Летунья (джен)

Жила на свете маленькая птичка Чии. У нее был звонкий голосок и очень маленькие крылышки. Птичка часто смотрела в небо и хотела, чтобы ее песни услышали даже луны, но слабые крылышки никогда не могли поднять ее достаточно высоко. Птичка долго горевала об этом, а потом полетела к сияющей Голубой Башне, чей шпиль доставал до самой Белой луны. Там жили великие Ветра, и Чии думала, что уж они-то смогут сделать что-нибудь с ее бедой.

Она звала Ветры, спрашивала то один, то другой, но никто из них не откликнулся на просьбу маленькой Чии, и только самый старый Ветер, живший на вершине Башни, согласился помочь. Он посадил птичку на ладонь и дунул так сильно, что она взлетела до самой Белой луны и спела для нее. Белой луне понравилась песня, и она засияла ярче, осветив мир так, будто взошло солнце.

Но птичке этого казалось мало, и она снова просила Старый Ветер помочь ей. На этот раз птичка взлетела до самой Золотой луны. И той так понравилась песня, что она не захотела отпускать Чии. И почти поймала ее в свою золотую клетку, но в последний миг Белая луна закрыла певунью, и та смогла ускользнуть, а Белая луна попалась на цепь Золотой. В тот миг, когда луны оказались очень близко и их свет был особенно силен, Чии разглядела за их спинами третью Луну — Багровую и такую грустную, что птичке захотелось непременно спеть для нее.

Чии ужасно боялась Золотую, но петь ей хотелось сильнее. В третий раз она пришла к Старому Ветру, и он дунул изо всех сил. Птичка взлетела, но сил старика не хватило, чтобы добросить ее до Багровой луны, и Чии отчаянно заработала своими крылышками и смогла долететь. И песня ее так понравилась Багровой луне, что та засияла настолько ярко, что ее смогли наконец-то разглядеть все. Но жар Багровой луны оказался слишком велик — он обратил маленькую Чии в пепел. Горько плакала о ней Багровая луна, и ее слезы падали на землю, обращаясь прозрачными камешками невиданной твердости.

Старый Ветер собрал их все до единого и подарил своей дочери, вправив в прекрасную диадему.

Сказка о птичке, найденная в архивах замка Сиааль

405 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

Небо было близким. Настолько близким, что сомневаться не приходилось — это сон, а во сне может быть все, что душе угодно. Сее раскинула руки, будто хотела обнять весь мир, и небо само рванулось ей навстречу, принимая в себя и жарко лаская прикосновениями теплого ветра. Она летела, и это было лучше всего, что могло произойти наяву. Мягкие облака казались хлопковым пухом, стоило дунуть — и они разлетались прочь. Мгновение, и о них напоминало только легкое жжение в горле, а Аше Сее летела все дальше и дальше, туда, где сияющий голубой шпиль отражал белый лунный свет, а огромный город казался сотканным из ажурных кружев. Она летела, напрягая все силы, но город оставался недосягаем. Его образ делался все менее отчетливым, расплывался перед глазами, пока его окончательно не поглотила темнота.

Аше Сее неловко повернулась, прижатая ее телом рука отозвалась болью, и она открыла глаза. Несколько мгновений на то, чтобы осознать, что она дома, а видение, отпечатавшееся под веками — всего лишь сон. Ей и раньше снились странные сны, но в последние недели город с голубой башней превратился в навязчивое видение. Каждую ночь она летела к нему и никак не могла добраться. Сее повернулась на другой бок и замерла, расширившимися глазами уставившись перед собой: от лежавшей на столе диадемы исходило свечение. Точнее, светилась не она сама, а странные прозрачные камни, название которых не смог сказать ни один ювелир. Мастер Селве и вовсе обозвал их стекляшками, только смотрел настолько жадно, что Аше Сее поспешила убраться из города вместе со своей находкой. Хорошо, что она не пошла с ней в городок неподалеку, а дождалась большой ярмарки и поехала в Шаф, где от чужаков было не протолкнуться.

Преодолев оцепенение, она вскочила на ноги, но когда Сее оказалась у стола, камни уже выглядели самыми обычными. Она прикоснулась к ним рукой, но почувствовала только легкий холодок. Наверное, показалось со сна. Аше Сее покачала головой, не понимая, ощущает ли она в большей степени успокоение или разочарование. Она вернулась в постель и отвернулась от стола, накрывшись одеялом с головой и снова засыпая. Прозрачные камни за ее спиной словно в насмешку ярко вспыхнули, ловя белые лунные лучи, заглядывающие в окна.

Когда Аше Сее днем разглядывала диадему, в ней не было ничего таинственного и необычного. Во всяком случае, ничего более необычного, чем она сама: белый металл, испещренный непонятными символами, складывался в двух небольших птиц с распахнутыми крыльями. Там, где крылья соединялись, располагался большой прозрачный камень, еще два на тонких подвесках спускались вниз. Сее нерешительно покрутила украшение в руках и подошла к зеркалу. Диадема легла на ее голову как влитая — будто по мерке делалась. Центральный камень замер точно посредине лба, а два других легли на виски. Металл таинственно поблескивал и совершенно не напоминал самого себя в тот момент, когда его извлекли из земли.

Необходимость выкопать новый колодец назрела давно. Старый стоял во дворе еще с тех времен, когда на эту землю ступила нога человека. Ну или старательно производил такое впечатление. Руки, правда, никак не доходили. А тут так удачно приехал из Шафа двоюродный брат, что Сее увидела в этом руку Тана. Была ли рука Тана в том, что лопата наткнулась на объемный сверток из практически истлевшей кожи, она не знала до сих пор.

— Эй, сестричка, я, кажется, клад нашел! — когда Лаю смеялся, его и без того узкие глаза обращались в практически неразличимые щелочки. Сее это всегда изрядно забавляло, а брата забавляла она — так не похожая на остальных льяттцев светлыми, как льняное полотно, волосами и большими голубыми глазами. Если бы ее бабка не обладала точно такой же внешностью, то отец непременно пошел выяснять у господина иерарха, откуда взялась такая дочь в семье темноглазых и темноволосых льяттцев. На долгие годы бабушка была единственным светловолосым человеком, которого Сее видела. Если не считать собственного отражения.

Все также смеясь, Лаю выбросил из ямы кожаный мешок, из которого вылетел грязный и тусклый обруч. Уже вечером, когда работа с колодцем закончилась, они вместе пытались очистить его от какого-то налета, гадали, откуда он тут взялся, да думали, кому можно продать совершенно бесполезную в хозяйстве вещь. Аше Сее так и не поняла, почему в итоге не продала диадему мастеру Селве.

Аше Сее сдернула диадему с головы и уставилась на нее так, будто та была разумным существом, вполне способным воспринять ее враждебный взгляд. Одна ее часть рвалась показать находку кому-нибудь из иерархов, а лучше — и вовсе продать и забыть, другая же совершенно не хотела выпускать украшение из рук. К диадеме тянуло. И если вначале Сее просто забыла ее в сарае, то теперь клала на подоконник рядом с кроватью, когда ложилась спать, а днем руки то и дело тянулись прикоснуться к приятно холодящему пальцы обручу. А еще были сны. Связать их именно с диадемой Сее смогла не сразу, но когда она проверки ради унесла украшение на ночь на улицу, никакой башни и города во сне не увидела. Она не знала, что будет, когда все-таки рискнет заснуть с диадемой на голове.

* * *

— Ветер, ветер, поиграй,

Поиграй со мной —

Подарю цветные ленты,

Распущу хвосты,

Будем в облаках резвиться

Только я и ты…

Аше Сее распрямилась и потерла костяшками пальцев поясницу. Стирка никогда не числилась у нее в любимых занятиях: от холодной воды пальцы сводило, кожа покрывалась некрасивыми пятнами, а еще нещадно болела поясница. Она собрала прополощенное белье, тщательно отжала и сложила в корзину. Не стоило лгать самой себе. Злилась Сее отнюдь не на стирку, а на прицепившуюся неизвестно откуда песенку, которую — в этом она была уверена — никогда не слышала раньше, но строчки сами собой возникали в голове, стоило чем-то увлечься, а потом долго не отпускали.

Белые простыни на веревках бились на ветру, словно крылья. Аше Сее не отрываясь смотрела на них, а ее мысли наполняли пушистые облака и бело-голубые полотнища флагов, с которых рвались вверх серебряные крылья. Не стоило даже касаться этого проклятого украшения.

Вечером Аше Сее пристально смотрела на лежащую перед ней диадему. В том, что украшение это было необычным, она уже не сомневалась: легкое свечение от камней становилось заметным даже днем, а ночью они и вовсе горели ярче ее старой лампы. От нее следовало избавиться как можно быстрее.

— Сегодня — в последний раз, — пообещала она сама себе и решительно надела диадему на голову.

— Ветер, ветер, поиграй…

Она бежала по тонкому узкому мосту, а под ней расстилался город. Он казался таким далеким и маленьким, будто игрушечным.

— Поиграй со мной…

Ветер трепал узкий мост так сильно, будто хотел сбросить вниз. Но она не боялась — ветер на высоте всегда чувствовался особенно хорошо. Воздушные потоки закручивались вокруг, танцевали, остужали разгоряченное лицо, и она сама себе казалась такой же легкой и звенящей как ветер.

— Подарю цветные ленты…

Белые и голубые ленты рвались из рук под порывами ветра, она смеялась и шутливо грозила пальцем кому-то неизвестному, повязывала ленты на специальные петельки под крышей дома, ласково касалась маленьких колокольчиков, которые весело звенели, вторя ветряной песне.

— Распущу хвосты…

О, это будет нескоро! Но когда она станет совсем взрослой, матушка и старшие сестры распустят хвосты, расчешут ей волосы и позволят танцевать ветру.

— Будем в облаках резвиться…

Да, когда-нибудь она непременно полетит. Она бежала, раскинув руки в стороны, и чувствовала, как с каждым шагом становится все легче и легче, еще мгновение, и ветряной поток подхватит ее, унося к самым облакам…

Внезапно она споткнулась и рухнула на колени, разбивая ладони в кровь. Из маленькой лужи прямо на нее смотрело совершенно чужое лицо, а там, за спиной, бело-голубой город падал в разверзнувшуюся бездну…

— Только я и ты… только я и ты…

Она закричала.

Аше Сее с криком проснулась. Диадема сжимала виски, давила тугим обручем и жадно пульсировала. Она сорвала ее, отбросила в сторону и с силой зажмурилась, чувствуя, как в уголках ее глаз собираются слезы. Только я и ты… Строчки все еще звучали в голове, когда Сее шла на кухню, а потом жадно глотала холодную колодезную воду прямо из большого ведра.

Голубоватый краешек солнца едва показался из-за горизонта. От воды тянуло прохладой, и Аше Сее зябко куталась в старый темно-коричневый плащ. Где-то совсем рядом, за рощей, еще слышались последние соловьиные трели, и, если стать спиной к деревне, то вполне можно было поверить, что в этом мире она совершенно одна. Сее вытащила из-за пазухи диадему, та, будто что-то понимала, как-то вся потускнела и даже не блестела призывно камнями.

— Мне это надоело, слышишь? — громкий голос тонул в поднимающемся от реки тумане и казался совершенно чужеродным в рассветном мире.

— Хватит! — Аше Сее широко размахнулась и с силой швырнула диадему в воду. В последнюю секунду пальцы, словно против ее воли, крепко сжались на серебряном ободке. Так же сильно, как когда-то она сжимала руки брата, провалившегося в полынью по весне. Пальцы свела острая болезненная судорога. Аше Сее медленно опустила руку, как-то вся поникла и сжалась, а потом, будто надломленное деревце, рухнула на колени. Туман поглотил рыдания.

* * *

Все мосты ведут в Алмазную Башню. Ослепительно белая, сияющая словно капли росы на листьях, легкая и воздушная, будто сотканная из облаков. Она шла к ней по узкому мосту и чувствовала, как сердце отчаянно колотится прямо под подбородком. Там ее кто-то ждал. Очень-очень ждал. Распущенные белые волосы свободно вились по ветру. Он выбрал ее. Одну из всех — выбрал.

Белая диадема ложилась на волосы, но она совершенно не чувствовала ее тяжести, только то, как ветер зовет ее. Она раскинула руки и шагнула вниз. Прямо в пропасть.

406 г. Р.Э., Льятта, Шаф

— Сее! Сее, проснись! — кто-то бесцеремонно тряс ее за плечо. Аше Сее широко распахнула глаза и тут же увидела обеспокоенное лицо склонившегося над ней Лаю. — Сее? — он как-то неуверенно дернулся и выпустил ее плечо.

— Что… случилось? — подробности сна еще вертелись в голове и никак не желали отпускать. Аше Сее села на постели и коснулась висков руками. Диадемы не было.

— Ты кричала. Опять кричала во сне, — Лаю снова коснулся ее плеча, но Сее сбросила его руку, панически оглядываясь по сторонам.

— Где диадема?

— На подоконнике, — Лаю указал подбородком на широкий подоконник, где мирно лежала диадема. Самая обычная безделушка на вид. Аше Сее его уже не слышала, она вскочила, торопливо схватила украшение, судорожно ощупывая, и только после того, как снова ощутила знакомую серебряную прохладу, смогла выдохнуть.

— Я думал, ты уже продала ее, — Лаю все еще наблюдал за ней.

— Она мне нравится, — Сее постаралась, чтобы ее голос звучал как можно беспечнее.

— Дурная вещь. Ты ее Иерархам показывала?

— Да, — ложь слетела с языка будто сама собой, оставив неприятное царапающее ощущение в горле.

— И все равно побереглась бы.

— Конечно, — Сее слабо улыбнулась и подошла к брату, обнимая его. Диадему она по-прежнему крепко сжимала в кулаке, — прости, что разбудила.

— Поехали со мной в Шаф? Как раз успеем к празднику…

— К какому? — Сее отстранилась, напряженно хмуря брови. — До имянаречений еще долго…

— Вы тут совсем новостей не слышите? — Лаю удивленно присвистнул. — Большая победа на границе — Сиа снова наша, а с несотворенными подписан мир.

— Не слышала, — Сее покачала головой: война ее волновала мало, но почему-то при упоминании далекой Сиа странно кольнуло в груди, а в голове будто само собой возникло другое название: Сиаль. Аше Сее мотнула головой, отгоняя навязчивое видение бело-голубых башен. — Если хочешь — поехали, — чему бы они ни были посвящены, праздники — это всегда много людей и возможность как следует развеяться.

Шаф пел и смеялся. По большей части люди и впрямь не задумывались о том, чем вызвано их веселье: был бы повод, а празднику всегда будут рады. Хозяйки вывешивали на окнах свежие занавески, торговцы раскладывали красочные лотки, а от улыбок начинало рябить в глазах. В многоголосый шум вплелись колокольчики. Аше Сее замерла, а потом пошла на звон, крепко удерживая руку Лаю в своей руке. Звон и движение людского потока вывело их на площадь, где небольшой оркестр наигрывал веселую мелодию.

Сее уставилась на невысокую девушку с такими же светлыми, как у нее, волосами: она била в небольшой бубен, украшенный лентами, а колокольчики по его краям издавали веселый мелодичный звон. Люди останавливались, прислушивались к незнакомой мелодии, но никто не рисковал сделать шаг в освобожденный для танцев круг. Аше Сее улыбнулась и решительно шагнула вперед, не оставив Лаю иного выбора, кроме как следовать за ней.

Она не знала этой песни, но это не имело никакого значения — мелодия вела за собой, подсказывала каждое движение, и Аше Сее отдалась ей, ощущая, как все тревоги покидают ее душу, а тело наполняется звенящей легкостью. Почти как во сне. Она смеялась, а лица людей расплывались перед глазами, сливались в какой-то пестрый калейдоскоп.

— Я и не знал, что ты умеешь так танцевать! — Лаю улыбался, и тень, которую Сее в последние дни все чаще замечала на его лице, совсем исчезла, даже наметившиеся уже морщинки разгладились.

— Просто музыка попалась хорошая, — Аше Сее беспечно улыбнулась в ответ: думать ни о чем не хотелось, только снова раствориться в мелодии и тихом перезвоне колокольчиков.

409 г. Р.Э. , Льятта, окрестности Шафа

Зимний лес — тих, прекрасен и совершенно безлюден. Обычно Аше Сее считала это его положительными чертами, но не тогда, когда ее нога поскользнулась на скрытом свежим снегом льду, а вся она не рухнула в старую волчью яму, с легкостью проломив своим телом наст и гнилой деревянный настил. Хорошо, что внизу не оказалось кольев или чего похуже. Плохо, что в обледеневших стенах было совершенно не за что зацепиться.

Вначале она кричала, срывала горло, надеясь, что хоть кто-нибудь ей ответит. Но в эту часть леса, лежавшую далеко от охотничьих троп, вообще мало кто заходил. Потом Сее молилась, но, несмотря на стоящее в зените солнце, Тану совершенно не было дела до одной единственной женщины. Она плакала, чувствуя, как мороз усиливается, а слезы замерзают на щеках, и никто в целом свете не сможет ей помочь. Ее вообще здесь могут не найти. Аше Сее зло оскалилась и попробовала забраться наверх. Яма не была очень глубокой, она вполне могла достать кончиками пальцев ее край, но этого недостаточно, чтобы выбраться. Сее пыталась снова и снова, обламывая ногти, цеплялась за неподатливую землю, которая просто крошилась под ее пальцами. Ах, если бы она могла уцепиться хоть за что-нибудь.

Словно в насмешку над ямой нависали ветки орешника. Так близко и, одновременно, не достаточно близко, чтобы можно было даже мечтать дотянуться. Но Аше Сее попробовала, а потом еще и еще раз попробовала, пока во время одного из прыжков не подвернула ногу. С бессильным плачем она опустилась на дно ямы, а налетевший ветерок издевательски качал ветви орешника прямо над ее головой.

— Ветер, ветер, поиграй… поиграй со мной, — онемевшие от холода губы двигались с трудом. Ветви орешника над головой плыли перед глазами, а мир воспринимался будто сквозь дымку. Словно все это происходило во сне. Наверное, именно поэтому Аше Сее не удивилась ни царапающему ощущению в горле, ни тому, как вместе со словами из ее рта вырвалось голубоватое облачко. Оно зависло перед лицом, а потом медленно поплыло вверх, растворяясь и сливаясь с другими такими же облачками. Нет, нитями. Белые и голубые нити разной толщины и яркости наполняли мир вокруг, обвивались вокруг веток орешника, играли с хлопьями снега, вырывались вместе с дыханием из ее губ. Аше Сее протянула руку, хватаясь сразу за целый пучок нитей, которые обожгли ее одновременно жаром и холодом, и дернула на себя. Орешник закачался отчетливее, а вниз посыпалась целая волна снега.

Аше Сее уже об этом не думала. Движимая азартом и небывалым подъемом сил, а главное — замаячившей впереди надеждой, она дергала нити снова и снова, пока не смогла отделить те, что тянули орешник к ней. Она не замечала, как над ямой уже вертится настоящий воздушный вихрь, и очень смутно потом помнила, как вцепилась в холодные ветви, и как они тащили ее наверх, выпрямляясь под давлением пронзительно голубых нитей.

Нити были повсюду. Целые клубки разноцветных нитей. Они вспыхивали и исчезали, стоило только коснуться, просачивались водой сквозь пальцы, обжигали прикосновениями, оплетали и давили, казались настолько юркими и невесомыми, что ее руки проходили сквозь них, не задевая. Крепко и надежно лежали в кулаке.

— Воздух выдержит только тех, кто не боится раскрыть ему объятия, — нити разлетались, оставляя после себя только бесконечную черноту, в которой одна за другой загорались звезды. Она парила в ней, ощущала огромную ладонь, что держала ее над бездной и никак не давала упасть. А перед внутренним взором одна за другой загорались звезды: красная, оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя и фиолетовая. Были и другие, множество цветов и оттенков, но яснее всего она видела только эти, а потом голубая звезда приблизилась, заполнила собой все, вспыхнула, будто солнце, но вместо жара она ощутила только упоительную прохладу…

Аше Сее открыла глаза. Ее окружал приятный полумрак, а лоб холодило прикосновение. Она чувствовала, как по виску медленно ползет вниз капля, щекочет ухо, впитывается в волосы и исчезает. Сее медленно повернула голову, с трудом ощущая свое тело: оно казалось невероятно большим и вялым, а в рот словно песка насыпали. Совсем рядом ее глаза различили силуэт: Лаю спал прямо на неудобном старом стуле, уронив голову на грудь. Будить его было откровенно жалко. Аше Сее запрокинула голову, различая на подоконнике кружку. Внутри крепла уверенность, что там найдется именно то, что она сейчас жаждала больше всего на свете — вода. Сее шевельнулась, пытаясь выпростать руку из-под одеяла, но тело отказывалось ее слушаться, а пить хотелось все сильнее. Она моргнула, щурясь изо всех сил, и вдруг увидела — нити, что преследовали ее во сне, существовали и в реальности. Тонкие и белые, они пронизывали буквально все вокруг. Аше Сее представила, как они скручиваются и уплотняются вокруг кружки, а потом дернула клубок на себя. В глазах потемнело, но она отчетливо услышала громкий стук, с которым кружка упала на пол, а вслед за ним — плеск воды.

— Сее? — Лаю вздрогнул и проснулся от звука. Его лицо терялось с подступающей к ней со всех сторон темноте, в висках стучало, а в голове все отчетливей и отчетливей звучал чей-то голос, напоминающий перезвон ветряных колокольчиков.

* * *

Стоя на самом краю крутого обрыва, Аше Сее зябко куталась в плащ. После долгой зимней болезни она только недавно стала выходить на улицу, и это была первая долгая прогулка за много-много дней. Лаю точно будет ругаться. Но дела позвали брата домой, а она больше не могла ждать. Камни диадемы успокаивающе холодили виски.

