Карт-бланш на плохое поведение (гет)

1985 год, апрель

— Папа! Бабушка! Бабушка! Папа! Кикимер дал мне шоколад и пирожное, и лакричные палочки! — звонкий детский голосок сопровождается топотом маленьких ножек, дробно стучащих по широким ступеням лестницы.

Вслед нему несётся по-старчески дребезжащий голос домового эльфа:

— Молодой господин! Молодой господин, пожалуйста, осторожнее. Если вы будете так бежать, то снова упадёте и будете плакать.

Молодой господин, игнорируя отчаянные призывы эльфа, всё-таки падает с последней ступеньки, но лишь затем, чтобы оказаться подхваченным сильными руками крёстного отца:

— Опять доводишь Кикимера, а, малыш? — Сириус Блэк, смеясь, подбрасывает его в воздух, заставляя его восторженно взвизгнуть и крепче сжать едва помещающиеся в руках сокровища — пирожное, яркий пакетик с лакричными палочками и обернутые прозрачной плёнкой шоколадные плитки.

— Если съешь всё сразу, заболит живот, — дождавшись, пока Сириус поставит радостного Гарри на пол, наставительно замечает с портрета Вальбурга Блэк, кивая на сладости, но в серых глазах её нет должной строгости. И прекрасно разбирающийся в настроении бабушки Гарри лишь мотает лохматой черноволосой головкой:

— Не заболит!

— Маленькая жадина, — дразнит крестника Сириус, но тот не обращает на него внимания. В этот самый момент он наконец замечает, что помимо отца рядом находится кое-кто ещё, пока не знакомый, но уже очень и очень интересный.

У портрета Вальбурги стоит красивая светловолосая женщина, а за её руку держится такой же светловолосый мальчик лет пяти, то есть ровесник самого Гарри. Лицо его серьёзно, серые глаза смотрят настороженно, одет очень аккуратно, а волосы тщательно причёсаны, но, несмотря на это, мальчик Гарри нравится. Да и как он может ему не нравиться? Ведь это первый — после Дадли — ровесник, которого встречает Гарри. И ему сразу становится понятно, что новый знакомый выгодно отличается от драчливо-истеричного Дадли, с которым Гарри пришлось прожить целых два года, прежде чем его забрал крёстный отец.

— Привет, — зелёные глаза заинтересованно сверкают, а затем Гарри, на мгновение задумавшись, протягивает незнакомцу одну из своих шоколадных плиток. — Я Гарри, а ты?

— Привет, — бросив неуверенный взгляд на мать и, дождавшись её кивка, тихо отвечает мальчик, — меня зовут Драко. Спасибо, — робко улыбнувшись, он берёт из руки Гарри лакомство.

— Гарри, Драко — мой племянник, а его мама Нарцисса — моя кузина, — поясняет Сириус, кивая в сторону светловолосой женщины.

— Вы очень красивая, тётя Нарцисса! — с детской непосредственностью выпаливает Гарри. — Ой, то есть я хотел сказать, здравствуйте, — поправляется он, потупившись.

Лицо Нарциссы, до того больше всего напоминавшее прекрасную, но безнадёжно холодную маску, озаряется неожиданной улыбкой, став ещё красивее:

— Спасибо, Гарри, — благодарит она мальчика и, насмешливо прищурившись, смотрит на кузена: — Только твой пятилетний крестник, Сириус, может восхищаться женской красотой.

Тот виновато пожимает плечами, но почти тотчас смеётся:

— Зато в будущем у него точно не будет проблем с девочками.

— Значит, Драко — мой кузен? — не обращая внимания на разговор взрослых, интересуется Гарри.

— Да, малыш, вы кузены. Верно, Цисси?

— Конечно, Сириус.

Вальбурга Блэк одобрительно опускает веки: она довольна. Нарцисса и Сириус всё же смогли оставить старые разногласия в прошлом.

— Тогда я покажу ему свою комнату, можно? — не дожидаясь ответа, Гарри смотрит на Драко: — Хочешь? У меня есть гоночная метла и железная дорога с паровозом.

— Хогвартс-экспрессом? — заинтересованно уточняет Драко.

— Ага! А ещё Кикимер может заколдовать кровать так, что, если на ней подпрыгнуть, то можно взлететь. Можно же? — отвлёкшись от описания того, что ждёт Драко в его комнате, Гарри переводит глаза на отца. — Пап, можно?

— Можно, — выдержав паузу, милостиво кивает Сириус, — но, во-первых, убирать наведённый беспорядок ты будешь сам, без помощи Кикимера, а, во-вторых, съешь всё, что подадут на ужин.

Мордашка Гарри недовольно кривится, он бросает полный надежды взгляд на бабушкин портрет, но, заметив её подтверждающий кивок, тяжело вздыхает, сдаваясь.

— Ладно, — ворчит он, — вы победили. Идём? — зовёт он Драко.

— Можно, мама? — спрашивает тот.

— Можно, тётя Нарцисса? — присоединяется к нему Гарри, умоляюще распахнув зелёные глаза.

— Хорошо, — не выдержав двойного давления, кивает она, — но только на час.

— Конечно! — хором соглашаются мальчики, Гарри хватает Драко за руку и зовёт эльфа: — Пошли, Кикимер, — тот торопливо кланяется троим взрослым волшебникам и спешит за детьми.

— …можно летать по коридору, только в конце надо тормозить быстро, а то упадёшь…

— А я на улице летаю. За домом, — голоса мальчиков постепенно отдаляются, становятся тише, а вскоре и вовсе перестают быть слышны.

— Идём, Цисси, — зовёт кузину Сириус, галантно предложив ей локоть. Дождавшись, пока тонкие пальцы пристроятся на его руке, он ведёт её в небольшую, но уютную комнату. Обитые светлым бархатом стены, мягкий диван, обтянутый бежевой кожей, такие же кресла, небольшой столик и ростовой портрет Вальбурги Блэк, успевшей перебраться в него из того, что висит в коридоре, составляют всё её убранство.

— Угощайся, — Сириус плавно ведёт рукой, и на круглой столешнице появляется блюдо с фруктами, бутылка вина и два бокала. Кикимер, несмотря на то, что занят присмотром за детьми, незаметно, но проворно исполняет свои обязанности.

‒ Ты всё такой же позёр, как и раньше, Сириус, — улыбается Нарцисса, грациозно опускаясь в кресло. Берёт один из наполненных им бокалов и делает глоток, — старые виноградники Блэков, — ностальгически вздыхает она, — я почти забыла этот вкус.

— Одна из последних бутылок, — грустно улыбается миссис Блэк, — загородное поместье было конфисковано вскоре после войны, а виноградники уничтожены.

Выразительно-красивое лицо Сириуса кривится. Он никак не мог помешать Министерству, после войны остро нуждающемуся в деньгах, конфисковать загородные угодья Блэков, объявив их лояльной идеям Тёмного Лорда семьёй. И даже то, что из всей семьи Пожирателем был один лишь Регулус, не остановило Министра и его соратников.

Леди Вальбурга была мертва, её муж тоже, а сам Сириус в тот момент сидел в Азкабане. Так и получилось, что большая часть богатств знатного и старинного чистокровного рода досталась Министерству. Когда же Сириус, выйдя на свободу, попытался вернуть принадлежащее ему по праву, один из мелких клерков осмелился заявить, что он должен радоваться уже тому, что ему позволили покинуть Азкабан, а про деньги и земли забыть.

Зря он это сказал. Блэки не прощают оскорблений. И Сириус, хоть он и считался в собственной семье белой вороной и отщепенцем, вовсе не был исключением из этого правила. А потому употребил все свои знакомства и невеликие пока связи для того, чтобы наглец надолго не задержался на своей должности. Надо ли говорить, что уже через три дня тот был с позором уволен?

— Скоро мы уезжаем, — Сириус спешно делает глоток вина, успокаивая рождённую неприятными воспоминаниями кипящую злость.

— Уезжаете? — непонимающе смотрит на него Нарцисса.

— Директор Дурмстранга ‒ старый друг Ориона. Он предложил Сириусу некоторое время побыть там преподавателем Тёмных искусств, — поясняет Вальбурга, — мы решили, что Сириусу будет неплохо сменить обстановку, да и Гарри лучше какое-то время побыть вдали от Англии. Сейчас он мало что понимает, но, если останется здесь, то, как бы мы его не скрывали и не оберегали, рано или поздно, но его жизнь перестанет быть… нормальной. Люди будут любить и ненавидеть его, восхищаться и завидовать ‒ а это совсем не то, что нужно ребёнку.

— Я понимаю. Но... преподаватель? Сириус, ты уверен?

— А почему нет, Цисси? В Тёмных искусствах я разбираюсь более чем неплохо, так что как-нибудь справлюсь.

Нарцисса в сомнении качает головой. По её мнению, импульсивный, ничего на свете не воспринимающий всерьёз Сириус мало годится для преподавательской карьеры. Но, может, она ошибается? Она знает Сириуса таким, каким он был раньше — до того, как погибли его лучшие друзья, а его самого обвинили в их гибели, на два года заточив в самой жуткой тюрьме волшебного мира, и уж точно до того, как на него свалилась забота о сыне этих самых друзей. Пережив подобное, Сириус не мог не измениться. И то, что он вернулся домой, лишь подтверждает это. Прежний Сириус никогда не смог бы помириться с матерью, а она, в свою очередь, никогда не смогла бы его простить.

— Я понимаю, — повторяет Нарцисса и зачем-то спрашивает: — Когда вы уезжаете?

— Недели через две. Да, через две, а ещё через три как раз начнётся новый семестр, — подсчитав, кивает Сириус и неуверенно добавляет: — Знаешь, Цисси, я ведь так и не поблагодарил тебя за то, что ты сделала.

— Учитывая, что сегодня наша первая встреча после твоего освобождения, это неудивительно.

— Знаю, я должен был встретиться с тобой раньше, но не знал, как и что сказать…

— Не знающий, что сказать, Сириус Блэк. Выдающееся зрелище, — иронично усмехается Нарцисса, поднося бокал к накрашенным светлой помадой губам.

— Цисси, — досадливо кривится тот, ‒ я тут впервые в жизни пытаюсь извиниться и поблагодарить, а ты даже не пытаешься оценить мои усилия.

— Не пытаюсь, — соглашается Нарцисса, и её голубые глаза твёрдо смотрят на Блэка, — Сириус, мне не нужна твоя благодарность. Во-первых, мы всё же родственники, и я сделала то, что должна была сделать, а во-вторых, рассказав о Петтигрю и его связи с Тем-Кого-Нельзя-Называть, я оказала Министерству Магии и Отделу Магического Правопорядка серьёзную услугу.

— Благодаря которой твой муж был полностью оправдан, — понятливо усмехается Блэк.

— Именно, — улыбается в ответ его кузина и салютует бокалом.

— Всё-таки ты истинная Блэк, Нарцисса, — Сириус поднимает свой бокал в ответ, — даром, что уже семь лет как Малфой.

Нарцисса улыбается и невинно пожимает плечами, вызвав улыбку на морщинистом лице Вальбурги Блэк. Именно она, а не родная мать, когда-то научила юную племянницу всему, что та знала и умела сейчас. И искусству достигать нескольких целей одним действием в том числе.

— Я всё равно благодарен тебе, Цисси, — серые глаза Блэка серьёзны, — и когда-нибудь моя благодарность перестанет быть просто словами.

— Я знаю, Сириус, знаю, — также серьёзно отвечает Нарцисса, окончательно уверившись в том, что не зря три года назад приняла решение помочь мятежному кузену. Теперь, по прошествии этих лет, у неё есть несомненный должник — Сириус, да и Вальбурга, пусть и в виде портрета, но после примирения имеет немалое влияние на сына. Несомненно, Сириус как опекун Мальчика-Который-Выжил со временем обретёт немалый вес на политической арене магической Британии.

1996 год, 1 сентября

За окном поезда проносится сочная зелень холмов и равнин, щедро облитая потоком солнца, которое, похоже, решило доказать, что лето в этом году, в отличие от прошлого, не сдастся без борьбы.

В купе жарко и тихо. Солнечные лучи, переливаясь на глянцево-ярких упаковках, освещают лежащую на столе груду сладостей.

— Малфой, ты опять кучу еды накупил? — лениво открывает глаза расслабленно сидящая на мягком сиденье блондинка. — Вот завидую я тебе, честное слово, завидую. Столько ешь, а никак не толстеешь. Или я чего-то не замечаю? — она окидывает стройную фигуру Драко придирчивым взглядом, пытаясь отыскать мифический лишний вес.

Сидящие рядом Теодор Нотт и Блейз Забини смеются, а темноволосый и темноглазый Забини вдобавок весело тянет:

— И правда, Малфой, может, поделишься секретом, а? Продадим его в Хогвартсе и озолотимся, — предвкушающе потирает он руки.

Драко, которому в наследство прочат одно из крупнейших состояний Волшебной Британии, закатывает глаза:

— Очень смешно, Блейз. Продай кому-нибудь из гриффиндорцев секрет своей дурости, точно на две жизни денег хватит.

— Главное, не Уизли, а то они кредит ещё твоим правнукам будут выплачивать, — подхватывает идею Тео, и четверка слизеринцев взрывается смехом.

— Какие вы злые, мальчики. Фу такими быть, — отсмеявшись, кривит хорошенькое личико Дафна.

— Мы не злые, мы умные. А поэтому точно понимаем, с кем дело можно иметь, а с кем не стоит, — усмехается Забини, подмигивая Дафне бесстыжим чёрным глазом.

‒ Когда-нибудь, Блейз, твои поклонницы точно подкараулят меня в тёмном коридоре, ‒ фыркает та, — и сомневаюсь, что они будут настроены благожелательно.

— Боишься, Гринграсс? — хмыкает Забини, потягиваясь. Тонкая ткань форменной рубашки ‒ чёрная с серебристо-зелёным гербом Слизерина мантия небрежно лежит рядом ‒ почти не скрывает разворот широких плеч и рельеф сильных рук.

— До мурашек, — закатывает глаза она, и Блейз, улыбаясь, обнимает её за плечи.

— Отвали, Забини, — отталкивает его Гринграсс, — и как тебя только твои девушки терпят, такого приставучего?

— Они, знаешь ли, редко бывают против физического контакта. Это ты одна такая недотрога. Принцесса наша, — ласково-покровительственно потрепав её по голове, смеётся Забини.

— Эй! Совсем с ума сошёл?! Всю причёску мне испортил! — злится Дафна и, не без труда вытащив из переполненной сумочки расчёску, предлагает: — Тео, поменяемся местами? А то этот идиот меня уже достал!

— Как?! Ты меня покидаешь? — с мелодраматичным рыданием в голосе восклицает Забини, умоляюще протягивая к Гринграсс руки: ‒ Милая, прошу, вернись!

— Придурок. Спасибо, Тео, — Дафна усаживается рядом с молчаливой усмешкой наблюдающим за разворачивающимся спектаклем Малфоем, — знаешь, сколько я сегодня утром волосы укладывала? А ты вот так вот просто взял и испортил мой получасовой труд, — ворчит она, расчёсывая длинные пряди, вызывая усмешки парней.

Ни один из них не признался бы в этом вслух, но уже очень и очень давно Дафна Гринграсс стала для Драко, Блейза и Тео кем-то вроде младшей сестрёнки, которую можно и нужно не только позлить, искреннее наслаждать её негодованием, но и защитить при необходимости. Хотя кто-кто, а Гринграсс вряд ли нуждается в защите. Всё-таки лучшая студентка Хогвартса по ЗОТИ.

Отложив расчёску, отыскав в, кажется, бездонной сумке зеркальце и удовлетворившись своим отражением, она довольно улыбается. А терпеливо дожидающийся этой минуты Драко, подмигнув Тео и Блейзу, ерошит её тщательно расчесанные волосы.

С губ Дафны срывается самое настоящее шипение — словно большой кошке наступили на хвост:

— Малфой! Ты бессмертный?! — кричит она, рассерженно прикусывая губу и кидая злой взгляд на веселящихся Тео и Блейза. — Ненавижу вас. Три идиота. И хватит ржать. Вы… Да у меня даже слова такого в лексиконе нет, чтобы охарактеризовать всю подлость и тупость вашей натуры!

— Ой, Дафна, ради Мерлина, не включай Грейнджер, — усмехается Нотт, — и так постоянно пары вместе с гриффиндорцами ставят, — возмущается он, — я уже устал от её занудства!

— Да ладно тебе, Тео, представь, каково самим гриффиндорцам — их она день и ночь пилит, — успокаивающе говорит Блейз, жуя стянутое со стола тыквенное пирожное.

— А ведь точно! — злорадно улыбается Нотт.

— Но, если бы она молчала, то вообще была бы ничего, — неожиданно продолжает мысль Забини, — ну, фигурка там, личико, — поясняет он, заметив непонимающие взгляды Малфоя и Нотта, — а если её ещё расчесать, накрасить и приодеть, вообще красивая девчонка выйдет.

‒ Всегда знал, что ты извращенец, — кривится Тео, которого, похоже, передёргивает от одной мысли о том, чтобы увидеть в Грейнджер девушку.

— Да, Блейз, похоже, ты окончательно свихнулся, — поддерживает приятеля Малфой, — но ты не печалься, в Мунго отличные колдомедики, они наверняка смогут тебя вылечить.

Сменившая гнев на милость Дафна смеётся, а Тео дружески-сочувственно хлопает Забини по широкому плечу:

— Я буду навещать тебя, друг.

