Цвет запаха (джен)

Я точно знаю, что моя мать любила меня. Потому что без этого я никогда не появился бы на свет. Любил ли отец меня, я не знаю. Он любил мать, это так. Они были женаты, несмотря на то, что и ее, и его родители были против этого брака. Но любовь не спасла их при крушении флайера, когда мне было три года.

Я почти не помню отца. Мать помню гораздо лучше — она пахла белым, розовым и чем-то перечно-желтым. И да, именно от нее я унаследовал способность видеть запахи. У меня синэстезия. Я вижу мир не только глазами, но и носом. Но это нисколько не волнует моего деда, с которым я остался жить после гибели родителей.

Мой дед, один из прославленных генералов Цетагандийской Империи проводит годы отставки, сидя в своем поместье и исходя на желчные комментарии. Желчь, кстати, пахнет серо-персиковым.

Он нанимает мне сиделку, потому что совершенно не представляет, как заботиться о трехлетнем малыше. Она опекает меня до тех пор, пока мне не исполняется пять. После этого дед определяет меня в частную школу, но без выбора профиля — просто общее образование. Теперь мы видимся только на летних каникулах. Кажется, к этому времени он немного оправляется от потери карьеры и сына и начинает меня учить тому, что должно знать каждому гему.

Мы выезжаем на лошадях, ходим на охоту, ловим рыбу в пруду позади поместья. Каждый год в школе я жду лета как самого лучшего приключения. Но с каждым годом в доме становится все больше запертых пустых комнат, куда нельзя заходить, и все меньше лошадей и собак. В саду перестают цвести сортовые розы, зато начинают — дикие вьюнки. Когда я спрашиваю деда об этом, он только неопределенно хмыкает и пожимает плечами.

Мне исполняется двенадцать, и основное образование заканчивается. Мы с дедом начинаем вместе посещать другие поместья. Некоторые пахнут также, как наше — тухлой зеленью застоя, фиолетовыми разводами неоправданных ожиданий, синюшно-красными всполохами затаенных амбиций. Дед долго общается с хозяевами усадеб, но всегда покидает их в мрачном настроении.

Одно из таких посещений особенно запомнилось мне. Это был красивый двухэтажный домик, пахнущий пряниками и вишней. Дед пришел туда при полном параде, надев регалии. И меня тоже вырядил в самую новую одежду, купленную буквально за пару дней до визита. Когда дед разговаривал с хозяином дома за чаем, я сидел рядом с ними, позади деда. В какой-то момент зашла красивая женщина, наверное, хозяйка дома. Вокруг нее ореол из серебристо-голубого, искрящегося гелиотроповыми вспышками аромата. Она посмотрела на меня, потом на деда, и спросила:

— Это ваш сын, гем-генерал?

— Внук.

Через полчаса мы уходим, и дед еще мрачнее, чем обычно.

Дома он долго сидит за коммом, ведя какую-то переписку. Я не знаю, куда себя деть, и торчу рядом.

Он раскуривает в трубке какой-то вонючий сбор трав и вдыхает запах. Клубы баклажаново-зеленого и мерзко-коричневого цветов окутывают его.

— Запомни, внук, если нельзя зайти с парадного крыльца, следует поискать и черный вход. Служба для тебя закрыта, потому что ты мой внук, а опека — потому что сын своих родителей. Но возможность еще есть. Будешь поступать в университет.

Следующий сезон проходит в спешном штудировании всего необходимого для поступления, и потом я отбываю на кампус.

Там до меня с оглушительной ясностью доходит, что я нищий выродок захиревшего клана.

И там же я начинаю собирать коллекцию запахов-воспоминаний. Первая влюбленность, розово-золотистая, с горчинкой кофе и пряными потеками шоколада. Друзья-сокурсники: карамельно-зеленые, прозрачно-лазурные и изжелта-лиловые как монпансье. Первая победа на конкурсе, всего лишь третье место, но уже призовое — ярко-синее, с серебристыми искрами. Преподаватели: черный сухой химик, разноцветная как клумба маргариток эколог, гранатово-красный директор.

Первые разочарования, первые издевки — сине-фиолетовые, как запах адреналина.

И вопросы: «Что, тот самый?», «Так ты внук того самого?», непременно с насмешкой. Я быстро учусь гордо отвечать, что да, тот самый.

И учусь сам добывать себе денег на расходы. Делаю все, чтобы получить стипендию университета, грант от парфюмерной лаборатории, призовые за конкурсы, мелкие платы от ленивых третьих, пришедших по указке родителей учиться тому, чему не хотят.

Дед все больше и больше замыкается в усадьбе, пропитывающейся стойким запахом его курительной смеси. Она-то его и убивает. За три недели до выпускного меня вызывают в больницу.

— Он в крайне тяжелом состоянии, возможно, счет идет на дни, — сообщает доктор.

Я прохожу к нему, сажусь рядом. В палате киноварно-охряной запах болезни и иссиня-белая отдушка дезинфектантов. Дед открывает глаза и слегка приподнимает тощую сухую руку, должно быть в знак приветствия.

— Они всегда любили тебя. Я точно знаю. Помни об этом. Пока ты помнишь, род продолжает жить. Я горжусь тобой, внук.

Он закрывает глаза и делает долгий-долгий выдох. Я остаюсь в палате один. И теперь я знаю, как выглядит запах смерти.

Я обещаю, что сделаю все, чтобы наша фамилия перестала ассоциироваться с духом упадка аристократии. Чтобы моих детей спрашивали: «Что, тот самый?» с завистью и восхищением. Чтобы о нас помнили многие поколения, и род продолжал жить и дальше. Род гем-лордов Йенаро.