Бешеный (джен)

Клара заходит на кухню почти бесшумно, только голые ступни её шлёпают по полу. Когда-то давно Хэнка этот факт даже забавлял. Коула забавлял тоже, и он тоже шлёпал босыми ногами по паркету, и Хэнк смеялся, и Клара смеялась с ними. Хэнк вертит в руках пустой стакан, терпко пахнущий виски, и ждёт, что скажет Клара.

А то, что она скажет, он не сомневается. Слишком уж Клара решительно выглядит, слишком уж сжала губы, вцепившись пальцами в собственные предплечья. Хэнк следит за ней, за тем, как она выдыхает, как сглатывает. Клару бы успокоить, улыбнуться ей, но Хэнк остаётся на месте. Клара, наконец, решается, открывает рот, говорит полувздохом:

— Хэнк.

Хэнк поворачивает к ней голову, глядит исподлобья. У Клары глаза Коула, мёртвого сына Хэнка, который умер по его вине. По его вине — и по вине двух чёртовых врачей, андроида и человека, принявшего наркотики. Хэнку тяжело смотреть на Клару, но она сама ловит его взгляд каждый раз, стоит ему обратить на неё внимание.

Клара на что-то надеется. Хэнк не надеется ни на что. Коул мёртв. Клара без Коула — половинка семейного счастья, мать без сына. Хэнк видит в её усталом, измученном лице усталое и измученное лицо Коула на сиденье грузовика.

— Клара, — отвечает жене Хэнк. Клара дёргает уголками губ нервно и неуверенно.

— Хэнк, я… я не могу так больше, — бормочет Клара какими-то штампованными фразами из штампованных старых мелодрам. Хэнк морщится. — Ты так погряз в горе, Хэнк, как будто тебе одному тяжело, — Клара заламывает руки, тщетно пытаясь не сорваться на истерику и на выяснение отношений, но — Хэнк чувствует это кожей — уже переходя черту. — Полтора года прошло со смерти… — Клара произносит имя шёпотом, а Хэнку будто выключают в голове звук на время. — Хэнк, мне тоже плохо, но я… хочу научиться жить дальше. Ты не замечаешь, Хэнк, но… — Клара останавливается, глотая слёзы. — Я не могу так больше.

Клара снова повторяется, о чём-то рассказывает, наверное, ожидая понимания от Хэнка, а Хэнку хочется вскочить и заявить Кларе, что это не она вела грузовик в ту ночь, что это не она убила сына. Клара тянет к нему руки.

— Хэнк, пожалуйста, — просит она. — Мы сходим к психологу, там научат, там нам станет легче, мы преодолеем это, — голос Клары становится глуше, — вместе. Нельзя, нельзя так себя рушить. Пожалуйста, Хэнк. Пожалуйста.

— Пошла нахер.

Клара замирает, моргает и дрожит.

— Хэнк…

И Хэнк всё-таки вскакивает, рывком поднимая Клару за плечи и тряся в такт словам.

— Ты думаешь, что это так просто преодолеть? Ты думаешь, что я забуду, как убил собственного сына? Ты думаешь, что я смогу реабилитироваться? Или что полтора года что-то значат? Как бы не так, Клара, — её имя Хэнк почти выплёвывает. — Как бы не так! Это я виноват. Я! Катись отсюда нахрен к лучшей жизни! Брось меня, брось память Коула, брось его!

Клара беспомощно мотает головой в руках Хэнка. Хэнк кричит ей в лицо про Коула, про бесчувственность, про безразличие, про гниль. Хэнк останавливается только для того, чтобы развернуть её к выходу из кухни и толкнуть в проём.

— Вали собирать тряпки, — приказывает Хэнк. — Немедленно! — и когда Клара, оглядываясь, цепляется пальцами за косяк с намерением встать, рявкает: — Немедленно, пока я не помог тебе ускориться!

Клара, всхлипывая, бросается вон из кухни, а Хэнк тяжёло опускается на стул и пьёт виски из горла бутылки. А потом берёт пустой стакан.

— Ты ебаная бешеная собака, Хэнк, — пьяно говорит он в стакан. — Ебаная бешеная собака.

И разбивает стакан о стену, пока Клара собирает вещи наверху.

Клару с глазами Коула ему не жалко.

Клара с глазами Коула от Коула отказалась.

* * *

Подозреваемый нагло разглядывает Хэнка, пока сам Хэнк закрывает за собой дверь допросной. Играть с этим ублюдком в плохого-хорошего копа Хэнк сегодня не намерен. Он вообще позабыл, что значит «хороший коп». Хэнк — плохой, и показания он выбивает соответственно. Подозреваемый после пяти минут такого допроса, захлёбываясь кровавыми соплями, диктует показания, посекундно кидая на Хэнка испуганные взгляды.