— Да пошли вы, — фыркает Забини, утешаясь четвёртой по счёту шоколадной лягушкой.

— Это же мои лягушки! И пирожное тоже, — Малфой обращает внимание на то, что гора лакомств на столе превращается в маленькую горку, и возмущённо смотрит на Блейза. Не дождавшись какой-либо реакции, окидывает подозрительным взглядом пытающихся сдержать улыбки Дафну и Тео и, на миг задумавшись, начинает распихивать сладости на карманам мантии.

— Малфой, — выдавливает Нотт сквозь прорвавшийся-таки смех, — ты серьёзно?

— Как ты можешь быть таким жадным? — поддерживает его Дафна, ловко вытаскивая из-под пальцев Драко ярко-синее драже «Берти-Боттс». — Не отдам, — качает она головой в ответ на недовольный взгляд Малфоя и, развернув конфету, отправляет её в рот. На лице её застывает победное выражение, мгновенно сменяющиеся гримасой отвращения, и Дафна вылетает за дверь купе — воспитание не позволяет выплюнуть конфету на пол или ладонь, а потому она спешит избавиться от неё в туалете.

‒ Интересно, что ей попалось? ‒ меланхолично интересуется Нотт.

— Понятия не имею, — Драко не без злорадства пожимает плечами, хозяйственно подбирая последние конфеты и отправляя их в карман брюк — карманы мантии уже переполнены. — Но, судя по её реакции, что-то на редкость противное: блевотина или ушная сера.

Блейз громко хмыкает:

— Бедная принцесса, — неискреннее сочувствует он.

Побледневшая Дафна возвращается в купе лишь через десять минут, когда отсмеявшиеся парни уже начинают беспокоиться.

— Всё нормально?

— Ты как?

— Водички?

— Всё в порядке, спасибо, мальчики, — Гринграсс слабо улыбается и откидывает с лица влажные пряди, — ненавижу печень!

— Так тебе печень попалась? ‒ удивляется Нотт.

— Ну да, я её с детства не перевариваю, ‒ Дафна садится на место, — а вы о чём подумали?

— Да так, — Малфой пожимает плечами.

— Кстати, Драко, — усмехается Дафна, — я по дороге встретила Грейнджер, и она просила передать, что сейчас время твоего дежурства.

Малфой закатывает глаза: как будто он сам не знает, когда его очередь дежурить. Нет, правильно Нотт про неё сказал — зануда и пила. Интересно, Грейнджер и в самом деле считает себя умнее всех? Похоже, да. Иначе как объяснить её не поддающуюся никакой логике привычку указывать всем и каждому, как им лучше поступать? Никак. Вот и остается лишь одно разумное объяснение — Грейнджер по неведомо какой причине решила, что она всё и всегда знает лучше всех.

Провожаемый насмешливыми взглядами парней и — сочувственным — Дафны Драко выходит из купе в пустой коридор. На миг замирает, прислонившись затылком к холодному стеклу, и тупая ноющая боль, с самого утра поселившаяся в голове, немного утихает. Малфой морщится. Сам виноват ‒ последняя бутылка огневиски вчера была явно лишней. И уж точно не стоило мешать её с маггловским алкоголем. Хотя… бегущая по груди и обнажённому животу симпатичной девчонки-магглы текила того стоила. Как и зажатая в её пухлых губах половинка лайма, передача которого переросла в пьяный, чертовски горячий поцелуй. И, конечно, рассвет на берегу Атлантического океана с бутылкой неизвестно откуда добытой кузеном русской водки и одним на двоих апельсином…

Всё это стоило того, чтобы, крадучись, пробираться в свою комнату едва за полночь и, радуясь разнице во времени — в Лос-Анджелесе, где он и провёл ночь, как раз рассвело — и, раскидав по полу мокрую одежду, — искупался в океане, когда ещё выдастся такая возможность? — повалиться на кровать.

Стоило лихорадочных сборов сегодняшним утром, раскалывающейся головы, укоризненных взглядов матери и понимающих ухмылок отца. Если бы кто-нибудь лет пять назад сказал Драко, что его отец будет столь лояльно относиться к пьянкам своего несовершеннолетнего сына, он бы посоветовал этому человеку обратиться в Мунго. Но оказалось, что общение с безбашенным психом, коим имеет честь являться его дорогой и любимый — без сарказма и иронии — дядюшка Сириус, способно изменить кого угодно. И превыше всего ценящий внешнюю благопристойность Люциус Малфой не оказался исключением. Да и Драко, выбрав место, в котором его точно никто не узнает и не опознает, показал папочке свою предусмотрительность и разумность. Правда, отец не знает, что развлекался его наследник в маггловском клубе, — точнее, в двух или трёх, ‒ и это хорошо: то, о чём отец не знает, ему не повредит.

Драко зевает, прикрыв рот узкой ладонью и, не без внутреннего сопротивления отлепившись от полюбившегося окна, начинает неспешное шествие по коридорам Хогвартс-Экспресса. Отбирает у двоих второкурсников кусачую тарелку и, узнав, что оба обучаются на Гриффиндоре, с удовольствием обещает лишить их пары десятков баллов по приезде в школу. Заметив вытянувшиеся лица малышни и злобно-испуганные взгляды, брошенные на его серебристо-зелёный галстук, с трудом подавляет мерзкую усмешку — ни к чему запугивать их ещё больше. Велев мелким скрыться с его глаз, Драко отправляется дальше. То и дело хлопают двери, перемещаются из купе в купе многочисленные студенты Хогвартса, и каждый считает нужным бросить на него взгляд: испуганный, злобный или равнодушный. Стоит ли говорить, представителям какого факультета принадлежат вторые? О да, храбрым гриффиндорцам, органически не переносящим слизеринцев. Иногда Малфой всерьёз задумывается, не завидуют ли туповатые львы их уму их воистину змеиной изворотливости? И злится из-за этой самой зависти. Хотя… у них даже на то, чтобы понять, что этим качествам нужно завидовать, мозгов не хватает. Так что его гипотеза оказывается опровергнутой. Обидно, Мерлин побери. Драко любит оказываться правым.

Шуганув парочку хаффлпаффцев, робко обнимающихся в конце коридора, Драко едва сдерживает удивлённый смешок. У самого туалета! Они что, не могли места получше найти? Впрочем, хаффлпаффцы же. Кузен как-то рассказывал, что у русских есть такая поговорка, довольно глупая на взгляд Малфо: с милым рай и в шалаше. Так вот, она идеально подходит именно хаффлпаффцем, ну, может, ещё гриффиндорцам. Но уж точно не Рэвенкло и не Слизерину. Студенты этих факультетов слишком умны, чтобы совершить подобную глупость, а сокурсники самого Малфоя ещё и слишком расчётливы. И ни в коей мере не считают эту свою особенность недостатком.

Драко усмехается и снова нехотя сосредотачивается на патрулировании. Настроен он, несмотря даже на продолжающую ныть голову, лениво-благодушно. Хотя и немного зол на мать и отца за их педагогические эксперименты: это ж надо было перепрятать весь его запас антипохмельного зелья! А аналогичного заклинания, как известно, вообще не существует. Может, предложить Забини придумать? А что? Озолотится же, мысленно усмехается Малфой, повторяя любимое словечко Блейза. Хотя… смех-смехом, а деловую хватку юного Забини отмечают даже гоблины, а это дорогого стоит. Повезло ему. Вот Драко, когда он из наследника станет полноправным Лордом Малфоем, точно придётся нанимать финансового управляющего. И радует лишь то, что мучиться ему придётся не одному — у кузена с экономикой дела обстоят ещё хуже. Да он до сих пор иногда путает, сколько кнатов в сикле! Правда, мама говорит, что это оттого, что Сириус никогда не ограничивал крестника в тратах, а сам Драко уверен, что тот просто-напросто притворяется. Ну, есть у кузена такая черта — он до пикси любит выводить людей из себя, сам при этом оказываясь вроде бы ни при чём. Драко усмехается. Мерлин! Как же жаль, что они учатся в разных школах. Уж кто-кто, а кузен сумел бы внести нотку безумия в каменную скуку Хогвартса. Нет, Драко и сам, конечно, может это сделать. Но у него, во-первых, репутация не та, а во-вторых, одному это делать как-то не с руки… И к сожалению, ни Нотт, ни Забини, ни даже Дафна не могут заменить кузена.

Задумавшись, Драко натыкается плечом на что-то мягкое, почти мгновенно идентифицированное им как человеческое тело, и отлетает назад, старательно подталкиваемый чьими-то руками.

— С ума сошёл, Малфой?! — узнав истеричный голос Рональда Уизли, Драко морщится и неохотно поднимает глаза. Так и есть: посреди коридора застыл в позе оскорблённого достоинства рыжий гриффиндорец, сверля Малфоя гневным взглядом и полыхая воинственно-красными щеками.

— Уизли, ты что, как божья коровка, красным цветом сигнализируешь об опасности? Типа, не тронь меня, а то, если съешь, отравишься? — припомнив прочитанную как-то кузеном лекцию о защитной окраске, в том числе и о превентивной демонстрации собственной несъедобности среди насекомых, лениво интересуется Малфой.

— Чего сказал? — хмуря брови, угрожающе сопит рыжий.

— Понятно, слишком сложно, ‒ словно размышляя вслух, бормочет Малфой, — ну хоть ты, Грейнджер, объясни своему недоразвитому другу, что я имел в виду, — кивает он вцепившейся в руку Рональда девушке. Усмехаясь краем губ, обходит парочку идиотов. И плевать, что Грейнджер идиоткой при всём желании назвать точно нельзя. — Ах да, — уже отдалившись на пару футов, спохватывается он: — Прощу прощения, что толкнул, — вот так. Теперь эти двое даже самим себя кажутся просто агрессивными неотёсанными болванами. Драко довольно улыбается. И Грейнджер отомстил, и рыжего унизил — ай да он, ай да молодец! Немного, конечно, обидно, что до Уизли вряд ли вообще дойдёт, что его оскорбили. Хотя уж Грейнджер-то сумеет на пальцах разъяснить ему, что произошло.

«И почему мне так нравится над ними издеваться?» — рассеянно думает Драко, тихонько напевая: — Вот и мы здесь, развлекай нас. Мулат. Альбинос. Комар. Моё либидо. Какого Мерлина Кобейн умер так рано?

— Как прошло патрулирование? — приветствует вернувшегося Драко Нотт, на мгновение оторвавшись от чтения очередного заумного тома. Иногда Малфою кажется, что Тео так ненавидит Грейнджер просто потому, что она — это женская версия его самого. Да нет, бред, даже Тео далеко до её занудства. И хотя его в отличие от кое-кого вряд ли можно было бы подбить в тринадцать лет на ночную прогулку по маггловскому Лондону, он всё-таки нормальный парень.

— Отлично! Напугал двух малолетних гриффиндорцев, шуганул парочку влюблённых хаффлпаффцев, унизил Уизли и отомстил Грейнджер! — радостно отчитывается Малфой.

— В общем, всё как всегда, — резюмирует Дафна, доплетая косу и закрепляя её голубой — в тон глазам — лентой, — оскорбил, унизил, напугал — и счастлив от этого. Малфой, тебе никто не говорил, что некоторые твои привычки подозрительно напоминают потребности энергетических вампиров?

— Говорили, — печально соглашается Драко и, улыбнувшись, дёргает Дафну за кончик светлой косы.

— Мерлин! Вы отстанете сегодня от моих волос или нет? А если я так сделаю? — вытащив палочку, Гринграсс молниеносно накладывает на не успевших среагировать однокурсников Ступефай и улыбается. — Что же мне сделать? — повернувшись к Драко, она задумчиво перебирает тонкими пальцами его светлые волосы. — Может, так? — изящным движением палочки трансфигурирует на его голове трогательно-розовый бантик. — Или так? — ещё один взмах, и каждая волосинка на голове Малфоя встаёт дыбом.

Дафна удовлетворённо кивает и, оставив блондина в покое, шагает к Блейзу. В тёмных, являющихся во снах процентам семидесяти хогвартских девчонок глазах Забини она видит панический страх и широко улыбается:

— Блейз. Мой милый Блейз. Чем же мне порадовать тебя? ‒ она склоняет голову к плечу и радостно смеётся. ‒ Придумала! Ты, кажется, любишь блондинок? — густые тёмные волосы окрашиваются в отвратительно жёлтый оттенок светлого, возникающий лишь при использовании самых дешёвых зелий. — По-моему, прелестно! Как ты думаешь, Блейз? Ах да, ты же не можешь говорить. И как я могла забыть?.. — паника в глазах Забини уступает место злости, и Дафна весело улыбается, ничуть не устрашившись его пылких взглядов.

— Кто следующий? Тео? — Дафна задумчиво крутит в тонких пальцах палочку, — пожалуй, — она выдерживает паузу и, дождавшись, пока в обычно невозмутимо-равнодушных глазах Нотта запляшут гневно-опасливые искры, говорит: ‒ Тебя я прощу, да и с них уже хватит. Фините Инкантатем.

Продолжая рассеянно вертеть в руках палочку, Гринграсс возвращается на место. Но ни один из её вновь обретших свободу движений сокурсников не торопится мстить. Каждый из них точно знает: как бы демонстративно расслаблена ни была Дафна, заколдовать хотя бы одного из них, а при удачном стечении обстоятельств, и обоих, она сумеет. А ни Блейз, ни Драко ‒ Тео решает не вмешиваться ‒ не желают становиться гарантированной жертвой. Поэтому, вскочив, как только снова смогли двигаться, парни довольно глупо выглядят, стоя посреди купе и неуверенно поглядывая на мило улыбающуюся Дафну. Сесть на место не позволяет гордость, атаковать — разум и осторожность.

— Хотите, помогу решиться? — предлагает она. — Если вы сейчас нападёте, ваши волосы точно не придут в норму. Что? — пожимает она плечами в ответ на хмурые взгляды. — Это заклинание Фините Инкантатем не снимает.

— Теперь я точно понимаю, почему у тебя до сих пор нет парня, неудивительно, с таким-то характером, — сдаваясь, бурчит Забини, брезгливо касаясь кончиками пальцев собственной пожелтевшей шевелюры.

Драко, морщась, тоже трогает превратившиеся в подобие ежиных иголок волосы. Ну, даёт девчонка. Хотя чего ещё стоило от неё ожидать? С самого детства вращаясь исключительно в компании парней, она просто не могла вырасти другой. И пусть многие обманываются милой внешностью и наивной улыбкой, но они-то, кажется, уже давно должны были привыкнуть к тому, что задевать Гринграсс — себе дороже. Но нет. Который уже раз, как говорит кузен, наступают на одни и те же грабли. Что такое грабли, Драко не знает, но кузен употреблял это выражение именно в таких случаях.

На всякий случай Драко пробует несколько отменяющих заклинаний, но по тоскливо-угрюмому выражению на лице Забини понимает, что они не срабатывают. Жаль. Что ж, значит пришло время воспользоваться кое-каким козырем. Сосредоточившись, Малфой выдыхает длинное певучее заклинание из программы Дурмстранга, которому его летом обучил дядя. И заметив скользнувшую по лицу Дафны тень недовольства, торжествующе усмехается. Так-то, девочка, у него тоже есть свои секреты.

— Малфой, — с намёком зовёт Блейз, — ты ничего не забыл?

Дафна фыркает и, достав из сумки яркий журнал, начинает с преувеличенным вниманием перелистывать глянцевые страницы.

— Я? Нет, кажется, ничего.

— Малфой!

— Что? — делать невинное лицо и непонимающие глаза Драко научился лет в шесть и с тех пор старательно совершенствует эту способность.

— Расколдуй меня, мерлинов ты придурок! — злится Забини.

По губам занятой журналом Дафны скользит улыбка. А Малфой, подумав, показывает Блейзу не особенно приличный жест.

— Просить, Забини, надо вежливо!

— Да пошёл ты!

— Ладно-ладно, не злись. На самом деле, если подействовало моё контрзаклятие, значит, скоро всё и так придёт в норму: оно срабатывает, только если заложенное временное ограничение в оригинальном заклинании не превышает получаса. Правда, Дафна?

Девушка отвечает презрительным взглядом голубых глаз и ледяным молчанием — ей очень не нравится, что Драко лишил её возможности повеселиться.

— Правда? — с облегчением улыбается Забини, — тогда ладно. Я знал, Принцесса, что ты не можешь быть настолько жестокой, чтобы заставить меня показаться в таком виде в Хогвартсе.

— Ещё слово, и ты поймёшь, как ошибался.

Кашель Нотта подозрительно напоминает смешок, но неожиданно увлекшаяся журналом Гринграсс не обращает на сокурсника никакого внимания.

— Что ты там читаешь? — Малфой трансфигурирует из воздуха стакан и наполняет его водой.

‒ Дафна! ‒ не получив ответа, зовёт он.

— Что?

— Я спрашиваю, что такого интересного ты там вычитала? — Драко брезгливо кивает на безвкусно-яркую обложку журнала.

— Статью о Гарри Поттере, — рассеянно отвечает она, не отрывая глаз от страниц.

— Чего?! — от неожиданности Малфой давится отпитой водой. — О Поттере? Там?

— В низкопробном девичьем журнале? — присоединяется к Драко Тео, ради такого случае отложив книгу, перед этим аккуратно заложив нужную страницу закладкой.

