Отзвуки Биорига (джен)

Всё, что чувствовал сейчас Асбьёрн Ярвинен — всепоглощающая жгучая злость. На себя за безграничную глупость (потому что только глупостью можно было объяснить то, что он разболтал Йохану о главном ярвиненском празднике, напрочь забыв о присутствии рядом невероятно болтливого и вредного Танатоса). На Танатоса за его чересчур длинный язык (теперь он, правда, несколько уравновешен подбитым глазом). На неуёмного Драхомира Фольмара за его нелепые идеи (а более нелепой идеи, чем тащиться за ветвями цветущей яблони — знать бы ещё, что это за дерево — в разгар зимы, Асбьёрн не мог и представить). На Деифилию за её дурацкий любимый праздник, который Мир никак не мог пропустить. И, конечно, на почивших давным-давно Ярвиненов, что этот праздник придумали.

В Осмальлерде царила зима, холодная и сердитая. Колючий снег, казалось, царапал лицо, сильный ветер едва не сшибал с ног, а руки уже покраснели и болели от мороза. Асбьёрн с удовольствием превратился бы сейчас в медведя или волка (или какое-нибудь ещё животное, покрытое густой и тёплой шерстью), однако по какой-то причине Мир Фольмар строго-настрого запретил ему это делать. Теперь было, однако, гораздо светлее, чем года три назад. Сейчас хоть луна немного освещала эти бесконечные снега. Асбьёрн надвинул ворот своего плаща ещё выше, стараясь хоть немного закрыть щёки, хоть как-то спрятаться от пронизывающего ветра, и в который раз подумал, что предпочёл бы плащ Танатоса — без вышивки, но раза в два теплее и мягче. Однако Деифилия раз за разом доставала жёсткую и тонкую шерстяную ткань, похожую на ту, что использовалась в Биориге, раз за разом вышивала на вороте и подоле плаща родовые орнаменты, а на рукавах и вороте рубашек — серо-синие треугольные со скруглёнными гранями гербы с изображёнными на них белыми волками, по одному на каждом. Бьёрна, надо сказать, они порядком раздражали. Волков он вообще не слишком любил, пусть и имел эту оборотничью форму. Волки его тоже мало любили — стоило вспомнить хотя бы того же Магна, ни с того ни с сего впившегося ему в лодыжку год назад.

Стоило так же сказать, что сами гербы раздражали не меньше. Асбьёрн и сам не понимал — почему. Из-за того ли, что он так хотел оставить их в прошлом? Где-то далеко-далеко в прошлом, наполненном запахом вкусной еды и книжных полок. В прошлом, где свободы, той удалой бесконечной свободы, которую Бьёрн почувствовал лишь оказавшись рядом с Танатосом, казалось, не было вовсе. В прошлом, где не было ни солнца, на которое Асбьёрн теперь не мог насмотреться, ни этих идиотов, прозвавших себя Сонмом, ни мира в целом. Там были только тёмные мрачные стены, бесконечные правила и ограничения. Стоило ли упоминать, что праздновать какой-то там День Зимней Охоты, Бьёрну совсем не хотелось?

Праздник был дурацким, как и всё в давно сгоревшем Биориге. Праздник, казалось, был старее Осмальлерда. И уж точно Асбьёрн не собирался его отмечать. Ни в коем случае! Быть может, Деифилия и тосковала по тому, что осталось позади, но Бьёрн Ярвинен явно не относился к тем, кто мог похвастаться сентиментальностью. В Биориге было тепло, сытно и довольно-таки неплохо, но стоило лишь вспомнить, что в день или ночь (ещё года три назад было никак не разобрать, когда что наступало) Крушения Твердыни, как это потом называли, он решился отправиться на поиски лучшей жизни, как все иллюзии на счёт того, какой была крепость, исчезали, оставляя лишь горькое послевкусие — будь Биориг так хорош, как твердила о нём Деифилия, Асбьёрн в свои восемь лет не попытался бы удрать оттуда.

