Дорога к свету (джен)

Он мчался наугад, поднявшийся ветер швырял ему в глаза острую пыль и сор. По его лицу хлестали ветки, а он все бежал и бежал. Наталкивался на стволы, то и дело спотыкался о камни, забывая о собственных ногах, запутывался в кустарнике. Падал, обдирая руки о лесной бурелом, но стоило ему замереть хоть на миг, как темная волна ужаса накрывала с головой. И он опять бросался прочь из последних сил, не разбирая дороги, кожей ощущая, что беда бежит вместе с ним, не отступая ни на шаг. В какой-то момент под ногами оказалась пустота, потом последовал сильный удар, выбивший воздух из груди. Он замотал головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать белых мух перед лицом. Как только ему это удалось, он сразу вскочил на ноги, озираясь по сторонам, чувствуя на себе обжигающий злой взгляд. Было слишком темно, так что пришлось на ощупь продвигаться вперед, пока руки не наткнулись на преграду. Он бросился в другую сторону, но и там не было выхода, только земля осыпалась сверху от безуспешных попыток ухватиться хоть за что-то, что он мог вслепую нащупать на подвернувшейся стене. Наконец, пальцы наткнулись на какие-то корни, он постарался вскарабкаться по ним наверх, но сорвался. Попробовал еще раз, и еще раз, и еще, но все попытки были тщетны. В воспаленном сознании неожиданно вспыхнуло слово «ловушка». И у этого слова, в отличие от многих, оставалось значение. Он заметался в западне, громко воя и издавая нечленораздельные звуки, пока силы окончательно не покинули. Тогда он сжался в комок на земляном дне, подтянул ноги и спрятал лицо в коленях, содрогаясь всем телом от страха и отчаяния.

Когда сверху появился из темноты красноватый свет факела, сил оставалось только на то, чтобы жалобно заскулить, пытаясь отползти в тень. Огонь факелов означал, что его нашли, ему сделают больно. Сверху раздавались удивленные голоса:

— Эй, как ты здесь оказался? С тобой все в порядке? Ты ранен? — и еще десятки слов, смысл которых был не понятен, а еще больше его пугало то, что существа говорили без злобы и издёвок. Эти голоса что-то тревожили в самой глубине его души. Что-то спрятанное, почти погибшее, чему не было названия из тех слов, что он помнил.

— Не может быть! Глазам не верю! Дайте сюда огня, еще огня! Бронвенир, это ты? Неужели ты?

После этого наверху все пришло в движение, вскоре вниз полетел конец бечевки.

— Бронвенир, хватайся, — окликнул уверенный голос. — Мы вытащим тебя.

Слова повторили еще несколько раз, подергав веревку при этом, и тогда он понял, чего от него хотят. Вцепившись дрожащими пальцами в бечевку, он начал неловко выбираться из ямы. И едва оказался на поверхности, со всей силы оттолкнул стоящего рядом и кинулся бежать. За ним бросились в погоню, что-то крича вслед. Только не останавливаться, ни в коем случае не останавливаться! Но силы были не равны, и через малое время он почувствовал, что его настигли. Кто-то навалился сзади, сбивая с ног, и прижал к земле, а потом рывком развернул к себе. Перед ним было существо, похожее на тех, что держали вместе с ним. Все не так плохо, оно может быть слабее, его можно одолеть. Он изо всех сил толкнул противника коленями в живот, набросился сверху, вцепляясь пальцами в горло и рыча. Тот в первый момент растерялся и не оказал сопротивления, но сейчас, почувствовав угрозу своей жизни, перехватил его за запястья, пытаясь ослабить хватку.

— Бронвенир, — сипело существо, — прекрати, это же я. Твой брат.

Он не знал, что такое «брат». Пустой набор звуков. Убить и бежать — только в этом спасение, вот о чем он думал, глядя в тускнеющие глаза. Еще чуть-чуть! Неожиданный удар по затылку, и вокруг него сомкнулась тьма.