— Воздух выдержит только тех, кто раскроет ему объятия…

Аше Сее раскинула руки, чувствуя, как ветер рвет с ее плеч плащ, и шагнула вперед. Падение? Полет? Нити восходящих ветряных потоков легко, будто пушинку, подхватили ее, безмолвно обещая, что если не к звездам, то к Белой луне они ее совершенно точно поднимут.

Давным-давно на жарком юге жила огненная птица Наур. Она вила гнезда в жарких песках пустыни и откладывала в них драгоценные рубиновые яйца. Многие желали получить их, но птица Наур крепко стерегла своих будущих птенцов: она укрывала гнездо пламенем своих крыльев, и никто не мог добраться до драгоценных яиц.

В те времена югом правила королева Тсагха, и возжаждала она иметь самое необычное украшение из всех, такое, какого не было ни у одной из южных королев. Многие и многие ювелиры приходили к ее дворцу и приносили свои изделия, но ни одно из них не нравилось Тсагхе. Тогда один из Советников вспомнил о рубиновых яйцах и рассказал о них королеве. Тсагха собрала своих рыцарей и повелела добыть для нее эту драгоценность. Но, сколько бы ни ходили рыцари в пустыню, ни один из них не смог обмануть птицу Наур и принести королеве рубины.

Разозлилась Тсагха, обернулась золотой лисой и отправилась в пустыню сама. Долго ли, коротко ли, но отыскала она птицу Наур, охранявшую свое гнездо. Три дня и три ночи ходила лисица вокруг гнезда и все ждала, когда улетит птица. И наконец дождалась: расправила пламенные крылья птица Наур и полетела к далекому морю, чтобы как следует напиться воды. Бросилась лисица Тсагха к гнезду, протянула лапу, хотела схватить яйцо, но не смогла: поднялось над гнездом великое пламя, закрыло драгоценные рубины. Долго металась лисица вокруг, но так и не вышло у нее добыть яйца, а там и птица Наур вернулась обратно. Опечалилась лисица, затаилась. Ей бы отступить — да жгла жилы пламенная кровь, не давала повернуть назад да отказаться от задуманного.

Прошли еще три дня и три ночи, снова расправила крылья птица Наур и полетела к морю. Бросилась лисица к гнезду, встретило ее пламя. Защелкала она зубами, забила хвостом, стала пыль поднимать да пламя песком забрасывать, а оно только ярче разгоралось. Тогда стала звать богов лисица, заклинать и заговаривать огонь, но только сильнее забилось пламя. Заплакала лисица, стала слезами и водой заливать колдовское пламя, но снова не поддалось оно, а там уже и птица Наур воротилась.

Ждала и ждала лисица, сжигали ее то злоба великая, то отчаяние, нашептывали ей боги, отступить просили, но лишь сильнее пламенная кровь разгоралась. Еле дождалась лисица, пока птица Наур улетит к морю, бросилась к гнезду. Встало ей навстречу пламя стеной, но не отступила лисица Тсагха, бросилась в огонь, сжигая лисью шкуру, схватила драгоценные рубины да в человеческом обличье уже из огня выкатилась. Спрятала яйца за пазуху и побежала. Долго ли бежала, коротко ли, а слышит — настигает ее птица Наур, летит. Хлопает крыльями грозно, клекочет и пламя вокруг рассыпает. Стала Тсагха стучаться, просить, чтоб спрятали ее, укрыли от грозной птицы, но никто не открыл ей. Лишь кузнец Арук пустил Тсагху переночевать, спрятал под наковальней так, что птица Наур не нашла ее и ни с чем улетела. Отблагодарила Тсагха кузнеца, подарила ему один из рубинов, а из двух других выковал он ей серьги, которых мир еще не видывал. Бился в них живой огонь, усмирял пламенную кровь. Усмирил он и королеву. Долго правила она потом и мудро.

Льяттская народная сказка

418 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— Будет дождь, — Сее глубоко вдохнула воздух, принесенный ветром с востока. Небо было совершенно чистым, но она ясно чувствовала еще далекие воздушные массы, полные холодных капель. Ветер усиливался, его потоки гудели, смещались, и скоро кучевые облака опустятся ниже, скрытые в них воды станут осязаемыми и прольются на землю дождем. — Повремени, завтра поедешь.

— Уверена? — Лаю тоже смотрел на небо, а спрашивал больше для проформы. Сее знала, что уезжать ему не хочется и брат будет рад ухватиться за любой повод задержаться подольше.

— Нет, — она покачала головой. Заявлять что-то слишком категорично было бы опрометчиво. У Сее и так слишком часто спрашивали, какая будет погода завтра или насколько задержится в этом году зима.

К полудню небо затянуло облаками. Дождь еще не начался, но воздух был тяжелым и влажным, он давил на грудь и сжимал виски неприятным предчувствием. Аше Сее склонила голову, коснулась пальцами лба и вошла внутрь небольшого деревенского храма.

Что-то было не так. Привычный запах благовоний был слишком уж густым и вязким, Сее казалось, что она дышит одновременно медом, расплавленным воском и луговыми цветами.

— Благословенны будьте, — звучный женский голос разнесся над собравшимися, и Аше Сее показалось, что вместо старого храма она очутилась в сердце летнего луга. Запахи стали просто удушающими. Сее повернулась к алтарю и увидела, что вместо младшего иерарха, который обычно читал молебны, на верхней ступеньке алтаря стоит женщина в красно-белых одеждах. Ее лицо закрывала прозрачная вуаль, длинные рукава нижнего белого платья скрывали руки, а волосы были убраны под темно-красный клобук. Духовная Сестра. Любимые дочери Тана всегда оставались безликими и безымянными, никто не смел заглянуть под призрачные вуали, а те имена, которыми они представлялись, лишь отражали миссию, ради которой та или иная сестра покинула Обитель у озера Льяо. Скорее всего, она тоже почувствовала дождь и остановилась переждать. Сестры никогда не отказывали в молитве, а любой льяттец заложил бы руку, чтобы услышать Благословенное Слово. Аше Сее бы предпочла, чтобы ни одна из Духовных Сестер никогда не появлялась здесь. Но она могла только стоять, слушать и стараться не вспоминать.

— Разверзлась бездна, и рухнули в нее земли и воды, даже звезды не удержались на небесном своде… — Духовная Сестра рассказывала о Роковом Переломе. Сее знала эту историю, любимую многими Иерархами, но никогда не слышала, чтобы ее рассказывали так: невольно она ощущала и холод бездны, и оглушающее отчаяние, и теплые прикосновения солнечных лучей, что протянулись, защищая мир от величайшего зла пустоты. Присмотревшись, Аше Сее увидела, что от Духовной Сестры исходит слабое сияние. Легкий голубоватый свет, похожий на свет солнца, зарождался в районе лба, стекал вниз, туда, где должен находиться рот, а оттуда уже расходился во все стороны теплой золотистой волной. Аше Сее казалось, что она задыхается. Инстинкт настойчиво требовал отступить, уклониться от золотистого свечения, но она усилием воли заставила себя остаться на месте. Диадема успокаивающе сдавила виски, даря желанную прохладу. Аше Сее торопливо проверила, держится ли еще плетение из полупрозрачных белых нитей, которое скрывало украшение от чужих глаз. Все было в порядке.

— Но с первым рассветным лучом Тан вернулся в мир, и рука его укрыла взывавших к нему. Запер он бездну и наложил скрепы, дабы ничто не коснулось мира с той стороны…

Волны золотистого света наплывали одна за одной, Аше Сее смотрела на бело-красные одежды, слышала голос, но он словно подергивался дымкой, сменялся другим, а картины, представавшие ее глазам, не имели ничего общего с настоящим.

Аше восемь лет, она знала, что подслушивать нехорошо, но сейчас старалась не упустить ни слова, в конце концов, это касалось ее сестры!

— Я могу, правда могу, — Дае говорила горячо и увлеченно, так, что Аше поверила ей, даже не зная толком, о чем идет речь, — смотрите.

Замочная скважина слишком мала, но Аше приоткрыла дверь, чтобы заглянуть в щелку. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как ваза с цветами поднялась и закружилась над столом. Она вскрикнула, ее заметили и прогнали спать.

Женщины в бело-красных одеждах появились в доме через две недели. Аше не знала почему, но от них хотелось держаться подальше. Они забрали с собой Дае, и Аше помнила, как та радовалась тому, что сможет надеть вуаль. Тому, что она — благословенная.

Дае умерла, не пройдя Посвящения. Ее убил третий Очищающий круг. Аше казалось, что строчки сухого официального письма навечно отпечатались у нее в голове. Красно-белые одежды кружились перед глазами, удушающий запах луга сдавливал голову, и Аше Сее чувствовала, что падает, тонет в этих ароматах.

— Все хорошо? — Едва слышный шепот и крепкая хватка на локте вернули ее к реальности. Сее кивнула головой и сжала руку Лаю, отыскивая в этом простом действии необходимую опору. Это реально. Все остальное — нет.

— Здесь душно, голова кружится.

— Неудивительно: люди со всех окрестностей приехали. — Лаю приобнял ее за талию и помог добраться до выхода: их выпускали легко, всем, наоборот, хотелось оказаться поближе к алтарю.

Сее закрыла глаза и подставила лицо холодным каплям дождя. Здесь и правда дышалось намного легче.

* * *

Перед глазами вспыхивали звезды. Они танцевали, ускользали из пальцев, манили и влекли за собой. Она бежала по исчезающим под ногами дорожкам, по пылающему небу, пока вокруг не раскинулась бескрайняя небесная гладь. Никогда небо не было таким близким.

— Есть ли еще что-то, кроме неба? — она спрашивала об этом не в первый раз, но никогда не получала ответа. Другие звезды оставались далекими и непостижимыми. Но все же чем дольше она всматривалась в них, тем яснее видела: звезды отличаются друг от друга. Красная и оранжевая казались совсем бледными и далекими, синяя и зеленая тоже были далекими, но по-другому. Она не могла сказать, в чем разница, но они совершенно точно отличались. Ярче всех светились желтая и фиолетовая звезды, но, сколько бы она ни старалась, дотянуться до фиолетовой не могла, а желтая обжигала в ответ на каждую попытку коснуться.

— Да чтоб тебя! — голубоватые нити вспыхнули у самого пола, подхватывая высокую стеклянную чашку. Сее замахнулась полотенцем, согнав со стола недовольную кошку, которая и была виновницей небольшого происшествия. Чашка величественно всплыла над столом и заняла свое место рядом с остальными. Капли воды на полу практически мгновенно высохли, сметенные резким ветряным потоком, хлопнула будто сама собой закрывшаяся за кошкой форточка.

Аше Сее, все еще бормоча ругательства вслед кошке, вернулась к печи. Бездумно она протянула руку вперед, хватаясь за заслонку, и тут же отдернула ее, дуя на обожженные пальцы.

— Ай! Да что за день такой сегодня, — она повела другой рукой, подцепляя заслонку сжатым потоком ветра, и распахнула ее. Вырвавшийся на мгновение из-под контроля ветерок поднял вверх золу и пепел, а угли вспыхнули багряным.

— Что ты шумишь? — Лаю любопытно заглянул на кухню. — Пахнет у тебя тут вкусно.

— Обожглась, — Сее показала руку, которую только что засунула в бадью с холодной водой.

— Не обжегшись, рубинов не достать. — Лаю обошел ее и деловито загремел посудой, отыскивая чистые тарелки.

— Ты про что? — Сее нахмурилась, вытаскивая руку и тщательно ее осматривая: краснота особых опасений не вызывала, Сее пошевелила пальцами и окончательно успокоилась на этот счет.

— Совсем забыла? Помнишь, твоя бабушка рассказывала нам сказку про лисицу, которая хотела украсть рубиновые яйца у пламенной птицы.

— Это давно было, да и не слушала я.

Не обжегшись, рубинов не достать. Желтая звезда насмешливо мерцала в бархатной темноте. Она протянула руку, желая коснуться ее, и снова ощутила жар. Пламя смеялось над ней, вилось вокруг ладоней и меняло цвета, грозилось сжечь дотла дерзнувшую. Она больше не желала слушать. Шаг вперед — прямо в огонь, туда, где билось пламенное золотистое сердце. Звезда вспыхнула ярко, обожгла так, что казалось — мгновение, и даже пепла от нее не останется, а потом вдруг погасла, растеклась по рукам теплой желтоватой лужицей, вплавилась в кости и плоть, осталась в пальцах двумя крупными рубинами.

— Мы далеко… позови нас… — Желтые нити льнут к ладоням, согревают и покалывают в кончиках пальцев.

420 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— И все-таки зря ты так резко разговаривала с Таеше Раю.

— Лаю, не начинай опять, — Аше Сее досадливо фыркнула и закатила глаза, — я уже не в том возрасте, чтобы ко мне сватались.

— Если ты не будешь кричать об этом на каждом углу, то никто и не догадается. Ты не меняешься, Сее, — голос Лаю прозвучал неожиданно задумчиво.

— Бабушке тоже никто никогда не давал ее лет. Это просто так кажется.

— Мы в любом случае еще можем сказать, что тебе нет тридцати, и выдать замуж.

— Зачем?

— Затем, что тридцать тебе уже было и снова не станет. Что ты будешь делать, когда у тебя опять провалится крыша, а я не смогу ее починить, потому что, знаешь ли, тоже не молодею?

— Вероятно, мне стоит позаботиться о крыше уже сейчас, чтобы она как-нибудь простояла все необходимое время.

— Ты совершенно не хочешь думать о будущем.

— Мне вполне хватает настоящего, — Сее остановилась. В вечерних сумерках она видела плохо, но слух ее еще ни разу не подводил. — Стой! — Она придержала брата за руку и снова прислушалась. На этот раз звук был более отчетливым, а вместе с ним ветер бросил ей в лицо целую россыпь запахов.

— Что там? — Лаю беспокойно вгляделся в темноту и нахмурился. После суровой зимы волки подошли совсем близко к человеческому жилью, и люди старались не ходить в одиночку вечерами. Но их все-таки было двое. Значит, вышедших на охоту зверей намного больше, чем двое.

— Ночные гости, — Сее беспомощно оглянулась назад и тихо вскрикнула: прямо за их спинами возник серый силуэт, который неспешной рысцой приближался к замершим на дороге людям.

Лаю поудобнее перехватил крепкий посох, который нес в руках: короткий поясной нож вряд ли был серьезным аргументом в данной ситуации, а носить какое-то другое оружие запрещалось.

— Отходим к деревне, — отрывисто скомандовал он, — если все-таки бросятся — беги. Я знаю, когда захочешь — сможешь обогнать даже ветер.

Они медленно двинулись по дороге, сопровождаемые безмолвным серым караулом. Зверей становилось все больше, будто кто-то специально согнал сюда все окрестные стаи.

— Бесполезно. Их вполне хватит на двоих, — голубые нити будто сами собой лезли под руки, намекая, что уж она-то точно сможет избавиться от всех зверей разом. Волки еще не научились отращивать крылья. Но Аше Сее прекрасно знала, что сил у нее хватит только на себя. Вой раздался откуда-то спереди, взметнулось вверх серое тело, а за ним еще и еще одно. Голубой свет перед глазами стал ослепительно нестерпим. Холод. Скрипящий снег и потрескивающий лед. Темная вода и выскальзывающая из хватки ладонь. Конец посоха ловко ткнулся в живот одного хищника, описал полукруг и задел второго. Третий ударился в плотную стену голубоватых нитей. Потоки воздуха быстро вращались вокруг них, срывая и поднимая в воздух старую траву, комья грязи и подошедших слишком близко зверей.

— Идем к деревне, — Сее с трудом вытолкнула слова сквозь зубы: нужно было тщательно следить за дыханием, а разговоры в этом деле только мешали. И она точно не готова сейчас отвечать на какие-либо вопросы. К счастью, Лаю вопросов задавать и не стал, только подхватил крепче под локоть, помогая идти. Волки сопровождали их практически до околицы.

 — Я, конечно, догадывался, но… — Лаю нервно переплел пальцы и как-то странно дернул плечом, устраиваясь на лавке.

— Что «но»? — Сее уселась на табурет, потом вскочила, меряя шагами комнату: оставаться неподвижной оказалось слишком тяжело. Чтобы чем-то занять руки, она принялась греть воду для чая и смешивать травы.

— Ты даже лучины в руки не взяла, — голос Лаю разлился холодком по спине, заставив замереть на месте: Аше Сее прокрутила в голове свои последние действия и поняла, что совершенно потеряла осторожность  — огонь она зажгла, привычно закрутив вместе пучок желтых нитей, спавших в углях.

— Я… — она повернулась, лихорадочно придумывая хоть какое-то оправдание, но в результате только покачала головой и прижалась спиной к печи, обхватив себя руками. Лаю ничего не говорил, только молчаливо рассматривал Сее так, будто видел в первый раз.

— Это из-за того обруча, да? Ты соврала, когда сказала, что продала его.

— Что? — Аше Сее только сейчас почувствовала, что тонкие белые нити, скрывавшие диадему, распались.

— Он появился, когда ты… подняла тот Покров. Вспыхнул камнями и стал видимым.

— Не из-за него, — Сее покачала головой: сейчас она знала точно, что это было с ней всегда. Диадема всего лишь помогла. Подтолкнула к тому, что и так составляло ее суть.

— Почему ты все еще здесь? Сее, ты же знаешь закон. Хотя теперь я не удивлен, что замуж ты так и не вышла.

— Ты нашел прекрасное время, чтобы говорить о всякой ерунде, — Аше Сее тихонько выдохнула, ощущая, как образовавшийся в груди ледяной ком немного распустился.

— У тебя вода выкипает. И ты не ответила. Тан отмечает угодных ему особым благословением, и благословенные должны служить ему каждым вздохом своим, — процитировал Лаю строчки Завета. — Почему ты не отправилась в Обитель Духовных Сестер, когда почувствовала это?

Сее отвернулась: закипевшая вода дала ей немного времени для того, чтобы под простые и привычные движения обдумать ответ. Чай заваривался и распространял по кухне сладковатый аромат яблок и меда. Аше Сее позволила себе медлить, пока расставляла чашки на столе, а потом заговорила.

— Я испугалась. Ты же помнишь, что случилось с Дае? Я просто испугалась и ничего больше, — о своей уверенности в том, что ее сила не имела ничего общего с благословениями, Сее не сказала ни слова. Она за эти годы успела посмотреть и на Духовных Сестер, и на благословенных Иерархов. Они ощущались… иначе. Их сила всегда была огнем и сладкой патокой, медом и полевыми цветами на разогретом солнцем лугу. В них не было ничего от холодного звона ветров или острых пламенных нитей.

— Помню, — Лаю не мог не помнить: он был старше Сее, но Дае всегда возилась с ним намного больше, чем с сестрой. Сее отчаянно ревновала тогда, в детстве. И помнила, как изо всех сил желала, чтобы Лаю куда-нибудь провалился. Холод. Трескающийся лед и выскальзывающие из хватки руки. Глупые детские мысли. Лаю был единственным, кто утешал ее, когда Сее плакала, и единственным, кто не захотел забыть о том, что Дае когда-то существовала на свете. Принимающая Обет Духовных Сестер лишается своего лица и имени. Аше Сее была совсем не уверена в том, что их сестра успела его принести. Но даже Обет ничего не изменил бы.

— Ты… не расскажешь?

— Сама расскажешь, если захочешь. Да и… слухи расходятся, ты же знаешь. В Шафе уже несколько лет говорят о предсказательнице из наших мест.

— Все равно… обещаешь?

— Обещаю. И поставь чайник, наконец. Или ты собираешься вылить кипяток мне на голову?

421 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— Сее! — голос настиг ее на улице, но оборачиваться Аше Сее не стала, продолжая методично снимать белье с веревок и складывать в корзину: ветер рассказал о том, что Лаю здесь, стоило ему въехать за околицу.

— У тебя такой вид, будто несотворенного увидал, — только и заметила она, поудобнее перехватывая корзину и направляясь в дом.

— В Шафе большой праздник, — Лаю пригнулся, чтобы не зацепить головой притолоку, и неодобрительно глянул на висевшие над дверью длинные бело-голубые ленты. Налетевший порыв ветра насмешливо зазвенел спрятанными под ними колокольчиками.

— Благословенная Сестра Тае несет исцеляющий свет Тана страждущим. Говорят, что она обойдет все деревни вокруг Шафа.

— Вот как. — Сее осторожно поставила корзину на лавку и обернулась. Странное предчувствие накатывало запахом луговых цветов.

— Я слышал, как она спрашивала о том, правдивы ли слухи о предсказателях. Может быть… тебе стоит навестить нашего дядюшку в Эл?

Запах цветов стал нестерпимым. Он ввинчивался в мозг, прорастал лозой под кожей. На его фоне практически не ощущалась колючая синева и расплавленный мед.

— Поздно, — Аше Сее покачала головой. Она не сомневалась, что если Сестра Тае спросит — ей укажут правильный дом раньше, чем она закончит вопрос. Любая деревня будет гордиться тем, что вырастила благословенного.

Случилось это в те далекие времена, когда всеми землями от моря до моря правили Белые Короли. И вот родилось у одного из Белых Королей семь сыновей. Всем они хороши были: и умом, и лицом, и характером. Долго думал Белый Король и не мог все решить, кому же из семерых отдать свое королевство. И тогда решил он проверить, какие же из сыновей выйдут правители. Разделил он свои земли и раздал сыновьям, наказав править мудро и справедливо, а сроку дал год и один день, и чье королевство к тому дню самым счастливым будет, тот и станет новым Белым Королем. Разошлись сыновья по выбранным землям, и каждый стал править по своему разумению.

Первый, названный Красным, повелел пахать землю и сеять хлеб, сам за соху стал. А когда пришли в его земли ветра и нахлынули твари из далеких земель — выстроил подземный город и стал жить там со всем народом своим да так и сгинул, боясь на свет показаться.