Драхомир же был безумцем, заслуживавшим сострадания — кто в здравом рассудке мог вообще влюбиться в Деифилию? Она, конечно, была красива и довольно умна, но на этом её достоинства заканчивались. Асбьёрну не хотелось говорить о сестре дурно — это вообще было не в его правилах, да и любой из Сонма, кто решил бы сказать о ней что-либо жёстче просто недоброжелательного слова, имел бы дело с его кулаками, — но если бы Мир влюбился в ледяную глыбу и то было бы больше толка и ответа с её стороны.

Драхомира, пожалуй, стоило даже пожалеть, но только Бьёрн никак не мог этого сделать. Во-первых, Дея всё-таки была его, Асбьёрна Ярвинена, сестрой (пусть даже и старшей, что вдвойне умаляло её достоинства), а, во-вторых, тащиться в дорассветный час за ветвями какого-то там дерева не хотелось настолько, что Бьёрн сейчас с удовольствием отправил бы в этот глупый поход саму Деифилию, лишь бы понежиться подольше в постели, а не увязать в каждом втором сугробе.

Вокруг ожидаемо не было ни души — кто ещё вышел бы из дому в такую погоду ночью? Кто ещё потащился бы за какими-то совершенно дурацкими ветвями яблони куда-то в Интариоф? Да и ладно что в Интариоф — в конце-концов, Асбьёрн не был против побывать там ещё разок. И желательно не на Сваарде, где ему стало очень плохо от какой-то неизвестной магии. Однако для чего было тащиться от домика, спрятанного в чаще леса, невесть куда, если можно было открыть портал в Интариоф прямо там?

Мир шёл впереди. Бьёрн отставал от него почти на пол плефра, и всё никак не мог догнать. Впервые он начал понимать, каково бывало Йохану, который каждый раз плёлся где-то позади, не в силах идти быстрее из-за боли в ногах — боль, казалось, не утихала даже несмотря на то, что Танатос старался промывать и перевязывать раны каждый раз, как только они оказывались в тёпленьком местечке. Но у Асбьёрна-то ноги нисколько не болели — были столь же здоровы, как и всегда. Только вот Мир куда-то спешил, торопился, словно бы у них было так мало времени, что не хватало даже на то, чтобы притормозить, пойти чуть медленнее — не почти бегом. Бьёрн был уверен, что Деифилия могла подождать. В конце-концов — жила же она как-то последние восемь лет без этого дурацкого родового праздника?.. Бьёрн был уверен, что кое-кто торопился совершенно напрасно, ибо до всеобщего пробуждения оставалось по меньшей мере часа три.

— Сколько ещё?! — заорал Асбьёрн Миру вдогонку, стараясь перекричать воющий ветер. — Сколько ещё идти?!

Сначала Бьёрн подумал, что демон его не услышал — во всяком случае, он, пусть и остановился, но ничего не ответил. Ярвинен попробовал пойти быстрее, и тут же увяз почти по пояс в очередном сугробе — и откуда только они постоянно брались? Снег набился в сапоги, и идти стало совсем неприятно. Асбьёрн чертыхнулся, кое-как шагнул ещё раз, снова чертыхнулся и изо всех сил рванул, выбираясь из злополучного сугроба. И, разумеется, не сделав и десяти шагов, врезался лбом в спину Мира — так как тот стоял на некотором возвышении, удар пришёлся примерно в то место, из которого у демонов росли крылья (которые они зачем-то постоянно прятали ото всех магией). Бьёрн ойкнул от неожиданности и потёр ушибленный лоб.

