Крокодил в посудной лавке (джен)

Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно.

М.А.Булгаков, «Собачье сердце»

Представим себе, друзья, берега далёкой от нас Англии — и не столь далекое от нас время: где-нибудь так середину прошлого века. Именно в это время на тех мирных берегах — по адресу Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд — обитал один известный нам всем Профессор, человек в возрасте и весьма почтенный, — а впрочем, взглядов он был весьма свободных, практически либеральных, что и позволило всем нижеописанным событиям совершиться.

Итак, желтая лампа на столе у Профессора светила тёплым призывным светом, выхватывая из полумрака большую часть уютного, хоть и находящегося в некотором беспорядке кабинета. И свет этот как бы обещал в перспективе обитателю сей комнаты — да и нам с вами, милейшие читатели, — некие охуительные истории.

Так оно и случилось. Не успел Профессор взять в руки перо — обычное стальное перо со вставочкой, которое он до сих пор предпочитал авторучке — как раздался какой-то треск, грохот, запахло будто бы даже дымом, — правда, совсем немного, — а после этого в кабинет к немалому удивлению профессора ввалилась целая толпа разношерстных посетителей: описывать их подробно не будем, скажем только, что все они были дамы. Правда, в одной из них принадлежность к женскому полу угадывалась весьма смутно, вторая сияла белым плащом, аки светом звёзд, хотя и походила притом на чрезмерно сосредоточенного на чем-то медведя, а третья так и вовсе напоминала крокодила, да и прочие были им подстать. Одеты все они были весьма благопристойно и скромно, что, безусловно, делало им честь — согласитесь, одеть благопристойно и скромно целого крокодила весьма и весьма непросто.

Профессор с недоумением поднял голову и посмотрел на вошедших. В общем-то, он мало кому позволял так к себе врываться, но визит этой компании предвещал нечто особенное, вследствие чего Профессор радушно улыбнулся и принялся раскуривать трубку, в то время как вошедшие несколько агрессивно топтались на ковре.

— Мы к вам, Профессор, — заговорила та из них, что сияла белым плащом, — и вот по какому делу…

— Мы пришли не просить, а требовать! — вмешалась мадам крокодил.

— Вы, леди, не иначе как решили заранее принарядиться к Хэллоуину? — с интересом спросил требовательную даму Профессор. — Зря, видит Бог, зря. Во-первых, маску можно было и не надевать…

— Это не маска! — возмущенно вмешалась первая леди.

— Во-вторых, — и тут Профессор с сомнением прищурился сквозь клубы дыма из трубки, — вы леди или джентльмен? — обводя взглядом всю группу посетителей, Профессор невольно подумал, что вопрос можно отнести к ним ко всем. — И как вас, простите, зовут?

— Какая разница? — горделиво поинтересовалась дама-крокодил.

— Я — мадам Докопатыч, — призналась первая леди и немного покраснела.

— В таком случае, предлагать вам трубку мира не буду — тем паче, что вижу воинственное ваше настроение. Присаживайтесь, леди, мне неловко беседовать сразу с несколькими стоящими передо мной женщинами, — и кончиком трубки Профессор указал им на потертый диван, стоящий вдоль стены. — Прежде всего: зачем вы ко мне пришли?

— Мы пришли объяснить вам, что неправы вы, Профессор: всё по-другому было!

— Вот как? — едва не закашлялся от удивления оксфордский лингвист. — Почему же?

— Почему? А давайте проанализируем ваши сочинения, хотя и начинать-то желания нет, если честно, никакого.

— Так и не начинайте, — с предобрейшей улыбкой предложил Профессор дамам.

— Вот только не надо указывать мне, что делать, и я не скажу вам, куда вам надо идти! — возмутилась леди крокодил. — Что за дурной калейдоскоп вы написали? Приходится, извините, тыкать вас носом в собственные ошибки, как какого-нибудь желторотого юнца. А ещё профессор называется! И ведь так везде, везде, в «Хоббите», и в «Сильмариллионе», хотя тот ещё не так плох — очевидно, потому, что не вы дописывали… А уж «Властелин колец» — тот и вовсе ни в какие ворота не лезет! Да ещё и выдаете это за классический рыцарский роман!

— Я? За рыцарский роман? — поразился Профессор так сильно, что даже достал изо рта трубку, чтобы уточнить, не послышалось ли ему.