Второй, названный Рыжим, повелел ловить рыбу и строить могучий флот, чтобы плавать к далеким землям и искать диковинные вещи, но вышли воды из берегов, обрушилось небо дождями, и поглотило его вместе со всей землей и людьми.

Третий, прозванный Желтым, ушел в пустынные земли и повелел народу своему прокладывать торговые пути и охранять их, а сам ночами выходил в пустыни с избранными людьми своими, грабил богатые караваны, тем и жил, пока соседи не объединились и не сожгли желтые земли великим пламенем.

Четвертый — Зеленый король, был тих и милосерден, и каждому в его дворце приют находился и доброе слово. Любил его народ, и правил бы он долго, да пришли соседи из далеких земель дань требовать. Вышел к ним Зеленый да отдал свое королевство вместе с короною, лишь о милосердии попросил. Так и исчезло зеленое королевство.

Пятый выбрал своим цветом Голубой. Невероятным гордецом был, повелел построить город, что будет выше, чем любая башня. Построили город, поднялся он вместе с Голубым королем прямо к звездам, да и рухнул, ибо не след людям выше звезд подниматься.

Шестым был Синий король. Не нравилось ему на троне сидеть, все умыслов боялся, ибо знал мысли и желания каждого, кто в его королевстве был. Закрыл он глаза себе, заткнул уши да сгинул. И не нашел его никто. Может, и бродит до сих пор где-то.

Седьмой же, Фиолетовый, знал все, что было и что будет. Не поехал он в дарованные земли, а дождался, пока разъедутся братья его, и рассказал отцу, что с каждым из них будет. Горе великое Белым Королем овладело, а пока предавался печали он, Фиолетовый забрал корону и стал править всем.

Северная народная сказка

421 г. Р.Э., Льятта, окрестности Шафа

— Я счастлива принимать вас в своем доме, — улыбка застыла на губах, будто приклеенная. Аше Сее накрывала на стол, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за гостями. Диадему она предусмотрительно спрятала в спальне и теперь изрядно нервничала, замечая, как один из иерархов то и дело вскидывает голову, странно ведет носом и периодически смотрит точно в том направлении, где, отделенная от них двумя бревенчатыми стенами, лежала диадема.

В том, что Духовная Сестра и сопровождающие ее иерархи выбрали именно ее дом, не было ничего странного: Аше Сее жила одна, а дом от родителей ей достался большой, две семьи могли бы разместиться и не тесниться. Но все-таки она готова была увидеть дурной знак в каждом таком совпадении. Никаких вопросов Сее пока не задавали, но слишком пристальный взгляд Духовной Сестры, который ощущался даже сквозь вуаль, казался подозрительным.

— Благословенна будь, — Сестра Тае склонила голову в ответ, и Аше Сее снова почувствовала это: тягучий аромат цветов и растекающийся по костям мед. Резко захотелось выйти на улицу и вдохнуть воздуха. Трапеза прошла в молчании.

Присутствие человека за спиной Аше Сее чувствовала очень четко, пусть даже в этот раз ее подвел слух и шагов она не услышала, но аромат цветов и меда не заметить было никак нельзя. Сее подавила дрожь в руках и продолжила размещать катушки льняных ниток на большом ткацком станке.

— Когда я спросила, где мне остановиться, мне сразу указали твой дом. Сказали, что он овеян особым благословением Тана.

— Жители слишком добры ко мне. Возможно, в память о матушке — она знала толк в травах и многих здесь смогла поставить на ноги, — без диадемы Сее чувствовала себя голой и беззащитной, но носить ее сейчас в присутствии иерарха, наделенного благословением поиска, было бы опрометчиво. Она чуть ослабила раму станка, закрепляя на ней нити основы, потянула винты, фиксируя натяжение — здесь важно было не ошибиться, чтобы будущая ткань не порвалась в самый неподходящий момент.

— Ты не занимаешься травами?

— Нет, матушка достаточно хорошо обучила в свое время Сааши Нае, теперь люди ходят к ней.

— А у тебя спрашивают, когда будет дождь.

Аше Сее пережала винт, и нить с тихим щелчком оборвалась. Она ослабила раму и стала перетягивать нити заново.

— Люди часто говорят друг с другом о погоде.

— Ты боишься. — Сее услышала тихий шорох ткани, а потом практически ощутила затылком чужое дыхание. — Почему?

— Я люблю свою жизнь такой, какая она есть. — Аше Сее заставила себя продолжать работу и не отвлекаться.

— Я понимаю. Все мы когда-то страшились перемен. Но в этом наш долг — использовать дарованный талант во благо. То, что ты делаешь — хорошо. Мы слышали достаточно о том, что люди говорят о тебе. Давно говорят. И мы ждали, что ты придешь к нам. И осознаешь ты этого или нет, но ты уже следуешь Обетам. Твоя душа сама ведет тебя к ним.

— Тогда зачем что-то менять?

— Ты сможешь достичь большего. Любой талант нуждается в огранке. Когда будет дождь? — вопрос прозвучал резко, будто щелчок кнута.

— Не знаю. Это… приходит само, — ложь сорвалась с языка легко, лишь слегка царапнув горло. Облака были далеко, и ветры не спешили гнать их в эту сторону. Но изменить ветер сейчас будет легко.

— Ты научишься контролировать себя. Чувствовать то, что ты сама хочешь, по своему усмотрению. Увидишь всю Иерархию. Покинешь пределы своей деревни и сможешь коснуться всего мира.

— Если пройду ваше Посвящение. — Катушки с нитями занимали свои места, Сее располагала их так, чтобы выткать просто бело-голубой узор.

— Не прошедшие Посвящение — редкость и горе для всех нас. Вряд ли ты окажешься в их числе. Шаю говорит, что ты сильна.

— Вот как, — Сее показалось, что ее с головой окунули в прорубь. Что еще он мог ощутить? — Насколько слаба оказалась Аше Дае?

— Аше Дае, значит. А я-то думала, почему мне показалось знакомым твое имя. Я помню ее. Мы все — помним. И она не была слабой.

— Тогда почему?

— Это дела Духовных Сестер. Если хочешь — в Обители ты услышишь эту историю. Подумай. И подумай о том, что значит не следовать закону.

Аше Сее нажала на педаль, и станок тихо зажужжал, сплетая первые нити будущего полотна. Ей было о чем подумать, а работа всегда успокаивала.

— Что вы здесь делаете? — открывая дверь собственной спальни, Аше Сее совершенно не рассчитывала увидеть там иерарха Алве Шаю. Ее взгляд быстро метнулся по комнате, но Алве Шаю стоял слишком далеко от тайника с диадемой, да и тяжелый сундук, его прикрывавший, не выглядел так, будто его только что передвигали. Впрочем, Сее вообще не была уверена, что его под силу поднять одному человеку — сама она едва справилась, призвав ветры.

— Уже ухожу, — иерарх примирительно поднял руку, — дверью ошибся, — он улыбался, но улыбка его Аше Сее совершенно не понравилась — слишком холодны были синие, будто застывшие глаза. Алве Шаю шагнул вперед, и рука его легла поверх ее на дверной ручке. Ногти больно впились в запястье. — Я знаю, сестра Тае отличается невероятной добротой и терпением, но я все же не советовал бы им злоупотреблять. Правильный выбор — это такая вещь, которую лучше делать самостоятельно, а не под влиянием обстоятельств.

— Спасибо за совет, — Аше Сее нашла в себе силы улыбнуться и почтительно поклониться.

— Благословенны будьте, — руки иерарх еще не отнял, и Сее очень ясно увидела и почувствовала это: холодная синеватая волна родилась у переносицы, вспышкой пробежала по всему телу и перешла к ней там, где руки соприкасались. Внутренности будто заморозило и тут же обожгло. Аше Сее стояла ровно, судорожно вцепившись в дверную ручку и очень надеялась, что не упадет после того, как иерарх ее отпустит.

— Что ты решила?

Иерархи и Духовная Сестра уезжали завтра на рассвете, а они с Лаю сидели на скамейке в небольшом саду, если три несчастные яблони можно назвать садом.

— А что я могу решить? На самом деле, выбора нет, — Сее грустно улыбнулась. Если слова Сестры Тае еще оставили у нее какие-то иллюзии, то разговор с иерархом их развеял окончательно: Канцелярия никогда не выпускала благословенных или тех, кого считала таковыми, из своих цепких рук.

— Ну… может, оно и к лучшему, правильно?

— Может быть, — спорить не хотелось совсем. Аше Сее запрокинула голову вверх и посмотрела на звезды, гадая, есть ли среди них те, что приходили к ней во снах. Сможет ли она когда-нибудь дотянуться до всех семи?

421 г. Р.Э., Льятта, окрестности озера Льяо

Большой паланкин, который тащили быки, мерно покачивался. Аше Сее сидела на груде подушек и изо всех сил старалась держать спину ровно и не выдать того, как бешено колотилось ее сердце. Диадема привычно холодила виски, но на поддержание скрывающего ее плетения приходилось тратить чуть ли не в два раза больше сил, чем обычно. Оставить ее в вещах Сее никак не могла: была уверена, что Алве Шаю в этом случае сразу до нее доберется. Он не производил впечатления человека, которого отпугнет необходимость рыться в чужих вещах.

— Ты хочешь о чем-то спросить, дитя мое? — Духовная Сестра Тае не сняла вуаль даже в собственном паланкине. Запах цветов и меда легким ореолом окутывал ее и, как внезапно осознала Аше Сее, не менялся с того момента, как она увидела Сестру в первый раз. За это время запах того же Алве Шаю успел несколько раз пропасть, вспыхнуть снова, ослабнуть и чуть ли не полностью поменяться. Кажется, Сестра Тае не лгала, когда говорила, что в Обители могут научить контролю: Сее по себе знала, как тяжело удерживать силу в строго очертанных границах.

— Вы можете рассказать мне о Посвящении? Хоть что-нибудь.

— Ритуал не открывают посторонним, но, думаю, кое-что я могу рассказать. Просто чтобы развеять твои страхи. Посвящение — это твой символический путь к Тану. Ты идешь к нему, оставив позади все, что связывает тебя с прошлой жизнью, вверяешь ему себя целиком и полностью, ибо только он станет твоим проводником в грядущем. Ты открываешь себя Тану, а Тан открывает тебе себя. Это немного похоже на благословение, только намного… полнее.

Аше Сее слушала внимательно, стараясь уловить за словами конкретные действия и понять, чем же это Посвящение может ей грозить. Благословения Сее откровенно не нравились, доставляли определенный дискомфорт, но все-таки в них не было ничего, с чем нельзя было бы смириться или побороться. Намного сильнее ее внимание зацепили совсем другие слова.

— Подождите. Что значит «оставить позади все, связывающее с прошлым»?

— В знак отказа от прошлой жизни сожгут твою одежду и лишат тебя имени. Настоятельница отслужит молебен, как если бы ты умерла. Но это не по-настоящему, — успокоила ее Сестра Тае. Или это она думала, что успокоила.

— А… в чем я тогда буду проходить ритуал, если одежду — сожгут?

— Облаченная в солнечный свет, в знак, что тебе не надо иной защиты, кроме Руки Тана. Не бойся, мужчин в Обители нет, — Сестра Тае тихо рассмеялась.

— Ясно, — Сее медленно кивнула. И куда она денет диадему на время этого ритуала? Оставит на себе? Каждый раз, когда она слышала благословение, приходилось прилагать очень много сил, чтобы удержать скрывающие плетения под контролем: чужая сила будто норовила сорвать все лишнее, отличающееся от нее. И если это Посвящение — более сильное благословение, то… скорее всего, никакую защиту на нем удержать не получится. И Аше Сее совершенно не хотела думать о том, что случится, если диадему найдут в ее вещах. Впрочем, кого она обманывала — больше всего на свете Сее не хотела расставаться с диадемой даже на секунду.

Время стремительно утекало сквозь пальцы. Аше Сее уже знала, что всего через пару дней они достигнут озера Льяо и Обители. С каждым часом удерживать маскирующие плетения становилось все труднее, с каждым шагом быков по спине отчетливее расползался липкий страх, с каждым мгновением ей казалось, что взгляды Сестры Тае и Алве Шаю делаются все более пристальными. И если последнее еще можно было счесть игрой воображения, то ощущение приближающегося солнца было совершенно реальным. Аше Сее видела, как Алве Шаю расправляет плечи, стремясь вдохнуть как можно больше воздуха, как Сестра Тае все чаще смотрит на север и неосознанно тянется туда, будто цветок, поворачивающийся головкой к солнцу. В какой-то момент Сее и сама стала это ощущать, вот только если ее спутникам с каждым часом становилось легче, то на ее плечи словно опускалась невидимая тяжесть. Все более отчетливым делался запах цветов и меда, и Аше Сее начала задумываться о том, что в самой Обители она рискует попросту задохнуться. Ей нужен глоток свежего воздуха.

На привал небольшой караван остановился уже в сумерках. Люди сноровисто и без лишней суеты разбивали лагерь, разжигали костры. Аше Сее медленно и осторожно отошла под сень деревьев, пользуясь тем, что никто на нее не смотрит. Во всяком случае, ей так казалось ровно до того момента, как Алве Шаю будто из ниоткуда возник за ее спиной.

— Прогулки в темноте могут быть опасны, — тихо заметил он. Аше Сее показалось, что синие глаза самую чуточку светились в полумраке.

— Волки вряд ли рискнут приблизиться к лагерю, где столько людей, — Сее бесхитростно улыбнулась.

— Но с ними могут возникнуть проблемы у тех, кто отойдет от лагеря слишком далеко. Темнота… коварная дама.

— Я не боюсь заблудиться. Костры светят достаточно ярко.

— На этот счет можешь не беспокоиться. — Алве Шаю оттолкнулся от дерева, на которое опирался до того, и приблизился вплотную, так что она снова почувствовала холодные синеватые отголоски его силы. — Такой, как ты, в этих лесах не заблудиться. Я найду тебя быстрее, чем темнота успеет стать действительно опасной.

— Это внушает… успокоение. Я не буду отходить далеко, — Аше Сее улыбнулась и опустила глаза, с трудом успокаивая собственную силу: горячая волна родилась где-то в районе солнечного сплетения, поднялась по горлу вверх, и Сее казалось, что стоит ей самую чуточку поддаться эмоциям, и она задышит огнем не хуже, чем сказочный дракон.

— Полагаю, ужин уже готов. Не стоит отказываться от трапезы. — Алве Шаю обогнул ее и двинулся обратно к кострам. Аше Сее помедлила несколько мгновений и пошла за ним, напоследок оглянувшись на темную стену деревьев.

Ночной лагерь спал. Аше Сее лишь слышала, как изредка перекликаются часовые. Она вжалась в тонкое одеяло, медленно растягивая маскирующее плетение с диадемы на всю себя, а потом, стараясь быть как можно тише, соскользнула со своего места и выбралась из шатра. Скорее всего, она смогла бы без труда покинуть лагерь, вот только Алве Шаю был совершенно прав — он найдет ее быстрее, чем она успеет уйти достаточно далеко. Как быстро он почувствует, что в лагере стало на одного человека меньше? Впрочем, если задуманное удастся, ни Алве Шаю, ни кому-либо другому будет не до поисков.

Аше Сее остановилась в тени шатра и закрыла глаза, прислушиваясь не столько к окружающим звукам, сколько к чему-то внутри себя. Ее дыхание замедлилось. Она чувствовала, как воздух призрачными белыми нитями входит в легкие, разносится вместе с кровью по всему телу, возвращается обратно и снова смешивается с окружающим миром. Белые нити пронизывали ее саму, весь мир вокруг, скользили, ласкали легким ночным ветерком, в котором белое переплеталось с голубым, поднимались вверх теплыми потоками, туда, где по ним скользили белые кучевые облака, опускались обратно, рождая ночную прохладу. Аше Сее скользила вслед за ними, чувствуя, как пальцы будто сводит от холода. Там, наверху, всегда было намного холоднее, а нити превращались в тугие голубые канаты. Неярким голубоватым светом вспыхнули камни диадемы, разом расширяя ее восприятие и помогая дотянуться так далеко, как это только возможно. Туда, где над холодным морем поднимались вверх неощутимые капельки воды. Они собирались в облака, которые ленивый ветер гнал куда-то в сторону Сиа. Аше Сее зацепила тяжелые голубые потоки ветра, разворачивая их в другую сторону. Это было похоже на попытку повернуть руками мельничный жернов. Нити сопротивлялись, но потом что-то будто сдвинулось, и Аше Сее едва удержала раскручивающиеся ветряные потоки. Будто выбила опору из плотины. В лицо дохнул первый поток ветра. Где-то там, высоко, что-то необратимо менялось, смещалось, а стремительные потоки ветра гнали со всех сторон облака. Над лагерем закручивалась тугая воронка воздушных потоков. Мгновение — и на землю упали первые капли ледяного дождя. Но этого недостаточно. Совершенно недостаточно. Желтые нити стремились на свободу, они причудливо переплетались с голубыми, и Аше Сее сама не представляла, что у нее может получиться в итоге. Она никогда раньше не пробовала смешивать нити. Желтоватые искры побежали по голубым нитям, Сее почувствовала, как у нее разом закололо в груди и стало нечем дышать, что-то мучительно и болезненно проталкивалось на свободу, искало выход. Облака вспорола молния. Она вспыхнула и ударила прямо в центре лагеря вместе с сорвавшимся с губ Аше Сее криком. Дышать вдруг стало удивительно легко.

Молнии били одна за одной, смешивались с льющимися на землю потоками воды и завывающим ветром, срывающим шатры. Аше Сее зацепила голубые нити, столько, сколько смогла, завязывая их в неряшливый узел прямо над лагерем. Им придется потрудиться, чтобы усмирить ветер. Или ждать, пока плетение распадется само. Ждать больше было нельзя. Аше Сее рванулась в сторону ровно за мгновение до того, как рухнул главный шатер, прямиком в чудом не погасший костер. Пламя взметнулось вверх, освещая разбегавшихся во все стороны людей. Сее легко проскользнула между ветряными потоками и скрылась среди деревьев. Вокруг рвались вверх и бесновались голубые нити, она подхватила их, позволяя поднять себя в воздух. Посмотрим, как ты сможешь пройти по следу в небесах, Алве Шаю.

Когда-то давно в далеких восточных землях жил дракон. И, как всякий порядочный дракон, хранил он сокровище. Но это был необычный дракон, и сокровище у него было самое удивительное из всех. Восточный дракон хранил в своих горах солнце. Долго хранил он свое сокровище вдали ото всех, а мир дрожал от холода и страха темноты. Собрались однажды люди и пошли к дракону, принесли ему великие дары: костяные гранаты из подземных садов, сладкое яблочное вино с далеких островов, рубиновую корону из пламени, изумрудную чашу с живой водой, алмазные колокольчики, в которых танцевал ветер, сапфировое зеркало, открывающее истину, и глаза, выкованные из аметистов, которые могли видеть прошлое, настоящее и будущее. И стали просить дракона отпустить солнце на волю, дать ему светить людям, согреть земли и изгнать страхи. Согласился дракон, выпустил он солнце на волю, но наказал возвращаться в его пещеры. Так и повелось — днем солнце освещало мир людей, а ночью спускалось в логово дракона и светило ему одному. И все счастливы были.

Кроме Озерного змея, что жил в черном замке, полном теней, на берегу большого озера. Не заглядывало солнце в его земли, ибо так темны они были, что даже его свет не мог пробиться сквозь теневые завесы. Змей отчаянно завидовал всем, кто видел солнечный свет, и решил украсть солнце для себя одного. Расставил он по всем землям ловушки — башни из черного стекла, что ловили солнечные лучи и не выпускали обратно. Солнце над миром взойдет, бросит свои лучи вниз, обогреет, а обратно они к нему не возвращаются — все в стеклянных башнях оседают. Ослабело солнце, тускло светить стало, воспользовался этим Змей, дождался момента, когда из пещеры дракона оно подниматься будет, проглотил и спрятался в черном своем замке на берегу озера. Так и не было солнца над миром, пока великий кузнец Арук не сковал из сердец семи королей новое, но это уже совсем другая история.

Льяттская народная сказка

422 г. Р.Э., провинция Ша, окрестности реки Элзи

Тихо потрескивал небольшой костерок, надежно скрытый в небольшой яме. Он практически не дымил, и вряд ли посторонний наблюдатель разглядел бы его, пока не подошел вплотную. Аше Сее бросила в огонь очередную ветку и поплотнее закуталась в плащ. Наверное, она представляла собой весьма странное зрелище: осунувшаяся женщина со спутанными грязными волосами в старой залатаной одежде, но со сверкающей диадемой на голове. Но вокруг на многие метры не было ни одного человека, который мог бы что-то сказать по поводу ее облика. Пока не было. Аше Сее была уверена, что если задержится на одном месте дольше, чем на несколько дней — лес снова наводнят поисковые отряды. Как же она устала убегать.

Тогда, уже практически год назад, все казалось намного проще. Тогда она думала — стоит только оказаться подальше от озера Льяо и иерархов — и все наладится. Нет, конечно же, ничего не будет как раньше, но она сможет уехать куда-нибудь и начать все сначала. Засыпая в какой-то лощине, Аше Сее готовилась встретить новый день с улыбкой. Но реальность оказалась совсем иной. Она не знала, что именно затронула в ночь своего побега, но зарядившие на следующий день дожди превратили лес в самое настоящее непролазное болото. Вслед за дождями налетели ледяные вихри. Погода сходила с ума, касаться ветряных нитей Аше Сее и вовсе не рисковала — любое, даже самое незначительное действие грозило превратиться совсем не в то, что можно было ожидать. Хорошо еще, что с желтыми нитями все осталось в порядке и она могла разжечь при необходимости костер и как следует просушиться и согреться.

