На грани (гет)

Ледибаг часто мечтала о том дне, когда они с Черным Котом победят, наконец, Бражника. Это мгновение без сомнений станет их триумфом. Высшей точкой их героической карьеры.

Никогда она и подумать не могла, что, напротив, оно станет началом долгого и мучительного погружения в кошмар.

Последняя битва, в которой сошлись Бражник и герои Парижа была неслыханно напряженной. Опустошительной даже.

Ледибаг подозревала, что остановить противника будет сложно. После стольких лет терроризирования Парижа Бражник, конечно же, не сдался бы без сопротивления.

Увы, супер-злодей полностью оправдал это мрачное предчувствие. Он сражался изо всех сил, загоняя Ледибаг и Черного Кота в угол.

Никогда еще Ледибаг не встречала такую бурю ярости, никогда так близко не подходила к худшему.

Сказать, что Бражник сражался — весьма мягкий эвфемизм. Супер-злодей прошелся по улицам Парижа, точно ураган ненависти, разоряя прежде мирный квартал, куда его загнали Ледибаг и Черный Кот. Чудесный вечер быстро превратился в ад на Земле, в котором супер-злодей сеял разрушение и опустошение на своем пути.

Раскалывающиеся статуи, рушащиеся дома, загорающиеся машины, ничто не ускользнуло от его бешеного гнева.

А особенно Черный Кот и Ледибаг.

С искаженным от ярости лицом Бражник без малейшей жалости атаковал героев. Нанося удары — один страшнее другого, — умышленно ища возможность ударить, когда они будут наиболее уязвимы.

Если бы не их опыт сражений, замечательное умение работать в паре и чудесная удача Ледибаг, исход битвы без сомнения мог бы стать фатальным для героев. Но они сражались, отбивались, сжав зубы под ударами и игнорируя острую боль, пульсирующую в теле.

И наконец, наконец, когда надежда казалась столь же хрупкой, как свеча, зажженная в сердце бури, они сумели повергнуть Бражника.

С бешено колотящимся сердцем — от боли, волнения и адреналина — Ледибаг приблизилась к своему извечному врагу. Дрожащими руками она протянула руку к его воротнику и быстрым движением сорвала с него камень чудес.

И именно в это мгновение мир рухнул.

Ледибаг, окаменев, стоит на одном месте. Парализованная недоверчивым ужасом, она смотрит в лицо Бражника, не видя его по-настоящему.

В это короткое мгновение ее мозг застывает так, словно его внезапно сковало льдом. У нее не получается размышлять, она отказывается понимать очевидное. Признать, что ей знакомы эти холодные черты, эти светлые волосы, этот человек, чья фотография регулярно появляется в крупнейших модных журналах страны.

Ей хочется взвыть: «Невозможно!» Это невозможно.

И однако надо признать правду.

Габриэль. Агрест.

Бражник — не кто иной, как Габриэль Агрест.

Отец Адриана.

К пребывающей в шоке Ледибаг сбегаются полицейские. Они расходятся, образуют кордон, чтобы держать на расстоянии уже собирающуюся толпу. Трещат вспышки камер журналистов, освещают силуэт героини и человека, который лежит у ее ног. Словно в кошмарном сне Ледибаг видит, как резкие вспышки света обостряют черты Габриэля Агреста, с каждой секундой делая картину всё более нереальной.

Отец Адриана — Бражник.

У Ледибаг кружится голова, и она пошатывается. Желудок скрутило, и ей приходится сражаться с внезапным ощущением тошноты. Никогда бы она и представить не могла, что ее худший враг может оказаться отцом ее одноклассника.

Тем более — особенно дорогого ее сердцу одноклассника.

Она ни мгновения не сомневается, что жизнь Адриана в этот момент срывается в абсолютный кошмар. Он единственный сын Бражника, и об этом, вероятно, знает уже весь Париж. В пересохшем горле возникает ощущение наждачной бумаги, Ледибаг с трудом сглатывает.

Это катастрофа. Настоящая катастрофа.

Никогда она не чувствовала себя настолько беспомощной. Она хотела бы всё стереть, сделать всё для защиты Адриана, но слишком поздно.

Адриан — сын Бражника, и она не смеет и представить, как он подавлен этой разрушительной новостью.

Только услышав испуганное восклицание Альи, Ледибаг, наконец, выходит из ступора. Она поворачивается, замечает лучшую подругу в нескольких метрах от себя. Ее глаза настолько расширились, что, кажется, того и гляди выпадут из орбит, а ладони прижаты ко рту, словно в попытке сдержать вопль ужаса.

Со странной безучастностью Ледибаг на мгновение задается вопросом, был ли у нее настолько же оглушенный вид, как у подруги, когда она обнаружила, кем является Бражник. Затем ничтожную долю секунды спустя она понимает, что Черный Кот вообще-то тоже должен находиться в поле ее зрения.

Она снова поворачивается, ища напарника взглядом.

Но Черный Кот исчез.

Охваченная мигренью — столь же внезапной, как и сильной, — Ледибаг машинально подносит ладони к вискам. Сейчас в ее мозгу вертится слишком много мыслей, и кажется, будто он того и гляди взорвется. Она чувствует, как волны боли беспощадно пульсируют в голове, и теперь у нее лишь одно желание: бежать. Вырваться из этого кошмара, вернуться к себе и вдоволь наплакаться.

Отец Адриана — Бражник, и это разбивает ей сердце.

Хаос вокруг нее возрастает с новой силой. Полицейские окружают Габриэля Агреста, журналисты орут вопросы единственной героине, оставшейся в их распоряжении, зеваки бросают оскорбления знаменитому модельеру.

Полная какофония.

Вопросы сталкиваются, смешиваются, и Ледибаг не может разобрать ни одного адресованного ей слова.

Не то чтобы она хотела отвечать, в любом случае.

Сильно прикусив щеку в попытке сдержать закипающие на глазах слезы, Ледибаг приветствует толпу кратким жестом. А потом без единого слова бросает йо-йо в воздух и исчезает за крышами Парижа.

Как справедливо предположила Маринетт, новость о личности Бражника разлетелась по Парижу со скоростью света. За пару часов информация вызывает в интернете словно неудержимое цунами, затопившее город и всю Францию.

В других обстоятельствах Маринетт была бы в восторге от победы над врагом. Горда даже.

Она, несомненно, отпраздновала бы блистательный триумф с Черным Котом, поздравляя себя с тем, что отныне может насладиться последними лицейскими каникулами⁽¹⁾ без малейших помех. Занятия закончились, экзамены недавно сданы, и поражение Бражника стало бы для нее началом чудесного лета свободы.

Но сегодня у победы ужасающе горький вкус.

Конечно, Маринетт остановила Бражника.

Но точно так же она отобрала у Адриана единственную семью, что у него оставалась.

Давно наступила ночь, а Маринетт по-прежнему не может уснуть. Она сходит с ума от беспокойства за одноклассника, ее грызет чувство вины. Напрасно Тикки утверждает, что она лишь выполняла свой долг и что она нисколько не в ответе за действия Бражника, Маринетт не может не винить себя. Отец Адриана проведет последующие годы в тюрьме, и это она отдала его в руки правосудия.

Зачем быть героиней, если это означает подвергнуть такому испытанию того, кого любишь?

Она не в состоянии представить ту боль, что должен сейчас испытывать Адриан. Они с отцом не были близки — это ни для кого не секрет. Но также все знают, насколько Адриан жаждет отцовской любви, которой ему так не хватает, и как он всегда мечтал, чтобы отец уделил ему хотя бы секунду внимания.

Маринетт не знает, что бы чувствовала, если бы ей пришлось узнать, что ее собственный отец был супер-злодеем. Если бы он был человеком, годами терроризировавшим Париж. Тем, кто нападал на нее и ее напарника. Тем, кто много раз едва не ранил ее — или еще хуже, — и всё это без капли жалости.

От одной мысли у нее скручивает желудок, а на глаза наворачиваются слезы.

Как будто этого мало, у Адриана даже нет роскоши залечить раны в уединении. Габриэль Агрест — известная в столице личность, и разразившийся скандал грандиозен. Маринетт знает от Альи, что журналисты осаждают фамильный особняк с того момента, как раскрылась личность Бражника. Они фотографируют дом со всех ракурсов, пытаются заговорить с Адрианом прямо с улицы, названивают всем тем, кто имеет близкую или далекую связь с семьей Агрест.

Маринетт тошнит от одной мысли о преследовании, которое отныне должен терпеть Адриан.

Если у нее ощущение, что она живет в настоящем кошмаре, у ее друга наверняка должно быть ощущение, что он погружается в ад. В то время как Тикки ласково трется о ее щеку, пытаясь подбодрить, Маринетт прижимает ладони к глазам, в очередной раз пытаясь сдержать слезы, с тревогой спрашивая себя, как Адриан справится с этим страшным испытанием.

Всего два дня спустя Маринетт получает ответ.

Адриан улетел в США, бежав из Парижа, от журналистов и своего отца.

Не сказав ни слова, не попрощавшись.

Маринетт об этом рассказывает Алья после того, как ей в свою очередь сообщил Нино.

Новость об отъезде Адриана становится последней каплей для Маринетт, уже измотанной двумя бесконечными днями, в течение которых ее пожирала тревога. В состоянии шока она вешает трубку, ничего не ответив Алье.

А потом начинает рыдать, чувствуя, что ее сердце разбито.

Слишком.

Это слишком.

Эмоции, которые она до сих пор пыталась сдерживать, переливаются через край, обрушиваются, сносят всё на своем пути. Маринетт не может ничего сделать, чтобы справиться с этим неконтролируемым цунами. Впрочем, она даже не пытается. Она сдается, отдается на волю чувства вины, грусти, тревоги, всех негативных эмоций, которые перемешиваются и душат ее.

Она плачет часами — снова, и снова, и снова. И каждый раз, когда ей кажется, что она готова остановиться, боль снова со всей силы ударяет ее, и она опять разражается рыданиями.

Она и предположить не могла, что в ее теле есть столько воды.

— Ну же, Маринетт… — нежно шепчет Тикки, утешающе похлопывая ее по плечу. — Ты тут ни при чем. Я с тобой. Не расстраивайся. Я с тобой.

Маринетт пытается улыбнуться сквозь слезы, показать своей квами, насколько она ценит ее помощь. Но ее сердце разбито вдребезги, и ей не удается притвориться, будто ей лучше. Так что она снова плачет, и Тикки продолжает ее утешать.

Понимая, какой разрушительный эффект могла произвести на Маринетт новость об отъезде Адриана, Алья не остается в стороне. Она не перестает заваливать подругу сообщениями с выражением поддержки, вплоть до предложения прийти к ней и составить компанию. Маринетт колеблется принять предложение и в итоге отклоняет.

Она чувствует себя слишком хрупкой. Слишком уязвимой.

В состоянии крайнего нервного напряжения и давящего чувства вины, которое она по-прежнему испытывает, достаточно будет самой малости, чтобы она рассказала Алье свой секрет. Чтобы она призналась ей, что она Ледибаг.

И даже если Бражник больше не представляет угрозы, Маринетт не может решиться раскрыть свою двойную личность лучшей подруге. Она просто не готова. Возможно, однажды она расскажет. Но не сейчас. Она слишком долго ей лгала, слишком часто, чтобы быть уверенной, что ее признание не спровоцирует ссору, а сегодня ей решительно не нужно столкновение с лучшей подругой.

После ужасного дня, проведенного в рыданиях на кровати, Маринетт в конце концов берет себя в руки. Боль по-прежнему остается — вездесущая и неотвязная.

Но, если подумать, она не может томиться вечно.

Титаническим усилием воли она поднимает себя с матраса. Она ставит на пол одну ногу, потом другую, и хватается за лестницу, чтобы выйти на балкон. Снаружи ее встречает свежий ветер, овевающий спящую столицу. Этот нежный бриз высушивает последние оставшиеся на ее горячей коже слезы и приносит ощущение неожиданного спокойствия.

Маринетт дышит полной грудью, закрыв глаза в попытке заставить отступить остатки бесконечного приступа тревоги. Ее сердце по-прежнему бьется слишком сильно, слишком быстро, а руки сотрясаются нервной дрожью. Она чувствует себя такой слабой, что могла бы свернуться клубочком в углу и тут же позволить усталости сокрушить ее.

Но безупречная поддержка ее двух драгоценных подруг творит чудеса.

Она не одна. У нее есть Тикки, у нее есть Алья.

И главное — у нее есть Черный Кот.

Маринетт облокачивается о перила балкона и позволяет взгляду задумчиво бродить по расстилающемуся перед ней городу. Они с напарником давно пообещали друг другу, что раскроются, как только Бражник будет побежден. Эта идея всегда пугала ее, но сейчас она знала, что нуждается в этом более, чем когда-либо. Учитывая ее состояние эмоционального отчаяния, поддержка того, кому она бесконечно доверяла, несомненно станет более чем спасительной.

Испустив тяжелый вздох, Маринетт опускает голову, пока не прикасается пылающим лбом к ледяному металлу перил.

Она должна увидеть Черного Кота.

Ей это необходимо.

В течение следующего дня Маринетт беспрерывно пытается связаться с Черным Котом. Она трансформируется, пытается позвать его, определить на радаре, где он находится, и ругается, когда понимает, что все ее попытки бесплодны.

Более чем когда-либо она проклинает свою паранойю, неоднократно мешавшую ей установить систему коммуникации, которая позволила бы связаться с напарником без костюма. Вначале молчание напарника раздражает.

Потом беспокоит.

— Ответь… — шепчет она, словно молитву, пристально глядя на экран своего йо-йо, наверное, уже в сотый раз. — Ответь, глупый Кот…

Но Черный Кот снова не подает никаких признаков жизни. Маринетт прерывает связь, грудь сжимает уже привычное ощущение тревоги. Она всегда была глубоко убеждена, что как только Бражник будет побежден, напарник поспешит сообщить ей, кто он. Он никогда не хотел, чтобы их личности оставались тайной, хотя и всегда уважал решение Ледибаг подождать.

Пока Маринетт с тревогой спрашивает себя, не произошло ли с ее драгоценным напарником что-то серьезное, в комнате раздается шум.

Легкие удары по люку, ведущему в ее комнату.

— Маринетт? — спрашивает ее мать, просовывая голову в отверстие и поднимая взгляд к антресоли, где сидит ее дочь. — Можешь спуститься? К тебе гость.

С бешено колотящимся сердцем Маринетт живо выпрямляется. Гость? Ее воображение тут же пускается вскачь. А если…

Она яростно трясет головой, пытаясь не обращать внимания на то, как слегка участилось ее дыхание. Это не может быть Черный Кот. Невозможно. Абсолютно невозможно. Он не знает, кто она, он не может быть здесь. Не в булочной ее родителей.

В ее груди начинает незаметно расти теплая волна, и кожа на щеках тоже теплеет. Она не знает, испытывает ли страх, возбуждение или что-то иное, но если он понял, кто она… Если он здесь… Если он правда здесь…

— Маринетт? — повторяет мать.

Маринетт подпрыгивает, рефлекторно прижав ладонь к груди.

Такими темпами она умрет от сердечного приступа — это точно.

— Иду! — тут же кричит она.

Она на полной скорости скатывается по лестнице, в процессе едва не свернув себе шею. Она пролетает мимо матери и врывается в гостиную так быстро, что почти возникает чувство, будто она телепортировалась.

И в ту же секунду сердце обрывается в груди.

Человек, стоящий в центре комнаты, не светловолосый парень, которого она ждала, а невысокий мужчина азиатского происхождения, который изучает ее с доброжелательной улыбкой.

Мастер Фу.

Проглотив разочарование, Маринетт натягивает на лицо искусственную улыбку и приближается к гостю. Великий Хранитель. Конечно. Она должна была догадаться, что он придет забрать камень чудес Бражника.

— Я вас оставлю, — бросает ее мать, пересекая комнату. — Я буду в булочной, если вам понадобится помощь.

Маринетт согласно кивает, а потом приглашает Великого Хранителя садиться на один из диванов.

Спустя несколько минут вежливого разговора Мастер Фу поздравляет Маринетт с блестящей победой, которую они с Черным Котом одержали над Бражником. Он забирает драгоценный камень чудес, который она ловко отняла у своего врага, а потом убирает его в маленькую черную коробочку — точно такую же, в которой находились ее собственные сережки.

Маринетт молча наблюдает за ним.

Она сидит, как примерная девочка положив ладони на колени, но ее пальцы нервно подрагивают, и она даже не пытается это контролировать. Она думает о Черном Коте. О его непонятном молчании. О том, как ей необходима его поддержка после пережитых ею тяжелых дней.

В данный момент она не знает, как связаться с напарником.

Но Великий Хранитель наверняка знает.

Не в силах больше ждать, Маринетт, наконец, поднимает тему, которая обжигает ей губы. Он колеблется, бормочет, но беспокойство сильнее. Возможно, Черный Кот просто заболел. Возможно, он просто занят. Но учитывая обстоятельства, его отсутствие не оставляет ее равнодушным. Ей необходимо знать, есть ли у Великого Хранителя новости о ее напарнике.

Маринетт не знает, чего она ждала.

Но когда она слышит ответ Мастера Фу, у нее возникает ощущение, будто земля разверзлась под ногами.

Она ошеломленно слушает, как он сообщает ей полным сожаления тоном, что Черный Кот появился в его жилище несколько дней назад, чтобы вернуть ему кольцо. Когда она заявляет, что он наверняка ошибся, и спрашивает, может, она неправильно поняла, Великий Хранитель грустно качает головой. Черный Кот действительно приходил к нему, утверждает он. Герой сказал, что ему не нужен больше камень чудес теперь, когда миссия завершена, и ушел с твердым намерением больше никогда не возвращаться.

В этот момент Маринетт приходится напомнить себе, как дышать. У нее возникает гнетущее чувство, будто ее грудь сдавливает тисками. Комната кажется слишком маленькой, воздух слишком тяжелым, а от внезапного ощущения помутнения рассудка кружится голова.

Невозможно. Это невозможно.

Не он. Не Черный Кот.

У нее возникает ощущение, будто она медленно, но верно соскальзывает в жуткой кошмар.

Она хочет верить всем сердцем, что всё это лишь ужасное недопонимание, но грустное выражение Мастера Фу подтверждает, что она, увы, не спит.

Черный Кот ушел.

Навсегда.

И к несчастью для нее, это еще не конец. Поскольку если Мастер Фу пришел сообщить ей об отступничестве ее незаменимого напарника, у него есть и другая миссия, столь же жестокая.

Он пришел забрать не только камень чудес Бражника.

Он пришел также забрать ее сережки.

С бесконечным терпением Великий Хранитель напоминает героине, впавшей в состояние шока, что кольцо Черного Кота и сережки Божьей Коровки неразделимы. Поскольку Черный Кот вернул свой камень чудес, обычный порядок требовал найти ему замену. Но теперь, когда Бражник больше не является угрозой, нет причин позволять волшебным украшениям, обладающим таким могуществом, оставаться в действии.

Напротив, настаивает Мастер Фу, совершенно необходимо, чтобы они хранились под строгим наблюдением, пока их помощь не понадобится снова. Он полностью доверяет Ледибаг, но могущество этих украшений слишком, слишком велико, чтобы рисковать, что ими завладеет кто-то злой. Камень чудес Бражника был достаточно суровым предостережением. Ради всеобщего блага эти волшебные камни должны оставаться неактивными, пока не возникнет неизбежная необходимость призвания героев.

Смертельно побледнев, Маринетт протестует. Кричит. Рыдает от ярости. Он не может так с ней поступить. Он не имеет права так с ней поступать. Только не после всех лет, которые она посвятила защите Парижа, не после всех жертв, которые она принесла.

Это слишком жестоко, слишком несправедливо.

Долгие минуты Маринетт, бушуя, носится по гостиной под слишком терпеливым взглядом Великого Хранителя. В это мгновение у нее возникает желание забрать камень чудес Бражника и засунуть ему в глотку. Как он может требовать от нее подобного и оставаться таким спокойным? Он хоть понимает, что у нее уже несколько дней ощущение, будто у нее вырвали сердце из груди и что его требование для нее как последний удар, которым добивают раненого?

Потом, с трудом переводя дыхание, кипящая от гнева Маринетт начинает успокаиваться. У нее больше нет сил сражаться. Она тяжело падает на диван и прячет лицо в дрожащих ладонях. Голос Мастера Фу доносится до нее издалека, словно искаженный фильтром. Но она терпеливо слушает, решительно настроенная попытаться понять.

И в итоге склоняется перед волей Великого Хранителя.

Если бы рядом с ней по-прежнему был Черный Кот, возможно, всё было бы по-другому. Они могли бы продолжить заботиться о Париже, вместе защищая его жителей от малейших опасностей.

Но без него быть героиней больше нет смысла.

Прощание с Тикки душераздирающе. Крошечное создание было для Маринетт не просто квами, а подругой, наперсницей, неоценимой поддержкой. И Маринетт не может даже представить, какой будет ее жизнь без этого крошечного существа, которое стало для нее таким важным.

Но Тикки успокаивает ее, подбадривает, что у нее всегда так хорошо получалось. Она уверяет Маринетт, что та прекрасно справится, что она остается Ледибаг с маской или без. Невыразимо тронутая, Маринетт снова плачет. Она хотела бы показать себя храброй, но эмоциональные бури, через которые она проходит последние несколько дней, оставили в ее сердце открытую рану.

