А поутру они проснулись... (джен)

Все смешалось в доме де Ла Феров. Утром миледи проснулась в самом прекрасном расположении духа. С безмятежной грацией довольной львицы она потянулась и, сладко зевнув, перевернулась на другой бок. В следующий миг комнату огласил такой вопль ужаса, что в окнах задребезжали стекла, а несчастный граф де Ла Фер, который до этого момента преспокойно спал, едва не свалился с кровати. Увидев перед собой искаженное от злости лицо бывшей жены, Атос сделал было попытку вскочить, но запутался в складках покрывала и скатился на пол. Миледи между тем, не переставая визжать, металась по комнате в поисках какого-нибудь тяжелого предмета.

— Нет-нет! Этого не может быть! На помощь! Спасите! Да разбудите же меня, кто-нибудь!

Но тут на глаза ей попалась стоящая на столике довольно увесистая бронзовая статуэтка.

— Анна, — лицо графа страдальчески исказилось, — неужели же вы опуститесь до того, чтобы…

Он попытался было приподняться, но миледи угрожающе сдвинула брови и взмахнула статуэткой.

— Чтобы убить тебя прямо здесь, презренный трус? Да уж, не так бы мне хотелось отомстить, но для тебя, жалкий пьяница, сойдет и эта кара.

После таких слов граф на мгновение забыл о своем миролюбивом настрое и всерьез задумался о том, как бы поязвительнее ответить этой гадине, но так увлекся, что пропустил ее второй замах. Атос едва успел откатиться в сторону, поэтому удар пришелся в воздух.

— Анна, — взмолился граф, которому удалось-таки наконец подняться на ноги, — да неужели же все сначала? Ведь который уже раз… Успокойтесь и выпейте воды. Ко всему в жизни следует относится философски, и к жанру ООС тоже.

Миледи на миг замерла, крепко прижимая к груди свое оружие и недоверчиво глядя на графа. Однако вскоре ее лицо слегка прояснилась. Аккуратно поставив статуэтку на место, миледи неспешно прошлась по комнате, поправляя слегка помятые кружевные манжеты.

— Ох уж эти фикрайтеры, — почти пропела она, присаживаясь на край кровати. — Ну да ничего, канон скоро все расставит на свои места. Перестаньте на меня так таращиться, граф, и велите лучше запрягать лошадей.

— Неужели воспоминания о прошлом совсем не тронули ваше сердце, жестокая? Вы разочаровываете читателей.

— Какие еще воспоминания о прошлом? Что вы там о себе возомнили? Да уж не думаете ли вы, что я и в самом деле любила вас, самонадеянный глупец?

— О, ни в коем случае, миледи... Гримо!

Молчаливый слуга тут же показался в дверях комнаты, словно уже давно ожидал за порогом.

— Какие будут распоряжения, господин?

— Ты осмелился заговорить, бездельник? Ах да, я же забыл про ООС… Гримо, немедленно вели слугам запрягать карету да проследи, чтобы все было исполнено в лучшем виде.

Однако Гримо не тронулся с места.

— В чем дело?

— А слово?

— Какое еще слово?

— Волшебное.

Граф с искренним недоумением поднял глаза на слугу, миледи же, закрыв лицо руками, тряслась от смеха. Вот тебе и первая расплата, надменный осел!

Гримо тяжело вздохнул.

— Что ж молчите? Или забыли? И не стыдно вам, господин — до каких лет дожили, а тому, что любой ребенок знает, так и не научились. Только в фанфиках у вас верный слуга и живет по-человечески. Никуда не пойду и докладывать не буду. Сами спуститесь. После вчерашнего праздника вам даже полезно будет по свежему воздуху пройтись.

Никак не ожидавший такого поворота дел граф слегка попятился, а миледи даже всхлипнула от смеха. Немного успокоившись, она подошла к Атосу и мягко коснулась пальцами его плеча:

— По-моему, вы слишком разволновались, друг мой. Ко всему в жизни следует относится философски, не так ли? — обернувшись к Гримо, она любезно прибавила. — Гримо, будь так добр, распорядись, чтобы мне подали карету.

