершенно не волновали разговоры друзей. Он не смотрел ни на кого из присутствующих, лишь молча раскладывал колбы, параллельно пытаясь правильно установить котелок. Ни грамма удовлетворения победой.

Лишь мрачно поджатые губы и угрюмый взгляд.

Она знала этот взгляд.

И в ту же секунду в груди разгорелось острое желание подойти и влепить ему хорошую пощёчину. Потому что всё началось с этого. Он обманул её этим взглядом, заставил поверить в человека, которого на самом деле не существовало.

— Мисс Кеннет, пожалуйста, займите своё место, — зельевар медленно обогнул учительский стол и теперь стоял прямо перед передними партами, держа в руках пушистое перо и лист пергамента. — Продолжим, пожалуй, урок.

Марион последний раз взглянула на разноцветное пятно на земле и направилась в середину ряда, занять своё место.

— Перед тем, как к нам торжественно присоединился мистер Малфой, — профессор бросил шутливый взгляд за слизеринский стол, — я собирался проверить, насколько успешно справилась с выбранным ею зельем мисс Кеннет.

Марион опустила голову, услышав ещё одну порцию смешков со стороны слизеринского стола. Нотт выдал очередную уморительную шутку, от глупости которой губы невольно кривились.

— Но принимая во внимание недоразумение, произошедшее у нас на глазах, будет правильным отложить проверку и дать ей дополнительное время, — зельевар провёл взглядом по студентам, будто ища несогласных с его решением. — Если ни у кого не будет возражений, то продолжим. Люциус, хотелось бы увидеть ваше творение. Будьте так добры.

Шум за слизеринским столом вмиг стих, и вместо этого в кабинете было слышно лишь бульканье жидкостей в котлах да скрип пера о толстый пергамент. Однокурсники Малфоя, казалось, совершенно позабыли об инциденте, который так сильно их развеселил. Теперь они, как самые верные подданные своего негласного короля, молчали, будто бы боясь, что малейшее слово может усугубить его положение.

Люциус с плохо скрываемым презрением глядел на своего декана, думая, как бы послать старика так, чтобы это потом не отразилось на его оценках. Вариантов было мало, и он решил использовать тактику, которая никогда не подводила: оправдаться тренировками по квиддичу. Любой декан хотел, чтобы именно его факультет одержал победу на матче, поэтому игрокам частенько сходило с рук невыполнение домашних заданий.

— У меня в последнее время очень загруженный график, сэр. На носу матч против Гриффиндора, поэтому мне приходится всё своё время после уроков проводить на стадионе.

Либо ему показалось, либо он действительно услышал чей-то смешок. Резко обернулся к однокурсникам, но на их лицах не было и тени усмешки. Помотал головой на вопросительный взгляд Корин Забини. Чуть повернул голову влево и в то же мгновение почувствовал, как горло сдавливают длинные раскалённые пальцы ярости.

Почему у этой девчонки всегда такое выражение лица, от которого ему хочется вылить на неё целый галлон напитка живой смерти.

Грязнокровкины тонкие губы были изогнуты в презрительной ухмылке. Она низко опустила голову, делая вид, будто сосредоточенно делает пометки в своём исписанном вдоль и поперёк блокноте. Люциус отчётливо видел её лицо, несмотря на спавшую прядку тёмных волос. Но она не пыталась скрыть своего отношения к сказанной им лжи. Знала ведь, что всё враньё, и он не был ни на каких тренировках по квиддичу как минимум последние несколько дней. Сама лично слышала, как капитан Когтеврана жаловался Флитвику на Гриффиндорскую команду за то, что та заняла поле на всю неделю.

Люциус мысленно пообещал наслать на неё летучемышинный сглаз за эту усмешку.

— Кроме того, мне немного непонятен рецепт данного зелья: для чего нужно добавлять именно чешую русалки, если её легко можно заменить пыльцой пикси? Оба эти ингредиента обладают одинаковыми свойствами, но пыльцу раздобыть гораздо легче.