Наконец, после последнего прощания, Маринетт отдает сережки Мастеру Фу, а потом с болью в душе смотрит, как он уходит.

Чем больше Маринетт с необычайной четкостью вспоминает свое последнее сражение против Бражника и визит Великого Хранителя, тем больше последующие недели теряются в тумане. Ее мозг в состоянии шока отказывается ясно запечатлевать малейшую информацию, оставляя ей лишь размытые воспоминания.

Обычно жизнерадостная Маринетт преодолевает эти летние недели в некоем отупелом оцепенении.

Всего за несколько дней она потеряла свою величайшую любовь, напарника, самую близкую подругу и жизнь героини. И всё это без малейшего предупреждения.

Это слишком — в столь короткий промежуток времени.

У нее не было времени подготовиться, оплакать прежнюю жизнь и трех самых важных для нее людей. Конечно, Черный Кот, Адриан и Тикки не умерли. Но их больше нет рядом, и их отсутствие с каждым днем всё больше давит.

Она превратилась в собственную тень, всерьез встревожив близких.

Зная, какие чувства испытывала Маринетт к Адриану, все связывают ее внезапную меланхолию с его отъездом. Они не совсем ошибаются, даже если это лишь часть проблемы. Родители Маринетт постоянно окружают дочь вниманием, а Алья так часто навещает лучшую подругу в попытках подбодрить ее, что в итоге уже считается четвертым официальным обитателем дома Дюпен-Ченов.

Понемногу оптимистичная натура Маринетт берет верх. Она потихоньку убеждает себя, что это, вероятно, в любом случае лучший момент, чтобы уйти в отставку. Ей тяжело было сочетать уроки и двойную жизнь, еще когда она была школьницей, а теперь она начинает студенчество.

Пытаясь убедить себя, Маринетт неутомимо напоминает себе, сколько раз она проваливала экзамены или кое-как делала домашние задания из-за нехватки времени или сна. А теперь она поступит в школу своей мечты. Начнет обучение на дизайнера, как страстно мечтала с тех пор, как научилась держать иголку и ножницы.

Сейчас решается ее профессиональное будущее, и она не может больше позволить себе отвлекаться на что бы то ни было. Теперь, когда она больше не Ледибаг, она сможет сосредоточиться на занятиях, практике, экзаменах.

И всё будет хорошо.

1) Школьное образование во Франции делится на три этапа (если не считать детского сада, который не обязателен): начальная школа (с 6 до 10 лет), коллеж (с 11 до 14 лет) и лицей (с 15 до 17 лет). То есть на момент фанфика Маринетт заканчивает школу.

Вернуться к тексту

Всё плохо.

Это яснее ясного.

Прошел едва месяц с тех пор, как Маринетт начала учебу, и дела просто ужасны.

Однако теоретически у нее есть всё, чтобы быть счастливой. Она поступила в школу своей мечты, пользуясь безоговорочной поддержкой родителей. Занятия ее увлекают, первые результаты блестящи, а среди однокурсников она без малейших трудностей заводит новых друзей.

Она должна бы излучать счастье. Чувствовать себя такой довольной, такой легкой, что у нее должно бы появиться чувство, будто ноги не касаются земли.

Тем не менее — ничего этого нет.

Напротив, Маринетт чувствует себя тяжелой, словно отныне на ее плечи давит непосильный груз.

Конечно, с одной стороны, дело в Адриане. Его отъезде. Его отсутствии. У Маринетт разбилось сердце, когда он улетел на другой берег Атлантики, и не проходит и дня, чтобы ее мысли не обращались к нему. Каждый раз она разрывается между чувством вины, сожалениями и глубокой грустью, одновременно с тревогой спрашивая себя, как у Адриана дела.

Его жизнь разбилась вдребезги, и она по-прежнему винит в этом себя.

Сотни раз она собиралась послать ему сообщение. Просто чтобы получить хоть какие-то новости. Просто чтобы убедиться, что у него всё хорошо.

И сотни раз она передумывала. Что сказать? Что она любит его? Что она глубоко сожалеет о том, что произошло? Что она предпочла бы, чтобы Бражник не был его отцом?

Зачем? Зло уже совершилось.

И всё же однажды Маринетт решается. Призвав всё свое мужество, она посылает Адриану короткий e-mail, желая ему всяческого счастья в новой жизни и спрашивая, как у него дела. Но письмо остается без ответа, и ее уставшее сердце получает еще одну трещину. Алья пытается ее утешить, заверить, что, если Адриан не отвечает, дело вовсе не в Маринетт. Адриан пытается перевернуть страницу, объясняет Алья удрученной подруге. Он бежит от мира моды, от старых друзей, ото всего, что может напомнить ему о Париже и об отце.

— Даже Нино с трудом связался с ним, — вздыхает Алья. — Ему пришлось буквально преследовать его много дней, чтобы он соизволил ответить на его сообщения. А ведь он все-таки его лучший друг!

И, как всегда, когда она думает об Адриане, Маринетт стискивает зубы и пытается убедить себя, что время излечит раны.

Но каким бы жестоким оно ни было, этого горя недостаточно, чтобы объяснить безысходное ощущение уныния, которое давит на Маринетт. Она всей душой любит то, чем занимается. Дизайн — то искусство, которое ее увлекает, и к которому у нее особый талант — такой талант, что ее работы регулярно составляют гордость ее преподавателей. Каждый день она шьет, рисует, узнает больше о мире, который завораживает ее.

И с каждым днем она немного больше падает духом.

Маринетт не знает, что делать, чтобы ей стало лучше. Словно ее мир постепенно потерял краски, став серым, а она даже не заметила. Маленькие повседневные радости потускнели. Ее улыбки потеряли свой блеск. Даже долгие прогулки по любимому городу больше не служат бальзамом для сердца.

У Маринетт ощущение, будто она лишь тень себя. Будто она делается невыразительной, исчезает, словно постепенно растворяется в тумане. Однако она борется. Она постоянно спрашивает себя и пытается понять, что с ней происходит.

Дело не только в Адриане, это точно. Есть что-то еще.

Но вопреки всем попыткам самоанализа и прочим мысленным странствиям, ничто не помогает. Маринетт чувствует себя пустой. Отчаянно, ужасно пустой. Она лишь оболочка без души, которая влачит грустное существование, спрашивая себя, куда подевалась ее жизнерадостность.

А потом однажды очевидность ударяет ее с такой силой, что у нее перехватывает дыхание.

Ей не хватает прежней жизни.

Просто-напросто.

Маринетт едва не плачет, настолько теперь всё кажется ясным.

Она пыталась убедить себя, что может идти дальше, она яростно пыталась убедить себя, что отдать свой камень чудес было для нее лучшим исходом. Но после недель, проведенных в полнейшем отрицании, она вынуждена признать, что ошибалась.

В течение трех беспокойных лет она была Ледибаг. Героиней Парижа. Той, которая заботилась о жителях столицы и противостояла супер-злодеям. И теперь, когда она всего лишь Маринетт, ее существование кажется ей унылым. Безвкусным.

Двойная жизнь вносила соль, которой теперь не хватает в ее повседневности. Со сжимающимся сердцем она вспоминает о возбуждении, которое испытывала каждый раз, облачаясь в костюм, и об удовольствии постоянно находиться в центре действия. Быть Ледибаг означало для нее быть кем-то необыкновенным. Быть полезной, иметь свое место в мире.

Жить.

Маринетт удивлена силой своих чувств. Оглушена. Ошеломлена.

Никогда бы она не подумала, что может настолько сожалеть о своем статусе героини. В отличие от Черного Кота, который принял жизнь супер-героя так, словно ждал этого момента с рождения, Маринетт вначале рассматривала эту роль как принуждение. Долг, который она считала себя обязанной исполнять, поскольку ее назначили.

Ей понадобилось время, чтобы свыкнуться со статусом героини, чтобы найти достаточно веры в себя, чтобы полностью принять на себя эту роль. Потом с течением дней, недель, она втянулась в игру и не меньше напарника испытывала горячее увлечение ролью защитницы Парижа.

Ей нравилось быть Ледибаг. Она даже обожала это.

Тем не менее она всегда была убеждена, что, когда настанет день уйти в заслуженную отставку, она прекрасно сможет перевернуть страницу.

Теперь она понимает, что глубоко заблуждалась.

Тем же вечером, впервые после поражения Бражника, Маринетт заглядывает в Ледиблог. Она пропускает статьи о последнем сражении и сотни и тысячи сообщений посетителей, которые спрашивают, есть ли у кого-нибудь хоть какие-то идеи, куда исчезли Черный Кот и Ледибаг после победы над врагом.

Вместо этого она смотрит фотографии и видео, которые Алья годами увлеченно скапливала в Ледиблоге.

Со слезами на глазах Маринетт часами разглядывает свидетельства подвигов Ледибаг и Черного Кота. Грудь сжимает всё больше каждый раз, когда она замечает торжествующее сияние в глазах той, кем она была когда-то, и каждая ее улыбка словно нож в сердце.

Она хотела бы вернуться назад. Она так сильно хотела бы вернуться назад.

Прежде она была такой счастливой.

Проходят недели, а уныние Маринетт лишь возрастает.

Она уже не может пройти мимо Эйфелевой башни без покалывания в сердце, не вспоминая, насколько необыкновенный вид открывается с вершины — выше, чем открытые посетителям зоны.

Проходя через университетский городок, Маринетт поймала себя на том, что бросает ностальгические взгляды на крыши Парижа, вспоминая времена, когда ей было достаточно секунды, чтобы взлететь в воздух. С душераздирающей четкостью она помнит ощущение ветра на лице при прыжках со здания на здание и о невосполнимом чувстве, что она делает для города нечто, что может только она.

В эти мгновения у Маринетт чешутся пальцы, и почти возникает ощущение йо-йо в руке. Она была Ледибаг, это выгравировано в ее плоти.

Но у нее больше нет могущества, больше нет необычайной скорости, больше нет силы.

Она лишь простой человек.

У нее слишком резко отобрали камень чудес и друзей, и она не успела попрощаться с жизнью героини. С того летнего дня, когда был побежден Бражник, она остается пленницей прошлого с безнадежно застывшим сознанием.

Ей не хватает возможности быть Ледибаг. Ей не хватает Тикки.

И Черного Кота…

Черный Кот — это больная тема.

Теперь, когда Маринетт снова позволяет себе думать о напарнике, она злится на него за уход. За то, что бросил ее, даже не потрудившись попрощаться. Она так и не поняла этого абсурдного поступка Черного Кота, и чувство, что ее предали, тем острее, что она всегда абсолютно верила в связь между ними. В течение дней, недель она колеблется между яростью и горем, проклиная напарника и одновременно горько сожалея о его отсутствии.

Если бы Черный Кот был рядом, Маринетт убеждена, ей было бы далеко не так тяжело пережить потерю своих сил. Это абсолютная уверенность. Они с Черным Котом вместе противостояли бы этому испытанию и блестяще вышли бы из него — как всегда.

Нет.

Как было всегда.

Раньше.

Со временем гнев смягчается, а потом исчезает. Маринетт снова становится меланхоличной. Изо дня в день она вспоминает все моменты, которые они с Черным Котом прошли вместе. О том, как она могла, не задавая вопросов, вверить свою жизнь в его руки, как он был ей ближе, чем кто-либо, а ведь она даже не знала его настоящего имени. Она вспоминает их разговоры, их шутки, их необыкновенное взаимопонимание. Иногда она даже ловит себя на каламбурах и грустно улыбается, представляя, какое лицо было бы у ее напарника, если бы он ее услышал.

Обычно сердце Маринетт кровоточит при воспоминании об Адриане. Теперь она не может увидеть светловолосого парня, чтобы не подумать о Черном Коте.

Она скучает по нему. Она так по нему скучает, что ей кажется, будто ее сердце взорвется. Никогда бы она не подумала, что возможно физически ощущать чье-то отсутствие. Она ищет его голос в гудении парижской толпы, рассеянно проводит пальцами по тыльной стороне ладони, пытаясь вернуть ощущение его губ, оставлявших там легкие поцелуи.

Она любит его.

Ей понадобилось всё это время, что понять, что она его любит.

Она любит взрывы его смеха, его нахальный вид, его притворное хвастовство и лукавый свет, сияющий в глубине глаз, когда его что-то забавляет. Она любит то, как он всегда уважал границы, которые она установила для него — порой вопреки тому, что чувствовал сам, — его храбрость и самоотверженность. Сейчас она скучает даже по его абсурдным каламбурам и театральным манерам — больше всего на свете.

Она любит Черного Кота, и его отсутствие убивает ее.

Через месяц Маринетт доходит до нервного срыва.

Она не может дальше так жить, это невозможно. С этим ощущением пустоты, которое понемногу пожирает ее. Она хочет снова быть Ледибаг. Прыгать по крышам Парижа, снова найти Черного Кота.

Чувствовать себя живой.

Вместо того, чтобы идти на занятия, она запрыгивает в первый же автобус, который может отвезти ее к Мастеру Фу. Ей давно следовало это сделать. Великий Хранитель бережно заботится о ее камне чудес, и Маринетт рассчитывает на свое умение убеждать, чтобы вернуть его. Она уже не тот испуганный подросток, какой была, когда получила драгоценное волшебное украшение, но полная решимости молодая женщина. С ней сережки Божьей Коровки будут в такой же безопасности, как и с ним, она уверена в этом. Она снова обретет Тикки.

Если ей повезет, Мастер Фу, возможно, согласится доверить ей и тайну личности Черного Кота.

И тогда она снова обретет и его тоже.

По мере того, как автобус приближается к месту назначения, сердце Маринетт сходит с ума, точно перепуганная птица в клетке. Скоро, словно поет оно, выражая все надежды Маринетт. Скоро она снова обретет свои силы, свою квами и своего напарника. Это необходимо.

И тем ужаснее разочарование Маринетт несколько минут спустя.

Мастер Фу исчез.

Уехал, не оставив адреса.

Маринетт хочется рухнуть на землю и завыть от отчаяния. Но сейчас не время. Воодушевленная страстью, граничащей с отчаянием, она бросается на поиски Великого Хранителя. День за днем она проводит расследование. Расспрашивает соседей, стучит в двери управлений и служб переезда. В отчаянии проводит одну за другой бессонные ночи в поисках малейших крупиц информации в интернете.

Но напрасно.

Не однажды она едва не начинает рыдать от бешенства. Едва не разбивает клавиатуру и монитор компьютера, чтобы выплеснуть свое разочарование. Как в двадцать первом веке возможно исчезнуть, не оставив ни одного следа?

Но Мастер Фу очевидно знает ответ.

Понемногу Маринетт смиряется. Для нее настало время отступить.

Больше никакого Великого Хранителя, больше никакого Черного Кота.

Больше никакой надежды.

Проходят дни и недели.

Маринетт открывает в себе новые актерские таланты. Будучи Ледибаг, она привыкла лгать, придумывая предлоги для своих отлучек. Теперь она превзошла всех в искусстве убеждать окружающих, будто у нее всё хорошо, в то время как всё внутри нее разбивается. Некоторое время спустя ей уже даже не надо задумываться. Надо просто смеяться, улыбаться, проживать безвкусную жизнь, в которой от нее оторвали часть ее.

Маринетт не чувствует себя самой собой. Она больше не является самой собой.

Однажды она случайно обнаруживает тарзанку — подарок от одноклассников на день рождения.

И это становится открытием.

На короткую восхитительную секунду она вновь обретает такие знакомые ощущения скорости и падения, волнение момента заставляет ее забыть о пустоте, подтачивающей ее существование.

С этого момента всё становится по-другому. Маринетт устремляется в сумасшедший бег вперед, гонясь за адреналином, как за наркотиком, и очертя голову кидаясь во все проекты, проходящие рядом с ней.

Что угодно, лишь бы заполнить жуткое небытие, которое грозит лишить ее рассудка.

Повинуясь порыву, Маринетт сдает на права и покупает мотоцикл ради удовольствия на полной скорости бороздить дороги Франции. Она записывается на курсы по парашютному спорту, занимается альпинизмом, пробует все маршруты восхождений, какие встречает, путешествуя далеко от Парижа. Она открывает у себя больную необходимость сильных ощущений, душевного волнения.

Часть ее умерла в дни, последовавшие за поражением Бражника.

Теперь она снова хочет чувствовать себя живой.

Наступает конец учебного года, а с ним возможность продолжить обучение в Лондоне.

Маринетт не колеблется ни секунды. В Париже она задыхается. Умирает на медленном огне. Ее преследуют призраки прошлого, топят ее в мрачных мыслях. Она больше не в состоянии думать о Черном Коте, у нее больше нет сил мечтать о Ледибаг.

Англия кажется ей глотком свежего воздуха, непредвиденной возможностью зализать раны подальше от этого города, где всё напоминает о том, кем она была раньше и кем больше не является.

— Значит, уезжаешь? Вот так, по первому порыву? — пораженно бросает ей Алья.

— Это не порыв, — возражает Маринетт со смехом, который ей самой кажется отчаянно фальшивым. — Лондон, ты отдаешь себе отчет? Это будет шикарно! Уверяю тебя, Алья, — заявляет она под сомневающимся взглядом подруги. — Я правда этого хочу.

Мне правда это нужно.

Лондон ослепителен.

Английская столица известна во всем мире тем, что оказывает значительное влияние на мир моды, и Маринетт переполнена восторгом. Город кишит музеями, известными дизайнерами и магазинами, набитыми невообразимыми чудесами.

Словно в некоем трансе Маринетт бросает адреналин экстремальных видов спорта, чтобы с бешеной страстью погрузиться во вселенную дизайна. Каждый день она встречается с необычными людьми, благодаря которым немного больше узнает об этой вселенной, очаровывающей ее, и они помогают ей еще немного расширить свои границы.

Страницы ее блокнота с набросками быстро заполняются новыми проектами, а маленькая лондонская однокомнатная квартира становится похожей на крошечную швейную мастерскую. Ее и без того богатое воображение вспыхивает, воспламеняется, почти не давая передышки своей хозяйке.

Не то чтобы ее это беспокоило — напротив.

Маринетт этого даже не осознает, но она теряется в лондонской жизни. Просто теряется.

Она постоянно бежит, бежит и снова бежит, будто умрет, если остановится.

Она больше не думает, забивает себе голову работой, чтобы не мечтать о Париже. Это стало почти наваждением. Всегда, всегда, всегда быть в движении, всегда возбуждать свое вдохновение. Маринетт живет в безумном ритме. Она гуляет, рисует, ходит на занятия, шьет, поглощает литры и литры кофе и начинает заново — снова и снова. Иногда она вскакивает на свой мотоцикл и проезжает сотни километров, чтобы посмотреть на море, яростно строчит в блокноте, а потом возвращается к себе и снова погружается в сумасшедшую жизнь.

Никогда она не была настолько креативной, и ее мозг того и гляди взорвется.

Но ей наплевать.

По ночам бессонница стала ее новой спутницей. Маринетт терпеть не может мгновения, когда одна в кровати ждет, чтобы усталость, наконец, соизволила ее поглотить. В течение этих редких моментов тишины и покоя воспоминания о прежней жизни неумолимо возвращаются мучить ее.

И она сжигает часы сна. Занимает, как может, свое постоянно кипящее сознание.

Ей необходимо всегда быть в движении.

Всегда бежать.

Проходят недели, месяцы, а Маринетт по-прежнему бежит. У нее теперь круги под глазами, которые косметика почти не скрывает, а щеки утратили округлость. Маринетт чувствует, что она на грани, но неважно. Остановиться, даже на минуту, на секунду значит начать размышлять.

Снова думать о Париже, о Черном Коте, обо всем, что она потеряла.

А это слишком тяжело.

И Маринетт тонет в лондонской жизни и бежит.

Снова и снова.

Возвращение в Париж следующим летом становится для нее электрошоком.

Обезумевшее «Маринетт», которое вырывается у ее матери при виде нее, болезненно звучит в ушах, а обеспокоенное выражение отца потрясает так сильно, как если бы он дал ей пощечину. Позже, когда Маринетт проходит мимо зеркала в своей детской комнате, собственное отражение окончательно заставляет ее осознать то, что до сих пор она отказывалась видеть.

Она похудела, это очевидно. У нее лихорадочный взгляд, она слишком бледна, а от чрезмерной бессонницы слегка дрожат пальцы.

Несколько часов и долгий разговор с родителями спустя вынесен безапелляционный вердикт. Том и Сабина не узнают свою дочь. Хуже того, они боятся за нее. От их осязаемой тревоги у Маринетт сжимается сердце, и она, наконец, понимает, что ей нужна помощь.

Она должна вернуться в Англию: лишь на короткое время заехать туда с родителями, чтобы забрать вещи. А потом она заново устраивается в Париже.

От лондонских блужданий Маринетт остается на память серьезное пристрастие к кофеину и татуировка в виде черного кота внизу спины.

Чернильный кот на ее коже — чудо изящества, пламенная дань тому, кто не дает покоя ее сердцу и кто, по ее мнению, лучше всего символизирует прошлую геройскую жизнь. Она никогда не жалела о татуировке, которую во внезапном порыве сделала однажды вечером, но у нее с ней отношения любви-ненависти.

