Кровь и пепел (джен)

С тех пор, как Город во второй раз поразила чума, Ласка спит всё чаще. Если сказать вернее, засыпает на ходу — мёртвые беспокоятся, говорят без умолку; вопросы сыплются, словно орехи из разорванного мешка, и ей тоже приходится говорить-говорить-говорить, успокаивать, отвечать… Оправдываться, хотя за что бы? Что, в сущности, может сделать с таким горем жалкая кучка детей? Впрочем, такая же жалкая кучка поправших Закон, или, напротив, зацикленных на нём, тоже вряд ли способна противостоять чуме. Сложно играть, не зная правил, особенно если эти самые правила пишутся здесь и сейчас. Вот почему приходится любую свободную минуту тратить на сон — так хотя бы спокойнее.

Каждую ночь, пытаясь уснуть, Ласка старается не думать о том, что будет дальше, но получается плохо: она чувствует, что дальше будет только хуже. Вчера утром Ева шагнула с крыши Собора, а вечером заболела Анна. Сегодня утром в Город пришли солдаты. Поговаривают, будто эта армия не знает жалости ни к одному врагу на свете, а это значит, что после её ухода от Города останутся только кровавая плесень и холодный пепел.

С тех пор, как солдаты расквартировались в Городе, Ласка стала видеть один и тот же сон. В этом сне постоянно выстраивались одни и те же декорации: угасший Многогранник, затканный кровавой плесенью Каменный двор, опустевшие Узлы, с посмертным укором протянувшие в небо сухие руки-лестницы, и, наконец, Земля, исторгнувшая из себя в самый момент смерти груду костей.

…Она знала, что этот сон сбудется — Инквизитор и Полководец, будто не замечавшие опасности, царившей кругом, самозабвенно плели интриги друг против друга, лекари перессорились так, что так и не смогли договориться, да ещё и правители, увидев, что чужаки взяли на себя слишком много, предпочли умыть руки. И правильно — эта осквернённая земля вряд ли сможет что-то породить — разве только пепел и кости.

Когда в отведённое время соборный колокол не пробил, Ласка окончательно всё поняла. В последний раз обойдя кладбище, она вернулась в сторожку, заперла окна и двери, и, вынув из кармана кусочек угля, нацарапала прямо на стене:

Я сплю всё чаще, хоть ещё жива.

Приходят сны, что видят чьи-то души.

Проснуться — значит их покой нарушить,

Но мне на это хватит сил едва.

Им снится, что весь город поражён

Вернувшейся Песчаной Лихорадкой,

Что смерть давно уж не за их оградой,

А повсеместно. Мор был предрешён.

Во снах моих нет места лжи и фальши.

Я знаю, что ещё свершится дальше

И сколько скорбных ждать к себе гостей.

Смерть-Навсегда свою сбирает требу —

И чьи-то души прорастают к небу,

Не твирью, но осколками костей.

Жить оставалось несколько минут.