Конечно же, возвращаться назад было бы величайшей глупостью — Аше Сее понимала, что дома ее ждут и предстоящая встреча ее точно не порадует. Таким же неразумным представлялся уход в Шаф. Но нигде в другом месте она никогда не бывала, да и представляла весьма смутно, что находилось за пределами родных земель. Затеряться с ее внешностью среди льяттцев не получилось бы при всем желании, а на севере Сее мгновенно выдал бы льяттский выговор, на который северяне до сих пор морщились так, будто слышали отборные ругательства. Единственным местом, где ни ее внешность, ни ее говор не вызвали бы вопросов, оставался Энр. Большие портовые города собирали людей со всей Иерархии, и там никто не удивился бы сочетанию северной внешности и льяттского говора. Но до Энра еще предстояло добраться.

Первая же попытка подняться в воздух закончилась тем, что Аше Сее унесло значительно западнее, чем она хотела, и чуть ли не размазало о стены Святого города Тан. От идеи затеряться в столице Сее отказалась, не успев и приблизиться к городским воротам — Святой город давил намного сильнее, чем Обитель Духовных Сестер. Аше Сее опасалась, что в его стенах она не сможет сделать и вдоха. Но все-таки тогда она совершенно не думала о том, что у нее могут быть преследователи.

После сумасшедшего ночного полета Сее едва нашла в себе силы, чтобы забиться в какую-то нору между корней. Она смутно представляла, где именно находится и как далеко сумела улететь от лагеря — силы оставили ее слишком быстро, а взбесившийся ветер совершенно не желал подчиняться.

Сколько она проспала, Аше Сее не знала, но разбудили ее раздавшиеся совсем близко голоса. Она открыла глаза и замерла, молясь про себя, чтобы неизвестные прошли мимо. Но голоса раздались совсем близко, а потом чья-то тень накрыла ее убежище. Сее судорожно подняла голову и встретилась взглядами с Алве Шаю.

— Выбирайся! — Он выглядел потрепанным: темные волосы всклочены, глаза покраснели, а на скуле багровел большой синяк. Но разозленным не выглядел, да и руку ей протягивал вполне мирно.

— Быстрее, — поторопил ее Шаю, и Аше Сее как в забытье ухватилась за его руку, позволяя вытащить себя наружу, — далеко забралась. Но, впрочем, после этого кошмара все разбежались, — он недовольно фыркнул, — никогда не видел, чтобы такое творилось с погодой.

Алве Шаю повернулся к ней спиной и пошел вперед, явно не сомневаясь, что она за ним последует. Сее стояла на месте. Голова ощущалась непривычно легкой, и она поняла, что диадема так и осталась под корнями.

— Аше Сее? — иерарх оглянулся, пристально глядя на нее. «Сейчас или никогда», — мысль стремительным током крови стучала в висках. Сее увидела, как глаза Алве Шаю изумленно расширяются, а в следующую секунду его снесло воздушным потоком в сторону. Потоки ветра дергались, метались между стволами деревьев, обрывали листья и срезали ветки. Аше Сее этого уже не видела: прижав к груди диадему, она убегала.

Едва слышный треск выдернул Аше Сее из воспоминаний: потоки воздуха, натянутые, будто льняные нити на ткацком станке, кто-то зацепил. Близко. Она вскочила, взмахом руки затушив костер и вернув на место поднятый дерн, и выбралась из лощины. В нескольких шагах мирно пощипывала траву лошадь в попоне, украшенной знаками иерархов. Аше Сее вскочила в седло и направила животное в сторону, противоположную той, с которой услышала треск. Легкий поток ветра вслед за ней выравнивал травинки и возвращал на место потревоженные ветки. Сейчас все это казалось привычным действием, а тогда, год назад, Аше Сее долго не могла понять, как ее нашли во второй раз. Было странно, что они провозились так долго, по ее следу не смог бы пройти разве что слепой.

Но все-таки она еще на что-то надеялась, пока, выбравшись в крупный поселок на границе с Ша, не наткнулась на объявление о розыске. С простого грифельного рисунка на Аше Сее взглянуло ее собственное лицо. Но все-таки проблемы с погодой помешали не только ей: Аше Сее смогла выиграть для себя несколько месяцев относительного покоя, вот только быстро поняла, что бежать куда-то одинокой женщине, не имеющей в кармане ни гроша — очень непростое занятие. В маленьких деревнях чужачку встречали враждебно, а затеряться в крупных поселениях никак не получалось: очень быстро находился кто-нибудь, кто обнаруживал ее сходство с распространяемыми всюду рисунками. Однажды она так чуть не попалась.

Аше Сее уже вторую декаду работала в небольшой таверне: за мытье полов, посуды и прочую мелкую работу хозяйка раз в день выставляла ей обед и платила несколько ках. Не очень много, но это точно было лучше, чем ночевать под кустом и есть кислые недозрелые ягоды. Из общей залы доносились голоса, Сее не обращала на них внимания, хотя краем уха отметила, когда шум вдруг практически затих. Со стороны зала раздались тяжелые шаги, совершенно не похожие на поступь хозяйки, а в окне кухни, выходящем во внутренний двор таверны, мелькнул кусок красного плаща. Тарелка замерла в руках Сее, и она метнулась к задней двери, которая открылась ей навстречу. Несколько мгновений она смотрела на незнакомого человека в плаще старшего иерарха Тан, а потом потоки воздуха сами сплелись в нечто вроде невидимого кулака и ударили мужчину в грудь. Аше Сее увидела, как вокруг него вдруг вспыхнуло золотистое сияние, которое уплотнилось там, куда пришелся ее удар. Сее показалось, что она с размаха врезалась в каменную стену, а потом ее собственный поток отразился и отшвырнул Аше Сее назад. Зазвенела сбитая расплетающимся ветром посуда. Сее еле успела уплотнить воздушные потоки за спиной, так что удар о стену получился мягким.

— Аше Сее? Вас разыскивает Канцелярия Иерархов. Прошу вас не оказывать сопротивления и поехать с нами. Канцелярия хочет задать вам несколько вопросов по поводу инцидента у озера Льяо.

— Я не… — договорить, что она совсем не Аше Сее и господин старший иерарх обознался, она не успела: узнала во втором человеке, вошедшем со стороны общей залы, Алве Шаю. В руках его была диадема, которую Сее оставила в выделенной ей каморке.

Аше Сее показалось, что мир вокруг нее покачнулся, а время замедлилось. Мысли вдруг стали удивительно четкими и ясными. Она видела, что перед старшим иерархом все еще плывет тот золотистый щит, который не позволял коснуться ее, но он немного сдвинулся в сторону, так что теперь можно было проскользнуть в дверь, если, конечно, удастся отвлечь иерарха на что-нибудь. На полу тлели угольки, высыпавшиеся из очага несколькими секундами ранее. Желтые нити обрели плотность, взметнулись вверх языками пламени, которое мгновенно охватило край широкого плаща иерарха. Аше Сее не стала терять времени: пока оба иерарха отвлеклись на горящую одежду, она метнулась вперед, выхватив потоком воздуха диадему из рук Алве Шаю, и вылетела во двор. Вокруг таверны уже собрались люди. Сее заметила привязанную у забора лошадь одного из иерархов и тонким потоком ветра рассекла повод, взлетела в седло, помогая лошади совершить невозможное — перепрыгнуть через двухметровый забор, и практически полетела вниз по улице. Что именно кричали ей вслед, Аше Сее уже не слышала.

Наверное, именно после того раза Аше Сее почувствовала, что охота идет всерьез. Хотя, может быть, все дело было в нормализовавшейся погоде. В одном она была уверена: преследователи прекрасно поняли, что направляется она именно в Энр, и теперь методично отрезали пути в выбранном направлении, заставляя снова смещаться на север, к Льяо и Святому городу Тан. Появляться на людях становилось с каждым днем все опаснее: к объявлениям о розыске прибавились объявления о награде, и Сее казалось, что люди жадно вглядываются в каждую въезжающую в деревню или город женщину. В последний раз ей пришлось перелететь через стену, чтобы раздобыть немного продовольствия, и то торговец очень пристально всматривался в ее лицо.

Ветер принес с собой запахи и знание, что преследователи уже обнаружили ее стоянку. Судя по тому, как целенаправленно они шли по следу — среди них был Алве Шаю. Иногда Сее казалось, что этот человек нацелен на нее, будто охотничья собака, натасканная на кровь. Стоило с ее пальцев сорваться хотя бы искорке силы — он находил ее. Возможно, если бы Аше Сее подавила это в себе, она смогла бы выбраться из кольца. Но как сделать это, не используя ни огонь, ни ветер, она не знала. Сее ударила лошадь пятками, заставляя бежать быстрее. Если след обнаружен, то шансов уйти тихо практически нет, и стоило надеяться только на скорость.

Через несколько часов Аше Сее осознала, что ее планомерно оттесняют на север. Кольцо сжималось. Она спешилась и сосредоточилась, пытаясь дотянуться как можно дальше — узнать, что же может ждать там, куда ее так настойчиво гонят. Тонкие потоки ветра устремились вперед, принося с собой целый ворох запахов и звуков. Издалека, будто эхо, до Аше Сее донеслись голоса. Они казались искаженными и нездешними, но уловить суть это не помешало. Засада. Сее снова забралась в седло и решительно повернула лошадь на восток, прямо навстречу одному из поисковых отрядов. Вряд ли они ожидают от нее чего-то подобного. Она всегда убегала, стремилась уйти от прямого столкновения.

Аше Сее потянула к себе потоки воздуха, связывая и переплетая их. Взлетать она пока не рисковала: воздушные потоки на высоте еще не успокоились окончательно, и, потревожив их сейчас, можно было снова испортить все на неопределенно долгий срок. Сее совершенно не хотела возвращаться к тому моменту, как она не могла позволить себе коснуться даже тончайшей белой нити. Но исказить немного воздух так, чтобы спрятать от чужих глаз их вместе с лошадью — это было вполне возможно. Жаль, что держать что-то такое долго и находясь в толпе никак не получалось: она могла стать невидимой, но все равно оставалась материальной.

С преследователями Аше Сее столкнулась на небольшой просеке. Растянувшись цепочкой, они быстрым шагом двигались на север, отсекая ей возможность выйти из кольца. Так они, наверное, считали. Сее заставила лошадь ехать шагом и заткнула потоком воздуха ей морду, чтобы не всхрапнула в самый неподходящий момент. Сердце колотилось где-то под подбородком, она двигалась медленно, изо всех сил стараясь не издавать ни звука. Обернутые воздухом лошадиные копыта не касались земли, Аше Сее перехватывала тонкие веточки, которые они могли задеть, и строила воздушную дорожку поверх камней, о которые лошадь рисковала споткнуться. Пот градом катился по спине, а пальцы до побелевших костяшек стискивали поводья. Получится или нет?

Иерарх, возглавляющий эту группу, поднял руку, цепочка остановилась. Аше Сее тоже замерла, не зная, чего ожидать в следующую секунду. Вокруг ладони иерарха возникло золотистое свечение.

— Именем Тана благословляю! — золотистое сияние распространилось во все стороны, омывая собой лес и столкнулось с ней. Аше Сее видела: там, где золотистое касалось бело-голубых нитей, возникали искорки, нити трещали, но держались. Иерарх вздрогнул и затряс рукой, будто эти искры вонзились в его кожу.

— Там! — он указал точно на нее, и Аше Сее ударила лошадь пятками, уже не заботясь о маскировке и желая только одного — достичь леса и затеряться среди деревьев. Совсем рядом свистнул арбалетный болт. Кто-то бросил лошадь ей наперерез, Сее дернула поводья, забирая левее и пригнулась к самой гриве.

— Не стрелять, идиот! — донеслось из-за спины. Она обернулась, оценивая расстояние до преследователей, а в следующую секунду лошадь как-то испуганно заржала, споткнулась, и Аше Сее выбило из седла. Она ласточкой перелетела через лошадиную голову и покатилась по земле, пытаясь хоть как-то уберечь голову. Со всех сторон доносились какие-то звуки, голова гудела от удара, а предметы в глазах упорно двоились.

Аше Сее поднялась на колени, держась рукой за голову. Прохладный металл диадемы успокаивал. Вокруг нее собирались люди, кто-то из них уже спешился и торопился приблизиться к ней, держа в руках веревку.

— Не подходите! — слова вырвались из горла хриплым карканьем. Глаза слезились, и весь мир казался каким-то нереальным.

— Спокойно! — чей-то властный голос заглушил все остальные звуки. — Мы не причиним вам вреда. Не нужно оказывать сопротивление. Нам просто нужно поговорить.

— Врешь, — слова человека неприятно царапнули горло. Она чувствовала в них фальшь. Кто-то шагнул ближе, Аше Сее снова увидела золотистое свечение, от которого вдруг запахло валерианой и ромашкой.

— Успокойтесь! — слова вливались в уши, пригибали к земле, будто замораживали изнутри. Навстречу им изнутри будто сама собой поднялась горячая волна.

— Не подходи! — собственный голос показался Аше Сее неожиданно высоким, а вместе со словами с ее губ будто сорвались искорки. Желтые нити протянулись по жухлой траве и вспыхнули. Кто-то с криком отшатнулся. Аше Сее медленно поднялась на ноги.

— Погасите пламя, — все тот же голос пытался навести порядок, но Сее его не слушала. Желтые нити танцевали вокруг, переплетались искрящимися змеями. Она слышала испуганное ржание лошадей, крики людей, но все это будто было частью какого-то совсем другого мира. В ее собственном остался только огонь. Он разгорался все сильнее, охватывал просеку и перекидывался на ближайшие кусты. Остро пахло дымом и горящей хвоей. Аше Сее вдохнула эти запахи полной грудью, радуясь, что они наконец-то вытесняют из ее легких запахи меда и цветов. Она медленно повернулась, и пламя расступилось перед ней, чтобы снова сомкнуться за спиной. Спотыкаясь, Аше Сее медленно шла на восток, оставляя за спиной пылающую просеку.

* * *

Холодная речная вода смывала с пальцев копоть. Аше Сее сидела на берегу и смотрела в бегущую воду, пытаясь разглядеть там свое отражение, но почему-то не видела ровным счетом ничего. Там, на объятой дымом и пламенем просеке, в ней будто что-то сломалось. Не было сил бежать дальше. Не было сил ровным счетом ни на что. Будто весь внутренний огонь остался там. Сее скорчилась на песке и обхватила себя руками: холод никак не хотел уходить из тела, и даже камни диадемы казались не такими яркими. Она закрыла глаза, чувствуя, как сон медленно затягивает ее в свои объятия.

Снежинки мягким одеялом покрывали искрящийся голубой лед. Она шла по нему босиком, но совсем не чувствовала холода. Или холод просто был в ней самой? Такой сильный, что снег по сравнению с ним казался теплым. Она шла все дальше и дальше и сама не знала, куда идет. Лед потрескивал под ногами, становился ломким и хрупким, она почти видела темневшую под ним воду. Во все стороны разбегались трещины, темная вода становилась все ближе, но она будто не замечала ее, не замедляла шаг и не сворачивала с выбранного пути, пока внезапно лед под ногами не проломился, и она с головой ушла под воду.

Невозможность вздохнуть разрывала легкие, что-то тяжелое тянуло ко дну. Она запрокинула голову вверх и увидела чью-то руку. Она отдалялась, а Сее не делала ни одной попытки, чтобы за нее зацепиться. Зачем? Зачем все это? Веки наливались тяжестью, а глаза закрывались.

— Сее! — чей-то крик взорвался в голове, заставил распахнуть глаза. Она лежала животом на опасно трещащем льду, а совсем рядом с ней кто-то бился в темной полынье. Она подтянула свое тело ближе, схватилась за протянутую руку, потянула на себя, помогая человеку поднять голову над водой, и с изумлением увидела саму себя. А лед вокруг трескался, ломался и увлекал снова в ледяную бездну.

Темнота вокруг казалась живой. В ней едва заметно мерцали огоньки, а где-то далеко слышалось журчание воды. Совсем рядом находилось что-то теплое. Она приоткрыла глаза и теперь смотрела, как хрупкие желтоватые нити обвивают запястья, вьются дальше, окутывая все тело и даря крупицы такого желанного тепла. Она протянула к ним руки и почувствовала приятную тяжесть чего-то горячего: на ее ладонях лежали два крупных рубина в железной оправе. Кажется, это были серьги. Тяжелые, старинные, они завораживали рубиновым блеском, который казался живым. Именно они распространяли тепло, и от них во все стороны вились желтые нити. Чем-то они отдаленно походили на диадему: то ли замысловатой ковкой в виде длиннохвостой птицы, крыльями которой были рубины, то ли полустертыми письменами, покрывавшими оправу. Она гладила рубины и чувствовала, как их тепло постепенно наполняет ее тело, изгоняя стылый холод.

— Все будет хорошо… все будет правильно, ведь именно так устроен мир…

Аше Сее открыла глаза. Совсем рядом по-прежнему шумела река, но она больше не чувствовала ни пустоты, ни холода. Будто внутри нее навечно поселился тугой комок желтых нитей. Собственное маленькое солнце.

422 г. Р.Э., провинция Эл

С момента последней стычки с Иерархами времени прошло уже много, и Аше Сее могла бы думать, что о преследовании можно забыть, к тому же она пересекла границу между Ша и Элом, а в южной части провинции Иерархи уже не смогут действовать настолько свободно: тут еще была жива память о Та’Ларнском боевом союзе. Аше Сее никогда не интересовалась политикой или чем-то подобным, но Лаю любил собирать разные сплетни и слухи, а потом рассказывал ей. Сейчас Сее вспоминала об этом с благодарностью. Но все же в безопасности она себя не чувствовала: сомнительно, что Иерархи оставят преследование, особенно после того, что она натворила на просеке. Скорее стоило подумать о том, что они решили перегруппировать силы. Аше Сее не знала, чего стоит ожидать и от Канцелярии, и от собственного будущего, но впервые за много времени не ощущала по этому поводу излишнего волнения: желтоватый клубок нитей по-прежнему грел ее изнутри, а небо почти успокоилось. Скоро она полетит.

Аше Сее быстрым шагом двигалась по проселочной дороге, когда налетевший ветерок донес до нее практически забытый запах меда. Сее остановилась, прислушиваясь к своим ощущениям: запах был ей совершенно точно не знаком, и она никогда не ощущала чего-то настолько резкого и насыщенного. Аше Сее сошла с дороги, отыскивая подходящее местечко, чтобы спокойно послушать, что же еще расскажет ветер.

Ей пришлось потрудиться, прежде чем удалось найти источник того запаха, что принесли воздушные потоки. Она не ожидала, что он окажется настолько далеко. Но каким бы не было расстояние в первый момент — оно сокращалось и стало сокращаться быстрее после того, как она использовала ветер. Кто-то стал на след. Аше Сее уплотнила потоки, стараясь разобраться в том флере, что сопровождал первый, слишком уж сильный запах, и ничуть не удивилась, обнаружив знакомый холодноватый аромат. Алве Шаю.

Сее прикинула расстояние до ближайшего населенного пункта и посмотрела на солнце. Оно уже практически достигло зенита и, если преследователи сохранят свою скорость, они настигнут ее раньше, чем солнце начнет клониться к закату, и раньше, чем она доберется до поселения. Если удастся протянуть до темноты, то она вполне сможет воспользоваться ей и улететь. Но для этого стоило позаботиться о том, чтобы ее не нашли сразу. Аше Сее воткнула свой дорожный посох в землю. Обманку она из него готовила уже давно, и теперь можно было проверить, насколько ее идеи будут соответствовать истине. Вокруг посоха Сее обвязала отрезанную прядь волос и оплела его белыми, голубыми и желтыми нитями. Пожалуй, тому, кто рискнет к нему прикоснуться, очень не поздоровится. Если Алве Шаю шел по следу ее силы, то посох точно привлечет его внимание, а она получит небольшой шанс на то, чтобы скрыться. Аше Сее свернула с дороги и скрылась под сенью придорожного леса.

Обманка с посохом не сработала или ее раскрыли слишком быстро, во всяком случае, Аше Сее снова почувствовала преследователей намного раньше, чем ожидала. И очень сомневалась, что теперь сможет водить их по лесу до темноты. Диадема как-то странно кольнула виски, будто прося прислушаться к чему-то. Аше Сее замерла, закрыв глаза и даже задержав дыхание. Рядом что-то было. Нечто едва ощутимое, от чего веяло теплотой. Понять природу своих ощущений Сее не смогла, но направление, подсказываемое диадемой, было ничуть не хуже любого другого.

Немного поплутав по лесу, Аше Сее поняла, что местность постепенно поднимается вверх, и вскоре она оказалась на вершине большого холма. Для равнинного Эла это совершенно точно было не обычное образование. Наверху холма, оплетенный корнями растений, лежал камень. Самый обычный валун, если не думать о том, что никаких каменоломен не было на многие мили вокруг. Он был весь сточен дождями и ветрами, и первоначальная форма камня едва улавливалась, но Аше Сее откуда-то знала, что когда-то он представлял собой правильный куб. От него исходило тепло. Что ж, это место совершенно точно будет намного лучше любого другого. Наверное, лучшее из всего, что Аше Сее могла отыскать в этом лесу. Сее уселась на камень и стала ждать: идея, возникшая, пока она осматривала камень, выглядела очень привлекательно и вполне могла помочь ей выиграть достаточно времени, прежде чем преследование возобновится. А если повезет, то сегодня она имела неплохой шанс покончить с ним навсегда.

Ветер тревожно вился вокруг, сигнализируя, что круг замыкается. Аше Сее чувствовала, как преследователи постепенно стягиваются в кольцо вокруг холма, но была уверена в том, что это ей не помешает. Она неторопливо свивала потоки воздуха, перемешивая их с желтыми огненными нитями — ничего подобного Сее не пыталась делать с самого своего бегства на озере Льяо, но сейчас в груди крепла уверенность, что на этот раз все получится как надо.