Иногда, во время одного из чудесных мгновений, когда Маринетт забывает, что является лишь половиной себя, она замечает кота краем глаза. И тогда воспоминания врезаются в нее, будто удар кулаком в живот, оставляя ее задыхающуюся и оглушенную горем.

В другие мгновения Маринетт, наоборот, ищет его. Охваченная порывом ностальгии, она садится перед зеркалом, приподнимает футболку и влюбленно обводит татуировку кончиками пальцев, восстанавливая в памяти прошлое.

Проходят недели, и возвращение к нормальной жизни дается тяжело.

В Париже время течет медленно. Отчаянно медленно.

Маринетт думала, что обрела в Лондоне лазейку, и тем более тяжело возвращение к реальности. Окруженная Альей и родителями, которые обращаются с ней, точно она хрупкая вещица из стекла, Маринетт медленно заново встает на ноги. Она заставляет себя спать, пытается понемногу взять контроль над своими бешеными мыслями и заменить пристрастие к кофе полезными глотками воды или фруктового сока. Понемногу набирает потерянные килограммы и возвращает режим сна — конечно, по-прежнему немного беспорядочный, но всё же гораздо менее саморазрушительный, чем тот, что она установила для себя в Англии.

Спустя несколько месяцев Маринетт возобновляет учебу.

Она по-прежнему живет у родителей, которые решительно воспротивились ее переезду на собственную квартиру. Они слишком боятся, что она снова погрузится в прежние причуды, и безопасности ради предпочитают, чтобы она оставалась у них.

Маринетт не смущает этот избыток предосторожностей — напротив.

Она слишком много времени провела, думая, будто может справиться с ситуацией сама, потерпев полную неудачу, чтобы не признать, что в данный момент она очень даже может упасть снова. Возможно, позже она и уедет. Но не сейчас. Муки восстановления еще слишком свежи, чтобы она рисковала свести все усилия на нет.

Возобновление занятий проходит куда лучше, чем надеялась Маринетт. Вопреки границам, которые она отныне для себя установила, ее страсть и воображение остались нетронутыми, и она блестящая студентка. Родители внимательно наблюдают за ней, следя, чтобы их единственная дочь не утонула в работе, как прежде.

Алья в свою очередь всегда рядом с лучшей подругой, всегда готова ответить на телефонный звонок или, если необходимо, увести ее подышать воздухом.

Маринетт лучше, но ей предстоит пройти еще долгий путь.

Как только она оказывается предоставленной самой себе на слишком долгое время, ее мысли неизменно улетают к Черному Коту.

Она любит его.

Она его потеряла, но даже всё это время спустя, она по-прежнему его любит.

Маринетт пытается собрать осколки своего разбитого сердца и починить его, будто склеивая скотчем, забинтовывая, связывая веревкой. Что угодно, лишь бы создать иллюзию, что всё в порядке, в то время как всё грозит рухнуть. Но достаточно любой ерунды: светловолосого парня или фотографии Черного Кота, — чтобы трещины появились заново. И тогда сердце опять разваливается, и она должна начинать всё заново.

Однажды, в один из моментов, когда отсутствие Черного Кота давит так, что кажется, будто она больше не в состоянии дышать, Маринетт признается во всем Алье.

Она рассказывает о Ледибаг, о Черном Коте, о пустоте, которая уже слишком долго разъедает ее существование.

Она плачет так, как никогда не плакала, даже после отъезда Адриана или ухода Тикки.

К ее великому облегчению, Алья, хотя и явно потрясена, показывает себя необычайно понимающей. Она нисколько не сердится, а если даже сердится, отлично это скрывает, чтобы не огорчить подругу еще больше. Более того, Алья утешает ее, поддерживает, помогает подобрать слова, чтобы описать эмоциональные испытания, которые она слишком давно переживает.

В тот день Маринетт остается спать у Альи.

Они говорят часами, еще и еще. Никогда они столько не разговаривали — за все годы их дружбы. Они обсуждают, анализируют, формулируют бесчисленные гипотезы. И каждый раз, когда Алья чувствует, что Маринетт готова расплакаться, она спешит обнять подругу, обещая, что всегда будет рядом.

Несколько дней спустя Маринетт заходит в Ледиблог с аккаунта, который Алья создала специально для нее. Она оставляет там отчаянное послание для Черного Кота, бросая призыв в интернет, как бросают в море бутылку.

Она прекрасно отдает себе отчет, что вероятность получить ответ от напарника весьма невелика — особенно столько лет спустя. Но если у нее есть шанс, самый ничтожный шанс вновь обрести его, игра стоит свеч.

Всего пять минут спустя Маринетт получает десятки ответов. Журналисты, фанаты, любопытные, ложные Черные Коты. В последующие дни весь Париж говорит только о Ледиблоге и о сообщении, которое она там разместила. После нескольких лет молчания Ледибаг подала признаки жизни, и столица бурлит.

Но Маринетт перед экраном компьютера далеко не счастлива.

Бесполезные ответы и самозванцы следуют друг за другом, и она постепенно теряет всякую надежду когда-нибудь снова обрести Черного Кота.

— Бесполезно, Алья, — вздыхает она со слезами на глазах, и подруга, утешая, обнимает ее за плечи. — Он не ответит.

Проходят времена года, и ответы на отчаянное послание Маринетт становятся реже, а потом совсем прекращаются. С помощью Альи она пытается перевернуть страницу и исцелить очередную боль в сердце.

Подруги гуляют, иногда встречаются с некоторыми из бывших одноклассников. Чаще всего их маленькая группа состоит из них самих, Нино и — самое любопытное — Хлои.

Движимая искренним беспокойством об Адриане, Хлоя сблизилась с Нино за месяцы, прошедшие после отъезда их общего друга. Они постоянно обменивались теми крохами информации об Адриане, которые им удавалось собрать, и понемногу их отношения перешли в искреннюю и неожиданную дружбу.

Поначалу Маринетт было сложно привыкнуть к неуместному присутствию среди друзей бывшей соперницы.

Потом она понемногу научилась открывать грани Хлои, которые прежде были ей незнакомы. Она потихоньку осознает, что под поверхностным видом Хлоя скрывает бешеную привязанность к тем немногим, кто прикладывает усилия, чтобы терпеть ее. Хлоя явно дорожит Адрианом, и ее искреннее беспокойство трогает Маринетт.

Явно понимая, что ее новые друзья тоже озабочены судьбой Адриана, Хлоя без колебаний делится с маленькой группой крохами информации, которые ей удалось добыть. Она прилагает усилия, чтобы смягчить язвительные слова, и Маринетт со своей стороны пытается забыть легендарную враждебность, которую внушает ей соперница. Нино и Алья бдительно следят за ними, чтобы разрядить малейший возможный конфликт, и постепенно новый квартет обретает равновесие.

В итоге Маринетт, Нино, Алья и Хлоя образуют крепкую дружескую группу. Редко проходит две недели, чтобы они не собирались куда-нибудь вместе, и квартиры Альи и Хлои быстро становятся любимыми местами сбора, когда они хотят провести спокойный вечер.

Маринетт продолжает медленно перевязывать свои раны, пытаться забыть Черного Кота, Ледибаг и всю прошлую жизнь.

А потом однажды ее спокойное существование прерывает истеричный телефонный звонок от Альи.

— Маринетт, я только что узнала невероятную новость! — взбудоражено восклицает она. — Адриан вернулся в Париж!

Стоя у окна в своем гостиничном номере, Адриан позволяет взгляду скользить по спящему городу, расстилающемуся у его ног. Его глаза задерживаются на фарах проезжающих вдали машин, на темных облаках, которые он угадывает в ночном небе, на массивных очертаниях окрестных зданий.

Адриан машинально проводит пальцами по своей светлой шевелюре и вздыхает.

Два дня.

Он всего два дня в Париже после трех лет отсутствия.

Ему еще сложно найти равновесие, его раздирает между противоположными ощущениями: будто он уехал лишь вчера и будто его целую вечность не было в столице. Кажется, здесь ничего не изменилось. Здания, еда, улицы, которые он так хорошо знает, что мог бы нарисовать их по памяти… Всё осталось почти идентичным его воспоминаниям. Со своего места Адриан может даже различить вытянутый силуэт Эйфелевой башни, напоминающий, что он действительно вернулся домой.

Однако Адриан чувствует себя странно оторванным от реальности, будто он теперь иностранец в городе, в котором рос. Конечно, со временем это мучительное ощущение исчезнет. Но пока Адриан находится во власти периода неопределенности, который он охотно миновал бы.

В принципе могло быть гораздо хуже.

Адриан страшился этого мгновения с того времени, как принял решение вернуться в родной город. Вернуться в Париж — будто прыгнуть в пустоту с закрытыми глазами. Будто погрузиться в глубокую черную воду, не зная выплывешь или окончательно потонешь. Он боялся взорваться яростью, болью, снова погрузиться на дно океана отчаяния, который заставил его сбежать на противоположный берег Атлантического океана.

Он опасался сильных чувств.

Вместо этого он испытывает лишь меланхолию — слащавую, всепроникающую, которая оборачивается вокруг него, точно завитки тумана, и мягко отрезает от остального мира.

Где-то в номере звонит телефон.

Возможно, Нино, или Хлоя, или оба сразу.

Двое его друзей не перестают навещать Адриана с тех пор, как он ступил на землю Франции. Примерно раз в час они звонят ему, отправляют сообщение, пытаются узнать, всё ли у него в порядке. В другую эпоху Адриан, возможно, был бы позабавлен таким избытком внимания, но сейчас вынужден признать, что за последние годы дал друзьям немало поводов для беспокойства.

Адриан испускает еще один вздох, его взгляд гаснет по мере того, как возвращаются воспоминания о том мгновении, когда рухнула его жизнь. Тот роковой день выгравирован в его памяти раскаленным клеймом.

Он помнит всё.

Малейшие секунды, ничтожнейшие детали.

Абсолютно всё.

Словно в кошмарном сне он снова видит, как Бражник тяжело падает на землю после того, как герои нанесли ему последний удар. Он отчетливо помнит облегчение, радость и гордость, немедленно охватившее его при мысли, что они с Ледибаг, наконец, сумели завершить свою миссию.

И этот момент. Момент, когда всё изменилось.

Он видит сцену так же хорошо, как если бы события снова разворачивались перед его глазами.

Ледибаг приближается к Бражнику. Протягивает к нему дрожащую руку и срывает его камень чудес. А потом костюм врага Парижа исчезает в облаке пурпурных искр, открывая до ужаса знакомые черты Габриэля Агреста.

Его собственного отца.

Когда Адриан узнал личность Бражника, он испытал потрясение небывалой силы. Разрушительное.

С пугающей точностью он помнит ужас и непонимание, тут же завладевшие им. Впечатление, будто его сердце разрывается, то кошмарное ощущение, будто он задыхается, будто он бросился в океан ледяной воды. И как в том случае, если бы он тонул, его первой инстинктивной реакцией было бороться. Чтобы выплыть. Чтобы выжить.

Оставаться здесь, созерцая бесчувственное лицо отца, было всё равно что продолжать медленно погружаться на дно кошмара, в который он рухнул с невыразимой внезапностью.

И Адриан сбежал.

Вначале с места сражения.

Потом из Парижа и из Франции.

Решение было принято за два дня.

После последнего сражения Адриан провел бесконечные часы, запершись в одиночестве в своей комнате, наблюдая, как его жизнь непоправимо разлетается на кусочки.

Бражник. Его отец был Бражником.

Хотя он видел это собственными глазами, Адриану понадобилось время, чтобы признать реальность. Принять тот факт, что его заклятый враг был человеком, которого он до сих пор безгранично любил, что он отправил в тюрьму собственного отца.

Попутно пожертвовав семейным счастьем, к которому он так стремился.

После стольких лет защиты жителей Парижа вознаграждение герою было невероятно жестоким. Когда прошел первоначальный шок, Адриан взбунтовался против такой несправедливости. Он кричал от ярости, выплакал все слезы, опустошил кабинет отца в поисках хоть каких-то крох объяснения.

Потом, пьяный от усталости и горя, он снова рухнул в постель. Он часами лежал в отныне пустом особняке, пережевывая всё более мрачные мысли и слушая пронзительные трели беспрестанно звонившего телефона. Парализованный отчаянием, он старательно игнорировал просьбы журналистов, встревоженные звонки друзей, напрасные попытки утешения Плагга. Его мир разрушался у него на глазах, и никто не мог ничего тут сделать.

И скоро Адриан понял, что не сможет продержаться долго.

Надо было уехать. Уехать, как можно дальше. Удалиться от Парижа, от отца, от удушающего ада, которым становилась его повседневность.

Это стало вопросом выживания.

С разбитым сердцем Адриан вернул камень чудес Мастеру Фу и улетел за Атлантический океан. Там он сможет начать заново, забыть свое прошлое, свои надежды, своего отца.

Он сможет, наконец, свободно дышать.

Но возвращение к реальности в Соединенных Штатах было тяжелым. Напрасно Адриан сбежал за тысячи километров, мысли не оставляли его ни на секунду. Они без конца терзали его, населяя ночи кошмарами, топя дни в бурях мрачных эмоций. И сегодня Адриан болезненно помнит то ужасное ощущение, будто он пленник разбушевавшегося моря, будто он неумолимо погружает в него. Впечатление, что он не может дышать. Что он задыхается.

Что он тонет в собственном отчаянии — снова и снова.

Его отец — Бражник, и это открытие вырезало в его сердце зияющую дыру.

Проходили дни, а Адриан не переставал тонуть, всё глубже и глубже.

Тысячу раз он заново переживал мгновение, когда узнал правду об отце. И столько же раз это воспоминание лишь обостряло чувство предательства и покинутости, которые изнуряли его изо дня в день.

Реальность была слишком жестокой.

И однажды Адриан отрезал себя от мира. Перестал отвечать друзьям, знакомым, кому бы то ни было.

Изнуренный борьбой с мыслями, которые тянули его ко дну, он в итоге сорвался. Целыми днями он оставался взаперти в гостиничном номере, порой не утруждаясь открыть ставни, чтобы впустить солнечный свет.

В конце концов, к чему беспокоиться о внешнем мире, когда его вселенная рушится вокруг него?

Адриан размышлял об отце — снова и снова. О том, как этот человек, чьей любви он всегда искал, бесчисленное количество раз пытался его уничтожить. С болезненным упорством он вспоминал каждое сражение, каждое слово ненависти, произнесенное Бражником. И каждый случай, когда он едва не потерял жизнь на поле битвы.

Эти опасные погружения в воспоминания оставляли Адриана с чувством тошноты, оглушенным горем. Мысли об отце причиняли боль — такую боль, что казалось, будто ему вскрывают грудную клетку, чтобы вырвать сердце. Но каждый раз, когда он пытался зацепиться за что-то другое, отвлечься, мозг неумолимо возвращал его к жестокой реальности.

Он сын Бражника, и он десятки раз едва не умер от руки собственного отца.

Боль была такой, что Адриан думал, что сойдет от нее с ума. Иногда, просыпаясь утром, он на несколько блаженных секунд забывал, что он больше не в Париже и что потерял свою единственную семью. А потом воспоминания неумолимо затопляли его, раздавливая новыми волнами отчаяния.

Хотя Габриэль Агрест являлся источником бури, сотрясавшей Адриана, его мыслями владел не только он. Нередко сознание Адриана пыталось обратиться к Ледибаг. К его необыкновенной напарнице и любви всей его жизни.

И почти каждый раз с почти отчаянным упорством Адриан пытался отклонить свои мысли от нее. Слишком рано. Слишком трудно. Вспоминать напарницу было по меньшей мере столь же душераздирающе, как думать об отце, хотя и по совершенно иным причинам. В отличие от отца, Ледибаг никогда не предавала его доверия.

Нет.

Напротив, это он не выполнил свои обязательства по отношению к ней.

Адриан сожалеет о многом. О том, что не заметил порочного круга, по которому двигался его отец. О том, что отправил в тюрьму этого человека, который столько значил для него. О том, что и сегодня разрывается между ненавистью к тому, кто превратил его жизнь в ад, и любовью, которую он напрасно испытывал к нему столько лет.

Но если эти сожаления смягчились со временем, сожаление о том, что он бросил Ледибаг, остается таким же болезненным, как открытая рана.

В течение мрачных часов, проведенных взаперти в номере, Адриан ощущал, как чувство вины при воспоминании о напарнице буквально вгрызается в кости. Он упрекал себя в том, что оставил Ледибаг, не сказав ни слова. В том, что он сын их злейшего врага, и в том, что ему не хватило смелости признаться ей в этом. В том, что сбежал от нее, как от всех остальных, тогда как она должна была бы стать его спасительным кругом.

Он должен был увидеться с ней. Искать ее помощи, ее поддержки. Возможно, с ней всё было бы проще.

Но он испугался. Он устыдился.

Травмированный чувством предательства из-за злодеяний отца, Адриан не захотел, чтобы его Леди увидела его таким слабым. Он был потерян. В ужасе. Напуган. А хуже всего то, что в помрачении рассудка, в котором он с тех пор упрекает себя каждый день, он на мгновение усомнился в своем доверии к ней. Адриан уверен, если бы Ледибаг оттолкнула его из-за родства с Бражником, он никогда бы от такого не оправился.

Однако она никогда бы его не оттолкнула — это очевидно. Их дружба была слишком сильна.

Но Адриан не нашел сил остаться в Париже и предпочел лучше утонуть в своем горе, чем открыться Ледибаг.

Он бросил ее. Предал.

В каком-то смысле, он поступил не лучше своего отца.

Изо дня в день Адриан всё глубже влипает в отчаяние, которое стало его ежедневным спутником.

Сон стал пыткой. Размышления терзали его.

Даже сегодня Адриан не может сдержать дрожь ужаса, вспоминая об ощущении, что он неотвратимо идет ко дну, не зная, что делать, чтобы когда-нибудь выбраться на поверхность. Со временем чувство вины, ужас, горе скопились, давя громадным грузом ему на грудь. Душа его. Топя его. Порой он чувствовал себя таким тяжелым, что у него не было сил даже встать с кровати.

И он позволял утаскивать себя в глубины, пока не терял дыхание и разум.

Адриан не знает, сколько времени провел вот так в состоянии прострации в своей комнате, парализованный отчаянием, молясь, чтобы его страдания закончились.

Зато он отлично помнит сухой стук в дверь и удивление, которое буквально приковало его к месту, когда он увидел знакомые лица Нино и Хлои. Пожираемые беспокойством, его друзья в свою очередь пересекли Атлантический океан, чтобы увидеть его.

Поговорить с ним. Помочь ему.

Понять.

Как только Адриан открыл дверь, Нино с воплем облегчения бешено стиснул его в объятиях. В явном потрясении от встречи с другом детства после стольких тревожных дней молчания, Хлоя разрыдалась, едва увидев его, а потом схватила за воротник, чтобы встряхнуть изо всех сил, называя его законченным идиотом.

Преодолев это недолгое мгновение кризиса, Хлоя быстро вернула себе обычную манеру держаться. Она самовольно разместила Нино в одной из комнат номера, который занимал Адриан, тогда как сама сняла номер на том же этаже.

Потом друзья говорили.

Долго. Очень долго.

Вначале Адриан совершенно не хотел откровенничать. Конечно, он подозревал, что ему нужна помощь. Но часть его еще отказывалась принимать безоговорочную поддержку близких. Из стыда? Из гордости? Из страха разбередить раны, как порой открывают рану, чтобы потом лучше ее залечить? Он не знал, но он долго оставался на своих позициях, отвергая любую попытку поговорить об отце.

Это была его проблема, и только его.

Но благодаря свой настойчивости друзья понемногу сломили его сопротивление. Они настаивали — час за часом, день за днем, слишком беспокоясь об Адриане, чтобы, ничего не делая, оставить его в подобном состоянии. И в какой-то момент он сдался.

Он согласился поговорить об отце. О предательстве, об ужасе, о порочном круге, по которому он неумолимо двигался с того дня, как узнал личность Бражника.

И он с абсолютной точностью помнит тот момент, когда решил довериться еще больше.

В тот день друзья сидели на кровати Адриана, снова разговаривая о том моменте, когда двойная жизнь Габриэля Агреста вышла на свет.

— Не могу даже представить, как тяжело было услышать по телевизору, что твой отец — Бражник, — бросила тогда Хлоя после долгих часов бурного диалога. — Но знай, что мы…

— Я узнал об этом не из телевизора, — устало оборвал ее Адриан, прижав кулаки к глазам. — Я это видел. Лично. Я был там. Это я его задержал.

Адриан, наверное, всегда будет помнить шокированное выражение, появившееся на лице Хлои, когда эти слова сорвались с его губ, и недоверчивый взгляд, который бросил на него Нино. Посмотрев в окно, Адриан горько усмехнулся.

— Черный Кот, — выдохнул он. — Я был Черным Котом.

С этого момента в его сознании будто рухнула некая преграда.

Адриан безудержно говорил о Ледибаг, о Бражнике — своем отце. О том, как человек, чьего одобрения он добивался, на самом деле оказался тем, кто упорно пытался его уничтожить. О боли, которую он чувствовал от такого предательства. О том, как, слишком ошеломленный горем, чтобы остаться в Париже, он отказался от роли героя и от драгоценной напарницы.

И постепенно друзья в полной мере осознали, через какое испытание прошел Адриан.

