Красивый мальчик (гет)

Никколо глубоко вздыхает и делает шаг. Потом еще один.

Вот перед ним раскрываются тяжелые двери замка Форли. Вот он входит и щурится от яркого света. Ему всего двадцать четыре года, а он уже дипломат. Он должен встретиться с Катериной Сфорца, которую называют Тигрицей Форли. И он должен исполнить свою дипломатическую миссию.

Никколо вспоминает все, чему его учили. Его учителя были благосклонны, и он быстро изучил политическую науку до самых изощренных тонкостей. Написать, что ли, трактат? Но Никколо Макиавелли для этого еще слишком юн.

Он переводит дыхание и входит в огромную залу, увешанную гобеленами. Вот она, Катерина Сфорца. Вот она.

Сфорца сидит на царственно большом кресле из красного дерева. На ней — фантастическое черно-золотое платье, которое делает ее еще больше похожей на Тигрицу.

— Входите, — Катерина Сфорца равнодушно-вежлива.

— Да, ваша светлость, — легкий поклон.

— С чем пожаловали? И почему Флоренция послала такого юнца? — окинув Макиавелли взглядом, говорит Катерина. И надменно поджимает губы.

Она старше его, но он ее не боится.

— Я должен говорить со всеми Сфорца. Так как на нас собирается напасть французский король, мы должны сплотиться воедино. Мы должны дать Франции достойный отпор. Иначе разразится война. Я — за объединение Италии под одним стягом, — почти не запинаясь, выпаливает на одном дыхании Никколо.

— Какие громкие слова! — вспыхивает Катерина. — И вы решили, что сможете объединить нас? Герцогства и княжества разрозненны, даже Сфорца не едины! Некоторые из нас в Милане, некоторые в Пезаро, а я — как видите, здесь, в Форли.

— Я решил, что смогу, — а значит, так и будет, — в голосе Никколо твердость и уверенность.

Катерина звонко смеется. Ее смех гремит, как речной водопад в тиши зала.

Гобелены на стенах мрачные — все без исключения. Никколо почему-то нравится такое убранство.

— С чего вы решили, что я вам помогу? — брезгливо цедит Катерина.

— С того, что это ваш долг, — коротко говорит Макиавелли и выдерживает ее взгляд.

Пристальный, пронизывающий взгляд Катерины Сфорца.

Катерина встает со своего кресла и подходит к Никколо почти вплотную. Макиавелли сглатывает.

— Какой красивый мальчик, — буквально выпевает Катерина, надменно поджимая губы и касаясь рукой его щеки. Невесомое прикосновение.

— Не красота важна, а политическая дальновидность, — нахмурившись, Никколо гордо вскидывает голову.

— Я бы поговорила с вами на языке любви, если бы пожелала, — смеется Катерина Сфорца.

— Но я рад, что вы не желаете, — усмехается Макиавелли.

— Почему же?.. Почему же, — задумавшись, тыльной стороной ладони прикрывает глаза Сфорца.

— Я женат, синьора Сфорца, — гордо заявляет Никколо.

— А я замужем. Кого в наше время это останавливает? — Катерина звонко смеется.

— Есть законы чести. Законы морали.

— А есть — мое желание, которое превыше всех законов. Но я отвлеклась. Так что же там с политикой? — кажется, Катерине невыносимо скучно.

— А все то же: Италию надо объединить. Иначе мы не выстоим против чужеземной угрозы. Надо всем вместе сражаться против французского короля.

— Как вас зовут, красивый мальчик? — вновь отвлекается Сфорца.

— Никколо Макиавелли, — представляется он.

— Красивое имя. И очень идет вам. Кто сделал вас дипломатом? У него, право же, прескверное чувство юмора. — надменно говорит она.

Никколо Макиавелли смущается. И что же ей ответить?

— Республика Флоренция, — бросает он.

— Ваша республика гроша ломаного не стоит, — отмахивается Сфорца. — Потому что демократия — лишь призрак, а монархия — оковы. Гораздо приятнее просто делать то, что хочешь, — и с этими словами Катерина Сфорца обходит Макиавелли и останавливается за ним. — Я сделаю все, что я́ захочу, — горделиво добавляет она.

Потом снова обходит Никколо и замирает уже перед ним.

— Нет. Не бывать этому, — спокойно возражает Никколо, ощущая, как к горлу катится ком.

— А вы докажите, — усмехается Сфорца, приближаясь.

Никколо снова глотает. Его щеки зарделись, и это напоминает ему, что он всего лишь молодой человек.

— Я не буду вам ничего доказывать, синьора Сфорца, — он слегка добавляет надменности. — Просто я пришел сюда по делу, а вы то и дело отвлекаетесь.

— Я хочу и буду отвлекаться. Я своенравна, да, — смеется Сфорца.

Катерина касается рукой щеки Никколо. Потом берет его голову в свои ладони.

— Красавец, — выдыхает она.

— Я, право же... — бормочет он.

— Я разрешаю вам меня поцеловать, — с достоинством королевы произносит Катерина Сфорца.

Никколо повинуется. Он бережно приобнимает Катерину за талию и страстно целует ее прямо в губы. Он умеет целоваться. Жена научила его. Хотя он и раньше изменял ей, но все же в этот раз все как-то ново. Никколо заключает Катерину в крепкие объятия, и его руки скользят по ее спине, гладя и лаская. Он не разрывает поцелуй. Он чувствует, что это то, чего он так сильно желает.

Катерина отстраняется первой.

— Превосходно, красивый мальчик. Вы превзошли себя. Право же, в поцелуях вы более сильны, чем в политике, — комплимент? Или что же такое он слышит от Сфорца?

— С-спасибо, — вырывается у Макиавелли.

Он еще раз нежно целует ее.

— Хватит, хватит, — отмахивается Сфорца. — Так вы меня в себя влюбите, а мы ведь оба этого не хотим.

— Не хотим. Я должен вернуться. Но я рад буду снова навестить вас, — учтиво кланяется Макиавелли.

И резко разворачивается, уходя.

— Красивый мальчик... — шепчет ему вслед Катерина Сфорца.

И Никколо это слышит.