Взгляд моего отца (джен)

Линь Шу не мог вспомнить лицо своего отца, несмотря на то, что часто видел его во сне. Насколько он помнил, тот был красивым человеком. И они были очень похожи: квадратная челюсть, волевой подбородок, орлиный нос. И ещё отец умел искренне, от души смеяться, хотя это случалось редко.

Но когда он свисал с обрыва в горах Мэйлин, голос отца был хриплым, на его лице запеклась кровь. С нечеловеческой силой его рука удерживала сына над пропастью. Собственными руками отец вытащил его из горы тел и бросил на этот утес, потому, что знал: это — единственная возможность. Только так Линь Шу выживет, если не умрёт.

Но сильнее всего Линь Шу запомнил отчаянный взгляд налитых кровью глаз. Во взгляде отца не было ни боли, ни горечи от предательства. Только смирение и готовность принять судьбу.

Именно этот взгляд Линь Шу видел в своих снах настолько отчетливо, что остальные черты были словно развеяны жестоким северным ветром. Потому он никак не мог вспомнить, как же выглядел отец: этот взгляд и размытые черты затмевали все детские и юношеские воспоминания.

В тот момент на Мэйлин Линь Шу успел задаться вопросом: от чего же отец был так стоически спокоен, понимая, что это — конец? Почему принял свою судьбу? И как мог бросить сына в пропасть в надежде, что он выживет, какой бы ни оказалась для него эта новая, ненадежная полу-жизнь?

Потребовались долгие годы осторожных поисков информации и тщательного расследования, чтобы получить ответы на эти вопросы. Отец знал, что император рано или поздно предаст его. Главнокомандующий Линь Се был предельно осторожен и готов отразить любую атаку. Он противостоял императору, защищая Линь Шу там, где только мог.

И в последний раз он защитил его у края пропасти, зная, что снег внизу намного милосерднее ледяных стрел, направленных жестокой рукой из дворца. Линь Се всегда сражался до последнего, тем более, если речь шла о жизни его сына.

* * *

Линь Шу, ныне известный под именем Мэй Чансу, уже давно мог провести похоронный обряд по родителям и поставить им памятную табличку. Но не стал делать этого. Потому, что гибель их была несправедливой. И было бы тяжким оскорблением почитать эту жестокую смерть и оклеветанную память. А их присутствие и любовь он никогда не переставал ощущать рядом с собой. Потому, единственную поминальную церемонию и молитвы богам мог вознести не раньше, чем когда восстановит справедливость в отношении отца и матери. Не раньше, чем этот эгоистичный мерзавец, которого Линь Шу считал прежде всего любимым дядюшкой, а уж после — императором, восстановит правосудие собственными руками.

От старого хозяина архива Ланъя Линь Шу наконец узнал, что отец искренне любил этого человека. Он любил Сяо Сюаня, который был для него тем же, чем Цзинъянь для Линь Шу. И теперь младших разлучила подлость старшего. Труса, который нацелил удар на тех, кто его любил. Те, кто оставался рядом с императором, были с ним только из чувства долга или страха.

Сяо Сюань пошёл по пути предательства. Жажда власти разъела ему душу и потому гибель семидесяти тысячной армии стала вопросом времени. Совесть уже не сдерживала императора.

Не имело значения то, что интригу устроила принцесса Сюаньцзи. Не важно, что махинации Ся Цзяна и Се Юя послужили оправданием для жестокого решения государя. Не важно, что было поводом, если Сяо Сюань искал возможность накинуть петлю на шею тех, кто отказывался склонить голову перед ним. А Линь Се возглавлял этот список.

Не было никаких похоронных ритуалов, памятных табличек, стеблей сюцзи и хлопков в ладоши. Никакого поста. Сперва Линь Шу превратился в чудовище, обросшее белой шерстью. А позже, когда хозяин архива Ланъя вернул ему человеческий облик и он принял имя Мэй Чансу, слабое здоровье не позволяло уже обходиться без воды даже лишний час, не то что соблюдать строгий трехлетний пост во имя умерших.