В течение дней и недель Нино и Хлоя держали его на плаву. Вытягивая его, поддерживая каждый раз, когда он грозил снова пойти ко дну. Они слушали его часами, когда желание довериться было таким сильным — таким жизненно необходимым, — что слова безудержно слетали с губ Адриана. Когда боль становилась такой сильной, что он был лишь тенью себя, они изо всех сил сжимали его в объятиях, подбадривали его, обещая, что завтра будет лучше.

С ними Адриан попытался вернуть себе вкус к жизни.

Он выбрался из комнаты, изо всех сил старался войти в нормальный ритм жизни. Под натиском друзей он записался на курсы по физике, чтобы подготовиться к диплому инженера. Чтобы думать о будущем, а не позволять прошлому душить себя.

Он купил десятки книг и видеоигр, чтобы отвлекаться, когда мысли становятся слишком мрачными, слишком неконтролируемыми. Не с целью сбежать от реальности, но просто чтобы дать себе время упорядочить сознание, прежде чем взять ситуацию в свои руки.

И понемногу он начал снова вставать на ноги.

Когда Хлоя и Нино должны были, наконец, вернуться во Францию, они заставили Адриана пообещать не оставлять их без новостей о себе больше, чем на пару дней, и звонить им каждый раз, когда ему это будет нужно. Адриан без споров принял условия, невыразимо тронутый самоотверженностью, которую продемонстрировали его друзья, и благодарный больше, чем мог бы выразить. Потом, после душераздирающих прощаний он отпустил Хлою и Нино на родину.

В течение последующих месяцев Адриан познал новые трудные периоды. Приступы тревоги, подводившие его к самому краю, невыразимые кошмары, пожирающее чувство вины и еще большее ощущение одиночества. Каждый раз, верный своему обещанию, Адриан предупреждал друзей. И каждый раз ему удавалось вновь подняться после очередного испытания.

Со временем Адриану стало лучше.

Кошмары стали реже, ощущение, что он пленник на дне океана отчаяния смягчилось. Адриан начал медленно подниматься на поверхность, снова дышать. И однажды он понял, что скучает по Парижу. Сначала немного. Потом сильно. Его тоска по родине только возрастала, и вскоре он уже не мог отрицать ее очевидность.

Для него настало время вернуться домой.

И вот спустя месяцы, проведенные в подготовке возвращения, Адриан снова в родном городе.

По прибытии во Францию Адриан остановился в отеле Андре Буржуа. Он не осмелился вернуться к себе. Еще нет. Некоторые раны исцеляются дольше других, и ему, конечно, понадобится время, чтобы найти силы переступить порог фамильного особняка.

Но он в Париже, и уже это — нечаемый успех.

Проходят дни, и Адриан заново открывает для себя дорогую столицу. Он встает на заре и долгими часами бродит по улицам Парижа. Иногда он ограничивается прогулкой по кварталу. В другие дни решает разнообразить прогулки посещением музея или посмотреть один из многочисленных памятников, украшающих город.

Время от времени Хлоя и Нино сопровождают его в скитаниях.

Но большей частью Адриан предпочитает быть один. Наедине со своими мыслями, которым он позволяет бродить как угодно. Освобожденные таким образом от всякого ограничения, они плавают, отстаиваются, сами по себе встают на место во время его длительных походов. Отстранившись от этих водянистых движений, Адриан позволяет своему мозгу мягко реорганизоваться, охотно уступая ему задачу приучить себя к новому окружению.

Лучше не торопиться.

Адриан хочет сделать всё не спеша. Постепенно заново привыкнуть к парижской жизни, спокойно вновь обрести равновесие. Он уже достаточно дорого заплатил за попытку поспешного бегства, чтобы не знать теперь, что искусственное ускорение событий порой приносит больше вреда, чем пользы.

К несчастью для него, размеренный быт вскоре нарушается нескромностью, без которой он прекрасно обошелся бы. Он надеялся, что его возвращение в Париж останется незамеченным, что он растворится в толпе, как безымянная тень. Увы, его лицо многие годы украшало все стены столицы, а его отец — в сердце самого большого скандала из всех, что знал Париж в течение десятилетий.

Его узнают. К нему подходят. Его расспрашивают.

И вскоре уже весь город знает, что Адриан Агрест вернулся.

Журналисты толпятся у дверей гостиницы, в которой он нашел убежище, прося сделать фото, взять интервью — что угодно, что позволило бы подпитать последний слух. Пересекаясь с ними, Адриан вежлив, но тверд. Как бы они ни умоляли, он ничего не скажет об отце или о том, что происходило с ним самим с тех пор, как мир узнал о темной стороне знаменитого дизайнера.

Не то чтобы ему в любом случае было что сказать о Габриэле Агресте.

Он не видел своего отца с тех пор, как была раскрыта его двойная личность, и он совсем не стремится приближать возможную встречу. Вероятно, однажды он найдет в себе силы встретиться с ним лицом к лицу и высказать всё, что у него на сердце. Но этот момент еще далеко. Сейчас всё, чего желает Адриан — постепенно вернуть течение своей жизни вдали от удушающей тени отца.

С течением дней терпение журналистов иссякает. Адриан уклоняется от любых вопросов, а его спокойная повседневная жизнь не дает материала для статей. После первых двух-трех недель смятения Париж в итоге теряет интерес к бывшей модели, который целыми днями мирно бродит по городу. Репортажи о нем становятся реже, а потом прекращаются, нежеланные посетители исчезают, и Адриан, наконец, обретает покой, к которому так стремится.

Он продолжает бесцельно слоняться по улицам Парижа, и понемногу Нино и Хлоя начинают предлагать разнообразить его одинокие прогулки несколькими встречами с друзьями. Они ведут его пообедать вместе, приглашают выпить кофе.

И однажды вечером в жизни Адриана появляются еще две знакомые фигуры.

Толкнув дверь ресторана, в котором назначена встреча с друзьями, он видит радостно болтающую с Нино Алью. А напротив нее, рядом с Хлоей сидит еще один человек, которого он немедленно узнает.

Маринетт.

На короткое мгновение Адриан застывает. Он всегда был сильно привязан к бывшей однокласснице, но у нее черные волосы и голубые глаза.

А он теперь не может увидеть девушку с черными волосами и голубыми глазами, чтобы не подумать о Ледибаг.

За одно мгновение воспоминания о его Леди ударяют с такой силой, что у Адриана прерывается дыхание. Он нащупывает дверной косяк, вцепляется в него, как в спасательный круг. Просто время, чтобы прийти в себя, снова начать дышать.

Это не первый раз, когда воспоминания вот так парализуют его. Время от времени голос, смех, немного слишком волнующее сходство жестоко пробуждают память, вызывая состояние шока. И Адриан застывает от боли, задыхается от сожалений.

Ему не хватает Ледибаг.

Ее отсутствие преследует его — каждый день, каждую секунду.

Время нисколько не смягчило боль, как не смягчило и угрызения совести, которые грозят задушить его каждый раз, когда он думает о ней. Адриан так и не простил себя за то, что сбежал, даже не попрощавшись. Не сказав нескольких слов, не дав ни малейшего шанса понять его порыв.

Не дав ей возможности остаться в его жизни.

Он предал ее доверие. Он оттолкнул ее, тогда как любит ее больше всего на свете.

И теперь он продолжает жестоко расплачиваться за свою ошибку.

Адриан с абсолютной убежденностью знает, что вечно будет жалеть о том, как резко положил конец своей героической карьере. В хаосе, который последовал за раскрытием двойной личности его отца, первым порывом было бежать. Вырвать всё, что связывало его с этим человеком, как резко срывают повязку с раны.

Уехать далеко, далеко, очень далеко от реальности, которая грозила уничтожить его.

Ему это было необходимо.

Это было больше, чем желанием. Это было жизненной необходимостью.

Но ему сильно не хватало ясности мышления, и Адриан до сих пор расплачивается за последствия. Он слишком поспешил. Ни на мгновение не задумался о последствиях своего жеста. В отчаянной спешке повернуться спиной к прежней жизни и сбежать, чтобы попытаться залечить раны, он сознательно отбросил Ледибаг. Его Леди исчезла из его жизни по его вине, и с тех пор он не перестает казнить себя за это.

Он любит ее.

Даже спустя все эти годы он по-прежнему ее любит. Надо полагать, некоторые вещи в этом мире неизменны. Небо голубое, земля круглая, а Адриан навеки безнадежно влюблен в Ледибаг.

Сожаления преследуют его. Если бы он мог всё переделать, никогда не покинул бы свою напарницу, не дав себе хотя бы малейшего шанса узнать, кто прячется за маской. Он спросил бы ее имя. Номер телефона, адрес электронной почты, просто адрес. Хоть какой-нибудь признак, который позволил бы ему найти девушку, для которой по-прежнему бьется его сердце.

Он любит ее.

Но время ушло. Недели, месяцы, годы. Где бы она ни была, его Леди, конечно же, перевернула страницу. Перестроила свою жизнь — без него. И пусть Адриан знает, что он один в ответе за эту ситуацию, она разбивает ему сердце.

Он хочет вновь найти ее, вновь увидеть. Снова услышать ее смех, восхищаться сияющей улыбкой на ее лице, посмотреть в глаза цвета летнего неба, веселиться вместе с ней из-за ее вечной неуклюжести, которая никогда не мешала ей быть самой необыкновенной девушкой, что он когда-либо знал.

Он любит ее, любит ее, любит ее.

Но потерял ее по собственной вине.

И он так и не простил себя за это.

Адриана внезапно вырывает из мыслей, когда Нино радостно окликает его. Адриан подпрыгивает, машинально улыбается, и проходит в зал.

Его встреча с Альей и Маринетт теплая, хотя и окрашена легким смущением. Едва увидев его, Алья вскакивает со стула, чтобы активно замахать, приглашая присоединиться. Весь ресторан смотрит на нее, но ей, похоже, всё равно. Адриан не может сдержать позабавленной улыбки перед этим бурным приемом. Со времен лицея она явно нисколько не изменилась. Экспансивная, решительная, восторженная. Ее хорошее настроение заразительно, и даже Хлоя не может сдержать смешок перед таким возбуждением.

Более сдержанная, чем ее лучшая подруга, Маринетт застенчиво улыбается Адриану. Ее волосы немного короче, чем он помнит, и она перестала завязывать привычные ему хвостики, позволив волосам свободно струиться. Она кажется нервничающей. Слишком нервничающей для простой встречи. Пальцы стиснуты вокруг стакана, который она держит в руках, и Адриану кажется, что, увидев его, она слегка побледнела.

Но, возможно, воображение играет с ним шутки.

Он сам страшно нервничает. Снова увидеть бывших одноклассников значит восстановить связь с прошлой жизнью. Снова ступить в мир, от которого он так давно сбежал. Глухая тревога заставляет быстрее колотиться сердце, и нервы кажутся крайне чувствительными.

Возможно, он просто проецирует на Маринетт собственную неловкость.

Даже наверняка.

Приближаясь к столу, за которым ждали друзья, Адриан мгновение колеблется. Его отъезд был таким внезапным, молчание таким долгим, что он не знает, как вести себя с девушками. Беспечно приветствовать их? Извиниться за внезапное исчезновение? Он не знает. Но Алья быстро улаживает проблему, бросившись в его объятия, чтобы стиснуть изо всех сил.

— Адриан! — восклицает она с радостным смехом. — Я так рада тебя видеть!

Успокоенный сердечным отношением подруги, он охотно обнимает ее в ответ. На крошечную долю секунды у него возникает ощущение, будто он никогда не уезжал из Парижа.

— Я тоже, — заверяет он с широкой улыбкой. — Сколько лет, сколько зим.

Когда Алья отстраняется, встает Маринетт. Нервно улыбаясь, она смотрит в глаза Адриану. И в то же мгновение у него необъяснимо защемило сердце.

У нее всегда были настолько голубые глаза?

Под испытующим взглядом Адриана щеки Маринетт нежно краснеют, составляя поразительный контраст с молочной кожей. Она приближается к нему, встает на носочки и легонько целует в щеку.

— Я тоже счастлива тебя видеть, — робко выдыхает она.

— И я тебя, — мягко отвечает Адриан, кивая и машинально подняв руку, чтобы коснуться пальцами места, где губы Маринетт ласкали его кожу. — И я тебя…

Нино и Хлоя в свою очередь приветствуют его, а потом приглашают садиться с ними.

Проходят минуты, и Адриан проводит великолепный вечер в компании своих друзей. Он приятно удивлен тем, что ему удается общаться с бывшими одноклассниками так, что его сознание не омрачается воспоминаниями о жизни в ту эпоху.

Его отцом. Ледибаг.

Конечно, он не может не думать о них время от времени. Иногда какое-то слово, какая-то история напоминают ему о болезненных ошибках и не менее душераздирающем предательстве отца. Но мгновение спустя разговор радостно возобновляется, удаляясь от самых мрачных воспоминаний.

Выздоровление будет долгим, Адриан это знает.

Но он на правильном пути.

Он не столько тонет в прошлом, сколько в настоящем наслаждается мгновением, которое разделяет с друзьям. Он ловит себя на том, что смеется, забывает о своей неотвязной меланхолии, радостно болтая с близкими людьми. Присутствие Нино и Хлои успокаивает его, а Альи и Маринетт приносит желанное дуновение свежести.

Когда Адриан расспрашивает Алью об ее учебе, та отвечает с обычной страстью. Со сверкающим радостью взглядом она описывает курсы журналистики и стажировки со множеством деталей, бросается в воодушевленные объяснения, которые слышат даже их соседи. Она явно столь же хорошая рассказчица, как и писательница, и ее аудитория внимает ей, затаив дыхание, когда она делится историями, одна увлекательней другой.

По ходу разговора Маринетт рассеянно упоминает Лондон. Адриан пользуется случаем, чтобы рассказать о собственном пребывании по ту сторону Атлантики, и мгновение спустя они пускаются в пылкие сравнения этих стран и их родины. Атмосфера, еда, обычаи, которые удивили их по приезде заграницу и к которым они в итоге привыкли — они говорят обо всем.

Под позабавленными взглядами друзей они дискутируют с непринужденностью старых приятелей, спорят о том, в какой из двух стран самая поразительная кулинария, самый невероятный акцент. Вскоре Нино, Алья и Хлоя тоже присоединяются к их дружескому спору, каждый добавляя собственную историю о пребывании заграницей.

Адриан в абсолютном восхищении.

Уже давно, очень давно он так хорошо не проводил время. В этом ресторане с теплой атмосферой, где хрустальные звуки столовых приборов смешиваются с бормотанием от соседних столиков, он вновь открывает для себя простое удовольствие от обеда с друзьями. Их общество согревает ему сердце, напоминает, что он не один в этом мире, в котором однажды всё потерял.

После стольких лет блужданий он снова в Париже. Болтает. Шутит. Смеется.

Он почти забыл, каково это.

Адриан позволяет себе на один вечер забыть прошлое, глубоко погрести свои воспоминания. Меланхолия скоро снова начнет преследовать его, он знает. За последние годы она стала его молчаливой спутницей, его верной тенью. Чтобы она исчезла, понадобится больше, чем один приятный вечер. Но Адриан чувствует, как она отступает перед каждым из таких чудесных мгновений, в которые он снова живет. Слабеет. Стирается, словно эфемерные следы на песке.

И однажды, надеется он, она уйдет окончательно.

Друзья рядом с ним, видимо, столь же чудесно проводят время. Возможно, потому что они с облегчением замечают, что он наслаждается каждым мгновением этого вечера. Возможно, потому что они просто счастливы снова собраться вместе.

Неважно. Они выглядят счастливыми, а в глазах Адриана — это главное. Они так много сделали для него, что он может желать им лишь лучшего.

Нино рядом с ним хохочет во всё горло — снова и снова. Позабавленный, Адриан рассеяно улыбается. Его друг всегда обладал веселым характером, но два стакана вина и хорошее здоровье привели его в состояние эйфории. Он оживляет разговор, переходя от одной темы к другой с такой ловкостью, как если бы жонглировал любимыми музыкальными композициями.

Маринетт улыбается замечаниям Нино, в то время как Алья так часто хлопает его по плечу, что Адриан ни на минуту не сомневается: друг заработает неслабый синяк. Хлоя изо всех сил старается выглядеть серьезной, но изогнутые уголки губ выдают ее веселье.

За окном темнеет, а пятеро молодых людей разговаривают, разговаривают и разговаривают.

Иногда взгляд Маринетт становится мечтательным. Она обращает на Адриана свои огромные голубые глаза, и на ее лице появляется загадочное выражение. И вдруг она подпрыгивает, вскрикивает и живо подносит ладонь к ноге, бросая на Алью испуганный взгляд. Между ними словно начинается безмолвный разговор. Обеспокоенный взгляд Альи. Почти неуловимое пожатие плечами Маринетт.

Потом как ни в чем ни бывало Алья снова пускается в дискуссию, и вечер возобновляется.

В течение недель Хлоя и Нино всё более регулярно включают Алью и Маринетт в небольшие вылазки, которые предпринимают, чтобы вырвать Адриана из одиночества. Он не имеет ничего против этой инициативы, наоборот. Хотя он, в отличие от Нино, никогда не был близок с одноклассницами, от этого не меньше ценит их общество.

Встречи приносят в его жизнь ощущение желанной нормальности, и понемногу Адриан снова начинает чувствовать себя в Париже дома.

Постепенно приближается лето, а вместе с ним дата победы над Бражником.

Париж украшается в честь Черного Кота и Ледибаг в их цвета, и звонки Хлои и Нино становятся всё более частыми. Они беспокоятся об Адриане, и не без оснований. Ему всегда было тяжело пережить эту часть года, и они боятся, что его моральное состояние снова ухудшится.

Чтобы развеять друга, Нино самолично решает организовать вечеринку встречи бывших одноклассников.

Всех их бывших одноклассников.

— Уверяю тебя, Адриан, будет шикарно! — воодушевленно заявляет Нино. — Все придут, и Алья согласилась, чтобы использовали ее квартиру.

С позабавленной улыбкой на губах Адриан слушает, как лучший друг с заразительной страстью расписывает планы.

— Мне уже удалось связаться с Кимом, Аликс и Максом, и они более чем согласны прийти! — продолжает он, гордо потрясая перед Адрианом своим телефоном. — Я еще жду ответа Милен и Ивана, но думаю, он будет положительным. То же самое касается Розы и Джулеки. Натаниэль пока не уверен, что сможет прийти, но собирается сделать всё, чтобы освободиться, а Сабрина только что сообщила мне, что с ней порядок. Конечно, Хлоя и Маринетт будут, — наконец, заключил он. — А, и, как ты понимаешь, Алья тоже.

— Да уж, было бы обидно, если бы она не смогла воспользоваться вечеринкой в ее же собственной квартире, — хохочет Адриан.

— Серьезно, чувак, я даже не мечтаю пытаться организовать такую вечеринку без нее, — в свою очередь смеется Нино. — Я слишком дорожу своей жизнью!

Адриан энергично кивает в знак согласия. Алья — потрясающая девушка, он нисколько в этом не сомневается. Но он тоже не осмелился бы злить ее.

— Значит, ты согласен? — Нино бросает на друга вопросительный взгляд и, когда Адриан подтверждает, восклицает: — Окей, отлично. Предоставь это мне — я всем займусь.

Нино великолепный диджей, но не только.

Природная приветливость и воодушевление, которые он умеет продемонстрировать, быстро открыли ему новые двери. Когда-то простой исполнитель, теперь он порой берет на себя функции организатора, и организация вечеринок отныне — составная часть его повседневной жизни.

Адриан это точно знает.

Вопреки всему, эффективность, которую демонстрирует его лучший друг, приводит его в растерянность.

Всего за несколько часов Нино удается добиться окончательных ответов от всех приглашенных. Найти повара по бросовой цене. Предупредить соседей Альи, чтобы извиниться за предстоящее беспокойство. Определить, какая аппаратура лучше всего подходит к акустике квартиры. Договориться с магазином по соседству о льготном тарифе на закупку множества напитков. Одновременно подготавливая идеальный плейлист на весь вечер.

И вот три дня спустя Адриан находится в квартире Альи, окруженный бывшими одноклассниками.

На Париж спускается ночь, и праздник в квартире Альи в полном разгаре.

Адриан чудесно проводит время. Действительно, действительно чудесно. А главное, он испытывает безграничное облегчение. Поскольку вопреки радости встречи со старыми приятелями, он опасался этого вечера. Боясь почувствовать себя за бортом после стольких лет, проведенных отрезанным от мира, который когда-то был его. Опасаясь, что встреча с теми, с кем он общался в эпоху предательства отца, пробудит слишком болезненные воспоминания.

Когда-то, несомненно, так и случилось бы.

Он был бы парализован горем, измучен чувством вины и снова исчез бы, чтобы дать своим ранам время затянуться.

Но с тех пор Адриан проделал немалый путь.

Устав наблюдать собственное умирание на медленном огне, он снова взял контроль над своей жизнью, и наконец, пожинает плоды тяжелых трудов. Конечно, понадобится еще время, чтобы его рана окончательно зажила, но путь, который он прошел, уже невероятен. Отчаяние уступило место тихой меланхолии, желание уехать превратилось в необходимость вновь установить связь с реальностью, от которой он слишком долго убегал.