Между деревьев замелькали человеческие фигуры. Ветер подсказал, что большая часть преследователей осталась где-то внизу, чтобы перехватить беглянку, но это им не поможет. Пусть-ка попробуют поймать ветер руками. На холм поднимались трое. Аше Сее спрыгнула с камня и сделала шаг им навстречу, всматриваясь в лица тех, кто рискнул подобраться к ней настолько близко. После случившегося на просеки преследователи не спешили приближаться. Наблюдали, но не подходили близко. Отчего-то она была сейчас в этом совершенно убеждена. Алве Шаю Сее знала хорошо: с их последней встречи он мало изменился, разве что выглядел еще более худым и осунувшимся, да синие глаза горели лихорадочным блеском, другой его спутник казался мелким и невзрачным, Аше Сее никак не могла толком рассмотреть его лицо. Все ее внимание приковал тот, кто шел впереди. Высокий мужчина в огненно-золотом одеянии Высшего Иерарха Тан. Пожалуй, такой чести по отношению к своей персоне Аше Сее точно не ожидала. Острый, одновременно сладкий и терпкий запах меда исходил именно от него, и Сее почувствовала, как начала кружиться голова. Ничего подобного она не ощущала, даже когда ее благословляла сестра Тае. Похоже, но не настолько полно. Будто вышла на луг в самый жаркий летний полдень.

— Вы пробегали достаточно. Пора предстать перед судом Тана. — Удивительно, но в голосе она не услышала ни грана враждебности. Алве Шаю смотрел на нее с откровенной ненавистью, страхом пахло от третьего участника охоты, но от этого Иерарха она ощущала только силу и ничего больше. Клонящееся к западу солнце вышло из-за облака, освещая холм. На мгновение Аше Сее показалось, что фигура Высшего Иерарха окутана пламенем. Золотистое сияние расходилось от него, давило, вызывало желание слушать, следовать словам и не сомневаться. Аше Сее мотнула головой и сделала шаг назад.

— Не дождетесь, — практически выплюнула она из себя и активировала подготовленное плетение. Вокруг холма развернулся огненный смерч. Воронка закручивалась, отделяя ее от иерархов, поднималась высоко вверх, не распространяясь, но надежно скрывая все, что происходило на холме, от посторонних глаз. Сквозь нити Аше Сее видела, как кто-то с криком отшатнулся от разворачивающегося пламени, как Алве Шаю прикрыл глаза и тоже отступил назад, и чувствовала, как в груди ее разливается ликование. Ветряные потоки кружились вокруг Аше Сее, готовые подхватить ее поднять так высоко, как это только возможно.

— Не отступать! С нами Тан! — золотое сияние вспыхнуло ярче. Аше Сее увидела, как вокруг сердца иерарха словно раскрывается сияющий кокон, огненными дорожками бежит по рукам, лицу, разворачивается вовне золотистыми сегментами. Больше всего это напоминало крылья. Аше Сее уже видела Покровы благословенных, но все они теперь казались ей лишь жалким подобием. Будто дуновение ветерка в сравнении со смерчем. Иерарх вдруг поднял глаза, и Аше Сее застыла на месте, не в силах отвести взгляд. Будто он тоже способен был видеть ее через огонь. Золотистые узоры расчерчивали лицо, собирались вокруг губ, которые беззвучно повторяли какие-то слова, которые Сее разобрать не могла. А потом он просто сделал шаг вперед — прямо сквозь стену пламени. Гордо подняв голову и даже не пытаясь прикрыть лицо от жара. Желтые нити столкнулись с золотым покровом. Они шипели, извивались, пытаясь проникнуть сквозь него. Аше Сее видела, как рассыпается в пепел от жара трава. Видела, как, будто завороженный, следом делает свой шаг Алве Шаю, как золотой покров разворачивается сильнее, прикрывая от огня и его.

Нити натянулись до предела, тревожно зазвенели и вдруг лопнули, распадаясь во все стороны уродливыми ошметками. Вспыхнула трава и отдельные ветки деревьев, порыв ветра сорвал с вершины холма валун. Аше Сее почувствовала, как ее силы утекают вместе с треснувшими нитями, будто те выпили из нее все до самой капли. В глазах стремительно потемнело, и она рухнула на колени, ощущая, как земля стремительно приближается. Последнее, что Аше Сее ощутила, прежде чем потерять сознание — прикосновение чужой руки, срывающей с ее головы диадему.

Темно над миром было и страшно. Долго думали люди, как им с темнотой бороться: и на Змея, солнце укравшего, войной ходили, и дракона уговаривали другое солнце им дать, да все зря было. Тогда собрались они и пошли к великому кузнецу, что в северных землях жил. Пришли, пали в ноги ему да стали просить: «Скуй, мастер-кузнец, скуй нам солнце». Прогнал их кузнец, но потом смилостивился и наказал найти ему материалы подходящие, такие, что горячее солнца будут. Ходили люди по всем землям, собирали материалы диковинные, приносили кузнецу, да все не любо ему было, не хотел из них солнце ковать.

Тогда пошли люди к старой мудрой Кунице, что все про всех знала, и спросили ее: «Что горячее всего на свете?» Долго думала Куница, щелкала орешки и думала, а потом сказала: «Нет ничего горячее, чем сердце человеческое». Поняли тогда люди, почему кузнец прогнал их, пригорюнились снова. Да делать нечего. Собрались на совет большой и стали решать, кто жертву принесет великую, кто сердце свое кузнецу отдаст?

Вызвались семь смельчаков, пошли к кузнецу. Посмотрел он на них, подумал да согласился. И сковал он из их сердец семь ярчайших звезд, выпустил на небо и стал смотреть, какая ярче пылает. Но ни одна из них с солнцем не сравнилась. Тогда повелел кузнец: «Все вместе светить будете». А из остатков сердец сковал он украшения богатые да людям подарил, чтобы помнили.

Северная народная сказка

422 г. Р.Э., провинция Эл

Костер тихонько потрескивал, и в его неровных отсветах Пятый Иерарх Тан Фалве Ию Иллиав рассматривал странное украшение, которое он снял с головы пойманной женщины. Пусть к семейному делу он никакого отношения не имел, но в камнях разбирался достаточно, чтобы сказать, что в мастерской его отца таких точно не водилось, а Фалве Рэю слыл знатным коллекционером и любителем редкостей. Иллиав тщательно осмотрел серебряный обод, испещренный символами, но так и не нашел ничего, что можно счесть меткой мастера или цеховым знаком.

Но необычные камни и невозможность определить создателя украшения были самыми незначительными из его странностей. Намного больше Фалве Ию заботила странная сила, которой буквально дышали три крупных камня. Он погладил их большим пальцем, чувствуя, как они отзываются неприятным режущим ощущением — будто острого края бумаги коснулся. Камням Иллиав не нравился, впрочем, камни ему тоже не нравились, потому неприятие их было совершенно справедливым и взаимным.

Ию никогда не жаловался на память, и сейчас ему упорно казалось, что он уже чувствовал нечто подобное: не точно такое же, но что-то отдаленно похожее, будто эхо, отраженное в зеркалах. Вот только ощущение, исходившее от диадемы, было во много раз сильнее, чем ему помнилось. Это потому, что она не спит. Пальцы его медленно обвели символы на ободе. Иллиав наклонился ниже, поднося диадему к огню, и сощурился, внимательно рассматривая надписи на неизвестном ему языке. Он точно уже видел такие или очень похожие.

 — Ты же говорил, что аметисты Фаах потеряны? — Ию откинулся назад, перехватывая руку Аю практически у самого своего носа, и пристально уставился на три массивных перстня, украшенных аметистами. Не то что бы он обычно замечал такие вещи, но когда эти самые кольца тыкнули ему под нос раз пять только за последние полчаса…

— Я их нашел, — Аю небрежно пожал плечами, будто говорил о какой-то незначительной мелочи, а не об обретенной семейной реликвии, но Фалве Ию прекрасно видел, что друг готов лопнуть от самодовольства и желания поделиться этой историей.

— Ты не писал об этом. — Ию провел пальцами по камням, прислушиваясь к странному ощущению, возникающему при прикосновении. Камни будто отзывались на него. Едва уловимо, но все-таки.

— Не все можно доверить бумаге. — Аю дернулся, пытаясь вырвать руку из крепко сжавшихся пальцев, но Ию хотел до конца понять собственные ощущения: когда имеешь дело с Фаах, лучше заранее во всем разобраться, чтобы тебе не свалилось на голову что-нибудь непредвиденное в самый неподходящий момент.

— Так где ты их нашел? — ощущение было смазанным и словно… неполным. — Это все? — Ию разжал руку.

— Не поверишь, но в доме моего драгоценного дядюшки, — Аю фыркнул, выражая свое отношение к родственнику. Об этой не самой приятной семейной истории Ию знал мало, но догадывался, что Аю в столице пришлось выслушать много интересного о своем блудном тезке. Иногда фамильные имена — ужасно неудобная штука. Про себя Фалве Ию был уверен, что он такой единственный, как в предыдущих, так и в последующих поколениях. — Там полно разных тайников и… в общем, чувство юмора у него было преотвратное. Но кольца я нашел. Все пять, — Аю потянул вверх длинный рукав и продемонстрировал левую руку. Аметистов тут не было, только два простых железных кольца, покрытых странными полустертыми символами, — почему-то обычно помнят только об аметистах.

Иллиав снова медленно провел пальцами по полустертым символам, окончательно убеждаясь — те самые. И отголосок силы такой же. Но аметисты спали, а диадему кто-то заставил проснуться. Ию мельком глянул на спящую у костра Аше Сее: она до сих пор не пришла в себя, видимо, слишком много сил вложила в то пламя. Дорога до Святого города предстояла длинная, и у него еще будет время спросить о том, где простая льяттка взяла такую вещь. Хотя как раз на льяттку Аше Сее совсем не походила: если бы не имя, он принял ее за уроженку Сиа. Но ничего удивительного в этом не было: насколько Ию помнил историю, после Рокового Перелома остатки сиальцев бежали куда только могли, возможно, кто-то из них добрался и до Льятты.

Взгляд его снова вернулся к диадеме — очень опасной вещице, практически искрящейся от чужой силы. И Фалве Ию знал, на что способна эта сила: выжженный лес в Ша, кошмар, который почти год творился с погодой в Льятте, Фа и Ша, огненный вихрь, который он своими глазами видел всего пару часов назад. В том, что силу диадемы направляла именно Аше Сее, Иллиав не сомневался, но также он достаточно хорошо помнил Островную кампанию и жриц, которые без своих посохов и амулетов становились не опаснее котят. Они утверждали, что амулеты наполняет сила их бога — Хау’эшс. Чья сила наполняла эти камни? То, что к Тану она не имела никакого отношения, Ию чувствовал так же ясно, как с закрытыми глазами ощущал солнечный свет. Как и та, что спала в аметистах.

Иллиав отрешенно смотрел в огонь, вертя в руках диадему. Она упоминалась в отчетах предыдущих групп, еще Алве Шаю обратил внимание на предмет, который ощущался им так же, как наделенный благословением человек. Он держал ее в руках. Как много Алве Шаю успел понять и запомнить? Как много тех, кто видел аметисты Фаах? Аше Сее надлежало передать Восьмому Иерарху, именно в его ведении находились преступления, связанные с благословениями, к счастью, таких было очень немного. Но Алве Шаю служил в ведомстве Второго Иерарха, а значит, тот тоже интересовался происходящим. И изучал все копии докладов. Но все-таки прочесть в чужом докладе — это одно, а увидеть собственными глазами — другое. Как много Второй Иерарх поймет, если диадема окажется в его руках? Ию подозревал, что намного больше, чем он может предположить.

Фалве Ию перевернул диадему и положил ладонь на камни. В своей жизни он сомневался только один раз и это было очень давно. Правильное решение не оставляет сомнений.

— Волей твоей, — беззвучно произнес он, ощущая, как привычное тепло рождается где-то в груди, отдается в пальцы болезненным жаром и впивается в камни диадемы. Ию не любил эту часть своего благословения, но если Тан наделил его такой ношей, значит, так было нужно.

Диадема сопротивлялась. Иллиав чувствовал, как навстречу ему будто поднимается стена. На первый взгляд она казалась легкой и невесомой, но стоило соприкоснуться — отзывалась тягучим стальным звоном. Так похоже на силу островов и совершенно не похоже на скверну Несотворенных. Сила последних была вязкой, как смола, норовила заполнить любую лазейку, отыскать слабость и обернуть ее в свою силу. Прямое противостояние нравилось Ию намного больше: скрестить клинки, чувствуя всем телом своего соперника, продавить и разбить вдребезги его оборону, не думая, что это окажется обманным финтом, после которого тебе в спину вонзится нож. Подобные приемы больше по части Аю. Но сейчас следовало позаботиться о том, чтобы нож не нашел его спину.

Камни тускнели. Свет, более ничем не удерживаемый, тек вперед, выжигая все, с чем соприкасался, все, отличающееся и не приемлющее его. Камни казались бесконечными. Будто он пытался охватить руками пустоту, в которой суждено раствориться всему сущему. Иллиав упрямо нахмурил брови, усиливая напор. Он не собирался прекращать, пока в диадеме оставалась хотя бы крупица чужой силы. Окружающий мир словно подернулся дымкой, отходя на второй план. В его реальности осталась только диадема и льющаяся через него сила, горячая, болезненная, очищающая все, до чего могла дотянуться. Сжигающая дотла. Диадема кричала. Или крик доносился откуда-то со стороны? Иллиав не мог сказать точно, не сейчас, когда весь мир сузился до яростно мерцающих камней, свет которых становился тусклее с каждым мгновением, пока центральный камень не треснул, мутнея и раскалываясь точно по середине. Вслед за ним треснули и взорвались изнутри два остальных, обдав его колючей каменной крошкой. Взметнувшийся практически без участия сознания Покров защитил от нее лицо и руки.

Иллиав медленно вращал в руках остывавшую диадему, вслушивался в нее, пытаясь отыскать хотя бы отголосок того, что он ощутил в самом начале. Диадема казалась пустой и совершенно мертвой. Просто старое, сломанное украшение. Под пальцами все еще ощущались вплавленные в серебро чужие символы. Ию глубоко вздохнул, отыскивая в себе еще немного того, что Аю когда-то назвал святым светом — благословением третьей руки Тана. Защитить принадлежащее, исправить оскверненное, уничтожить то, что исправить нельзя. Свет рванулся вперед, обжигая ладони и жадно вгрызаясь в серебро. Символы медленно и неохотно поплыли, меняя свои очертания, стираясь с холодного серебра. Мучительно заныл левый бок, отозвалась холодом старая рана, тянущая боль прошила виски и неприятным покалыванием отдалась в глазах. Никто не свяжет диадему с аметистами. Никто даже не вспомнит о Фаах. Последние искры света сорвались с пальцев, и Иллиав отпустил диадему, позволяя ей упасть на землю. Старое оплавленное украшение с потрескавшимися камнями ничуть не напоминало филигранную работу неизвестного мастера, которую он взял в руки несколько часов назад.

* * *

Холодно. Как же ей было холодно. Она лежала на дне волчьей ямы, а сверху падали снежинки. Они не таяли, касаясь лица, постепенно заполняли все вокруг, а серое зимнее небо становилось все дальше и дальше. Она закрыла глаза: холод больше не пугал. Казалось, все внутри будто застыло, навечно скованное белыми льдами.

Удар. Резкая боль пронзила все тело, заставляя открыть глаза. Ветви орешника нависали над ней, беспощадно хлестали по лицу, телу, выбивали горячие рубиновые капли. Еще и еще раз, вырывая отчаянный болезненный крик.

Аше Сее открыла глаза. Пасмурное осеннее небо казалось необыкновенно близким. Она инстинктивно потянулась к нему, пытаясь понять, будет ли дождь. Нити ускользали из пальцев. Они казались тонкими и неверными, а прикосновение отдавалось болезненным тянущим ощущением в груди, которое все нарастало и усиливалось. Сее ощутила беспокойство, ее накрыло волной чего-то, что можно было принять за панику. Вот только это не было ее чувством — оно пришло извне вместе с усиливающимся запахом меда и жаром полуденного солнца над головой.

Тело отказывалось повиноваться, Аше Сее с трудом отыскала в себе силы, чтобы просто повернуть голову. Взгляд ее наткнулся на диадему. Мгновение она потратила на осознание невероятной вещи: диадему держали чужие руки. Вспышка. По телу, начиная от солнечного сплетения, разлился жар, придавая сил. Страх или ярость? Ей казалось, она что-то сказала, рванулась вперед… Сил едва хватило на то, чтобы сесть. Время замедлилось. Будто во сне, Аше Сее увидела, как руки Иерарха расцветил золотистый узор, отдаленно напоминавший язычки пламени. От них распространялось свечение, которое становилось все ярче и горячее, а потом обрушилось на диадему. Это не было похоже на желтые нити, которыми она управляла. Слепящая бело-золотая волна, казалось, не имела внутри себя никакой структуры. Чистая энергия, едва сдерживаемая обвивавшимся вокруг нее золотистым узором. Волна ударилась о камни, и Аше Сее почувствовала, как навстречу той поднимается стена, сплетенная из бело-голубых нитей. Мгновение — один удар сердца, показавшийся вечностью — стена держалась, а потом она рухнула, и все заполнил бело-золотой свет. Кажется, она кричала. Сее чувствовала, как свет безжалостно срывал с нее кожу, от него кипела кровь и плавились кости. Она горела, распадалась на осколки и кричала вместе с диадемой, ощущая, как вместе с ней сгорает ее собственное сердце.

Глаза слезились. Аше Сее бездумно смотрела в серое небо, чувствуя, как дневной свет жжет сухие глаза, но ни сил, ни желания моргать у нее не было. Холод и пустота. Равнодушие. Внутри все будто затянуло сплошной серой пеленой, ныло сорванное криком горло, а тело настойчиво требовало сделать хотя бы один вдох, но воздух не пробивался сквозь серую пелену. Все застыло. Перед глазами проносились смутные видения недавнего прошлого: кажется, она куда-то рвалась, что-то кричала, извивалась и кусалась, как дикое животное. Сее пошевелила руками, ощущая охватывавшие запястья веревки. Ее скрутили быстро. Что может одна слабая женщина против нескольких сильных мужчин, когда нити ускользают из пальцев?

До слуха доносились голоса. Аше Сее слышала звуки, что складывались в слова, но смысл их постоянно ускользал. Да и был ли в них какой-нибудь смысл? Был ли смысл хоть в чем-то? Голоса настойчиво врывались в голову, царапали слух и мешали. Мешали закрыть глаза и отдаться серой пустоте. Спокойствию.

— …Господин Второй приказал доставить этот предмет ему. — Даже в таком состоянии Аше Сее без труда узнала голос Алве Шаю. Вот только никак не могла разобрать интонаций, в нем звучавших.

— Доставляйте, — глубокий голос болезненным звоном отозвался в висках. Пусть в нем сейчас не было ни грана силы, но Сее почувствовала, как внутри все поджимается, а в ушах снова звучат слова, пригибая ее к земле и не позволяя подняться в небо.

— Но он… поврежден. Господин Второй…

— Очищен. Мне казалось, вы достаточно сталкивались с этим предметом, чтобы представлять, на что он способен.

— Господин Второй будет недоволен.

— Я не намерен рисковать людьми из-за исследовательского любопытства Второго Иерарха.

Аше Сее снова ощутила запах меда, сладкий и резкий одновременно. Короткая, практически сразу же затухшая вспышка.

— Да, конечно. Я могу забрать… остатки?

— Берите.

Бежать. Мысль с трудом достигала сознания, будто просачивалась через огромную толщу песка, свербела в мозгу острыми колкими песчинками утекавших мгновений. Аше Сее казалось — прошли часы, на самом же деле они оборачивались днями, объединенными долгой пыльной дорогой да колышущимся серым маревом перед глазами. Все мысли, разумные, горячие, живые, бессильно вязли в нем, растворялись в ползущем по жилам холоде. Еще немного, и он наполнит ее до отказа и перельется через край. Сее смотрела по сторонам, но при этом вряд ли когда-нибудь смогла бы описать их дорогу, лишь изредка взгляд цеплялся за какие-то незначительные мелочи, и они яркими вспышками отпечатывались в мозгу.

Аше Сее подняла глаза, сверля взглядом Высшего Иерарха Тан. Он сидел чуть сгорбившись, кутаясь в длинную мантию так, будто никак не мог согреться. Сейчас он казался ей намного старше, чем в тот момент, когда поднимался на холм. Сее видела, как неуверенно, будто у слепого, двигаются пальцы в тот момент, когда Иерарх принимал из рук солдата чашку. Бежать нужно сейчас. Мысль казалась на редкость здравой, а момент удачным: в воздухе не ощущалось сладковатого запаха меда, будто весь его приняла на себя диадема, вытянула до капли все, прежде чем окончательно расколоться. Бежать сейчас, пока Высший Иерарх еще не восстановил силы, пока Алве Шаю больше занят какими-то бумаги и не может оторваться от остатков диадемы, в которой он пытался отыскать то, что покинуло ее окончательно. Мгновения утекали сквозь пальцы, но Сее этого будто не замечала. Мир застыл, как будто она все еще спала. Мучительно медленно, медленнее, чем когда-либо раньше, к ней возвращалась сила. С каждым вдохом вливалась по капли в легкие, искорками скользила по жилам от пламени вечерних костров. Еще немного. Аше Сее чувствовала: скоро она сможет преодолеть охватившее ее безразличие, окунуться в бело-голубое воздушное море, согреться желтоватым отсветом огней.