Фольмар зашипел, словно от боли, и всё-таки обернулся, чтобы пару мгновений просто помолчать, сверля Бьёрна Ярвинена укоризненным взглядом. Потом он фыркнул, недовольно щёлкнул Асбьёрна по носу и приказал быть аккуратнее и помолчать пару минут, пока он, Мир, не разберётся с порталом. Бьёрн молча кивнул, схватился за нос, все прикосновения Драхомира или Танатоса к которому считал попросту варварскими, и принялся наблюдать за тем, как Фольмар пытается открыть проход между мирами. Нити светящейся энергии обволакивали пальцы демона, пока он довольно хаотично — по мнению Асбьёрна Ярвинена — водил ими по воздуху. Однако скоро перед ними действительно показался портал — словно сотканный из этих энергетических нитей, довольно узкий и словно искрящийся. Бьёрн охнул и чуть не сунул туда свой нос, однако вовремя спохватился и решил, что стоило предоставить Драхомиру возможность первому испытывать своё средство передвижения между мирами.

— Сейчас мы шагнём в портал, — выдохнул Мир, нетерпеливо и даже как-то нервно ковыряя снег носком своего сапога. — Держись за мою руку и постарайся задержать дыхание — придётся войти в межуровневое пространство и там уже разобраться, как попасть на нужный уровень.

Асбьёрн недоверчиво хмыкнул, но счёл за благо промолчать — в конце-концов, будь у Фольмара желание его убить, он бы прекрасно справился с этим и без всяких порталов и Интариофов. Возможно, конечно, в обыкновенной схватке у Бьёрна и были неплохие шансы если не на победу, то на выживание — с оборотничьими-то формами. Однако магией он владел мягко говоря так себе — тот же Танатос пользовался ей чаще и лучше, а Деифилия, слабенькая и почти беззащитная в обычном бою Деифилия, пусть и по сравнению с остальными ребятами из Сонма, плела такие сложные конструкции заклинаний, что их никто кроме неё и распутать-то или даже прочесть не мог. А вряд ли хоть кто-нибудь из Сонма — тут, опять же, стоило исключить Дею — без весомых причин вступил бы в честный бой с кем-либо.

Драхомир схватил Асбьёрна за руку да так крепко, что Ярвинен едва не попытался вырваться из этой хватки — хорошо ещё, что у тех оборотней, число форм которых превышает кветх¹, синяки и царапины заживали гораздо быстрее, чем у обычных людей, иначе уже вечером Бьёрн рисковал заметить синяки у себя на запястьях — и в следующее мгновенье шагнул в портал. Асбьёрн Ярвинен успел подумать, будто у него вся жизнь пронеслась перед глазами, а по голове ударили чем-то тяжёлым, что сознание тут же поплыло, а перед глазами замерцали огни, тысяча невыносимо и необъяснимо ярких огней, проносящихся мимо с такой скоростью, что Бьёрн не успевал сообразить, что с какой стороны от него находится.

А потом всё закончилось. В какую-то долю мгновения.

Асбьёрн вдруг обнаружил себя стоящим на твёрдой земле — посреди какой-то цветущей поляны. Он не видел своих сапог под травой и цветами. А привыкнуть к запаху и вовсе казалось невозможным. Вокруг было больше цветов и зелени, чем Ярвинен видел за все свои шестнадцать лет — и каких только цветов тут не было, маленьких и крупный, бледных, что едва можно было заметить, и ярких, издалека привлекавших к себе внимание... Бьёрн оглядывался по сторонам, стремясь понять, где именно они с Миром оказались. Тут было гораздо теплее, чем в Осмальлерде, впрочем, недостаточно тепло, чтобы Ярвинену захотелось сбросить с себя плащ. Деревьев тут было тоже очень много, и все они были покрыты светло-зелёной листвой, а ещё они казались расположены как-то странно — Асбьёрн почему-то подумал, что просто так деревья так не растут. Да и выглядели некоторые из них слишком уж правильно — их крона напоминала своей формой шар или конус, что казалось Ярвинену довольно непривычным. Впрочем... Много ли деревьев он видел в своей жизни?..

— Мы на Миртилле, — сказал Драхомир таким тоном, словно это название хоть что-то объясняло.