— Чушь какая! Род Малфоев всегда отличался способностями к зельеварению, — проигнорировав заданный вопрос, воскликнул Слизнорт. — Ваш отец, Люциус, всегда был первоклассным зельеваром, и ему никогда не приходилось находить оправдания за невыполненное домашнее задание.

А вот это было охренительно лишним. Его будто бы пихнули прямо в грудь, вышибая весь воздух вместе со словами. Никто и никогда не смел заикаться о его семье, об отце, сравнивая его с ним. Тем более в нелестном для него контексте. Он и без слов Слизнорта знал, что является разочарованием Абраксаса. Отец сам давал это понять. Самым жестоким образом. Ему не было дела до того, что это его собственный сын. Он, кажется, даже сомневался в этом, потому что сын Абраксаса Малфоя не может быть таким никудышным. И Люциус страдал от этого. Не спал порой ночами, размышляя, как бы заставить отца гордиться им. Хотя бы сделать так, чтобы его губы не сжимались в тонкую полоску, когда он с ним разговаривает.

Малфой застыл, ожидая, что сейчас в кабинете поднимется ужасающий гогот и все начнут смеяться, указывая на него пальцем. Но ничего такого не успело произойти, потому что зельевар, видимо, не закончил свою унизительную тираду.

— Вам должно быть совестно, мистер Малфой. Минус пять очков Слизерину, — Малфой смотрел на него так, будто надеялся, что земля под ним треснет и он провалится. — Задержитесь после урока.

Вот уж именно этого ему не хватало. Лучше бы он сварил это долбанное зелье и выплеснул его прямо в лицо этому индюку. Тогда бы хоть было за что отбывать наказание.

А это позор. Истинное унижение его достоинства. Отец и мать точно не обрадуются такой новости. Может, даже лишат его нескольких мешочков галлеонов и новенького «Чистомета». И взгляд отца станет чуть жёстче, чем обычно.

Люциуса передёрнуло при мысли о выражении лица Абраксаса, когда он узнает, что его сын при всех однокурсниках выслушивал унизительные замечания от собственного декана.

«Ниже тебе падать некуда, Люциус»

И урок потянулся так же уныло и медленно, как долгий зимний вечер в школьной библиотеке. Профессор принялся объяснять новую тему, заставляя студентов запоминать основные различия между Феликс Фелицис и Всевозможным зельем. Люциус мрачно молчал, Бейл Нотт зевал, а Корин Забини, тихо хихикая, перекидывалась записками с подружкой.

Когтевранцы, не изменяя себе, сидели, олицетворяя собой внимание и со скоростью света чиркая какие-то непонятные формулы в своих старых, но удивительно опрятных книжках. Малфой мысленно благодарил Мерлина за то, что не оказался за одной партой с конченным Лавгудом, силившимся выдрать клок волос из своей башки, уверяя, что частичка волшебника усиливает свойства любого зелья.

Господи…

Но звонок, наконец, прозвенел, и толпа студентов направилась к выходу, освобождая помещение. Люциус сердито закинул сумку на плечо, нехотя семеня к учительскому столу. Поскорее бы выслушать полоумные выговоры декана и благополучно забить на них.

Он шёл к Слизнорту в полной уверенности, что ничего страшнее угрозы “связаться непосредственно с Мэнором” не получит. Разве что, приказ выполнить домашнее задание в течение недели. Но с этим он мог кое-как совладать.

— Брысь отсюда, глупая простачка, — прошипел он, минуя передние парты, за которыми Марион складывала пергаменты и учебник в стопку.

Полный молчаливой неприязни и осуждения взгляд когтевранки бодрил и вселял уверенность. Казалось, он мог сохранить на своём лице выражение полного превосходства и безразличия перед нападками декана в любом случае. Ему хотелось в это верить.

— Мистер Малфой, ваша успеваемость по моему предмету меня очень разочаровывает, если не сказать, что пугает, — Слизнорт так скривил своё и без того сморщенное лицо, что Люциуса затошнило. — Я помню, как ваш отец выигрывал школьные соревнования по зельеварению, и меня поражает то, что вы не питаете абсолютно никакой тяги к зельям!