— А вот это уже иной разговор. Одну минуту, сударыня.

На лестнице Гримо столкнулся с Кэтти, которая, видимо, очень спешила, так как ее щеки раскраснелись, а каштановые локоны выбились из-под гребня.

— Миледи! Вам письмо, миледи! — закричала она еще издали.

Анна с облегчением вздохнула и быстро открыла дверь.

— Слава Богу, кардинал вспомнил обо мне! Давайте же письмо, Кэтти.

Кэтти виновато опустила глаза.

— Миледи, но… это письмо вовсе не от его высокопреосвященства, а от Констанции, жены Д'Артаньяна. Она сетует, что уже столько времени не получала от вас никаких известий.

— Откуда тебе знать, о чем оно? Ты что же, читала его, негодница?

— Да… то есть нет… миледи, я хочу сказать, что… — лепетала вконец растерявшаяся Кэтти.

— Хорошо, об этом мы поговорим после, — отрезала миледи, заметив, что граф начал с неподдельным интересом прислушиваться к их разговору. — Займитесь-ка лучше сбором вещей. Мы выезжаем немедленно.

Повелительным жестом отослав служанку, миледи села в кресло и развернула письмо. От его страниц исходил едва уловимый аромат цветочных духов и розового масла. На первом листе было изящным почерком написано следующее:

"Моя милая Анна! Уже больше года прошло с тех пор, как мы в последний раз виделись, а ты так и не удосужилась написать мне ни строчки. Ну, не стыдно ли тебе, моя дорогая? Добрых друзей следует ценить — их участие многого стоит, особенно в наше неспокойное время. Впрочем, что нового могу я тебе поведать? Шарль по-прежнему состоит на должности лейтенанта мушкетеров и, кажется, никаких повышений по службе у него не предвидится, но оно и к лучшему, ибо высокие чины — большие хлопоты, а я, видит Бог, ничего так не желаю, как всю жизнь прожить в тишине и покое. Знала бы ты, какая славная весна выдалась в этом году в Париже! По вечерам город как-будто тонет в лиловых сумерках, воздух пахнет мятой и свежестью, а на небе загораются большие яркие звезды, которые Моника называет небесными светлячками. По утрам я просыпаюсь от нежного воркования голубей у нас на крыше. В нашем маленьком саду уже расцвели кусты шиповника и жасмина, а под самыми окнами я развела прелестные белые лилии."

(При упоминании о лилиях миледи зябко повела плечами и, с подозрением покосившись на графа, продолжила чтение.)

"Адель и Моника подрастают и, несмотря на внешнее сходство, я не видела двух более непохожих по характеру детей. Адель вся пошла в отца — она прямолинейна, вспыльчива, по любому поводу готова спорить до слез и, чуть что не по ней, сразу хлопает дверью. С таким нравом ей будет очень трудно жить, Шарль же только смеется и говорит, что недаром в жилах его дочери течет гасконская кровь. Нет, с ним положительно нельзя разговаривать серьезно. Буду с тобой откровенна, Анна. При всей моей беззаветной любви к Шарлю я не думала, что он станет хорошим мужем, однако после свадьбы и покупки дома он заметно остепенился. За десять лет он ни разу не заставил меня испытать чувство ревности или недоверия, а это уже говорит о многом. Вот и теперь я слышу смех Адель… Верно они с отцом фехтуют во дворе — видишь ли, этот сумасшедший всерьез считает ужасной несправедливостью, что женщинам нельзя обучаться военному мастерству, и Адель, конечно же, полностью разделяет его мнение.