— Да-да, — закивала леди крокодил. — И весь роман-то у вас какой-то глупый, несуразный, разваливается на ничем не связанные между собой куски. Одни сплошные про… пробелы. То в Шире описываете быт помещиков позапрошлого века, в то время, как ваши эльфы за одиннадцать тысяч лет даже лампочку не изобрели! То не к месту совершенно пытаетесь в эпос, а сами-то, сами! Интересуетесь, страшно сказать, внутренним миром персонажей. А иногда — наоборот, совершенно не интересуетесь! Причем как раз там, где нам этого бы хотелось. Взять хоть вашего Феанора, хотя всем, в общем, понятно, что никакой он не ваш, а сам по себе, свой собственный. Изображаете его эгоистом и одержимым, утверждаете, что он сжег корабли, что само по себе есть величайшая глупость. Как, ну скажите мне, как может корабль сгореть? Он же стоит в воде, а вода-то мокрая! Не может корабль гореть! Разве это не очевидно?

— Если честно, нет, — признался Профессор невозмутимо.

Мадам Докопатыч тоскливо вздохнула. Леди крокодил махнула рукой, переглядываясь с подругой и как бы говоря: «Блаженный, что с него взять?» — и продолжила вещать:

— Но, блин, каким боком к рыцарскому роману (или даже эпосу) относятся ширские главы и вообще вся первая часть?! Почему в рыцарском романе (или эпосе) нам вдруг будут описывать страдания и душевные муки Фроды, тащащегося к Ородруину?! Вот там, значит, сказка, тут, значит, рыцарский роман, а потом будет реализм, а еще потом мы будем заворачивать рыбу… Если кто-то всерьез ратует за наличие эпоса или там рыцарского романа, то и без того слепленное из разных кусков произведение делается вовсе мешаниной жанров, мутной до полнейшей безвкусицы. А выражения? Какие низменные выражения вы употребляете! Можно подумать, вы саратовский пролетарий женска пола или какая-нибудь парикмахерша, а не профессор. Видимо, в связи с проникновением технологий и в глубинку богатый и образный язык муходранцев распространяется вдаль и вширь!

— Вот именно, — поддакнула мадам Докопатыч.

— Наконец, кого вы выводите одним из главных героев псевдоэпоса? Представителем эльфов в компании Хранителей? Какого-то, прости Эру, папуаса. То есть Леголаса. Кто он такой? Ни роду, ни племени. Так почему же на него пялятся все, пока он гуляет по городу?

— Но, простите, разве не я сам волен выбирать героев себе по нраву? — осведомился Профессор.

— Не прощу! — безапелляционным тоном отрезала дама-крокодил. — Почему, собственно, именно на Леголаса-то все так уставились? Вон есть два Элрондовича, которые тоже эльфы, причем во много раз круче какого-то там Леголаса. Они-то аж и из рода Лютиэн со стороны папы, и из рода Финвэ со стороны мамы — там должна быть красотишша неописуенная и уж во всяком случае точно краше какого-то лесного папуаса Лего. Но почему-то Леголасу вон сколько внимания, а Элрондовичам шиш! Больше того: ведь у Элрондовичей фактически роли в сюжете никакой. У Элрохира ровно две реплики, обе в главе «Прохождение Серого отряда»: я, мол, принес тебе слова моего отца (причем слова-то ниачом абсолютно, они не несут никакой смысловой нагрузки!), и вторая: не будем, мол, говорить об этом на проезжей дороге. И всё. У Элладана реплик нет вообще. Более того, у них и действий-то нет! Их не было даже на Совете у Элронда! Ну как это так?! Обсуждают такой песец важный вопрос, присутствуют какие-то «советники домохозяйства», а сыновья Элронда то ли класть болт хотели на это мероприятие, то ли их вообще не звали. Ну так вот и ответ: их нет. Не было их с Серым отрядом, не приезжали они к броду через Айзен в Рохане. Может, потом уже вместе с сестрой и папой приехали в Минас Тирит, а здесь и сейчас, вместе с Серым Отрядом — нет! Я все ломала голову, какого черта они вообще приперлись, зачем и почему — ведь нет тому объяснений никаких, что в правоверном русле, что в еретическом. Так ларчик сей открылся монтировкой. Элрондовичи никуда не приезжали, их тут попросту нет. Вот и все.

— Однако… — вздохнул Профессор. Возможно, в этот момент он вспоминал, как заело пластинку у его любимого патефона. — Милая леди, но ведь вовсе не обязательно постоянно упоминать о героях, чтобы читатели убедились, что они все время там, с Серым отрядом. Вы же помните про штаны Арагорна… Как же вы так пытаетесь анализировать художественное произведение как документальную хронику?.. Вы сами-то пробовали писать что-то? Неужто же в каждом предложении вы упоминаете о герое, чтобы читатели уверились, что он всегда находится в поле действия?.. Есть же, в конце концов, такой основополагающий принцип создания художественного произведения, как художественная условность первичная и вторичная. Автор даже и когда пишет о реальных событиях, то не просто их воспроизводит, а воссоздает в художественной реальности. А вы пытаетесь воссозданные в художественной реальности события анализировать, как если бы они были реальными. А они и реальными-то не были, я их выдумал все, ровным счетом все! А еще, — добавил он громким шепотом, — близнецы Элрондионы были-таки из рода Лютиэн со стороны мамы, а из рода Финвэ со стороны папы. Раз уж мы о деталях.