‒ Высокомерные снобы! — фыркает Дафна. — Что, по-вашему, мешает написать о Герое в журнале для девочек? Тут, между прочим, даже плакат есть.

— Плакат? — Драко на всякий случай ставит стакан на стол, ну его, обольётся ещё от неожиданности. — Насколько я знаю, изображения Поттера последние три года не печатал даже «Ежедневный пророк», — осторожно говорит он.

— Знаю. Здесь ему тринадцать, — Дафна кладёт журнал на стол, и слизеринцы вытягивают шеи, стараясь получше рассмотреть одно из крайне редких изображений Мальчика-который-Выжил.

На колдографии он сидит на потёртых ступенях каменного особняка, рассеянно гладя пушистого котёнка. Маггловские джинсы, светлая футболка, небрежно взъерошенные чёрные волосы, насмешливая улыбка на губах. На первый взгляд и не скажешь, что Герой магического мира. Просто мальчишка, ничем не отличающийся от тысяч таких же по всему миру.

— Что-то я не помню, чтобы эту колдографию в «Пороке» печатали, — хмурится Блейз, а, так как за пятнадцать прошедших с момента смерти Тёмного Лорда лет «Пророк» опубликовал меньше полутора десятков колдофото юного Мальчика-Который-Выжил, слова Забини вполне могут оказаться правдой.

— Я тоже её раньше не видела, — согласно кивает Дафна.

— А в статье что? — интересуется Нотт.

— Да то же, что и всегда, если убрать всю воду и оставить факты: официальный опекун Поттера ‒ его крёстный отец, Сириус Блэк. Одиннадцать лет назад оба покинули страну, и с тех пор о них никто и ничего не слышал.

— В общем, ничего нового, — стараясь, чтобы в голос не просочилось облегчение, равнодушно констатирует Малфой.

— В целом, да. Но тут приводится целый анализ: учеником какой школы может быть Гарри Поттер. Есть даже версия, что он под оборотным зельем обучается в Хогвартсе, — девушка округляет глаза и звонко смеётся.

— А что, забавно, — весело щурится Забини, настроение которого после того, как волосы вернули естественный чёрный цвет, рвануло вверх со скоростью атакующего гиппогррифа, — им ведь может кто угодно оказаться. Признавайся, Тео, ты Поттер?

— И как ты догадался? — усмехается тот. — Хотя на самом деле это бред, в Хогвартсе все учатся с первого курса и хорошо знают друг друга, так что не думаю, что Гарри Поттер — один из нас.

— Ну не скажи, — не соглашается Блейз, — вот, например, тот мелкий хаффлпаффец-шестикурсник, имя которого все постоянно забывают. Может, он и есть Поттер?

— Ты еще скажи, что Поттер — это Лонгботтом, — с убийственной иронией предлагает Тео.

Драко откидывается на спинку сиденья и прикрывает глаза: пусть ребята болтают, что хотят. Всё равно таким образом правды им не узнать… А, значит, его вмешательство пока не требуется.

Хогвартс-Экспресс постепенно замедляет ход, а за окнами то и дело мелькают соломенные крыши Хогсмида.

— Скоро приедем, — вторит мыслям Драко Дафна, надевая мантию.

Блейз и Драко натягивают свои, а зачитавшегося Тео Блейзу приходится ткнуть в бок. Одевшись, Нотт со вздохом засовывает книгу в чемодан, Дафна небрежно вешает на плечо сумочку, и все четверо молча радуются тому, что тяжёлые чемоданы доставляют из поезда в спальни хогвартские домовые эльфы.

В отличие от туповатых гриффиндорцев, кинувшихся к выходу сразу же, как только гудок поезда просигнализировал о прибытии, и образовавших в дверях вагона ругающуюся и пихающуюся толпу, слизеринцы дождались, пока все желающие покинут вагон. И только после этого спокойно вышли. Блейз, первым одолевший ступени и оказавшийся на платформе, галантно подал руку милостиво улыбнувшейся Дафне.

Сияющий солнечный диск наполовину скрылся за верхушками елей Запретного леса, и воздух ощутимо ‒ особенно по сравнению с ясным днём — похолодал.

Многие девушки зябко обхватывают себя за плечи, старательно стреляя глазами в сторону привлекательных сокурсников ‒ а ну как кто решит поделиться мантией?

Слизеринцы подходят к одной из карет, и Тео Нотт привычно отводит глаза — невидимые для большинства людей фестралы не вызывают у него никаких положительных чувств. Ничего не заметивший Блейз распахивает дверцу:

— Прошу!

‒ Эй, вы! Мы раньше выбрали эту карету, так что ищите себе другую! — Драко не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто это: голос рыжего Уизли он всегда узнает, все-таки шестой год друг другу жизнь портят. Тяжело вздохнув, он кивает остальным, мол, идите, и, развернувшись, лениво показывает в сторону кучки Гриффиндорцев — Уизли, Грейнджер, Лонгботтом и ещё одна Уизли — средний палец левой руки. И, не обращая внимания на гневные взгляды, усмехаясь, садится в карету.

— Ну что, удовлетворил свою страсть к оскорблениям? — улыбается Дафна, доставая из кармана мантии палочку и накладывая на всех четверых согревающие чары.

— Не особо, — Драко благодарно кивает головой.

— Ну и правильно. Чего ты вообще с ними связываешься? — неодобрительно интересуется Гринграсс.

— Весело.

— Мерлин, почему вы все такие странные? Один вечно читает, другой пристаёт ко всему, что шевелится и хотя бы условно относятся к женскому полу, а третий развлекается тем, что унижает других людей.

— Небольшая поправка, Дафна, — Нотт рассеянно чешет бровь, — гриффиндорцы — не люди.

— То есть со всем остальным вы в принципе согласны? — не дожидаясь ответа, Гринграсс, пользуясь тем, что карета остановилась, выскакивает на улицу и, не дожидаясь сокурсников, устремляется в сторону массивных хогвартских ворот.

За то время, пока кареты преодолевали расстояние от Хогсмида до замка, стало ещё холоднее, а ясное прежде небо затянули мрачные тучи. Неохотно покинувшие тёплое нутро кареты парни, на которых с потемневшего неба падает несколько пока ещё одиноких капель дождя, быстрым шагом преодолевают школьный двор, торопясь оказаться под надёжной защитой свода холла, прежде чем начнётся настоящий ливень.

Они едва успевают перешагнуть порог, как дождь, видимо, уставший ждать, проливается на землю сплошным ледяным потоком. Торопясь в Большой Зал, Драко, Блейз и Тео не без удовольствия отмечают, как в холл вваливаются абсолютные мокрые Уизли, Лонгботтом и Грейнджер. А затем случается кое-что, что заставляет слизеринцев замедлить шаг и рассмеяться в голос: тяжелый, красный, полный воды шар падает с потолка прямо на голову Уизли и лопается. Промокший и бессвязно ругающийся рыжий шарахается в сторону, толкнув в бок Лонгботтома, и тут как раз падает вторая водяная бомба — едва не зацепив Грейнджер, она взрывается у ног Лонгботтома, подняв волну холодной воды и промочив того до носков.

Драко поднимает голову и видит парящего футах в двадцати над ними полтергейста Пивза — маленького человечка в шляпе колокольчиком и оранжевом галстуке-бабочке. Его широкая злобная физиономия искажена от напряжения ‒ он снова прицеливается. Драко ухмыляясь, показывает полтергейсту большой палец, и тот небрежно кланяется в ответ.

— ПИВЗ! — гремит сердитый голос. ‒ Пивз, ну-ка, спускайся сюда немедленно! — МакГонагалл, заместитель директора и декан гриффиндорского факультета, стремительно входит в холл из Большого Зала, поскальзывается на залитом водой полу и хватается за Грейнджер, чтобы не упасть.

— О, прошу прощения, мисс Грейнджер...

— Все в порядке, профессор, — слышит Драко голос Грейнджер.

‒ Пивз, спускайся сюда сейчас же! — рявкает МакГонагалл, поправляя свою островерхую шляпу и свирепо глядя вверх сквозь очки в квадратной оправе.

— Ничего не делаю! — кудахчет Пивз, запуская следующей бомбой в группу пятикурсниц, с визгом бросившихся в Большой Зал. — Они всё равно уже мокрые, ведь так? Небольшая поливка! — И он пуляет очередным снарядом в компанию только что вошедших второкурсников

‒ Я позову директора! — беспомощно грозит МакГонагалл. — Предупреждаю тебя, Пивз!

Пивз высовывает язык, швыряет, не глядя, последнюю гранату и уносится прочь вверх по лестнице, кудахча, как сумасшедший.

— Ну, пойдёмте! — строго обращается МакГонагалл к забрызганным грязью гриффиндорцам. ‒ В Большой Зал, побыстрее.

Продолжая улыбаться и оживлённо обсуждая подробности того, как храбрые гриффиндорцы даже во главе с деканом не смогли справиться с одним-единственным полтергейстом, парни доходят до своего стола и, привычно усевшись за его левый край рядом с уже поджидающей их Дафной, рассказывают ей о пропущенном шоу.

— Так что, сама виновата, — подводит итог Забини, — не бежала бы впереди всех, всё бы своими глазами увидела.

‒ Да я и сейчас могу посмотреть, — Дафна пожимает плечами, — уже облитые гриффиндорцы ничуть не менее забавны, чем гриффиндорцы обливаемые.

Блейз смеётся, а Нотт, с того самого момента, как закончилось повествование, не отрывающий взгляда от преподавательского стола, задумчиво спрашивает:

— А где новый преподаватель Защиты от Тёмных искусств?

Драко рассеянно обегает взглядом профессорский стол, и замечает, что место, которое в прошлом году занимал профессор Люпин, между прочим, друг дяди Сириуса, пустует.

— Думаете, эти россказни о проклятии места преподавателя ЗОТИ правда? — Блейз понижает голос, и прислушивающаяся к их разговору Панси Паркинсон невольно придвигается ближе, пытаясь разобрать его слова.

Драко пожимает плечами:

— Понятия не имею. А вы заметили, что там есть ещё одно место. Интересно, для кого оно?

— Да какая разница! Я есть хочу, скоро они там уже? — стонет Блейз, окидывая пустой стол голодным взглядом чёрных глаз.

Едва эти слова слетают с его уст, как двери Большого зала отворяются и воцаряется тишина. МакГонагалл проводит длинную цепочку первогодков на возвышенную часть зала. И даже Уизли, Грейнджер и Лонгботтом кажутся совершенно сухими по сравнению с первокурсниками — можно было подумать, что те не ехали в лодке, а добирались вплавь. Они ёжатся и от холода, и от волнения, выстроившись шеренгой вдоль преподавательского стола лицом к остальной школе. МакГонагалл выставляет перед первокурсниками трехногую табуретку и водружает на нее необычайно старую, грязную, заплатанную Волшебную шляпу.

Длинную, чудовищно немелодичную и лишенную даже намёка на ритм и рифму «песню», обладающий абсолютным слухом Малфой выносит с большим трудом. К счастью, он сумел отвлечься, заведя разговор о предстоящем чемпионате школы по квиддичу со страдающим от голода Забини и скучающим Ноттом.

Едва шляпа заканчивает испытывать слух студентов, МакГонагалл разворачивает длинный пергаментный свиток:

— Когда я назову ваше имя, вы надеваете Шляпу и садитесь на табурет, — обращается она к новичкам, — когда она объявит вам факультет, вы встаёте и идёте за соответствующий стол, — объясняет словно идиотам, усмехается про себя Малфой.

— Акерли, Стюарт! — вперед выступает мальчик, явственно дрожащий с головы до пят, берёт Волшебную шляпу, надевает и садится на табуретку.

— Рэвенкло! — объявляет Шляпа. Стюарт Акерли снимает Шляпу и спешит к своему месту за столом воронов, где все приветствуют его аплодисментами.

— Бэддок, Малькольм!

— Слизерин!

Слизиренский стол бурлит от восторга, Малфой и сам аплодирует новичку.

‒ Брэнстоун, Элеонора!

‒ Хаффлпафф!

— Колдуэл, Оуэн!

‒ Хаффлпафф!

‒ Криви, Дэннис!

— Гриффиндор!

Распределение продолжается. Мальчики и девочки, с большим или меньшим страхом на лицах, один за другим подходят к трехногой табуретке; очередь сокращается медленно, и Малфой начинает скучать.

‒ Макдональд, Натали!

‒ Гриффиндор!

— Причард, Грэхэм!

— Слизерин!

‒ Свирк, Орла!

— Рэвенкло!

Наконец, на «Уитби, Кевин!» — Хаффлпафф! — распределение завершается, Блейз рад настолько, что несколько раз, забывшись, хлопает в ладоши.

Поднимается директор Дамблдор и улыбается студентам, приветственно раскинув руки.

— Скажу вам только одно, — произносит он, и его звучный голос эхом прокатывается по всему залу. — Ешьте. — Стоящие перед студентами четырёх факультетов и преподавателями золотые тарелки мгновенно наполняются едой.

— По-моему, Дамблдор — единственный в мире обладающий разумом гриффиндорец, — успевает пробормотать Забини, прежде чем полностью сосредоточиться на еде.

Драко может без труда опровергнуть точку зрения Забини, но не собирается этого делать. Слишком уж много вопросов возникнет, если рассказать сокурсникам о дяде.

Когда насыщаются все, включая умудрившегося съесть едва ли не больше чем Драко и Тео вместе Забини, Альбус Дамблдор снова поднимается со своего места. Гудение разговоров, наполнявшее Большой зал, сразу же прекращается, так что становится слышно лишь завывание ветра и стук дождя.

— Итак, — улыбается Дамблдор. — Теперь, когда мы все наелись и напились, я должен еще раз попросить вашего внимания, чтобы сделать несколько объявлений. Мистер Филч, наш завхоз, просил меня поставить вас в известность, что список предметов, запрещенных в стенах замка, в этом году расширен и теперь включает в себя Визжащие игрушки йо-йо, Клыкастые фрисби и Безостановочно-расшибальные бумеранги. Полный список состоит из четырехсот тридцати семи пунктов, и с ним можно ознакомиться в кабинете мистера Филча, если, конечно, кто-то пожелает. — Едва заметно усмехнувшись в усы, Дамблдор продолжает: ‒ Как и всегда, мне хотелось бы напомнить, что Запретный лес является для студентов запретной территорией, равно как и деревня Хогсмид ‒ её не разрешается посещать тем, кто младше третьего курса. Также для меня является неприятной обязанностью сообщить вам, что межфакультетского чемпионата по квиддичу в этом году не будет.

— Что? — не сдержавшись, ахает Драко. Он оглядывается на Монтегю, капитана слизеринской сборной, тот отвечает недоуменным пожатием плеч и удивлённым взглядом.

— Это связано с событиями, которые должны начаться в октябре и продолжатся весь учебный год — они потребуют от преподавателей всего их времени и энергии, но уверен, что вам это доставит истинное наслаждение. С большим удовольствием объявляю, что в этом году в Хогвартсе...

Но как раз в этот момент раздаётся звук оглушительного громового раската, и двери Большого зала с грохотом распахиваются. На пороге стоит человек, опирающийся на длинный посох и закутанный в чёрный дорожный плащ. Все головы в зале поворачиваются к нему — неожиданно освещенный вспышкой молнии, незнакомец откидывает капюшон, встряхивает гривой тёмных с проседью волос и идёт к преподавательскому столу. Глухое клацанье отдаётся по всему залу при каждом его шаге. Незнакомец приближается к профессорскому подиуму и прохрамывает к Дамблдору.

Ещё одна молния озаряет потолок. Вспышка резко высвечивает черты лица пришельца, и Дафна, не сдержавшись, коротко ахает. Малфой тоже с трудом удерживает на лице спокойное выражение: таких лиц ему еще не доводилось видеть. Оно словно вырезано из изъеденного ветрами дерева скульптором, имевшим довольно смутное представление о том, как должно выглядеть человеческое лицо, и вдобавок скверно владевшего резцом. Каждый дюйм кожи испещрён рубцами, рот выглядит просто как косой разрез, а изрядная часть носа отсутствует. Но самая жуть таится в глазах. Один из них маленький, тёмный и блестящий. Другой — большой, круглый как монета, и ярко-голубой. Этот голубой глаз непрестанно двигается, не моргая, вращаясь вверх, вниз, из стороны в сторону, совершенно независимо от первого, нормального глаза — а кроме того, он временами полностью разворачивается, заглядывая куда-то внутрь головы, так что снаружи видны лишь белки.

Незнакомец подходит к Дамблдору и протягивает ему руку, так же, как и лицо, исполосованную шрамами. Директор пожимает ее, негромко сказав при этом несколько слов, которые Драко не расслышал. Похоже, он что-то спросил у вошедшего ‒ тот неулыбчиво качает головой и тоже вполголоса что-то отвечает. Дамблдор кивает и жестом приглашает его на свободное место по правую руку от себя. Незнакомец садится, отбросив с лица длинные сивые патлы, и пододвигает к себе тарелку с сосисками; поднимает к тому, что осталось от его носа, и нюхает, после чего достаёт из кармана маленький нож, подцепляет сосиску и начинает есть.

— Позвольте представить вам нашего нового преподавателя защиты от Тёмных искусств, — жизнерадостно объявляет Дамблдор в наступившей тишине. — Профессор Грюм.

