Выбор (гет)

— Смотри, Бран, здесь ведьма живет, — прошептала девочка на ухо своему спутнику. — Страшная и ужасная.

Яркое полуденное солнце, еще не скрытое подступающими с моря тучами, с трудом пробивалось сквозь густую хвою, и разглядеть незаметную избушку, уютно устроившуюся среди разлапистых елей, было трудно. Двое ребят, лет десяти, случайно набрели на нее и теперь рассматривали, спрятавшись в кустах.

Бран громко хихикнул и ответил:

— А ведьма старая-престарая и с бородавкой на носу.

Девочка легонько ткнула его кулаком в ребра. В другой руке она крепко сжимала лук с натянутой тетивой, а к поясу был прикреплен мешочек со стрелами. Бран же луков и самострелов не признавал и носил охотничий нож.

— Да! А ночью она летает на метле, — улыбнулась девочка. — А сейчас спит.

— Не-не, на метле неудобно. Она летает в бо-о-ольшом котле.

Бран развел руки, показывая, какой большой котел должен был быть по его мнению. Девочка нахмурила брови и серьезно кивнула.

— А метлой она себе помогает, — добавила она.

Ребята уже вовсю разговаривали в голос, не боясь разбудить ведьму, поэтому не услышали осторожных шагов за спиной.

— А еще ест маленьких детей, — сказал Бран. — Ловит, сажает на большую лопату и запекает в пе…

— И кто это здесь у нас такой любопытный?

Друзья резко обернулись и одновременно закричали в голос.

— Не бойтесь, я не съем, — улыбнулась та, кого они обсуждали.

Женщина оказалась вовсе не такой старой, как представляли ребята, и уж тем более без всяких бородавок на носу. Слегка полноватая, с убранными в пучок седыми волосами и с доброй улыбкой на губах. В руках она держала корзину, заполненную разными травами.

— Бежим, Робин, — очнулся мальчик и, схватив подругу за руку, рванул.

Бежали они долго. Шагом пошли, только когда выбрались на те дорожки, по которым им разрешали гулять взрослые. Правду сказать, избушка находилась не так уж далеко от города, но ребятам, впервые зашедшим так глубоко в лес, она показалась чуть ли не на краю света.

Бран переглянулся с Робин, и по молчаливому согласию они свернули на любимый утес, врезанный острым клином в море — уже неспокойное, с белыми барашками на волнах. С утеса раскрывался и весь город с далекой гаванью. Из-за надвигающегося шторма немногие рыбаки рискнули выйти в море, и именно поэтому Бран весь день провел с Робин в лесу, а не крутился в порту, как обычно.

Робин поерзала на камнях и поморщилась, представив, как ее отругала бы мать, если бы узнала. Она всегда ее за что-нибудь ругала: за то, что любила сидеть на холодных камнях; за то, что рвала одежду в лесу об ветки и сучья; за то, что вообще убегала в лес; за синяки и ссадины. В общем, мать всегда была ею недовольна. В особенности тем, что Робин хотела стать охотницей, как папа, который добывал дичь для стола барона — наместника короля. И тот был только рад брать с собой подросшую дочь, раз уж у них с Бертой не было сына: учил Робин читать по следам; рассказывал о животных; об их поведении; обучал стрелять из лука, сделанного из редкого тиса. Робин добилась невероятных успехов — стреляла метко, без промаха, без усилий тянула тугую тетиву, ведь она почти все свободное время посвящала тренировкам или изготовлению стрел. А Бран частенько крутился рядом с подругой.

— Папа рассказывал, что магия исчезла почти две тысячи лет назад и магов и ведьм больше нет, — отдышавшись, прервала молчание Робин. И, немного помолчав, мечтательно добавила: — А вдруг та старуха и правда ведьма? Как узнать?

Никто не знал, почему исчезли маги. Ходили разные слухи, и самой достоверной догадкой считалась, что магия в какой-то момент просто закончилась; оказалось, что она не бесконечна. Робин смутно себе представляла, как магия может закончиться, это же не лес, который можно весь вырубить. Но изредка представляла, как бы жилось, если бы все еще существовали волшебники, и, конечно, она была бы самой могущественной из них.