Очнувшись со связанными руками, он рычал на любые попытки говорить с ним, а тому, кто попытался прикоснуться, вцепился зубами в руку. В конечном счете, это ничего не дало. Подоспевшие на помощь оттащили его, прикрутили к дереву, да еще и рот завязали. Он бросал на них злобные взгляды, не понимая, почему они защищают друг друга. Ему все больше казалось, что он отличается от них. Другие. Совсем другие. Со странно скрученными волосами, в одежде, непохожей на ту, что он привык видеть, без страха в глазах. Двое существ меж тем стояли возле него и спорили друг с другом. Один был с темными волосами, спутанными в два жгута, с копьем в руках. Второй — тот самый, укушенный. Он был повыше остальных и, как будто, шире в плечах. Наверное, ест хорошо. А кто хорошо ест — заводилы, вожаки. Вот кто он — вожак! Но тогда почему не убил напавшего наглеца? Не понятно. А спор тем временем разгорался.

— Я слышал, что Элхаэль однажды встретил орка, который мордой был похож на его друга. Эта тварь убила бы его, если бы ее вовремя не пристрелили другие охотники, — горячился темноволосый.

— Бронвенир не орк, как ты сам видишь, — воспротивился укушенный, осторожно перевязывая руку. На месте укуса наливался заметный синяк, и существо морщилось.

— Мы не должны приводить его в поселение! Он безумен! Он не помнит ни тебя, ни себя. Не понимает нашу речь, не может говорить сам. Превратился из квендо в кого-то, похожего на келва!

— Так что же ты предлагаешь, убить его, как мы убиваем келвар? Вероятно, мне стоит пустить стрелу в собственного брата? — угрюмо поинтересовался вожак.

Спорщик смешался и отвел глаза:

— Можем просто развязать его и отпустить. Пусть звезды решают его судьбу.

— Нет, — сурово возразил укушенный. — Так поступать нельзя. Эта та же гибель. Возьмем его с собой, попробуем помочь. Эрнил найдет способ, я уверен.

Вожак сам поднял его на ноги, накинул ему на плечи длинную ткань. Он хорошо помнил, что обычное тряпье пахло грязью и кровью, а на ощупь было жестким как деревяшка, и был поражен, когда почувствовал мягкость, легкий приятный аромат, уже почти выветрившийся, и запах хозяина вещи. Этот запах был знаком, почти родной, и он нахмурился, пытаясь вспомнить, откуда знает его, но память молчала.

Он не понимал, что ему говорили существа, и упрямо сопротивлялся, затрудняя передвижение отряда. Сопровождающим приходилось тащить его под руки, заставляя перебираться через валежник и подниматься по склонам.

Наконец отряд добрался до укромной поляны, где расположился лагерь. Он стал крутить головой во все стороны, не скрывая изумления. В нескольких местах горели костры, высились непонятные сооружения, накрытые кусками ткани. Там и тут стояли, ходили, разговаривали и даже смеялись. А некоторые ловко забирались по веревкам куда-то наверх. Он задрал голову и застыл на месте, вынудив сопровождающих остановиться: между ветвей были видны настилы из сучьев.

— Агларон, — заговорил тот, что слева, — куда твою находку вести?

— Ко мне, — вожак тяжело вздохнул, — куда же еще. Схожу за Эрнил. Посоветуюсь с кем-нибудь.

Его завели в постройку из ткани с высоким потолком, в ней можно было стоять в полный рост. Похоже, это было жилище вожака. В центре было кострище, огороженное камнями, по бокам от него вбиты две рогатины, у дальней стены, завешанной толстой тканью, стоял продолговатый застеленный лежак с низкими ножками.

Вожак усадил его прямиком на лежанку и строго сказал:

— Сиди здесь! — и больше не глядя на пленника, заговорил со своим. — Брайгон, сделай милость, присмотри за ним. Я схожу за целительницей.