От наглости и дерзости Хэнк избавляет его выверенными и болезненными ударами. За зеркалом наблюдают Джеффри и два новеньких из полицейской академии. Стажёры. Хэнк громко фыркает, и подозреваемый вздрагивает, ненадолго прекращая диктовать.

— Не останавливайся, — мрачно усмехается Хэнк. Подозреваемый облизывает разбитые губы и продолжает.

Когда Хэнк выходит из допросной, Джеффри пристраивается к нему справа, рассматривая испытующе. Хэнк знает: Джеффри его почти что сканирует, как дьявольский андроид с настоящими внутренностями. У Джеффри большое будущее, и Хэнк, даже будучи в таком отвратном состоянии, как сейчас, об этом помнит.

— Хэнк, — без предисловия роняет Джеффри, — заведи собаку.

Хэнк останавливается, разворачиваясь к Джеффри и сжимая кулаки.

— Что, — без вопроса спрашивает Хэнк.

— Собаку. Или кого-нибудь, чтобы заботиться, — повторяет Джеффри. — Ты на части разваливаешься, Андерсон. Тебе кто-то нужен. Купи собаку.

Хэнк молчит, дыша шумно и медленно. Он в ярости, в такой всепоглощающей ярости, что вот-вот сломает Джеффри нос. Или руку. Или что-то, чтобы Джеффри заткнулся и ушёл со своими советами.

— Иначе ты точно сдохнешь, Хэнк, — Джеффри, игнорируя злобный взгляд Хэнка, кладёт руку ему на плечо и хлопает пару раз. — Давай. Собака — это хорошо.

Хэнк презрительно хмыкает.

— Джеффри, ты мозгами поехал? Какая, нахрен, собака?

— Большая, — терпеливо объясняет Джеффри, — или маленькая. Какая-нибудь, Андерсон. Какая-нибудь.

Хэнк дёргает плечами и уходит подальше от Джеффри с его тупыми идеями.

— Купи собаку, — вновь говорит Джеффри ему вслед. — Обязательно.

Хэнк рушится за свой стол, впиваясь взглядом в андроидов, стоящих у стены. Андроиды светят голубыми диодами и редко моргают. Хэнк смотрит на них достаточно долго, чтобы его опять потянуло в бар. В бар без андроидов, в бар, где всё настоящее, а не механизированное и с биокомпонентами внутри. Эти биокомпоненты Хэнку хочется вырвать у всех андроидов.

Хэнк откидывается на спинку стула и вслух произносит:

— Щенок для бешеной собаки, — и смеётся зло и горько.

Новичок за соседним столом косится на него подозревающе.

Щенка Хэнк называет Сумо.

* * *

Сумо необходим ошейник, корм, ласка и забота. Он лезет к Хэнку, лижет его лицо, виляя мохнатым хвостом, прыгает по утрам возле его кровати, громко лает, когда Хэнк возвращается с работы. Хэнк выпускает его на задний двор и сидит на крыльце, пока Сумо копает ямы и вымазывается в земле. Хэнк глядит, как добродушный и глупый Сумо тащит к нему какую-то грязную ветку и думает, что нужно бы найти время и купить Сумо ошейник.

Сумо пытается забраться к нему по ночам на кровать и громко скулит, когда не может. Хэнк ворчит, но поднимает Сумо к себе, и тогда Сумо, потоптавшись по всей кровати, сворачивается клубком на подушке. От его сопения Хэнку немного лучше. Из-за этого улучшения, из-за чувства мимолётной благодарности он всё-таки едет покупать Сумо ошейник. Прямо из бара, пахнущий сигаретным дымом.

В магазине его встречает девочка-андроид. У девочки-андроида кукольная внешность и приятный голос. Хэнк проходит вместе с ней в место, где висят разнообразные ошейники. Девочка-андроид вежливо и ненавязчиво рассказывает о каждом, что берёт в руки Хэнк. Почти как настоящая консультантка, только выдаёт голубой диод на виске. Хэнк краем глаза всматривается в этот диод и в шевелящиеся губы девочки.

— Это, — девочка-андроид замечает в руках Хэнка очередной ошейник, — модель для средних пород серии…

Хэнку страстно тянет заткнуть ей рот. Хэнку страстно тянет её ударить и бить, бить до тех пор, пока из носа у девочки-андроида не потечёт голубая жидкость и пока диод не окрасится в жёлтый — или красный — цвет. Пока девочка не будет плакать, пока её биокомпоненты не разлетятся к чёртовой матери, пока из-под искусственной кожи не покажутся провода и металлический каркас.