Дух отца был рядом, он оставался на этой земле, требуя возмездия за уничтоженную армию Чиянь. Снова и снова являясь во сне.

Сяо-Шу, живи для армии Чиянь!

Мей Чансу, или все-таки Линь Шу, в такие моменты резко просыпался, сердце бешенно стучало, а в ушах все еще гремели звуки битвы. Он сжимал в руках свой браслет, чтобы вынырнуть из кошмарного сна в реальность.

Сна в котором он снова и снова будет видеть налитые кровью глаза отца, настоящий облик которого растворился в памяти.

* * *

Когда наконец пришло время, Линь Шу не знал, что делать перед всеми табличками в зале предков семьи Линь. Он машинально преклонял колени, чтобы поклониться предкам каждый новый год и даже проводил ритуал для прабабушки. Но он никогда не видел имен родителей так четко выгравированных родом на поминальной табличке.

В эту самую минуту он мог окончательно проводить свою семью. Дух отца был рядом все эти годы, шепча на ухо “возмездие-справедливость-отмщение”, а теперь Цзинъянь лично позаботился об алтаре и обо всём необходимом для траурной церемонии.

Линь Шу подумал о том, что не сможет этого сделать, не сможет отпустить от себя дух отца.

С одной стороны, это — облегчение, от того, что он наконец смог выполнить обряды, а с другой — невероятная тяжесть от того, что отец больше не придёт во сне.

“Сяо-Шу, ты не задерживайся. Дядя Линь Се и тетя Цзинънян ждали этого так долго”, — напомнил Цзинъянь, осторожно уговаривая его продолжить ритуал, завершенный только наполовину.

Цзинъянь замечательно исполнил свою роль, даже сумел заставить императора отдать дань уважения умершим в императорском храме Тайи. Он расчистил и подготовил имение Линь, которое раньше было его вторым домом, чтобы там можно было провести поминальные обряды. И теперь стоял здесь, рядом с Линь Шу, в один из самых мрачных моментов. Он даже привел друзей чтобы поддержать его, но Мэн Чжи и Нихуан сами едва сдерживали слезы.

Линь Шу был одет в белые траурные одежды, которые так долго отказывался надевать. Принес первое приношение, бросив стебли сюцзи на горящие угли, первый хлопок, первый поклон и замер. Потому, что не знал, как отпустить, если он вообще был способен отпустить завещанное отцом возмездие в этой жизни.

Цзинъянь помог ему не упасть, обхватив его руку своей и нашептывая ободряющие слова.

Но взгляд отца остался прежним. Он остался таким же, как и тот, что сопровождал его в холодные, полные горячечного бреда ночи.

И всё так же не смог разглядеть лицо покрытое запекшейся кровью. Все такое же спокойное и страшное.

Линь Шу упал на землю, когда преследующий его взгляд слился с его собственным, слезы нашли выход и незнакомая дрожь сотрясла тело.

После долгого, долгого времени Линь Шу смог выплакаться.

* * *

Было уже начало осени, когда он решил вернуться на Мэйлин. В Цзиньлине с деревьев опадала листва, отмечая увядание и смерть.

Цзинъянь отказывался отпустить его. Он едва сдерживал слезы, крепко, изо всех сил обнимая друга и шепча, что никогда не отпустит его. Смотрел с такой болью, как если бы его пронзили тысячи кинжалов.

Линь Шу едва решился посмотреть ему в глаза. Ведь его уже преследовал взгляд родного человека, и знать, что он причиняет боль еще одному — невыносимо. Но другого выбора судьба не оставила.

Да, он попрощался с родителями при помощи Мэн-дагэ, Нихуан и Цзинъяня, которые хотели, чтобы он жил дальше.