По обычаю, новых преподавателей приветствуют аплодисментами, но в этот раз никто из профессоров или студентов не хлопает, если не считать самого Дамблдора и Хагрида. Их удары ладонью о ладонь уныло звучат при всеобщем молчании и скоро затихают. Грюм остаётся совершенно равнодушен к такому более чем прохладному приему. Не обращая внимания на стоящую перед ним кружку тыквенного сока, он снова лезет в плащ, вынимает плоскую походную флягу и делает из неё порядочный глоток. Пока он пьёт, задрав локоть, его мантия на пару дюймов приподнимается над полом, и Драко углядывает часть точёной деревянной ноги, заканчивающейся когтистой лапой.

— Я беру свои слова обратно! — Забини одним глотком осушает кубок с тыквенным соком. — Разумный человек никогда бы не додумался до того, чтобы сделать Аластора Грюма преподавателем!

Дамблдор прокашливается:

— Как я и говорил, — он улыбается множеству студенческих лиц, все взоры которых обращены к Грозному Глазу Грюму, даже слизеринцы ничего не могу с собой поделать, — в ближайшие месяцы мы будем иметь честь принимать у себя чрезвычайно волнующее мероприятие, какого ещё не было в этом веке. С громадным удовольствием сообщаю вам, что в этом году в Хогвартсе состоится Турнир Трёх Волшебников.

— Вы шутите! — оторопело произносит Рональд Уизли во весь голос, неожиданно разрядив то напряжение, которое охватило зал с самого появления Грозного Глаза.

Все смеются, и даже Дамблдор понимающе хмыкает.

— Я вовсе не шучу, мистер Уизли, — говорит он. ‒ Хотя, если уж вы заговорили на эту тему, я этим летом слышал анекдот... Словом, заходят однажды в бар тролль, ведьма и лепрекон... ‒ Профессор МакГонагалл многозначительно кашлянула. — Э-э-э... но, возможно, сейчас не время... н-да... — Дамблдор чешет кустистую бровь. — Так, о чем бишь я? Ах да, Турнир Трёх Волшебников. Я, думаю, некоторые из вас не имеют представления о том, что это за Турнир, а те, кто знают, надеюсь, простят меня за разъяснения, и пока могут занять свое внимание чем-нибудь другим. Итак, Турнир Трёх Волшебников был основан примерно семьсот лет назад как товарищеское соревнование между тремя крупнейшими европейскими школами волшебства ‒ Хогвартсом, Шармбатоном и Дурмстрангом. Каждую школу представлял выбранный чемпион, и эти три чемпиона состязались в трёх магических заданиях. Школы постановили проводить Турнир каждые пять лет, и было общепризнано, что это наилучший путь налаживания дружеских связей между колдовской молодёжью разных национальностей — и так шло до тех пор, пока число жертв на этих соревнованиях не возросло настолько, что Турнир пришлось прекратить.

— Жертв?‒ тихо переспрашивает Нотт, встревоженно осматриваясь, и большинство осторожных от природы слизеринцев разделяет его беспокойство.

— За минувшие века было предпринято несколько попыток возродить Турнир, — продолжает Дамблдор, — но ни одну из них нельзя назвать удачной. Тем не менее, наши Департаменты магического сотрудничества и магических игр и спорта пришли к выводу, что пришло время попробовать ещё раз. Все лето мы упорно трудились над тем, чтобы в этот раз обеспечить условия, при которых ни один из чемпионов не подвергся бы смертельной опасности. Главы Шармбатона и Дурмстранга прибудут с окончательными списками претендентов в октябре, и выборы чемпионов будут проходить на День Всех Святых. Беспристрастный судья решит, кто из студентов наиболее достоин соревноваться за Кубок Трёх Волшебников, честь своей школы и персональный приз в тысячу галлеонов.

Глава Дурмстранга будет здесь? В Хогвартсе? И делегация из его школы тоже? Драко не знает, чего ему хочется больше: побиться головой об стол или вслух завопить что-то торжествующе-радостное.

— Я знаю, что каждый из вас горит желанием завоевать для Хогвартса Кубок Трёх Волшебников, — продолжает директор, — однако Главы участвующих школ совместно с Министерством магии договорились о возрастном ограничении для претендентов этого года. Лишь студенты в возрасте — я подчеркиваю это — шестнадцати лет и старше получат разрешение выдвинуть свои кандидатуры на обсуждение. Это, — Дамблдор слегка повышает голос, поскольку после таких слов поднимается возмущённый ропот, — признано необходимой мерой, поскольку задания Турнира по-прежнему остаются трудными и опасными, какие бы предосторожности мы ни предпринимали, и весьма маловероятно, чтобы студенты младше шестого и седьмого курсов сумели справиться с ними. Я лично прослежу за тем, чтобы никто из студентов моложе положенного возраста при помощи какого-нибудь трюка не подсунул нашему независимому судье свою кандидатуру для выборов чемпиона. Поэтому настоятельно прошу— не тратьте понапрасну время на выдвижение самих себя, если вам ещё нет шестнадцати. Делегации из Шармбатона и Дурмстранга появятся здесь в октябре и пробудут с нами большую часть этого года. Не сомневаюсь, что вы будете исключительно любезны с нашими зарубежными гостями всё то время, что они проведут у нас, и от души поддержите хогвартского чемпиона, когда он или она будет выбран. А теперь — уже поздно, и я понимаю, насколько для вас всех важно явиться на завтрашние уроки бодрыми и отдохнувшими. Пора спать! Не теряйте времени! — Дамблдор садится на место и заговаривает с Грозным Глазом. С громким шумом и стуком ученики поднимаются на ноги и толпой идут к выходу, оживлённо обсуждая предстоящий Турнир.

И только светловолосый слизеринец Драко Малфой игнорирует всеобщее воодушевление, полностью погрузившись в собственные мысли, которые, конечно, тоже касаются Турнира, но лишь опосредовано…

1996 год, 28 октября

Оказывается, органично влиться в размеренно-скучную жизнь Хогвартса после насыщенного событиями лета очень и очень непросто. Особенно когда есть пусть и хиленькая — находящаяся буквально на последнем издыхании — надежда на посещение Хогвартса кузеном и лучшим другом по совместительству.

Как назло, время будто сходит с ума: оно то тянется невыносимо медленно, точно мысли Уизела и Лонгботтома, то несётся вскачь, словно взбесившийся гиппогрифф.

В общем, первые полтора месяца учёбы проходят для Драко весьма и весьма неровно. И нервно тоже.

Он ходит на пары, что-то записывает, отрабатывает заклинания и даже выполняет свои обязанности старосты факультета, хотя, надо признать, занимается этим спустя рукава, почти полностью свалив их на свою коллегу. И не чувствует за собой никакой вины. Тем более что староста девушек, Панси Паркинсон, только рада помочь ему.

Блейз смеётся и весело укоряет Драко тем, что он, якобы, пользуется влюбленностью Панси, даря бедняжке надежду на взаимность. То, что сам он поступает так с большей частью старшекурсниц Хогвартса — и даже с некоторыми гриффиндорками! — темноволосого слизеринца совсем не смущает. А когда Драко указывает ему на прокол в логике, Забини лишь пожимает плечами, усмехается и, проведя перед зеркалом сорок минут, мчится на очередное свидание.

Мысли же Драко так или иначе всё время крутятся вокруг грядущего Турнира, точнее, вокруг вопроса о том, кто из дурмстранговцев посетит Хогвартс. И будет ли среди отобранных дядей кандидатов его собственный сын.

Валяющийся на кровати Малфой, усмехаясь, начинает читать доставленное с утра усталым и злобным Герцогом письмо из Дурмстранга. Ответ на его собственное, отправленное еще второго сентября. Второго сентября! Кузен отвечал на одну маленькую записку почти два месяца!

Привет, Дракон. Хотя… какой ты дракон? Так, дракончик мелкий, — привычно здоровается кузен, и Малфой делает мысленную пометку страшно отомстить мелкому чудовищу, которое младше его на целых полтора месяца.

Спрашиваешь, буду ли я в составе делегации, которая отправится в Хогвартс? Ну, конечно…

Я тебе ничего не скажу! Сам подумай, разве так будет интересно? Вот и я думаю, что нет. Так что сам узнаешь.

До встречи, Малфой! Скорой… или не очень скорой. Кто знает?

А да, я же знаю! Но тебе не скажу. — Драко буквально видит ехидную ухмылку кузена, когда он, привычно сидя на подоконнике и подобрав под себя одну ногу, пишет издевательские строчки.

P.S. А вообще на твоём месте я бы больше беспокоился о том, кто войдёт в состав делегации Шармбатона. Помнится мне, была там одна француженка…

Дойдя до постскриптума, Малфой на миг застывает, причём полностью, кажется, даже мысли останавливают свой лихорадочный бег. К счастью — или несчастью — ненадолго, и вскоре разум Драко начинает с прежним нервным возбуждением выдавать рваные обрывки воспоминаний и ассоциаций.

Шармбатон. Француженка. Светлые волосы. Прищур голубых глаз. Яркая улыбка.

Габриэль Делакур.

Малфой со стоном утыкается лицом в подушку, пергамент выскальзывает из разжавшихся пальцев и с негромким каким-то обиженным шуршанием падает на каменный пол. А Драко переносится мыслями на три с лишним месяца назад.

* * *

1996 год, июль

Угловато-красивый, подсвеченный светом многочисленных огней силуэт Эйфелевой башни на фоне ночного парижского неба — основное достоинство небольшого ресторанчика на крыше старинного особняка. И то, за что множество туристов готово, не задумываясь, выложить несколько сотен евро. Но сидящие за расположенным у самого края крыши столиком, с которого открывается наилучший вид на главную достопримечательность Парижа, молодые люди явно не относятся к их числу. Они вообще обращают мало внимание на то, что их окружает.

— Ты! Ты меня уже достал, — яростно шепчет один из них, высокий худощавый блондин с бледным заостренным лицом, — ну почему ты просто не можешь жить нормально? Обязательно надо ввязываться в драку?! — юноша, на вид ему лет пятнадцать-шестнадцать, не больше, потирает скулу, напоминая своему собеседнику о том, что совсем недавно на ней красовалась грандиозная ссадина.

Его визави пожимает плечами и легкомысленно бросает:

— Да ладно тебе возмущаться, Малфой. Можно подумать, сам бы смог просто так пройти мимо, — парень выглядит ровесником блондина, но ниже его на полголовы и может похвастаться торчащими во все стороны чёрными волосами и зелёными глазами.

Эти слова вызывают очередную вспышку ярости Малфоя, главным образом вызванную тем, что он не может отрицать правоту высказывания.

— Не мог, ты прав, — успокоившись, со вздохом соглашается он, — но больше я в маггловские драки не ввязываюсь, пусть там хоть сто красоток просит о помощи.

— Тебе напомнить у кого из нас завтра свидание с этой красоткой?

— У меня, — самодовольно ухмылка, — сам виноват, надо было больше внимание девушке уделять, а не драке.

Его друг философски пожимает плечами, ничуть не расстроившись:

— Ешь, давай уже, а то остынет. А папа говорит, что утку в апельсиновом соусе тут готовят просто потрясающе. Да и вино ничего, хотя, конечно, ему далеко до того, что выращивают в виноградниках твоего отца.

Сидящий за соседним столиком француз, сегодня решивший сменить амплуа с хозяина ресторана на его гостя и по стечению обстоятельств неплохо понимающий английский, недовольно поджимает губы, мысленно чертыхаясь в адрес избалованных богатеньких мальчиков, ничего не понимающих в настоящем вине. К счастью для них, бизнесмен в мистере Гризмане берёт вверх над французской эмоциональностью, и он игнорирует возмутительное высказывание черноволосого наглеца, забронировавшего один из самых дорогих столиков и сделавшего заказ на круглую сумму.

— Ну как тебе? — спустя некоторое время, заполненное лишь едва слышным звяканьем столовых приборов, осведомляется брюнет у Малфоя, аккуратно промокая губы льняной салфеткой.

— Обидно признавать, но, Сириус, как всегда, прав.

— Это же Сириус, — юноши тихо и понимающе смеются.

Незаметно приблизившийся молодой официант в белоснежной рубашке и чёрном жилете бесшумно расставляет на столике креманки с шариками шоколадного мороженого, щедро посыпанными тертыми орехами и политыми кленовым сиропом.

Малфой вежливо кивает и на безупречном французском благодарит молодого человека.

— О мороженом Сириус ничего не говорил?

— Не-а, но его вид мне уже нравится, — усмехается брюнет, зачерпывая серебряной ложечкой лакомство и отправляя его в рот. — Классно! Даже вкуснее, чем у Фортескью.

— Серьёзно? — недоверчиво смотрит на него Малфой, спеша убедиться сам. — Ты прав! — попробовав, соглашается он.

Месье Гризман едва может сдержать улыбку: так забавно выглядят юные англичане, уплетающие мороженое, позабыв о вине.

— Может, ещё по порции? — печально глядя на опустевшую вазочку, предлагает брюнет и, не дожидаясь согласия, сообщает: — Я буду ванильное с клубникой.

— Ты меня с официантом перепутал?

— Нет, просто ты по-французски лучше говоришь.

— Поттер, ты серьёзно думаешь, что в заведении такого уровня официанты не говорят по-английски?

— Такого уровня?

— Только не говори мне, что ты даже не обратил внимание на цены.

Брюнет пожимает плечами:

— Ты же знаешь, у меня плохо с переводом одних валют в другие — евро, фунты стерлингов, доллары… Я что, все их помнить должен?

— Когда ты разоришься, даже не приходи ко мне просить в долг, — закатывая глаза, угрожает Малфой.

— Ой, хватит занудствовать, просто закажи мне мороженое, о'кей?

Качая головой, Малфой подзывает официанта и заказывает ещё две порции десерта. Прекрасно разобравший, что вместо ванильного мороженого он просит фисташковое, мистер Гризман усмехается.

— Эй, — вмешивается названный Поттером, — я не настолько ужасен во французском, чтобы не понять, что ты говоришь! — и на довольно беглом французском, в котором, однако, в отличие от блондина проскальзывает заметный акцент, меняет заказ.

— Зато ты попрактиковался во французском, бабушка будет довольна.

— Лучше бы я попрактиковался во французских поцелуях!

— Ну, извини, — усмехается Малфой, — в этом я тебе точно никак не смогу помочь.

Они как раз доедают по второй порции мороженого, жмурясь от удовольствия и запивая его горячим шоколадом — Поттер и молочным коктейлем — Малфой, когда внимание Поттера привлекает неприятная сцена, разворачивающаяся на другой стороне ресторана.

Одинокая девушка, так же, как и парни, наслаждающаяся мороженым, но запивающая его кофе, оказывается атакована вниманием двух разгоряченных вином молодых людей.

По-хозяйски усевшись за её столик, парни лет двадцати-двадцати пяти на вид, судя по красноречивым жестам, приглашают девушку составить им кампанию в рандеву по ночному Парижу.

— Дорогой ресторан, а? Элитное место? — иронично приподнимает бровь Поттер. — Я знаю, ты не хочешь вмешиваться, так что подожди меня здесь, хорошо? Я быстро.

— Ты идиот?

— Что?..

— Ты серьёзно решил, что я буду просто сидеть здесь и наблюдать за тобой? — холодно смотрит на кузена Малфой. — Мало ли что я сказал? Вместе пойдём. И не спорь! — рявкает он на открывшего было рот Поттера.

— Я хотел сказать, что у тебя мороженое на щеке, но раз тебе все равно, то я молчу, — усмехается тот.

— Точно идиот. Идём. Чем быстрее мы с эти покончим, тем лучше.

Отвлекшись на свою спутницу ‒ прекрасную светловолосую нимфу — мистер Гризман пропускает момент, когда англичане, встав со своих мест, неспешно оказываются за столиком очередной нуждающейся в их помощи дамы.

— Привет, — Поттер непринужденно устраивается на последнем свободном стуле и подмигивает растерянно смотрящей на него девушке, — проблемы?

Боковым зрением он успевает оценить обстановку и чуть расслабиться. Нет, он и раньше не сомневался в том, что у них получиться поставить зарвавшихся магглов на место, но сейчас понял, что сделать это можно будет без особого шума. Вот и хорошо. Малфой, конечно, считает его транжирой и мотом, но оплата штрафа за хулиганство в ближайшие планы Гарри точно не входит.

— Ты кто такой? — зло смотрит на него один из французов, невысокой, крепко сложенный блондин.

— Я-то? Я — её брат, да, Мари? — весело говорит Поттер, мысленно умоляя незнакомку подыграть ему.

— Да, — лицо девушки скрыто в тени, но Гарри видит, как по её губам скользит лёгкая улыбка. И к счастью, она быстро понимает его замысел.

— Да? — сомневается француз. — А он тогда кто? — небрежно кивает в строну застывшего рядом с Поттером Малфоя. И Гарри не может сдержать издевательский смешок — по гордости кузена только что нанёс впечатляющий удар какой-то маггл.

— Он? О, это жених нашей Марии, ну, знаете, объединение капиталов, договорной брак и всё такое, вот я и привел его на сестрёнку со стороны посмотреть, оценить. А тут вы, ребята. Как-то не очень красиво получается, да? — легкомысленно болтает Поттер, сияя дружелюбной улыбкой.

А Малфой, пользуясь его спиной в качестве прикрытия, достает из кармана брюк палочку и накладывает на французов лёгкий «Конфундус», после чего молодые люди, заплетающимися языками принеся извинения «Марии», покидают ресторан.