Зато Моника очень спокойная девочка, кроткая и вдумчивая. Эта маленькая мечтательница постоянно живет в мире своих грез, и это меня несколько беспокоит. Она очень любит ухаживать за цветами, мастерить кукол из лоскутков или рассказывать соседским малышам сказки собственного сочинения. Когда мы с ней возимся по хозяйству, вышиваем или гуляем по саду, она нередко расспрашивает меня о моем детстве и юности. Конечно, далеко не все я могу пока рассказать ей, не все она еще в состоянии понять, но от воспоминаний о минувших днях мне становится и радостно, и горько.

Ох, Анна! Нет, ничего я не желаю для себя, кроме того, что уже было мне дано, но порой я с невольной грустью думаю о тех годах, когда я служила камеристкой у королевы и часто бывала при дворе. О, пускай моя роль в тех событиях была не слишком важна и, пожалуй, даже ничтожна, но сама та жизнь, полная ярких впечатлений, блеска, интриг и безрассудства была поистине великолепна. Ты еще помнишь дело с подвесками? Ведь если бы не твоя помощь, все наши надежды были бы обречены на гибель…"

Руки миледи разжались и милое послание с тихим шелестом упало на стол.

— Что это? — Анна дрожащим пальцем указывала на письмо, но не касалась листов, словно бы они были пропитаны ядом. — Что это, я вас спрашиваю?

— Откуда же я могу знать, что там написано? Впрочем, если вы позволите взглянуть…

— Не сметь!

Из груди Анны вырвалось глухое рычание.

— Моя репутация! Моя карьера!.. Да его высокопреосвященство меня и видеть после этого не захочет! Ришелье не оставит этого просто так, он будет мстить!

Она открыла дверь и выглянула в коридор:

— Кэтти! Слышишь меня, лентяйка? Разбирай вещи, мы остаемся здесь.

Скомкав злополучное письмо, Анна металась по комнате, не обращая внимания на графа, но вдруг остановилась как вкопанная, словно бы озаренная гениальной догадкой.

— Так это все вы, — прошептала она, глядя на Атоса широко раскрытыми глазами, — это все подстроили вы. Конечно, кто же еще! И как это я сразу не догадалась? И нечего теперь сваливать вину на фикрайтеров!

Медленно опустившись в кресло, миледи бессильно положила голову на руки:

— Но неужели же вам было мало того, что вы уже сотворили, подлец? Боже, и ведь когда-то я могла любить такое чудовище… Кэтти! Собирай вещи, мы ни минуты больше не останемся здесь.

Граф хотел было напомнить бывшей жене о том, как четверть часа назад она сама утверждала, что никогда его не любила, но вовремя спохватился. Во-первых, подобная мелочная мстительность недостойна королевского мушкетера, а во-вторых, читателям его занудство уже и в каноне надоело.

— Да послушайте же, сударыня! — в конце концов не выдержал граф. — Неужели вы думаете, что мне доставляет удовольствие снова видеть вас у себя в доме? Слушать ваши упреки, извиняться… о, если бы только перед вами! Но мне ведь даже слуги объявили забастовку!

— Наверное, у них есть на то причины, — сухо отрезала миледи.

Атос в ответ разразился речью, полной такого искреннего негодования, что миледи, которая сначала слушала его совершенно спокойно и даже время от времени сочувственно кивала, теперь снова невольно потянулась рукой к статуэтке. Однако граф уже выговорился и с тяжелым вздохом отвернулся к окну.

Молчала и миледи. Собственно, из-за чего она так разволновались? Уже не в первый раз фикрайтеры компрометируют ее перед кардиналом, однако его высокопреосвященство (до продлит Господь его дни!) всегда умел отличить правду от вымысла. Надо просто перестать паниковать и попробовать взглянуть на случившееся как на увлекательное приключение.

— Думаю, граф, мы с вами оба погорячились, — миролюбиво промолвила она. — Как вы уже и сами верно заметили, мы не в первый раз попадаем в подобную ситуацию. Пойдемте лучше прогуляемся по саду и подумаем, как быть дальше. Кэтти! Разбирай вещи, в ближайшее время мы никуда не едем.