Вожак ушел куда-то, а второй грустно пробормотал ему вслед:

— Бедняга Агларон, и что он теперь будет делать с этим заблудным? — сердито глянул в сторону лежанки, а потом устроился на небольшом чурбачке у кострища:

— Разжечь бы очаг, да от тебя отвернуться страшно, опять бросишься.

А ему хотелось вскочить и бежать прочь или, наоборот, забиться в темный угол и заскулить, потому что едва он остановился, перестал куда-то идти, сопротивляться, как в самое сердце ледяной хваткой вцепился страх, пропитал каждую клеточку тела, затопил мечущийся разум. Разве этот, чужой, не чувствует злой воли, которая жжет, разве не накрывает его ужасом? Почему спокойно сидит на бревне, вертит в руках какую-то непонятную деревяшку?

Сторож тем временем поднес деревяшку к губам, что-то сделал, и жилище наполнилось громкими звуками, стройными и звонкими, чем-то напоминающими те, что ему приходилось слышать в лесу. В первое мгновение он испугался, но чем дольше раздавалась трель, тем спокойнее ему становилось. Он перестал дрожать, выпрямил спину, вытянул шею, вслушиваясь в переливчатые трели. «Музыка», — шепнула память. Эти стройные звуки так зовутся.

А деревяшка в руках у сторожа заиграла другую мелодию, теперь она сменилась, зажурчала ручейком, запела каплями дождя. Звуки оседали на лице капельками влаги. Он осторожно потер щеку, ожидая нащупать там влажные дорожки, но кожа была сухой, шершавой от многодневной грязи. Он с удивлением посмотрел на пальцы, а когда поднял глаза, то столкнулся с внимательным взглядом. Сколько они так смотрели друг на друга — не ясно. Разорвать соединившую взгляды незримую нить их заставил шум снаружи. Ткань, закрывавшая вход в жилище, взметнулась, пропуская уже знакомую фигуру вожака, а за ним следом шел еще кто-то, точнее шла. Она вошла уверенно, без намека на осторожность, повела головой из стороны в сторону и о чем-то с недоумением заговорила с его сторожем.

Пока они разговаривали, он, не мигая, смотрел на нее. Красота женщины пленила его, а лёгкие стремительные движения заставляли замереть сердце. Если схватившие казались ему чуждыми и непонятными, то она в сравнении с ними была еще более непостижимой, словно сотканной из воздуха, и чудилось, что тонкая фигурка лучится светом. Даже будь он развязан в этот момент, не смог бы сделать ни шагу. Наконец, женщина обратила внимание на него. Она подошла к лежаку и радостно произнесла:

— Ну, здравствуй, Бронвенир. Я знала, что ты сможешь вернуться.

Он с досадой закусил губу — опять это слово! Каждый раз, когда они заговаривают с ним, говорят «Бронвенир». Может так называют пленных? Понять бы, чего эта женщина хочет! Она внимательно вглядывалась в его лицо, будто ждала ответа или искала что-то.

Подождав какое-то время и не дождавшись ничего, женщина хмуро свела брови и прошептала:

— Надо разобраться, — обернулась к вожаку и с требовательной, властной интонацией сказала. — Развяжи ему руки, Агларон.

Тот замялся и отвечал неуверенно, на что она лишь негодующе тряхнула головой, после чего мужчина выхватил из складок одежды нож и рассек путы на руках. И все-таки вожак был не совсем дурак, пристроился чуть сбоку, чтобы в случае чего перехватить пленника. Однако женщину, судя по ее поведению, не предупредили, что он опасен. Она спокойно взяла его за руки, сказав:

— Давай попробуем выяснить, что с тобой случилось, — и вдруг сделала совершенно неожиданную для него вещь — запела.

Он помнил, как их разливали ледяной водой, когда какая-нибудь свара переходила в кровавую грызню. Тогда на голову, словно из ниоткуда, опрокидывались студеные потоки, заставляя жаться по углам в поисках укрытия.