Но Бьёрну оно ничего не объясняло. Из всех уровней — что за глупое название — Интариофа шестнадцатилетний оборотень знал только Сваард, на котором ему не так давно удалось побывать, и, надо сказать, Сваард ему совсем не понравился, и теперь это название неизбежно вызывало в памяти головокружение, тошноту, ощущение беспомощности от невозможности принять другую форму и картины бесконечных рубиновых песков, двух тусклых солнц, огромных собак, что погнались за Бьёрном и Танатосом.

«Миртилле» однако звучало гораздо мягче. Асбьёрн попробовал его произнести — слово на вкус было похоже на сладкое ягодное пирожное из тех, что иногда подавали в замках. Бьёрну оставалось только поморщиться — он никогда не любил эти пирожные, предпочитая отдавать их вполне всеядному Танатосу или вечно голодному и бессловесному Йохану, которому редко что-либо доставалось.

Тут было красиво и до ужаса непривычно, а ещё везде чувствовались какие-то невысказанные ограничения и правила, которым сердце уже сопротивлялось, даже не зная их толком, и Бьёрн чувствовал себя настолько лишним здесь, что хотелось скорее убежать. Драхомир уже отпустил его руку и быстрым шагом — почти бегом — направился к дереву, что издалека казалось бело-зелёным. Дерево, тонкое и маленькое, словно хрупкое, с пышной кроной, находилось за невысокой витиеватой позолоченной оградой, которую Мир легко перепрыгнул — не пришлось не то что крылья раскрывать, но даже напрягаться — и оказался у самого ствола дерева. Асбьёрн последовал за демоном и через минуту тоже оказался рядом — разве что ограду не стал перепрыгивать, а уселся на неё. Благо, злополучное дерево, из-за которого было столько хлопот, находилось совсем рядом.

Белые цветы казались слишком хрупкими и невесомыми, чтобы нравиться — Бьёрн подумал, что и пронести такой цветок в ладони не получится, слишком уж быстро помнутся нежные лепестки, и тогда уж не останется ничего от этой почти призрачной красоты. Даже странно, что Деифилии они нравились — впрочем, все цветы, которые нравились Деифилии, были достаточно хрупкими и тонкими, что, пожалуй, только тип вроде Мира Фольмара мог принести ей их в целости и сохранности. Ну или кто-то вроде Йохана, что и сам был столь хрупким, что одно прикосновение было способно его убить. Но Асбьёрн точно никак не мог понять этого.

Что проку в красоте, которая готова рассыпаться в прах от одного неосторожного касания?..

В этом плане он прекрасно понимал Киндеирна с его любовью к всевозможным камням — всё, что было вытесано из камня, может, и не было столь же изящно, как цветы, но зато прекрасно могло оставаться в целости довольно долгое время, даже если по камню каждый день проходило бы по сотне человек. В конце-концов, Бьёрн куда больше понимал бы сестру, если бы та принимала бы от Мира в подарок всякие блестящие разноцветные камушки, столь же бесполезные, что и всевозможные букеты, но хотя бы более долговечные — и их, хотя бы, можно было кому-нибудь продать.

На соседнем дереве росли сами яблоки — во всяком случае, точно такие Асбьёрн видел как-то на картинках в книжках. Кажется, это было не совсем правильно — то, что на одном дереве уже виднелись сами яблоки, а второе только цвело, — однако в Интариофе были какие-то собственные правила на этот счёт, так что Ярвинен предпочёл не вмешиваться. Так было даже лучше, думал он, срывая одно яблоко и надкусывая его. В конце-концов, при таком раскладе Бьёрн мог хотя бы позавтракать.

Драхомир достал из кармана нож и стал срезать одну из веток — ту самую, на которой было больше всего цветов. Самую красивую. Бьёрн, пожалуй, тоже срезал бы именно её. Правда, скорее из презрения к этой красоте — всё равно, рано или поздно она завянет. Так не лучше ли было приблизить этот момент настолько, насколько только было возможно, чтобы оставить в памяти этого странного места ещё красивые цветы — живые, нежные, молочно-белые?..

