Once upon a... (гет)

Ночное шоссе, ведущее из Мистик-Фоллс. Редкие фонари освещают рваные куски дороги. Водитель несущейся на огромной скорости машины не успевает вовремя заметить человеческий силуэт посреди проезжей части. Автомобиль, развернувшись на мокрой после недавно прошедшего дождя дороге, съезжает на обочину.

Мужчина, сидящий за рулем, не может опомниться: неведомая сила рывком вытягивает его из машины.

— А вот и ужин, — хмыкает Деймон Сальваторе, впиваясь в шею водителя, парализованного ужасом. Несколько секунд — и безвольное тело падает на холодную землю. С губ вампира стекают струйки крови.

Удивительно, но Сальваторе не замечает вышедшего из темноты леса с иголочки одетого мужчину, пока тот не подходит к нему практически вплотную.

— Мне кажется, у вампиров этого города проблемы с питанием и манерами.

— Уроки вежливости для меня закончились в прошлом столетии. Увы, что-то я мог и подзабыть, — Деймон пытается понять, кто перед ним, но уверен только в одном: существо, что вышло на свет, точно не является человеком. — Неужели я жевал с открытым ртом?

Мистер Голд ухмыляется: на своем веку он повстречал немало нахалов и храбрецов, однако для них эти встречи закончились весьма плачевно — одно неверное желание, и черви едят их разлагающееся тело. Еще один из приятных бонусов от черномагических способностей.

— Вам что-то нужно, или вы пришли понаблюдать? Мой аппетит испортить крайне сложно, хотя я уже и закончил. — Сальваторе демонстративно вытирает рот рукой, а Румпельштильцхен щелкает пальцами, и на месте аварии больше нет луж крови, бампер машины помят о ствол дерева, а водитель замирает на подушке безопасности, засыпая навечно.

— Шалость удалась, — хмыкает Деймон, но в его движениях и взгляде мелькают настороженность и интерес, поочередно сменяя друг друга. — Так с чем же вы решили почтить меня своим присутствием? Неужели считаете меня настолько приятным компаньоном?

Мистер Голд решает отбросить формальности и небрежно сообщает:

— Мне нужен кулон. Фамильная драгоценность Сальваторе. Смею заверить, что я запросто мог бы ее отнять силой, но традиции не позволяют. Таким образом, обмен: амулет на самое сокровенное желание. Я знаю, что он у тебя с собой. В нагрудном кармане куртки.

Деймон пытается усмехнуться, но губы не слушаются. Старется сделать шаг назад, но его ноги становятся ватными. Пробует опустить руку, но его пальцы уже сжимают холодный камень, а когда мистер Голд протягивает руку, ладонь Сальваторе сама разжимается.

— Вот и чудненько, — кивает самому себе Румпельштильцхен и уходит.

— А как же желание? — кричит ему вслед Деймон и слышит:

— Самые сокровенные желания не нужно произносить вслух. Самые заветные мечты всегда с нами, на краю подсознания — стоит только потянуть за ниточку, и вот оно — пульсирует в твоей руке. Я нашел твой клубок, Деймон. Так уж повелось, я могу распознавать то, что другой человек хочет сильнее всего на свете.

Я каждый день вижу его во снах. Странный немолодой человек, лет пятидесяти, в строгом классическом костюме, подходит к краю моей кровати, а я, будто парализованная сильнодействующим ядом, не могу сделать ни единого движения. Спазмы сковывают грудь, когда я пытаюсь закричать, но изо рта не вылетает ни звука.

Странный человек качает головой и тяжело вздыхает, а мне хочется плакать. Пусть это и мой сон, но в нем я не властвую ни над своим телом, ни над душой. Мечтаю закрыть глаза, чтобы не видеть того, что будет происходить дальше, но, не моргая, безмолвно наблюдаю.

Я знаю — мне предстоит потерять еще частицу своей души и воспоминаний. Я знаю, что утром все забуду: с рассветом этот кошмар рассыплется на тысячу осколков, оставив для меня лишь саднящее в груди чувство страха и настороженности.

Видя, что с мужчиной происходит что-то ужасное, пытаюсь отвернуться к стене, вспоминая, что будет дальше, и содрогаясь: его кожа трескается, будто расползаясь по швам, цветом становясь похожей на болотную тину. Волосы, до того опрятно расчесанные, теперь обрамляют худое скуластое лицо грязными засаленными прядями. Существо окидывает меня бегающим мутным взглядом и растягивает рот в ухмылке, показывая желтые гнилые зубы.

— Доброй ночи, Елена, — выдает он, и из его груди поднимается булькающий хриплый смех. — Что ты хочешь посмотреть сегодня?

Я не желаю видеть, не желаю чувствовать, весь мир словно перевернут с ног на голову. Я держу в памяти взгляд прекрасных зеленых глаз и теплую улыбку, но, кажется, цвет глаз сменяется на серо-голубой. Стефан, прости меня, милый Стефан. Кажется, я тебя забываю...

— Зачем вы это делаете, мистер Голд? — существо, наслаждаясь моими эмоциями, склоняет голову набок.

— Странно, что ты запомнила меня с прошлого раза. Зови меня Румпельштильцхен, дорогая. А сейчас я покажу тебе на ночь сказку.

— Он хочет меня? — я спрашиваю, желая отвлечь Румпельштильцхена хотя бы на мгновение. Мечтаю о том, чтобы он отвел взгляд от моего неподвижного тела в сторону, и в голове утих этот водоворот видоизменяющихся воспоминаний, стирающихся чувств. Может, на самом деле, я просто хочу хоть немного отдохнуть.