И страдание, пригвождавшее его к месту, смягчилось, позволяя понемногу появиться чудесной жажде жить в настоящий момент.

Со стаканом в руке Адриан теперь прогуливается по гостиной.

Он видит, как из кухни появляется Маринетт, неся блюдо, нагруженное едой. Она направляется к столу, уже заставленному бутылками и съестными припасами, встречает взгляд Адриана, улыбается ему.

И спотыкается.

— Осторожно! — встревоженно восклицает Адриан.

Он бросается к подруге, которая опасно шатается, но ценой поразительного кульбита в последнюю секунду Маринетт удается восстановить равновесие.

— Фух… это было близко! — слегка задыхаясь, со смешком восклицает она.

— Я видел, — улыбается в ответ Адриан и с законным беспокойством добавляет: — Всё хорошо?

Еще в лицее Маринетт была известна своей неуклюжестью, и со временем явно ничего не изменилось.

Даже не задумываясь, он жестом поддержки кладет ладонь ей на плечо. Маринетт почти незаметно вздрагивает, краснеет, а потом качает головой с легкой улыбкой.

— Прекрасно, спасибо, — уверенно отвечает она. — Не беспокойся за меня.

Он наблюдает, как она бесцеремонно сдвигает полдюжины бутылок, ставит поднос и выпрямляется, гордо уперев руки в бедра.

— Вот так! — торжествующе восклицает Маринетт и продолжает она, вытянув руку в сторону соседней двери: — М-мне… Мне жаль, я должна вернуться. Алья там одна у плиты, а ты знаешь, какой бывает Алья, когда готовит…

Она не заканчивает фразу, и сокрушенная гримаса на мгновение искажает ее черты. Адриан искренне смеется. Кулинарные катастрофы их подруги знамениты.

Даже легендарны.

— Ни слова больше! — фыркает он. — Ты полностью оправдана! Я не стремлюсь есть кусочки угля!

Он приветствует Маринетт заговорщицким подмигиванием, хватает одно из печений, которые она только что принесла и возобновляет свою прогулку.

Когда он проходит по гостиной, его взгляд падает на Нино, занятого регулировкой звука строптивых колонок. И на его губах появляется нежная улыбка. Нино живет практически только ради музыки, и нельзя не признать, что он душой и телом посвящает себя тому, чтобы лучшим образом оживить вечернику. Музыкальная атмосфера идеальна, и Адриан машинально отбивает пальцами ритм, наугад направляясь к маленьким группкам, на которые разбились его друзья.

Поболтав минутку с Милен и Иваном, он приближается к занятым серьезным разговором Аликс и Хлое.

— Неважно, ты видела размер этой квартиры? — с завистливым вздохом восклицает Аликс, приветствуя Адриана коротким жестом. — Кухня, гостиная, спальня и кабинет! Как подумаю, что моя квартирка целиком меньше одной этой комнаты! — заключает она, резко обводя окружающее широким жестом.

Адриан едва успевает увернуться от ее быстрого движения, которое едва не выбило стакан из его руки, в то время как на лице Хлои появляется легкая улыбка.

— Семейная привилегия, — возражает она, рассеянно проводя пальцами по своим светлым кудрям. — Квартира принадлежит ее бабушке, поэтому она почти ничего за нее не платит.

— Да уж, в семейных привилегиях ты разбираешься, — насмешливо замечает Аликс.

Адриан не может сдержать смеха при виде появившегося на лице Хлои надутого выражения. Она фыркает с притворным негодованием, одним глотком осушает свой бокал и как ни в чем не бывало продолжает разговор.

Адриан наблюдает за ней с позабавленной улыбкой.

В другие времена Хлоя взорвалась бы от ярости, вопила бы от гнева, а потом покинула бы комнату, угрожая пожаловаться отцу. Но теперь, хотя и по-прежнему скорая на язвительные замечания, она заметно смягчилась. Адриан рассеянно спрашивает себя, не сыграло ли здесь роль общение с Нино, Альей и Маринетт. Нино — воплощенная преданность, Алья никогда не отступает перед малейшей несправедливостью, а Маринетт со своим легендарным оптимизмом — настоящий солнечный луч.

Что может быть лучше, чтобы растопить ледяное сердце Хлои?

Вдруг мощный удар между лопатками едва не заставил Адриана рухнуть на землю. Он спотыкается, пошатывается, с усилием хватается за Аликс, которая претерпевает ту же участь. Пока она изрыгает залп ругательств, Адриан оборачивается, чтобы обнаружить потешающегося Кима.

— Эй, вы трое! — радостно бросает он, в то время как Аликс пронзает его взглядом. — Соревнование по выпивке, что скажете? Сабрина участвует! — и он через плечо указывает на их подругу.

Адриан, скривившись, потирает спину. Он претерпевал куда худшее в качестве Черного Кота, но охотно обошелся бы без глухой боли, которая теперь пульсирует в позвоночнике. Завтра на его коже появится гигантский синяк в форме ладони.

Не слишком злопамятная Аликс едва не разрывает барабанные перепонки друзей воодушевленным воплем:

— Я В ДЕЛЕ!

Под вопросительным взглядом, который бросает на него Ким, Адриан вежливо отклоняет приглашение, а потом отходит. Хлоя в свою очередь делает то же самое.

В течение последующих часов Адриан переходит от одной группы к другой, болтает, осторожно восстанавливает отношения со старыми друзьями.

Он не в состоянии выразить, насколько счастлив снова всех их видеть.

Вопреки известности и богатой семье, у Адриана всегда были простые желания. Ходить в школу. Завести друзей. Гулять в их компании, часами разговаривать с ними. Смеяться, веселиться. Жить.

Отец запрещал ему эти мгновения обыкновенного счастья долгие годы, которые Адриан провел запертым в особняке, словно в золотой клетке. И когда он решил, что добился, наконец, того, к чему так стремился, драгоценные мгновения были жестоко отняты у него, разрушены взрывным открытием, разбившим его жизнь на осколки.

Но теперь Адриан вновь открывает удовольствие вечера среди близких, наслаждаясь каждой минутой, которую он проводит рядом с ними.

И ему от этого безумно хорошо.

Адриан чувствует себя в этой квартире словно в коконе, окруженный самыми верными друзьями. Людьми, которые не судят его, не преследуют нескромными вопросами, нисколько не упрекают за отсутствие. Он смеется, дискутирует, лукаво утаскивает печенье у Нино, шутит с Альей, обсуждает видеоигры с Максом.

В течение этих благословенных мгновений у него возникает иллюзия, будто он тот беззаботный молодой человек, которым всегда мечтал быть.

У него вдруг возникает впечатление, что его жизнь снова стала невероятно, чудесно, потрясающе нормальной.

Адриан не знает, договорились ли друзья избегать чувствительную тему его отца, но ни один не делает и намека. Его расспрашивают об учебе, о планах на будущее, о жизни в Штатах. В ответ Адриан делает всё, чтобы наверстать упущенное время.

В свою очередь он расспрашивает друзей, обсуждает, что с ними произошло с тех пор, как он их покинул.

Порядком захмелевшая из-за соревнования по выпивке, которое весело продолжают Ким и Аликс, Сабрина радостно отвечает на вопросы Адриана. Алкоголь делает ее настолько же разговорчивой, насколько неустойчивой, и она отчаянно цепляется за плечо Макса в попытке избежать жестокого столкновения с землей. Опасно покачиваясь на высоких каблуках, она сообщает Адриану, что начала учиться в бизнес-школе, не очень-то представляя, что будет делать потом. Зато она неустанно расточает хвалы блестящим курсам информатики, которые посещает Макс, одновременно во всеуслышание нахваливая его необыкновенное чувство равновесия.

В какой-то момент разговора к ним присоединяется Маринетт.

Когда Сабрина расспрашивает ее об учебе, она колеблется. Явно не в своей тарелке, она переминается с ноги на ногу, подносит к губам бокал, словно, чтобы дать себе время сформулировать ответ. И на кратчайшую долю секунды ее взгляд останавливается на Адриане. Он мог бы подумать, что ему привиделась мимолетная голубая вспышка, если бы именно в этот момент не смотрел на подругу.

И внезапно его поражает очевидность.

Дизайн — чувствительная тема для Адриана. Она напоминает ему о юности. Об отце.

И Маринетт это прекрасно поняла. Впервые Адриан осознает, что с момента их встречи она ни разу не заговаривала о моде.

Тогда с ободряющей улыбкой на губах он сам заводит разговор. Расспрашивает Маринетт о планах, об учебе, о будущей карьере. Долгие минуты он говорит с ней о дизайне, восхищаясь страстью, которую она проявляет, когда касаются ее любимой темы. Ее глаза начинают сиять, руки приходят в движение, словно ее тело слишком мало, чтобы вместить всю любовь, что она испытывает к этому искусству.

Немного позже Адриан отходит от нее, чтобы присоединиться к другим друзьям.

Чтобы снова наверстать упущенное время.

Он с удивлением узнает, что Джулека обратилась к фотографии и ее работы соседствуют в местных галереях с картинами Натаниэля.

— Ерунда, — краснея, заявляет Натаниэль, когда Адриан поздравляет его с успехом. — Выставки, предназначенные для студентов, так что это вовсе не значит, что нас выставляют в настоящих галереях.

Роза рядом с ним горячо протестует, во всеуслышание заявляя, что оба ее друга великие художники и заслуживают оказанного их творениям уважения.

Адриан с восхищенной улыбкой слушает ее возражения.

Решительно, эта вечеринка — великолепная идея. Он с искренней радостью открывает для себя планы на будущее, освежающие обсуждения, заговорщицкие замечания. Разговоры отвлекают его от мрачных мыслей, заставляют на мгновение забыть об отце и о Ледибаг.

Пролетают часы, и по мере приближения зари атмосфера становится более приглушенной. Более задушевной.

Пустые бокалы усеивают стол в полнейшем беспорядке, выбранная Нино зажигательная музыка уступает место тихому звуковому сопровождению. Взрывы смеха становятся реже, скромнее, лишь изредка разрывая приглушенное бормотание разговоров.

Иван и Милен ушли немного раньше. Иван работает кухонным служащим у матери Альи, и его рабочие часы требуют строгого образа жизни. В одном углу комнаты Маринетт болтает с Альей, тихонько потягивая из бокала. Хлоя и Нино спокойно разговаривают с Натаниэлем, Розой и Джулекой, в то время как мертвецки пьяные Аликс и Ким покоятся на диване. Где-то в полутьме целуются Сабрина и Макс — слишком занятые, чтобы замечать что-либо еще.

Ощущая внезапную необходимость уединения, Адриан направляется к одному из окон. Он наклоняется к стеклу, пока лоб не встречает желанную прохладу, и тихо любуется спящим городом.

Вопреки позднему — или скорее утреннему — часу, он замечает, как по улицам лениво бредут прохожие, освещенные теплыми огнями столицы. Вдалеке ночное небо окрашивается великолепными оттенками пурпура, предвестниками нового дня.

Адриан позволяет взгляду скользить по окрестностям, прежде чем решается сосредоточить внимание на здании напротив.

А точнее на том, что прикреплено к нему.

Квартира Альи идеально расположена, но напротив нее находится гигантский транспарант с изображением героев Парижа. Лазурный взгляд Ледибаг пронзает Адриана. Потрясает до глубины души.

Это всего лишь картинка, бледное отражение полной жизни девушки, которая была его напарницей.

И однако его сердце бешено колотится в груди, так же сильно, как в первый день. Он любит ее. Любит ее, любит ее, и вероятно никогда не перестанет любить.

Адриан испускает легкий вздох и еще немного больше теряется в созерцании картинки напротив. Он старательно избегает смотреть на портрет того, кем был прежде, но пожирает глазами портрет напарницы. Любуется ее ослепительной улыбкой, крошечными веснушками, усеивающими кончик ее носа, нежной тенью, которую бросают ее волосы на одну сторону лица.

Из размышлений его неожиданно вырывают легкие шаги.

— Эй, чувак, — зовет Нино, появляясь сбоку. — Порядок?

Отрываясь от созерцания Ледибаг, Адриан поворачивается к Нино. У лучшего друга непринужденная улыбка, но серьезный тон показывает, что его вопрос вовсе не поверхностный.

— Порядок?

Не счесть, сколько раз Хлоя и Нино адресовали Адриану это слово — такое простое и однако многозначительное. Ему даже не надо вглядываться в глубины гостиной, чтобы почувствовать на себе взгляд Хлои. Со щемящим сердцем и одновременно чувством вины Адриан спрашивает себя, перестанет ли он когда-нибудь беспокоить своих друзей. Они каждую секунду проявляют заботу о нем, следят за его приступами меланхолии с таким вниманием, с каким наседка высиживает цыплят.

— Да, — вздыхает Адриан, автоматически проводя ладонью по затылку. — Просто… просто…

Он прерывается, не в силах подобрать слова.

— Просто один из этих моментов? — с понимающей улыбкой заканчивает Нино.

— Да, именно так, — с облегчением подтверждает Адриан. — Один из этих моментов.

Нино еще немного приближается и доброжелательно кладет ему ладонь на плечо.

— Хочешь об этом поговорить или предпочитаешь побыть немного один? — мягко спрашивает он.

Адриана охватывает внезапная волна благодарности к этому парню, который стал ему родным братом. Никогда он и мечтать не смел о лучшем друге, всегда готовом протянуть руку, когда ему плохо, выслушать, когда ему надо выговориться.

Нино необыкновенный человек, и Адриан никогда не сможет отблагодарить его за то, что он предложил ему дружбу.

— Если не возражаешь, я предпочитаю второй вариант, — со слабой улыбкой отвечает Адриан. — Мне просто нужно несколько минут. Но всё будет хорошо, уверяю тебя.

Нино смотрит ему в глаза, словно пытается прочитать душу. И что бы он там ни нашел, ответ, похоже, его удовлетворяет.

— Ладно, — соглашается он, кивая. — Но если понадоблюсь — не стесняйся.

— Обещаю, — отвечает Адриан, и Нино удаляется в сторону Хлои.

Оставшись один, Адриан снова погружается в мысли. Он вынимает из кармана телефон, бездумно нажимает несколько кнопок, чтобы открыть страницу, которую перечитывал, наверное, уже сотни, тысячи раз.

Главную страницу Ледиблога.

А точнее — сообщение, которое оставила для него Ледибаг.

Он обнаружил его лишь недавно, всего несколько недель назад. Когда раскрылось предательство его отца, Адриан полностью отрезал себя от прошлой жизни. В отчаянной попытке любой ценой бежать от прошлого, он всё отстранил, включая столь дорогой сердцу Альи блог. Он больше не заглядывал туда. Ни единого раза на протяжении трех долгих лет.

Зачем?

Чтобы читать статьи, спрашивающие, что случилось с Черным Котом?

Чтобы увидеть фотографии своего побежденного отца?

Чтобы снова и снова смотреть на подтверждение, черным по белому, что жуткий кошмар, в который превратилась его жизнь, совершенно реален?

Всё равно что вонзить нож в сердце самому себе. Это было бы столь же болезненно, но по крайней мере прекратило бы, наконец, его страдания.

Лишь спустя несколько недель после возвращения во Францию Адриан нашел мужество вновь открыть знакомую страницу Ледиблога. И когда он обнаружил послание Ледибаг, потрясение было таким жестоким, как удар по голове.

Адриану понадобилось немало времени, чтобы убедить себя, что его богатое воображение не сыграло с ним жестокую шутку.

Но этот текст, подписанный именем героини Парижа, был реален. Совершенно точно реален. И точно исходил от Ледибаг — это несомненно. Адриан знает: Алье можно верить в том, что она не станет изобретать столь грубый розыгрыш.

С тех пор, как он обнаружил послание, он столько раз перечитывал его, что слова напарницы будто отпечатались на сетчатке. Он может пересказать их наизусть, представить, даже не открывая глаз.

«Кот,

Я думала, что для нас будет лучше не знать. Что так будет безопаснее — для тебя, для меня, для наших близких. Это была худшая ошибка в моей жизни. В тот день я потеряла лучшего из партнеров и одного из самых драгоценных друзей.

Я скучаю по тебе.

Не могу выразить, как сильно я по тебе скучаю.

Если ты когда-нибудь прочитаешь это послание, пожалуйста, ответь мне. Пожалуйста.

Ледибаг».

Ни Нино, ни Хлоя не упоминали об этих нескольких строчках. Ни разу.

Адриан знает, что не может на них за это обижаться. Тем хуже для его гнева, тем хуже для его иррациональной обиды, которая ворчит внутри.

Нино и Хлоя не могли знать.

Говорить о Ледибаг после бегства всегда было болезненно для Адриана. Слишком много воспоминаний, слишком много сожалений, которые разрывали его сердце на куски. Убегая от боли, Адриан закрывался в упрямом молчании каждый раз, когда в разговоре всплывало имя напарницы. Со временем друзья перестали затрагивать тему, пока он не заговаривал об этом сам.

Как они могли догадаться, что он понятия не имел об этом сообщении своей Леди?

Адриан не в праве жаловаться. Хлоя и Нино не предавали его — напротив. Они лишь уважали то, о чем он горячо их умолял. Уважая его желания, они ни словом не заикнулись, расценив его молчание, как нежелание говорить о Ледибаг.

Адриан остается неподвижным, приковав взгляд к экрану телефона.

С тех пор, как он обнаружил сообщение Ледибаг, прошло несколько дней, но он и сейчас не мог бы описать свои чувства. В другую эпоху, которая кажется ему такой же далекой, как иная жизнь, он был бы счастлив узнать, что его Леди настолько дорожит им, чтобы отправить такой призыв отчаяния в попытке найти его.

Но сейчас это хаос.

Конечно, Адриан взволнован. Тронут, потрясен до глубины души. Эти несколько слов — доказательство нерушимой связи, которая объединяет их с его Леди, свидетельство того, что он отметил ее жизнь настолько же глубоко, как она его.

Но также присутствует чувство вины — коварное, ползучее, которое выворачивает внутренности и ранит сердце.

Ледибаг выложила это сообщение давно, и Адриан не решается думать о том, что она испытала из-за отсутствия ответа. О том, как она могла истолковать его молчание.

Она, несомненно, почувствовала себя преданной. Брошенной во второй раз.

Адриан никогда не перестанет корить себя за то, что не увидел это сообщение вовремя. Что не ответил на него в ту же самую минуту, в ту же самую секунду, что Ледибаг его выложила. Но зло уже свершилось, и теперь он чувствует себя более потерянным, чем когда-либо. Что ему делать? Ответить? А если его Леди окончательно решила двигаться вперед? Если она больше никогда не захочет с ним говорить?

Это предположение пронзает Адриана холодом до самых костей. Его грудь сжимается, словно он прыгнул в ванну арктического холода. Он машинально подносит руку к горлу, когда знакомое ощущение удушья неумолимо овладевает им.

Дважды.

Он бросил ее дважды.

То, что она захотела связаться с ним после его первого бегства — уже невероятно. Так может ли он надеяться на второе чудо?

Но он любит ее.

Вопреки усилиям, которые он приложил, чтобы сбежать от прошлого, он никогда не смог бы забыть свою великолепную напарницу. Никогда он не хотел ее забывать.

Он любит ее.

Всем существом, всей душой.

Адриан снова поворачивается к окну, не обращая внимания на шум города и на бормотание разговоров за спиной. С прикованным к портрету Ледибаг взглядом, он кладет ладонь на стекло, очерчивая кончиками пальцев ее улыбку. Каждый удар его сердца — словно песня любви, гимн во славу его Леди.

Он любит ее.

Он думает о ней, о Черном Коте, о том, кем они были, о том, кем он отчаянно хотел бы, чтобы они стали. О своих ошибках, о своем отце, о своем бегстве. Мысли бурлят в голове, сталкиваются, перемешиваются, быстро вызывая у него мигрень, которая причиняет такую боль, что хочется взвыть. Желудок скручивает от тревоги, пульс учащается, а улыбка Ледибаг перед его глазами более сияющая, чем когда-либо.

И за долю секунды решение принято.

За своим внешним спокойствием Адриан всегда был очень импульсивен. Он следует сердцу, а не разуму.

А сердце кричит ему, что он больше не может жить без Ледибаг.

С почти болезненной лихорадочностью Адриан набирает буквы на телефоне. Быстрее, быстрее, еще быстрее, словно боится, что новый порыв заставит его передумать. Сжав челюсти от сосредоточенности, не отрываясь от экрана, он пишет сообщение с таким пылом, словно от этого зависит его жизнь.

Впрочем, в каком-то смысле так и есть.

Пульс Адриана сходит с ума, и он набирает, набирает. Затем, закончив несколько лихорадочных строчек, он глубоко вдыхает.

И нажимает кнопку «Отправить».

Стоя в уголке, Маринетт подавляет скромный зевок. Не то чтобы она скучала — совсем наоборот, — но усталость дает о себе знать. Веки становятся тяжелыми, а тело — еще тяжелее.

— Эй, не засыпай, — мягко поддразнивает ее Алья, внезапно возникая рядом, и протягивает одну из чашек с дымящимся кофе с подноса у нее в руках. — Держи, выпей.

— Алья, ты гений! — с благодарностью восклицает Маринетт, завладевая драгоценным напитком. — Спасибо! Не знаю, что бы я без тебя делала!

— Закончила бы вечеринку тем, что заснула бы прямо на полу в моей гостиной, — смеется подруга. — Снова.

