Художник (джен)

Штрихи ложились на бумагу очень медленно, один за другим. Карандаш так хрупок — одно неверное движение, одно чересчур сильное нажатие — и все, конец. Щелк — и карандаш сломался пополам, обломки со стуком ударились о стол, дробно прокатились гранеными боками и по одному ссыпались на пол. Чиркнула головка спички о лощеный бок коробка, и вот уже пламя облизало незаконченный портрет, очертило высокие скулы героя, нежно поцеловало его в губы — и поглотило, обращая в пепел.

Художник удовлетворенно вздохнул и небрежно, кончиками пальцев смахнул пепел подальше, в общую кучу. Не то, чтобы он только и делал, что жег портреты, нет, он думал, но ведь нужно же было чем-то занять руки? Вот он и занимал их: рисовал и сжигал, рисовал снова — и опять жег, никогда не заканчивая портрета целиком. В незавершенности была своего рода привлекательность, некая особая эстетика не доведенной до конца линии. Оборванной. Это слово было очень подходящим. Обрываться может и линия, и нить, и жизнь — последнее, разумеется, наиболее увлекательно, но в метафорическом смысле и линия была неплоха.

Курлыкнул телефон, и художник раздраженно ударил кулаком по столу — он был занят!

Впрочем, первая же строка «текстового сообщения», как сказал бы один его хороший знакомый, избегая вульгарного названия «смс», избавила его от гнева и заставила улыбнуться. «Я в игре», — написал он в ответ и откинулся на спинку кожаного офисного кресла. Конечно, он сидел не в офисе, а в обычной квартире. Кто-то мог бы даже назвать это место «дырой» и даже более того, «захламленной дырой», но этот человек едва ли прожил бы долго. Квартира была небольшой, это верно, к тому же, располагалась на чердаке и числилась, согласно документации, нежилой. Но если ты избегаешь внимания властей, террористов, американской разведки и русских шпионов, то едва ли станешь занимать особняк на Пелл-Мелл.

Адреса этой квартиры не знал никто — это было не просто убежище или укрытие, даже не штаб, а нечто вроде…. норы.

Некоторые люди его адресом называли шикарные апартаменты с личной вертолетной площадкой на крыше, например. Или предлагали поискать на одном очень любопытном теплоходе из тех, что катаются взад-вперед по Темзе. Или даже в совершенно пустом, без единой стены, кроме несущих, доме в северной части Ист-Энда.

Десятки мест, в которых, конечно, он никогда не появлялся — если только для того, чтобы понаблюдать за очередной бездарной облавой Скотланд-Ярда.

Но те, кто действительно имел с ним дело, ему все-таки звонили или слали смс— как сейчас.

Художник перевел взгляд на часы на стене и пододвинул к себе еще один лист бумаги, взял из стакана новый карандаш и нежно, любовно провел первую линию, к ней — вторую, немного темнее, еще несколько движений, и образ любимого врага стал узнаваем. Художник, мягко улыбаясь и мурлыча себе под нос, заштриховал радужку одного глаза, довел тень над веком, добиваясь презрительно-гордого прищура, не удержался и начал контур второго глаза, но тут же опомнился, чиркнул спичкой и поджег рисунок.

Когда от лица консультирующего детектива Шерлока Холмса остался только серый пепел, художник подвинул к себе ноутбук. В конце концов, даже если ты мистер Секс, новые коды ядерной атаки тебе просто так никто не подарит, верно?

Сами по себе они были ему не нужны, но кое-кто придет в ярость и может, даже лопнет, узнав, что они у него.

Художник стянул пиджак и лениво перевел взгляд на оголенное предплечье, до сих пор покрытое гематомами от постоянных уколов с препаратами, якобы развязывающими язык. Конечно, они не сработали — это было бы слишком просто. Но такое отношение к своей персоне его сильно обидело. Так что пусть уважаемый Майкрофт Холмс попрыгает, пытаясь угадать, кто больше заплатит за ядерные коды — русские или американцы.

Взяв со стола спелое яблоко и вцепившись зубами в красный бок, Джим Мориарти начал работу. Игра выходила в самую интересную стадию.