— Спроси у отца. — Пожал плечами Бран. — Он много чего знает.

— Ты что! Мама узнает… Она всегда все узнает. И ругает за все… А если узнает, что я забралась так далеко в лес, да еще с тобой…

Робин печально вздохнула. Они подружились с Браном лет пять назад, когда соседские мальчишки начали ее задирать. Среди ребятни считалось, что коварные злые духи жили среди людей и вредили им, а различить их можно было по глазам разного цвета. Робин впервые пришла поиграть с ребятами, тогда-то они и увидели, что один глаз у нее серо-зеленый, другой — серо-голубой. Схватили камешки и стали кидать. Робин сперва испугалась, но, спохватившись, начала закидывать ребят в ответ. За нее вступился только Бран, рассмеявшись глупому поверью. Он был на год старше и знал, что такие глаза могут быть только у добрых ведуний его народа. Они вдвоем прогнали мальчишек, а потом вместе и играли. Бран тогда придумал играть в рыцарей: оседлал длинную палку, в руку взял другую палку покороче, и словно мечом сражался с Робин. И в таких поединках неизменно побеждал подругу. Постарше они вдвоем не боялись драться с ребятами, по-прежнему задиравшими Робин, пока те не отступились. Бран для своего возраста был сильным и высоким мальчиком и в драках стоил нескольких ребят, и Робин, только начавшая тренироваться, чтобы стать охотницей, оказалась не робкого десятка. Однажды Бран это подметил, и она залилась румянцем от похвалы.

Берта сразу же невзлюбила Брана. Мало того, что дочь постоянно возилась с отцом, а не помогала ей, так еще и задиристый мальчишка крутился рядом, который, к слову, сразу же полюбился отцу Робин. Но больше всего Берту раздражало то, что Бран оказался полукровкой: сыном свободолюбивых суровых вельгов — морских разбойников, и дочерью местного мелкого дворянина, нежной красавицы Марион. Восемь лет назад, когда сама Берта была еще юной и не вышла замуж за Уильяма, хищная боевая лодья пришла в порт Лангира. Уставшие от долгого морского путешествия воины отдыхали в городе шумно, но мирно. А их вождь Эйрик повстречал Марион, полюбил и увез к себе в Вельгхейм — Страну Льдов, как называли ее на всеобщем языке. Но спустя шесть лет она вернулась домой с сыном. Хрупкая девушка с трудом выносила северные холода и тосковала по родине. Эйрик настолько сильно любил свою жену, что отпустил обоих, но пообещал вернуться за сыном. А Бран, помня обещание, всегда смотрел на море.

Вот и сейчас Бран вглядывался в неспокойную серую даль с тоской.

— Когда-нибудь я отсюда уеду на боевом корабле с вельгами. А ты пойдешь со мной.

Робин засмеялась, и Бран в шутку кинулся на нее. Завязалась короткая драка, в которой, конечно же, победил Бран. Он прижал Робин к земле, сел сверху и удерживал ее руки над головой. Непослушные почти белые вихры лезли в глаза ярко-зеленого цвета, обрамленные по-девичьи длинными и пушистыми ресницами, и щекотали нос, отчего Бран смешно пытался их сдуть. Робин прыснула от смеха, гадая, заметил ли он, что она им залюбовалась.

— А ты знаешь, — прошептала Робин, — что по легенде с этого утеса прыгали девушки из-за несчастной любви.

— Глупышки.

Робин кивнула.

— Робин, угомонись, — устало попросил Бран подругу.

Та лишь искоса на него посмотрела и выпустила очередную стрелу, которая сорвалась с тихим гудением с натянутой до предела тетивы и воткнулась в центр мишени — туда, куда послала опытная лучница. Спустя миг, в полудюйме от первой, воткнулась вторая. Робин размашистым шагом подошла к дереву с привязанной к нему мишенью и без усилий вытащила стрелы. С тех пор, как она разорвала в клочья платье, убегая в страхе от встреченной в лесу женщины, Робин стала носить брюки. Мать пыталась ее пристыдить, бранила, схватилась за розгу, но вступился отец. Правда брюки разрешал носить, только когда брал на охоту. А вскоре мать переключилась на ее младших сестер, и у Робин стало побольше свободы.