Пока девочка-андроид, говорящая сейчас про ошейник, не окажется мёртвой. Хэнк ненавидит андроидов слепо. Хэнк ненавидит андроидов даже больше, чем себя. Хэнк — бешеная собака, бросающаяся на всех, кто, по его мнению, виноват в смерти Коула.

Он так и не смирился. И не собирается.

Хэнк перебирает ошейники, пока не находит один странного вида. Девочка-андроид, в мыслях Хэнка раскалывающаяся на части, хмурится.

— Извините, — она неловко улыбается, — такие ошейники должны храниться в другом месте. Это электрошоковый ошейник, — поясняет девочка-андроид, но Хэнк уже и сам догадался.

Мысль о расчленении девочки-андроида вытесняет другая, странно-ироничная и злобная. Электрошоковый ошейник для бешеной собаки. То, чем воспитывают непослушных собак. Учат смирению. Хэнк в своей голове говорит самому себе: «Это ошейник для тебя». От фразы мутит и становится противно. Противно и дрянно от того, что это — правда. Что вот такие ошейники как раз для него, для Хэнка.

— Стой, — Хэнк отводит руку с ошейником в сторону. — Покажи, как он работает.

Девочка-андроид достаёт пульт и показывает Хэнку кнопки на нём.

— Ток слабый, — девочка-андроид включает пульт. — Собаке не будет больно, только неприятно. Желаете попробовать силу тока?

Хэнк оборачивает ошейник вокруг руки, и девочка даёт разряд. На чётвёртом усилении Хэнку вдруг делается проще. Ненависть приглушается. Метод дрессировки непослушных собак работает и на Хэнке. Ток его отрезвляет. Ненамного, но отрезвляет, и Хэнку уже не хочется убить девочку-андроида. Только покалечить. На пятом усилении не желается даже этого.

— Заверни, — кивает Хэнк девочке-андроиду и стягивает ошейник с руки.

Ошейник Сумо он выбирает с гораздо большим терпением.

После тока мысли в его голове превращаются в нечто лёгкое.

* * *

Когда в его жизнь врываются случаи с девиантами и детектив-андроид Коннор, Хэнк всё ещё бьёт себя током. Он всё ещё бешеная собака, но собака пассивная. Ток помогает ему пережить девять лет, помогает справиться с болью и почти что смириться. Сумо Хэнк покупает за восемь лет множество ошейников, а старые по причине, непонятной даже ему самому, складывает в коробку в спальном шкафу.

— И нахера мне они, — говорит он Сумо, развалившемуся у его ног, — знаешь?

Сумо поднимает голову. Сумо не знает. И Хэнк не знает, но догадывается: чтобы от Сумо тоже что-то оставалось. Что-то материальное, что-то важное. Хэнк привязан к Сумо и боится того, что однажды пёс Хэнка покинет. Сумо зевает, широко раскрывая пасть, и Хэнк треплет его по холке.

Сумо тёплый и живой. И преданный. Хэнк, возможно, только из-за него — и, отчасти, из-за электрошока — ещё не застрелился ко всем чертям. Хэнк запихивает коробку на нижнюю полку шкафа. Электрошоковый ошейник он забрасывает туда уже после того, как Коннор начинает глючить и всё больше и больше становиться похожим на человека.

Хэнк видит его изменения, Хэнк верит в него. Хэнк верит ему. И электрошок оказывается ненужным после восстания андроидов, после того, как люди и андроиды пытаются ужиться, а Хэнку хватает встряски и привязанности к кому-то. Конечно, Коннор не Коул, и никогда близко он не станет Коулом, но у Хэнка никого больше Коннора и Сумо нет.

Он принимает андроидов, он больше не бросается, как бешеная собака, на каждого. После всего пережитого, после тока — не получается. Хэнк запихивает электрошокер глубже, под старые ошейники, чтобы забыть. И он, конечно, не ожидает, что Коннор, поселившийся у него, доберётся своими любопытными руками до этих самых ошейников.

Хэнк возвращается с работы, когда Коннор выходит к нему в коридор с электрошоковым ошейником в руках.

— И кто тебе разрешил копаться в моей спальне? — спрашивает Хэнк, снимая куртку. Коннор глядит на него испытующе.

— Зачем вам электрошок? — Коннор крутит пульт в руках. — Это же ваш, не Сумо: на нём нет шерсти. Это из-за…

— Слушай, Коннор, — Хэнк ставит ботинки и забирает чёртов ошейник. — Это прошлое, которое мне теперь нахер не сдалось.

Коннор смотрит глаза в глаза.

— Расскажете мне?

— О Господи, — вздыхает Хэнк.

И рассказывает. Потому что доверяет Коннору. И потому что давным-давно должен был кому-то это рассказать.

Коннор в смешной толстовке слушает его очень внимательно.

И с каждым словом остатки бешеной собаки в Хэнке исчезают.