Наставник (джен)

Итак, меня зовут Питер Паркер. А остальное вы знаете — я спас город, влюбился, затем спасал город снова и снова...

Вырываю листок и бросаю в мусорную корзину, вернее, в ее сторону, поскольку сама корзина давно переполнена — день, когда я в последний раз занимался уборкой, даже припомнить не могу. Попытка писать мемуары провалилась, как и все предыдущие: заняться своей фигурой, перейти на правильное питание, позвонить или написать Мэри Джейн, найти, наконец, себе дело... Вместо этого я лежу на кровати в грязной комнате, с коробкой пиццы в руках и бездумно переключаю каналы, смотря все подряд, скорее от скуки, чем из интереса.

Моя жизнь, увы, скатилась под откос. А ведь какой был потенциал, вздыхала тетя Мэй, когда мы виделись в последний раз (кажется, три месяца назад). Не только она — все, кто знает меня чуть ближе, чем через экраны телевизоров, не скрывают своего сожаления. Они считали когда-то, что меня ждет большое будущее, но лишь я один знал, что никакого будущего у меня не было и нет. Даже на пике своей супергеройской карьеры, став чуть ли не единственной надеждой города, я уже понимал, что проиграл...

Я проиграл очень давно. В тот самый день, когда не смог спасти одного-единственного человека.

Почему-то именно сейчас мне хочется найти его фото в свалке мусора — стыдно, оно не должно быть там, его место на стене и в рамочке, но так уж я живу последние пять лет. Искать приходится долго; попадаются разные старые фотокарточки — с тетей Мэй, с Нэдом, с ЭмДжей...

Вот она, наконец, даже с автографом. Я сразу же вспоминаю его «тебе что, тоже мой автограф нужен?», сказанное слегка насмешливым тоном, хотя глаза его оставались снисходительно-добрыми. Я помню его манеру держаться, смотреть, разговаривать... Тони Старк вел себя так, словно он король жизни. И это было недалеко от правды.

Тот день я до сих пор вспоминаю с комом в горле и дрожью в коленях. Гениальный изобретатель, прославленный на весь мир супергерой и лидер команды Мстителей (именно он, а не Стив Роджерс) бросился под удар, чтобы спасти... меня, бедового подростка, вечно рвущегося на подвиги, не думая о последствиях. Это не укладывалось в сознании. Зачем, кричал я в пустоту, зачем, мистер Старк?! Почему не отправили на мое спасение пустой костюм? Зачем пошли сами?

Меня никто не обвинял — была война, на войне погибают многие; никто, кроме меня самого. Мстители как отряд прекратили свое существование — кто-то погиб, кто-то просто сломался. Я продолжал бороться со злом и возросшей из-за хаоса преступностью, но не ради идеи, а чтобы заглушить боль в душе. Я не берег себя, не дорожил жизнью, бросаясь под пули и в самое пекло, но дуракам, как оказалось, действительно везет: из подобных схваток я выходил невредимым и почти всегда победителем. Народ признал Человека-Паука и полюбил его за это, даже не догадываясь, что последний — и итоговый — бой его (то есть мой) уже проигран.

Моя личная жизнь, по сути, является отражением (или результатом) душевного состояния.

— Хочешь сказать, что великий Человек-Паук настолько боится ответственности, что даже мысль о ребенке приводит его в ужас? — кричит Мэри Джейн, надеясь меня образумить.

Не совсем. Есть то, что я не могу рассказать даже ей; жестокую реальность, которую осознал в свои шестнадцать: супергерои тоже погибают. Они не вечны, не бессмертны, они рискуют жизнью и иногда с ней расстаются. Всякий раз, когда ЭмДжей заводит разговор о детях, я представляю себе паренька-подростка с такими же наивно-доверчивыми глазами, какие были у меня когда-то, которому говорят одну-единственную фразу: «Мальчик, твой отец погиб». А если еще хуже — если ему придется увидеть мою смерть своими глазами? Что останется ему тогда? А что осталось мне, когда я увидел кучу искореженного металла, но не видел ни лица, ни тела — они были настолько изуродованными, что мне просто не дали взглянуть, хоть я и умолял что есть силы.

