Дела семейные (джен)

Впервые Шото встречает родителей Бакуго совершенно случайно. Просто натыкается на них в торговом центре Южного Мусутафу, когда ищет подарок на День рождения Фуюми, и сперва решает, что у него двоится в глазах. Высокая стройная женщина с жёсткими даже на вид соломенными волосами похожа на Бакуго до такой степени, что Шото приходится проморгаться. Единственное, что примиряет его с тем, что это не Бакуго, вернее, Бакуго, но не Бакуго Кацки — Бакуго Кацки абсолютно точно не обладает вполне женской грудью, и даже в самых неадекватных кошмарах не носит юбку-карандаш и шёлковую блузку с кокетливыми кружевами на воротнике.

Зато Бакуго Кацки, заметив замедлившего шаг Шото, роняет крепкие междометия и пакеты с покупками.

— Кацки, а ну живо поднял пакеты! — прикрикивает женщина, схватив рванувшего вперёд Бакуго за воротник. При этом она сама роняет сразу два пакета, которые суетливо подхватывает слегка замученного вида усатый мужчина в прямоугольных очках. Бакуго дёргается и пытается отмахнуться от держащей его руки, но получает довольно гулкий подзатыльник. Мужчина со вздохом подхватывает ещё один пакет.

Шото отлипает от выхода из канцелярского магазина — попытка найти в подарок хотя бы красивую перьевую ручку успехом не увенчалась, — только когда игнорировать горящий взгляд Бакуго и делать вид, что он вообще не при делах, становится почти неприличным.

— Ты… Тодороки-кун, верно? — бодро интересуется женщина и деловито протягивает руку. — Рада знакомству, я мать этого балбеса!

— Мне кажется, вы немного несправедливы к своему сыну, — отзывается Шото, пожимая протянутую руку. Ладонь у Бакуго-сан неожиданно жёсткая и очень тёплая.

— Прелесть какая! Кацки, брал бы пример!

Шото неловко. Очень неловко. Наверное, в последний раз он настолько не знал, куда себя деть, когда в больнице его похвалили медсёстры за то, что исправно навещает мать.

Бакуго искрит и дымится совсем не фигурально, а очень даже буквально, вокруг его ладоней пляшут искры и плавят ручки пакетов. Бакуго получает подзатыльник прежде, чем покупки летят на пол.

— А ну успокойся, — распоряжается Бакуго-сан. Бакуго с недовольным видом трёт голову и бурчит что-то явно нецензурное.

— Тодороки-кун, мы как раз собирались пообедать, — улыбается отец Бакуго, суетливыми жестами пытаясь успокоить своё шумное семейство. — Присоединишься?

— Я…

— Да что ты его спрашиваешь? Пошли, дорогуша, побеседуем, — распоряжается мать Бакуго, и Шото не успевает возразить, а возмущённое лицо Бакуго остаётся проигнорированным.

* * *

Мать Бакуго значительно моложе матери Шото. Наверное, ей нет ещё и сорока. В отличие от сына, её лицо не искажено гримасой недовольства, она много смеётся, громко и от души, и Шото растерянно отмечает, что она очень красивая. Сам Бакуго, мечущий испепеляющие взгляды из-под насупленных бровей, выглядит карикатурой на собственную мать.

Шото боится представить, какое смертоубийство творится у них дома, если в ресторанчике, где они сейчас сидят, едва не летают тарелки, а официантки испуганно втягивают головы в плечи от каждого нового этапа громогласной перепалки. Мать Бакуго очень эмоционально отчитывает Бакуго за неумение вести себя за столом, перемежая возмущения с воспоминаниями о том, что «лет десять назад тебя, балбеса, можно было хоть в угол поставить, а теперь поставь — ты и угол взорвёшь». Бакуго в ответ не менее громко и не более цензурно рассказывает, в каком гробу он видел этикет, углы, воспитание и «да почему всё время по голове-то?!». Шото начинает путаться во всех этих Бакуго, и ему снова кажется, что у него двоится в глазах.

— Ты не подумай, Тодороки-кун, они не всегда такие… Ну, не совсем всегда… — сбивчиво извиняется отец Бакуго.

Шото не сразу замечает, что к нему обратились — он жадно впитывает хаотичную, но при том удивительно живую и тёплую атмосферу этой своеобразной семьи.

— Извините, вы что-то сказали? — рассеянно отзывается Шото, и отец Бакуго со вздохом поправляет съехавшие на кончик носа очки.

— Ничего-ничего. Тебя, похоже, ничем не удивишь.

— Нет, почему же, — Шото переводит озадаченный взгляд с двоих Бакуго на свою лапшу, на третьего Бакуго. Сегодня в его жизни слишком много Бакуго всех мастей. — Я очень удивлён. И немного завидую.

Шото не видит, как меняется лицо Бакуго-сана, слишком увлечённый наблюдениями.

И очень удивляется, когда в понедельник на обеденном перерыве к нему подходит Бакуго с привычным недовольством и непривычным смятением на лице.

— Мать сказала позвать тебя к нам на ужин, — с явной неохотой цедит Бакуго. Шото удивлённо хлопает глазами и допивает остатки клубничного молока.

— Спасибо за приглашение, только ты этому совсем не рад.

— Ясное дело, не рад, — Бакуго щерится и пинает траву носком ботинка.

— Тогда…

— Да потому что маманя по ушам опять проедется, если я тебя не приглашу. И ещё раз проедется, если не придёшь. Поэтому в пятницу чешешь ко мне, понял?!

Бакуго искрит и немножко дымится, и Шото видит, что он злющий, как раздраконенный шершень, но жалить не собирается.

— Понял. Спасибо за приглашение.

— Что, вот так просто?

Бакуго, внезапно растерявший весь запал, выглядит ошарашенным и до смешного безобидным.

— Ты же сказал, что тебе влетит, если я не приду.

— Ну, блин… ты… маманя… — Бакуго снова пинает траву и глубоко засовывает руки в карманы. — Всё, до пятницы вообще меня не трогай, понял?!

Бакуго уходит, демонстративно ссутулившись и пиная камешки и муравьёв, и не прекращает бормотать под нос ругательства. Шото разбирает «Маманя, блин…» и ««подружиться», чтоб её».

Шото не знает, что подумали родители Бакуго, и не совсем понимает, почему его пригласили. Он просто улыбается своим мыслям и очень-очень ждёт пятницы.