— Холодно, — прохныкал Бран, устроившийся на поваленном дереве, и поплотнее запахнул плащ Робин.

— А ты постреляй, согреешься, — ответила она, бросив очередной недовольный взгляд на Брана, и села рядышком.

За шесть лет Бран вырос в настоящего красавца — высокого, широкоплечего, с лукавой улыбкой на губах. Девчонки не давали ему прохода, чем тот и пользовался: в открытую заигрывал с девушками, срывал украдкой поцелуи, и, Спаситель знает, что еще он с ними делал! А в сторону Робин даже не смотрел, хотя она давно из угловатого подростка превратилась в миловидную девушку — стройную, с густой копной светло-русых волос. И парни, те самые, которые когда-то дразнили, заглядывались на нее и не давали прохода, ни мало не смущаясь тем, что она платью предпочитала брюки. Все бы ничего, но ей уже давно снились не волшебники, а Бран, и его равнодушие огорчало Робин.

Но сегодня она убежала в лес, в котором всегда находила спасение, от бессильной ярости. Барон увеличил в очередной раз налоги: поймал рыбу или убил зайца — заплати налог; хорошо идет торговля — отдай тройной. И так во всем. Народ мрачно шутил, что барон скоро наложит налог на воздух, которым дышали в его владениях. Многим поборы оказались непосильными и народ умирал от голода, а воровство и болезни процветали. Семья Робин еще как-то держалась, в основном, за счет ее охоты. Барон хорошо платил только стражникам и личной армии. Еще бы! Кто иначе усмирит бунт?

— Хэй, мы с тобой уплывем отсюда. Будем жить вольно.

Бран придвинулся к Робин, распахнул плащ, закутав их обоих, и приобнял ее за плечи, согревая. Стояло гнилое лето, солнце и так постоянно скрывалось в тучах, а в густом ельнике оно вовсе не могло пробиться сквозь высокие кроны. Поэтому здесь царил полумрак и сырость.

Отец, после указаний барона, запретил Робин охотиться, боялся за нее — долговые ямы и так были переполнены. Но отец умер осенью; по велению того самого барона пошел на дикого вепря, который вспорол ему брюхо. Рана оказалась смертельной. Робин тогда слегла с простудой и не пошла с отцом, но когда он вовремя не вернулся домой, бросилась искать его и нашла уже мертвым. По сей день она корила себя, хотя и понимала, что ни в чем не виновата.

Но кормиться как-то надо, и Робин тайком охотилась на мелкого зверя. Редко и осторожно, чтобы не заподозрили соседи. Сегодня она взяла Брана с собой, так как море обещало бурный шторм, да и рыбачить стали редко из-за непосильных налогов.

— Вот ты и уезжай, — буркнула Робин, смущенно сбрасывая руку Брана с плеча.

Близость его тела взволновала ее и, чтобы отвлечься, продолжила:

— Мама раньше торговала овощами и зеленью на рынке. Недовольна была тем, что я возле отца все время крутилась, а не помогала в огороде. Сейчас налог за торговлю больше, чем все вырученные деньги. Как я могу угомониться?

Но Бран ее не слушал, только кивал, а сам косил глаза в вырез рубахи Робин. Молодая кровь бурлила от тепла хрупкой девушки. Он обнял ее за талию двумя руками, положил подбородок на ее плечо и прошептал в ухо:

— Холодно.

— В море еще холоднее, — отрезала Робин и, немного помолчав, добавила: — Была бы я парнем, ушла бы в армию. Лучники там нужны.

Но вырываться из кольца рук не стала, а наоборот подвинулась к нему ближе.

— И послали бы тебя в Кам-эль-Адар воевать за вашего Спасителя. Ну нет уж, хорошо, что ты девчонка.

Она удивленно повернулась к нему, а Бран вдруг поцеловал. Торопливо клюнул в губы губами. И зажмурился, ожидая пощечины от своенравной подруги. Робин сперва отпрянула, но, опомнившись, прижалась к его губам, неумело целуя.