Маринетт кривится в ответ, и Алья уходит, оставляя за собой эхо нового взрыва смеха. Маринетт с позабавленной улыбкой провожает ее взглядом, а потом возвращает внимание к любезно предложенному ей напитку. На мгновение она прикрывает глаза, вдыхая полными легкими, втягивая восхитительный аромат, который теперь разливается в воздухе.

Может, Алья и жалкая кухарка, но следует признать, в кофе она знает толк.

Маринетт снова открывает глаза и медленно подносит чашку к губам. Удовлетворенно улыбаясь, она смакует остающийся на языке горький вкус, ощущение горячей жидкости, спускающейся по горлу, и живительное впечатление, что ее мозг, наконец, просыпается. Ее тело, давно привыкшее к этому напитку, реагирует с первого глотка, как если бы кофеин проникал прямо в вены, давая прилив бодрости, в котором она нуждается.

Теперь, когда Маринетт вышла из полусонного состояния, ее мозг снова потихоньку начинает работать. Взгляд теряется в пространстве, а мысли обращаются к последним часам.

Сейчас Маринетт не жалеет, что нарушила обычные планы, чтобы принять участие в этой вечеринке. Ни одной минуты, ни одной секунды.

Но она надеется, что не переменит мысли, когда будет возвращаться к себе, проходя по парижским улицам. Когда пройдет по проспектам, украшенным красным и черным в честь Черного Кота и той, кем она была прежде, когда пройдет под плакатами, празднующими их победу над врагом.

Маринетт рассеянно отпивает еще один глоток кофе и испускает вздох.

Обычно в это время года она убегает из Парижа.

Как только наступают первые дни лета, город украшается цветами своих двух героев. Красное, черный горох, отпечатки ярко-зеленого, божьи коровки, кошки темных цветов заполняют столицу до самых дальних уголков. Невозможно избежать. Весь Париж приходит в волнение из-за своих героев, заявляет о своей любви с энтузиазмом, который можно было бы посчитать чрезмерным, если бы он не был таким искренним.

Парижане любят своих благодетелей, и, несмотря на прошедшие года, с прежней горячностью.

Маринетт должна бы быть тронута такой признательностью. Но эти проявления любви для нее всё равно что удары кинжала, пронзающие сердце — снова, и снова, и снова. Старые раны открываются, кровоточат с новой силой, угрожают вновь толкнуть ее во власть прежних демонов.

Как только наступают первые дни лета, Маринетт задыхается, борется, пытается выжить, как может.

Столица прославляет своих героев, и Париж становится для нее адом.

Адом, выстланным черным, красным и зеленым, где всё вызывает слишком болезненные воспоминания.

Плакат с Черным Котом, вывешенный на углу улицы. Магазин, гордо нацепивший ее собственные цвета. Передача по телевизору, статья в интернете. Разговор на улице. Всё, всё, абсолютно всё отсылает ее в прошлое. Каждый раз Маринетт должна сражаться с бешеным желанием зарыться в работу, вновь начать сжигать ночи, чтобы не давать себе думать.

Это ежесекундное сражение.

И, избегая боли, Маринетт берет отпуск и уезжает далеко, очень далеко от столицы — так далеко, как только можно.

По крайней мере, так она поступает обычно.

Но на этот раз всё по-другому.

На этот раз Адриан вернулся.

Нино и Хлоя не слишком распространялись насчет испытаний, которые он пережил, но Маринетт ни мгновения не сомневается, что последние годы были для него еще тяжелее, чем для нее. Она потеряла напарника, но он потерял отца — единственную оставшуюся у него семью.

И когда Нино предложил эту вечеринку, Маринетт не колебалась ни секунды.

Адриану необходима вся поддержка, что могут дать ему близкие, и тем хуже для ее собственных ран.

Словно притянутый магнитом взгляд Маринетт останавливается на Адриане.

Осознав свои чувства к Черному Коту, Маринетт подумала, что, наконец, начала двигаться дальше. Или хотя бы смогла отказаться от невозможной любви, чтобы еще больше разбить себе сердце в другой — но это уже другая история.

Маринетт была убеждена, что испытывает к Адриану только дружеские чувства. Дружба, искаженная иррациональным чувством вины, которое она по-прежнему испытывает из-за ареста его отца; дружба, к которой, конечно, по-прежнему примешивается неоспоримая нежность, но тем не менее простая дружба.

Она была в этом абсолютно уверена. Всем сердцем, всей душой.

Но стоило ей увидеть Адриана, как она испытала такое потрясение, будто ее ударили кулаком в лицо.

Резкое, неожиданное и сильное, сильное, такое сильное, что на мгновение она была оглушена.

Маринетт была уверена, что перевернула страницу. Однако очарование Адриана захватывает ее как в первый день, унося с собой ее сердце и все ее твердые решения. Маринетт пыталась бороться. Убедить себя, что это просто ностальгия по прежним дням, что нежное тепло в груди лишь пережиток, эхо того, что она когда-то чувствовала к Адриану.

Потом в течение вечера встреч Маринетт начала заново узнавать того, кто когда-то был ее одноклассником. Она поняла, что с годами после перенесенных испытаний он стал еще серьезнее, чем был подростком, и печальнее. Но вопреки всему, он по-прежнему преисполнен той доброжелательности, которая когда-то покорила ее сердце. Что он по-прежнему чувствительный и искренний, как прежде. Тот, кто ставил любовь друзей и семьи превыше всего; тот, кто мог восхищаться самыми простыми вещами; тот, кто всегда был готов подбодрить и поддержать ближних.

И вскоре Маринетт вынуждена смириться с очевидным.

Ее чувства к Адриану никуда не делись — стойкие, как никогда.

Она всё еще любит его.

Даже после всех этих лет. Даже после его молчания и отсутствия, даже после ее собственного бегства и лондонских скитаний, она любит его, как и всегда.

Она любит его.

Но теперь она любит не только его.

Маринетт знает, что она также влюблена в Черного Кота. Даже после всех этих лет, даже после молчания — и его тоже.

Похоже, ее сердце отказывается учиться на своих ошибках.

Черный Кот исчез, Адриан вернулся. Одно это должно бы положить конец дилемме Маринетт. Зачем цепляться за кого-то, кто исчез из ее жизни, не сказав ни слова, тогда как вернулась ее первая любовь?

Но, к несчастью, всё не так просто.

Маринетт не удается забыть Черного Кота, так же, как и не получается не обращать внимания на чувства к Адриану. Она любит обоих, вопреки здравому смыслу. Адриан и Черный Кот преследуют ее мысли каждое мгновение — до такой степени, что она не может размышлять. Словно ее мозг слишком заполнен воспоминаниями об этих двух парнях, чтобы как следует функционировать. Стоит ей расслабиться, как ее мысли неустанно ускользают к тем, кто царит в ее сердце.

У нее не выходит не думать о них.

Скромные слова ободрения Адриана. Искрящийся взгляд Черного Кота. Доброжелательность бывшего одноклассника. Безграничная смелось напарника. Их смех. Их улыбки.

Ее голова заполнена образами Адриана и Черного Кота, и она уже не знает, что делать.

Маринетт злится на себя за то, что так разрывается между двумя парнями.

Она должна двигаться вперед. Должна выбрать.

В каком-то смысле всё могло бы быть просто. Черный Кот больше не вернется, а Адриан здесь. Но Маринетт отказывается совершить даже малейший жест в сторону друга. Не сейчас. Пока ее брыкающееся сердце не решит, наконец, отпустить Черного Кота.

Маринетт хочет дать себе время разобраться в своих чувствах. Она не хочет — не может — связывать себя обязательствами с кем-либо, когда так разрывается на две части.

Особенно с Адрианом.

После всего, через что он прошел, он не заслуживает сердца, разделенного пополам. Он заслуживает полной и всецелой любви. Любви, которая будет посвящена только ему и ему одному.

Любви, которую в данный момент Маринетт не способна ему предложить.

Вдруг в кармане Маринетт вибрирует телефон, вырывая ее из мыслей. Она достает его, смотрит на экран, вздыхает.

Уведомление Ледиблога.

Конечно.

Пусть блог Альи насчитывает куда меньше посетителей, чем в ту эпоху, когда его владелица ежедневно выкладывала подвиги героев Парижа, его по-прежнему посещают верные подписчики. А с наступлением лета толпа любопытных непременно примешивается к завсегдатаям, возвращая Ледиблогу былое величие.

Каждый год одно и то же.

Скучающие по Черному Коту и Ледибаг находят друг друга, разговаривают, обмениваются новостями.

Дата победы над Бражником стала для них сигналом. Она привлекает их, группирует, собирает в некоей лихорадочной общности. В течение нескольких напряженных недель Ледиблог бурлит активностью, достойной своих самых славных дней. Снова всплывают теории насчет внезапного исчезновения Ледибаг и Черного Кота, появляются свидетельства и расцветают изъявления почтения, заполняя ленту, словно цунами любви к тем, кто защищал Париж.

Ледиблог стал виртуальным святилищем, храмом, посвященным героям.

Но Маринетт устала от всего этого оживления.

Устала от вопросов без ответов, от скачков, которые совершает ее усталое сердце каждый раз, когда на сайте появляется новое сообщение. Устала напрасно надеяться на знак со стороны Черного Кота.

Возможно, для нее настало время окончательно бросить Ледиблог. Отпустить натянутую нить, которая еще привязывает ее к прежней жизни, хрупкую связь, которая заставляет ее напрасно надеяться, что когда-нибудь она вновь обретет своего напарника.

Возможно, для нее настало время перевернуть страницу.

Алья поймет.

Однако благоразумные намерения Маринетт подождут другого дня. Любопытство? Необдуманность? Надежда? Что бы то ни было, она машинально открывает оповещение, которое всё еще ждет на экране.

Конечно же, еще одно выражение почтения, думает она. Или очередная гипотеза, объясняющая, почему они с напарником внезапно исчезли с улиц Парижа.

Но когда ее взгляд падает на несколько строчек, Маринетт застывает.

От потрясения телефон чуть не вырывается из ее пальцев.

Руки начинают дрожать, дыхание прерывается, мышцы парализует. Маринетт в буквальном смысле чувствует, как кровь отливает от лица, сделав ее мертвенно-бледной и дрожащей, как если бы она упала в ледяную реку.

Но в груди, напротив, всё пробуждается, всё зажигается. Сердце начинает колотиться сильно-сильно — сильнее, чем когда-либо за три долгих мучительных года. Так сильно, что у Маринетт возникает впечатление, будто в самой глубине ее существа вспыхнул пожар, пробуждая эмоции, сила которых вызывает у нее головокружение.

С ощущением тошноты Маринетт шатается, прижимает к себе телефон, вцепляется в этот хрупкий предмет, как во время кораблекрушения цепляются за спасательный круг.

Цвет ее лица — белого как мел — настораживает Алью, которая тут же спешит к ней.

— Маринетт? — обеспокоенно спрашивает подруга, приблизившись. — Ты в порядке?

Со сдавленным от потрясения горлом Маринетт дрожащей рукой протягивает ей телефон.

У нее нет сил говорить. Не сейчас. Не когда она только что обнаружила несколько строчек, которые уже отчаялась когда-нибудь увидеть. Несколько строчек, которые пошатнули ее вселенную, взорвали уверенность, возродили потерянные надежды.

Несколько строчек, написанных Черным Котом.

«Моя Леди,

Мне так, так жаль. Я не заслуживаю твоего прощения, но я искренне сожалею о том, что произошло. Не проходит и дня, чтобы я не жалел. Я ни за что не должен был так уходить. Я ни за что не должен был уходить вообще.

Я бросил свои обязанности. Я бросил Плагга. И главное — я бросил тебя. Я предал твое доверие и тысячу раз заслуживаю того, чтобы ты не захотела со мной больше разговаривать.

Я скучаю по тебе.

Каждый день, каждый час, каждую секунду.

Мне так жаль.

Я не хочу, чтобы всё закончилось вот так. Я хочу снова тебя увидеть. Даже если в последний раз. Я прекрасно пойму, если ты откажешься и если захочешь, чтобы я окончательно исчез из твоей жизни. У тебя есть на то полное право, особенно после того, что я сделал. Я повел себя не как напарник, достойный этого имени.

Я сожалею, моя Леди. Так сильно сожалею о том, что сделал, и я отдал бы всё, что у меня есть, чтобы снова тебя увидеть.

Умоляю о прощении.

Черный Кот».

Глаза Альи расширяются от удивления, и она неуверенно протягивает ладонь, чтобы положить ее на локоть Маринетт. Мягко, осторожно, словно боится, что подруга рухнет от малейшего прикосновения.

— Это он написал? — выдыхает она. — Действительно он?

Маринетт с трудом сглатывает, механически кивнув.

— Да, — отвечает она сдавленным от эмоций голосом.

Да.

Простое единственное слово, которое воплощает все ее ожидания, все ее надежды.

Ответ на ее мольбы, который вдруг заставляет осознать, что на этот раз речь не об одном из жестоких снов, слишком ей знакомых.

— Да, — повторяет она с немного большей уверенностью, медленно осознавая, что подразумевает этот ответ.

Да.

Черный Кот здесь. Где-то.

Он ответил ей.

Маринетт сжимает телефон изо всех сил, словно это драгоценнейшее сокровище.

— Я уверена, что это он, — наконец, продолжает она с сияющими от едва сдерживаемых эмоций глазами. — Помнишь, я говорила тебе о волшебных существах? Которые давали нам силы? Квами?

Алья коротко кивает, и Маринетт слегка наклоняется к ней. У нее лихорадочный взгляд, а сердце бьется так сильно, что отдается у нее в висках.

— У наших квами были имена, — нервно продолжает Маринетт, стараясь не говорить слишком громко. — Мою звали Тикки, а у Черного Кота — Плагг. Плагг! — повторяет она, умышленно делая акцент на этом слове. — Я никогда этого никому не говорила, даже тебе. И однако тот, кто написал сообщение, говорит о Плагге!

— Значит, это точно Черный Кот… — тут же заключает Алья, быстро следуя за рассуждениями подруги.

— Либо он, либо кто-то, знающий камни чудес достаточно хорошо, чтобы быть в курсе имени его квами, — подтверждает Маринетт. — Но это он. Я уверена. Это он. Это должен быть он, — отчаянно отчеканивает она.

Алья смеряет ее задумчивым взглядом, а потом вдруг резко хватает за запястье.

— Пошли, — повелительно бросает она.

Удивленная, Маринетт подчиняется, не пытаясь сопротивляться. Алья широкими шагами пересекает гостиную, увлекает ее в крошечный коридор и заставляет войти в крошечную комнату, которая служит ей кабинетом. Алья отпускает Маринетт, чтобы порыться в ящике соседнего шкафа, и через несколько секунд возвращается.

— Держи, — говорит она, вкладывая в руку подруги телефон. — Это моего отца: он забыл его здесь, когда приходил последний раз.

Поскольку Маринетт бросает на нее вопросительный взгляд, Алья продолжает:

— Тебе надо лишь отправить номер личным сообщением этому предполагаемому Черному Коту и подождать, когда он тебе позвонит, — заявляет она с уверенностью, которую далеко не испытывает ее подруга. — Если это он, тем лучше. Если это какой-то тип, который просто притворяется им, по крайней мере, он не сможет добраться до тебя. И ты узнаешь наверняка, — торжествующе заключает она.

Ошеломленная поворотом событий, Маринетт на мгновение немеет. Всё происходит слишком быстро, и ее мозг не поспевает. Она чувствует оглушенность и тошноту, а лихорадочный стук сердца нисколько не помогает успокоиться.

Она переводит взгляд от телефона в руке на Алью и обратно, тогда как мозг отчаянно пытается переварить происходящее.

Отправить этот номер Черному Коту.

Получить звонок от Черного Кота.

Поговорить с Черным Котом. Наконец.

После стольких лет ожидания, стольких обманутых надежд, всё это кажется ей ужасно нереальным.

Маринетт словно в прострации и едва слышит, как Алья желает ей удачи и объявляет, что будет сторожить рядом с дверью, чтобы никто ее не побеспокоил.

И несколько секунд спустя Маринетт остается одна.

Одна с Ледиблогом и номером телефона, который надо отправить Черному Коту.

Краем глаза Адриан видит, как Алья поспешно уводит Маринетт в глубины квартиры.

Но прежде чем он успевает сформулировать хоть какой-то вопрос, его внимание отвлекает Нино. Друг подходит, глядя прямо в глаза, на его лице нечитаемое выражение. Адриан открывает рот, но не успевает ничего сказать, как Нино, осторожно приподняв бровь, протягивает ему телефон.

Адриану требуется лишь доля секунды, чтобы узнать страницу Ледиблога и заметить сообщение, которое показывает ему друг.

Сообщение, которое он только что отправил в ответ на то, что выложила его Леди много месяцев назад.

— Я… Я… — бормочет Адриан, захваченный врасплох.

Он должен был догадаться, что Нино и Хлоя устроят ему допрос по поводу этих нескольких строчек, которые он импульсивно написал, но в тот момент он думал только о своей Леди.

Эти слова — сигнал бедствия. Жизненная необходимость. Крик сердца.

Он вложил в них все свои надежды и всю свою душу, и теперь он не знает, что сказать.

— Эй, успокойся, — говорит Нино, с теплотой положив ему ладонь на плечо. — Всё хорошо. Но я… Я не… Ладно, я знаю, что ты не любишь говорить о ней, — продолжает он неуверенно, бросив на Адриана обеспокоенный взгляд. — Но я…

Нино прерывается, и Адриан инстинктивно вздрагивает, немедленно уловив, что подразумевает друг.

О ней.

О Ледибаг.

О той, о ком он обычно отказывается говорить даже с лучшими друзьями.

Но не сегодня вечером.

Легким кивком он подбадривает Нино продолжать.

— Я… Я был удивлен, — говорит тот с явным облегчением. — Прошло столько времени, я не думал, что ты ей ответишь. И я хотел тебе сказать, чтобы ты не удивлялся, если…

Настоятельный бип прерывает его на полуслове, а в уголке телефона Адриана появляется иконка.

Сообщение.

Личное сообщение.

— А, начинается… — вздыхает Нино, слегка покачав головой. — Именно об этом я хотел тебя предупредить. После того, что ты написал, с тобой попытается связаться множество людей, чтобы задать вопросы, так что не удивляйся, если ты…

Но что бы ни собирался сказать Нино, он замолкает, когда его взгляд снова обращается на лицо Адриана.

— Адриан? — обеспокоенно шепчет он.

Но тот едва слышит. Кажется, будто внешний мир внезапно исчез, тогда как всё его внимание сосредоточено на нескольких цифрах, пляшущих перед глазами.

Номер телефона.

Один единственный номер телефона, отправленный его Леди.

Нино требуется лишь несколько секунд, чтобы оценить ситуацию. Он хлопает друга по плечу, поздравляет его и говорит драгоценные слова ободрения.

А потом, явно догадываясь, что Адриан стремиться остаться один, чтобы попытаться связаться с напарницей, Нино говорит, что возвращается к Хлое.

— Не беспокойся, всё пройдет хорошо, — бросает он Адриану с последней ободряющей улыбкой. — Она бы не пыталась с тобой связаться, если бы злилась на тебя.

Когда Нино отходит, Адриан инстинктивно приближается к окну. Он кладет дрожащую ладонь на стену, прижимается горящим лбом к холоду стекла, на мгновение закрывает глаза, пытаясь успокоиться.

Вопреки усилиям, пульс сходит с ума. Бешено отдается в грудной клетке, в висках, перекрывая почти все внешние шумы. Но в глубине сознания звучит одно имя, затмевая всё остальное.

Ледибаг.

Никогда Адриан не был так близок к тому, чтобы найти ее.

Он медленно открывает глаза и почти механическим жестом набирает номер телефона.

Ледибаг.

Он не может думать больше ни о чем.

Чувствуя тошноту, он слушает, как с отчаянной неторопливостью растягиваются гудки. И вдруг кто-то берет трубку. Адриан пытается сразу заговорить. Произнести хоть какое-то слово — неважно что, лишь бы обозначить свое присутствие. Но горло пересохло, слова застревают.

На другом конце он слышит отрывистое, нервное дыхание — такое же тяжелое, как у него.

И вдруг голос.

Дрожащий, взволнованный голос.

Голос, который он уже не надеялся когда-нибудь услышать.

— Кот?

Сердце Адриана подпрыгивает с такой силой, словно стремится выскочить из груди.

«Кот».

Всего лишь слово, одно единственное слово, но он без тени сомнения узнает этот голос. Он слишком долго надеялся, слишком часто слышал его эхо в самых безумных мечтах, чтобы не опознать его сразу же.

Голос Ледибаг.

Охваченный внезапным головокружением, Адриан вцепляется в оконную раму.

Смятение нагоняет его — быстро и сильно.

Проведя столько лет в удушающем кошмаре, Адриан чувствует, что внезапно получил слишком много кислорода. Пульс ускоряется — слишком, слишком сильно, — и заставляет в бешеном ритме бурлить кровь в венах. Адриану кажется, будто его грудь горит, легкие взрываются, весь мир раскачивается и опрокидывается вокруг него.

— Кот? — повторяет Ледибаг обеспокоенным голосом, который он едва различает сквозь оглушающий шум собственного сердцебиения. — Это… Это ты?