Но сила возвращалась не только к ней. С каждым рассветом Аше Сее видела, как расправляются плечи Высшего Иерарха, а движения делаются все более быстрыми и точными. Легкий запах меда то и дело вился в воздухе, и сейчас все зависело от того, что же вернется быстрее: мед или ветер.

Мед вернулся внезапно. Едва ощутимая тень запаха рывком приблизилась, заполнила горячим вязким привкусом луговых трав, развернулась поблескивающим золотом святого Покрова. Поздно. Аше Сее видела, как расслабляются напряженные солдаты, как Алве Шаю почтительно отступает на пару шагов в сторону, безукоризненно выдерживая очерченное золотом расстояние. Слишком поздно.

Но все-таки Аше Сее не была готова сдаться так просто. Она всматривалась в лица солдат, искала лазейки, малейший намек на потерю бдительности — но все ее усилия напоминали попытку процарапать ногтями ход в каменной стене. Эти солдаты совсем не напоминали городских стражников, которых ей несколько раз довелось обманывать во время долгой дороги из Льятты в Эл. Намного больше они походили на волков, которые как-то провожали их с Лаю до самой деревни. Наблюдая за ними, Сее подметила одну общую странность — они все старательно обходили тени, будто ступали между растянутыми по земле капканами.

Небольшой отряд продвигался на север быстро и, как казалось Аше Сее, с каждым днем только набирал скорость, сокращая время на остановки и увеличивая дневные переходы. Святой город приближался, и вскоре у них не должно было остаться иного пути, кроме как следовать широкими торговыми трактами. Сее надеялась, что там, среди множества людей, у нее появится какой-нибудь шанс.

— Завтра мы выезжаем на Центральный тракт, — голос Высшего Иерарха зазвучал словно в ответ на ее мысли. Аше Сее подняла на него глаза, рассматривая сквозь занавесь спутанных волос. За все время путешествия с ней никто не пытался заговорить, не задавал вопросов. Впрочем, между собой ее пленители тоже разговаривали мало: чаще всего она слышала голос Алве Шаю, но его реплики по большей части оставались без ответа. Сее думала, что это должно что-то означать, возможно, какую-то размолвку между иерархами, но так и не нашла способа ею воспользоваться.

— Так быстро… — Аше Сее слишком хорошо помнила, каким долгим был ее путь на юг. Возвращение оказалось намного короче и неприятнее.

— И я надеюсь, что вы обойдетесь без глупостей, — Иерарх ее слов будто и не услышал или не счел нужным отвечать.

— Да что я могу сделать, — Сее невесело улыбнулась, приподнимая вверх связанные руки. Ей казалось, что веревки уже настолько врезались в плоть, что оторвать их можно будет только с мясом.

— Что-нибудь вроде того, что вы устроили в лесу Ша. Хотя бы намек — и я не буду колебаться.

— Страшно? — Аше Сее улыбнулась шире, где-то там, в самой глубине ее существа на мгновение вспыхнул огонек — первая теплая вспышка эмоций за все время ее пленения. Она вцепилась в него, не давая потухнуть и не позволяя себе снова скатиться в апатию. Сее пытливо посмотрела на Иерарха, пытаясь прочесть в его глазах хоть какой-нибудь намек на беспокойство или волнение. Возможно, на тракте у нее действительно будет шанс.

— Я надеюсь, что вы меня услышали, — Сее снова почувствовала это: удушливое давление меда, которое будто вплавляло каждое сказанное слово в ее голову. Ни грана волнения или страха, только решимость и молчаливое обещание. Хотя бы намек — и ее жизнь оборвется раньше, чем она успеет собрать достаточно нитей.

— Да, — губы шевельнулись словно против ее воли, Аше Сее с трудом вытолкнула из себя одно единственное слово и с шумом выдохнула, когда Иерарх отвел взгляд и отошел от нее. Она прижала руки к груди, ощущая, как бешено бьется сердце, а по телу то и дело пробегает противная дрожь.

На широкий оживленный тракт они выехали к полудню. Повинуясь короткому жесту Высшего Иерарха, солдаты перестроились, замыкая кольцо и скрывая Аше Сее от посторонних глаз. Она ехала в плотном кольце, а по обеим сторонам от нее ехали Иерархи. Кожу то и дело царапало обжигающее прикосновение золотого Покрова, а от нестерпимого запаха меда кружилась голова. Сее вздрагивала и только сильнее сжималась в комок, стремясь избегнуть неприятного касания чужой силы. Единственной мыслью, гревшей в этот момент душу, являлось осознание, что Алве Шаю эти касания не менее неприятны, но отвести лошадь на безопасное расстояние он не мог, а потому то и дело ежился так же, как она сама.

Из-за спин солдат Аше Сее ничего не видела, но это было ей и не нужно: приближение к столице ощущалось так же ясно, как приближение к Обители Духовных Сестер. Тот же все усиливавшийся запах цветов и меда, давление чужой силы, от которого Сее буквально задыхалась. Голова кружилась, и она, наверное, рисковала бы выпасть из седла, не будь крепко к нему привязана. Голоса, городской шум — все долетало как сквозь толщу воды. Только один раз она заметила мелькнувший в закатных лучах ослепительно золотой шпиль какой-то башни, а потом все снова закрыли спины солдат в темно-красных плащах. Сознание двоилось и уплывало, и последним, что Аше Сее услышала достаточно ясно, был хлопок опускавшейся воротной решетки за спинами небольшого отряда солдат.

Давным-давно мир совсем другим был: не восходило над ним солнце, а люди бродили под звездным светом и боялись взглянуть в собственную тень. Много чего в те времена творилось темного и жестокого — не видел никто, вот и не боялись люди ни наказаний, ни совести. Ничто не тревожило их. Долго те времена длились, и длились бы еще дольше, пока собственные деяния бы всех людей не поглотили, если бы не благословенный Ю.

Ю был рыбаком и жил у самой кромки великого моря. Каждый день он забрасывал в него свои сети и каждый день вытаскивал их обратно, под светом звезд собирал улов свой да нес домой. Но с каждым днем рыбы в его сетях становилось все меньше и меньше. Думал Ю: где-то в сетях его дыра есть, и раз за разом на ощупь перебирал ячейки, искал разрыв и не находил его. А однажды вернулись к нему сети пустыми, снова Ю ощупал их и нашел, да не разрыв, что зубами звериными сделан, а разрез, тонкий и ровный, и понял, что дело то рук человеческих. Страшно разозлился Ю, кричал он и потрясал кулаками, клял неизвестного вора, да сделать не мог ничего.

Решил Ю подстеречь вора да наказать его по справедливости. Починил он сети, закинул их снова, а сам притаился у берега и стал смотреть, кто за сетями его придет. Но никто не приходил, а сети вновь пустыми оказались. Снова и снова пытался Ю поймать вора, но темнота надежно укрывала его, лишь однажды увидел он смутную тень, бросился к ней, ударил ножом своим, но промахнулся, лишь царапину нож его оставил. Долго после этого Ю ходил по деревне своей, пытался вора узнать, да все напрасно было — серы все в темноте были и одинаковы.

А сети к нему снова и снова пустые возвращались. Стал Ю голодать, а вместе с ним и жена его, и дети. Но никак он помочь им не мог — только смотреть, как возвращаются сети пустыми, да чахнуть без еды. Так умерли один за одним все сыновья его, дочери, и даже супруга его оставила. В великом своем горе обратился Ю к звездам, моля помочь ему, осветить землю, найти вора, чтобы наказать его по справедливости, но звезды остались далеки и холодны. Молился он и темноте ночной, и водам морским, но те лишь продолжали скрывать несправедливость. Некому стало молиться. И тогда обратился Ю к самому себе, к сердцу своему пылающему, прося указать путь, найти, к кому слово обратить, чтобы услышано оно было. Долго и горячо молился он, а когда решил, что бесполезно все — вдруг услышал: звал его кто-то далекий, из-за самого края мира звал. И протянул Ю голосу руки, а голос протянул их к нему, и почувствовал Ю, как огонь живой бежит по жилам его, как огонь заливает весь мир, проходит насквозь и возвращается к нему, и не остается вокруг ни следа теней — все открылось, от края и до края увидел Ю мир и узнал, что море вокруг — глубокое и синее, а песок у его кромки — желтый, а люди вокруг — все один на другого не похожи. Присмотрелся он и нашел того, кто сети его рвал, узнал по шраму на руке от ножа.

Так солнце взошло над миром и не осталось мест, где мог спрятаться от взора его неправый. А Ю, что солнце позвал, благословенным нарекли.

Льяттская сказка

422 г. Р.Э., Святой город Тан

Она была огнем и огонь был ее телом. Аше Сее чувствовала, как ее разум будто раздвоился — частью его она все еще находилась в комнате, куда ее отвели, чувствовала боль от веревок, свои немеющие руки, давящее присутствие Алве Шаю за спиной, другой же она была пламенем и треском в сухих дровах, смотрела сквозь искры в камине на двух разговаривавших мужчин. Совсем тонкая, едва ощутимая струйка ее силы текла в ревущий камин, поднималась вместе с искрами вверх по трубе и отражалась в язычках пламени в другом месте. Аше Сее закусила губу, стараясь дышать ровнее и удерживать свое сознание в таком положении. Это сложно, практически невозможно, но она слишком сильно хотела знать. В конце концов, это касалось ее жизни.

— Вы ставите под угрозу расследование. — Сквозь искры камина Аше Сее не видела говорившего, только его руки — узкие холеные ладони, медленно оглаживающие лежащую на простом деревянном столе диадему. Ее диадему.

— И чем же? — Второй голос, глубокий и ровный, она узнала сразу. Казалось, ему тесно в небольшом помещении, и он заполнял его без остатка, стремясь вырваться наружу и касаясь даже сквозь пламя вязким и обжигающим медом.

— Своими действиями, Пятый, — другой голос тоже набрал силу, но он напоминал Сее текучую воду, журчал, обволакивал, просачивался, но давил от этого не менее сильно. Стало трудно дышать. Где-то там, по другую сторону пламени, она стиснула ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу и прогоняя искорками боли накатывающее удушье. Она должна знать.

— Этот предмет мог пролить свет на все, что произошло. Он скрывал ответы, которые мы теперь можем и не отыскать, — сквозь спокойную толщу вод прорывался гнев.

— Этот предмет был чрезвычайно опасен, — голос Пятого Иерарха звучал все также ровно, он будто и не замечал направленных на него эмоций, но Аше Сее снова видела золотистую пелену, плотным коконом сомкнувшуюся вокруг его фигуры.

— Он нес скверну? — Говоривший подался вперед, оперевшись руками на стол, и Сее смогла рассмотреть его: тонкая сетка морщин лишь оттеняла правильные черты красивого лица, придавая ему хищное выражение. Капюшон широкой мантии высших иерархов соскользнул назад, открывая замысловатый узел, удерживавший седые волосы, на концах украшавших его длинных шпилек качнулись десятилучевые солнца, и Аше Сее торопливо отвела взгляд, ощущая, как это незамысловатое движение будто затягивает ее в себя. Неужели никто не видит темно-синих искр, танцующих на них?

— Он не нес в себе благословения и причинил множество разрушений. Для вас этого недостаточно, Второй?

— Недостаточно, — тот, кого назвали Вторым, стиснул в руках диадему, и Сее увидела заплясавшие по ее ободу синие искры. — Вы хоть понимаете, что сделали? Даже сейчас я вижу — этот предмет уникален! Металл, работа… камни, — он коснулся пустых гнезд и отдернул руку, будто обжегшись.

— Мне напомнить вам, чем окончились попытки изучения предметов несотворенных? — Пятый Иерарх отошел от стола, и теперь Сее видела: он смотрел куда-то поверх головы собеседника.

— Откуда вы?.. — синих искр стало больше, они вдруг сосредоточились вокруг глаз Второго, а потом вдруг разошлись в стороны легкой туманной дымкой, соскользнувшей по золотистой броне. Второй чуть дернулся и отвел взгляд в сторону.

— Я изучал сиальские архивы. Вас это удивляет?

— Искренне надеюсь, что их-то вы не додумались сжечь.

— Это было бы излишней мерой. И вы-то должны понимать, насколько подобные предметы опасны. Особенно для тех, кто их изучает.

— Лучше бы вы подумали о том, насколько опасно их уничтожение. Особенно — в вашем положении. Излишнее рвение, знаете ли, имеет свои последствия.

— Так же, как и его недостаток. И, Второй, с каких пор вы так печетесь о расследованиях? Восьмой Иерарх может счесть, что вы слишком глубоко интересуетесь его сферой.

— Мне всегда казалось, что мы здесь делаем одно дело, Пятый. И я сообщу об этом инциденте господину Первому, будьте уверены.

— Все в воле Тана. Второй, — коротко кивнув, Пятый Иерарх вышел за дверь.

— Дтсангов фанатик, — рука Второго Иерарха на мгновение сжалась, будто смыкаясь на чьем-то горле. Вдруг он замер, а синеватый туман снова волной разошелся по помещению. — Кто здесь? — иерарх резко развернулся к камину, синего вокруг стало удушающе много, и Аше Сее едва успела разорвать связь с пламенем.

Глубокий судорожный вздох. Она будто вырвалась на поверхность воды и теперь торопливо хватала ртом воздух, пытаясь отдышаться. Аше Сее понятия не имела, что несли с собой синие искры, но на мгновение ей стало так страшно, как не было и на холме перед стеной пламени. Когда она наконец оказалась способна воспринимать то, что происходит вокруг, взгляд Сее тут же остановился на Алве Шаю, который пристально на нее смотрел. Кажется, он ничего не заметил. Благословенные постоянно рассыпали искры собственной силы, будто не могли удержать ее внутри себя. Если бы он только знал…

* * *

Окон у нее не было. Только бесконечная бархатная темнота и эхо шагов за дверью. Аше Сее подтянула колени к груди, глядя точно перед собой. Она не могла сказать, открыты ее глаза или закрыты — разницы не было никакой. Иерархи предусмотрительно не оставили поблизости ни одного источника света, ни крупинки огня, до которой Сее могла бы дотянуться. Но они не могли отнять у нее воздух. Он срывался дыханием с губ, стелился по полу, проникал в мельчайшие щели в двери ее камеры. Для него не становились преградами ни засовы, ни зарешеченное окошко двери. Если бы она могла стать ветром… О, она бы просочилась вслед за собственным дыханием сквозь дверь, взлетела по коридорам вверх, туда, где высокие окна были закрыты плотными ставнями от холодных зимних ветров, проскользнула в смыкающиеся двери и вырвалась на волю вместе со сквозняками от хлопающих дверей. Она была бы свободна.

Сее зажмурилась и уткнулась лицом в колени, чувствуя, как на ткани остаются влажные пятна. Она не была ветром. Подсобрать немного сил — и она смогла бы разбить дверь, найти дорогу наверх и, может быть, добраться незамеченной до верхних уровней. Но ветер летел спокойно и не знал преград, на него не давила тягучая волна меда. Не отступать. Чужой голос, тяжелая воля давила мысли. Она боялась, что, оказавшись на пороге, не сможет сделать шаг вперед. Но не могла не представлять себя ветром — раз за разом, так, что, казалось, коридоры, по которым Сее прошла всего один раз, намертво врезались в ее память.

Темнота не была постоянной, она нарушалась чужими шагами и бесконечными вопросами. Монотонный голос, знакомое кольцо слов. Вначале она отвечала, говорила то, что считала возможным. Потом — все, что могла. Но, кажется, так и не сказала то, что от нее хотели услышать. Вопросы сыпались и сыпались, повторялись и искажались, казалось — они звучат отовсюду, ввинчиваются в сознание, не оставляют даже во сне. Она перестала отвечать. Она молчала, глядя прямо на колеблющееся пламя свечи, и оно поднималось выше. Она смеялась, а вопросы не заканчивались. Свечи перестали приносить, заменив лампами. Они давали больше света, но огня в них не было. Только неприятно царапающий горло запах какого-то вещества — дома ничего подобного не было. Сее закрыла глаза, погружаясь в сон, но голоса и вопросы настигали ее и там.

— Назовите свое имя, — множество лиц крутятся вокруг, сливаются в одно, едва подсвеченное огоньком свечи.

— Аше Сее, — собственный голос доносится будто издалека.

— Место рождения? — снова голоса, то ближе, то дальше. Ввинчиваются в уши, срываются в крик.

— Льятта, деревня Элье, — кажется, или она тоже кричит? Кричит, потому что ее никто не слышит.

— Вы не похожи на льяттку, — синие искры на пальцах. Осуждение? Попытка отыскать ложь в ее словах?

— Знаю, — звук падает вниз, рассыпается капельками воды, вбивается в пол тяжелым камнем.

— Кем были ваши родители? Чем занимались? — быстрые резкие вопросы, они царапают, впиваются под кожу, будто стремятся достать до самого сердца.

— Моя мать была травницей, а у отца — небольшая ткацкая мастерская. Я унаследовала его дело, — она задыхается, каждое слово — огонь, дерущий горло. Они рвутся вперед, будто пытаются обогнать друг друга.

— Не матери? — мягкие, успокаивающие интонации. Искры отступают, и кажется — еще мгновение и она сможет дышать.

— У нее была другая ученица, — тихо, практически обреченно.

— Не пожалели? — касание? Ласкающие интонации повторяют прикосновение, очерчивают линию подбородка.

— Травы мне никогда не давались. Мне нравилось ткать. Нити сплетают узор, — вспышки. Время будто отматывается назад, и она видит рассыпающиеся веточки, слышит совсем другие слова: «Ты опять все перепутала! О чем только думала? Снова ловишь ветер…»

— Ваши родители… откуда они? — темнота перед глазами. Силуэт закрывает от нее свечу.

— Льятта, — она тянется вперед, туда, к живому огню. Хочется коснуться, хотя бы кончиками пальцев.

— Странно, — слово звучит резким щелчком, острыми режущими льдинками впивается в кожу.

— Может быть, — тепло все же касается ее, расплывается яркими пятнами по коже и покидает ее с тихим кап-кап-кап. Перед глазами расплывается красное.

Аше Сее с тихим всхлипом перевернулась на другой бок, распахивая глаза и глядя в темноту. Сердце бешено колотилось под ребрами, а дыхание тихим посвистом срывалось с искусанных губ. Она потянулась вслед за ним — привычным маршрутом куда-то вверх и вдаль, ощущая, как где-то там, высоко над ней, скользят и перемещаются теплые огоньки. Привычный запах меда забивался в ноздри, но Сее уже практически не обращала на него внимания. Она тянулась вперед, поочередно касаясь каждого огонька — будто проверяла, на месте ли они. Раньше Аше Сее казалось, что они все одинаковые, но теперь она знала — мёд пахнет по-разному. Он разливался широкой терпкой волной, от которой невозможно было укрыться, колол тонкими голубоватыми лезвиями, струился ласковой зеленцой. Они здесь. Все они были здесь. Иногда ей казалось — если огоньков станет меньше, что-то изменится. Тогда она сможет попытаться. Сее закрыла глаза, все еще ощущая огоньки совсем близко.

— Вам знаком этот предмет? — перед глазами искореженный обруч. Она смотрит на него долго, пристально, чувствуя, как все расплывается перед глазами, а сердце будто сжимают стальные когти. Мир вертится, шатается вокруг.

— Аше Сее? — чужой голос едва достигает слуха сквозь отчаянный, пронзительный скулеж, который никак не смолкает. — Аше Сее! — ее грубо встряхивают, зубы клацают, прикусывая язык, и неприятный звук обрывается. Только теперь Сее понимает, что это был ее собственный голос.

— Вам знаком этот предмет? — она поднимает голову, с трудом отрывая взгляд от такого знакомого обода, и смотрит на допрашивающего. Темно-синие глаза с пляшущими в них искрами затягивают, Сее кажется, что она падает в них, а на самой периферии зрения покачиваются золотые солнца на концах длинных шпилек.

— Знаком, — голос звучит будто со стороны. Сее кажется — она парит где-то высоко и оттуда наблюдает за тем, как шевелятся ее губы.

— Как он попал к вам?

— Нашли. Я нашла его, — Аше Сее не хочет отвечать, но губы двигаются против ее воли, выталкивая слова.

— Где? — голос звучит мягко, шелестит у нее в голове, и Сее с внезапной веселостью понимает, что за все это время Иерарх не произнес ни слова. Если не считать самого первого вопроса. Все происходит у нее в голове. Все… не по-настоящему?

— Где? — интонации не меняются, но она яснее видит синие искры, они впиваются в виски, скользят где-то в самой глубине ее сущности, болезненно сжимают и царапают, не давая дышать.

— В колодце, — слова проталкиваются с трудом, — я нашла ее в коло-о-одце, — она смеется. Захлебывается звуками и смеется, глядя на ошарашенное лицо иерарха. Почему-то Сее уверена: такое выражение у него — редкое зрелище. Но ей везет на редкости.

* * *

Здесь светло. Свет проникал через два узких, зарешеченных окна, его мало, совсем мало, но Аше Сее все равно щурилась, глаза слезились, и ей безумно нравилось это ощущение, она охотно подставляла лицо тусклому зимнему солнцу.

— Так почему вы не показали никому эту… диадему?

Сее с неохотой отвернулась от окна и посмотрела на собеседника. Вернее, на его руки, едва касавшиеся высокой чашки, над которой поднимался пар. Простую истину, гласящую, что смотреть в глаза Второму Иерарху Тан опасно, она усвоила еще на самом первом допросе. Отвратительное ощущение, что тебе не принадлежит твой собственный разум.

— Не захотела. Она была моя, только моя. Понимаете? — Аше Сее осторожно пошевелила руками, убеждаясь, что веревок на них и правда нет, и тоже сомкнула руки вокруг чашки. Зима в этом году выдалась холодной, но в помещении, где шел допрос, не было открытого огня, и горячий чай был единственным источником тепла. Высший Иерарх кутался в теплую мантию, но все равно ежился от холода. Сее едва заметно улыбалась: пусть на ней и была лишь тонкая рубаха, но холода она не чувствовала. Огонь грел ее изнутри.