— Та ведьма, — сказала Робин, натягивая рубаху на разгоряченное тело, — которую мы тогда нашли в лесу, вовсе не ведьма. Наоборот, она знахарка. Я слышала, что она помогает сбросить нежеланный плод.

Бран обнял ее, зарылся в волосы и прошептал:

— Мы поженимся, Робин, даже не думай. Осенью сыграем свадьбу.

Робин прижалась спиной к его груди, мечтательно улыбнулась и прикрыла глаза. Но свадьба свадьбой, а к знахарке заглянуть стоило. Лишний рот они не смогут прокормить.

Клирик Том не любил, когда его называли святым. Он был самым обычным священником, каким тот и должен быть — милосердным к людям, отзывчивым, протягивающим руку помощи. В Лангире наступили тяжелые времена и он тратил пожертвования на бедняков, вместо того, чтобы отправлять деньги в Святую Обитель. И начальство было им недовольно — те самые Святые Клиры, к числу которых Том себя не причислял.

В минуты отчаяния Том открывал Откровения Пророка и перечитывал любимые главы. Особенно он любил сон-пророчество о рождении Спасителя. Когда мир провалился в смуту после исчезновения магов; когда процветали войны, голод и болезни; когда возвели в культ ересь и многочисленных божков — тогда появился Спаситель. Он объединил народы и спас мир от хаоса; в Его честь построили богатые храмы, и в дремучие уголки принесли Слово Его. Чаще мечом, как недавно разгоревшаяся священная война против иноверцев Кам-эль-Адара.

Святой Том с детства мечтал стать Его последователем и уехал учиться на материк — в Святую Обитель. Вера в Спасителя на его Родине была не сильна, все-таки слишком далеко находился Хэзленд от Большой земли, и Том мечтал принести весь Свет учения сюда. И принес. А потом барон затянул удавку на шее горожан. Впрочем, в столице и в других городах дело было едва ли не хуже. Удивительно, но чем сложнее стало жить, тем больше людей потянулось в его приход, не только за помощью, которую оказывал Том, но и чтобы принять веру.

— Святой Том?

Со вздохом священник оторвался от Откровений и откликнулся. Нарушила его покой Робин, смелая девчушка с соседней от прихода улицы, которую он обучал грамоте. Ее и непоседу Брана — неразлучных с детства друзей. И Робин с матерью, Бертой, помогали больше всех, несли овощи с огорода, мясо с охоты, чтобы накормить голодающих. Капля, но Том видел, что Робин искренне помогала и страдала от того, что не могла дать большего.

— Робин, давно ты сюда не заходила.

— Простите, святой Том.

Робин помялась, открыла рот, чтобы что-то сказать, но вновь закрыла и покраснела.

— Не бойся, дитя, говори, — ласково подтолкнул Том.

— Мы с Браном хотим пожениться и хотим провести Обряд, — выпалила Робин.

Робин не привыкла убегать от опасностей, но предстоящий разговор с матерью пугал ее. Она ведь сперва пришла к Святому Тому договориться о свадьбе. И миг колебания все же был. Считалось, что без благословления родителей брак не будет счастливым, а мать не позволит ей выйти замуж за Брана. Но Робин со свойственным ей упрямством отмахнула эти мысли. Все будет хорошо, ведь она любит Брана, а Бран… Любит ее.

Вечером перед разговором с матерью Робин снова заколебалась в нерешительности. Но сделанного не воротишь, к знахарке она тогда так и не пошла, еще чуть-чуть и вообще поздно будет идти. Смогла бы Робин вынести такой позор, ведь вера в Спасителя в народе укреплялась, и на женщин, родивших вне брака, смотрели с презрением. Про детей уж и говорить нечего. Вон, мать до сих пор смотрела на Брана с открытой неприязнью, несмотря на то, что, по слухам, Марион вышла замуж за Эйрика. Но тот был иноверцем…

— Мама, — позвала Робин.

Та лишь недовольно отвлеклась от штопки одежды. Солнце уже зашло и только тусклый свет от сальной свечи и огонь от очага освещали комнату.

— Мы с Браном поженимся через три дня.

Мать не ответила, и Робин выпалила:

— Он пойдет в стражники. Его примут, он уже узнавал.

