Солнечные воспоминания (джен)

Физик оторвал взгляд от книги и посмотрел на часы — начало шестого. Если ничего не случится, сидеть им тут с Умкой еще два часа до окончания рабочего дня. Хорошо еще, Бизон чем-то занят с начальством, а то бы потащил в зал или тир, приговаривая, что тренировки лишними не бывают.

А то и вовсе на полигон бы отправил.

От представления холодного, противного грязевого болота, в которое должно было превратиться поле полигона, Серегу передернуло. Вот уже три дня в Питере не переставая шел дождь. Его невозможно было переждать, поток воды действительно не кончался — нудный, монотонный, назойливый. И невозможно укрыться, кажется, вода везде — сверху и снизу. Лужи потихоньку превращались в моря, грозясь разрастись в океаны.

Физик посмотрел на Уму, сидевшую на диване напротив с поджатыми под себя ногами. Она что-то смотрела или читала в телефоне, но, почувствовав взгляд, подняла голову и кивком спросила: «Что?» Серега покачал головой: «Ничего, просто» и вернулся к книжке.

Прочитал пару строк, когда Олеся вдруг заговорила:

— Как думаешь, Кот скоро вернется?

Серега передвинул палец на тот абзац, который читал, чтобы не искать его вновь, поднял голову и усмехнулся:

— Соскучилась?

— Нет, — улыбаясь, фыркнула Ума. — Он мне что-то из музыки обещал утром на телефон скинуть.

— Ну, раз обещал, значит, вернется.

— А не знаешь, куда его отправили?

— Нет, — пожал плечами Физик. — «Индивидуальное задание», как он сказал.

— Да, несладко ему, наверно, сейчас, если он в какой-нибудь засаде, как мы вчера.

Серега покивал. Да, вчера они все как один промокли насквозь, пока дождались встречи агента со связником. У Пригова почему-то была надежда, что связник будет не один, да и агента надо было прикрыть, поэтому они добрых два часа мокли под дождем, каждый на своей позиции.

— Придет сейчас мокрый и грязный, как облезлый кот из подворотни, — продолжила Олеся.

— Добрая ты, Умка.

— Да я любя.

Серега усмехнулся в ответ и вновь вернулся к прерванному чтению. Дочитав страницу и перелистывая ее, взглянул на Олесю. Она смотрела прямо перед собой и, казалось, мысленно находилась где-то далеко. У нее было настолько несвойственное ей выражение, — как будто там, где она сейчас, просто сказочное место! — что Серега не удержался и спросил:

— Лесь?.. Ты о чем так задумалась?..

— Да... Думаю... Как он там... — казалось, она так и осталась мыслями где-то там.

— Кто?.. Васька?

Неожиданное предположение Уму отвлекло и она наконец более осмысленно посмотрела на собеседника:

— Да нет. Я вспомнила, когда была последний раз хорошая погода...

Серега быстро прикинул в голове: три дня дождь, перед ними пару дней пасмурно было, а перед ними... А-а... Понятно.

— Это ты про своего будущего крестника?

— Ага, — кивнула Олеся и тепло улыбнулась. — Тогда день такой был... светлый, теплый, солнечный... И очень особенный.

— Ничего себе! — поразился Серега. — Ума, ты принимала роды. У заложницы. На заднем сидении автобуса. Под прицелами автоматов. И у тебя остались светлые воспоминания?

— Да, — уверенно кивнула Олеся. — Благодаря мне новый человек родился. Человек, понимаешь? У него будет своя жизнь... Он будет думать, чувствовать, он кем-то станет. А я помогла ему появиться на свет. Это же здорово.

Физик задумался. Надо же, насколько разными могут быть воспоминания двух людей об одном и том же дне. Для него тот день тоже оказался особенным.

— А я даже не знаю, как его зовут...

— Твоя подопечная еще не звонила?

— Неа...

— Ну, наверно, ей сейчас есть, чем заняться...

— О, это точно... Ладно, позвонит, наверно... — Ума поднялась с дивана и спросила, засовывая телефон в карман: — Пойдешь в столовку? Че-то есть хочется, а до дома еще далеко.

