Под маской (гет)

Сон. Это только сон, мираж, который ей снится.

В реальности она не может быть одета столь… распущенно, столь по-женски. В реальности на её талии не могут лежать чужие руки. В реальности она не может танцевать с собственным дворецким и быть при этом столь близко к нему.

Сиори пытается отшатнуться, но он не отпускает её и лишь притягивает всё ближе, пока она не начинает чувствовать тепло его груди своей.

— Стойте, — его шепот проникает в её уши, завораживая. — Останьтесь со мной на сегодня, только на сегодня!

— Нет, — она в ужасе зажмуривается. — Это неправильно! Отпусти меня!

— Нет, — в свою очередь отвечает он. — Разве я могу отпустить свою госпожу, не исполнив её желаний?

Желаний? У неё нет желаний! Разве только, чтобы он отпустил ее и всё вернулось на круги своя.

Он лукаво улыбается и легонько проводит пальцами по её спине, второй рукой поднося её кисть к губам.

Она вздрагивает, понимая, что отстраняться ей уже не хочется. Заинтригованная и завороженная, она замирает, не в силах двинуться с места.

Себастьян не торопится — он умеет ждать, ну а терпение всегда было его отличительной чертой.

Медленно и осторожно он начинает осыпать её руки поцелуями, постепенно поднимаясь до локтей.

Сиори ежится: как это не похоже на всё, что пытались сделать с ней другие.

Сейчас всё совсем иначе. Себастьян выпрямляется и с хитрой улыбкой смотрит на неё, а Сиори всё еще стоит на месте, испуганно и в то же время с надеждой глядя на него.

Он проводит ладонями по её безвольно повисшим рукам, скользит по плечам, касается пальцами её щеки.

А она вдруг понимает, что у неё не осталось других желаний, кроме как зарыться пальцами в его пушистые волосы, что на поверку оказываются мягкими и непослушными.

Он удивленно вздрагивает, слегка отстраняясь.

— Почему сейчас?.. — тихо шепчет Сиори. — Почему я?

— Потому что я так хочу, — усмехается он. — У демонов нет других ответов. Я хочу… вас.

— Почему?

— Слишком много вопросов, — Себастьян качает головой и берет её руку в свои. — Но нужны ли вам ответы на них?

Поцелуй в ладонь кажется ей настолько странным, интимным, но выдергивать руку не хочется.

— Любопытство — это мой порок, — отвечает она, слегка улыбаясь.

— Знаете, чем демоны отличаются от людей? — шепчет он ей на ухо, пока его руки скользят по её талии. — У нас нет ни страстей, ни желаний, нам… не интересно грешить.

— Демоны-праведники? — Сиори чуть отстраняется.

— Мы совращаем, но не совращаемся, — его шёпот похож на шелест листьев, а жаркое дыхание нервирует и интригует, вызывает трепет где-то в груди. Никто ещё не был рядом с ней так близко. — Мы заставляем грешить, но сами равнодушны ко всему. Демоны не желают ничего кроме человеческих душ, если это не так, то они — неправильные демоны. Я стал неправильным. Почему, госпожа?

— Кто тебя знает, — она ежится. — Может, это всего лишь твой трюк, чтобы обмануть меня?

— Кто знает? — эхом отзывается он. — Но разве это важно? Обманывая вас, я обманываю и себя.

— Где твоя злоба, Себастьян, где твои ехидство и язвительность? — едко осведомляется Сиори. — Ты — не мой дворецкий. Смешная маска…

— Значит, вам нужны мои злоба и ехидство, господин? — тон Себастьяна становится бесстрастным. — А вы уверены, что это не очередная моя маска?

— Есть ли в тебе хоть что-то искреннее, Себастьян? — тихо спрашивает Сиори. — Своё…

— Демоны не могут быть искренними, но все маски принадлежат лишь мне, — так же тихо отзывается он. — И разве искренность — это не маска? Ваш мир сделан из цветного стекла, каждый осколок отблескивает сотнями оттенков, и каждый — лишь часть чего-то целого.

