Домик на склоне (джен)

— Вот, значит, тащит бедный кот санки, постромок в грудь впился, еле лапы в глубоком снегу переставляет. А тут и наст кое-где по кромке Черного леса нарос — мороз-то крепчал! — это они к перевалу вышли, я так полагаю… Шерстка пушистая вся ледышками забилась, лапы изрезал в кровь; не ровен час, по следам стая волчья пойдет. А ведь и темнеть-то стало раньше, видать, от непогоды. Злой буран все дует-поддувает, силы Борей набирает. Прямо в лицо, то есть в морду, бьет. Кот тоже силенки напряг, последние…

— О-о-ох-х-х!

— Да вот тебе и ох! Ты ж хотела пострашней… А тут и вправду вой раздался. Жуткий, душу леденящий, и вроде как сразу со всех сторон прозвучало.

— Батюшки!

— Да-а-а, и тоненький плач, тоже жалобно, словно дитя смерть свою увидело. Остановился кот. Вздохнул. И безнадежным взором в глаза пропасти, к которой они подошли, посмотрел…

— Да нечто у пропасти глаза есть?!

— Сама сказку просила, не сбивай!

— Так я про ляльку просила, а не про жути такие ужасные. Просто котик дитятку в саночках катает, по дворику, например. Все хохочут. А котейко такой гордый, грудка белая, весь пушной, кормленный, хвостейку пальмой держит… И девочка…

— А будет девочка?

— Да, маленькая принцесса. А вообще…

* * *

А февральский стылый ветер и в самом деле все сильней ударял ледяными кулаками в незакрытые ставнями заиндевевшие оконца, а по выложенной плоским сланцем крыше то и дело бухали корки недельной наледи, сорванные им с уступов горы, — внезапно погода разошлась! Что тут скажешь, весна близко, да зима задержалась: перевалы засыпало льдистым крошевом, в низинах над озерами стоял холодный пар — как колонны зачарованные к небу от мороза тянулись. А после короткой оттепели, словно последние ярки окотились, грянули новые холода да ураганы лютые откуда ни пойми налетели!

— Ой, будто тролли над головой пляшут. — Новобрачная поежилась и тесней к молодому мужу притулилась. — Боязно что-то мне, Бастиан.

А тот только зевнул сладко, утомленный и распаренный любовным делом:

— А чего бояться — дом крепок и надежен, его же еще мой прапрадед Горбатый Гуго, лучший плотник во всем Аргау, строил; устоит еще не одну зиму, хуже бывало. — Он потянулся, выпростав с постели голые ступни, но тут же прикрыл толстым, как перина, пуховым одеялом ойкнувшую невесту… Да не невесту уже, а венчанную жену, к тому ж тяжелую… Ну так и что, гуляли они с Черой до свадьбы — то правда; ни от кого не прятались, а как дитя шевельнулось — так и без просьбы или там отцовского приказа повел кузнец Бальтцель любимую к алтарю…

— Все же воет жутко! — пожаловалась молодая. — Что дрожь берет, как ночь-то провести, от страху не помереть.

— Так сказывать дальше? — усмехнулся своей трусихе в теплую шею Бастиан. — Или уж спать давай, а то завтра с утра, коли утихнет, работы не оберешься. А знаешь, я как на двор за дровами давеча выходил, так прям слышал, как камни, что на сваях (1) лежат, человеческими голосами постанывают… У-у-у. Жутко так!

— Не пугай! — Синеглазая Чера вскинулась и заколотила в грудь насмешника кулачками. — Дурак, беду накличешь!

А тот ну смеяться, да в ответку под одеялом толкаться, аж подушки на пол попадали; эх, несерьезный девушке супружник достался, да и годов-то новоиспеченному главе семьи немного было — аккурат в Рождество семнадцать сравнялось!