Серега помотал головой, все еще «переваривая» услышанное про особенный день. Олеся вышла, а он отложил книжку и откинулся на спинку дивана.

Как она сказала? «Светлый, теплый, солнечный»?.. Да, пожалуй, что так... И совсем не так.

* * *

День не задался еще с вечера.

Накануне «Смерчи» так поздно разъехались с базы, что в собственном дворе Серега с трудом нашел свободное место для машины — привычное оказалось занято незнакомым Ниссаном. Пустующим оставался лишь клочок земли под деревом. Местные автолюбители старались машины туда не ставить, дабы не очищать потом капот и стекло от продуктов жизнедеятельности многочисленных птиц, почему-то густо населяющих именно эту рябину — в любое время года.

Будильник Физик специально завел на двадцать минут раньше обычного, как раз с расчетом на машину и «милых» птичек. И вроде бы все шло прекрасно — насколько может быть прекрасен подъем после недостаточного времени на отдых. Прохладный душ согнал остатки сна, завтрак и кофе немного подняли настроение, и вот уже мир перестал казаться серым и ужасным. Из привычных утренних сборов оставалось только лишь побриться и одеться.

Серега раздумывал надевать ли джемпер или можно обойтись рубашкой — лето нынче нежаркое, тем более, сейчас, ранним утром, — когда вдруг свет в ванной погас, а жужжание бритвы в руке смолкло с каким-то печальным звуком-вздохом. Щелкнув выключателем и убедившись, что света действительно нет, Физик, мысленно матерясь и подсчитывая возможное время опоздания, выдернул бесполезную бритву из розетки и отправился за фонариком. Зарядить аккумулятор в бритве он элементарно забывал уже несколько дней.

Добривался Серега обычным станком при слабом свете фонарика. Хорошо хоть одеваться в кромешной тьме не пришлось — в окна давно уже светило утреннее солнце. Из дома он вышел, разумеется, позже расчетного времени.

Картину «прекрасного» утра дополнили белые пятна, ожидаемо украшающие ветровое стекло и капот машины. Вдобавок под легкую летнюю куртку задувал совсем не летний ветер, пробирая, казалось, до внутренностей. На щеке чуть саднила царапина — слишком торопился, пока брился.

Настроение неумолимо ползло обратно вниз. А «родная» пробка недалеко от дома, почему-то именно сегодня длиннее обычного, окончательно перевела его в минусовое значение.

В КТЦ он приехал все же вовремя — для того, чтобы не схлопотать наряд за опоздание, но недостаточно для того, чтобы не получить выразительно-укоризненный взгляд Бизона на часы.

Тренировка прошла своим чередом и вроде бы сгладила неприятности несуразного утра. А новое задание от Бати и вовсе вселило надежду на возвращение в привычный тонус.

Бывает. Он просто устал накануне, не выспался толком, да еще утро дурное выдалось. Вот сейчас работа все расставит на свои места.

Правда, ничего сложного вроде бы не намечалось — всего лишь проконтролировать перевозку заключенного. Но чтобы организовать эту перевозку, бандиты захватили в заложники пассажиров автобуса, и это уже серьезно. А пока их задача — перехватить у тюрьмы машину ФСИН и тихо и незаметно сопроводить ее до того самого автобуса.

— Физик, куда мы едем-то? — спросил Бизон, усаживаясь на водительское место. Как обычно, экстренные сборы, время посмотреть дополнительную информацию — например, о конкретном месте назначения — оказывается уже только в машине. Сзади Мура захлопнула закрывающуюся боковую дверь. Не теряя драгоценных минут, командир завел двигатель, а Физик достал из внутреннего кармана планшет и ткнул пальцем в присланную Петровым карту. Вверху дисплея значился адрес — куда они должны приехать.

Рука зависла над экраном.

Адрес. Адрес тюрьмы.

Сколько раз он видел его на конвертах, получая письма от матери?.. Сколько раз сам писал его в «обратном адресе»?.. Эти несколько слов он будет помнить, наверно, вечно.

Притормозив перед поднимающейся дверью, Бизон протянул руку за планшетом, взглянул на карту и вернул его Физику. Проезжая заранее поднятый шлагбаум на выезде, Боря что-то проворчал насчет времени и долгой дороги. Физик слушал вполуха. Звуки не вполне долетали до ошарашенного сознания.