— Спасибо, — уже когда они трое, расплатившись, оказываются на ярко освещенной, но пустынной улице, говорит девушка и, улыбаясь, добавляет: — Невербальный «Конфундус» — это, конечно, здорово, но вы уверены, что вам ничего за это не будет?

Тогда Драко впервые сумел рассмотреть её лицо — улыбающееся, весёлое, окруженное ореолом платиновых волос. И тогда же он понял, что пропал. Навсегда. Утонул в голубых глазах, запутался в длинных волосах…

Тогда он впервые влюбился.

Потом было многое: ночные прогулки по Парижу, катание на лодке по Сене, экскурсии в Лувр и совместные походы в тот самый ресторан, вальс под скрипку уличного музыканта и встреча рассвета на набережной. Были долгие поцелуи и тёплые объятья, её смех и голубые глаза, преследовавшие его во снах.

Они словно сошли с ума, расставаясь лишь для того, чтобы на несколько часов показаться дома (она) и в гостинице (он). Они почти не спали и редко ели. Они любили. Искренне, по-настоящему, всерьёз! Так, как можно любить только впервые… Так, как можно чувствовать только в шестнадцать, отдавая всего себя другому человеку.

А еще Габриэль оказалась вейлой. Точнее, четвертьвейлой. И студенткой Шармбатона. В общем, волшебницей. Такой же, как он. И к их прогулкам по магловскому Парижу прибавились походы в волшебный квартал. Иногда к ним присоединялся Гарри, и как ни странно, присутствие кузена Драко ни мешало ни ему самому, ни Габриэль. Может, потому что это был Поттер? Умеющий быть тактичным и до ужаса обаятельным Поттер?

…Это было самое чудесное лето в его жизни…

А потом что-то случилось. Волшебство закончилось. Что-то сломалась в их безоблачных доселе отношениях.

И началось что-то другое.

Изматывающее, мучающее, полное злой ревности, гневных взглядов, слёз, подозрений и криков. Габриэль оказалась ревнивой, как настоящая вейла. А Малфоя, как назло, угораздило встретить во время свидания с ней ту самую магглу, из-за которой они с Гарри ввязались в драку. Самое смешное, что сам Малфой о ней давно забыл. А вот Габриэль не смогла проигнорировать происшествие. Помучив его неделю, она... Она бросила его! Она! Мать её! Бросила его. Его!

Просто холодно сообщила, что не видит в их отношениях будущего. Да ещё и объявила, что это он, точнее, его «непостоянная» натура во всем виновата! Тогда смог только недоверчиво-истерически рассмеяться, чем, похоже, разозлил её ещё больше. А он не верил. Мерлин! Он никак не мог поверить, что она серьёзно. Что она и правда разрушит их волшебство.

Но она разрушила. Не стала слушать его оправданий, а тепло голубых глаз сменилось арктическим холодом.

…В тот день он возненавидел Париж.

А на следующий они с Поттером и парой его приятелей из Дурмстранга рванули в США.

Гарри сделал все для того, чтобы его кузен отвлекся от мыслей о светловолосой Габриель. И иногда Малфою даже казалось, что у него это получается. А затем приходила ночь… и она. Смотрела на него весёлыми голубыми глазами и лукаво улыбалась. Но постепенно образ Габриэль в памяти Драко все же стал затуманиваться, прятаться под обилием новых ощущений и мимолетных знакомств... И к середине октября Малфой уже был уверен, что пришёл в себя. Что забыл её, и что он вовсе не был так уж сильно влюблён

Он ошибся. Стоит ему только представить, что Габриэль окажется рядом с ним, как сердце ускоряет ход, а во рту пересыхает.

Габриэль. Габриэль. Его Габриэль. И плевать, что она так не думает. Плевать, что она, может быть, забыла его. Он сможет показать, что она ошиблась. Сможет вернуть её.

Внезапно Драко понимает, что она может и не приехать. Он ведь даже не знает, как она учится! Сочтет ли её директор возможным дать ей шанс? А если Кубок выберет её? Это же опасно! Так, стоп. Драко глубоко вдыхает и медленно выдыхает. Приди в себя, Малфой! Успокойся. Незачем беспокоиться о том, чему при всем желании помешать не сможешь. А значит, и не думай, я сказал, не думай сейчас о Габриэль Делакур! Осталось два дня. А потом ты увидишь её... Или не увидишь. Но повлиять ты ни на что можешь, а потому приди уже в себя. Выполни домашнее задание или полетай, раз уж нет тренировок по квиддичу.

Мерлинов Поттер! Если бы не его письмо, Малфой сейчас бы не разрывался на части от волнения. Да, поиздевался над ним кузен знатно. Небось, оборжался, пока письмо писал, мелкий идиот.

Хоть бы он приехал! Без кузена рядом Малфой точно свихнется, особенно если встретится с Габриэль…

Драко со вздохом поднимается с кровати, подбирает упавшее письмо и, сунув его в карман брюк, идёт делать домашнее задание. Устроившись за столом в гостиной и оценив взглядом кучу учебников и пергаментов, скривившись, перебирается а библиотеку — без дополнительной литературы ему явно не обойтись. Под строгим взглядом мадам Пинс обменивается неприязненным взглядом с Грейнджер и, жалея о том, что нет волшебного аналога наушников, а маггловский вариант в Хогвартсе не работает, сосредотачивается на учёбе.

Он решает сделать за раз все накопившееся задания, чтобы освободить следующие пять-шесть дней. Конечно, то, что зададут завтра или послезавтра, сделать заранее невозможно, но и так он существенно сократит собственную нагрузку. А значит, сможет посвятить всё своё время кузену и Габриэль. Думать о том, что они не приедут, Драко себе запретил.

Несмотря даже на слабый голос логики, уверенной в том, что Сириус не рискнет привезти Мальчика-Который-Выжил в Англию.

Ведь Гарри давно повзрослел и уже может справиться с проблемами, которые несёт за собой образ Героя. В конце концов, это же Поттер, Поттер, которого любит, хоть и не признается в этом под угрозой «Круциатуса», даже Люциус Малфой. К тому же рано или поздно Гарри все равно придётся перестать скрываться за стенами Дурмстранга. Так почему бы не выбрать Хогвартс, чтобы впервые продемонстрировать Мальчика-Который-Выжил широкой общественности?

Драко надеется, что Сириус рассуждает именно таким образом.

Дойдя до ЗОТИ, Малфой мрачно радуется: теоретических заданий Грюм не задаёт вообще. Но на самом деле слизеринец бы лучше написал пару-тройку длиннющих эссе, чем терпел жутковато-реалистичную манеру ведения занятий отставного аврора. Хотя бы потому, что Грюму какой-то пьяный пикси втемяшил в голову, что лучший способ обучить студента заклинанию — применить его к нему самому.

Нет, Малфой, конечно, слизеринец и все такое, но подобный подход напрягает даже его. Слишком... Жёстко. А вот Поттер с его маньяческим интересом к боевым заклинаниям явно стал бы любимчиком Грозного Глаза. И вполне возможно, что даже взаимно. Но то Поттер. Он просто не мог вырасти другим с Сириусом-то Блэком в отцах и с пяти лет большую часть года проводящим в Дурмстранге. Да он «Ступефай» в девять лет освоил! Какая-то наивная старшекурсница повелась на умоляющий взгляд зелёных глаз. А потом ждала, пока изнемогающие от хохота подруги её не расколдуют. Одолженную-то палочку, маленький Поттер, не будь дураком, направил прямиком на юную учительницу.

Малфой, усмехается, вспоминая, с каким восторгом рассказывал эту историю Гарри и как хохотал Сириус, и, придвинув пергамент поближе, со вздохом сосредотачивается на эссе по зельеварению.

* * *

1996 год, 30 октября

Деканы факультетов строят радующихся отмене последней пары учеников в колонны.

— Уизли, поправьте шляпу, — слышит Малфой команду МакГонагалл. — Первокурсники, вперед. И пожалуйста, не толкайтесь!

Студенты Хогвартса рядами спускаются по главной лестнице и выстраиваются перед замком. Дует холодный вечер. Сгущаются сумерки.

— Скоро шесть, — Блейз устремляет взгляд на дорогу, ведущую к главным воротам. — На чем, по-вашему, они едут? На поезде? Как думаешь, Тео?

Главный слизеринский умник пожимает узкими плечами:

— Сомневаюсь,

— А как тогда? На метлах? — предполагает Забини, глядя в усеянное крупными звёздами небо.

— Не думаю. Путь-то неблизкий.

— Может, портал? — теряется в догадках Драко. Хоть он и является племянником директора и кузеном студента Дурмстранга, об этой школе ему едва ли известно больше, чем остальным.

— А может, у них разрешается аппарировать до семнадцати лет?

— На территории Хогвартса аппарировать невозможно, — скривившись, напоминает Тео, — ладно, Забини, но ты-то, Дафна, должна знать.

Девушка с улыбкой пожимает плечами:

— Извини, забыла.

Слизеринцы, как и остальные студенты Хогвартса, внимательно обшаривают взглядами небо. Ни малейшего признака летящего предмета. Как всегда, тишь и покой. Драко начинает замерзать. Скорей бы уж появились гости! Скорей бы узнать, есть ли среди них Гарри и Габриэль!

К счастью, Дамблдор, стоящий с другими учителями в последнем ряду, в эту минуту восклицает:

— Чует мое сердце — делегация Шармбатона недалеко! — собственное сердце Драко совершает кульбит. Габриэль!

— Где? Где? — радуются студенты, вертя головами.

— Вон! — указывает какой-то семикурсник с Рэвенкло на небо в стороне Запретного леса. Нечто огромное, куда больше метлы, даже целой сотни метел, летит по иссиня-черному небу, быстро увеличиваясь в размерах.

— Дракон! — пищит насмерть перепуганный первокурсник.

— Ты что, дурак? Это летучий дом! — уверенно заявляет второй. Его догадка оказывается близка к истине. Гигантская черная тень почти касается верхушек деревьев. Льющийся из окон замка свет озаряет приближающееся чудо — огромную синюю карету, подобную башне. Ее тянут по воздуху дюжина крылатых золотых коней с развевающимися белыми гривами, каждый величиной со слона. Первые три ряда учеников подаются назад.

Заходя на посадку, карета снижается с бешеной скоростью. И наконец, с оглушительным громом, от которого Лонгботтом, подпрыгнув, наступает на ногу Монтегю, копыта золотых коней — размером с хорошее блюдо — касаются земли на опушке Запретного леса. Следом приземляется карета и катится, подпрыгивая на гигантских колесах; кони кивают головами, выпучив огромные огненно-красные глаза.

Открывается дверца, украшенная гербом: две скрещенные золотые палочки, из каждой вылетают по три красные звезды; с облучка прыгает парень в голубой мантии, наклоняется, что-то нашаривает на полу кареты и разворачивает золотые ступеньки. Тут же почтительно отпрыгивает назад, и из кареты появляется черная лаковая туфля размером не меньше детских санок, и сразу же за ней перед изумленными зрителями предстает ее обладательница.

Женщина, стоявшая на первой ступеньке и озиравшая ряды ошеломленных зрителей, кажется даже огромнее школьного лесничего. Она входит в полосу света, падающего из окон замка, и обнаруживается, что у нее красивое лицо с оливковой кожей, темные волоокие глаза и крупный орлиный нос, блестящие волосы собраны в низкий пучок на шее. Дама с головы до ног закутана в черную атласную мантию, на шее и толстых пальцах поблескивают превосходные опалы.

От Габриэль Драко знает, что это — мадам Максим, директриса Шармбатона.

Дамблдор аплодирует. Ученики вторят. Многие встают на цыпочки, чтобы лучше разглядеть великаншу. Лицо ее расплывается в улыбке. Она подходит к Дамблдору и протягивает сверкающую драгоценностями руку. Директор, и сам роста немалого, лишь слегка склоняется для поцелуя.

— Дорогая мадам Максим! Добро пожаловать в Хогвартс!

— Дамблёдорр, — произносит мадам Максим грудным голосом. — Надеюсь, вы пребываете в добром зд'гавии?

— Спасибо. Я в превосходной форме.

— Мои ученики, — небрежно машет она назад огромной ручищей.

И Драко, чье внимание ненадолго приковала к себе мадам Максим, наконец, замечает вышедших из кареты подростков лет пятнадцати-шестнадцати. Их десятка полтора, и все они дрожат от холода в мантиях из тонкого шелка. Кое-кто обмотал голову теплым шарфом. Драко, мысленно проклиная преподавателей, поставивших его в предпоследний ряд, щурясь, пытается рассмотреть среди них Габриэль. Та? Слишком широка в кости. Эта? Нет, брюнетка.

Слишком высокая.

Черноглазая.

А это вообще парень!

Малфой сжимает пальцы в кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Её нет?

— Блэк уже приехал? — интересуется мадам Максим.

— С минуты на минуту ждем, ‒ отвечает Дамблдор. — Вы его будете здесь приветствовать или пойдете сразу в замок?

— Лучше пойдем в замок. Тут у вас холодно. Только вот кони...

— Наш преподаватель ухода за магическими существами сочтет за счастье о них позаботиться. Он вот-вот вернется, только уладит небольшое недоразумение. Его... э-э... подопечные требуют повышенного внимания.

— Его соплохвосты, — шепчет Блейз.

Как только Дамблдору удаётся уверить явно сомневающуюся мадам Максим в том, что Хагрид сумеет справиться с исполинскими конями, шармбатонцы во главе с директрисой заходят в замок. Драко кажется, что среди них мелькает фигурка Габриэль, но нет и намёка на её серебряные волосы… «Все-таки не приехала», — с горечью понимает он.

— А дурмстрангские кони тоже, наверное, не меньше? — обращается Монтегю к Тео и Блейзу через головы Паркинсон и Крэба с Гойлом.

— Будут больше этих — даже Хагриду с ними не справиться, — качает головой Нотт. — Если, конечно, соплохвосты его уже не прикончили, — язвительно добавляет он.

Холод начинает пробирать до костей. Кто-то поглядывает на небо. Тишину нарушает только фырканье и стук подков золотых коней мадам Максим.

— Слышите? ‒ вдруг восклицает Блейз. Откуда-то из темноты доносится престранный звук — погромыхивание, сопровождаемое всасывающим хлюпаньем, как если бы гигантский пылесос двигался по речному руслу.

— Озеро! — кричит гриффиндорец Ли Джордан. — Гляньте на озеро.

Стоя на возвышении у замка, все отчетливо видят внизу черную гладь воды, которую теперь уже нельзя назвать гладью. В середине озера появляется завихрение, затем огромные пузыри, глинистый берег захлестывают волны, и вдруг в самом центре возникает воронка, как будто на дне вынули огромную затычку. Из самой ее сердцевины медленно поднимается длинный черный шест. «Корабельная снасть», — догадывается Драко.

— Это мачта, — поясняет он Блейзу и Дафне. Тео и сам знает. Величественный корабль неторопливо всплывает из воды, мерцая в лунном свете. У него странный скелетоподобный вид, как у воскресшего утопленника. Тусклые огни иллюминаторов походят на светящиеся глаза призрака. С оглушительным всплеском корабль, наконец, выныривает весь и, покачиваясь на бурлящей воде, скользит к берегу. Вскоре раздаётся звук брошенного на мелководье якоря, и на берег спускают трап. С борта сходят пассажиры, и в иллюминаторах мелькают движущиеся фигуры. Все они величиной не уступают Крэбу с Гойлом! Но вот они входят в падающий из окон замка свет, и Драко видит, что не такие они и большие, просто на них лохматые шубы. Человек, шедший первым, одет в другие меха — гладкие, блестящие, серебристые.

— Директор Дамблдор! ‒ радостно восклицает он, поднимаясь по склону. ‒ Как поживаете?

— Благодарю, прекрасно, Сириус.

Среди студентов словно проходит волна, рождая звуки:

— Сириус Блэк?

— Тот самый?!

— Не может быть!

Сириус, высокий, стройный и, несмотря на годы, сохранивший ту особую дерзко-аристократичную красоту, что свойственна лишь чистокровным Блэкам, одаривает студентов Хогвартса приветливой улыбкой. «Сириус в своём репертуаре», — ухмыляется Драко, заслышав восхищённые вздохи женской части Хогвартса.

Подойдя к Дамблдору, дядя обменивается с ним крепким рукопожатием, а затем директор Хогвартса, что-то сказав, заключает Блэка в объятья.

— Хогвартс, — улыбаясь, смотрит Сириус на замок. — Как хорошо снова быть здесь. Ребята, идите сюда. В тепло. Вы не против, Дамблдор? Ребята немного замёрзли.

— Конечно, Сириус! О чём ты говоришь? — студенты Дурмстранга строем проходят мимо, и Драко замечает среди них ухмыляющегося кузена. Он подмигивает Малфою и ниже опускает голову, старательно скрывая лицо. Но когда Поттер почти скрывается в дверях замка, его настигает голос Дамблдора:

— Гарри, мальчик мой! Подойди-ка ко мне.

Вечерний воздух сковывает звенящая тишина, а взгляды трёхсот с лишним человек, обучающихся и преподающих в Хогвартсе, больше не отрываются от студентов Дурмстранга. И каждый пытается понять, не ослышался ли он. Правильно ли понял.

— Конечно, профессор Дамблдор, — звонко говорит один из северян, послушно приближаясь к Дамблдору.