Люциус хотел сказать, что нет ничего удивительного в том, что дети не похожи на своих родителей на все сто процентов, но заметив, с какой горячностью декан отчитывал его, решил промолчать. В конце концов, есть надежда на то, что зельевар, как обычно, погрозит и забудет.

— Я даже не знаю, что с вами делать! — профессор замолчал, и Малфой был практически уверен, что он вот-вот махнёт на него рукой и отпустит восвояси. — Нет иного выхода, кроме как оставить вас на дополнительные занятия вплоть до завершения рождественских каникул.

— Но ведь семестр только начался! — возмущённо воскликнул Малфой, поздно осознавая, что тон его был гораздо выше дозволенного при общении с преподавателем. — Послушайте, сэр, — продолжил он примирительно, — неужели нет менее… времязатратного наказания? Уверен, перспектива тратить драгоценное часы на такого непутёвого студента, как я, не прельщает и вас.

Люциус подкрепил свои слова наименее ядовитой и наиболее доброжелательной улыбкой, на которую был способен.

— О, вам совершенно нет нужды беспокоиться о моём времени, Люциус, — в свойственной ему манере прокряхтел зельевар. — Я собирался назначить вам в наставники кого-нибудь из ваших сокурсников.

Первым желанием было заржать в лицо учителя. Но, представив, как он сидит после уроков в библиотеке в компании Молли Пруэтт, любительницы варить дерьмовые любовные напитки, которая, несомненно, будет думать, что он совершенно безнадёжен. Просто потому, что “нуждается” в её помощи. Господи, и Слизнорт считает её подающим надежды зельеваром!

Люциус резко закачал головой.

— Нет. Я вас понял, профессор. Нет нужды извещать родителей и предоставлять мне опекунов, я исправлюсь. Приготовлю самое сложное зелье, которое вы выберете и...

Слизнорт хохотнул, перебивая.

— Попридержите-ка коней, дорогой мой. Вашего нынешнего уровня крайне недостаточно даже для того, чтобы приготовить бодроперцовую настойку, а зелья, которые я от вас потребую, вы ни за что не приготовите без посторонней помощи.

— Кажется, вы чересчур низкого мнения о моих способностях, профессор, — сквозь зубы процедил Люциус, краем глаза замечая наклонившуюся за упавшим пером Марион.

Малфой отстранённо думал о том, что "грязнокровная дура сегодня крайне сильно выводит из себя своими действиями". Ему так и хотелось заорать на неё, чтобы пошевеливалась быстрей и валила из этого кабинета вместо того, чтобы слушать, как его отчитывает собственный декан.

— Вероятно, я мог бы решить две проблемы одним действием... — Малфой не был уверен, что сказанные слова были адресованы ему. — Мисс Кеннет, будьте добры, подойдите на минутку.

Что..?

Словно кто-то нажал на кнопку тревоги, и Люциус почувствовал, как начинают покалывать кончики пальцев и к горлу подступает ком.

А ещё он задержал дыхание, когда она стала рядом. Старался вдыхать как можно реже. Дать понять, насколько ему отвратно находиться рядом с ней, он считал важным даже сейчас. Марион поёжилась, стараясь не придавать действиям слизеринца ни малейшего значения.

Тебе, что, впервой?

Она проглотила неприятное чувство задетого самолюбия. В который раз.

— Мисс Кеннет, вы всё ещё возглавляете кружок по зельеварению?

— Да, если только вы ещё не назначили кого-то другого… — неприятный холодок пронёсся по позвонкам, стоило увидеть радостные искорки в глазах зельевара.

— Профессор..? — непонимающе произнёс настороженный Люциус.

В глазах Марион читалось такое же замешательство. Было несложно расставить кусочки пазла и догадаться, о чём её собирается попросить зельевар. Сожаление о решении задержаться и аккуратнее сложить свои вещи настигло мгновенно.