Постепенно шок прошел и в голову начало медленно вползать понимание.

Они едут туда. Он снова окажется там. Он увидит те же стены. Те же окна с веерными карнизами. Он будет дышать тем же воздухом.

Мысль о том, что стены по эту сторону, а не ту, не спасала.

Бизон с Мурой о чем-то говорили, кажется, о Коте и Уме... Обрывки слов до Физика долетали, но он и не пытался в них вникнуть.

Он не хочет туда. Он не хочет видеть те стены и, особенно, эти осточертевшие карнизы над окнами. Сколько раз на прогулке во внутреннем дворе он задумывался о нетипичном для тюрьмы архитектурном декоре окон? Сколько раз он принимался пересчитывать их только лишь для того, чтобы отвлечься от мучающих мыслей? Он и сейчас точно помнил — двадцать пять по большой стороне, пятнадцать по меньшей. Шесть этажей. В свое время он успел их перемножить, поделить, пересчитать с одного конца и с другого — лишь бы найти мозгам более достойное занятие, чем постоянное, неотступное «За что?»

Слухи о том, что военная прокуратура жаждет «крови» и разбирательства по делу об их провалившейся операции не закончатся простым роспуском отряда, появились за пару недель до предъявления обвинения. Гадать не приходилось — виноватыми в этой истории можно было сделать только двоих человек. И один из них считался в тот момент погибшим.

За две недели Серега успел, как мог, морально подготовиться, все-таки эта атмосфера неопределенности изрядно давила. Переживал только за маму, до последнего ничего не говорил, чтобы не оказалось, что напугал напрасно. А сам готов был стойко и с философским смирением принять любой поворот. Уволят — так уволят. Осудят — так осудят. Посадят... Значит, посадят.

Философского смирения хватило на месяц заключения.

— Серега, ты меня вообще слышишь?! — окрик Муры вывел Физика из задумчивого оцепенения и заставил обернуться.

— Да, чего?

— «Чего-чего»... Чего так задумался, говорю?

— Да... ничего... Просто.

«Бизон, у вас впереди пробка, объезжайте», — вклинился в их содержательный диалог голос Багиры, Бизон ответил, а Физик, воспользовавшись переключением Женькиного внимания, развернулся обратно.

Может, и хорошо, что Мура его от мыслей отвлекла.

— Мы так и без пробок можем опоздать, — проворчал Бизон, выворачивая на параллельную улицу. — Уфсиновцы уже, небось, там. Готовят к перевозке.

Клетка смотровой с бирюзово-серыми стенами и черной решеткой представилась сама собой. Именно там сейчас уфсиновцы дожидаются, когда охранники проверят заключенного.

...Тусклые лампочки в «продоле» — коридоре, жестяные, привинченные к полу скамьи, холодно.

Нет, он не будет об этом вспоминать. Серега упрямо мотнул головой, будто прогоняя из нее непрошеные мысли.

...Стоишь, оперевшись на железные прутья, и молча терпишь, пока тебя обыскивают. Головой понимаешь, что это обязательная процедура, что эти люди лишь выполняют свою работу, но все равно ненавидишь. За то, что вы по разные стороны. За то, что они видят в тебе преступника. За то, что они могут сказать (и говорят!) тебе любую гадость, а ты можешь только молча слушать и терпеть. Пытаешься отвлечься, но взгляд упирается лишь в решетку. Решетки, решетки, решетки... От количества строгих вертикальных линий в глазах начинает рябить. Хочется перевести взгляд куда угодно, лишь бы отдохнуть от этого частокола, но — некуда.

Он не будет об этом думать!

Физик злился на себя, что не получается отвлечься. Смотрел в окно на залитые летним солнцем дома, а чувствовал холод. Тот холод. Там всегда казалось, что холодно, даже в жару.

Надо отвлечься.

Бизон свернул на улицу, ведущую к развязке. Физик вновь достал планшет, сверился с картой и повернулся к командиру:

— Быстрее было бы на следующей.