— Так ты сама про принцессу заказываешь, а с теми в сказках такие перипетии бывают — поджилки задрожат, поседеешь вся, от ужаса зубы выпадут, и… — он на мгновение замешкался, страшилки иные придумывая, — …даром, что печь натоплена, — так в ледышку к утру и обратишься!

Отсмеялись… да тут внезапно целоваться начали — не до сказок стало.

Но после она рукавом вышитой сорочки губы вытерла — неугомонная! — и спрашивает:

— А как принцессу-то звали?

— Ну Элиза ее, конечно, звали. Год девчурке только от роду. — Бастиан на спину повернулся и руки под голову положил. — И была она дочерью тайного короля.

— Как это?! — очнулась от едва не сморившей ее дремы Чера.

* * *

— Началось все, как это всегда бывает — от чужой черной зависти. Уж сколько бед она роду нашему (я вообще про весь — людской) причинила!.. Был у юного короля Лорина дядя Тебес Ули — сводный брат матери. И стал он втихую, по малолетству суверена…

— Что такое «суверен», деньга что ли такая, не понимаю! — возмутилась всё-таки задремавшая Чера. — Ты мне про котейку рассказывай, про погоды наши, про волшебство всякое… И уж там какой-то. Откуда бы зимой ужу взяться? — Новобрачная зевнула и ловчей на голой груди мужа улеглась. — Не хвались, что грамотный, Басти, выдумывай, чтобы понятно было.

- Так я и говорю, стал дядюшка власть к рукам прибирать. А когда племянник из чужих земель итальянских, где ума в университете старинном набирался, не только скуфейку и диплом на латинском языке привез, а еще и супругу, дочь герцога Болонского Ромину, тому понятно стало, что не видать ему короны, потому что…

— Да что ж деется! — ойкнула полночная слушательница. — Парню теперь и жениться нельзя, что ли? А кто король-то тайный, не дядя сам, что казни плёл? Значится, ляля така хорошая его дочка получается?

- Козни, милая, козни. Нет, вот погоди, дальше послушай… — Бастиан поцеловал выбившийся из-под чепца локон своей любезной и улыбнулся, да в темноте этого не видно было. — И нет, не было у Ули никогда ни семьи, ни детей — был он скопец.

— Скупе-е-ец… А чего жалел-то? На ребеночка особо денег не надобно, попервой особливо, его просто в любви растить чтобы, и всего-то дел! Смекай, много ли дитя съест, а свивальники там, пеленки, чепчики, одежонку всякую и со старших перешить можно. А то и на ярмарке сменять, или у соседки…

Пока Чера причитала, рассказчику вдруг невольно… вздремнулось. Вот вроде на минуточку-другую только глаза прикрыл — и сразу теплом таким пряным откуда ни возьмись повеяло, будто лето настало! И картинки приятные прямо вихрем перед внутренним взором — да полно, как въяве все было! — понеслись. Дивный город привиделся на горе — да не так чтоб высокой, скорей, на большом холме, — и к нему ведут, струятся пологие дороги белой брусчатки. Вокруг поля зеленеют, виноградники карминными полосами склоны расцветили. Ниже, за двумя озерами — дубравы. А почем Бастиан знал, что точно дубравы, — самому непонятно было, но близок ему этот край казался, будто до последней тропки собственными ногами исхожен, до малой ветки на ракитах, которые у речки растут, знаком… Бездонная — имя реке, хоть и невелика случилась. Выше по течению вода ее со скалы сверзается — белая как молоко. Диво!.. А потом по берегам — все сады, сады яркие, стволы дерев лианами цветущими увиты. Вон же, вон та поляна за ивами точно ножом обрезана, да не видно за склоненными ветками, что ее будто зверь хищный или тролль откусил — так внезапно овраг глубокий начинается. А за ним пещера. Помнится, мальчиком он сам с гончими и с луком…