Я не желаю ни своему ребенку, ни кому-либо еще такой судьбы. Это ответственность — ответственность за то, что останется ему, когда меня не станет, и я не хочу ее, пусть это и эгоистично.

* * *

Жизнь действительно сложная штука — не перестает подкидывать неприятные сюрпризы даже после того, как отошел от дел. Сменить теплый дом, сериалы и пиццу на чертову другую вселенную — приключение не из приятных. А еще этот надоедливый подросток, который просит — почти требует! — взять его в ученики, причем на том лишь основании, что местный и уже погибший Паук ему это обещал.

Местный Паук, должно быть, даже понятия не имел, чем все это может закончится! — хочется закричать мне. Почитав мемуары в здешних газетах, я понял, что он был почти совершенством: будь в этой реальности свой Тони Старк, местный Паук непременно спас бы его. Но я — не он. А Майлз Моралес этого не понимает и даже не думает от меня отставать.

Нет, не могу сказать, что этот Паучок меня раздражает, вовсе нет... Просто очень уж напоминает меня самого в мои шестнадцать: те же наивные глаза, то же рвение, те же первые чувства к девушкам — Гвен вовсе не похожа ни на Лиз, ни на ЭмДжей, и я почему-то думаю, что оно к лучшему. Конечно, Майлзу повезло больше: у него есть семья — отец, мать и дядя, которые его очень любят. У меня же была только тетя Мэй и... мистер Старк. В самых смелых своих фантазиях я называл его «папой».

Вот зачем я сейчас это вспоминаю?

* * *

— Я останусь и уничтожу коллайдер.

— Нет, я останусь, — твердо отвечает Майлз. Совсем другой Майлз — потерявший дорогого человека, в одночасье повзрослевший.

Непроизвольно думаю о том, стал ли я таким же в тот день, когда погиб мистер Старк? Нет, Майлз оказался лучше, умнее меня: я заглушал боль адреналином, а он мыслит здраво, четко осознавая цену жизни и цену дружбе. Даже на своего ученика я не могу стать похожим... Навыки, которые развил Майлз — не моя заслуга, так некстати напоминает мне Гвен.

— Но это же опасно!

Почему меня вообще волнуют жизнь и здоровье этого подростка? Я не хотел ни детей, ни воспитанников, ни учеников — никого, кто мог бы однажды повторить мою судьбу. Но Майлз — чертов Майлз! — кажется, решил все за меня.

— Я справлюсь, обещаю. А вы должны отправиться в свое измерение, иначе погибните здесь.

История словно замыкается в кольцо. Теперь уже я должен выжить — выжить ради Майлза. Даже если он никогда больше меня не увидит, все равно останется с мыслью, что я живой, и этого будет достаточно. Я не претендую для него на ту роль, какую занимал в моей жизни Тони Старк, но все же почему-то мне очень хочется обнять его напоследок. Майлз, как ни странно, сам меня опережает. «Это не обнимашки», почему-то всплывает в моей голове. Да, мистер Старк не был сентиментальным — сентиментальность была (и остается) исключительно моим пороком.

Интересно, если мир, куда уходят погибшие, существует в отдельной вселенной, и жители его могут смотреть на нас (сам ловлю себя на том, что слишком уж расфантазировался), что бы сказал сейчас мистер Старк? Наверное, что-то вроде «а ты вырос, шкет», усмехнувшись. И этого было бы вполне достаточно.

Мне хочется оставить Майлзу на память фото с автографом, но ни фотографии, ни ручки или фломастера у меня нет. Зато есть паутина и осколок стены. Граффити из паутины сделать, увы, не смогу, но пару слов оставлю.

Я обязательно выживу, Майлз. И если судьба даст шанс свидеться еще раз, непременно научу тебя пару-тройке новых паучьих трюков. Твой наставник, Питер Паркер.