Бизон, очевидно, заметивший маневры с планшетом, возразил:

— Это твои навороченные гаджеты считают, что быстрее на следующей. А я — думая своими мозгами, а не электронными — знаю, что быстрее здесь.

— Это не просто навороченный гаджет, — Серега с готовностью ринулся в спор, подсознательно надеясь выместить в нем мешающие эмоции. — Это специально разработанная технология, призванная рассчитывать оптимальный маршрут, анализируя массу разных исходных: и расстояние, и пробки, и скорость, и даже состояние дорог.

— Уж в чем в чем, а в вопросе наших дорог я своей голове доверяю больше, — Бизон перестроился в правый ряд и свернул на въезд на КАД.

Серега в раздражении отвернулся к окну — спорить с Бизоном невозможно. Машина ехала по крутой дуге въезда, солнце, раньше светившее прямо перед ними, на несколько секунд оказалось со стороны Физика. Он отвернулся к окну и тут же зажмурился от яркого света, ударившего в глаза. Теплые лучи мазнули по щеке и уху. Машина въехала на КАД и солнце теперь светило где-то сверху.

...Он никогда еще не ждал весны с таким нетерпением. Зимой солнца в Питере почти нет, да и оно так низко, что в камере только под потолком светилась неяркая, слабенькая полоска. Другое дело — весной и летом.

В ясную погоду солнце заглядывало в широкое зарешеченное окно и отражалось квадратиками на противоположной стене, нагревая холодный бетон. Серега ждал этих моментов больше, чем прогулок. На прогулке ты под надзором, на прогулке есть и другие заключенные и тут надо держать ухо востро, дабы быть в курсе жизни тюрьмы. На прогулке есть возможность перекинуться парой слов — в общем, есть куда более важные занятия, чем медитировать под лучами солнца. Тем более, что по утрам время прогулок редко бывало в те часы, когда солнце освещало внутренний двор.

Он вставал в поток света так, чтобы тень решетки не падала на лицо. Закрывал глаза, полностью концентрируясь только лишь на ярком свете и тепле.

Представлял разное: то жаркий южный пляж, то крыльцо своего дома в деревне, доставшегося от бабушки. Но чаще «отправлялся» на дачу родителей недалеко от Медного озера. «Вставал» посередине участка. За спиной, чуть влево возвышался дом из толстых, нагретых на солнце бревен. Справа росли невысокие яблони — когда он был маленьким, расстраивался: что же это за яблони, если по ним нельзя полазить? За яблоками ведь нужно лезть, цепляясь за ветки и чувствуя себя Тарзаном, а не срывать их, стоя на земле! А вон по той дорожке он бегал, раскинув руки, как крылья, и изображал самолет… А прямо перед ним сколоченный отцом деревянный стол, за которым они по вечерам пили чай. Мама выставляла на него пирог, прикрытый полотенцем, и Сережа по полвечера ходил кругами вокруг стола и принюхивался — с капустой пирог или с яблоками? Хотя одинаково любил оба.

В тюрьме этого пирога — любого! — хотелось до одури. А еще хотелось почувствовать запах свежескошенной травы. И услышать щебетание птиц — настоящих, а не голубей и ворон.

— Вон твоя электроника — объявление, что ведутся дорожные работы, — голос Бизона выдернул из плена памяти. — Надпись горит, а работы закончены еще два дня назад. Вот тебе и все твои гаджеты. Головой надо думать, а не этими... матрицами.

— Было бы лучше, если б надписи не было, а работы велись?

— Было бы лучше, если бы люди умели рассчитывать на себя, а не на разные устройства и технологии, — Бизон повернул голову к Физику и усмехнулся: — Ты чего утром чуть не опоздал? Навигатор сломался?

— Парни, а вы долго будете спорить?

Неожиданный вопрос Муры заставил их обоих замолчать.

Да что ж сегодня за день-то такой?!

...А сильнее всего хотелось представить море! Вдохнуть соленый воздух, наполненный свежестью. Почувствовать, как трудно дышать, когда прямо в лицо дует сильный ветер. Но после таких представлений открывать глаза было особенно тяжело. Море — слишком бескрайнее, слишком свободное, чтобы мечтать о нем в тюрьме.