— И что же заставило вас так думать?

— Ничего. Я просто знала это. Всегда знала. Вы же знаете, что завтра взойдет солнце?

Иерарх неопределенно хмыкнул. Синие искры окутывали его плотным медовым коконом, но не спешили рассыпаться вокруг. Она была готова. После того, самого первого случая. Когда ее коснулся синеватый лед — огонь уже ждал его. Бушевал пожаром в ее голове, наполнял мысли жаром и запахом гари, струился по жилам хрустящим черным пеплом и оседал пятнами сажи.

— Что меня ждет дальше? — Сее уже не раз задавала этот вопрос, но ответа на него пока не последовало. Иерархи о чем-то спорили и никак не могли прийти к согласию: ветер доносил до нее обрывки разговоров, тревожные вспышки силы, запах меда, что, казалось, готов был подмять под себя все, но в последние мгновения останавливался и отступал, сворачиваясь золотым клубком.

— Это зависит только от вас, — она не ждала ответа, и потому удивленно вскинула глаза. Синева заполнила разум. Она слишком поздно осознала ошибку. — Вы… необычны. И я нахожу, что ваша сила еще может послужить делу Иерархии.

— Ураган у Льяо. Трое погибших, один пропал без вести. Лес Ша. Двадцать восемь погибших. Сопротивление при аресте, — Сее не сомневалась, что Иерарх помнит о предъявленных ей обвинениях.

— Ураган не был преднамеренным явлением. Да и потом — вы были напуганы. Я не смотрю на это так узко, как Пятый Иерарх, — взгляд не отпускал ее, но не пытался проникнуть слишком уж глубоко. Это напоминало руку, удерживаемую на пульсе.

— Как у вас все гладко получается, — Аше Сее дернула уголком рта, а руки ее вцепились в чашку — горячее стекло приятно жгло руки, дарило живое ощущение. — Тогда почему же я все еще здесь?

— Потому что вы забыли самую существенную часть вашего обвинения. Ересь. Призыв к силам, не дарованным Таном, — Иерарх прекратил греть руки над чашкой и поднес ее к губам. Со стороны могло показаться, что сидят они не в холодной комнате для допросов, а в гостиной какого-то богатого дома.

— И как же, по-вашему, его можно снять? С остальным-то, я так понимаю, ваш язык справится. В обмен на что, кстати? — Сее тоже принялась за чай: такая роскошь в этих стенах ей не перепадала.

— Мне нужна ваша сила. Ваше знание, которое я не смогу получить другим способом, — они одновременно поморщились, вспоминая искореженный остов диадемы, только Аше Сее вновь почувствовала ноющую боль в груди и пустоту, а Иерарх скорее всего сожалел об упущенных перспективах. — Но вам придется пройти очищение. Доказать, что вы принадлежите Тану.

Сее молчала. Зимнее солнце, отражаясь от золотых подвесок в волосах Иерарха, бросало блики в ее глаза. Наверное, сейчас она даже смогла бы отвести взгляд, разорвать колдовскую пелену синих искр.

— Нет, — слово упало тяжело и категорично. Чашка глухо стукнулась о фарфоровое блюдце.

— Почему? — Иерарх откинулся назад на шатком стуле, соединяя перед собой кончики пальцев.

— Расскажите, что случилось с моей сестрой, Аше Дае. Расскажите, и я отвечу, — она прикрыла глаза, вызывая огонь и окутывая серым пеплом свои мысли.

* * *

422 г. Р.Э., о. Льяо, Обитель Духовных Сестер

Обитель Духовных Сестер у озера Льяо воистину была святым местом. Второй Иерарх Таеллан чувствовал, как его омывает волна тепла. Оно струилось вокруг, проникало в легкие с каждым вздохом и наполняло веселой звенящей силой. Казалось — вдохни поглубже, и ты сможешь все. Нечто подобное он замечал лишь в главном соборе Святого города, но там тепло ощущалось по-другому: в нем чувствовались перезвон стали и жар, оно было словно… более агрессивно. Здесь звездная гладь озера успокаивала мысли. Таеллан оставил паланкин и пешком пошел вдоль кромки воды. Кто-то счел бы это особым проявлением благочестия, но он хотел сполна насладиться этой силой, жалея лишь о невозможности унести ее частичку с собой.

Паланкин скрылся за деревьями, Таеллан чувствовал — поблизости нет никого, нет привычных любопытных глаз и едва слышного шепота чужих мыслей. Можно было вздохнуть свободно. Он прикрыл на мгновение глаза, отпуская собственную силу, позволяя ей растечься вокруг и смешаться с ровным током мощи Обители. Мир оживал, наполнялся жизнью, биением сотен сердец, едва слышным смутным течением ощущений. Если сосредоточиться — можно было увидеть его сотней самых разных глаз. Таеллан шел легко — будто разом сбросив весь груз прожитых лет. Дать волю силе, позволить ей наполнить себя — и даже волосы вспомнят, что когда-то были иссиня-черными.

— Господин Высший Иерарх.

— Госпожа Духовная Сестра.

Как и всегда, Обитель показалась слишком быстро, но встретили его на этот раз только на ступеньках собора. Лица Духовных Сестер скрывали вуали даже внутри Обители, но Таеллан не знал, как нужно смотреть, чтобы перепутать одну с другой. Их мысли ощущались по-разному. Кто-то нервно отгораживался, едва заметив его касание, кто-то приветствовал в ответ. Он шел вслед за высокой фигурой в темно-красных одеждах и старательно отмахивался от подсовываемой картины весеннего луга. Тягаться с Сае на этом поприще не имело смысла.

Сестрам полагались скромность и аскетичный образ жизни. Они проходили комнаты, обставленные самой простой мебелью, коридоры без ковров и лишних украшений — везде строгая элегантность простоты, наполнявшая даже личные покои, больше напоминавшие кельи. За высокими внутренними дверями начинался другой мир. Пушистые ковры и вышитые шелком подушки будто вернули Таеллана в стены родного дома, наполненного изумрудной зеленью шаахских миртовых листьев.

— Здравствуй, Лю, — пелена весенних цветов рассыпалась, наполняя его мысли тихим шепотком и целым ворохом вопросов, на которые не нужно было отвечать — лишь открыться чуточку больше.

— Здравствуй, Сае. Или ты теперь предпочитаешь зваться Тае? — ее волосы по-прежнему пахли миртом и весной, даже теперь, окончательно утратив все краски. Таеллан пропустил их сквозь пальцы, любуясь благородным серебром.

— Ты не мог приехать не по делу? — Сае отстранилась, высвобождаясь из объятий и направляясь к чайному столику.

— Конечно не мог, — теплая зимняя мантия опустилась на спинку кресла, роняя капли тающих снежинок, — но как видишь — воспользовался случаем.

— Секреты Сестер принадлежат Сестрам, — Сае сняла тонкие белые перчатки, руками перебирая и размешивая травы, соединяя их в одной ей понятном сочетании. — Мы уже обсуждали твое любопытство в данном вопросе.

— Не смел надеяться, что ты изменила мнение, но сегодня я хочу услышать только одну историю.

— Поэтому приехал сам.

— Ты бы хотела, чтобы я прислал Шаю?

— Он не услышал бы и слова, — Сае улыбнулась, расставляя чашки на низком столике и устраиваясь среди подушек.

— Ты уже обещала эту историю. Правда, не мне.

— Помню, но ничем хорошим это не закончилось. Хотя я надеялась.

— Возможно, все не настолько… плохо.

— Может быть. Что ты хочешь услышать, Лю?

— Расскажи мне об Аше Дае, — он смотрел внимательно и только потому увидел, как дрогнула чашка в руках Сае.

— Я скажу один раз. И больше ты не потревожишь меня вопросами о Сестрах. Обещаешь?

— Обещаю, — возможно, не стоило раздавать обещания настолько опрометчиво, но Таеллан слишком ясно чувствовал смятение мыслей, а еще, как ему казалось, слишком близко подошел к разгадке. Одна из нитей, что оплетали мир вокруг, была практически в его руках.

— Тогда смотри, — Сае протянула руку, и их пальцы переплелись, пока мир тонул в темно-синей дымке.

Из дымки выступали колонны, высокие окна, сквозь которые струился солнечный свет. Молитвенный зал Обители был огромен, его стены терялись где-то вдалеке, а потолком казалось само небо. Сквозь широко распахнутые двери к нему кто-то шагнул. Он видел тонкий девичий силуэт, слышал быстрый стук сердца и чувствовал разливающуюся вокруг смесь страха, надежды и предвкушения. Сейчас, как и много раз до того. Нужные слова сами срывались с губ, складываясь в торжественную песнь Сотворящих. Их силу и готовность к Пути. Идти вперед, идти сквозь все испытания и круги бытия, каждым шагом приближая себя к слепящему солнечному свету, протягивая ему руку, зная, что непременно обретешь ответное касание. Нужно только обязательно дотянуться.

Шаг вперед — тепло идет сквозь тело, устремляясь к другому человеку, ища отклик и не находя его. Впереди стена, сотканная страхом и неуверенностью. Это ничего, это нормально. Свет иногда слишком пугающ, чтобы принять его. Она... он? Они сдерживают его, позволяя лишь едва ощутимо касаться, подбадривая и побуждая раскрыться. Принять. Свет скользит вперед, но снова встречает сопротивление. А потом что-то поднимается ему навстречу, скалится яростно и непримиримо, и в этом оскале — завывание зимних ветров и гневный шепот пустынных суховеев, ярость шторма и колкие искры осенних порывов. Они держат его, отступают, но свет уже гневно и обиженно звенит и льется вперед широкой волной, вцепляется, сталкивается с ветром, и мир звенит вокруг на сотню голосов, поет бурю, но вслед за каждой бурей наступает затишье, облака светлеют и растворяются дымкой, и только солнце неизменно и яростно светит с небес.

Чужая сила схлынула, возвращая чувство реальности, которая мгновенно заполнилась звуками и образами, главными из которых был отчаянный крик да искаженное болью лицо. Ей? Им потребовалось несколько секунд, чтобы укротить поток и прервать обряд. Отсеченная сила болезненным спазмом разлилась внутри, но послушно затихла. Шаг вперед — ощущение тающей жизни под пальцами. Хрупкий огонек — им доводилось разжигать жизнь и из более слабых огней, но никогда теплое касание не оборачивалось смертью.

— Ты нашла причину? — чужие эмоции и мысли отпускали неохотно. Отголоски давнего ужаса смешивались с теперешней горечью. Таеллан чувствовал, как дрожат руки Сае, и не спешил отпускать их, отвлекая от лишних мыслей простыми и четкими вопросами.

— Нашла. В нашей хронике есть похожие случаи. Только им четыреста лет, Лю. Понимаешь? Четыреста! — Сае нервно рассмеялась и вырвалась из его хватки, обнимая себя руками, будто пыталась согреться.

— Кто? — чай остыл, но Таеллан не замечал этого. Хотелось чем-нибудь занять и руки, и мысли.

— Шепчущие Тара, Хранители Ша, Видящие Фаах. Там сказано что-то об отречении от ереси.

— А потом тишина, — в голове царил полный сумбур. Времена объединения Иерархии давно стали лишь достоянием истории, а уж то, что было до них, и вовсе казалось потерянным во мраке времен. Так хотелось многим. И чаще всего — так было правильно.

— Да, четыреста лет — тишина. А теперь сразу две, — Сае справилась с собой, и теперь комнату снова наполняло спокойное сияние ее силы. Она чуть поморщилась, перекатив на языке остывший чай, и принялась за новую заварку.

— Ты уверена, что… две?

— Полностью. И вторая — намного сильнее. Это все равно что сравнивать утренний бриз с сердцем шторма.

— А те хроники… исход один? — Таеллан хмурился, бездумно размешивая взвесь чайных листьев.

— Нет, если я верно сопоставила тенденцию, то чем больше сила, тем благоприятнее исход. Но последствия есть всегда.

— Тогда может быть? — он поднял голову, быстро просчитывая варианты. Если удасться уговорить Сае, и если исход будет удачен… сиальский архив скрывал многое, и Таеллан давно подозревал, что есть вещи, которые откроются, только если подойти к ним с правильной стороны.

— Даже не думай. Никогда больше, — Сае решительно качнула головой.

— Ты сама везла ее в Обитель.

— Я выставила бы ее за порог сразу, как только поняла, в чем дело. Она не прошла бы дальше первой линии круга. Только не в моей Обители.

— А, значит, мои сведения насчет Тае уже устарели? — Сае всегда умела говорить «нет» так, чтобы не возникало никакого желания повторять вопрос.

— Я сказала. Ни слова больше о Сестрах.

— Но все-таки… если кто-то из наших?

— Ты. Иллиав, может быть, еще кто-то из старших иерархов. Или тех, о ком мы не знаем. Уверена, если поискать среди старых семей, мы вполне сможем найти как минимум второго Гассата.

— Сае, не напоминай, — Таеллан поморщился: смерть Гассата он считал практически личным провалом и очень хотел узнать, как так получилось, что один из сильнейших благословенных Иерархии поддался скверне всего за какой-то год. — Из старших я никому не доверяю в достаточной степени. А Иллиав… — он покачал головой: сомневаться в том, что Пятому Иерарху Тан хватит сил на то, чтобы совладать с потоками, не приходилось, но Таеллан глубоко сомневался в том, что тот окажется способен их удержать. Захочет удерживать. Ему совершенно не нужен был радикальный подход к решению проблем.

— Значит, остаешься только ты, — Сае поджала губы, всем своим видом излучая неодобрение. Даже ее сила, до этого спокойно разлитая по комнате, собралась в тугой и вязкий комок, закрывая от него малейшие проблески эмоций.

— Сае…

— Пей чай и не вынуждай меня выгонять тебя раньше времени.

* * *

Все повторялось. Комната, чашка с дымящимся чаем и слабый солнечный свет сквозь зарешеченные окна. Только на этот раз где-то там занималась весна.

— Мое предложение все еще в силе.

— Вы узнали, что случилось в Аше Дае? — Сее задала вопрос, не отрывая взгляд от собственных пальцев. К чашке она на этот раз не притрагивалась. — Узнали, — молчание у Иерарха получилось на редкость красноречивым. Впрочем, ветер и исчезающие огоньки рассказали ей достаточно.

— Вы намного сильнее, чем она. Шанс есть.

Сее покачала головой. Перед глазами стоял изломанный и оплавленный остов диадемы. Вот что случится со мной, если ваша сила коснется меня. Солнце не оставит и пепла, и вы не сможете его остановить.

— Вы не хотите даже попытаться, — голос Иерарха звучал осуждающе, — если вы сами отказываетесь помочь себе, то и мои усилия не имеют смысла.

Аше Сее его уже не слышала. Где-то там, на самой кромке ее сознания, вдруг ярко вспыхнула фиолетовая звездочка. Близко.

В самом сердце гор стояла Башня. Она не была такой высокой, как сияющая Башня Ветров, не поражала воображение красотой каменных узоров Гранатовой Башни и даже ничем не напоминала Синюю Башню, что выглядела так, будто заглянула в мир из-за границы сна. Она казалась затерянной, а временами — покинутой. Но каждый знал, что отыскать ее можно, но только если ты действительно готов это сделать.

Многие смельчаки отправлялись к Башне: хотели они задать вопросы и получить ответы, но лишь у немногих получалось до нее добраться. Кто-то путался в горных дорогах и возвращался обратно по своим собственным следам, кого-то настигали дикие звери, а кто-то сам не замечал, как шагал в пропасть или тонул в стремнине быстрых рек. Башня стояла и ждала, а ворота ее всегда были широко распахнуты.

Говорили, что в Башне живет Видящий, которому ведомо прошлое, настоящее и будущее, что он читает ответы в туманных зеркалах и всегда знает, кто же придет к его Башне, потому что время не властно над ним, и он существует везде и нигде одновременно.

И потому, когда солнце стало гаснуть, направились люди именно к Видящему. Каменные мастера создали прочную колесницу, Пламенные закалили ее своим огнем, сами Ветры впряглись в нее и помчали по небу прямо к видимому на горизонте шпилю. И не боялись они ни запутанных дорог, ни диких зверей, ни скальных обрывов. Быстро домчала их колесница к порогу Башни. Ступили они на холодную земли и вошли внутрь — трое, как один, взяли бы с собой и четвертого, да давно уже не было слышно ничего о хозяине подводных дворцов. Шли они по коридорам, поднимались по высоким лестницам, но везде встречала их лишь тишина и запустение.

Поднялись они тогда к самой вершине Башни, и там, у большого туманного зеркала, нашли Видящего. Давно он покинул тот мир, ровно в тот миг, когда настигло его все прожитое время, что он так долго обманывал. По туманному зеркалу бежала рябь, и не было в нем тех ответов, что люди силились отыскать.

Разгневался Каменный, ударил раз — и рассыпалась вся Башня до самого основания, хлестнула яростью Пламенная — и разбилось туманное зеркало. И только Ветер не гневался, смахнул он в карман маленькую шкатулку, что за разбившимся зеркалом лежала, и был таков.

Долго бился Ветер над шкатулкой, искал ключи к последней загадке Видящего, но не открывалась она, что ни пробовал — все зря было. А солнце гасло и гасло, и лучей его становилось меньше и меньше, и все больше земель во мрак погружалось. Горько заплакал как-то Ветер над шкатулкой, заговорил, о злоключениях своих рассказывая, да спросил:

— Что делать мне? Как сберечь, как сохранить? Совсем скоро ничего не останется, падут Башни, и сгинем мы все в потемках.

И как только слезы его пали на крышку шкатулки, зазмеились узоры по ней, поднялась дымка, та самая, что раньше в зеркале томилась, и увидел Ветер, как ходит Видящий под самой крышей своей Башни, меряет шагами комнату, мечется и не может найти ни выхода, ни ответа.

— Солнце погаснет и солнце взойдет. Но мы этого не увидим, и память о нас истает, и не останется ничего, — так сказал Видящий, и истаяла туманная дымка, а шкатулка щелкнула и отворилась. Заглянул в нее Ветер и увидел: аметистовым светом на дне ее сияли глаза Видящего, те, для которых не существовало прошлого, настоящего и будущего и не было преградой само время. Ярко сияли они в ореоле застывшей крови, и видел Ветер, как собственными руками вкладывал Видящий их в шкатулку да наговоры шептал обережные — чтоб никто разрушить не смог и сам мрак оказался не властен, пока новое солнце не взойдет.

Принял Ветер последний завет Видящего, разнес его по всему свету — пока дыхания хватило, да и истаял на том.

Последняя сказка. Архивы Сиаля.

423 г. Р.Э., Святой город Тан

Те сны ей не снились давно. С тех самых пор, как Аше Сее потеряла диадему. И она никогда не пыталась вызвать их нарочно. Но теперь Сее, свернувшись в клубок на своей лежанке, отчаянно жмурилась, стараясь как можно точнее вспомнить те давние ощущения и вернуться обратно, в бархатную темноту под светом семи звезд.

Ее всегда вела диадема: настойчивый голубоватый свет проникал сквозь сомкнутые веки, она тянулась к нему, он окутывал Сее, и она словно проваливалась в узкую щель между границами неизвестно чего. Сейчас диадемы не было. Но Аше Сее помнила — где-то там еще были рубины, горячий желтый свет, который сейчас стал ее проводником. Он болезненным касанием танцевал по коже, проходился по костям и взрывался болью в крови. Она упорно шла вслед за ним — глупо отступать, забравшись настолько далеко. Шаг.

Сее почувствовала, как ее накрывает знакомая темнота, а потом вокруг зажглись звезды. Вот только картина отличалась от привычной ей: свет голубой звезды был тусклым, практически незаметным. Она казалась такой же мертвой, как многие другие. Теперь ярче всех пылала желтая звезда. Аше Сее прищурилась, с трудом разбирая за яростным светом слабое фиолетовое сияние. Оно было близко. Намного ближе, чем когда-либо до того, но только проходило сквозь пальцы, будто они были слишком грубыми и неловкими, чтобы поймать тонкие, как паутина, нити.

Она не собиралась сдаваться, лишь крепче стискивала зубы, силясь уцепиться за нечто недосягаемое. Когда-то она смогла поймать ветер. В какой-то момент светлая, призрачная сиреневая нить зацепилась за пальцы, Сее ухватилась за нее крепче, но нить вдруг резко ужалила ее и рассыпалась в ладонях.

Аше Сее тихо вскрикнула и проснулась: пальцы онемели, их скрутило неприятной судорогой, и она далеко не сразу смогла разжать руку, а потом долго терла пальцы, пока к ним вернулась подвижность. Что ж, и рубины не сразу дались ей.

Вызвать темноту во второй раз оказалось намного проще. Она словно так и осталась совсем рядом, стоило лишь чуть повернуть голову, и она охотно разомкнула объятия, позволяя утонуть в темном бархате.

На этот раз она почти сразу различила сияние фиолетовой звездочки и устремилась к ней. Вероятно, хватать нити так опрометчиво было ошибкой. Своенравная сила не желала подчиниться, но, может быть, стоило попробовать дать ей выбрать самой? Сее была терпелива. Она приходила снова и снова и ждала, пока сиреневая паутинка сама коснется ее. Скользнет вперед, оплетая запястья, отзовется колючими искорками в самой макушке. Сее казалось — еще немного и цель будет достигнута, новая сила покорится ей, но та раз за разом ускользала и растворялась. А однажды, когда Аше Сее сама рванула за ней, с той стороны вдруг глянуло ослепительное солнце.

Сее проснулась с криком. Под веки словно песка насыпали — так их жгло. Она яростно терла их, не замечая ничего вокруг, кашляла, задыхаясь, будто песок проник и дальше, в самое горло. Звон дверных замков она разобрала далеко не сразу. Полоска света от двери стала шире, Аше Сее слепо прищурилась, закрывая ладонью глаза — переход от темноты к свету оказался слишком резким. Удушающий запах меда казался призраком из сна — чужеродным и неправильным.