Вот и сейчас на него будто вылили огромный ушат, только не воды, а света. Вначале малая часть его души встрепенулась, потянулась к этому свету, как голодный к еде. Однако в следующее мгновение свет опалил его, обратился в пламя, причиняя нестерпимую муку. Он забился, утробно завыл. Кто-то испуганно закричал, чьи-то сильные руки вдавили его в лежанку. Еще одна пара рук обхватила голову, напев сменился, стал тихим, размеренным. Боль отступила, сознание поплыло, закачалось, погружаясь в сон.

Он так и остался среди чужаков с ясными глазами. Жил в шатре вожака, привык ко многим вещам. Спать на лежанке, менять одежду, расчесывать волосы. Знал, что вожак откликается на Агларон, светлая дева — Эрнил, а если кто-то из них зовет Бронвенира, то это его. Порой, глядя на свое отражение в воде, он беззвучно повторял: «Бронвенир», и тут же зажмуривался от страха.

Знал, что вожак сердится, когда он рычит или рвет мясо зубами. Он запомнил многие слова и несложные фразы и даже научился произносить некоторые из них. Безошибочно разыскивал среди других чужаков Брайгона с его дудочкой, пристраивался рядом и слушал. Если бы только можно было объяснить Брайгону, что, пока звучит дудочка, от него отступает чувство страха, перестает казаться, что за ним следят. Однако это были слишком сложные чувства, требующие огромного количества слов, а все, что он мог — умоляюще заглядывать в глаза и просить: играй.

Присутствовавшие при этом порой начинали посмеиваться и что-то говорить Брайгону, на что он лишь отмахивался или сердито ворчал. Часто Брайгон заглядывал к ним в шатер, следом за ним приходила Эрнил, и они на пару принимались играть и петь.

Ему эта новая жизнь нравилась, только Агларон день ото дня становился все мрачнее. В какой-то момент и Эрнил поддалась этому настроению. Тень тревоги залегла в уголках глаз и рта, прочертила на лбу едва заметную морщинку. Эти двое вели сложные беседы, бросали на него беспокойные взгляды. Такое поведение настораживало, заставляло ожидать чего-то: плохого или хорошего — не ясно. Долго так продолжаться не могло. И вскоре он ненароком подслушал разговор в шатре Агларона, за которым последовали большие перемены в уже привычной жизни.

— Неужели больше ничего нельзя придумать?! — воскликнул Агларон.

— Я уже объясняла, — устало отвечала Эрнил. — Его фэа пострадала слишком сильно. Будто взяли большой отрез ткани и исполосовали его без какой-либо надобности. Теперь не ткань, а ветошь. Ему повезло, что хоть материя и разорвана, но на отдельные части еще держатся вместе. Я считаю, это все еще фэа квенди, хоть и сильно искалеченная.

Она замолчала, смешавшись, зачем-то переложила с места на место перья для стрел, которые приготовил Агларон, а потом продолжила:

— Я скрепила уцелевшие обрывки, чтобы фэа не рассыпалась окончательно, но соединить порванное не в силах. Все наши попытки, — Эрнил кивком головы указала на Брайгона, — причиняют Бронвениру только муку. Здесь нужен целитель искуснее и сильнее, чем я.

Брайгон, до этого не вступавший в разговор, перестал крутить дудочку, отложил инструмент и твердо сказал:

— У нас есть предложение.

— Да? — пожалуй, никто еще ни разу не видел на лице у Агларона такого замешательства.

— Ты слышал, что Бала Ульмо возвратился к нашим берегам и призывает всех переправиться на остров и последовать за нашими друзьями в Земли Стихий?

Агларон напряженно кивнул, а Брайгон продолжил:

— Часть нашего народа желает откликнуться на его зов, и Ольвэ уступил их просьбам и согласился продолжить поход. Мы должны отправиться с ними.

В разговор вновь вступила Эрнил:

— Эльвэ рассказывал, что владыки той земли мудры, и мы в том сами убедились, узнавая новое от Оссэ и Уинен. Я спрашивала у Уинен, не знает ли она, как помочь Бронвениру. И Уинен поведала, что таких сил у нее нет, но в землях за Морем живут три Стихии, разбирающиеся в устройстве душ более остальных, и они могут исцелить раненый дух.