И как только он покидает строй, толпа взрывается криками:

— Гарри Поттер!

— Это Гарри Поттер?!

— Где? Где? Я не вижу…

— Да отойди ты, идиот! Где Поттер?

— Поттер, Поттер, Поттер!..

Деканы факультетов, с трудом утихомирив студентов, проводят их в Большой зал и буквально силой усаживают на места. Под сводами зала витает возбужденно-потрясённый гул, студенты Хогвартса никак не могут поверить, что только что видели самого Гарри Поттера. И то, что лицо его было скрыто в тени, лишь подогревает их интерес.

Студенты Шармбатона уже сидят со столом Равенкло, и Драко снова убеждается, что Габриэль среди них нет… Ну хоть кузен приехал! Вошедшие вместе со всеми воспитанники Сириуса уверенно выбирают стол Слизерина, и Блейз издевательски усмехается, заметив разочарованную мину на лице Уизли.

Спустя несколько минут в дверях Большого зала появляются трое: Дамблдор, Сириус Блэк… и его крестник.

Гарри Поттер.

Мальчик-Который-Выжил.

Герой магического мира.

И снова повисает тишина. На этот раз ошеломлённая.

Выглядит герой первой войны, доблестный убийца Волдеморта и спаситель магической Британии, мягко говоря, необычно.

Торчащие во все стороны тёмные волосы и зелёные глаза — единственное, что объединяет Гарри Поттера с тем образом, что создали в воображении обывателей редкие колдофото «Ежедневного Пророка» и прочих, менее достойных доверия, изданий. Расслабленно стоящий рядом с крестным отцом и Дамблдором юноша не может похвастаться высоким ростом и могучей фигурой — он невысок, худощав, и даже лохматая шуба — форма Дурмстранга — не может этого скрыть. Но то, что поражает всех и каждого в Хогвартсе — это дважды проколотое левое ухо и неизвестным образом закрепленные на тёмной брови металлические шарики.

Определённо, появление Мальчика-Который-Выжил в Хогвартсе едва ли могло вызвать большее потрясение.

На губах Гарри то и дело мелькает насмешливая улыбка, и наиболее разумным представителям Хогвартса сразу становится понятно, что тот искренне наслаждается всеобщим изумлением.

Малфой усмехается — кузен в своём репертуаре. Довёл до шока пару сотен человек и рад. Он украдкой показывает Поттеру большой палец ‒ шалость удалась! ‒ и удостаивается такого же едва заметного кивка лохматой головы.

— Я ведь на самом деле сейчас в кабинете зельеварения? Просто надышался парами очередного шедевра Лонгботтома? — жалобно спрашивает Забини, шокированно глядя на легенду магического мира.

— Увы, друг, — с трудом выдавливает из себя Нотт, — ты вполне адекватен.

— А мне нравится, — неожиданно говорит Дафна, — смело и ярко. Сразу видно, что парень не собирается подстраиваться ни под чьё мнение.

Драко усмехается краями губ — о да, Гарри уж точно наплевать на то, как отреагируют консервативные англичане на его, мягко говоря, вызывающий облик.

— Какой ужас! — выдыхает Паркинсон. — Не лицо, а маска варвара!

— Нормальное у него лицо, — не соглашается Дафна, ‒ симпатичное даже..

— Симпатичное?! Что в нем симпатичного? И что это такое на его брови?

— Это? Называется пирсинг, маггловское изобретение, — рассеянно отвечает Драко, героически давя смех.

— Маггловское? — приподнимает брови Забини. — Я думал, в Дурмстранге нет даже полукровок, не говоря уж о грязнокровках.

— Так и есть, — ну, кроме самого Поттера — но северяне, а особенно русские практически не отделяют свою культуру от маггловской, ‒ поясняет Драко.

— А ты откуда знаешь? — подозрительно щурится Нотт, но Малфой не успевает ответить. Профессор Снейп из-за преподавательского стола бросает в сторону расшумевшихся слизеринцев злой взгляд чёрных глаз, молча приказывая подопечным заткнуться. И Драко замечает, что их декан с трудом удерживает на лице привычную каменную маску. Неужели эпичное появление Поттера повлияло и на него, пробив обычное равнодушие профессора?

А Мальчик-Который-Всех-удивил, насладившись вниманием к собственной неповторимой персоне и вежливо кивнув Сириусу и Дамблдору, также уверенно, как и его соученики пару мнут назад, подходит к слизеринскому столу.

1996 год, 20 октября

— Привет! — Поттер широко улыбается и непринужденно устраивается напротив. — Скучал по мне?

И Драко не сможет сдержать ответную улыбку:

— Вот ещё! — Мерлин, да он до пикси рад видеть кузена! Но говорить об этом вслух не собирается. ‒ Я, чтобы ты знал, два месяца истово надеялся, что ты не приедешь, а ты все равно припёрся.

— Ты не меняешься, — ничуть не обижается Поттер и, словно только сейчас заметив ошеломлённых слизеринцев, с показным недоумением интересуется: — А чего это они такие пришибленные сидят?

— Ну, они только что увидели героя магического мира. А это, знаешь ли, не каждый день случается, — с издевательской любезностью поясняет ему Малфой, — так что, герой, прости им небольшой ступор.

Лицо кузена кривится в страдальческой гримасе:

— Ребята, может, вы забудете о том, кто я, а? Я нормальный, честно!

Драко фыркает и одаривает его скептическим взглядом. Нет, он и правда думает, что это сработает? Потрясающая наивность! Впрочем, а чего он ждал? Это же Поттер!

— Ты вообще не помогаешь! — забавно злится кузен, скрещивает руки на груди и капризно велит: — Сделай что-нибудь!

— Что? — удивлённо смотрит на него Малфой, отгоняя желание усмехнуться как можно более пакостно.

— Не знаю! Я хочу, чтобы они стали нормальными.

— Ты как ребёнок, — Малфой закатывает глаза, всё же ухмыляется, но пробует помочь. Он ведь добрый, правда? — Можете расслабиться. Поттер, конечно, тот ещё псих, но в целом нормальный парень.

— Как вы вообще познакомились? — прорывает Забини, в голове которого никак не может уложиться картинка по-дружески болтающего с Малфоем Гарри Поттера. А тем более Поттера с порс… перса… тьфу ты, пирсингом!

— В смысле, откуда? — живо поворачивается к нему легенда магического мира. — Мой отец — Сириус Блэк, а мать Малфоя — в девичестве Блэк, — и не удерживается от ехидства: — Ещё глупые вопросы будут?

— Подожди, — недоверчиво хмурится Дафна — так тот кузен, о котором ты всё время рассказывал, это Гарри Поттер?!

— Другого у него нет, — отвечает за Малфоя Поттер, заинтересованно поглядывая на хорошенькое личико Дафны.

— Может, я всё-таки в подземельях?

— О, заткнись, Блейз, — закатывает глаза Дафна.

— Прекрасная леди не поведает мне тайну своего имени? — Поттер теребит серебряное кольцо в ухе, и Малфой понимает, что он волнуется. С чего бы это?

— Дафна. Дафна Гринграсс.

— Дафна, — нараспев повторяет Поттер, — красивое имя. Пойдёшь со мной на бал? — предлагает он, и Малфой опускает голову, скрывая усмешку. Нет, его кузен всё-таки очень любит доводить людей до шока. Стоит только посмотреть на лица тех, кто расслышал его, мягко говоря, неожиданное предложение.

— На бал? — с лёгкой растерянностью смотрит на него девушка.

— Ну, Турнир трёх волшебников... Святочный бал, танцы. Так пойдешь?

— Да, — просто отвечает Дафна, и Драко удивлённо изгибает бровь: обычно Гринграсс подобные предложения в лучшем случае игнорирует.… Или дело в том, что это он давно привык к кузену и считает его самым обычным парнем, а для Дафны он как-никак знаменитость, отказать которой она не может?

— Класс! Пять минут в Хогвартсе, а самая красивая девушка идёт со мной на бал, — радуется Поттер, — видал, Малфой? Ты так никогда не сможешь!

— Пять минут в Хогвартсе, а ты меня уже достал, — усмехаясь, поправляет кузена Малфой.

— Я знаю, — кивает Поттер, — кстати, может, всё-таки окажешь гостеприимство и скажешь, кто есть кто? Ай, я же и сам забыл. Яромир Ягр, — голубоглазый парень с длинными, стянутыми в хвост светлыми волосами приветливо улыбается, ‒ Акира Шмидт, ‒ рыжеволосый здоровяк хмуро кивает, — мои соседи. С остальными познакомитесь сами, мое благородство, увы, не бесконечно, если захотите, но с английским у них не очень.

— Теодор Нотт, Блейз Забини, — опережают намеревавшегося последовать примеру Поттера Малфоя его соседи.

Драко коротко усмехается их стремлению к самостоятельности.

— А я Гарри, Гарри Поттер, — кузен откидывает со лба длинную чёлку, и слизеринцы, наконец, могут видеть то, что должно было привлечь их внимание с самого начала: на гладкой коже его лба виднеется тонкий зигзагообразной шрам. Единственное, что напоминает о смертельном проклятии, попадание которого герой Поттер пережил пятнадцать лет назад

— Ты думаешь, здесь есть кто-то, кто не знает твоего имени?

— Нет, ну а вдруг? Может, за то время, что меня в Англии не было, у вас тут новый герой появился, — смеётся кузен и, как обычно, без какого-либо перехода добавляет: — Мне здесь нравится! Красивее, чем в Дурмстранге, да, Войцех?

Рыжий, но, к счастью, ничуть не напоминающий Уизли парень коротко кивает в ответ, восхищённо разглядывая зачарованный потолок с плывущими под ним свечами. Пара темноволосых дурмстранговцев, судя по сходству широкоскулых лиц, являющихся братьями, вертит в руках золотые тарелки и кубки.

— Да, красиво, — задумчиво повторяет Поттер, — но кормить-то здесь будут?

— Успокойся, вечно голодный, никто тебя не оставит без еды. Сколько ты ешь — это что-то невероятное, — притворно хмурится Мафлой.

— Я — растущий организм, — не смутившись, кузен весело подмигивает Дафне.

— Ты вечно жрущий организм!

— И это тоже, — покорно соглашается Мальчик-Который-Хочет-Есть, — и хватит ворчать, дай мне лучше конфету.

— Нет у меня конфет.

— Врёшь! — Драко закатывает глаза: делиться заначкой ему совсем не хочется. А тем более демонстрировать при сокурсниках полные карманы конфет. К счастью, в этот самый момент со своего места поднимается Дамблдор.

— Добрый вечер, леди, джентльмены и привидения, а главное, наши гости, ‒ лучезарно улыбается он иноземным ученикам. ‒ С превеликим удовольствием приветствую вас в Хогвартсе! Уверен, что вы хорошо проведёте у нас время. Не сомневаюсь, вы уже успели оценить удобства нашего замка! — при этих словах одна из шармбатонских девушек, у которой на голове всё ещё намотан шарф, громко хихикает, и Малфой прикусывает губу, — ему опять кажется, что он слышит Габриэль.

— Никто тебя здесь не держит, — буркает с неприязнью Паркинсон.

— Официальное открытие Турнира, — как ни в чём не бывало продолжает Дамблдор, — состоится сегодня вечером, сразу же после ужина. Угощайтесь, дорогие друзья, на славу. Ешьте, пейте и чувствуйте себя как дома!

Блюда, как всегда, начинают наполняться едой. На этот раз эльфы-домовики превзошли себя. Каких только кушаний нет, в том числе и заморских! И студенты трёх магических школ дружно приступают к еде, на время отложив разговоры. Но не взгляды. То и дело то один, то другой ученик Хогвартса или Шармбатона отрывается от тарелки, чтобы бросить любопытный, недоверчивый или восхищённый взгляд на Мальчика-Который-Выжил.

В зале прибавляется студентов двадцать, не больше, а кажется, уже яблоку негде упасть. Наверное, из-за одежды гостей. Слишком уж она выделяется на фоне черной хогвартсовской: под шубами дурмстранговцев оказываются кроваво-красные мантии.

— Что за форма? — спрашивает Драко у жующего пирог с патокой Поттера. — Насколько я помню, обычно вы в чёрном ходите, да и не в мантиях, а в брюках и рубашках.

— Ага, — проглотив кусок, кивает кузен, — но то, что ты видел — повседневная форма, а это парадная. Большая часть выпускников Дурмстранга впоследствии поступает в аналоги Авроратов своих стран. Потому заранее к подобной форме и приучают, — поясняет он.

— А ты входишь в эту часть? — любопытство Забини не позволяет ему промолчать.

— Скорее нет, чем да. Военная служба — это, конечно, героически и круто, но в Англии путь в оперативники мне заказан: внешность слишком приметная, — поясняет Поттер не понимающим ситуацию слизеринцам, — а оборотку часто не попьёшь, печень, падла, садит круче огневиски. Так что по сути мне одна дорога — в аналитики, но копаться в бумажках я, если честно, не очень люблю.

Лёгкость тона кузена не обманывает Драко, он прекрасно помнит, какую истерику тот устроил, поняв, что стать аврором будет не так просто, как он думал. Поттер-то, будучи фанатом атакующей магии, лет с одиннадцати мечтал именно об оперативной работе. А вот работа с документами, в отличие от самого Малфоя, всегда ввергала его в ужас.

— Кто же любит, — неожиданно тоскливо соглашается Майлз Блетчли. И Малфой вспоминает слова отца о том, что Блетчли-старший видит своего сына исключительно сотрудником Отдела международного магического сотрудничества. А в нём работа с бумагами занимает процентов семьдесят рабочего времени.

— Вот и получается, что с Авроратом или там магическим правопорядком у меня всё сложно, хотя, конечно, не безнадёжно, ‒ продолжает кузен, ‒ а вообще, я ещё думаю. Может, после школы ещё в университет какой-нибудь поступлю.

— Желательно на факультет, связанный с финансами, чтобы растратить наследство хотя бы лет за десять, а не в первый же год, — невинно подсказывает Мафлой. Кузен показывает ему средний палец и демонстративно отворачивается к Дафне. Вскоре они уже оживлённо о чём-то разговаривают. Драко, на свою беду, прислушивается и едва не падает со скамьи: эти ненормальные азартно обсуждают сравнительные характеристики боевых заклинаний и степень вариации поражений в том числе.

«Лишь бы не додумались испытывать их на практике! И вообще, пусть бы Грюм проводил для таких маньяков отдельные занятия, — думает он, — а нормальным людям дядю попросили бы преподавать». В том, что Сириус Блэк — один из лучших преподавателей ЗОТИ, Драко имел возможность убедиться не единожды. По крайней мере, он честно признаёт, что если бы не дядя, пикси бы лысого он бы сдал СОВ по ЗОТИ в прошлом году. Но, как говорится, всё познаётся в сравнении. Малфой вспоминает Амбридж, а затем по аналогии и Локонса и понимает, что Аластор Грюм в качестве преподавателя ЗОТИ — ещё не худший вариант.

Минут через двадцать дверь за профессорским столом отворяется, и в зал входит лесничий. Сев на обычное место, он сразу же машет толсто забинтованной рукой Уизли и Грейнджер.

— Как поживают соплы, Хагрид? — слышит Драко голос рыжего.

— Процветают, — широко улыбается — подумать только! ‒ преподаватель.

— Никто и не сомневался, — тихонько говорит тоже услышавший разговор Нотт. — Похоже, нашли еду по душе. Пальцы.

— Будьте доб'гы, передайте, пожалуйста, буйя-а-бес! ‒ громко просит чей-то голос. Это та самая девушка, что не сдержала смешок во время приветствия Дамблдора. Она наконец-то снимает шарф, и ее белокурые волосы волной падают почти до самого пояса. У неё большие синие глаза и ровные белые зубы. Габриэль! Габриэль здесь! Значит, это всё-таки была она!

Уизли, к которому она обращается, краснеет до ушей. Смотрит на девушку, открывает было рот, но вместо слов издаёт бессмысленное бульканье.

— Габриэль! Эй, Габриэль! Привет, красотка, — через весь зал кричит по-французски тоже узнавший её Поттер.

— ‘Арри? — позабыв про буйабес, Габриэль разворачивается так резко, что её взметнувшиеся волосы едва не задевают лицо Уизли, и радостно улыбается. — Привет, красавчик.

— Я бы тебя обнял, но ты слишком далеко, — Поттер разводит руками, улыбается и отправляет смеющейся француженке воздушный поцелуй.

Габриэль со смехом ловит его и прижимает узкую ладонь к щеке.

— Я рада тебя видеть, ‘Арри!

— Только меня?

— ‘Арри, — в мелодичном голосе отчётливо звучит предупреждение, и кузен, точнее, почти-уже-покойный-кузен примирительно вскидывает руки.

— Я понял, Габриэль. Если я устрою небольшую вечеринку, ты придёшь?

— Приду, ‘Арри, — соглашается Габриэль, ещё раз улыбается Поттеру и возвращается за свой стол.

— Тогда увидимся.

— Что это было? — сквозь зубы цедит Малфой, хотя, видит Мерлин, больше всего на свете ему хочется схватить поганца-кузена за воротник его красной мантии и чуток придушить. А может, и не чуток. Точно! До того момента, как самодовольное лицо посинеет от удушья, а рот начнёт судорожно хватать столь необходимый кислород!