Адриана тут же поглощает волна паники.

Нужно ответить.

Нужно ответить немедленно.

Быстрее, быстрее, пока его Леди не потеряла терпение и не повесила трубку.

Он открывает рот, но оттуда не вырывается ни звука. Язык будто сделан из свинца, волнение сжимает голосовые связки.

Адриану хочется взвыть от разочарования. Разговор ведь никогда не представлял для него проблемы — особенно для Черного Кота. Так почему? Почему сейчас?

И речи быть не может, чтобы он упустил свой шанс. Не тогда, когда он ближе к Ледибаг, чем был в течение многих лет; не когда достаточно, возможно, лишь нескольких слов, чтобы вновь ее обрести.

Он энергично встряхивает головой и в необычайном усилии воли ему удается, наконец, вернуть контроль над своим телом.

— М-моя… Моя Леди? — хрипло шепчет он.

На другом конце он слышит задушенное икание. Как если бы кто-то отчаянно пытался восстановить дыхание. Как рыдание.

Или, возможно, и то, и другое.

— Да, — через мгновение тишины отвечает она. — Да, я… Это я, Кот. Действительно я.

Мощная волна эмоций тут же обрушивается на Адриана. Радость, недоверие, невыразимое облегчение смешиваются, объединяются, чтобы ударить его с такой разрушительной силой, что она почти оглушает его. Несколько слов Ледибаг доходят до самого сердца, проникают в вены, оставляют след в малейших уголках его существа, воспламеняя всё на своем пути.

Ледибаг.

Чувствуя, что ноги вот-вот подведут его, Адриан шатается, дрожит, сильнее вцепляется в окно, которое будто стало его страховочным тросом.

Ледибаг.

Он нашел ее.

Он, наконец, ее нашел.

— Моя Леди… — произносит он взволнованно. — Я… Я…

Неспособный продолжить, он резко замолкает.

К счастью вновь обрести Ледибаг вдруг примешиваются стыд и чувство вины за то, что он бросил ее. Угрызения совести душат Адриана, давят, угрожают лишить последних оставшихся у него крох хладнокровия.

Он не в состоянии больше говорить, думать.

Он не в состоянии дышать.

Словно весь кислород внезапно выкачали из комнаты.

Прижавшись лбом к холодному стеклу, Адриан машинально подносит к горлу свободную руку и глубоко вдыхает. Потом еще, и еще, сосредоточившись на драгоценных глотках воздуха, пытаясь вернуть себе спокойствие.

Он погружается в водоворот чувств, которые превосходят его силы. Слишком, слишком много за раз. Эмоции берут над ним власть, заставляют дрожать тело, ускоряют дыхание. Они неумолимо завладевают его сердцем, заставляя его биться так сильно, что тяжелые пульсации отдаются до самых костей.

У Адриана ощущение, будто его вытолкнули в самое сердце жуткой бури.

Он дрожит, борется, вцепляется в единственное, что может позволить ему сохранить подобие рассудка.

Ледибаг.

Снова и всегда.

Не отводя взгляда от гигантского портрета напарницы, Адриан с трудом сглатывает.

— Я сожалею, — наконец, произносит он. — Я бесконечно сожалею, что вот так исчез. Я…

Адриан снова прерывается.

Нервы взвинчены, обостряя эмоции до такой степени, что они становятся с трудом переносимы. Страх быть отвергнутым парализует его, а слова снова застревают в горле.

Он должен поговорить с Ледибаг. Признаться в причинах своего отъезда, объяснить удушающий ад, которым стала его жизнь с момента предательства отца.

Но не сегодня.

Но не так, не сейчас.

Нет, он не собирается снова сбегать, но сейчас его преследует единственная мысль. Основная жизненная необходимость, затмевающая всё остальное.

— Я хочу тебя увидеть, — на выдохе признается он.

Никогда ничто не было более истинным.

Он хочет снова ее увидеть. Всем сердцем, всей душой.

Без Ледибаг он лишь половина самого себя. Тень, эхо, существо, которое не сможет по-настоящему жить, пока не обретет ее вновь.

— Я… Я, конечно, не заслуживаю после того, что произошло, но я хочу снова тебя увидеть, — с трудом продолжает он, призывая всю свою волю, чтобы говорить. — Я сожалею. Если бы ты знала, как я сожалею…

Голос изменяет ему, обрывается, и Адриану приходится снова замолчать.

Это ожесточенное сражение между телом и эмоциями опустошает все его силы. Адриан истощен, даже сильнее, чем если бы участвовал в самом жестоком сражении. Пульс отдается в висках, словно барабан, дыхание по-прежнему слишком быстрое, и теперь жгучие слезы горят на глазах.

Адриан яростно моргает, пытаясь, как может, сдержать это новое проявление волнения.

— Кот… — сдавленно шепчет Ледибаг.

Оставшаяся здравомыслящей часть мозга Адриана рассеянно задается вопросом, охвачена ли его напарница столь же интенсивными чувствами, как он. Но остальное сознание плавится, увлеченное звуком голоса Ледибаг.

Она — центр его вселенной.

В это мгновение Адриану кажется, что он живет, лишь чтобы слышать ее, надеяться однажды обрести ее вновь.

— Я так скучал по тебе, моя Леди, — наконец, снова говорит Адриан. — Я так по тебе скучал.

— Я тоже по тебе скучала, — без малейшего колебания отвечает Ледибаг. — И я… Я тоже хочу снова тебя увидеть. Я не могу так жить дальше. Мне слишком тебя не хватает. О, Котенок, ты даже не представляешь, как мне тебя не хватает! — восклицает она со смехом, который больше похож на рыдание.

Адриан застывает от потрясения.

Слова Ледибаг звучат в его голове, заставляют сердце биться так сильно, что ему кажется, будто оно сейчас взорвется.

«Я хочу снова тебя увидеть».

Ледибаг не злится на него. Или, по крайней мере, не настолько, чтобы желать, чтобы он окончательно исчез из ее жизни.

Мир вокруг него снова шатается, опрокидывается. У Адриана внезапно возникает ощущение, будто его вселенная украшается самыми яркими цветами, самыми сверкающими. Будто воздух чище, будто огни вдруг становятся ярче.

Возможно, сила тяжести тоже внезапно изменилась, поскольку Адриан теперь чувствует себя необычайно легким, словно с его плеч сняли громадный вес. Он машинально распрямляется и, наконец, дышит.

— Прости меня… — говорит он, с трудом сдерживая волнение. — Я не должен был никогда идти к Мастеру Фу, не сказав тебе. Я не… Я не должен был так уходить…

Он слышит, как на другом конце линии Ледибаг тихо всхлипывает при упоминании Мастера Фу.

— Я предпочла бы, чтобы всё прошло по-другому, — мягко соглашается она. — Я…

Ледибаг на мгновение прерывается.

— Ну, всё это в прошлом, — наконец, вздыхает она. — Мы ничего не можем изменить, но неважно. Я нашла тебя, Кот. Это всё, что имеет значение для меня, — горячо заключает она.

— Это… Это всё, что имеет значение и для меня тоже, — бормочет Адриан, всё еще оглушенный поворотом событий.

Он по-прежнему с трудом верит, что его Леди не ненавидит его за ужасную ошибку. Что, напротив, он по-прежнему дорог ей. Что она по нему скучает.

Это настоящее чудо.

— Ты всё еще в Париже? — вдруг спрашивает Ледибаг, вырывая его из мыслей. — Если… Если ты свободен в ближайшие дни, мы могли бы встретиться в кафе. Или под Эйфелевой башней. Или… Или где хочешь. Как тебе удобно. Я подстроюсь.

Адриан застывает в потрясении, приоткрыв рот. Он смотрит, не видя, на собственное отражение в окне, даже не замечая, до какой степени глаза расширились от удивления. Спустя несколько секунд потрясенного недоверия, он медленно закрывает рот, снова открывает его, опять закрывает, точно рыба, вытащенная из воды.

— Т-ты… Ты… Ты предлагаешь мне свидание, моя Леди? — лихорадочно бормочет он, внезапно испугавшись, что слух сыграл с ним жестокую шутку.

— Ни за что бы не подумала, что когда-нибудь скажу это, но — да, Кот. Я предлагаю тебе свидание, — позабавленным тоном отвечает Ледибаг. — Если только ты не предпочитаешь ограничиться телефонным разговором?

— Нет! — тут же восклицает Адриан, машинально мотая головой в подтверждение своих слов. — Нет. Конечно, нет. Я… Не то, чтобы мне это не нравилось — напротив. Я… уже давно я не был так счастлив, — признается он, нервно проведя свободной рукой по затылку. — Просто… Плагга больше нет. Я не смогу трансформироваться. Ты увидишь, кто я.

— Тикки тоже больше нет со мной, Котенок, — тут же отвечает напарница.

Адриан вздрагивает при упоминании этого имени.

Тикки.

Квами Ледибаг.

Это объясняет, почему героиня Парижа ни разу не появлялась на публике со времени последнего сражения.

Но не то, почему она рассталась со своей квами.

Адриан машинально прикусывает нижнюю губу. Хоть он и любопытен, он не осмеливается спросить у своей Леди причины, толкнувшие ее в свою очередь вернуть камень чудес. Конечно, это не значит, что он не хочет знать, но он не уверен, что ответ ему понравится.

— Что… что случилось? — слышит он, как против воли у него вырывается вопрос.

Ледибаг мгновение колеблется, как если бы она тоже не была уверена, что отвечать будет разумно. Потом, спустя несколько долгих секунд она испускает вздох.

— Она… Мастер Фу пришел ко мне после твоего ухода, — наконец, отвечает она. — Он забрал мои серьги. С того дня я больше не героиня, Котенок. Ледибаг исчезла одновременно с Черным Котом.

Ее слова ударяют Адриана, точно пощечина. Он чувствует, как, словно холодный душ, по коже пробегает сильная дрожь. Мягкое тепло, обволакивавшее Адриана до сих пор, исчезает, оставляя впечатление, будто кровь превратилась в ледяные реки.

Никогда он и подумать не мог, что его поспешный отъезд может иметь настолько катастрофичные последствия.

Поскольку он много говорил об этом с напарницей, Адриан знает, насколько Ледибаг и ее квами были близки. И из-за его импульсивности Ледибаг не только потеряла напарника, но и лишилась верной подруги.

Угрызения совести вновь появляются, сжимая сердце ледяной рукой. Адриан открывает рот, чтобы попытаться произнести слова извинения, покаяться — что угодно, лишь бы выразить своей Леди, как он сожалеет о своей глупости.

Но она не дает ему такой возможности.

— Ты не мог знать, — твердо заявляет она. — И если вдруг ты об этом думаешь, знай, что не стоит упрекать себя. У тебя не было никакой возможности узнать, что сделает Мастер Фу. Я больше не обижаюсь на тебя.

— Больше? — машинально подчеркивает Адриан, пожалев об этом, едва слово вырывается изо рта.

Чувство вины оставляет на языке горький привкус, а сожаления, которые ему удалось отодвинуть, болезненно напоминают о себе.

— Я бы солгала, если бы сказала, что никогда не злилась на тебя, — неуверенно признается Ледибаг и тут же убежденно отчеканивает: — Но еще раз: это в прошлом. Так что не вздумай изводить себя из-за этого, глупый Кот!

Пока Адриан пораженно молчит, медленно осознавая слова своей Леди, она продолжает:

— Если бы я по-прежнему обижалась на тебя, то никогда не стала бы пытаться найти тебя. Я не знаю, что заставило тебя так исчезнуть, но я знаю, что ты не хотел ничего плохого. Я знаю тебя, Котенок. Ты идиот, ты импульсивен. Но ты самый великодушный и храбрый человек из всех, что я знаю, — заключает она исполненным нежностью голосом. — Я рада, что ты здесь.

Улыбка недоверчивого счастья медленно появляется на губах Адриана. Слова напарницы проникаются до глубин сердца, изгоняют тени, грозящие завладеть им.

Непоколебимая поддержка Ледибаг для Адриана словно самое нежное пламя. Теплое, ободряющее — синоним очага, который он никогда не должен был покидать. Она согревает его истерзанную душу, заставляет исчезнуть последние следы чувства вины.

— Так вот насчет нашего свидания: ты тоже увидишь, кто я, и это не заставит меня отступить, — безапелляционным тоном продолжает Ледибаг. — Сил моих больше нет с этой тайной личностей. Она больше не имеет смысла, да и раньше тоже — я была дурой, так строго придерживаясь правила. Если бы я не… Если бы я согласилась, чтобы мы раскрылись друг другу, я бы никогда не потеряла тебя, Кот, — дрожащим голосом признается она. — Так что неважно, будем мы в трансформации или нет. Мне не хватает тебя. Мне слишком не хватает тебя, чтобы беспокоиться об этом.

— Значит, ты хочешь меня увидеть? — настаивает Адриан. — Даже без маски?

— Даже без маски, — взволновано, но твердо отвечает Ледибаг.

Адриан на мгновение закрывает глаза. Внутри него вдруг всё кипит, всё движется.

Всё живет.

Освобожденное от всякого ограничения, сердце поет, танцует от радости, возрождает в нем чувства почти пугающей интенсивности. Адриан машинально прижимает ладонь к груди, словно пытаясь сдержать мощную пульсацию, которую чувствует под ребрами. Ему хочется смеяться, плакать, бросить всё немедленно, чтобы пойти на встречу со своей Леди и изо всех сил сжать ее в объятиях.

Блестящими от слез глазами он смотрит на улыбающееся изображение Ледибаг.

— Свидание… — осторожно произносит он, смакуя такое простое и однако наполненное смыслом слово.

Против воли на губах появляется улыбка.

Свидание.

— Предоставляю тебе выбор места и времени, моя Леди, — наконец, отвечает он. — Делай, как тебе удобно.

Ледибаг протестует, возражая, что не хочет беспокоить его больше необходимого, и Адриан мягко прерывает ее.

— Уверяю тебя, не о чем беспокоиться, — лукаво отвечает он. — У меня нет никаких особых обязательств, я подстроюсь под твое расписание. И это даст мне время подготовиться, — тут же добавляет он. — Не может быть и речи, чтобы я предстал перед столь прек-кот-расной девушкой, не выглядя слапсшибательно. На карту поставлена моя кошачья честь!

Каламбуры с легкостью срываются с языка, словно он никогда и не переставал их придумывать с тех пор, как оставил свою роль защитника Парижа. В это мгновение он ближе к Черному Коту, чем когда-либо за прошедшие годы.

Тем не менее он не чувствует себя полностью в шкуре своей героической личности, но также он и не совсем Адриан.

Он — это он.

Впервые за слишком долгое время.

В приглушенной тишине, царящей в комнате, Адриан отчетливо слышит, как хрустальный смех его Леди раздается из телефона.

И внезапно, за долю секунды его вселенная пошатывается.

Адриан застывает, словно в него ударила молния. Мышцы парализует, дыхание прерывается, и от внезапного короткого замыкания застывает мозг.

Невозможно.

Это невозможно.

Он слышал смех своей Леди.

Слышал его дважды.

Первый раз — из телефона. И второй — в то же самое мгновение — откуда-то из глубин квартиры.

Словно во сне Адриан поднимает голову в том направлении, откуда доносился смех.

Невозможно.

Она не может быть здесь.

Не так близко.

Не так, чтобы он не знал об этом.

Ситуация настолько нереальна, настолько абсурдна, что Адриан внезапно чувствует себя странным образом отделенным от тела. Он даже не осознает, как глаза сканируют комнату, ищут источник звука, который разбил на осколки все его убеждения. С любопытной отстраненностью он изучает стены. Комод, украшающий гостиную с одной стороны. Коридор, в котором исчезла Алья и…

И Маринетт.

Адриану кажется, что он резко вновь вернулся в свое тело, и одновременно получил мощный удар кулаком в живот.

Маринетт.

У Маринетт черные волосы, сияющая улыбка, неповторимого лазурного цвета глаза.

Маринетт, которая никогда не была акуманизирована.

Маринетт, которая со всей очевидностью без труда могла договориться с Альей, чтобы выложить сообщение в Ледиблоге.

Кровь быстро отливает от лица Адриана, убегая в вены с такой скоростью, что он вдруг чувствует себя так, будто его сейчас стошнит. Бледный как смерть, он слегка пошатывается, моргает в попытке прогнать помутнение по краям поля зрения.

Стиснув пальцы вокруг телефона, Адриан автоматически делает шаг вперед, чтобы восстановить равновесие, ища взглядом Нино. Ему нужна лишь доля секунды, чтобы найти лучшего друга, занятого спокойным разговором с Хлоей, Сабриной и Максом.

— Прошу прощения, моя Леди, — резко произносит он. — Я должен отлучиться на минутку. Одну маленькую минутку. Пожалуйста, подожди меня.

Ледибаг соглашается, и Адриан живо убирает телефон от уха. Он направляется к Нино, хватает его за локоть и отводит в сторону.

— Нино, — настойчиво выдыхает он. — Думаешь, Маринетт могла быть Ледибаг?

Явно с трудом веря ушам, Нино на мгновение замирает, разинув рот. Адриан прекрасно осознает, что не позаботился как следует сформулировать вопрос, но он никогда еще так не торопился. Ему необходим ответ, и необходим сейчас.

Его Леди, возможно, находится здесь.

Даже наверняка.

— Что… Э? — запинается застигнутый врасплох Нино. — Что?

— Маринетт. Ледибаг, — настойчиво повторяет Адриан. — Думаешь, это может быть один и тот же человек?

— Я… Я не знаю, — по-прежнему в шоке отвечает друг. — Но… Это… Это возможно. Даже очень возможно, — продолжает он, живо кивая. — Это объяснило бы…

Но Адриан уже уходит.

Нино явно ничего не знает. Он должен был догадаться. Шансы, что друг скрыл от него личность его Леди, зная, насколько Адриана терзало ее отсутствие, ничтожны.

Нино ничего не знает.

Но неважно.

Адриан точно знает, где найти ответы на свои вопросы.

Адриан быстрым шагом удаляется от Нино, не замечая вырвавшегося у друга удивленного восклицания. Позже он, конечно, должен поговорить с ним о Ледибаг, о Маринетт, об этих невероятных минутах, которые только что перевернули его существование.

Но не сейчас.

Он не может терять время. Каждая секунда решающая. Жизненно необходимая даже.

Незнание, является ли Маринетт Ледибаг, грызет его, сжигает как сильнейший огонь. Смех его Леди вызывал в нем пожар, который пожирает его с неслыханной скоростью и который погаснет, только когда он получит ответы. Получит уверенность, что Маринетт и есть та, кто преследует его сны, его воспоминания и его сердце.

Адриан пересекает гостиную, заходит в коридор, в котором несколько мгновений назад исчезли две девушки. Он тут же замечает Алью, прислонившуюся спиной к стене напротив двери в кабинет.

Кабинет, в котором наверняка находится Маринетт.

Его Леди.

Он уверен в этом.

Адриан словно находится в прострации. Пульс стучит в висках с феноменальной силой, отдается в венах с такой интенсивностью, что кажется, будто всё его тело превратилось в один гигантский ударный инструмент. Адриану кажется, будто сердце бьется даже в ладони, будто вены пульсируют так, словно сейчас лопнут.

Всё его тело сходит с ума. Грудь горит, дыхание слишком быстрое, ноги едва держат.

Но неважно.

Никогда еще Адриан не чувствовал себя охваченным такой лихорадкой, но также он никогда еще не чувствовал себя таким решительным.

Ему нужны ответы.

И они нужны ему сейчас.

Сжав челюсти, Адриан глубоко вдыхает и приближается на шаг, и еще на один. Он едва замечает, что Нино последовал за ним и теперь идет в метре позади.

Его сознание полностью захвачено Ледибаг. Маринетт.

Это она.

Наверняка.

Алья поворачивает к нему голову, видит, как он приближается, и у нее вырывается удивленное восклицание, когда она встречается с его лихорадочным взглядом. И вдруг поняв направление, в котором движется друг, она одним шагом продвигается вперед и встает перед дверью в кабинет.

Надежно упершись ногами в пол, положив руки на бедра, она всем своим телом образует преграду, чтобы не дать ему войти.

— Я должен увидеть Маринетт, — решительно объявляет Адриан.

Ему это нужно.

Это жизненная необходимость. Абсолютная срочность.

— Сожалею, но она занята, — отвечает Алья, смягчая резкий ответ извиняющейся улыбкой. — Я не могу позволить тебе войти. Тебе надо только…

— Она занята разговором с Черным Котом? — тут же прерывает ее Адриан.

Алья застывает, словно несколько слов Адриана превратили ее в каменную статую. Она пристально смотрит на друга, не в силах произнести ни слова, в то время как на ее лице появляется выражение недоверчивого изумления.

— Маринетт — Ледибаг, не так ли? — без малейшего колебания продолжает Адриан.

Это она.

В самой глубине души он знает.

Это может быть только она.

По-прежнему не способная произнести ни слова, Алья слегка бледнеет. Ее взгляд переходит от Адриана к Нино, который кивает в знак поощрения, и снова возвращается к Адриану. Потом она вдруг замечает телефон, зажатый в кулаке друга. Маленький аппарат, в который он вцепился с такой силой, что у него побелели суставы пальцев.

Глаза Альи расширяются, и она машинально подносит ладонь ко рту, чтобы заглушить пораженное восклицание. Побелев, она приближается к Адриану, разглядывая его так, словно видит впервые.