— Ой, а первый, я чувствую, мальчик у нас будет! Кабы не двойня!.. Ну да ничего, когда один за другим пойдут, то и из мальчуковой одежки дочке чего перешить умудрюсь, зря, у тетки Магды училась! А они зато приглядывать станут за сестренкой да друг за дружкой — тут мне и покой, и вздохнуть можно. У моей-то мамаши нас десять душ было. А у нас с тобой и того поболе, глядишь, будет. Ишь, как мы шустро начали!.. — Чера хихикнула и от смущения холодным носом новобрачному в подмышку спряталась. — Или… иль ты не хочешь… — голосок ее сбился, дрогнул, перешел во влажный вздох. И, чтобы не заплакать, молодка затормошила мужа. — Что молчишь-то, Басти? Дальше сказывай! Или сердишься на мои думки?

А Бастиан тем временем от грезы нечаянной в раз очнулся, да быстро вспомнил, что говорил-рассказывал. Зевнул, правда, украдкой — час-то уже предутренний был; хоть и напугался от планов своей любезной болтушки… слегка:

— Что?.. Да… детки, да… Успеется ведь, милая, куда нам с ними торопиться? А дядька короля — не денег он жалел, не скупой он был, а… — новоиспеченный муж быстро ухватил потерянную нить своей же сказки. — Просто в ранней юности лишили его естества мужского, так еще наши предки венеты с королевскими младшими сыновьями поступали.

— Да как можно! — Чера приподнялась на локте, тряхнула распустившейся косой, потом резко села в постели да ладонями в раздражении по кленкам хлопнула. — Хорошему роду, не только знатному, никак нельзя прерываться! — И тут же: — А пригож-то собою был королевич?

- Ага, вот как, значит! Ежели на чей-то… — Басти, рыкнув, повалил спорщицу на спину, да так, что оба чуть с кровати не сверзлись! — …скажем, балаболки какой молоденькой вкус — некрасив, то и мужеска удовольствия на весь век лишать можно, да?

Чера наклонилась к нему, лениво провела теплыми пальчиками по крепкому плечу, притворно зевнула:

— Ой, кузнец, да куда ж мой чепчик вышитый подевался? И не найти. Эка мы всю кровать смяли, простыни-то мамка белила, утюжила, бедняжка! — И вдруг прямо в ухо, влажными губами прильнув: — И то правда, как урода целовать, не то в себя противно промеж ног чужую кочерыжку пустить, в лоно! Не приляжет на деву разборчивую такой, клянусь, срамно нам! И на что детки непригожие от страхолюдины нужны-то? Фу-у-у!

Оба засмеялись. Чуть — и остановиться уже не могли; молодчику даже пришлось рот своей любезной ладонью зажимать — не то весь дом перебудили бы.

Лишь смех отпустил, Чера влажно выдохнула:

— Да и велико то наслаждение! — И так под горячим телом мужа заерзала, что тому спор продолжать вдруг не задалось — вмиг чего другого от суженной захотелось! А она недотепой прикинулась. — Сказывай, — говорит, — так ли уж, как кумушки за шитьем судачат, у вашего роду велика и сладка охотка, что за нее ничего не жалко?! Вот что по мне… — И как запричитает тихонечко, да с подковыркою: — Ох, перестарка я, перестарка! Аж шестнадцать годов, а до сей поры в девках и не знаю. А может, и ничего особого, так — минуточка! Да еще и больно, липко потом, когда…

— Ах ты, греховодница! — задыхаясь, простонал в губы своей хитрованке новобрачный.

Сказку ему, понятно, досказать в эту ночь не случилось…

* * *

Солнышко уже в оконце запорошенное заглянуть собралось, а на постели…

— Гуль? — Бастиан лениво потер глаза. Вернее, сначала — правый, потом — левый, потому что смог управляться только одной рукой. Другую совсем не чувствовал — на плече покоилась русая головка его милой. — Уй, вроде и нетяжело, а, гляди-ка, отлежала…

- Вот она, семейная жисть, терпи теперь! — ехидно сказал кот и, спрыгнув с расписного шкапа, сделался видимым. Уселся на половике, в полосе неяркого света, и стал вылизывать заднюю лапу. — Я. Кто же еще? У меня, кстати, ничего не занемело от чужого тела.