— Ах, вот вы какой! — взвилась мадам крокодил. — Как и все — с этим вашим: «Сперва добейся, сперва добейся»! Тварь я дрожащая или право имею?..

Профессор удивился и запыхтел трубочкой. В любом случае, на мадам крокодил с этого момента он начал смотреть даже с некоторым сочувствием. Та, к его облегчению, ненадолго смолкла, и на смену ей пришла мадам Докопатыч:

— Вы вообще все время занимаетесь каким-то шулерством!

— Я? Когда?

— С самого начала! С первых глав! Вот к примеру: за каким дьяволом хоббиты попёрлись в общий зал таверны, им что — впечатлений недоставало?

— Но, простите, леди, ведь не сделай они этого, встречи с Арагорном бы не произошло.

— А он им там что, свидание назначил? — искренне удивилась мадам медведь. — Мля, сколько прочитали — и всё об эти ухабы спотыкаемся: Профессор под свои задумки подтасовывал детали, а мы теперь придумывай обоснуи!

— Под свои задумки! Подтасовывал детали! Как жить, как жить, когда есть такие подлые профессора? — заломила трагически руки мадам крокодил. — Стыдно за вас, Профессор. Книга ваша стоит на самой низшей ступени литературы, — начала она убеждать его вновь. — Как писатель, вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши сочинения полны роялей в кустах, а вы в присутствии двух леди с высшим образованием и суммарным IQ 293 и примкнувших к ним верных позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой писать вещи космического масштаба и космической же глупости о том, как не надо было устраивать резню за сильмариллы, — и в то же время курите трубку, как паровоз!.. А как, как можно доверять человеку, который курит? Вдруг курит он вовсе и не табак? Тем более, что все те вещи, которые вы описываете, обычному трезвомыслящему человеку и в голову не придут! Скажете тоже, эльфы и феи! — По мере произнесения этой речи лицо её обретало всё более и более вдохновенный и возвышенный вид. Она то повышала голос чуть не до визга, то приглушала до хриплого шепота и закончила трагическим: — И пусть ваши правоверные почитатели готовы разорвать меня на куски, как львы первых христиан! От своего я не отступлюсь! — с истинно неофитским рвением выкрикнула леди.

— Почитатели? Помилуйте, какие правоверные почитатели? — искренне поразился профессор. — Да, есть люди, что читают мои книги и находят их занимательными — только и всего. Никто вас казнить за несогласие не собирается, не говоря уж о том, что если книга моя так на ваш вкус плоха, можно было бы и не открывать её вовсе. Посудите сами, если она вызывает у вас величайшее отвращение, зачем же усугублять его дальнейшими спорами и нахождением новых, как вы изволите называть их, про… про… Неважно. Закройте её, забудьте обо всём, да и дело с концом.

— Вот только не надо указывать мне, что делать, и я не скажу вам, куда вам надо идти, — взвилась было вновь с потертого дивана леди крокодил, и мадам Докопатыч не без труда удержала ее на месте.

— В том-то и проблема, Профессор, что прочитавши единожды — забыть невозможно! — посмотрела она на Профессора с укоризной.

— Мы пытались найти логику хоть в чем-то, но остается только одно: переписать все заново. Только вот одна мелочь: от книг ваших и камня на камне при этом не останется, — угрожающим тоном добавила леди крокодил.

— Ничего страшного, — с удивительно доброй улыбкой заметил Профессор. — Вперед и с песней! Помните её? За синие горы, за белый туман в пещеры и норы уйдет караван…

И по мере того, как он напевал негромко, случилось чудо.

— Хорошо, — ответили ему все достойные леди — а затем тотчас же побледнели, стали таять в воздухе, а потом и вовсе испарились.

А Профессор запер черный ход и положил ключ в карман; запер дверь из коридора в переднюю и вернулся в кабинет, где шаги его стихли. Тишина заполнила дом, заполонила все углы. Спустились сумерки, скверные и тревожные, одним словом — мрак; а куда исчезли все эти леди (или ляди…) — так и осталось под покровом тайны.

За одно можно поручиться. С той секунды в кабинете писателя воцарилась блаженнейшая тишина, изредка лишь прерываемая скрипом старого кресла да скрипением пера, которое неспешно вывело на чистом белом листе следующие слова:

Некоторые из читателей нашли книгу скучной, нелепой или недостойной внимания, и я не собираюсь с ними спорить, ибо испытываю аналогичные чувства по отношению к предпочитаемым ими книгам.

Дж.Р.Р. Толкин, предисловие к «Властелину Колец»