Физик закрыл глаза, желая избавиться от назойливых мыслей, но перед внутренним взором увидел лишь зарешеченное окно — то самое, три прута вертикальных, два горизонтальных.

Нет, определенно надо отвлечься. И копившееся с утра раздражение уже подсказывало как.

* * *

Бизон подхватил поднос, заставленный запоздалым обедом, развернулся, оглядывая зал столовой, и за их «Смерчевским» столиком заметил Уму в компании пустой тарелки и полупустого стакана с компотом. Направился к ней, здороваясь и желая «Приятного аппетита» попадающимся на пути коллегам.

— Барышня, я вам не помешаю?

Только сейчас Олеся оторвала взгляд от поверхности стола, подняла голову и с удивлением уставилась на Бизона:

— Ой, я тебя не видела...

— О чем ты так задумалась, что ничего вокруг не замечаешь? — поинтересовался Бизон, усаживаясь наконец за столик.

Ума помолчала, наблюдая, как он составляет с подноса на стол принесенную еду, и будто решая, объяснять или нет. Затем, кажется, решилась:

— Боря, а ты не знаешь, с какого возраста маленьких детей крестят?

От неожиданного вопроса Бизон замер, потом все же дотянулся до соседнего столика, поставил туда поднос и повернулся обратно.

— Хочешь знать, к какому времени готовиться стать крестной матерью?

— Да...

Он-то спрашивал полушутя, а вот Олеся ответила всерьез. Таким тоном, что Боря с удивлением на нее посмотрел. Примерно такое же удивление она вызвала в нем тогда, в тот день. С самого начала задания ему не давало покоя, что Батя отправил Уманову с Котом — Бизон предпочитал держать Уму при себе, так хоть немного получалось ее контролировать. Если ей взбредет в голову очередная безумная идея, Кот ее не удержит. А в итоге получилось, что безумная идея Олеси спасла две жизни. Порой нерадивый и непослушный боец сейчас оказался в нужное время в нужном месте. Да и вообще — не испугалась, не растерялась, как будто роды через день принимает. Молодец девочка.

— Не знаю... Это в церкви, наверно, надо узнавать. А с чего ты вообще об этом задумалась-то? Сейчас, наверно, рано еще.

— Да так... Вспомнила день, когда хорошая погода была. Ладно, Борь, я пойду, — Олеся залпом допила свой компот и поднялась. — Приятного аппетита!

— Спасибо, — усмехнулся Боря, берясь, наконец, за ложку.

...А ведь, действительно, тогда был хороший солнечный денек, а после него погода испортилась. Пришлось им, правда, по мокрому после дождя лесу за тем Дедом побегать… Но ничего, Физик молодец, быстро беглеца нашел.

Боря заметил, что забыл взять хлеб, сходил за ним и вернулся к столику.

Физик... Да, Серега в тот день отличился.

Обо всем, что касается Сереги и тюрьмы, Бизон знал от Багиры. С самим Серегой он не говорил — поводов не видел. Все, что может иметь значение для работы, они с Ритой тогда обсудили, а лезть с такими разговорами к Физику Бизон не видел необходимости.

Он не знал, в какой именно тюрьме тот сидел, да и вовсе поначалу не сопоставил задание и Серегино прошлое. Надо перехватить у тюрьмы машину ФСИН — ну, тюрьма и тюрьма, мало они дел с тюрьмами имеют?

Что тюрьма — та самая, он понял, когда несвойственное Физику поведение заставило всерьез задуматься, что с ним такое творится. Сначала тот о чем-то думал, Боря не взялся бы определить — о плохом, хорошем или нейтральном. В принципе, Серега способен и какую-нибудь теорему Ферма обдумывать и размышлять о своих личных проблемах с примерно одинаковым лицом. Потом... потом они поспорили насчет полезности гаджетов и пропороли колесо. И если спорил Серега в более-менее привычном тоне, то колесо... Это сейчас понятно, что Физик, очевидно, загрузился на тему тюрьмы с самого момента выезда. Когда тебе надо приехать в такое место, тут хочешь не хочешь, а начнешь вспоминать... Теперь понятно, какие эмоции были у Сереги и как они искали выхода. Сначала в несвойственных разговорах — обычно молчащий Физик говорил обо всем подряд: о дорогах, о ямах, которые надо объехать, о пробках... Даже ввернутые раз в пять минут фразы все равно казались излишней и странной болтовней. Затем нашли в колесе. Серега рьяно взялся его менять, сделал это, действительно, очень быстро, но в процессе раз двадцать повторил про «Я же говорил, налево надо было!» и пытался продолжить прежний спор — «Вот поехали бы по навигатору...»