У Ярвиненов на День Зимней Охоты срезалось по одной ветви каждого дерева, выращенного в саду. Потом этими ветвями украшался главный зал, а потом какая-то из тёток куда-то уносила их. Бьёрн толком не знал, что делалось с этими ветками. Кажется, очередная глупая традиция принесения жертвы матери природе её же даров. Ровно по одной ветви — больше почему-то было нельзя, и Бьёрн прекрасно помнил, что Деифилия придерживалась мнения, что больше одной здоровой ветви любого дерева в год ни в коем случае нельзя срезать. Кажется, она считала варварством любое мнение, кроме своего, и разве что излишне теплолюбивый Танатос смел с ней в этом вопросе спорить. Бьёрн задумчиво посмотрел на Драхомира, на сверкающий нож в его руке и то, как аккуратно и неторопливо демон срезает понравившуюся яблочную ветку.

Идея пришла Асбьёрну в голову даже быстрее, чем Мир закончил мучить злосчастное деревце. Деифилия всегда была самоуверенной, всегда хотела всех и вся контролировать, всегда злилась, когда кто-то поступал не по её правилам, не по её принципам — стоило хоть раз сыграть на этом и отомстить Драхомиру за все издевательства вроде прогулки на Сваарде или ночных пробуждений. Ещё одно кислое яблоко захрустело на зубах оборотня — впрочем, довольно вкусное, чтобы сорвать ещё парочку.

Мир, как ни странно, за все шесть лет пребывания в Сонме ещё ни разу не становился свидетелем этих ссор из-за срубленных деревьев или даже веток — а и Танатос, и Деифилия могли почти в буквальном смысле метать молнии, когда злились, а злились в этой ситуации они оба. Впрочем, ничего странного, поправил себя Асбьёрн, потому, что Драхомир прекрасно мог зажигать огонь и магией. А когда магическому огню нужны были дрова? Так что, все ссоры Деи и Танатоса по поводу варварства последнего происходили тогда, когда Фольмар был где-то далеко — в Интариофе ли или просто в соседнем лесу, — из-за чего физически не мог их согреть.

— Да срежь побольше! — сказал Асбьёрн, лениво принимаясь уже за третье яблоко, мысленно лелея мстительную надежду на то, что Деифилия запустит этот яблочный веник прямо в голову Драхомира. — Чем больше — тем лучше. Надёжнее!

Бьёрн размахался руками так, что и не заметил, как его плащ запутался в ограде. Оборотень дёрнул изо всех сил, чтобы освободиться — ткань с треском разорвалась. Что же... Лишний повод сжечь это порядком надоевшее тряпьё и обзавестись чем-то более полезным. Более тёплым — в последнее время Асбьёрн стал иногда мёрзнуть, хотя раньше это ощущение было ему непривычно. Деифилия никогда не мёрзла. Говорила, что Ярвиненская кровь не даёт ей бояться холода. Быть может, дело было в том, что Бьёрн по собственной воле уже давно перестал быть Ярвиненом?..

Мир посмотрел на Асбьёрна как-то совсем доверчиво — чего только стоило выдержать взгляд этих голубых глаз, в котором не было ни тени вопроса или недоумения — и быстро кивнул — Ярвинену на мгновение даже стало стыдно. Впрочем, тут же поправил он себя, не было ничего такого в том, что он хотел как следует повеселиться. И если уж над всеми остальными можно было пошутить, то и над Драхомиром тоже. Пусть это и было чуточку менее безопасно, чем с тем же Саргоном или Калэйром — Танатоса, между прочим, следовало считать куда более опасным противником в этом деле, так как вряд ли в Осмальлерде жил хотя бы один более злопамятный и мстительный человек, чем он.

Мир же редко бывал мстительным. Всегда — вспыльчивым, часто — самоуверенным, иногда — довольно высокомерным, но мстительным почти что никогда. Он мог наорать, врезать, разозлиться, и то — не всерьёз, словно малый возраст Бьёрна был тому серьёзной помехой, даже не в пол силы. Хорошо, если в четверть.