— Ты о чём? — этот…. это… он ещё осмеливается смотреть на Драко невинно-недоумевающим взглядом чистых зелёных глаз. — Так, спокойно, Малфой, — понимая, что каждую секунду рискует умереть медленной и мучительной смертью, Поттер быстро-быстро тараторит: — Малфой, я же герой. Мальчик-Который-Выжил, меня нельзя убивать. Я очень известный. Тебя накажут. И папа за меня отомстит.

— Ничего, — хрипло отзывается Драко, красноречиво сжимая в руке нож, и медленно выдыхает, сдерживая длинную матерную тираду, рвущуюся изнутри со страшной силой, — я рискну. Какого Мерлина ты устроил?! — шёпотом орёт он, не обращая внимания на направленные на него со всех сторон любопытные взгляды.

— Да я просто поздоровался со знакомой, чего ты так взбеленился? И, между прочим, — он придвигается ближе и шепчет Драко в самое ухо: — Я о тебе заботился. Во-первых, мы убедились, что ты ей не безразличен и что она тебя не забыла, а во-вторых, теперь точно знаем, что она придёт на вечеринку. А уж там-то ты сумеешь очаровать её заново. И вообще! Я из-за тебя тут своей собственной личной жизнью рискую — видел, как на меня Дафна смотрела? Вот что мне ей сейчас говорить?

— Скажи, что со знакомой поздоровался, — остывая, ехидно предлагает Малфой, который знает, что кто-кто, а кузен-то уж точно способен заговорить зубы кому угодно.

— Всё нормально? — веселье и притворное негодование в зелёных глазах сменяются искренним беспокойством, и Малфой чувствует что-то похожее на угрызения совести: мало того, что он сорвал давно копившееся напряжение на пытающемся ему помочь кузене, так тот ещё и беспокоится за него!

— Нормально, — кивает он, — просто сорвался, — признаётся сквозь зубы, отводя глаза.

— Понятно, бывает, — Поттер с несколько принуждённой улыбкой хлопает его по плечу и разворачивается к недовольной Дафне. Драко мимолётно удивляется, неужели Поттер ей правда так понравился? Он-то был уверен, что Гринграсс согласилась пойти с ним на бал и мило болтала только потому, что ей льстили завистливые взгляды остальных девчонок. Даже собирался позже предупредить кузена о некоторых особенностях слизеринского мышления. Но теперь ему откровенно не до того. Да и Гарри — большой мальчик, а значит, и сам сможет разобраться со своими симпатиями

Габриэль-Габриэль...

Что же она с ним сделала? Во что превратила? Чем завлекла? Из-за неё он реально сходит с ума! Всё, хватит. Дал ей три месяца остыть — и хватит, пора возвращать всё на круги своя. А то он точно так скоро свихнётся!

Малфой усилием воли заставляет себя оторвать взгляд от оживлённо болтающей с подругами Габриэль. Она делает вид, что не знает его? Отлично, тогда он притворится, что принимает её правила игры. Но сделает всё для того, чтобы как можно быстрее изменить их на собственные.

Перехватив очередной удивлённый взгляд какого-то хаффлпаффца, Драко с трудом сдерживает гримасу раздражения, — за что он терпеть не может Хогвартс, так это за то, что в нём всем и всегда есть до тебя дело. Ну увидели вы то, что вас удивило, так обсудите это тихонько между собой, зачем пялиться-то на малознакомого человека? Мерлин! Как же бесит! И как только Поттер это постоянно терпит?

— Смотри, кто ещё пришёл, — Нотт кивает на преподавательский стол. Два пустых кресла наконец обретают хозяев. Рядом с дядей садится Людо Бэгмен, а слева от мадам Максим — мистер Крауч. Тот самый, что посадил Сириуса в Азкабан. А если учесть, что Снейпа и того же Сириуса связывает давняя, ещё в школьные годы сложившаяся стойкая неприязнь, становится понятно, какая «милая» атмосфера царит сейчас за преподавательским столом.

— Что они тут делают? — удивляется Драко, радуясь поводу отвлечься.

— Они — организаторы Турнира Трех Волшебников, — Тео, как всегда, знает всё. — Полагаю, приехали посмотреть начало Турнира.

Наконец золотые тарелки пустеют, и Дамблдор опять встаёт с кресла. Зал замирает в ожидании.

— Торжественный миг приблизился, — Дамблдор оглядывает, улыбаясь, обращенные к нему лица. — Турнир Трёх Волшебников вот-вот будет открыт. Перед тем, как внесут ларец...

— Что-что внесут? ‒ не понимает Блейз.

— ...Я хотел бы коротко объяснить правила нынешнего Турнира. Но прежде позвольте представить тем, кто не знает, мистера Бартемиуса Крауча, главу Департамента международного магического сотрудничества, — слушатели вежливо хлопают, — а также Людо Бэгмена, начальника Департамента магических игр и спорта, — Бэгмену достаются щедрые аплодисменты, наверное, благодаря его славе загонщика, а может, просто потому, что вид у него куда приветливее: Бэгмен оценивает аплодисменты, осклабившись и помахав залу рукой. — Мистер Бэгмен и мистер Крауч, организаторы Турнира, без устали работали несколько месяцев, — продолжает Дамблдор, — и они войдут в судейскую бригаду Турнира, — Дамблдор улыбается. — Филч, ларец сюда, пожалуйста.

Школьный завхоз, жутковатого вида старикашка, который до этой минуты прятался где-то в дальнем углу зала, тут же является к профессорскому столу, неся в руках старинный деревянный ларец, инкрустированный жемчугом. Зал шумит. Какой-то гриффиндорский первокурсник даже встаёт на лавку, чтобы лучше видеть, но так мал, что всё равно едва возвышается над соседними головами. Филч осторожно ставит ларец перед Дамблдором, и тот продолжает объяснения:

— Инструкции к состязаниям мистером Краучем и мистером Бэгменом уже проверены. Для первого тура всё готово. Туров — три, состязания основаны исключительно на школьной программе. Чемпионам предстоит продемонстрировать владение магическими искусствами, личную отвагу и умение преодолеть опасность, — при последних словах зал затихает, затаив дыхание. Опасность? Драко от души надеется, что огненный стакан не выберет ни Габриэль, ни Гарри. Сам он не собирается даже приближаться к нему. А Дамблдор невозмутимо продолжает: — В Турнире, как известно, участвуют три чемпиона, по одному от каждой школы-участницы. Их будут оценивать по тому, как они справились с очередным состязанием. Чемпион, набравший во всех турах самое большое число баллов, становится победителем. Участников Турнира отбирает из школьных команд беспристрастный выборщик — Кубок Огня.

Дамблдор вынимает волшебную палочку и ударяет по крышке ларца три раза. Крышка медленно, со скрипом открывается. Дамблдор суёт внутрь руку и достаёт большой, покрытый грубой резьбой деревянный Кубок. Ничего примечательного — не будь он до краёв наполнен пляшущими синеватыми языками пламени. Дамблдор закрывает крышку, осторожно ставит на неё Кубок, чтобы все хорошо его видели. — Желающие участвовать в конкурсе на звание чемпиона должны разборчиво написать своё имя и название школы на куске пергамента и опустить его в Кубок, — говорит он. — Им даётся на размышление двадцать четыре часа. Кубок будет выставлен в холле. И завтра вечером выбросит с языками пламени имена чемпионов, которые примут участие в Турнире Трёх Волшебников. Конечно, избраны будут достойнейшие из достойнейших. Кубок на всю ночь останется в холле и будет доступен всем, кто хочет участвовать в Турнире. Замечу, что к участию будут допущены только те, кто достиг шестнадцати лет. А чтобы те, кому нет шестнадцати, не поддались искушению, я очерчу вокруг него запретную линию. Всем, кто младше указанного возраста, пересекать эту линию запрещено. И последнее: желающие участвовать в конкурсе, примите к сведению: для избранных в чемпионы обратного хода нет. Чемпион будет обязан пройти Турнир до конца. Бросив своё имя в Кубок, вы заключаете с ним магический контракт, который нарушить невозможно. Посему хорошенько подумайте, действительно ли вы хотите стать чемпионами. Ну, а теперь, кажется, самое время идти спать. Всем доброй ночи.

— Всем обратно на корабль, — распоряжается подошедший к слизеринскому столу Сириус и обеспокоенно спрашивает: ‒ Как себя чувствуете? Все поели? Может, послать на кухню за глинтвейном?

— Всё в порядке, директор, — отвечает за всех Поттер.

— Я знаю, что у вас всё и всегда в порядке, мистер Поттер, и именно поэтому спрашиваю остальных, — со смешком заверяет сына Сириус.

Северяне слаженно кивают, подтверждая, что у них всё в порядке и что ничего не нужно, и начинают подниматься из-за стола.

— Директор! — кузен единственный, кто остался сидеть, — я правильно понял, что Турнир — это в первую очередь средство налаживания дружеских связей между молодыми волшебниками разных стран?

— Правильно, — Малфою кажется, что дядя кивает насторожённо. И зная, что чаще всего после уточняющих вопросов Поттера следует очередная блестящая — с точки зрения самого Поттера, разумеется, — идея, он понимает, что беспокоится Сириус не напрасно.

Кузен, как обычно, оправдывает его ожидания:

— Так какое же это налаживание связей, когда мы тут же на корабль уходим? Мы что, должны переписку с новыми знакомыми вести? — Сириус представляет, как стаи сов заполняют его корабль, тут и там оставляя на отполированном дереве следы своей жизнедеятельности, и мысленно содрогается:

— Нет, переписка, это, пожалуй, чересчур.

— Вот и я об этом!

— Чего вы хотите, мистер Поттер?

— Можно нам остаться в замке? Не всем, а только тем, кто захочет? А через два… нет, три часа мы вернёмся. Правда, вернёмся. Да, парни?

Соседи Поттера — длинноволосый блондин и рыжеволосый здоровяк — утвердительно кивают, с надеждой глядя на своего директора, и Малфой понимает, что им вовсе не хочется возвращаться на корабль.

— Мистер Поттер, вы ведь понимаете, что если я отвечу на вашу просьбу согласием, то все присутствующие сочтут, что сделал я это только потому, что вы — мой сын? — Сириус задумчиво потирает гладко выбритый подбородок.

— Понимаю. Но слухов о том, что вы даёте мне послабления, избежать всё равно не удастся. Тогда почему бы мне не извлечь из своего привилегированного положения максимум выгоды? — усмехается Поттер.

— Хорошо, — сдаётся Сириус. — Но чтобы через три с половиной часа все лежали по койкам — приду, проверю. И если я кого-нибудь, — Блэк смотрит на невинное лицо сына, — не обнаружу на положенном ему месте, то этот кто-то будет до конца года исполнять обязанности уборщика на палубе и в трюмах.

Лицо Поттера разочарованно вытягивается, но, повинуясь ждущему взгляду отца, он смиренно кивает:

— Да, директор.

— У вас есть три с половиной часа. И ни минутой больше, — Драко кажется, что уголки губ Сириуса дрожат в сдерживаемой улыбке. Забрав с собой большую часть своих учеников, дядя возвращается на корабль.

А Поттер шумно выдыхает:

— Я уж думал, он никогда не согласится. Чёрт бы побрал эти слухи: ваш сын учится в вашем классе и хорошо успевает? Наверное, вы ему помогаете! Поттер будет стажироваться в Южной Америке? Да ведь он сын директора! — зло передразнивает он кого-то.

— Расслабься, Поттер, — Драко успокаивающе кладёт руку на плечо раздражённого кузена, — уж кому-кому, а тебе о слухах точно переживать не стоит. Про тебя их и без того слишком много ходит. Одним больше, одним меньше… «Пророк», например, в прошлом месяце вообще писал о том, что ты болен и уже почти при смерти, — со смехом вспоминает он.

— А в позапрошлом, что на самом деле я — девчонка! «…посмотрите на эти уточнённые черты и полные затаённой боли зелёные глаза…», — скривившись, по памяти цитирует кузен. — Кто вообще такая эта Рита Скиттер? И как ей позволили работать журналистом? У неё же явно в голове чего-то важного не хватает! Ладно, сейчас важнее другое: куда пойдём? Я хочу посмотреть вашу гостиную и кухню, и поле для квиддича и… — тут он, видимо, вспоминает, что Визжащая хижина не предназначена для публичного осмотра и осекается, — да и вообще всё, что есть интересного!

Дафна, улыбается, глядя на оживлённое лицо Поттера, а, кажется, успевшие немного привыкнуть к его заражающему всех и вся энтузиазмом Тео и Блейз смеются:

— На что, чтобы осмотреть всё, что ты хочешь, не хватит и нескольких дней, — рассудительно замечает Нотт.

— Ну так и сегодня не последний наш вечер здесь, — не смущается Поттер, — я просто озвучил программу-максимум.

Возле слизеринского стола, из-за которого не торопится вставать стихийно сложившаяся полинациональная компания, останавливается Уизли и издает странный булькающий звук.

— Ты что-то хотел? — удивлённо смотрит на него Поттер.

Рыжий гриффиндорец вздрагивает и неловко суёт длинные — как у обезьяны — руки в карманы брюк, отчего расстёгнутая мантия собирается отвратительными складками.

— Чего?

— Ты что-то хотел? — терпеливо повторяет Поттер, со спокойным дружелюбием глядя на Уизли. Малфой незаметно морщится: он уверен, что кузену вовсе не обязательно быть с рыжим таким приветливым.

— Я?.. — нет, я, хочется заорать Малфою, но он сдерживается, — ну… это, — краснея, мнётся Уизли.

— Да?

— Хотел этот, как его, автограф попросить, вот, — разрождается-таки рыжий.

— Автограф? — кузен растерянно смотрит на Малфоя, похоже, к нему ещё никогда не подходили с такими просьбами.

«Ну, хоть в чём-то Уизли первый», ‒ саркастично думает Драко.

— Зачем тебе его автограф, Уизли? Продашь, чтобы хоть как-то заработать денег? — привычно язвит он.

— Заткнись, отродье Пожирателя! — краска со щёк Уизли сбегает на шею, и он резко поворачивается к Малфою — Ты-то только и можешь, что хвастаться папочкиными деньгами, хотя сам по себе ни стоишь и кната!

— Ого! Какое длинное предложением. Сам придумал, или Грейнджер подсказала?

— Умолкни, Малфой! — резко бросает очень вовремя проходящая мимо и, видимо, услышавшая его последнюю реплику Грейнджер.

— А ты его не затыкай, Грейнджер, — вступает в перепалку Тео.

— А ты не указывай мне, Нотт! — злится гриффииндорка. .

— Ого, рыжий, да за тебя девушки заступаются. Приятно, наверное, — глумливо ухмыляется Малфой, — хотя чего это я? Разве Грейнджер девушка? Она же просто паршивая грязно…

Резкий голос Поттера не даёт ему договорить:

— Малфой!

— Видишь? Теперь ты видишь? — злорадно восклицает Уизли, размахивая руками, словно взбесившаяся мельница. — Ты не должен с ними общаться! Не можешь сидеть с ними за одним столом — они тут все детишки Пожирателей Смерти. А они, если ты не знаешь, были слугами Того-Кого-Ты-Убил! И сам Тот-Кого-Нельзя-Называть учился на Слизерине. А значит, они все тут будущие тёмные маги.

Кажется, застывает даже воздух, — напряжение, скопившееся между молчаливо-мрачными слизеринцами, истерично-озлобленным Роном Уизли и с надеждой поглядывающей на двери Большого зала Грейнджер достигает пика. Драко почти уверен — ещё секунда, и в ход пойдут палочки.

Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Слишком сильна в волшебниках ненависть к тем, кого называли Пожирателями Смерти, слишком глубоки нанесённые войной раны, чтобы затянуться за неполные пятнадцать лет. И понимая, что до самих Пожирателей им не добраться — тех из них, что на свободе, защищает достаточно высокое положение в обществе — юные борцы с идеями Того-Кого-Нельзя-Называть на их взгляд вполне логично выбирают в качестве объектов своей ненависти их детей. А заодно и всех, кто обучается на Слизерине.

Ну, а как иначе? Волдеморт учился на Слизерине? Да. Большинство его сподвижников окончили этот же факультет? Тоже да. А значит, надо выжечь этот рассадник зла с лица Хогвартса. А то, что процентов семьдесят нынешних слизеринцев не имеет никакого отношения к Волдеморту и Пожирателям, того же Уизли не волнует совершенно. Экстраполяция, господа и дамы! Великая вещь! Хотя, вряд ли рыжий вообще знает о существовании подобной процедуры, не говоря уже о том, что она из себя представляет.

А ведь семьи тех же Дафны и Блейза никогда не разделяли идей Волдеморта, придерживаясь нейтралитета. Но кого это волнует? Они слизеринцы? Слизеринцы. А значит, априори злобные, подлые, жестокие и обязательно мечтающие уничтожить как можно больше грязнокровок. Цель у них в жизни такая интересная.