Вот тогда и пришлось задуматься о причинах. Догадка пришла довольно быстро, а, отойдя от меняющего колесо Физика подальше, хватило одного вопроса Багире, чтобы догадка подтвердилась.

Расправившись с супом, Боря пододвинул к себе тарелку со «вторым» и уже было принялся за еду, когда в кармане завибрировал телефон. Услышав про столовую, Пригов великодушно разрешил закончить обед, но потребовал, чтобы не позже чем через пятнадцать минут Бизон был у него.

С минуту Боря размышлял, что еще могло понадобиться генералу, но вскоре мысли вновь вернулись к прерванным воспоминаниям.

...Машина ФСИН пронеслась мимо, до тюремного выезда они не доехали каких-то пары метров и тогда подумалось, что это хорошо, что им не пришлось здесь стоять и ждать.

А последующее «Ты на удивление догадлив» было специальной провокацией, ничего, пусть Серега позлится, зато хоть пар выпустит... Вот только Физик отреагировал так, что даже он, Бизон, удивился, забыв о своих психологических приемах. К счастью, ситуацию спасла Женька со своей шуткой про критические дни. Даже Серега рассмеялся.

А потом... Потом они слушали разглагольствования Деда. Ох уж эта сама невинность, обреченная на жестокие муки! Тюрьма, решетки — надоели они ему, видите ли! — «воздух посвежее», «вертухаи»... «Ладно, я не по своей воле...» Ага! А по чьей же еще?!

Фраза про еще одного юмориста вырвалась сама собой, и, только когда уже произнес это, успел сообразить, что невольно приравнял Деда и Физика, и к каким ассоциациям это может привести Серегу. К счастью, тот этих слов не услышал, переспросил: «Что?» Сохраняя прежний шутливый тон, получилось его успокоить, а самому отметить про себя, каким сосредоточенно-серьезным стал Физик после этой Дедовой тирады.

Бизон по себе хорошо знал, что такое тяжелые воспоминания, от которых не сбежать, как бы ни хотел. Поэтому примерно представлял, что и как мучило Серегу. Этим эмоциям нужен был выход, так что Дед сбежал уж очень удачно. Хорошо, что именно Физик его нашел.

Может, все-таки стоит поговорить?..

Отставив пустую тарелку, Боря взглянул на часы, припомнил, что вроде Серега ничего не говорил ни про какие планы на завтрашний выходной, и задумался, что лучше привести — коньяк или водку. Или и то, и то, а там как пойдет?..

Если Пригов сейчас не внесет свои коррективы... Или террористы.

* * *

...Он и на ловушку ту примитивную повелся от своих воспоминаний, оттого, что мешали, оттого, что думал о прозвучавших недавно словах Деда, а не о том, что происходит в конкретную секунду. Никогда нельзя ни на что отвлекаться.

Зато эта небольшая стычка дала выход эмоциям. Даже задышалось после нее как будто легче. Ничто так не прочищает мозги, как пролетевшая мимо пуля, от которой ты сумел увернуться. А потом привычная работа позволила вновь почувствовать себя на своем месте. Расставила все по местам: прошлое — в прошлом.

Щелкнул замок на двери и Физик сквозь полки стеллажа увидел вернувшуюся Уму.

— Сере-е-ег, может, Пригов нас отпустит пораньше? — Олеся с недовольным лицом прошла к дивану и уселась в прежней позе — забравшись с ногами и вытаскивая из кармана телефон.

— В честь того, что непрекращающийся дождь наводит тоску, хандру и уныние на спецподразделение «Смерч»?

— Да хотя бы... — пробормотала Ума, уставившись в телефон.