— А как же сам Эльвэ? — воскликнул Агларон. — Не намеревались ли мы искать до тех пор, пока не найдем его? Или не отыщем хоть что-то, что прямо укажет на его участь.

— Эльвэ ищут несколько сотен, а кто поможет твоему, — Эрнил особо выделила это слово, — брату?

Она гневно посмотрела на Агларона и в порыве чувств топнула ногой.

— Помощь Стихий — последняя надежда для него. Если даже ты не согласишься идти, я готова отправиться в путь и без тебя. Пойдем вдвоем.

— Втроем, — поправил Брайгон.

Тут Агларон поднял ладони вперед в защитном жесте — видимо, ссориться с этими двумя ему не хотелось, и он примирительно сказал:

— Хорошо-хорошо. Раз вы настроены так решительно, то я пойду с вами.

Бронвенир с беспокойством наблюдал за обстоятельными сборами, еще не до конца понимая, зачем и куда они собираются. Вскоре настала пора прощаний. Желающих уйти вместе с Аглароном набралось много. Глядя на объятия и нескрываемые слезы, он, стоя за спиной вожака, слышал, как кто-то печально сказал:

— Остаемся мы всеми покинутые.

В ответ Агларон крепко пожал руку говорившего:

— Будем верить, что когда-нибудь звезды осияют нашу встречу. Удачи вам, берегите себя.

И все же была в этих словах щемящая грусть, что пробралась в сердце Бронвенира. Он старательно прятал глаза и тихонько вздыхал. Когда все желающие простились, они покинули долину, ставшую такой знакомой ему за то время, что он прожил среди родичей Агларона.

Если бы кто-то мог доходчиво объяснить Бронвениру, каких ужасов ему предстоит натерпеться в пути, он бы непременно сбежал от вожака в первую же ночь. Чего только стоила та огромная вода, к которой вышли утомившиеся путники. Она была неохватной, раскинулась во все стороны, куда не посмотри, а вдали, казалось, сливалась с небосводом. Вода дышала, рокотала, пела какой-то ей одной ведомый мотив, который завораживал и пугал.

Увидав эту громадину и вслушавшись в ее песню, Бронвенир попятился назад от страха с одним желанием: броситься наутек под защиту знакомого леса. Он бы так и поступил, но налетел спиной на идущего позади Брайгона. От неожиданности перепугался еще сильнее, отпрянул, ощетинился.

На лице Брайгона отразилось сильное удивление: брови взметнулись вверх, зрачки расширились.

— Бронвенир, ты чего это? Испугался что ли? Это же море.

Каким-то образом удалось этому чужаку в очередной раз заболтать его, подхватить под руку и увлечь за собой. Тут же рядом очутился Агларон и кто-то еще из спутников — так просто не убежишь. Когда сделали привал, Брайгон долго играл, но даже его мелодии не могли до конца заглушить голос этого моря. Всю ночь он не сомкнул глаз, ворочаясь с бока на бок.

Следующие два перехода они шли вдоль кромки воды, пока не добрались до узкой полосы земли, соединяющей берег и виднеющиеся в отдалении очертания острова. Это напоминало Бронвениру мостик, который был перекинут над речушкой рядом с оставленным поселением. Он с подозрением покосился на Агларона, уж не собираются ли они идти туда? Когда неприятная, пугающая догадка подтвердилась, Бронвенир встал как вкопанный и на любые уговоры только тряс головой и едва шевелил губами, повторяя: «Нет, нет», — а для пущей убедительности сел на песок. Движение отряда застопорилось, вокруг них столпились другие, и Эрнил, стоя над ним, озадаченно поинтересовалась:

— И что будем делать?

Агларон велел остальным идти дальше, голос у него при этом был настолько раздосадованный, что Бронвенир заподозрил, сейчас его точно ждет расправа. Наконец, на берегу остались только четверо, и Агларон устало сел напротив него и нервно потер лицо руками.