— И ты — тот, кто стирает эти осколки в мелкое крошево, — улыбается она. — Я знаю, что время истекло, я смирилась. Зачем тебе эта игра?

— Хочу... — он усмехается, — хочу понять, для чего вы, люди, так цепляетесь за жизнь поначалу и почему отпускаете в конце?

— Мы устаем, — Сиори мягко проводит рукой по его волосам. — Однажды ты тоже устанешь, Себастьян.

— Я давно устал, — ядовитая поначалу усмешка незаметно перетекает в теплую чуть грустную улыбку. — Жизнь — скучная штука: слишком предсказуемая... для демона. Особенно для демона.

— Что ты будешь делать, когда меня не станет? — Сиори проводит ладонью по его лицу, касается уха, скользит подушечками пальцев по подбородку. — Найдешь нового хозяина, с которым не будет так скучно?

Он ловит её руку, прижимает к щеке, бережно целует запястье.

— Может быть. Я ещё не решил. Возможно, что...

— Что? — Сиори прижимается к нему ещё теснее, наслаждаясь теплом чужого тела, остро чувствуя, как утекают драгоценные мгновения.

— Я уйду вслед за тобой, — он пожимает плечами. — Мне наконец-то стало интересно, что там, за гранью.

— А если ничего? — Сиори проводит другой рукой по его спине. — Что если ты просто исчезнешь?

— Тогда я буду знать, что даже у демона есть свой срок годности, — в зрачках его проблескивает бордовая искра, а улыбка на тонких губах становится поистине дьявольской. Рука его, доселе лежавшая у нее на плечах, стремительно соскальзывает вниз. Сиори вздрагивает. — Соврати меня, господин, сделай демона грешником!

— Госпожа, — поправляет его Сиори. — Не называй меня господином. Я все же не мой прапрадед. Да, я знаю о нем, не удивляйся.

— Я не сомневался, — смеется он, запрокидывая назад голову. Лицо Сиори вдруг оказывается совсем близко от его шеи, и она, не успевая задуматься над тем, что делает, прижимается губами к непроизвольно дернувшемуся и оттого почему-то кажущемуся беззащитным кадыку. Себастьян замирает, резко прекратив смех.

Сиори понимает, что он прекрасно знает каждую секунду этого древнего танца и давно выучил каждый такт, каждое па, каждое движение. Профессиональный, виртуозный танец, отточенный веками практики. Так наскучивший своей однообразностью.

Наверное, её неуклюжие первые попытки сделать шаг выглядят смешно. Но только это и может привлечь на несколько секунд внимание вечности. Всего лишь несколько секунд, но для краткой жизни одной бабочки и это безумно много.

— Научи меня танцевать, — шепчет она. — Помнишь, ты обещал, а я упрямилась?

— И какой же танец желает моя госпожа? — он опускает голову, внимательно вглядываясь в её глаза с высоты своего роста.

— Вальс, — коротко роняет она. — А потом ты меня поцелуешь.

— Так скоро? — он выглядит удивленным, непонимающе хмурится.

— Да, — кивает она, не отводя взгляда. — Это приказ. Ты же не ослушаешься меня, не так ли?

— Не посмею, — он покорно кивает, и ей вдруг становится смешно, она с тихим фырканьем ласково ерошит ему волосы.

Первые шаги даются с трудом, Сиори сбивается с ритма, путается в ногах, Себастьян с ангельским терпением наставляет её, но она замечает улыбку, прячущуюся в уголках его рта. Он... заинтересован.

Шаг, другой, поворот, еще шаг. Наконец, у нее начинает получаться. Танец становится похожим на настоящий танец.

— Невероятные успехи, — по его ровному голосу невозможно определить, иронизирует он или говорит серьезно.