Словно созерцает призрак того, кто исчез много лет назад.

— Ты… Ты… — сдавленно шепчет она. — Нет… Это…

Не в силах подобрать слова, Алья резко замолкает. А потом, по-прежнему ничего не говоря, отступает, приглашая Адриана проходить. Он благодарит ее коротким кивком, проходит мимо нее и врывается в кабинет.

Адриан открывает дверь, закрывает ее за собой и поднимает голову.

Его взгляд тут же падает на Маринетт. Она стоит в углу комнаты, и на ее губах играет улыбка недоверчивой радости. Она прижимает к себе телефон, а пальцы свободной руки прижаты к мокрой от слез щеке, словно как раз в тот момент, когда Адриан вошел в комнату, она их вытирала.

Встревоженная его далеко не тихим появлением, Маринетт обращает взгляд к двери. Заметив его, она резко подпрыгивает, едва не уронив драгоценный телефон. С бешено колотящимся сердцем она инстинктивно прижимает ладонь к груди.

— Что… Что? — пораженно бормочет она. — А-Адриан?

Маринетт застывает, словно дикий зверек, пойманный ослепляющим светом. Ее удивление настолько сильно, что в течение короткого мгновения мозг перестает функционировать.

Всего секунду назад она была в шкуре Ледибаг, полностью погрузившись в разговор с напарником. А теперь ее первая любовь без предупреждения врывается в кабинет, который вроде бы охраняет Алья.

Последние прожитые Маринетт минуты были необычайно напряженными. Возвращение Черного Кота — настоящие эмоциональные американские горки, оставившие ее с взвинченными нервами и обнаженным сердцем. Она чувствует себя опустошенной, а измученный мозг никак не может ухватить, что происходит.

Маринетт слишком устала, слишком уязвима. Она должна бы заговорить, отреагировать, но вынужденное возвращение к своей другой личности лишает ее всех ориентиров.

Она парализована, неспособна размышлять.

Что здесь делает Адриан? Почему Алья позволила ему войти?

Пока мозг Маринетт изо всех сил пытается найти объяснение абсурдной ситуации, пытается вообразить лазейку, объясняющую охватившее ее состояние растерянности, Адриан произносит одно слово.

Одно имя.

— Ледибаг?

Несколько слогов, произнесенные напряженным голосом, производят на Маринетт эффект электрошока.

Ей кажется, будто по ее позвоночнику прошел мощный электрический разряд, отскочил от каждой косточки, парализовал все нервы. Она замирает от потрясения, а от не менее резкого порыва паники перехватывает дыхание.

— Но что… — запинается она, неспособная сформулировать связную фразу. — Но к-как… Как ты узнал, что…

Маринетт резко замолкает.

Удивление слишком сильно, смятение слишком велико, и ее испуганный мозг переклинивает.

— Твой смех, — со смущенной улыбкой сообщает Адриан. — Алье следует пересмотреть звукоизоляцию своей квартиры, — уточняет он после того, как подруга одаривает его озадаченным взглядом. — Я услышал твой смех из гостиной.

Онемев от удивления, Маринетт смотрит, как Адриан приближается к ней. Его лицо бледное как мел, а ярко-зеленые глаза сверкают почти болезненным блеском.

Что-то происходит, это очевидно, но она слишком дезориентирована, чтобы размышлять.

У нее не получается думать.

У нее не получается понять.

Адриан теперь едва в нескольких шагах от нее, и только в это мгновение Маринетт замечает, что он сжимает в пальцах телефон. Он подносит аппарат к губам и произносит два слова. Два простых коротких слова.

— Моя Леди.

Слова Адриана тут же раздаются из телефона Маринетт, отчетливо звуча в напряженном молчании, царящем в кабинете.

«Моя Леди».

Маринетт кажется, будто она получила удар под дых. Она открывает рот, икает, отчаянно пытается восстановить дыхание, тогда как у нее из легких будто высосали весь воздух.

От потрясения ее мозг замирает. Опустошается. Ничто больше не функционирует, ни одна мысль не сопротивляется мощному громовому удару, который только что обрушился на нее. Маринетт парализована изумлением, пристально смотрит на Адриана так, словно увидела явление призрака.

Потом где-то в глубине сознания что-то начинает работать. Прорывается, кричит сквозь лимб ее мозга, принуждая ее реагировать.

Принять очевидное.

Маринетт изо всех сил сражается с парализующим ее оцепенением. Ей кажется, будто ее мозг вот-вот взорвется, будто комната раскачивается вокруг нее.

«Моя Леди».

Это невозможно.

Должно быть, она ошиблась, не может быть всё так просто. Конечно, обезумевший мозг просто сыграл с ней шутку. Это слишком прекрасно, слишком неожиданно, чтобы быть правдой.

Она не могла уже его найти.

И всё же…

— Ч-Черный Кот? — едва осмеливается она прошептать.

Адриан кивает. Медленно, но с убежденностью, которая не оставляет места малейшему сомнению. И именно в этот момент мозг Маринетт резко начинает вновь работать. Мысли звенят в ее голове, освещают сознание словно облаком искр.

Она внезапно испытывает мгновение странной ясности.

Время, кажется, замирает, внешний мир стирается, и вселенная Маринетт разлетается на осколки. Малейший факт, самая ничтожная деталь, всё взрывается, кружится в сумасшедшем танце, чтобы затем сформироваться в новую картину. Каждый элемент понемногу рисует новую реальность в ее глазах, словно собирающийся перед ней паззл.

И всё вдруг обретает смысл.

Бегство Адриана. Исчезновение Черного Кота.

Неистовая реакция последнего на открытие личности Бражника.

Маринетт в ужасе подносит ладонь к губам.

Бражник.

На глаза немедленно наворачиваются слезы, вызванные смятением, болью и состраданием, разбухающими в ее груди. Желудок скручивает до такой степени, что начинает тошнить, пока жестокая реальность медленно проникает в сердце.

Бражник.

Отец Адриана.

Отец Черного Кота.

— О, Кот… — дрожащим голосом выдыхает Маринетт. — Адриан… Мне жаль… Мне так жаль.

Угадывая мысли напарницы так, что ей не надо больше ничего добавлять, Адриан качает головой.

— Это… Нет, это не… — мягко протестует он. — Ты тут ни при чем, моя Леди. Не твоя вина, что мой отец… Что он…

Слова застревают в горле, мешая ему продолжать. Несмотря на прошедшие годы, рана по-прежнему свежа. Слова тяжелы, слишком тяжелы, чтобы сорваться с губ, и камнем падают в желудок.

Нервно потирая затылок, Адриан призывает всю свою волю, чтобы попытаться взять под контроль готовые лопнуть нервы.

Он не хочет сорваться.

Не сейчас.

— Это мне жаль, — наконец, говорит он. — Это я… я уехал. Я не… Я не должен был никогда…

Его голос прерывается рыданием, и он резко отводит взгляд.

Решительно уставившись в стену, Адриан дрожащей рукой проводит по лицу. Он не должен был так сильно реагировать. Больше трех лет прошло с тех пор, как он узнал о предательстве отца, и он уже не тот молодой человек, едва вышедший из подросткового возраста, которым был тогда. Который едва не сломался от горя, который улетел на другую сторону Атлантики, чтобы сбежать от боли.

Он продвинулся вперед. Он повзрослел. Разговор об отце не должен бы задевать его до такой степени.

Но этим вечером всё по-другому.

После стольких лет блужданий, сомнений, сожалений, настолько болезненных, что они едва не раздавили окончательно его сердце, Адриан, наконец, нашел свою Леди. Она вновь появилась в его жизни, словно неожиданное чудо, переворачивая всё его существо до глубины души.

Адриан подозревал, что будет взволнован, вновь увидев ее однажды.

Но он даже не догадывался о размахе того, что чувствовал.

Чудовищные угрызения совести, которые едва не поглотили его целиком. Страх, надежда. Эйфорическое облегчение. Радость, настолько сильная, что осветила его вселенную.

Внутри него разражается настоящая буря, натягивая до предела нервы и обостряя чувства до такой степени, что малейшая эмоция принимает разрушительный размах.

При мысли об отце у Адриана теперь возникает ощущение, будто в глубине горла застрял ком, будто на желудок давит свинцовая пломба. По всему телу пробегает сильная дрожь, и Адриан догадывается, что сейчас он ближе, чем когда-либо, к кризису.

И вдруг он чувствует, как вокруг его талии оборачиваются руки.

Маринетт изо всех сил прижимает его к себе, не оставляя свободного места между их телами.

— Это и не твоя вина тоже, Котенок, — горячо шепчет она, поднимая руку, чтобы скользнуть пальцами по его волосам. — Это не твоя вина.

Со слезами на глазах Адриан утыкается лицом в шею Маринетт. Он в свою очередь обнимает ее, прижимает к сердцу.

— Я-я… Я так счастлив найти тебя, — сдавленно произносит он. — Я скучал по тебе. Я так по тебе скучал.

Он чувствует, как губы Маринетт ищут его щеку, оставляют легкие поцелуи на коже. Словно она пытается стереть все следы слез, словно она тоже пытается убедить себя, что этот драгоценный момент не хрупкий сон.

— Я тоже по тебе скучала, — взволнованно шепчет она, явно не доверяя голосу, чтобы говорить громче.

— Маринетт… — нежно выдыхает Адриан. — Моя Леди. Моя Маринетт.

Сердце поет в груди, танцует на каждом слоге, которые он произносит с наслаждением.

Маринетт.

Моя Леди.

Одна единственная женщина, которая заставляет его душу дрожать, как в первый день.

— Если бы… Если бы я мог всё исправить, — с трудом произносит он, лаская губами кожу Маринетт. — Я бы никогда не бросил тебя так. Я сожалею. Если бы ты знала, как я сожалею…

— Кот… — шепчет она. — Обстоятельства были… О, Адриан, я даже представить не могу, что ты пережил, — произносит она с почти неразличимым рыданием. — Это я сожалею, что… Что твой…

Маринетт на мгновение прерывается, а потом испускает глубокий вздох.

— Я сожалею, — более спокойным голосом продолжает она. — Я правда сожалею о том, что случилось. И когда ты уехал, ты… Ты сделал то, что казалось тебе лучшим, и никто не вправе тебя судить. Я не знаю, как бы отреагировала, окажись я на твоем месте. Но я знаю, что ты не виноват в том, что твой отец… Что он… Адриан, ты не виноват, — заключает она, еще сильнее стискивая его. — Ты ни в чем не виноват.

Слова Маринетт убаюкивают Адриана, мягко проникают в него, согревая измученное сердце. Она продолжает нежно целовать его в щеку, как будто инстинктивно догадывается, что одно ее присутствие позволяет напарнику не сдаться.

— Я скучал по тебе, — снова шепчет Адриан. — Я так сильно по тебе скучал…

Ему хотелось бы сказать ей больше. Объяснить, до какой степени он оглушен счастьем от одной мысли, что нашел ее. Признаться, что без нее его жизнь не имела никакого смысла.

Признаться, что любит ее.

Что любит ее, как в первый день, и еще сильнее.

Это выгравировано в его душе, спето каждым ударом сердца.

Он любит ее, любит ее, любит ее.

Но слова слишком слабы, чтобы выразить его чувства.

Адриан глубоко вдыхает и слегка поднимает голову. Слова слишком слабы, и он в свою очередь покрывает лицо Маринетт нежными поцелуями, пытаясь передать ей этими нежными выражениями привязанности всю любовь, которую он испытывает к ней. Закрыв глаза, он пьянеет от сладкого аромата, исходящего от нее, смакует нежность ее кожи.

Он любит ее.

Он так любит ее, что у него перехватывает дыхание.

Он любит ее, она нужна ему.

Она его кислород, его смысл жизни.

Адриан инстинктивно еще немного крепче прижимает к себе Маринетт. Возможно, это эгоизм, возможно, просто инстинкт выживания, но он отказывается отстраняться от нее. Он прожил без нее долгие годы, и они ничего не стоят. Теперь, когда она здесь, когда она, наконец, здесь, он хочет насладиться каждой минутой, каждой секундой.

С закрытыми глазами он позволяет себе медленно погрузиться в океан ощущений. Тепло тела Маринетт. Стук ее сердца, который отныне смешивается с его. Ее горячее дыхание, ласкающее его кожу. Ее пальцы, крепко вцепившиеся в его плечи, словно она тоже отказывается отпускать его.

И вдруг Адриан понимает, что его губы незаметно для него самого скользнули от щек Маринетт к ее рту, и он уже целует ее. На короткую долю секунды он застывает. С ужасом спрашивает себя, не зашел ли он слишком далеко, поддавшись эйфории момента.

Но прежде чем он успевает отстраниться от Маринетт, она без слов отвечает на все сомнения, пролетевшие в его сознании.

Она зарывается пальцами в его волосы, наклоняет голову, отвечает на поцелуй с таким жаром, что у него слабеют колени.

Адриан тут же закрывает глаза, позволяя миру вокруг раствориться.

Больше не существует ничего, кроме Маринетт.

Она больше, чем его смысл жизни. Она — вся его вселенная.

В сердце Адриана взрываются звезды, загораются галактики. Он сгорает от любви к этой необыкновенной женщине, которая держит в своих руках его жизнь. Продолжая жарко его целовать, Маринетт обнимает его рукой за шею, проводит ладонью по его лицу. Ее пальцы пробегают по его коже, оставляя по пути горящие отпечатки, заставляя еще громче петь его сердце.

Словно живущая собственной жизнью, рука Адриана в свою очередь отрывается от спины напарницы, чтобы осторожно лечь на ее скулу. Его пальцы зарываются в волосах Маринетт, бездумно играют с темными прядями, которые ласкают ее щеку.

Он целует ее еще, и еще.

Губы Адриана прикованы к губам Маринетт, томно следуя за малейшим движением. Он целует ее с жаром, который почти похож на отчаяние, с напряженностью, которая лишь бледное отражение того, что он чувствует к ней.

Она центр его вселенной, кислород, которого ему так не хватало.

Адриан отрывается, лишь чтобы выдыхать обезумевшие «Маринетт», шепча ее имя как молитву. Как чудесным образом исполненное желание.

Их дыхание смешивается между их губами, вырывается, лаская горящую кожу. С бешено колотящимся сердцем Адриан опускает взгляд на лицо Маринетт и попадает в плен ее громадных глаз цвета летнего неба.

Его кожа горит. Пульс стучит слишком быстро, дыхание слишком частое.

Он чувствует себя оглушенным. Он чувствует себя на грани.

И он чувствует себя живым.

Чудесно живым.

Наконец.

— Я люблю тебя, — шепчет Маринетт между двумя сумасшедшими поцелуями. — Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Эти слова, которые она так хотела ему сказать, срываются с ее губ беспрерывным потоком, и она не в силах их сдержать.

Не то чтобы она хотела их сдерживать, в любом случае. Ей хочется их петь, декламировать, кричать до полной потери голоса.

Она любит его.

Всем сердцем, всей душой.

И она может сказать ему об этом, наконец.

У Адриана вырывается удивленное восклицание, которое она тут же заглушает своими губами. Она любит его, и его поцелуи пьянят ее. Заставляют терять голову, здравый смысл, вызывают ощущение такой легкости, что она, вероятно, больше никогда не коснется земли.

— Я люблю тебя, — снова шепчет она, прежде чем с новой силой поцеловать его.

Маринетт зарывается пальцами в его золотистые волосы, поднимается на цыпочки, прижимается к нему изо всех сил. Пульс отдается у нее в висках, выстукивая ритм слов, которые танцуют в ее сознании.

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — хрипло отвечает Адриан, невольно эхом отражая мысли Маринетт.

На этот раз ее очередь издавать удивленное восклицание. Ее громадные голубые глаза расширяются, щеки, уже покрасневшие от жара их объятия, краснеют еще больше. Волна тепла резко растет в груди, а потом столь же быстро накрывает ее целиком.

Всё ее тело вспыхивает, пульсирует, живет.

Она открывает рот, чтобы ответить, и вдруг…

— НУ, ЛУЧШЕ ПОЗДНО, ЧЕМ НИКОГДА!

Молодые люди резко подпрыгивают. Ни на секунду не выпуская друг друга из объятий, они живо поворачиваются ко входу в кабинет.

В нескольких шагах от дверного косяка стоит Аликс с покрасневшим от алкоголя лицом и насмешливой улыбкой на губах. Позади нее можно различить веселящегося Кима, которого изо всех сил держат Нино и Алья.

— АЛИКС! — рявкает Хлоя, в свою очередь появляясь в комнате.

Она твердо хватает Аликс за руку и вытаскивает наружу под ошарашенными взглядами Маринетт и Адриана.

— Я знаю, ты, если захочешь, можешь быть невыносимой, — рычит Хлоя на незваную гостью, беспощадно выталкивая ее в коридор, — но совсем не обязательно демонстрировать нам это. А вы! — продолжает она, указав обвиняющим пальцем на двух своих друзей. — В ваших интересах продолжить то, чем вы занимались!

Не добавив больше ни слова, она выходит из комнаты и с силой закрывает дверь.

Ошеломленные Адриан и Маринетт мгновение стоят неподвижно. Потом, выйдя из ступора, Адриан медленно поворачивает голову к напарнице. Ее щеки теперь алого цвета, напоминающего цвет ее маски, губы покраснели от страстных поцелуев, а на длинных ресницах еще блестят несколько слезинок.

С бесконечной нежностью Адриан берет в ладони ее лицо. Мягко проводит большими пальцами по щекам, стирая оставшиеся на них влажные полосы.

Маринетт молча позволяет ему, когда вдруг уголки ее губ изгибаются кверху. Сначала с трудом, как если бы она сдерживала улыбку. Потом всё более и более открыто, по мере того как слабеет ее сопротивление. Плечи начинают легонько дрожать, и неконтролируемое хихиканье вырывается из ее рта.

Когда она поднимает взгляд на Адриана, его глаза сверкают от с трудом сдерживаемого веселья.

И она разражается смехом.

Искренним ясным смехом, от звука которого сердце Адриана радостно подпрыгивает.

Заразительным смехом, который захватывает его за долю секунды.

В течение долгих минут Маринетт и Адриан охвачены приступом безудержного смеха, столь же сокрушительного, сколь неконтролируемого. По-прежнему в объятиях друг друга, они хохочут, икают, с трудом восстанавливают дыхание.

Некоторое время спустя они, наконец, успокаиваются.

Маринетт вытирает несколько слезинок, блестящих в уголках глаз, а Адриан драматично прижимает ладонь к груди, делая глубокие вдохи. Напряжение, царившее в комнате еще несколько минут назад, рассеялось, унесенное этим проявлением желанного веселья.

Впервые за очень долгое время оба чувствуют себя чудесно легкими, словно с их груди сняли громадную тяжесть.

Впервые за очень долгое время они, наконец, дышат.

По-прежнему обнимая Маринетт за талию, Адриан склоняет к ней лицо. Взгляд его ярко-зеленых глаз погружается в лазурные глаза напарницы, а на губах появляется робкая улыбка.

Короткое мгновение безмятежности, в которой купался Адриан, медленно угасает, по мере того, как его снова одолевает нервозность. Жгучий румянец растекается по щекам, а сердце снова принимается бешено колотиться — сильно, сильно, так сильно, что ему кажется, будто его стук отдается по всей комнате.

Адриан нервно кашляет, лихорадочно проводит пальцами по волосам, и, наконец, открывает рот.

— Так что ты думаешь насчет предложения Хлои? — напряженным голосом спрашивает он.

Маринетт вопросительно приподнимает бровь, и он продолжает:

— Я-я хочу сказать… Ты… Ты согласна? Продолжать так? — уточняет он, указывая на них обоих. — Ну, не совсем так, — поправляется он, краснея. — Не только поцелуи. Но… Чтобы… Чтобы мы с тобой были вместе?

Глаза Маринетт расширяются, в то время как губы складываются в немое удивленное «О». Потом на ее лице в свою очередь медленно проступает улыбка.

Ослепительная улыбка, дрожащая от безусловной любви.

Маринетт поднимается на цыпочки, обнимает Адриана за шею, целует его с такой нежностью, что он тает от счастья.

— Да, — горячо шепчет она, касаясь губами губ Адриана. — Да, я хочу, чтобы мы были вместе. Я не хочу больше расставаться с тобой. Я люблю тебя, мой Котенок.

Адриану нужно несколько секунд, чтобы усвоить ответ Маринетт. Ее слова медленно проникают в сердце, в душу. Они озаряют всё на своем пути, изгоняют несколько задержавшихся теней, не оставляя ничего, кроме надежды и недоверчивой радости.

Если бы не руки Маринетт, крепко обернутые вокруг него, если бы не тепло ее тела и соленый вкус ее поцелуев, который он всё еще чувствует на губах, Адриан подумал бы, что стал пленником самого чудесного сна.

С улыбкой абсолютного счастья он наклоняется к Маринетт, чтобы нежно поцеловать ее.

— Я больше никогда не покину тебя, моя Леди, — обещает он дрожащим от эмоций голосом. — Я люблю тебя.

Он замолкает на мгновение, смакуя это мгновение неожиданной радости.

— Я люблю тебя, моя Леди, — с наслаждением повторяет он, после чего снова целует Маринетт.

Я люблю тебя.

И я больше не покину тебя.