Но сны остались а голос отца по-прежнему чудился ему в шуме ветра.

Немного смягчившись, этот голос всё так же будил его по ночам.

Сяо-Шу! Сяо-Шу! Сяо-Шу!

Сейчас, когда снова началась война, может ли Линь Шу быть достоин того, чтобы слышать его, если не вернется на Мэйлин? Может ли он называться воином армии Чиянь, если будет простым и незаметным стратегом? В конце-концов он родился воином.

И что такое ранняя смерть, если в результате страна будет спасена, а власть Цзинъяня укрепится?

Поэтому Линь Шу решил принять пилюлю бинсюй и теперь совершенно спокойно мог солгать Цзинъяню о своем здоровье.

— Прошу, останься со мной, будь рядом,— Цзинъянь в последний раз умолял своего Сяо Шу.

Однако, сдержав слово данное отцу, Линь Шу не выполнил ни одного обещания, данного Цзинъяню. Цзнъянь обнимал и целовал Линь Шу, а голоса начали шептать всё громче и всё более резко, переходя на крик, так что Линь Шу не выдержал и со стоном упал, зажимая уши.

Сяо-Шу, ты не можешь быть там в этот раз!

Цзинъянь, растерянно бормоча извинения, помог ему подняться.

Похоже, Линь Шу впервые предавал доверие отца и нарушал его волю.

* * *

Горы Мэйлин оказались не такими, как во сне. Там скалы были красными от крови, золотыми от пламени и черными от предательства.

А снег и ледяной ветер вгрызались в кости, укрывая мертвецов, унося запах крови. Всего несколько дней спустя после резни Чиянь, снег укрыл все следы и лёг на всех погибших одеялом, чтобы дать их душам покой.

Воины считали снег своим врагом, но он стал их единственным союзником и укрыл армию Чиянь от осквернения.

Линь Шу знал, что и отец лежит где-то здесь, совсем близко, потому, что шепот: “Сын мой… Только не в этот раз, Сяо Шу!” — становился всё сильнее, вызывая нестерпимую головную боль.

Линь Се не выполнил своего предназначения, потому всего одной церемонии и таблички было не достаточно для того, чтобы успокоить его дух.

Отец пытался снова защитить сына, возвращаясь из небытия. Линь Шу уже выполнил свой долг, и его отец не желал, чтобы он снова разрушал свою жизнь.

Но мог ли он знать, что у Линь Шу есть всего несколько месяцев? И если эти несколько месяцев можно обменять на жизнь любимых, разве это не повод стать непочтительным сыном?

Ветер громко стонал, проносясь по военному лагерю, задувая огни.

Солдаты вздыхали и прятались в палатках, желая согреться. Голос Мэн-даге гремел на весь лагерь, требуя сопротивляться пронизывающему холоду.

Только один человек стоял на месте потому, что знал этот жестокий ветер и не собирался от него укрываться.

Лин Шу глядел на скалы, укрывающие лагерь от внимательных глаз воинов Великой Юй.

"Отец, на этот раз мы вернемся на Мэйлин вместе. И теперь я надеюсь увидеть твое настоящее лицо", — говорил он, обращаясь к морозному ветру

"Сын, — слышал он в ответ, — я всё отдам, чтобы защитить тебя".

* * *

На следующий день, армия Великой Лян вступила в битву, выстроившись согласно плану военного гения.

Линь Шу чувствовал, как тело оживает, как кровь кипит в горячке боя.

И внезапно заметил еще одного всадника рядом. Того, чье присутствие он не мог не заметить.

Оглянувшись, Линь Шу увидел отца в его отливающем золотом доспехе и в красном шлеме главнокомандующего.

Ярость на лице, и блеск в глазах. И никакой запекшейся крови, никакой обреченности во взгляде.

Если я не смогу остановить тебя, тогда я буду здесь с тобой Сяо-Шу.