— Где шлялся, бродяга? — Улыбнулся, зевая, его молодой хозяин, пропустив слова кота мимо ушей.

- Спи уже, женатый болван! — буркнул тот. Прищурился, вздохнул и, закончив с лапой, лизнул лениво спину, еще раз вздохнул и занялся своей курносой мордочкой, наяривая кругами по усам. — Нет, ну надо же — в санки меня запряг, додумался!

— А что? — с кровати тихо спросил посерьезневший Бастиан.

- Это ненастоящие сказки! — ответил кот.

И тут…

------------------------------------------

(1) В Швейцарии испокон веков в сельских местностях дома ставили на «шляпки» огромных каменных "грибов", и в пустотах между ними хранили запасы дров, чтобы не выходить наружу в холод. http://static.diary.ru/userdir/3/0/0/6/3006151/85964420.jpg http://static.diary.ru/userdir/3/0/0/6/3006151/85964421.jpg

И тут в дверь постучали.

Громко. Похоже, даже кулаком.

«Не матушка!» — смекнул наш молодчик и угрём ловко соскользнул с брачного ложа, юной своей жены не потревожив, хоть и был крупный и мускулистый — ну чисто жеребчик!

— Вставай, бабий подъюбник, меха уже с час раскачаны! — только и успел молвить Оскар Бальтцель, а его сын, хоть и в одном исподнем, но улыбаясь во весь рот, уже выскочил на балюстраду, идущую вкруг большого зала с камином, и спиной притворил за собой дверь, натягивая на блестящий от пота торс рубаху прямо вместе с курткой, шнуруя штаны и все роняя пояс.

— Ш-ш-ш! Иду уже, что бранишься!

— Чего-чего — дело стоит, а тебе хоть бы хны! — Хозяин дома нахмурился. И зло, скороговоркой неожиданно добавил: — Да хоть совсем в кузню не ходи! С твоей женитьбой ты не ты стал! Э-э-эх! — Махнув рукой, будто рубя канат, он потопал вниз.

— Фати (1)… — Бастиан сперва растерялся, но, перепрыгивая через ступеньки и при этом умудряясь надевать сапоги, рванул вслед за отчего-то взбешенным отцом. Начал оправдываться: — Да что с тобой? Чего вдруг разрычался, а, папаня? — Он попробовал улыбнуться снова и тронул того за рукав.

— Ты это брось! — прямо-таки прошипел герр Бальтцель, всеми в деревне уважаемый за степенный нрав, порядочность и немногословность. — Нечего меня как ребенок кликать, всё прошло — взрослый уже! Прошло всё, кончилося... — И вздохнул тяжело, будто мешок со спины сбросил.

— И что? — Бастиан застыл на полушаге, оторопел. — Это оттого, что я на Чере женился? Так это… Ты же сам нас благословил, все по-честному было. И мама…

— А то! Что мама... Мама! — перебил его кузнец. — Нет, не моя ты кровь, а чужое семя! — сказал, как в лицо слова выплюнул. И отвернулся, сутулясь, сразу как бы ростом меньше стал.

Басти не верил своим ушам:

— О чём ты?! Как так? Да я же на прадеда похож, ты сам говорил, что вылитый! И кость твоя — широкая, и волосом в тебя.

— Там, видать, за тобой приехали. — Оскар отвернулся, не слушая, не слыша того, кто еще недавно был ему любимым сыном, кивнул на боковую дверь, что вела не в кузню, а на задний двор. — И мать свою гулявую, значит, шлюх… распутницу с собой забирай, коли надобна. Пусть спасибо скажет, что не порешил ее… Суку! — Его вдруг сильно шатнуло.