— В таком случае, думаю, вам понравится моя идея: вы поможете мистеру Малфою развить навыки зельеварения до необходимого для вашего курса уровня, а я, в свою очередь, прощу и даже более того поставлю высший балл за зелье, которое вы сегодня не смогли сдать.

Он говорил это с таким воодушевлением, что Марион захотелось закрыть уши руками или наложить на него Силенцио. Она повернула голову и взглянула на Малфоя. Тот вперился в неё своим колючим взглядом, и Марион не могла понять, хочет ли он засмеяться или задушить её.

Будто это она заставила его весь месяц прогуливать уроки, а затем слёзно умоляла Слизнорта назначить её ему в наставники!

Проклятый психопат.

— Но профессор!

Зельевар глядел на неё из-под стёкол своих тонких очков, ни на секунду не сомневаясь в блистательности собственной идеи. Посмеет ли староста Когтеврана отказать в услуге учителю?

— Уверен, такой блестящей студентке, как вы, будет совершенно не сложно помочь мистеру Малфою. В конце концов, кружок ведь для помощи отстающим студентам и создан?

«Для помощи обычным студентам, а не белобрысой гадюке в человеческом обличье»

Ей и так приходилось использовать всю свою выдержку и самообладание, чтобы каждый день терпеть паруминутный непосредственный контакт с ним. Она впала в панику, представив, как каждый вечер по несколько часов проводит за булькающим котлом с горячими зельями в компании злющего Люциуса Малфоя, готового в любой момент опрокинуть варево прямо на неё.

Как было бы приятно послать всё к чёрту и уйти к себе в башню, подальше от угнетающих тоннелей угрюмого подземелья. От их обитателей, главным образом.

Но...

Ведь это профессор… Было бы непозволительно отвергать его просьбу.

— Разумеется, профессор, — покорно согласилась она, молясь о том, чтобы разразился гром и её убило молнией.

Слизнорт так засиял от ответа Марион, будто только что получил галлон "Феликс Фелицис", а не сплавил студента под чужую ответственность.

— Прекрасно! — он громко хлопнул ладонями и широко заулыбался. — Думаю, вам следует составить отдельное расписание от самого кружка, чтобы не смешивать их программу. Я предоставлю малый кабинет зельеварения на цокольном этаже, полагаю, он будет в самый раз и…

Всё внутри Люциуса бушевало. Он возненавидел абсолютно всё, что было связано с этим местом. И придурка-зельевара с его идиотскими планами, и поганую грязнокровку, так легко согласившуюся на всю эту ерунду и теперь истуканом стоящую рядом и слушающую раздражающую болтовню Слизнорта.

Он был настолько поглощён злостью на них, что не понимал, что виновником всех своих бед является он сам.

— …до Рождественских каникул. Выбор контрольного зелья предоставляю вам самим.

Замечательно. Так бездарно влипнуть в дерьмо мог только он.

Попрощайся с уважением однокурсников. И с остатками отцовской благосклонности тоже.

Грязнокровка учит зельеварению наследника великого рода Малфоев. Это смешно настолько, что хочется проткнуть себе глотку палочкой. Себе и грязнокровке, настырно молчащей вот уже три вечности.

— Ну-с… Это всё. Если возникнут вопросы, смело обращайтесь ко мне.

— Конечно. Спасибо, профессор, — Марион на секунду смутилась, поняв, насколько глупо звучала благодарность за доверенную Слизнортом обузу.

Проклятье.

Люциус без слов повернулся и молниеносно зашагал прочь из кабинета зельеварения, позволив себе даже не прощаться с преподавателем. Ему нужно было минимум убить кого-то, чтобы успокоиться. Может, глупую простачку, а может, себя.

Спешно закинув тяжёлую сумку на плечо и пролепетав тихое “до свидания”, Марион вылетела из подземелий, ощущая бурю неприятных мыслей в собственной голове. Мысли хаотично летали, громко разбиваясь друг от друга. Ей казалось, она слышит их дребезг, шагая по мягкому ковру коридоров южного крыла.

Лишь поняв, что она находится в полном одиночестве в кабинете нумерологии, она вспомнила, что сейчас время обеда.

— Проклятье…