Призрак улыбался. И, прежде чем он исчез, Линь Шу снова увидел настоящее лицо своего отца, то самое, которое никак не мог вспомнить.

Линь Шу улыбнулся, нечаянная слеза замерзла на щеке.

Того, что отец будет рядом в этом бою для него было достаточно. В этот раз они перейдут в лучший мир вместе.

* * *

Спустя два месяца бои закончились, еще три месяца ушло на то, чтобы навести порядок и провести переговоры с Великой Юй.

Наследный принц призвал генерала Мэй в Цзиньлин. Но тот затягивал с возвращением, ссылаясь на неотложные дела, требующие его присутствия на границе.

Те, кто хорошо знали Линь Шу, также знали, почему он так поступал. Он хотел избавить Цзинъяня от невыносимой боли. Не хотел умирать у него на руках. Ему повезло в битве, но три месяца — это совсем немного. Они быстро прошли. Предельный срок, отмеренный пилюлей бинсюй, давно вышел, а дыхание Линь Шу оставалось всё таким же крепким, как если бы он никогда не болел.

Линь Чэнь говорил, что это чудо и что он — лекарь от бога.

Мэн-даге благодарил богов.

Но Линь Шу знал, что он выжил, потому что его защищал тот, кто был всегда рядом.

Тот, чей образ больше не преследовал его.

* * *

Это путешествие он хотел предпринять в одиночестве, однако Фэй Лю слишком привык присматривать за ним.

Линь Шу снова подошел к краю той пропасти, где погибал однажды. Но теперь на сердце у него было легко.

Столько людей отдали здесь свои жизни. Все были кому-то отцами и сыновьями. И теперь все они обрели покой. Все, кроме одного.

Линь Шу привез с собой особое медовое вино, которое любил отец.

Он вылил его на скалу, как если бы она была алтарем храма. Фэй Лю наморщил нос от запаха, и Су-гэгэ улыбнулся, подзывая его к себе.

— Мой отец здесь, Фэй Лю, ты знаешь? Он скучает обо мне, поэтому я посылаю ему немного вина.

— Пахнет резко! — невозмутимо заявил Фей Лю и Линь Шу рассмеялся, потому что это напомнило ему о его собственной молодости, когда он был таким же невинным. И о том, как отец защищал его изо всех сил.

— Подойди, поклонись со мной. Скажи отцу, что вино невкусное.

— Су-гэгэ, прости. Запах всё равно резкий!

Линь Шу едва сдерживал смех. Отцу Фэй Лю бы точно понравился, если не своей невинностью и мастерством бойца, то своей искренностью.

Он прижал Фэй Лю к себе и они долго стояли так.

В этот раз Линь Шу не плакал, потому, что слез больше не было. Единственное, чего он хотел, так это чтобы дух отца обрел покой.

— Спасибо, что помогал мне отец. Теперь тебе пора отдохнуть.

На этот раз ветер окутал их теплом. И в порывах звучали слова, которых Линь Шу никогда раньше не слышал.

Сын мой, я люблю тебя. Теперь мне пора уходить и надеюсь, что следующая наша встреча будет не скоро.

Отец ушел, а дух его развеял ветер.

* * *

В этот самый день генерал Мэй отправился в Цзиньлин с небольшой свитой. Он ехал верхом,заставив Ли Гана и Чжень Пина изрядно поволноваться: слишком долго их глава болел и не мог делать подобных вещей. Линь Шу остудил их пыл, напомнив, что провел в седле последние шесть месяцев.

Когда они остановились на ночь, Линь Шу перечитал несколько писем Цзинъяня, в которых тот с растущим негодованием угрожал его арестовать императорским указом. Линь Шу был счастлив, ибо на этот раз ожидание Цзинъяня не будет мучительным и бесплодным. Его сяо Шу вернется, благодаря чуду, сотворенному лекарем и любящим отцом.

В ту ночь, впервые за тринадцать с половиной лет, Линь Шу не видел снов.