В руки Асбьёрна легли несколько ветвей этого цветущего деревца, и он окончательно убедился в своей правоте — Миру не следовало тащить его сюда, вытащив из тёплой постели только из-за чьей-то минутной радости, Миру не следовало полагаться только на него, Бьёрна. Так пускай Деифилия хоть немного позлится — в конце-концов, последняя крупная ссора в Сонме произошла месяца два назад, Танатос тогда поругался с Саргоном настолько, что они до сих пор предпочитали обходить друг друга стороной и не обменялись больше ни словом, и Асбьёрну порядком наскучили спокойные вечера.

В Осмальлерд из Миртилле они добрались намного быстрее, чем туда — во всяком случае, тут Мир сотворил нормальный портал, который вёл прямо в их жилище (пусть перед этим они и заскочили на парочку других уровней, что теперь в голове Бьёрна настолько перемешались, что невозможно было вспомнить, чем отличается один от другого). Да и в Осмальлерде они оказались сразу дома — во всяком случае, называть домом то двухэтажное каменное здание, построенное задолго до того, как солнце погасло больше, чем на сотню лет, Бьёрну Ярвинену хотелось куда больше, чем Биориг, что уже давно был бы забыт с большим удовольствием, если бы Дея, Мир и Йохан не пытались напомнить о замке каждый раз, как выпадала такая возможность. А домик посреди леса был уютным. Будь у Бьёрна выбор — он предпочёл бы всю жизнь прожить в таком и не видеть никаких замков и интарифоских уровней.

Дома Асбьёрна и Драхомира — у самой печки — уже встречал Йохан, почему-то продрогший, озябший, с ног до головы закутанный в откопанные где-то пуховые платки. Он сидел на полу, поближе к теплу и порой заходился приступами кашля. В руках у Йохана была кружка с чем-то горячим, и это было довольно странно, так как обычно он всегда ел последним.

— Утречка, — едва слышно прохрипел бард, улыбнувшись так вымученно, словно потратил на это простенькое движение последние силы.

Мир подошёл, легко, почти невесомо хлопнул его по спине, провёл осторожно пальцами по затылку, словно забирая часть боли очередным заклинанием, после чего укутал его в свой плащ, который явно был теплее всех этих платков, затем вернулся, забрал все срезанные ветки из рук Бьёрна — удивительно даже, как он умудрился не помять и не уничтожить эти маленькие цветы, пока добирался из Интариофа в Осмальлерд.

Йохан опёрся спиной на стену и едва слышно пробормотал просьбу остаться здесь ещё и завтра — подождать хотя бы одну ночь, пока ему не станет немного лучше. Мир этого, кажется, уже не слышал — он бегом поднялся по лестнице на второй этаж лесного дома. Йохану Фольмар во всяком случае ничего не ответил, и Асбьёрну пришлось отвечать за двоих сразу — что, пожалуй, действительно придётся остаться до завтрашнего утра. В таком случае у Бьёрна хотя бы появлялась возможность выспаться. В кои-то веки из-за до сих пор продолжавшихся попыток Драхомира понравиться Деифилии. И в этом случае Асбьёрна даже не стали бы считать виноватым в вынужденном промедлении.

Йохан благодарно и обессиленно улыбнулся, прислонился головой к стене, поставил кружку с бульоном на пол, подтянул к животу колени, кутаясь в ворохе пуховых платков и накрывая себя чуть ли не до кончика носа мягким плащом Драхомира, и прикрыл глаза. Он казался в этот момент таким беззащитным и больным, что Бьёрну Ярвинену даже на мгновение стало стыдно. За всё сразу. Даже нельзя было придумать сразу — за что именно.

