Альбус. Северус (джен)

Молли по привычке вытерла руки о влажный фартук. И мыслями снова унеслась куда-то далеко-далеко. Где не было ни фартука, ни голосов за стеной.

В гостиной стоял шум и гам, а здесь, в кухне, царили тишина и покой. Пахло едой. В мойке тихонько шуршали щетки и тренькала посуда.

Сколько уже лет прошло? Пять? Семь? Десять?

Тот же запах, те же щетки. Люди. Обеды. Вещи.

Миссис Уизли уставилась куда-то в окно. Пространство за стеной вдруг взорвалось смехом.

У Джинни и Гарри наконец радостная новость. Все разговоры теперь только об этом. Ожидание ребенка даром что счастье — испытание не из легких. Особенно, когда достается так нелегко.

Дорогая, любимая Джинни.

Иногда Молли спрашивали, как же ее сердце может вместить столько любви? Семья у нее немаленькая…

Глупости. Разве одному несчастному сердцу были бы под силу все эти чувства? Новая жизнь дарит матери новое сердце. Еще одно. И еще. И так — сколько потребуется. Ей потребовалось семь.

И одного не стало.

Молли чуть потерла грудную клетку. Со стороны и не скажешь, что теперь у нее на одно сердце меньше.

Дурацкое время ничего не лечит. Кто вообще придумал эту чушь? А может и лечит. Но уж точно не всё.

И день за днем внутри разрастается дыра, которая норовит проглотить и тебя, и все твои оставшиеся сердца.

Что-то темное стонет и ноет где-то внутри.

Да нет, Молли прекрасно знает, что это. Тоска.

Она скучает. Каждую секунду каждого дня. Фред тенью маячит где-то рядом. Она не забывает о нем ни на миг. И каждая мысль о сыне отдается внутри глухой тоской.

Иногда, по слабости, миссис Уизли просит забрать ее. Может, где-то там, наверху или внизу, найдется кто-то или что-то, чтобы помочь ей? Отправить все это в пустоту и черноту.

Но ничего не происходит.

Сколько лет прошло? Пять? Семь? Десять?

Тот же запах, те же щетки. Люди. Обеды. Вещи.

Она знает, однажды она уйдет. Когда-нибудь будет можно. Артур поймет.

— Джордж! Уступи сестре место! — миссис Уизли рыжим вихрем ворвалась во всеобщее веселье. — живо!

И Молли ощутимо прихлопнула его по плечу:

— Ты же не хочешь усадить свою беременную сестру на ту хромую табуретку!

— Трон для привилегированной особы! — громко объявил Джордж под громкий смех всего семейства, ловко модифицируя вышеупомянутую табуретку в вычурное кресло с пошлой позолотой.

— Гарри! Джинни! За стол! — миссис Уизли уже проворно распоряжалась чашками и стаканами, тарелками, мисками... — Все за стол!

Она удовлетворенно обвела взглядом притихшую и увлеченную едой толпу. Приборы тихонько застучали о тарелки.

Молли присела рядом с мужем. И по привычке вытерла руки о влажный фартук.

По телу разливалась приятная тяжесть, а в голове не было ровно счетом ничего. Ни одна даже самая захудалая мыслишка не терзала ум Рональда Уизли.

Все-таки даже самый быстрый секс — лучше, чем его отсутствие.

— Поразительно, как ты умудрился впихнуть в эту рухлядь всю свою жизнь?

Рон нехотя приоткрыл глаза.

— Мне много не надо, ты же знаешь, — он прижался щекой к темной макушке. Девичьи волосы смешно щекотали нос.

Плечо уже давно затекло, и тело просило сменить положение, размяться — да что угодно, лишь бы сбросить эту ноющую боль в мышцах. Но Рон стоически терпел.

Очень уж хотелось запомнить все, как есть. Ее тяжесть на своем теле, тепло кожи, запах.

— Я бы поверила, если бы не видела, сколько всего там помещается.

Уизли молча уставился на предмет разговора — затертый до дыр походный то ли рюкзак, то ли просто мешок. Готов, так сказать, к употреблению.

Верный спутник своего хозяина в, как говорила мама, мытарствах, которым нет конца и края.

Бедняга и правда дышит на ладан. Но парочка бытовых заклинаний обеспечила ему еще о-очень долгую жизнь. Да и без расширяющего не обошлось, куда ж без этого.

— Глаз-алмаз, — пробормотал Рон, прижимаясь губами к ее макушке.

Он многого не мог рассказать. Ни про расширяющее, ни про бытовую магию, ни про себя. Не мог, да и не хотел особо.

Ведь он — кто? Еще один Уизли. Ничем особо не одаренный. Не наделенный выдающимися талантами. Друг. Сын. Брат. Бывший муж. Неудачник.

Сбежал со стыда и страху. Туда, где его никто не знает. Где никто не ждет, что он примет решение. Сделает выбор. Определится со своими желаниями. Нужное подчеркнуть.

— Куда на этот раз?

Рон уставился на потолок. Темная клякса в дальнем углу перестала быть просто пятном. Сейчас оттуда методично капала вода в предусмотрительно подставленный таз.

— Кто ж его знает, — соврал он, — решу по ходу дела.