— Ну, милая, самые интимные и потаенные желания не так уж и просты. Возможно, Деймону слишком хотелось почувствовать хотя бы толику той нежности и заботы, которые с лихвой достаются его брату, хотелось наказать его за способность любить и быть любимым ответно, невзирая на проблемы с вампирским рационом и вечной жизнью. Деймон мечтал и о такой девушке, как ты, девушке из прошлого, но недосягаемой теперь. И, как ни странно, он мечтал почувствовать, что нужен тебе. Весьма необычное желание, надо заметить.

Мистер Голд тихо посмеивается и удобнее устраивается в кресле:

— Кажется, мы отвлеклись.

И я чувствую, как снова растворяюсь в чьих-то воспоминаниях.

Стефан, почему я не могу тебя вспомнить при свете дня? Не могу вспомнить ту любовь, что дарила тепло и надежду нам обоим. Когда мы рядом, я не чувствую к тебе совершенно ничего, кроме горечи. Днем я тебя не помню, но ночью ты всегда в моих мыслях.

— Я не хочу любить его! — кричу я на чудовище, удобно устроившееся в моем кресле у кровати, а Румпельштильцхен лишь подергивает плечами, мол, против сделки ничего не попишешь.

— Я — человек слова. Я не могу нарушить заключенный контракт. Да и, к тому же, какая мне с этого выгода? — мистер Голд снова разводит руками, а я до сих пор не могу понять, о чем идет речь.

— Мне нужен был артефакт, что подарит силу и освободит дух. Кто же знал, что младший из Сальваторе окажется настолько неуступчивым, что не отдаст его по доброму согласию, а старший — настолько эгоистичным, что пожелает девушку брата взамен? Я должен был получить этот именно в дар. Магические вещицы — странные создания. Столько много условностей, но оно того стоит! Глупый мальчишка даже не понял, что отдал. Но теперь амулет мой. Кинжал больше не властен над моей волей. Но тебе этого никогда не понять, ведь ты простой человек.

Мистер Голд перекатывает между пальцев рубиновый камень, обрамленный узорами из золота, и я не могу отвести взгляд от этого зрелища: камень блестит в свете горящей лампы, и от него по стенам комнаты струятся тени, переплетаясь, образуя картины. И я, словно загипнотизированная, слежу за четкими движениями пальцев, наблюдаю за танцем теней и снова погружаюсь в очередное событие или ложь, придуманную мастером обмана. Я снова погружаюсь в твою жизнь, Деймон.

Стою перед Ним, а в голове все плывет и кружится, и марево застилает мысли. Деймон так близко, и его прикосновение, хотя бы мимолетное, невесомое, сейчас ценней всех богатств мира.

Опускаюсь рядом на кровать и роняю голову ему на плечо, провожу ладонью по прохладной коже запястья. Деймон поворачивается, и в его взгляде я могу прочитать, что я для него — самая желанная, единственная.

Он тянется рукой к моему лицу, смахивая большим пальцем небрежную длинную прядь, очерчивает линию губ, а я, кажется, не могу дышать. Внутри меня все замерло — один вздох, одно неверное движение, и мое самообладание разлетится ко всем чертям, оставив лишь голые нервы чувств и эмоций.

Я заглядываю ему в глаза, и Деймон набрасывается на меня, неистово целуя и кусая губы в кровь, вминает в кровать весом своего тела, и я хочу кричать от счастья, забыться в этом наслаждении.

Но замечаю краем глаза тень у порога, снова строгий костюм, довольную улыбку. Меня пробирает отчаянье.

— Я могла бы полюбить его таким, могла бы, безо всяких чар и заклинаний, без лжи и притворства.

Поворачиваюсь к Деймону и шепчу ему прямо в губы:

— Я могла бы полюбить тебя, слышишь? Но ты лишил меня даже возможности попытаться.

Слышу отчаянный рык, оборачиваюсь: амулет падает, и рубин трескается на две части. Кажется, Румпельштильцхен впервые теряет самообладание. Его руки трясутся, а из горла вырывается шипение.

Он отшвыривает меня в другой конец комнаты, словно тряпичную куклу, поднимает Деймона за горло и шепчет:

— Она, видите ли, полюбить его могла. Чистая любовь, выбор сердца. Чертовы, дурацкие условности! Ну почему с этими побрякушками всегда так сложно?! Ведь все так хорошо складывалось, — прежде, чем Деймон успевает опомниться, отламывает ножку от стула и, воткнув ему ее ему в живот, проворачивая, продолжает:

— Увы, ты испортила мой амулет. Но ты поплатишься за это! — поворот, — Сделка,— еще один поворот, — расторгнута!

Я начинаю кричать, а глаза Деймона стекленеют, и невидящий взгляд замирает на мне.

Сейчас я сижу и вывожу аккуратным почерком слова в личном дневнике. Впервые за долгие годы это занятие дается с большим трудом.

Первый день я жила, разрываясь между сном и реальностью: никто не помнил о существовании Деймона Сальваторе: Стефан, улыбаясь, страшно округлял глаза, Кэролайн — хихикала и журила меня за богатую фантазию, Мэтт — пожимал плечами. В этом городе не осталось ни одного человека, который бы помнил о тебе, Деймон Сальваторе. Но я знаю, ты был реален. Был! Я помню каждую минуту, проведенную рядом, внезапные появления в моей комнате, твои едкие шуточки все до единой, хитрую кривоватую ухмылку.

Я могла бы тебя полюбить, Деймон. Несмотря на все твои недостатки, могла бы! Веришь?

А я все равно буду верить, что ты есть. В соседнем штате, в другом мире — не важно. Я буду надеяться, что когда-нибудь увижу тебя снова.

Я закрываю дневник и кладу его на подоконник, а за окном на дереве сидит огромный черный ворон, который, заметив меня, широко взмахивает крыльями и растворяется в предрассветной мгле.