Бастиан кинулся, чтобы подхватить, подставить плечо. Что происходит с отцом, он совсем не понимал. Страшно было подумать, что тот просто сошел с ума! Ведь так бывает: вон старый Рафлиц прошлым летом ни с того ни с сего в своих же овец стрелять начал из духового ружья... А как иначе такое странное поведение самого близкого человека объяснить? Бастиан любил отца, но тут такое деелось, что только это на ум и приходило. Не горные же тролли, право слово, старому кузнецу глаза застлали?!

Но тут сердце младшего Бальтцеля бухнуло, а по телу прошла волна мурашек — прямо так от затылка до пяток — он услышал звуки, которых просто не могло быть! Сейчас. В феврале. Ведь только летом и только в праздники поют эти длинные трубы! Что же это тогда?! И…

Дверь отворилась — пахнуло теплом, даже жаром. На пороге, в летней красной юбке, белом чепце с развевающимися на легком ветерке лентами стояла его Чера. Держа в руках… нарядного младенца!

— А вот же, вот где они — наши дедушка и папочка! — нежно проговорила она, игриво слегка подбрасывая ребенка на сгибе локтя. И повернулась к остолбеневшему Бастиану. — Муж, там какие-то люди в касках. И конные — полон двор! С гербами. Тебя спрашивают. Сердятся очень. Может, подковать надо. Ну что вы встали, как громом вас стукнуло? Заработок же пропадет, а то в другую кузню поедут!

_____________________

(1) «Папа», даже «папочка» — уменьшительное от Vater.

У милеса (1) Андри Нандо были седые волосы, рябое лицо, но мужчина он был видный, коли не при ярком солнце рассматривать, и далеко не глупый, за что лейтенант (2) граф Освальд его с миссией и отрядил. И пока вооруженные слуги собирали в дорогу упиравшегося и негодующего юного князя — даже по лугу на задах кузни пришлось за тем погоняться, смех да и только! — сам командир копья, стоя на взгорке и не особо крутя больной шеей, как бы невзначай пытался зорко всматриваться в черты и стать очередного претендента.

«Эх, мелькает — не понять, но вроде бы похож: длинноногий, ладный такой. Глазами — вылитая покойная госпожа Ромина, да и подбородок в точь как у государя — упрямый, литой. И волосом сходен, так сразу ясно — Фларин. Старый-то король светловолосый был, ну чистая нимфа!» — Рыцарь оперся на луку седла и задумчиво ухмыльнулся. — «Ну, какой там старый… Правда, мерзавец… Но служба есть служба. Итак, что мы имеем? — Сомнения все же еще оставались. — Больно уж хорошо сохранился пропавший шестнадцать лет назад наследник, как же так, а?!»

— Отста-а-а-вить! — вдруг что-то решив, зычно крикнул он двум особо резвым молодым экюйе (3), с азартом преследующим на взгорке предполагаемого принца. Но тот, в отличие от них без лат и амуниции, бежал быстрее и вскоре оставил своих неудалых преследователей далеко позади. Шустрый!

— Чтоб тебя, ну непонятно ни черта — этот на сей раз, иль все же не он?! — протянул Нандо, с кряхтением слезая с обряженного броней коня. — Эй, вы, назад! Двигайтесь к обозу, олухи, — приказал он своим оруженосцам. — Только латами звякают. Кур вам, ослам, пугать! Ну кто ж так ловит, тьфу… Вот парня теперь в лесу поди сыщи, эх!

— Сударь, а не привести ли арше (4)? — К командиру подскочил местный жандарм.

Командир отряда поморщился, оглядывая его.

— А что у вас и такое в Аргау имеется? — Хрустнул затекшей шеей. — Поди прочь, это дело не для деревенщины.

