Письма (джен)

Это место и отталкивало, и притягивало одновременно — бывшая штаб-квартира Акацуки, ныне давно заброшенная. Саске понимал, что его миссия проходит мимо этого места, здесь ничего важного он не найдет, и все не не удержался и заглянул в покинутые всеми развалины. Естественно, Саске привлекала лишь одна комната...

Хаотично разбросанные и перевернутые вверх дном предметы быта явно говорили о том, что здесь производился обыск — Итачи сам не допустил бы такого беспорядка, Саске уверен. «Разве что-то можно обнаружить здесь?» — упорно твердил голос разума. И все же вопреки логике Учиха не ушел, продолжая осматривать помещение. Могли ли у Итачи быть секреты, недоступные чужим взорам?

Активированный мангекье шаринган подтвердил его подозрения: Саске увидел смутные очертания тайника в стене, и ему понадобилось приложить немало усилий, чтобы вскрыть его. Ни денег, ни драгоценностей или ценных секретных свитков там не было — лишь три запечатанные конверта. «Кому он мог тайно писать? — подумал было Саске. — Третьему хокаге?»

Ответ почему-то пришел раньше, чем Учиха вскрыл письмо.

«Здравствуй, мой дорогой младший брат,

Так начиналось послание, написанное таким знакомым убористым почерком.

я знаю, что ты никогда не прочтешь это письмо, а потому пишу то, что не должен, но очень хотел бы тебе сказать.

Уже третий час подряд без сна я обдумываю нашу предстоящую и последнюю встречу — каждый шаг и каждое слово. Самому не верится, какую же глупость я должен буду сказать тебе — что хочу забрать твои глаза!.. И самое горькое в том, что ты, Саске, в это поверишь. Прости меня, брат, но ты не должен знать правды: твоя участь — стать сильным, стать героем. Я сделаю все, что смогу, лишь бы помочь тебе достигнуть этого, обещаю.

Я придумал способ передать тебе Аматерасу — одно из сильнейших дзюцу; а мангекье шаринган, который активируется после того, как ты увидишь мою смерть, откроет тебе доступ к другим более совершенным техникам. Немало врагов — Орочимару, Акацуки, а также тот, кто называет себя Мадарой — будут пытаться заманить тебя на свою сторону, манипулировать и управлять тобой. Не поддавайся им, Саске!

Я молил бы всех богов, если бы мои молитвы могли помочь, чтобы ты сделал правильный выбор. А моя душа упокоилась бы с миром, зная, что ты, мой любимый младший брат, наконец-то счастлив».

Судя по дате, письмо было написано за месяц до их сражения. Саске дрожащей рукой потянулся за вторым конвертом. Эти письма Итачи писал в пустоту — он, Саске, не должен был найти их и вообще не должен был узнать правды; сердце Саске сжалось в комок от мысли, что он мог так и дальше всю жизнь ненавидеть того, что любил его больше этой самой жизни.

«Мой дорогой братик,

до меня дошли тревожные новости — о том, что ты победил Орочимару; тревожные потому, что я знаю его истинную силу и, увы, знаю твою в настоящий момент. Ты считаешь, что уничтожил его, забрав его чакру, но правда заключается в том, что старый Змей обманул тебя и хитростью занял твое тело. Мне придется, хоть я уже сильно ослаблен болезнью, активировать Сусаноо и клинок Тоцука, чтобы избавить тебя от него раз и навсегда. Обещаю, я исполню это как свой последний долг — долг старшего брата.

Я всей душой жду нашего последнего боя; я уже знаю, как именно он пройдет, равно как знаю и его исход. Ты не должен узнать правды, мой любимый брат, ведь эта правда может искалечить твою жизнь, как однажды искалечила мою. Я не желаю тебе такой участи, поэтому позволю себе скрыть от тебя правду. И все же... Прости меня, Саске, но всего лишь на мгновение моя решимость дрогнула: мне захотелось, чтобы ты узнал, как сильно дорог мне. Я постоянно думаю о тебе и твоем благополучии; я надеюсь, что твой друг Наруто поможет тебе избрать истинную дорогу и однажды займет в твоей душе то место, которое должен был занимать я. Прости, что меня не было с тобой в самые трудные моменты твоей жизни — это моя вина и я искуплю ее...»

Слезы подступали к глазам, из-за чего строки расплывались. «Ты все знал, брат...» — снова и снова повторял Саске. Он тоже знал — Тоби рассказал ему правду. Но услышать его рассказ — одно, а читать строки, оставленные самим Итачи — совершенно другое... Хотелось упасть на колени и просить у него прощения — за всю ту боль, моральную и физическую, которую причинил ему, — но только Итачи все равно бы уже не услышал.

Оставалось еще одно письмо.

«Мой дорогой Саске,

скорее всего, это письмо будет последним. Я уже на грани; лучшие лекарства, которые я смог достать, перестали действовать, и сегодня ночью я впервые побоялся, что не доживу до утра. Умоляю тебя, Саске, поспеши! Я не могу умереть раньше, чем встречусь с тобой! Мне должно быть стыдно признаваться в этом, но я жду нашей встречи не столь ради битвы, сколько ради того, чтобы еще хоть раз увидеть тебя, дорогой братик. Едва ли я засыпаю на краткое время, мне снится, как я обнимаю тебя. Знаю, этому не суждено случится, но как бы я мечтал со слезами прижать тебя к груди, а потом тихо умереть на твоих руках... Прости мне эту слабость, Саске! Прости, что я, превозмогая боль, пишу эти глупые строки, которые ты никогда не прочтешь. Прости за то, что при нашей последней встрече я так и не скажу тебе самого главного: того, что люблю тебя, Саске, и всегда любил.

Твой брат Итачи».

Уже не стирая с лица льющиеся потоком слезы, Саске посмотрел на дату, отмеченную на развороте — это письмо было написано в ночь перед их последней битвой.