— Бронвенир, мы почти добрались до места, куда так долго шли. Осталось перейти перешеек, — вожак махнул рукой в ту сторону, куда направились остальные. — Идем, прошу тебя.

— Нет, — Бронвенир не решался даже смотреть на дорогу.

— Чего же ты боишься?

— Её, — он вспомнил огромную массу воды и ощущение присутствия кого-то сильного, опасного. — Его.

— Его? — обескуражено переспросил Агларон. — А если Брайгон будет играть, сможешь идти?

Он отрицательно покачал головой. На некоторое время между ними воцарилось напряженное тягостное молчание.

— Свяжем и поведем силой? — сдержанно поинтересовался вожак.

Бронвенир весь сжался, но, оказывается, Агларон говорил уже не с ним, а со спутниками.

— Нет, лучше не надо, — возразила Эрнил, — вся работа над его фэа может рухнуть, если применять насилие.

— Предложи что-нибудь другое.

— Можно его усыпить и перенести.

Агларон покачал головой:

— Остров далековато, на руках его нам не донести, конечно, можно соорудить носилки, но я бы предпочел, чтобы Бронвенир шел сам. Может быть, вы попробуйте снова объединить усилия с Брайгоном, чтобы брат смог преодолеть страх?

Брайгон переглянулся с Эрнил:

— Можно попытаться. Надо только хорошо подумать, что петь. Простой мотив о смелости тут не подходит. Мы его как-то опробовали, результата не было. Как бы не пришлось петь всю дорогу, это не легче, чем на руках его тащить.

Они долго еще советовались о чем-то, спорили, хмурились. Конца этому не видно было, пока Агларон не подскочил, будто его кто укусил, с криком: «Вот оно! Как раньше не додумались!» — и принялся объяснять что-то, активно размахивая руками. Такая бурная реакция у вожака внушала Бронвениру серьезные опасения. Во время недолгого привала он с тревогой косился на дурную троицу, ожидая подвоха. Однако ничего не происходило, после недолгой передышки собрали вещи, потушили костер и преспокойненько устроились на песке. Брайгон заиграл какую-то очередную мелодию. Вначале он не вслушивался, слишком муторно было на душе, но мотив был такой спокойный и неторопливый, что невольно Бронвенир поддался ему. В мелодию ненавязчиво вплелся голос Эрнил, и он уже не видел море, перед мысленным взором встала другая картина. Их шатер, в котором они вчетвером сидят у костра и о чем говорят. Эрнил смеется и ласково улыбается ему. Брайгон продолжает играть, а в уголках лучистых глаз пляшут смешинки. В мелодию начинают проскальзывать нотки любопытства и желания увидеть новое, и душа узнает их, тянется к ним. Где-то вдалеке, на самой границе видения поднимает голову страх, готовый накинуться на Бронвенира с новой силой, и в этот момент вмешивается Агларон. Он появляется на тонкой границе яви и грезы, и его фигура будто светится изнутри, заслоняя Бронвенира от всепоглощающего ужаса:

— Бронвенир, ты больше не один, я не позволю никому причинить тебе вред. Ничего не бойся, — Агларон протянул ему руку. — Идем с нами.

Это был невероятный переход. Бронвенир шел по земле, словно по тонкой ниточке, а по обе стороны от него бились волны. В их рокоте он слышал недовольство и неприкрытую угрозу. Казалось, стоит сделать один неверный шаг, и волны бросятся на него, как дикие звери, и утащат в темную глубину. Будь Бронвенир один, он давно бы поддался панике, но рядом шел Агларон. И когда с новой волной на него накатывал страх, то вожак — нет, брат! — тихо повторял:

— Не бойся, я иду с тобой, тебя никто не тронет.

И Бронвенир делал следующий шаг. А чуть впереди шли Эрнил и Брайгон, то и дело оглядываясь, и ободряюще улыбались. Их взгляды и улыбки были продолжением мелодии.