Угодливого подлеца, испуганно зыркнувшего на сурово нахмуренное начальственное чело, что ветром сдуло. А сам рыцарь, прищурившись, посмотрел на расстилавшуюся перед ним долину и задумался:

«Посылать еще несколько вооруженных слуг за этаким резвым «зайцем», хорошо знающим местность, станет глупо и ни разу не дальновидно. Да и покалеч… повредить принцепса не приведи Марс Латобий, царь Туана! Эх, а я-то, старый дурак, надеялся отличиться, да деньжат легко срубить! Чего б уж, казалось, такого — уговорить чудом спасшегося королевского ссыку… сынка вернуться в родные пенаты, в палаты, на перины… к нянька-мамкам в заботу. Небось нахлебался уж гаденыш свободы сполна? В скудности да в трудах, все по горам за козами-овцами бегаючи… А что это еще там за девица какая-то мечется? И с дитём…»

— Стоп! — прервал он себя вслух. Будто этот самый слух только что появился, и в уши ему ударило всем немолчным аккомпанементом разворачивающейся сцены ловли: — Эй, Мотль! Да кто ж там воет-то так!

Самый понятливый из вооруженных слуг подскочил к нему:

— Господин?

— Хр-р, — рыцарь Андри тряхнул седой головой, — приведи-ка сюда эту, что голосит… Да кто это вообще?!

— Жена евонная, зовут Чера, — тут же сообразил Ури Мотль. — А отца с матерью надо? И еще там селяне толпятся за амбарами, некоторые с вилами и аркебузами. Недовольны очень.

— Ничего не понимаю, какой отец, откуда родители? — пробормотал Нандо, сдвигая с головы вдруг ставший тесным подшлемник, и почесал заострившееся ухо. — Да мы же вообще… Нас, мы… — и запнулся. — Девочку… Принцессу пропавшую сыскать посланы. Э… Так разве дитя в зиму выживет?! — спросил он у того места, где только что стоял его внебрачный сынок… — Стой! А лето же, однако, и откуда тут…

* * *

— Ну, чё? — спросил кот согнувшегося и одышливо опершегося на колени хозяина. — Нагулялся? — И спрыгнул с высокого пня, торчащего из неглубокого сугроба.

Бастиан так и замер в позе колено-преклоненного бега — чисто как на греческих вазах изображали (5).

— Гуль, ты? — удивился он, распрямляясь и жарко выдыхая облачка пара. — А как…

— Нет. Царица Савская, — буркнул огромный черный зверь и прищурил один глаз, пытаясь взглянуть на всклокоченную на груди белую шерсть. — Сосульки вот понамерзли, пока тебя ждал… Пора нам… Ваше высочество.

— Что?! — Бастиан опешил.

— Вниз-то глянь, — с раздражением цыкнув зубом, зверь мотнул крупной головой. — Чего застыл?

— Да знаю я, там солдаты короля Тебеса. Подумаешь, напугали! Тут у нас свободный кантон; и я вообще-то от них сбежал. Ничего они ни мне, ни моим не сде… — продолжая говорить, Бастиан все же развернулся в указанном направлении и остолбенел.

Заснеженной долиной, рассыпаясь веером, как по большаку бежала рысью черная волчья стая… А седой матерый вожак вдруг поднял остроухую голову и посмотрел прямо на Бастиана.

— Чера! — закричал тот, кто уже не был кузнецом Бальцлем, и все же рванулся, чтобы лететь вниз, выручать, спасать… — Бежи-и-им!

— Говорю же тебе, балбес, это ненастоящая сказка, — голосом Гуля ответил, одной сильной (как стальной!) рукой удержав его за плечо, одетый в черный плащ незнакомец.

_________

(1) Рыцарь — knight, у немцев ritter — это «кавалер»/«шевалье» (т.е. «всадник»), или «милес» на латыни (т.е. просто «воин»). Изначально основная единица, полноценный солдат. К Столетке статус поднялся, стал обозначать не только тяжеловооруженного и способного себя содержать, но и командира «копья» (отделения).