— Оставьте лампы и закройте дверь.

— Да, господин Высший Иерарх.

Света резко стало больше. Две больших лампы ярко осветили небольшое помещение, так, что стали видны даже щербинки на потолке. Слишком светло. Глаза, успевшие отвыкнуть от настолько яркого света, слезились, и их все еще неприятно жгло.

Низкий потолок камеры мешал Пятому Иерарху выпрямиться во весь рост. Аше Сее с каким-то смутным злорадством наблюдала за ним. Будет стоять согнувшись или все-таки перейдем в допросную? Но против ее ожиданий, Иерарх по-простому уселся на пол, не слишком заботясь ни о холоде, ни о состоянии своей мантии. Золотистый свет плотным коконом окутывал его, и Сее казалось, что она чувствует исходящее от него тепло. Вот только оно не грело, а болезненно жгло кожу, так, что она практически втиснулась спиной в стену, кутаясь в старое одеяло. Как будто им можно было защититься.

— Зачем вы пришли? — Аше Сее первой прервала слишком удушающее молчание. Находиться в одном помещении с Пятым Иерархом оказалось намного тяжелее, чем со Вторым. Сила последнего всегда казалась приглушенной, словно стянутой в тугой клубок под широкой мантией, и рассыпалась в стороны лишь когда Таеллан сам того хотел. Пятый же будто и не замечал тяжелых волн исходящей от него силы. Сее могла бы подумать, что все это молчаливое напоминание для нее, но она чувствовала эту силу все время, которое Иллиав находился во Дворце Иерархов. Глупо было думать, что это тоже для нее. Много чести для одной женщины.

— Второй Иерарх сказал, что вы отказались принять Очищение, — Иерарх говорил, глядя куда-то поверх ее головы, за что Сее была ему благодарна: так проще думать и подбирать слова для ответов. — Почему?

— Не догадываетесь? — Аше Сее притянула колени к груди и положила на них подбородок. — Я видела… последствия.

— Тан не отвергает тех, кто приходит к нему. С открытым сердцем и готовностью. Вы настолько отвернулись от солнца, что не верите в возможность вернуться? На что вы надеетесь? — Пятый впервые посмотрел прямо на нее, но Сее только опустила голову, не желая встречаться с ним взглядом.

— На справедливость? Милосердие? На что мне можно надеяться?

— На свое сердце. Если вы готовы отказаться — отречься от той силы, что принес вам тот… предмет, то Тан примет вас, — Иерарх говорил убежденно. Его слова врезались в сознание, оставляя там раскаленный след. Если она откажется от силы. Аше Сее зажмурилась, пытаясь представить это. Новый-старый мир, в котором не будет слышно перезвона ветряных колокольчиков. Мир без теплых искр на кончиках пальцев. Без тепла, бегущего по жилам, без дыхания, ветерком устремляющегося в небо. Мир без крыльев.

— Разве можно остаться на земле, однажды взлетев? — она покачала головой. — Заставьте меня, если сможете.

Небо стоит того, чтобы она попыталась его достать. Еще раз. Хотя бы еще один раз.

— Думаете, это сложно? — голос Иерарха как-то неуловимо изменился, разом наполнив собой всю небольшую камеру, потек расплавленным медом по жилам. Сее вцепилась ногтями в горло, раздирая его в бессмысленной попытке вдохнуть хоть каплю воздуха.

— Заставить — легче всего. Моего Слова будет для этого достаточно. Но Тану не нужно мое слово. Ему нужны вы. Каждый из нас. И каждый придет к нему. Но вы своими руками удлиняете себе путь.

Аше Сее, задыхаясь, рухнула вперед, едва успев подставить руки, ее сотрясал кашель, а голову словно окатили кипятком.

— Я… сказала свое слово. Уходите, ради всего, что у вас есть святого — уходите. Мне больно. Неужели вы не видите, как мне больно? — каждое слово царапало, раздирало горло новой болью, и Сее не замечала, как по ее щекам катятся слезы. Казалось — они испаряются, едва коснувшись кожи. Ее собственная сила свернулась жалким комком где-то глубоко внутри, будто боялась, что каждое обжигающее прикосновение уничтожит ее насовсем.

— Простите, — она не услышала, как Пятый Иерарх поднялся, не заметила, как исчез свет ламп, только почувствовала, что давящая медовая тяжесть отдаляется, а воздух наконец-то приносит прохладу, а не раздирает легкие в кровь.

* * *

Аше Сее слушала ветер. Она поднималась вместе с едва ощутимыми токами теплого весеннего воздуха вверх, слушала разговоры, пытаясь отыскать в общем гуле что-то для себя интересное, но голоса ускользали от нее, а движение воздуха было настолько слабым, что то и дело терялось, и все приходилось начинать заново. Впрочем, спешить ей было некуда. Время еще оставалось.

Сее устало потерла висок и отпустила потоки: с некоторых пор ее часто преследовали головные боли. Она не оставляла попыток добраться до фиолетовой звездочки, но трогать ее больше не решалась — лишь кружилась вокруг, пытаясь рассмотреть тонкие призрачные нити силы, но все тонуло в неизвестно откуда взявшемся в темноте солнечном свете, а голова с каждым пробуждением болела сильнее. Вероятно, ей стоило тревожиться. Но поводов для тревоги в последнее время было столь много, что на Аше Сее снизошло удивлявшее ее саму спокойствие. Она ждала, а ветер срывался с губ с каждым вздохом.

Сее подняла голову вверх. Там, отделенные от нее слоями камня, двигались люди, рассыпали искры своей силы благословенные. Она следила за ними, и в этом было нечто успокаивающее. Там, наверху, не ощущалось больше силы Пятого Иерарха, а Второй возвращался лишь редкими вспышками. Что бы ни происходило, но явно нашлось нечто, достаточно отвлекшее внимание Высших Иерархов от нее. Аше Сее рассматривала тяжелую дверь, окованную сталью, и думала о том, что от свободы ее отделяет не так уж много. С некоторых пор у нее остался только один путь. В голову лезли воспоминания о последнем разговоре со Вторым Иерархом.

— Вы могли бы помочь мне обойтись без Очищения. Если и правда хотите помочь, как говорите.

Второй не отвечал, только пристально рассматривал ее, будто что-то решал для себя.

— Вы не стоите настолько дорого, Аше Сее.

Вероятно, приговор прозвучал уже тогда. Последовавший суд можно было считать формальностью: не зря ни Второй, ни Пятый Иерархи не сочли нужным даже появиться на нем.

Пожалуй, ей бы хватило сил выбить дверь камеры порывом ветра. Она смогла бы миновать коридоры, укрывшись плащом из воздуха, но… Сее повернула голову, глядя вверх и влево. Алве Шаю. Он оставался во дворце все это время и, несомненно, почувствует, если ее сила изменит свое местоположение. Аше Сее сомневалась в своей готовности воевать с целым дворцом и целым городом. Но шанс у нее оставался. Она почувствовала его в тот момент, когда Восьмой Иерарх Тан зачитал приговор. Ее вывезут в город, и у нее будет огромная открытая площадь. Много огня и ветра вокруг. И больше никаких огненных стен. Она будет умнее. Она справится.

Повозка ехала по широким улицам Святого города целую вечность. Так, во всяком случае, казалось Аше Сее. Внутри вместе с ней находился только Алве Шаю, и его пристальный, горящий ненавистью взгляд ощущался даже сквозь сомкнутые веки. «Я не позволю тебе выкинуть хоть какую-нибудь глупость», — так сказал он, забираясь внутрь. И теперь не отрываясь смотрел на Сее, как будто она могла просочиться сквозь щели между досками вместе с дуновением воздуха. Аше Сее дорого бы дала, чтобы это и впрямь было так.

— Чего вы так боитесь? — она улыбалась и говорила больше для себя, чтобы хоть немного отвлечься от ощущения, что ее внутренности кто-то скручивает в тугой болезненный узел. — Правду говорят, даже к границе не отпустили всех благословенных Покровом? Возможно, вы правы. Из вашей площади может получиться славный костер. Намного больший, чем вам хотелось бы.

— Все в воле Тана, — Алве Шаю говорил ровным, спокойным тоном, но что-то в его глазах, в том, как он едва уловимо дернулся, скосив глаза на ее руки, связанные благословленными кем-то веревками, подсказывало — она угадала. Сее улыбнулась шире: руки ей не очень-то нужны. Если бы она и впрямь собиралась устроить нечто подобное.

— Уверена, Восьмой Иерарх предпочел бы перерезать мне горло прямо в камере, а не тащить через весь город, — Аше Сее повернула голову, щурясь от света: пусть сквозь зарешеченное оконце его проникало совсем немного, но это точно больше, чем она видела за последние месяцы.

Иерархи до последнего тянули с оглашением приговора, надеясь избежать публичной казни. Но закон на этот раз оказался против них самих. И Карающая рука Тана обрушится на не принявших его Волю. Не принявшим Очищение грозил святой свет — благословение, которым, по общему убеждению, Тан наделял всех Первых Иерархов, так же как когда-то наделил им первого из благословенных. Аше Сее не знала, как обстояли дела с другими, но нынешний Первый Иерарх ничем подобным не владел, а потому святой свет заменяли обычным огнем. Восьмой Иерарх пришел в настоящий ужас, когда представил возможные последствия. Именно поэтому повозка двигалась медленно, окруженная плотным кольцом паладинов. Если бы она могла выглянуть наружу — не увидела ничего, кроме ярко-алых плащей. На площади же солдат будет еще больше. Никакой возможности бежать. Аше Сее прикрыла глаза, стягивая к себе как можно больше нитей, пропитывая ими повозку, мостовую под колесами, все, до чего могла дотянуться. Алве Шаю всегда шел по следу ее силы, так пусть той будет слишком много. Она напоминала себе зайца, чертящего дорожки следов на снегу.

Но Алве Шаю был далеко не единственным, о ком Аше Сее следовало думать. Всю дорогу она гнала от себя мысли о Пятом Иерархе. Будто этого могло хватить, чтобы его не оказалось на площади. Сее нахохлилась, притягивая колени к груди и пытаясь скрыть охватившую ее дрожь — в эту секунду все задуманное казалось настолько призрачным и зыбким, словно она собиралась ухватиться за воздух. Разговаривать больше не хотелось, и всю оставшуюся дорогу она молчала, бездумно глядя перед собой, только губы едва заметно шевелились, шепча не то молитвы, не то проклятия, да нити ветра все плотнее закручивались в спираль. К вечеру могла разыграться нешуточная буря.

Постепенно Аше Сее начала различать гул голосов. Он казался бесконечно далеким, как рокот волн из ракушки, которую Лаю как-то купил у какого-то южанина: тот утверждал, что в ней слышится море. Сее никогда не видела моря, но глубокий и мерный рокот запомнила. И сейчас он приближался к ней, дробился на отдельные голоса и выкрики, и с каждым мгновением, с каждым ударом сердца внутри словно разливалось расплавленное масло. Жар охватывал конечности, выступал испариной на лбу, сбивал дыхание, а в следующую секунду ее накрывал холод, будто она шагнула из летнего полудня в зимнюю ночь. Когда лошади наконец остановились, Аше Сее дрожала так, что оставалось только удивляться, что вместе с ней не раскачивается вся повозка. Ей казалось, что все ее существо состоит из нитей, которые кто-то неведомый до предела натянул на гигантском ткацком станке — еще немного, и все они порвутся с тихим хрустальным звоном. Совсем скоро все решится.

— Выходите, — Алве Шаю распахнул дверь повозки и первым спрыгнул вниз. Сее хотела последовать за ним, но вдруг поняла, что просто не может заставить себя пошевелиться: все тело будто застыло, а мышцы налились свинцовой тяжестью, и только сердце отчаянно колотилось так, словно хотело пробить грудную клетку и вырваться на свободу. К горлу подступала паника. Если все так и останется, она ничего не сможет сделать. Все окажется бесполезным.

— Вы думаете, это вам поможет? — так и не дождавшись какой-то реакции, иерарх грубо дернул ее за руки вперед, вытаскивая из повозки, и Аше Сее повисла на нем, ощущая, что действительно не может сделать ни шага. Только бы эта позорная слабость прошла как можно быстрее.

— Н-нет, — с трудом выдавила из себя Сее, — но я правда не могу идти. Нервы, знаете ли, — с губ рвался дурной смех, ее трясло все сильнее, а мысли панически метались в голове. На помост ее пришлось заносить.

Полдень. Зенит славы Тана. Время, к которому в Святой Иерархии старались приурочить все действительно важные события. Думала ли когда-нибудь Аше Сее, что ее предполагаемая смерть окажется таким событием? Она не отказалась бы поменяться этой сомнительной честью с кем-нибудь еще.

Свежий весенний ветер трепал ее волосы, играл с мантиями иерархов, отчего некоторые из них вздрагивали. В другое время это непременно заставило бы Аше Сее улыбнуться, но сейчас она была слишком сосредоточена на том, чтобы обратить его в нити силы, наполнить себя до отказа звенящей ветряной мощью. Будто путник в пустыне, внезапно дорвавшийся до воды. Небо сейчас казалось удивительно близким: протяни руку — и утонешь в чистых голубоватых потоках. Аше Сее с трудом заставила себя отвести от него взгляд. Еще не время.

Внизу, перед помостом, шумела толпа, для Сее все лица сливались в единую волнующуюся массу, да она и не стремилась различить кого-то конкретного, лишь сосредоточилась на ощущениях, пытаясь понять, как много благословенных собралось сегодня на площади и насколько они сильны. Взгляд ее метался по высоким балконам, на которых собрались сановники. В виски кольнуло чем-то знакомым. Она потянулась следом за смутным ощущением и вздрогнула, впиваясь взглядом в людей на ближайшем к ней балконе. Где-то совсем рядом ярко полыхала фиолетовая звезда. Не камень, а человек? Сее бездумно потянулась к чужой силе, желая соединить ее со своей собственной, отыскать ту недостающую крупицу, что должна вывести на волю, но фиолетовое сияние растворилось легкой дразнящей дымкой, а в следующую секунду Аше Сее вернул в реальность тягучий и густой запах меда, навалился со всех сторон, заставляя задыхаться, несмотря на все усиливающийся ветер, которому было не под силу развеять вязкое марево.

Нет-нет-нет! Только не ты! Тебя не должно быть здесь! На мгновение отчаянье захлестнуло Сее с головой: весь тщательно выстроенный план рассыпался на глазах, как карточный домик. Она яростно закусила губу, не замечая, что по подбородку побежала струйка крови, ногти впились в онемевшие ладони, и Аше Сее с ненавистью уставилась в спину Пятого Иерарха. Казалось, еще мгновение, и он вспыхнет, как свеча, от ее яростного взгляда. В эти мгновения Высший Иерарх казался ей олицетворением всех неудач, что преследовали Сее с того момента, как она впервые почувствовала ненавистный запах меда. Но золотой Покров мягким плащом окутывал плечи иерарха, надежно защищая от проклятий и пламени.

Глубокий, по-военному четкий голос Пятого Иерарха отдавался в висках болезненной пульсацией, и Аше Сее непроизвольно пятилась от него, отступая куда-то в сторону, изо всех сил стараясь не позволить проникнуть под кожу, наполнить ее и снова привязать к земле. Сейчас, когда все взгляды были прикованы к Высшему Иерарху, никто не замечал, что происходит на помосте за его спиной. Сее могла бы подумать, что про нее забыли, но Алве Шаю по-прежнему смотрел только на нее. Его тяжелый взгляд царапал лопатки, мешал сосредоточиться, и только поэтому Аше Сее успела заметить движение. Уловить смазанный жест самым уголком глаза и отступить в сторону. Сухой хворост мгновенно вспыхнул, пламя взметнулось вверх, обжигая руку иерарха и заставляя его выронить занесенный нож. Они не собирались давать ей шанса. Аше Сее прижалась спиной к высокому столбу, пытаясь унять колотящееся где-то под подбородком сердце. Вряд ли кто-то из толпы заметил, что к столбу привязывают труп. Возможно, кто-то счел это актом милосердия. Но она собиралась выжить и выбраться.

Голос смолк. Сее облизала пересохшие губы, собирая с них солоноватые капли. Глаза ее с нетерпением сидящего в засаде хищника следили за каждым движением Пятого Иерарха, мысленно отсчитывая мгновения и расстояние. Время. Все вокруг будто застыло, казалось, что даже солнце замедлило свой бег, остановившись точно над ее головой и посылая вниз лучи яростного слепящего света. Вот Пятый спустился с помоста, а толпа расступилась, пропуская его. Никто не подходил близко, инстинктивно соблюдая границу, очерченную золотым коконом Покрова. Аше Сее успела почувствовать смутную радость, когда Высший Иерарх скрылся из виду, но она все еще ощущала его слишком близко. Окажется ли расстояние достаточным?

Под сомкнутыми веками вспыхнули желтые нити. Огонь был близко, еще совсем слабый, но постепенно пламя разгоралось, и Аше Сее вцепилась в него, поднимая выше, смешивая с дымным облаком и превращая в надежный заслон от чужих глаз. Тонкие воздушные потоки танцевали на сдерживавших ее руки веревках, касались прочных стальных обручей, которыми ее приковали к столбу. Сее усилила пламя, которое лишь ласковым поцелуем касалось кожи, и направила его силу на неподатливое железо. Чего-то не хватало. Голос. Она разомкнула губы, втягивая как можно больше воздуха, перемешанного с дымом, закашлялась, а потом закричала, выплескивая разом все накопившееся напряжение, отчаянный страх и страстное, почти звериное желание вырваться на волю. Еще немного. Совсем немного силы — и она сможет. Аше Сее казалось, она уже видит — видит будущее. Видит, как падает под напором пламени сталь, как ветер укрывает ее от посторонних глаз, давая возможность спрятаться под широким помостом, насквозь пропитанным ее силой, так, что даже Алве Шаю не сможет отыскать ее там, если не поверит, что очистительное пламя сделало свое дело. А потом — потом, когда все разойдутся, она сможет ускользнуть. И уже ничто не удержит ее на земле. Это почти стало реальностью.

Капли расплавленной стали стекали вниз, повинуясь направляющим их воздушным потокам. Аше Сее не знала, сколько времени это продолжалось. Она вообще не представляла, сколько должен гореть человек. Сорванное криком горло болело, она то и дело отвлекалась на дымовую завесу, а воздуха отчаянно не хватало. Еще немного.

Что-то изменилось. К привычному уже давлению, медовому ореолу, который окутывал весь Святой город, и к которому Аше Сее уже успела приноровиться, пусть это и напоминало протягивание нитей через мелкое сито, присоединилась другая сила. Такая же медовая, с терпким знакомым ароматом, она напирала на созданный Сее дымовой барьер, пытаясь смести его. Аше Сее не нужно было выискивать глазами своего противника. Она видела, и дым не мог помешать ей. Расстояние было слишком большим, но она видела искаженное напряжением лицо Пятого Иерарха так, будто он находился практически вплотную, видела вздувшиеся жилы на вцепившихся в поручень руках, видела, как зрачок сужается в точку, меняя цвет на белый.

Голубые нити натужно звенели, едва сдерживая напор. Аше Сее не сомневалась, будто расстояние хоть чуточку меньше — у нее не осталось бы шансов, но пока она боролась, поднимая выше пламя вокруг собственного тела и одновременно направляя огонь вниз, открывая себе доступ к нижней части помоста. Все посторонние мысли будто ветром выдуло из головы, Сее самой себе казалась сосредоточием одного слитного желания — успеть, удержаться. Выбраться. Чужая сила слепо шарила по созданной ей завесе, в которую она торопливо вплетала естественные воздушные потоки, вившиеся над площадью. Доски под ногами уже трещали, поддаваясь напору пламени, и Аше Сее нервно переступала с ноги на ногу, пытаясь как можно быстрее выбраться из еще удерживавших ее оков.

Внезапно Сее замерла, практически подавившись очередным вдохом: к привычному уже тягучему медовому запаху примешался еще один. Едва уловимый горьковатый аромат прошелся по всему телу колкими смутно знакомыми искрами, царапнул уголок глаза фиолетовым отсветом, а в следующую секунду медовая волна взвилась, обрушиваясь точно в сочленение сплетенных Аше Сее потоков. Время замедлилось, растянулось, будто вязкая и тягучая медовая капля. Она видела, как мучительно медленно, одна за другой рвутся нити, а освобожденные ветряные потоки взмывают над площадью; кто-то закрыл лицо рукой, заслоняясь от поднявшейся пыли. Чужая сила толкнула ее в грудь, вжимая спиной в изрядно обгоревший столб. Прямо над головой, словно замершее в вечном зените, светило солнце. Вдруг его свет словно приблизился, обретая материальность и силу, и Сее закричала, в последнем отчаянном усилии закрываясь от него взметнувшимися вверх желтыми нитями. Однажды маленькая птичка решила, что ее крыльев хватит, чтобы дотянуться до звезд… Мир поглотила белизна.

Пламя угасло, и яростное полуденное солнце осветило обгоревший помост и площадь в центре Святого города. Необычно сильные для этого времени года потоки ветра трепали одежду, гоняли облачка сухой пыли, люди медленно расходились, пока на площади не осталось ничего, кроме ветра и горячего пепла, серыми хлопьями поднимавшегося вверх. Ветер играл с ним, подбрасывал все выше и выше, так высоко, как будто хотел поднять к самой Багровой Луне…

Ветер, ветер, поиграй,

Поиграй со мной —

Подарю цветные ленты,

Распущу хвосты,

Будем в облаках резвиться

Только я и ты…

Звезды гасли. Над миром медленно и неотвратимо восходило солнце.

-Конец-