Асбьёрн скинул с себя порванный плащ и кинул его куда-то в сторону, не особенно задумываясь, куда он летит — в конце-концов, здесь из-за очередной болезни Йохана было так жарко, что плащ только мешал. Туда же — куда-то на пол — полетели и стёганная куртка, и сапоги. Подумав несколько мгновений, Бьёрн стащил с себя и рубашку — печь сегодня была затоплена так, что становилось трудно дышать. Ярвинен присел на лавку у окна и стал разглядывать узоры из инея, отпечатавшиеся на стекле. Руки и щёки невыносимо чесались, что терпеть это становилось совсем невозможно — и Бьёрн в который раз проклинал Танатоса с его излишней теплолюбивостью и твёрдым убеждением, что все болезни лечатся исключительно прогреванием. Чем-то другим он объяснить это не мог.

Из комнаты сверху послышался шум — какая-то возня, пронзительный голос Деифилии, хлопок двери. Потом — торопливые шаги. А в следующий момент Драхомир Фольмар, рассерженный, растерянный и смущённый одновременно, уже пролетел мимо него и выскочил на улицу в одной своей белоснежной рубашке. Снова хлопнула дверь. Асбьёрн даже вздрогнул от громкого звука, а Йохан снова открыл глаза и тихо-тихо застонал, схватившись руками за голову.

Толидо, разумеется, довольно скоро тоже спустился. Куда уж без него... Без этого чёртова чернокнижника не обходилась ни одна ссора в Сонме — он каждый раз оказывался подозрительно рядом, словно упиваясь каждым брошенным жестоким словом, каждым ударом, каждым всплеском ярости. Бьёрн даже скривился. Видок у Танатоса сегодня был порядком потрёпанный и всклокоченный. Вероятно, он устал заботиться о Йохане. Асбьёрн бы на его месте точно устал.

— Боюсь, придётся остаться здесь ещё на недельку — иначе наша охрипшая певчая птичка просто не доживёт до перевала, — фыркнул Танатос как-то чересчур беззаботно, подходя к оборотню совсем близко. — И, друг ты мой косолапый, что у тебя с лицом?

Асбьёрну захотелось швырнуть в него чем-нибудь. Лучше тяжёлым — оставаться здесь на неделю не входило в планы даже у него при всей любви к лесным домикам. Находиться в тут больше пары дней стало бы невыносимо. Даже ради Деифилии он не смог бы этого вытерпеть — не то что ради Йохана. Сердиться на Танатоса, впрочем, было куда проще, чем на барда — тот хотя бы не хрипел и не стонал едва слышно от каждого громкого звука. Сердиться же на Танатоса, который щурился и к чему-то внимательно приглядывался, было ещё проще.

Бьёрн бросил на него рассерженный и вопросительный взгляд, а Толидо вдруг расхохотался. Громко, заливисто, от всей души, которой у него никогда не было. Словно во взгляде Асбьёрна могло быть что-то смешное. Словно в ситуации в целом было хоть что-то смешное.

— Да у тебя лицо расцарапано хуже, чем у нашего белокурого демона! — пояснил Танатос, когда, наконец, перестал смеяться. — А это его твоя очаровательная сестрица стегнула по лицу этим его веником!

Собственные слова, кажется, показались Толидо не менее смешными, так как он снова фыркнул, улыбнулся и отвёл взгляд.

Бьёрн осторожно коснулся своих щёк — они действительно были расцарапаны и теперь саднили. Оказывается, он успел расчесать себе их, когда только уселся у окна. Асбьёрн посмотрел на свои руки. Те, должно быть, выглядели не лучше. Кое-где даже выступила кровь. Чесаться же всё продолжало так же невыносимо, как и раньше. Удержаться было трудно.

— Руки убери! — Толидо рассерженно хлопнул Бьёрна по рукам. — Не хватало ещё заразу какую подхватить! Чесотка у тебя, что ли?.. Или Мир какую заразу наслал за твою маленькую пакость?..

Танатос отошёл в сторону сундука, где обыкновенно хранил всякие склянки с мазями и травами, и стал копаться в нём. Асбьёрн разочарованно застонал — воспоминания о методах лечения Толидо были не слишком-то тёплыми, благо, болел Ярвинен крайне редко — и снова уставился в окно.

Примечание к части

1. Кветх — обозначение числа 7 в ярвиненской системе счисления