Золото и пламя (гет)

Всесильная смеётся. Светло и заразительно, сверкает зубами и пряжкой пояса с билбордов, обложек журналов и обёрток жвачки, в бесконечных ток-шоу, в рекламе зубной пасты. Складывает пальцы «викторией», звонко декларирует своё опостылевшее «ибо я здесь!», возвышается над толпой безо всяких пьедесталов, словно монумент самой себе. Энджи, и сама роста далеко не маленького, смотрит на неё, чуть запрокинув голову, и пылающая полумаска почти не скрадывает неприязнь во взгляде.

Это длится уже целую вечность.

Энджи девятнадцать, она всего полгода как выпустилась из Юэй, но уже в десятке сильнейших героев Японии. В десятке. Это означает, что в стране есть девять человек, превосходящих её.

Это лишь только начало. Энджи выдыхает короткий смешок вместе с огнём. Ей потребуется совсем немного времени.

Энджи двадцать, на её счету двести тридцать восемь обезвреженных злодеев, а её геройское имя, выведенное полыхающим шрифтом, уже третий месяц держится на второй строке в рейтинге сильнейших. Это замечательно. Это ужасно.

Первая строка сияет издевательской солнечной желтизной.

Энджи двадцать один, и стабильность становится её кошмаром. Что бы они ни делала, ничего не меняется, ничего, словно время остановилось. Первая строка сверкает золотом, вторая — горит адским пламенем. Энджи отказывается это принимать — с момента своей первой геройской практики она обезвредила уже почти в два раза больше злодеев, чем Всесильная — за все годы своего геройствования. Менеджер, потея и бегая глазами по комнате, аккуратно использует слово «обезвредила» — потому что значительную часть злодеев, столкнувшихся с Энджи, не представляется возможным даже арестовать.

Энджи не видит в этом ничего плохого. Но она прекрасно видит разницу между собой и Всесильной.

Энджи называют «огненной фурией». Всесильную называют «ангелом новой эпохи». Энджи пылает — Всесильная льёт свет. Энджи сжимает губы в упрямую тонкую полосу — Всесильная смеётся так задорно и издевательски, словно бросает вызов. Глянцевый идол.

У Энджи другие цели. Ей даром не нужна дешёвая популярность и восхищённые взгляды зелёных юнцов, обращённые чуть ниже пылающего ворота её костюма. Она хочет быть первой. Лучшей. Сильнейшей. Энджи вовсе не недооценивает важность медиа, это было бы глупостью, а в глупости её не смог бы обвинить даже самый едкий недоброжелатель. Во многих рейтингах Энджи уже не первый месяц держится первой строкой — во многих, но не в том единственном, который для неё действительно важен. Вечная широкая улыбка и торчащие антеннами соломенные пряди надо лбом из раза в раз оказываются на шаг впереди.

Тоненькая линия между золотом и пламенем — непреодолимая пропасть, и Энджи впервые за чёрт знает сколько лет почти готова зарыдать от отчаяния.

Энджи двадцать пять. У неё тяжёлый характер, большие амбиции и трое детей, которых она не рожала. Через год у её старшего сына должна проявиться причуда.

Всесильная смеётся, и её смех заглушает даже грохот рушащихся зданий. Почему они оказались в одном городе? Эту зону курирует Энджи. Всесильная всегда лезет не в своё дело.

У Всесильной на руках семь человек и вывалянный в грязи кот. У Энджи на руках пепел зачинщика разрухи, который больше никогда никому не навредит.

Ничего не меняется, но Энджи умеет ждать.

Энджи двадцать семь, и заледеневший стакан воды на столе — третье серьёзное разочарование в её жизни. Второе выглядело почти так же, около года назад, и тоже смотрело на неё восторженными серыми глазами. Дочь тоже оказалась провалом.

Энджи прекрасно контролирует свою причуду, но стакан оплавляется в лужицу стекла почти вопреки её воле. Муженёк суетливо замораживает светящуюся от жара стекляшку, бормоча «обожгутся же…» и поспешно уводит детей в гостиную, чтобы не мозолили глаза. Энджи отбывает на внеплановый обход в ещё более скверном расположении духа, чем обычно. Прежде, чем она захлопывает за собой дверь, в спину летит ненавистный смех из очередного ток-шоу. Энджи не завидует тому злодею, которого угораздит сегодня попасться ей на глаза.

Энджи двадцать девять, и у её младшего сына проявилась причуда.

Не то. В который раз не то. Мелкое разочарование влетело в её кабинет, несмотря на строгий запрет, чтобы показать всего лишь несчастный огонёк на ладони.

Всё не то. Придётся пытаться снова. Энджи уверена, что в центре суррогатного материнства её ещё не успели забыть.

Энджи тридцать пять, её четвёртому ребёнку — пять, и удача улыбается ей так широко, что становится похожа на Всесильную.

Чёрточка между золотом и пламенем даже не думает истончаться, но Энджи уже не пытается её стереть. Она поставит над золотом имя, выведенное льдом и огнём.

Ежегодная церемония награждения — дурной фарс и ода тщеславию. Энджи смотрит поверх голов мелких сошек, которых она оставила далеко позади, ещё учась в школе. Как обычно, ничего не меняется. Добавляются новые лица, понемногу редеют старые, но основной костяк остаётся всё тот же, на тех же местах. Как обычно, дурные пафосные речи о ценности трудов каждого из них, как обычно, «обратный отсчёт» первой десятки. Как обычно, предпоследним назовут её имя… Энджи делает глоток дрянного белого вина — возможно, оно было бы вполне приличным, будь оно холоднее, но от Энджи веет жаром безо всякой причуды.

Всесильная замечает её и машет рукой, будто старой подруге. Перебрасывается парой слов с сопровождающим её долговязым юнцом в очках и унылом сером костюме, подстать лицу — новый сайдкик, навязчивый мальчишка-фанат, таскавшийся за ней хвостиком последние несколько лет, — и, рассекая толпу, словно ледокол, направляется к Энджи. От ненапускного сиропного дружелюбия на её лице Энджи хочется сплюнуть и заесть солью. А Всесильная щебечет и смеётся, и нет такой силы, которая заставила бы её замолчать. Пока — нет.

— Гори, — сквозь зубы цедит Энджи.

— Непременно, — заливисто смеётся Всесильная. — Так ярко, как только смогу.