Да, сейчас Олеся нисколько не напоминала ту светящуюся гордостью и радостью девчонку... Физик вспомнил, как, выведя всех заложников из автобуса, они ждали окончания родов. Ждали, а раздавшийся вдруг крик ребенка все равно оказался неожиданным. Как будто не верилось, что это, и в правду, возможно. Спецназ, ОМОН, бандиты, автоматы, дряхлый пригородный автобус, заброшенный карьер посреди леса... И среди всего этого вдруг — крик новорожденного ребенка, ребенка, которого только что еще не было.

А над всем этим солнце. Привычное солнце. Которое светит всегда, что бы ни происходило и где бы ты ни был — сидишь ли ты в тюрьме или принимаешь роды у незнакомой женщины на обшарпанном сидении автобуса.

Странный тогда вышел день.

В очередной раз щелкнул замок двери. Серега успел подумать, что на выезд совсем не хочется, хотя и сидеть без дела тоже надоело.

— Привет! — провозгласил зашедший в комнату Кот.

Вспомнив о своих предположениях, в каком виде вернется Вася, Физик и Ума придирчиво оглядели его с ног до головы. Странно, но он не только был подозрительно сухим, но и еще более подозрительно радостным.

— А ты чего это так улыбаешься? — поинтересовалась Ума.

— В смысле? А чего мне грустить? — Вася отошел к своему шкафчику и стянул с плеч жилет разгрузки.

— Тебе не пришлось сидеть в засаде под дождем? — спросил Физик.

Кот удивился:

— Нет... Вообще в засаде не был. Мне вчера хватило.

— А где ты был, что не промок ни капельки? — нетерпеливо спросила Олеся.

Кот обернулся, перевел взгляд с одного на другого и обратно, оценил недоумевающие физиономии и усмехнулся:

— А вы наверху давно были, дети подземелья? Там уже часов пять назад кончился дождь, и часа три, как светит солнце на ясном небе.

Физик и Ума в радостном шоке переглянулись, и Физик невольно улыбнулся. Да, солнце должно светить всегда.

Даже когда оно — воспоминание, о котором хочется забыть. Навсегда.

* * *

Бизон сидел в машине во дворе дома Физика и рассматривал развесистую рябину, усыпанную красными гроздьями. Судя по несмолкающему чириканью и изрядной запачканности асфальта, рябина была местом постоянного проживания целой стаи птиц.

«Мда, хорошее парковочное место пропадает... Да где уже этот Физик? Сейчас, вон, свободное место займут, и останется ему машину только под птичек и ставить... Сказал же, что домой едет...»

Серега появился минут через пять. Боря дождался, когда тот припаркуется, вышел из машины, забрал пакет и пошел навстречу.

— Бизон?.. Ты чего здесь делаешь?

— Да так... — Боря внимательно всмотрелся в лицо товарища, тот щурился от вечернего солнца, светившего прямо в глаза. — Ты чего так долго ехал?

— В магазин заезжал, — пожал плечами Серега, указывая на пакет в руке.

— Магазин — это хорошо, — улыбнулся Боря и спросил, кивая на Серегин пакет: — Там закуска есть?

— Э-э-э... Есть... А?..

— «А» тоже есть, — засмеялся Бизон, хлопнув Физика по плечу и поворачивая того к дому. — Пошли.

Серега вроде послушно зашагал, хотя пару раз недоуменно посмотрел в сторону неожиданного гостя.

— Будем возвращение хорошей погоды отмечать, — сказал Боря, чтобы хоть что-то ответить на его невысказанные вопросы. Ну вот не придумал он никакого повода, а не говорить же Сереге о теме будущего разговора вот прямо так. Надо сначала «почву прощупать», может, и не захочет он разговаривать. Хотя Бизон был почти уверен, что такой разговор товарищу нужен.

Физик посмотрел на Бизона, потом оценивающе воззрился на пакет, который тот нес, и прислушался к раздававшемуся оттуда звяканью.

— Ну, погоды — так погоды, — вздохнул он, улыбнувшись, и, открывая подъездную дверь, пропустил гостя вперед.

А заходя следом, обернулся назад, на клонящееся к закату ласковое теплое солнце.