(2) Лейтенант — leutenant, «местодержатель» (так переводится это слово). То есть человек, которому король поручил какую-то важную разовую миссию — он мог командовать целой провинцией во время войны (но не как постоянный губернатор, а как чрезвычайная должность), руководить подавлением мятежа или истреблением ереси, доставить казну или подкрепления за море и т.д. Должность высокая по смыслу (хотя и неопределенная по функциям), схожа с древнеримским «легатом».

(3) В рыцарском войске внизу находились пажи и валеты (различные слуги, часто малолетние), затем "оруженосцы" ("экюйе" по-французски) — вооруженные слуги рыцаря, принимавшие вспомогательное участие и в бою.

(4) Лучники — archers (арше) — были наполовину милиционные (с сотниками и двадцатидесятниками), наполовину свитскими.

(5) Если взглянуть внимательно на многие древнегреческие сосуды разных исторических эпох и географических мест, которые выявила на свет археология, то можно заметить совсем необычный стиль бега. Темная фигурка атлета отталкивается ногой и рукой одной стороны тела и одновременно продвигает вместе руку и ногу другой стороны. Таким образом, бегун затрудняется в равновесии и синхронизирует действие обоих полушарий мозга, практически превращая бег в серию прыжков. В некотором смысле в состоянии физической невесомости... Вот так-то, Джон Сноу!

— Прикажете, либо, ужин подавать, мессир? Остыло кушанье, ужо в другой раз греем-то…

Худой темноволосый мужчина оторвал взгляд от хрустального шара и досадливо прищурился, соображая, чего хочет от него топчущийся в дверях слуга:

— Разве уже утро, Сарс? Сказано же было — до зари не отвлекать!

— Дык, вторые полусутки пошли. С четвертью. Стряпуха Магрит сказала, как вы тута впотьмах симулируете… э… семетируете и… — Тот так и не решился войти в покои брата королевы и заметался в светлом дверном проеме неясной тенью.

— Болван, — незло проворчал, поднимаясь с кресла, Уль Тебес Болонский. — Так обозвать высокое искусство провидения! И зачем только я тебя, барана бестолкового, от немоты излечил — в самую бы пору к твоим некчемным мозгам пришлась пара рогов, и продолжал бы себе на лужку блеять…

— Ой, пощадите, Ваше Велич… — сбился в титуловании молодой перепуганный лакей. — То есть Высочество… Ой!.. Ваше-наше Преподобие… — И уже в голос запричитал: — Месси-и-ир!

— Ладно, не скули. Пошел вон. — Вице король повернулся к стрельчатому окну, и последний закатный луч озарил его некрасивое, но величественное лицо, ярко вспыхнув алым на единственной белоснежной пряди длинных черных волос.

* * *

Ноздреватый февральский снег казался побитым шрапнелью, и с высоты сторожевой башни далеко за городской стеной в прозрачной дали стали видны уже чернеющие проталинами поля — ночь, хоть и выдалась ясной, была по-зимнему стылой и ветреной.

— Где стая? — голос был властен.

И чуть задремавший на ступеньке арсенальной башни юный рейтер от неожиданности чуть не выронил служившее ему опорой копье, но тут же вскочил, встряхнулся и воскликнул:

— Полнолуние, мой Повелитель! Ведь сегодня полнолуние. — Однако опомнился, подтянулся, чтобы бодро и бесстрашно ответствовать королю. — Сир, наш старинный закон допускает, чтобы…

— Закон допускает то, что позволю я. Это вам не времена короля Лорина! Казнить бы тебя за дерзость, щенок! — Мессир Тебес почувствовал мимолетную досаду от того, что позволил себе разозлиться, потерять выдержку перед каким-то там солдатом. — Все эти ваши игры с гоном... Не вовремя, — закончил он почти мирно. — Давай сигнал. Я призываю «Черных» в замок. И немедленно.

Покорно склонивший колено страж коротко зыркнул на владыку злым желтым глазом. Но тот сделал вид, что не заметил, а вот настроение у него отчего-то резко улучшилось, впору засвистеть бы, как мальчишке.