Он бы с удовольствием отложил визит домой. Променял его на раскаленные пустыни, дождевые леса, душные восточные базары, города-муравейники с яркими огнями.

Но он давно не был дома. Нора ждала его в свои объятья. А он этих объятий не ждал от слова “совсем”.

Что ж поделать — если он, Рон, так давно потерялся в чужих жизнях, что никак не может отыскать свою?

Местечко в Министерстве, уголок в магазине брата, спальня в доме родителей. Все к его услугам, выбирай да и живи.

Младший из братьев Уизли еще многого о себе не знал. Но одно понял наверняка. Как раньше он больше не может.

А домой заглянуть все же придется. Как же, и повод есть. Не каждый день становишься дядей. Где там! Бедняга Поттер знал, куда лез. Уизли — хреновые минималисты в вопросе продолжения рода. К гадалке не ходи, уже и имена выбрали.

— Неприкаянный, — Рон почувствовал на щеке легкий поцелуй. А потом ощущение тепла рассеялось. Она встала и, укутавшись в одеяло, упорхнула на кухню.

— Неправда, — Уизли повысил тон, чтобы за шумом электрического чайника его голос был слышен, — у меня есть дом.

С минуту ничего не происходило, кроме бряканья посуды и шума закипающей воды.

А потом она показалась в дверном проеме, все так же укутанная в одеяло, чуть-чуть помятая. Чуть-чуть сонная и такая… простая?

— Тогда почему ты снова здесь?

Уизли ничего не ответил, потянувшись за брошенной на пол в порыве страсти футболкой.

Он и не думал отвечать. А она никогда не настаивала на ответах.

Пожалуй, это нравилось Рону больше всего. С ней всегда было просто.

Просто болтать. Просто молчать. Просто заниматься любовью. Есть. Пить. Спать.

Наверное, это и есть ответ. Прямо здесь, под самым носом.

Уизли отбросил попытки разгладить руками мятую ткань и кивнул на тазик, куда все так же мерно капала с потолка вода. В других обстоятельствах хватило бы обычного репаро.

— Крыша течет, — бросил Рон, натягивая штаны, — сгоняю к соседям за инструментами.

— А…

— А завтра займусь изгородью, — перебил он, — от забора-то уже одно название осталось.

Гермиона нерешительно топталась возле больничной палаты, время от времени заглядывая в маленькое окошко на двери.

И чувствовала себя по-настоящему отвратительно. Она не подходила этому месту. Ее здесь быть не должно. Уж теперь-то она понимала.

Неуместным казался ее строгий рабочий костюм; портфель, набитый бумагами; расфуфыренный веник — самый дорогой, который она только смогла найти в цветочной лавке.

Само ее нахождение в коридоре больницы Святого Мунго было ошибкой.

Ровно в тот момент, когда прямо посреди рабочего стола приземлилась знакомая сова, все рухнуло.

И день икс, который должен был подарить Поттерам самое настоящее счастье помноженное на два, оказался сущим адом.

Письмо было таким коротким и пресным, что с трудом можно было признать авторство Гарри.

Что ж, теперь Гермиона понимает, что скрывалось за сухой просьбой воздержаться от визитов.

Ей казалось, у нее были все основания, чтобы отменить все встречи и совещания. Чтобы отыскать самый большой и красивый букет. Чтобы, запыхавшись, нестись в палату, расталкивая людей и не обращая внимания на оклики.

Ведь ее друг там. Ее подруга там. Одни, совсем одни со своей большой бедой. Со своими слезами, с несбывшимися надеждами. С двумя именами для уже одного ребенка.

Грейнджер украдкой заглянула в окошко на двери. Одного взгляда на мистера и миссис Поттер было достаточно, чтобы понять — сейчас им не нужны друзья, братья, сестры, родители. Люди. Чужие слезы и слова.

Ему она нужна, а ей — он. И волшебный, крохотный Альбус Северус, нужен им обоим. Нужен больше, чем когда бы то ни было.

Дверь скрипнула, и в коридоре появился Гарри.

Гермиона молча рассматривала его уставшее лицо. Колючую щетину на подбородке, тени вокруг глаз.

Она молча протянула цветы.

— Спасибо, — Поттер покрутил букет в руках, подыскивая слова, — зайдешь?

— Нет, нет, — Гермиона замотала головой.

Она снова ощутила себя лишней и ненужной. Что могла она сделать для них? Что сказать?

Ее самой большой проблемой была работа, не оправдавшая ожиданий. И с треском провалившийся брак. И вдруг стало неимоверно стыдно перед ним, Гарри, и еще больше перед собой, за то что она всерьез чувствовала себя несчастной и разочарованной. Что лелеяла свою печаль, как сокровище.

А Поттер, который прямо сейчас стоит перед ней, находит в себе силы говорить, дышать. Улыбаться. И спрашивать ее, хочет ли она зайти.

— Нет, — еще раз повторила Грейнджер, выдавив из себя подобие улыбки, — иди к ним. Ступай.

— Спасибо, — поблагодарил он. То ли за цветы, то ли — за что-то другое.

— Гарри, — вдруг тихо окликнула его Гермиона, когда Поттер уже было взялся за дверную ручку, — что теперь будет?

— Жизнь, — пожал плечами он, кивнув на прощание.