Дин-дин (джен)

Луна мечется по своей комнате и что-то напевает. За одно ухо у неё заправлена веточка остролиста (она хотела превратить её в венок, но не успела), за другим красуется обрывок блестящей мишуры.

Она напевает что-то подозрительно похожее на рождественский гимн — так ей лучше думается.

Дин-Дин.

Дин-Дин.

Луна поёт, но в этой песне звучат вовсе не рождественские колокольчики. Это имя. Дин. Дин Томас.

Удивительно звенящее оно у него, верно?

В голове у неё он так и зовется — Колокольчик...

Луна морщит нос и задумывается — надо бы нарисовать ещё один портрет на потолке, а перед этим попросить папу починить стремянку.

Может быть, портрет и сойдёт за подарок?

Ну нет. Луна же делает их для себя, а значит, уже не считается.

Это должно быть что-то особенное, что-то такое, чего больше ни у кого не будет...

Дин — тоже рисует. Возможно, краски? Волшебные краски!..

На миг эта идея кажется Луне почти хорошей — в самом деле, что может быть лучше?.. Но потом она хлопает себя по лбу.

Настоящие волшебные краски (в этом Луна совершенно, совершенно уверена!) в каком-то роде ничем не хуже палочек, даже ещё капризнее.

Они чувствуют художника. Тянутся к нему или, наоборот, отталкивают. И упаси боже унести домой не ту палитру! С Луной однажды такое произошло — и целый месяц из-под кисти какие-то грустные кракозябры выходили.

Нет, нет. Нужно придумать, обязательно найти что-то особенное.

Вот только как?

Луна вздыхает, вытаскивает из шкафа теплую мантию, варежки и шарф, стряхивает с них блестки волшебного снега (в позапрошлое Рождество они с папой осыпали им друг друга так, что напоминали снеговиков, а почистить мантии — не дошли руки...) — и, кое-как напялив тяжелую одежду на себя и вмиг став неуклюжей, как сонный лунтеленок, с лёгким хлопком аппарирует.

В конце концов, где можно найти подарок в канун Рождества, как не в Лондоне?

* * *

Луна продирается сквозь толпу упрямо, как портняжная иголка сквозь грубую дерюгу.

Люди спешат, толкаются.

Веточка остролиста, упрямо цеплявшаяся за волосы, наконец сдаётся и падает на тротуар, где ее немедленно затаптывают.

Луна вздыхает. Пропал веночек.

А витрины светятся мягко и призывно.

Наверное, магглы тоже интуитивно чувствуют, какой именно магазин им нужен, потому что в этой мешанине света, цвета и звука запутаться так легко.

Луна закрывает глаза и идёт наугад — все равно толпа несёт её сама.

Затем останавливается — и под ладонь её, будто по волшебству, ложится дверная ручка.

Дин-Дин.

Это поёт магазин, не Луна.

И войдя, она понимает, что не ошиблась дверью.

* * *

Музыкальная шкатулка в её руках вызванивает-выпевает одно и то же имя тысячью колокольчиков, и Луна улыбается:

— Это тебе, Дин. С Рождеством!

Вообще-то она приготовила длинную речь, в которой упоминаются морщерогие кизляки, колокольчики, много пудингов, опять колокольчики — но вся эта длинная канитель из слов собирается в один снежок и выстреливает в Дина.

Его глаза полны удивления, словно блюдца, налитые водой до краев.

— Неожиданно... То есть я, конечно, помню — ты говорила, что любишь колокольчики...

— А ты разве нет? — вскидывается Луна. — Это странно. У тебя же имя такое... Колокольчиковое.

Дин открывает рот, как будто до него только сейчас дошла какая-то очень простая истина.

А Луна поспешно говорит, точно боясь не успеть:

— Но шкатулка — это не основной подарок, честно. Я долго думала, хотела подарить тебе что-то такое, чего больше ни у кого никогда не будет...

Дин замирает.

И Луна дарит ему самые особенные в этом году обнимашки.