«Странно, — подумалось узурпатору. — Даже как-то неохота всю эту охоту на вдруг обнаружившегося претендента на престол начинать, поднадоело, право слово! И мысли какие-то дурацкие, лета хочется, черешни… — И повторяя про себя: — И пехоте на охоту неохота отчего-то, но доходы от похода ожидаемо охотны…» — он с улыбкой, почему-то резко изменившей его строгую личину, поплотнее завернулся в мантию и потерся щекой о высокий меховой ворот.

* * *

У многих королей, как и у простых смертных, есть слабости, тайные страсти и пороки; и тайные же покои, в коих этим греховным ли, научным ли… э… досугам, окромя дел власти и войны, предаваться… Так вот, следовательно, и у младшего сына Великого герцога Болоньи — после смерти оного в постели куртизанки, — признанного советом Сеньории бастардом, лишенного трона на родине и бежавшего в реальм, где сестрица его сводная замужем за нашим королем проживала, такое свое «гнездо» имелось.

… Эх, видно, история эта не для короткого рассказа — кабы не запутаться!..

Короче говоря, у Гульермо, с годами, по смерти его зятя короля и таинственного, необъяснимого исчезновения племянника (юного принца Бастиана), хоть и ставшего полновластным правителем, развилась какая-то болезненная подозрительность и тяга к уединению. Места же для своего ночного бдения Черный Скопец выбирал престранные!

* * *

Ожидая возращения особого отряда, посланного на захват очередного самозванца, правитель отправился в свое потайное место — убежище. И было оно ох какое странное: заброшенный водовод в самой дальней части переходящего в лес парка, когда-то служивший для подачи воды из нижнего озера к фонтанам и к уже лет двести как разрушенным шутихам и каскадам.

— Восемьсот шесть, — прошептал с придыханием Тебес, считая вслух ступени, и остановился, чтобы унять стучащую в висках кровь. После чего потрогал заросшую мхом, но все еще сочащуюся влагой стенку заброшенной шахты, чтобы нащупать в небольшой незаметной нише — рычаг в форме птичьего когтя. Странно, но в отличие от стен, за такой срок тот не покрылся ни грязью, ни зеленым налетом окисла, ни патиной, или даже просто слизью от постоянно текущей воды.

Была ли эта древняя игрушка шедевром неизвестного зодчего, или действительно жили в наших краях любившие пошутить неведомые гении или маги, но пронзающая весь дворцовый холм подземная «колонна» имела странные, неприсущие нашему миру свойства. Например, поговаривали, что, зная ее секрет, можно было двигаться не только вниз, но и вверх! Это, конечно, если правильно повернуть на нужной, вмурованной в стену ступеньке! А то и вовсе случалось оказаться далеко за пределами дворцового парка, или совсем уж в другом времени… Страшное, короче, место, даже жуткое! Иногда над этим полуразрушенным и заросшим диким красным виноградом павильоном шел дождь, когда во всем королевстве стояло вёдро, а то, случалось, вдруг среди зноя задувало леденящим Бореем и все цветущие в округе липы вмиг покрывало невесть откуда взявшимся снегом…

Звуки земли стихли, отлетели. Будто колпаком накрыло молчание. И вода стремилась каплями вверх и исчезала. В небе ли… Или в другом мире? Непонятно.

Спуск, занявший у властителя более часа, вымотал его совершенно, да и так нервы были натянуты, как веревка висельника. А ведь ему ох как нужно было спокойствие: одна ошибка — и снова… Нет! Об этом нельзя даже думать! Сколько сил, столько лет поисков, горьких минут бессилия и отчаяния; а еще это вечное притворство, личина безразличия, за которой — стылый страх и черная боль, как те следы от полозьев санок… И тихий детский плач. А за спиной — похожий на уханье дровосека полулай запаленного дыхания уже вот-вот настигающей их волчьей стаи…