Остров был пригоден для жизни. С невысоких холмов, у основания покрытых редколесьем, бежали звонкие ручьи, стремившиеся к его центру. Там располагалось небольшое богатое рыбой озеро, в долинах хватало дичи и плодов. Многие из сородичей Агларона ходили на побережье, посмотреть на волны, послушать пение вод, но Бронвенир предпочитал оставаться в сердце острова. Он по-прежнему боялся моря и его обитателей, в особенности Оссэ, с которым сдружился народ брата. Агларон восхищался знаниями и мудростью этого создания, а Бронвенир ощущал лишь опасную, неистовую силу, которой тот обладал.

Жизнь текла привычным порядком, и Бронвенир не сразу почувствовал и заметил перемены. Одна половина неба потихоньку, плавно меняла оттенок, становилась светлее, и чем ярче делался свет, тем сильнее нарастала тревога Бронвенира. Ему казалось, что свечение жжет глаза, пробирается в душу, терзая ее, поэтому все чаще уходил в темный еловый лес. Там можно было дать отдых глазам и растревоженным чувствам. Он бы с радостью остался в лесу навечно, но раз за разом его находил Агларон, и приходилось возвращаться.

Тем не менее, настал момент, когда свет стал совершенно нестерпим для Бронвенира. Он поспешно бежал прочь, стеная на всю округу. Агларон отыскал его под корнями старой вывороченной ели и снова принялся за свои уговоры. Бронвенир через силу поднял лицо, до этого спрятанное в ладонях, и, с трудом глядя на Агларона покрасневшими слезящимися глазами, прохрипел:

— Не могу. Уходи.

Брат замолчал, бессильно осел рядом, привалившись спиной к поваленному дереву, сгреб его в охапку:

— Я никуда не уйду, я же обещал. Мы что-нибудь придумаем. Снова.

Агларон сказал, что надо подождать, возможно, Бронвениру нужно время, чтобы привыкнуть. Он перенес свой шатер на лесную прогалину, практически неотлучно оставаясь с Бронвениром, а если и уходил в поселение или на побережье, его подменяли Брайгон или Эрнил. Только Бронвенир точно знал, что притерпеться не получится, нутром чувствовал, что достиг предела. Он слабел, будто иссыхал. Постепенно это начали замечать и остальные. Бронвенир все реже покидал жилище брата, безвольно валяясь на лежанке, в томительном ожидании, когда же свет чуть угаснет, смениться чем-то похожим на полумрак. По разговорам он понял, что сородичи Агларона собираются отправиться куда-то еще, и с затаенным страхом ждал, что вскоре троице надоест и они покинут его. Настал момент, когда Брайгон, вернувшись с побережья, сказал, что проводил последних линдар из поселения. Бронвенир, услышав, о чем идет речь, затаил дыхание и навострил уши.

— Зря вы с Эрнил не уплыли, — опечаленно заметил Агларон.

— А вы тут вдвоем бродить будете? — насмешливо отозвался Брайгон. — Одичаете ненароком, будете на звезды выть.

Агларон только рукой махнул.

Эрнил долго не возвращалась с побережья, и пришла она не одна, а вместе с высокой статной девой. Бронвенир взглянул в ее глаза и со сдавленным стоном спрятал лицо в сгиб локтя.

— Эрнил, — укоризненно начал Агларон, но девушка перебила его.

— Прости, Агларон, что не предупредила, но ждать и дальше — глупо, а для Бронвенира просто опасно. Пришла пора попросить о помощи. Я все рассказала Уинен.

Бронвенир почувствовал, что незнакомая дева приблизилась к нему, и вместе с ней приблизилось дыхание свежего ветра, сила морских волн, шорох прибоя. Он ощутил на себе внимательный взгляд.

— Удивительно даже то, что он смог попасть на наш остров, добраться так далеко и не погибнуть. Почему вы не оставили это создание в Срединных Землях? — спросил тихий глубокий голос.

— Мы надеялись, что Владыки этого края смогут исцелить моего брата. Только ради него я отправился в этот путь, — угрюмо отозвался Агларон.