— Робин… — тяжело вздохнула Берта. — Робин… Глупышка. Он будет плохим мужем. Ты посмотри, он же все время смотрит на море, тесно ему здесь.

Робин, не ожидавшая такой заботы, растерялась.

— Нет, мы уже все обсудили. И… Я жду ребенка. Все… все будет хорошо. Жить будем у него… Потом построим дом, когда накопим денег. Я, как оправлюсь, буду снова охотиться.

— С такими налогами вы не то что дом не построите, кроватку не сделаете. Иди сюда, малышка.

Робин кинулась к матери, положила голову ей на колени, а Берта гладила ее, перебирала волосы и вздыхала.

— Ты хочешь провести Обряд и пожениться перед Ликом Спасителя? — после долгого молчания спросила Берта.

— Да, мама.

— Хорошо, милая. Так правильно. Он поможет вам и всем нам, надо только верить. Он даст сил. А я тебе дам свое платье и кольцо. Ты знала, что мы с твоим отцом тоже совершили Обряд?

Робин помотала головой и улыбнулась. Брак, заключенный перед его Ликом, заключался навсегда. На всю жизнь и после нее. До того, как она поняла, что любит Брана, не задумывалась об этом. Раньше люди приводили к себе домой жену или мужа, если кто-то из супругов умирал, то и второго приводили. И жили во грехе, как поговаривала мама. У них же все будет правильно.

Самый счастливый день в жизни Робин обернулся смертью. Слова из записки, которую принес мальчишка к алтарю, где та ожидала Брана для церемонии, что те беспощадные стрелы безошибочно попадали в цель. Она слышала гул стрелы, спущенной с натянутой до предела тетивы, слышала стук железного наконечника о деревянную мишень. Стрел было семь.

«Прости, Робин. Без моря я умру. Прощай».

Робин очнулась только на краю утеса. Того самого, где они с Браном отдыхали и мечтали: он о море и об отце, она о том, что станет великой лучницей. Того самого, откуда прыгали безответно влюбленные девушки.

— А ты знаешь, — прошептала Робин, — что по легенде с этого утеса прыгали девушки из-за несчастной любви.

— Глупышки.

Робин кивнула.

Погони не было, она даже в платье смогла убежать и скрыться от преследователей. Робин смотрела на волнующуюся морскую гладь, и где-то вдалеке алел парус вельгов. Они причалили день назад, чтобы пополнить запасы и увезли Брана. Мальчишка видел, как тот сел в лодью, перед этим всучив клочок бумаги с нацарапанными словами. Или стрелами, Робин не была уверена, хотя записку все еще сжимала в кулаке.

Слез не было. Ничего не было, даже стука мертвого сердца. Робин зябко повела плечами и закуталась поплотнее в плащ, который в беспамятстве выхватила у матери из рук. Тот самый плащ, который подарил отец, с глубоким капюшоном, скрывавшим лицо. Тот самый, на котором она и Бран… Бран тогда… С глухим рыданием Робин шагнула к самому краю и посмотрела на бьющиеся об утес бурные волны. Они звонко разбивались о камни, отползали, чтобы снова яростно наброситься.

Робин тряхнула растрепанной головой, оторвавшись от завораживающего зрелища, отошла от края, и долгим взглядом посмотрела на лес.

— Свобода, значит… — усмехнулась она. — Значит, свобода.

Робин резкими движениями вытащила заколки из волос, выкинула их в море и ланью сорвалась вглубь леса.

Она вернулась домой только через семь дней, чтобы забрать одежду и лук со стрелами. И снова ушла. Мать ничего не сказала, только вздохнула и удерживать не стала.

А через несколько месяцев заговорили о неуловимой разбойнице, которая обворовывала вельмож и раздавала все беднякам. Говорили, что такой меткой лучницы свет еще не видывал; говорили, что она сколотила банду, в которую входил и Святой Том. Впрочем, про последнего были домыслы, и правда, не мог же священник разбойничать. За ее голову назначили высокую награду, а на листовках с криво нарисованным портретом значилось: «Разыскивается ЖИВОЙ или МЕРТВОЙ. Робин Гуд».