Она не отвечает, сосредоточившись на его руке, что поддерживает её со спины, на теплых пальцах, аккуратно сжимающих её ладонь. Ощущения настолько новые и завораживающие, что ей хочется, чтобы они продлились вечность.

— Мы могли бы быть обычными людьми, — тихо произносит она. — Тогда этот вечер стал бы началом чего-то нового, а не концом давно позабытой истории.

— Это новое было бы старо как мир, — бесстрастно отвечает Себастьян. — Ничем не отличалось бы от сотен таких же историй.

— Но эта девушка и этот юноша могли бы почувствовать себя счастливыми хотя бы на краткое мгновение, — грустно усмехается Сиори. — Для них бы все это было бы в новинку, и им точно не было бы скучно.

— Как же вам, людям, нравится проживать свои жизни по одному и тому же сценарию, — задумчиво произносит Себастьян, аккуратно двигаясь спиной вперед и ведя ее за собой. — Миллионы одинаковых судеб, одинаковых действий, одинаковых чувств... и вы ухитряетесь видеть разницу между каждым следующим...

Когда заранее знаешь все человеческие желания, людские мотивы и мечты, то осознаешь, что безнадежно обогнал этих людей на века вперед. Им не нагнать тебя, ты ушел так далеко, что даже не понимаешь, как вернуться сознанием обратно, чтобы достичь взаимопонимания с ними.

Кто они, люди? Создания, которые сами убивают свои души чувствами.

…А ведь было время, когда человеческие помыслы были чисты, тела — невинны, а души наполнены ярким светом, сжигавшим скверну дотла.

Впрочем, это было слишком давно, он даже не помнит этих времен.

Некоторые его ученики, которых он брал время от времени, не понимали, почему он, всемогущий и непобедимый, предпочитает роль скромного слуги, когда его возможностей хватило бы, чтобы стать властелином мира. Глупцы! Власть отупляет, затмевает разум, делает тебя слабым и ленивым.

Власть скучна, куда интереснее быть ничтожным маленьким человеком, ничего не значащим для непосвященных. Слуга, которого можно наказать и унизить, который способен исполнить любое твое желание… почти любое. Увлекательное, хоть и своеобразное развлечение.

А так весело было наблюдать за зарвавшимися наглецами, которые, опьяненные своей властью, рвались куда-то вверх и не замечали пропасти, что разверзалась прямо у них под ногами. А ему оставалось лишь саркастично вскинуть брови и растянуть губы в язвительной усмешке, прежде чем подарить свой прощальный поцелуй и немного притупить вечно терзающий голод.

А вот притупить усталость и скуку было уже нечем.

Сиори знает, что не ей излечить эту усталость. Но она и не стремится.

Шаг, ещё шаг.

Они танцуют уже вечность. Кто-то должен сделать первый шаг. И тот окажется последним.

Ещё шаг, ещё поворот.

Она жадно рассматривает его лицо, четко очерченное, с заостренным подбородком и резкими чертами. Невозмутимое, непроницаемое. Завораживающе-красивое с одного ракурса и отталкивающе-искаженное — с другого.

Его челка чуть качается в такт их шагов, и Сиори с улыбкой вспоминает свою давнюю глупую мечту — провести рукой по его лбу и отодвинуть её, поправить. Сегодня мечта исполнилась, а значит, Сиори уже больше ничего не держит.

Шаг. Последний.

Она резко останавливается и притягивает его к себе, закинув ему руки на шею. Он медлит лишнюю секунду перед тем, как потянуться к её рту.

Но прежде чем он успевает коснуться губами её губ, она ловко уклоняется и поворачивает его голову ухом к себе.

— Вот я тебя и совратила, Себастьян, — торжествующе шепчет она. — Ибо нет ничего более желанного, чем недоступное! А тебе я не достанусь уже никогда!

И пока он не успел опомниться, сама прижимается к его рту горячим поцелуем, в тот же миг чувствуя, как тело пронизывает леденящим холодом.