— Что ж, ждите. Я поговорю с Эстэ.

В томительном ожидании прошло пять перемен света, когда сияние меняло свой оттенок, или, как их еще стали называть, дней. Чего он ждал, Бронвенир точно не знал, может чего-то еще более ужасного, чем визит морской девы. Сил бороться за свою жизнь у него больше не осталось, он решил — будь что будет. У лежанки неотлучно кто-то дежурил. Разглядев сквозь опущенные ресницы размытые черты Брайгона, он вполголоса попросил: «Сыграй», — и стал вслушиваться. В этот раз мелодия была радостной, мелькающей, словно отблески звездного света на воде, сверкающей искорками в каплях росы, и уголки губ, будто сами по себе, слегка приподнялись. Брайгон прервал игру, осторожно сжал его ладонь и с грустью в голосе прошептал:

-Друг, ты наконец-то улыбнулся.

Бронвенир еще продолжал улыбаться, когда в шатер вошла женщина в сером платье. Брайгон встал, чтобы приветствовать ее, а Бронвенир замер на месте: гостья излучала могущественную Силу. Он тут же вспомнил, что уже встречался с похожей сущностью, тогда на него веяло леденящим ужасом и обжигающей ненавистью, и душа не в силах выдержать этой муки, рвалась и чернела. Воспоминание об этом сверкнуло яркой вспышкой, но он не успел испугаться. Слепящая сила перестала обжигать его, но не погасла совсем, словно женщина приглушила свет и жар.

Женщина положила легкую узкую ладонь на лоб Бронвенира.

— Тише, — пропел мелодичный голос. — Я не причиню тебе зла.

Теперь Бронвенир ясно видел, что она была совсем другой: не лед и пламя, а источник светлой целительной силы. Усталая душа и измученное тело получили нежданное облегчение. Он изумленно распахнул глаза, натолкнувшись на внимательный взор и мягкую улыбку. Женщина перевела взгляд на собравшихся возле них друзей:

— Я уже видела такие повреждения фэа.

При этих словах глаза ее полыхнули гневом.

— Ему можно помочь? — не испугавшись рассерженной Валиэ, нетерпеливо спросил Агларон.

— Раньше я была уверена, что нет. Настолько сожженные души не могут восстановиться даже в Чертогах Намо. Но вы столько всего сделали, что теперь все не безнадежно, — она покачала головой, будто не до конца верила увиденному. — Вы в самом деле дети Илуватара и порой творите невероятное. Как бы то ни было, мгновенного исцеления не будет, вашего друга надо переправить в сады моего супруга. Его душе и телу нужен отдых.

Женщина вновь обернулась к Бронвениру, пригладила влажные от пота волосы и едва слышно запела. Ее нежный голос ласково прикасался к разуму и фэа. Колыбельная была протяжной, мотив кружил, убаюкивал и повторялся снова и снова. Ему казалось, что он стал маленьким и легким, и кто-то осторожно берет его на руки и прижимает к сердцу, надежно пряча от всех бед. Бронвенир тихо вздохнул и погрузился в спокойный сон.

* * *

В час смешения серебряно-золотой свет вырывался из узкого пространства Калакирия, создавая на воде длинную, широкую дорожку, распадался на отдельные искорки. По водной глади в полосе света скользил легкий кораблик. На его палубе, скрестив ноги, сидел пепельноволосый эльда и восхищался веселыми озорными зайчиками на воде, разноцветными огоньками Альквалондэ, серебряной вышивкой на парусе корабля. С кормы к нему подошел Агларон, устроился рядом и добродушно поинтересовался:

— Не надоело тебе любоваться?

Ответом ему была улыбка и покачивание головой. Агларон легко вдохнул свежий морской воздух и попросил:

— Сыграй что-нибудь, Бронвенир.

Тот посмотрел на лежащий рядом инструмент, пробежался пальцами по отверстиям, закрыл глаза и поднес его к губам. Над водой полетели чистые звуки флейты.