Нет, Драко вовсе не настолько наивен, чтобы заявлять, что ненависть гриффиндорцев и Ко не имеет под собой никаких оснований. Его собственный отец и отец Тео были соратниками Тёмного Лорда довольно продолжительное время, и, хотя мама и отец никогда и ничего не рассказывали ему о том периоде в жизни отца, он точно знает, что отец убивал. Возможно, не раз и не два. И почти наверняка он применял Круциатус. Он знает это, да. Но… Во-первых, прошло уже много лет, в течение которых Люциус Малфой ведёт мирную, связанную исключительно с финансами — и изредка финансовыми махинациями, ‒ жизнь . А во-вторых, он сам. Драко. В чём виноват он? В том, кто его отец? Ну, уж извините, он его не выбирал. Да и как бы там ни было, каким бы ни был Люциус Малфой в бытность свою Пожирателем смерти, но для Драко он прежде всего — отец. Его папа, который учил маленького Драко летать на метле и ночами сидел у кроватки, когда он болел. Но разве Уизли поймёт это? Поймёт, что мир не делится на чёрное и белое. Что есть ещё и полутона. Да и надо ли кому-то что-то доказывать? Их ненавидели и будут ненавидеть, какими бы белыми, милыми и пушистыми они не прикидывались. А они и не пытаются этого делать.

Малфой знает, что во многом виноват сам. Что сам никогда не пытался сдерживать своё раздражение. Что невзлюбил Уизли и Грейнджер с первого взгляда. Но имеет ли сейчас значение точная причина? Нет. Сейчас нужно как-то разобраться с последствиями.

К счастью или сожалению, но в Большом зале остались только участники инцидента. Даже преподаватели и судьи успели покинуть свои места.

В повисшей тишине негромкий вздох Поттера звучит почти оглушающе:

— Знаете, что я ненавижу больше всего? — спрашивает он у всех сразу и ни у кого конкретно. — Больше всего я ненавижу предубеждения: из-за них мой отец провёл два года в Азкабане. Все, даже Дамблдор, так охотно поверили, что он предал моих родителей — только потому, что он Блэк. Страх и ужас, прячьтесь под Фиделиусом, Тёмный маг идёт! Ты говоришь, что я не должен общаться со слизеринцами, — зелёные глаза Поттера встречаются с голубыми Уизли, — но разве ты не знаешь, что Дурмстранг специализируется на тёмном волшебстве? А ведь у нас нет разделения на факультеты. Грин-де-Вальд учился вместе со всеми. И если следовать твоей логике, выходит, что нужно ненавидеть и меня. Я ведь учусь в том же самом месте, что и предшественник Волдеморта, — Уизли вздрагивает, услышав имя Тёмного Лорда. А Поттер встаёт и, по широкой дуге обогнув Уизли и Грейнджер, стремительно идёт к выходу. Напряжённые дурмстранговцы, не забывшие одарить Уизли насмешливо-снисходительными взглядами, не отстают, и слегка запыхавшиеся от непривычно быстрого шага слизеринцы догоняют их уже в коридоре.

— Куда ты так рванул? — Забини безуспешно пытается отдышаться прямо на ходу.

— Если бы я не рванул, — Поттер уверенно поднимается по лестнице, — то либо вы, либо они взялись бы за палочки. А я не хочу ввязывать в драку в свой первый день в Хогвартсе. Я обещал отцу, что хотя бы попытаюсь вести себя хорошо, иначе он меня отправит обратно. Так, — резко остановившись и, убедившись, что нежелательных свидетелей не наблюдается, Поттер почти приказывает: — Блейз, Тео, Дафна, можете показать Яромиру и Акире школу? Всё-таки нам почти год здесь учиться, и нужно хотя бы немного ознакомиться с замком.

Переглянувшись с Блейзом и Дафной, Нотт согласно кивает головой.

— Отлично, — Поттер устало улыбается, — парни, через, — он смотрит на часы, — два с половиной часа встречаемся у выхода.

— Любишь же ты командовать, Поттер, — ухмыляется светловолосый — не иначе в тон фамилии — Яромир, не пытаясь, впрочем, спорить.

— А то! — дождавшись, пока трое слизеринцев и двое дурмстранговцев скроются за поворотом, Поттер оборачивается к кузену: — Где мы можем поговорить?

Тот пожимает плечами:

— Да хоть здесь, единственное — это заклинание неслышимости, на всякий случай наложи его.

— А, полог, — Поттер вытаскивает палочку и делает несколько энергичных взмахов, быстро и неразборчиво пробормотав пару коротких слов. Привычно усаживается на подоконник и подбирает под себя одну ногу. Малфой со вздохом устраивается рядом, искоса поглядывая на кузена. Тот молчит, задумчиво прикусив губу, и Драко вспоминает, что ещё в августе в углу его нижней губы тоже было кольцо.

— Отец велел снять, — почувствовав его взгляд, поясняет Поттер, и Драко невольно вздрагивает: иногда ему кажется, что кузен читает его мысли. Хотя это, конечно, бред: в легилименции Поттер полный профан, — сказал, что Дамблдора удар хватит.

— Что насчёт брови и уха?

— Это я перед самым выходом успел надеть. В темноте никто и не заметил, а потом уже поздно было что-то делать, ‒ кузен по своему обыкновению мгновенно переходит от одной темы к другой. — Почему ты никогда не рассказывал мне о том, какого мнения о Слизерине остальные ученики?

— А зачем? — пожимает плечами Малфой и поясняет, отведя глаза: — Ни ты, ни я всё равно бы ничего не смогли изменить. Да и раньше сумасшествие Уизли никогда не принимало таких масштабов, наверное, это его присутствие Мальчика-Который-Выжил на подвиги вдохновило, — вяло шутит он, ловя себя на мысли, что мечтает о большом глотке крепкого алкоголя. И неважно, какого.

— Не смешно, Малфой, — хмурится кузен, — какого чёрта ты делаешь вид, что ничего особенного не произошло?

— А что произошло? — Драко пожимает плечами. — Ну, поскандалили в очередной раз с гриффиндорцами, так даже до заклинаний дело не дошло.

— Ты хотел назвать её грязнокровкой, — шёпотом выдыхает Гарри, и Малфой видит, что пальцы кузена сжимаются в кулаки, — ты так ненавидишь её?

— Наверное.

— А мою мать ты тоже ненавидишь? Она тоже… магглорождённая. И меня ненавидишь? Я ведь не чистокровный.

— Перекати нести бред, Поттер! — Малфою хочется от души, по-маггловски врезать кузену, только чтобы стереть с его лица это вопросительное выражение. Неужели он и правда может подумать, что Драко ненавидит его? После одиннадцати лет дружбы? После всего, что между ними было?

— Тогда почему? — допытывается Гарри. — Почему ты ненавидишь её? Если не из-за её крови?

— Да не её я ненавижу, а его, этого Уизли! — пользуясь тем, что их никто не может услышать, Малфой почти кричит. — И таких же, как он. Таких всех из себя беленьких и пушистеньких, ненавидящих Пожирателей и их детей! И ладно бы только нас, так нет — они ведь терпеть не могут всех, кто поступил на Слизерин! Как будто мы тут все помешанные на чистоте крови идиоты. И плевать им, что было и есть на самом деле. Все видят только то, что хотят видеть. Хотят найти виноватых, и находят их. Вот и всё. А мы и есть такие виноватые! И не сказать, чтобы совсем уж безвинные. Что ты ещё от меня хочешь услышать?! — он всё-таки срывается на крик, ненавидя себя за это.

Его трясёт. От злости, от негодования, от несправедливости и от запоздалого липкого страха — страха увидеть, как кузен выбирает Уизли, и понять, что в глубине души он думает точно так же.

— Идиот, Малфой, какой же ты идиот, — почти стонет Поттер и нервно проводит рукой по волосам, — почему ты мне раньше ничего об этом не рассказал? Какого пикси делал вид, что всё в порядке?

Драко устало пожимает плечами, он и сам не знает, почему молчал. Наверное, потому что понимал: сам он тоже сделал немало того, за что тот же Уизли может ненавидеть его. И не чувствовал за собой никакой вины. В большинстве случаев издеваться над гриффиндорцами было весело, особенно понимая, что превосходишь их по всем статьям: уму, богатству, внешности и… да, его кузеном и лучшим другом был Гарри Поттер, о чём мог только мечтать любой другой волшебник его возраста. Странно, но последнее обстоятельство Драко никогда не мог осознать полностью. Он, конечно, всегда знал, чем именно знаменит Мальчик-Который-Выжил, но с трудом ассоциировал книжного Героя с Гарри. Гарри, с которым он познакомился одиннадцать лет назад и который до сих пор оставался его лучшим другом. Гарри, с котором они сбегали из дома на маггловские рок-фесты и зажигали в маггловских же ночных клубах…

Мерлин! Почти весь Хогвартс убеждён, что он ненавидит и магглов, и грязнокровок. А он почти каждый каникулы выбирается именно в маггловскую часть мира… Как он ещё сам не запутался?

— Ты что, думал, что если я узнаю об этом, моё отношение к тебе и дяде Люциусу как-то изменится? — зелёные глаза смотрят почти зло. — Идиот, — в очередной раз повторяет Поттер, — чёрт, какой же ты идиот, Малфой. Ты — мой лучший друг, и даже если двадцать Уизли будут брызгать на меня слюной, доказывая, что ты — само зло во плоти, ничего не изменится. Никогда не думал, что мне придётся тебе это объяснять, — Поттер криво улыбается и спрыгивает с подоконника, — пошли.

— Куда?

— На кухню, куда ж ещё. Не знаю, как ты, а я хочу есть.

— Мы же только что с ужина.

— Во-первых, ничего не только что, куча времени уже прошла, а во-вторых, после таких потрясений мне просто необходимо съесть что-нибудь сладкое и высококалорийное, — со смешком объясняет кузен и хлопает Драко по плечу, — не тормози, Малфой.

Драко слабо усмехается. Никогда ему не понять, как Поттер это делает. Вроде ничего особенного не сказал, разве что как обычно обозвал идиотом, да предложил поесть, но ему отчего-то стало намного легче.

Словно давящая тяжесть если и не исчезла с плеч полностью, то существенно уменьшилась в весе.

— Пошли разорим хогвартских эльфов, — соглашается он и, переглянувшись и улыбнувшись друг другу, блондин в чёрной мантии Хогвартса и брюнет в кроваво-красной форме Дурмстранга направляются в сторону кухни.

* * *

— Лимонную дольку, Сириус? — радушно предлагает Дамблдор, удобно устроившись в мягком кресле за массивным, уставленным многочисленными приборами и приборчиками столом.

— Благодарю, директор, — по привычке назвав Дамблдора директором, Сириус, теперь бывший его коллегой, смущённо хмыкает.

— Так о чём ты хотел со мной поговорить, мальчик мой?

Сириус задумчиво потирает подбородок, собираясь с мыслями и скользя взглядом по директорскому кабинету. В отличие от его собственного рабочего места, вполне традиционной прямоугольной формы, кабинет Дамблдора представлял собой большое круглое помещение с увешанными портретами его бывших владельцев стенами.

Сириус усмехается, вспоминая, сколько раз они с Джеймсом бывали здесь во время своего ученичества. К их чести стоит сказать, что попадались они в среднем один раз из десяти. Но даже так кабинет директора к шестому курсу стал для Сириуса Блэка и Джеймса Поттера едва ли не роднее гриффиндорской гостиной.

— Сириус? — мягко зовёт Дамблдор.

— Да-да, — Блэк с трудом выныривает из воспоминаний, где его лучший друг молод, беспечен, а главное жив, ‒ я хотел поговорить с вами о Гарри.

— О Гарри? — кустистые брови Дамблдора взмывают вверх. — С ним что-то не так? Помимо, — директор усмехается, — очевидного желания эпатировать публику? Но я более чем уверен, что он перенял эту черту именно от тебя, Сириус.

Бледные щёки Блэка едва заметно краснеют, и он смущённо откашливается:

— Не об этом директор. О Петтигрю. Его ведь так и не нашли?

— Да, Сириус. К сожалению, нам так и не удалось отыскать Питера.

— Мерзкая крыса, — Блэк сжимает зубы, сдерживая рвущиеся наружу ругательства, — жаль, очень жаль, что я не сумел тогда убить его.

Дамблдор укоризненно смотрит на своего бывшего студента из-под очков-половинок, но тот не обращает на взгляд директора Хогвартса никакого внимания.

— Я не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, но Гарри недавно приснился сон.

— Сон?

— Да, сон. И это был странный сон. После него у Гарри болел шрам.

— Шрам? — Дамблдор заинтересованно подаётся вперёд. — Его шрам болел?

— Да. Но, прежде чем я расскажу вам подробности, хочу заметить, что у Гарри нет и никогда не было привычки врать мне.

— Не сомневаюсь в этом, мальчик мой.

— В этом сне Гарри видел кого-то очень похожего на Петтигрю. Мы сравнили наши воспоминания в Омуте Памяти, и я убедился, что этим человеком вполне может быть повзрослевший Петтигрю. Не знаю, он это или нет, но тот разговаривал с кем-то. Гарри плохо запомнил подробности, но речь шла о нём. Голос второго, — Сириус запинается, — Гарри сказал, что он назвал себя не человеком, говорил о том, что ему нужен мальчишка по имени Гарри Поттер. Он нужен ему для чего-то важного. Ещё Гарри сказал, что тот, второй, убил старого маггла и какую-то женщину по имени Берта Джоркинс, кажется, они говорили, что она работала в Министерстве Магии. Что всё это значит, директор? Вы можете объяснить?

Дамблдор встаёт с кресла, проходится по комнате и, замерев возле камина, протягивает к огню испещрённые морщинами руки. И Сириус понимает, что директор уже давно перешёл тот рубеж, что отделяет человека от глубокой старости. На миг его охватывает страх: таким беззащитным кажется сейчас величайший чародей современности.

— Директор?

— Это значит, Сириус, что дела обстоят хуже, чем я полагал.

— Что вы имеете в виду?

— Ты помнишь Берту Джоркинс, Сириус?

— Берту? Ту безмозглую дуру, что училась тремя курсами старше? — хмурится Блэк. — Вы хотите сказать, что это она?..

— В конце июня Берта Джоркинс, сотрудница Министерства Магии, пропала, — печально улыбается Дамблдор, ‒ а после твоего рассказа я с уверенностью могу сказать, что она мертва.

— Вы… Вы думаете, что это был не просто сон?

— О нет, Сириус, это определённо не простой сон, — Дамблдор снова проходит по кабинету, а за его передвижениями с любопытством наблюдают с портретов бывшие директора Хогвартса.

Сириус Блэк откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. Он знал, что Дамблдор скажет именно это, знал с того самого момента, как непривычно растерянный и испуганный Гарри рассказал ему о своём сне. Знал, но не хотел верить, не хотел признавать.

— Боюсь, Волдеморт ищет пути для того, чтобы вернуться.

Сириус со свистом выпускает воздух сквозь крепко ‒ до боли ‒ стиснутые зубы. Он так надеялся ошибиться хотя бы в этом!

— Что ему нужно от Гарри? — сидеть и предаваться унынию Сириус попросту не умеет. Оказавшись, в любой — даже самой безнадёжной ситуации — он начинает действовать. Да он даже побег из Азкабана спланировал! Вот только оправдали его раньше, чем он предпринял попытку к бегству… Сейчас он должен защитить Гарри. А для этого в первую очередь ему нужна информация. Любая информация о Волдеморте.

— Я не знаю, Сириус. К сожалению, я никогда не понимал Волдеморта, ни когда ему было одиннадцать или шестнадцать лет, ни позже. Единственное в чём я уверен, так это в том, что безопасность Гарри волнует его в последнюю очередь.

Сириус хмыкает. Он тоже в этом уверен. Но что это даёт?

— Если кубок не выберет Гарри, он сможет вернуться в Дурмстранг, а там Волдеморту будет очень трудно добраться до него, — задумчиво говорит он и, встретившись взглядом с Дамблдором, видит его согласный кивок. — Я поговорю с Гарри. Думаю, мне не составит труда уговорить его не пытаться участвовать в отборе и вернуться в школу, — говоря это, Сириус слегка кривит душой. Конечно, Гарри не особенно стремится стать чемпионом. Уже имеющейся славы ему хватает за глаза. Но вот убедить его снова оказаться вдали от лучшего друга, будет куда сложнее. Да и на светловолосую слизеринку, что сидела рядом с Малфоем, он поглядывал, насколько мог заметить Сириус, весьма красноречиво. А выражение лица было точь-в-точь, как у Джеймса, когда до него начало доходить, что ему нравится Лили.

«Чёртов Волдеморт, и надо было ему появиться именно сейчас!» — зло думает Сириус.

— Ты расскажешь ему о Волдеморте?

Блэк пожимает широкими плечами:

— Честно говоря, я с трудом представляю себе этот разговор, — признаётся он, — я делал всё для того, чтобы Гарри рос обычным ребёнком. Чтобы у него было детство. Развлечения. И я не знаю, как он воспримет известие о том, что Волдеморт пытается вернуться. — Но, как ни странно, сейчас есть вопрос поважнее. Директор, почему Гарри видел его во сне?

Дамблдор задумчиво щурится:

— Полагаю, сработала связь, что установило между ними смертельное проклятье, пущенное Волдемортом и оставившее на лице мальчика шрам.

— Связь? Она работает в обе стороны?

— Думаю, да. Но пока Волдеморт слишком слаб для того, чтобы пользоваться ею. И я не уверен, что он вообще знает об её существовании.

Блэк хмурит тёмные брови. Новость его не радует. Но сейчас ему нужно сосредоточиться на том, что он может изменить. Мужчины прощаются, и задумчивый Сириус, планируя разговор с сыном, возвращается на корабль.

— Ты пытаешься сделать то же, что и Волдеморт, мальчик мой, — оставшись в одиночестве, Дамблдор садится за стол, и устало прикрывая полные тревожной печали глаза, — обмануть судьбу.