Госпожа Алая Лента (джен)

Вскипело племя Волка, на много дней потеряв покой. Отряд вернулся на рассвете, разбудив племя топотом копыт, гиканьем и победными звуками рогов. И какое богатство досталось удалым воинам! Мужчины, побросав дела — и те, что вернулись, и те, что оставались в лагере, старые, молодые, увечные — принялись делить добычу. Сыны с гордостью подносили отцам золотые нагрудные цепи, меха, подводили к ним спотыкающихся рабынь.

Ее привели вместе с другими рабами. Языка своих пленителей она не знала, но каким было ее родное наречие, никто понять не мог — дева молчала, презрительно и бесстрашно глядя в глаза тем, кто обращался к ней, таскал, ухватив за плечо или стиснувшую запястья веревку.

— Эта — дикая, — сказал воин, что поймал ее. Дева гуляла по лесу, окруженная подругами, и он умыкнул ее, оглушив и взбросив на спину коня.

Очнувшись, пленница попробовала бежать и оказала такое сопротивление страже, что ее насилу связали четверо. Отчаянье придало ей сил или колдовство, но дева билась, как пантера. И воин, укравший ее, решил, что чем рисковать глазами, и боги знают чем еще, пытаясь укротить ее на ложе, не лучше ли подарить такую диковинку вождю — и тем заслужить особое расположение.

И вот теперь рабыню отправили в шатер к наложницам вождя, чтобы те приготовили новенькую к первой ночи с первым среди равных: вождь был уже в летах, к тому же, слеп на один глаз и хром на обе ноги, но мудр необычайно, и потому еще никто из молодых, как бы ни были они лихи, не попытался сместить его с высокого поста.

Наложницы, сами в большинстве своем рабыни, не поразились, увидев новую подругу свою: среди них были и бледные, как свежевыпавший снег, светловолосые северянки, и редкие черные жемчужины с пышными кудрями, и заморские женщины с кошачьими глазами. Не было среди них лишь дев из племени Волка, ибо такую женщину не годится пользовать как наложницу, хорошая женщина достойна стать женой. Пленницам в такой милости всегда было бы отказано.

Рабыни щебетали на разных языках, но новенькая их не понимала. И они также в ее вопросах не слышали ничего даже отдаленно похожего на речь их родины.

— Это ничего, — сказала Песнь В Ночи, разглядывая песчаного цвета жесткие волосы новой товарки, длинные, но не настолько, как у прочих наложниц или дев племени, — научится говорить через пару смен луны.

Пока же девушкам оставалось гадать, кто такая и откуда взялась незнакомка. Не зная ее имени и не сумев расспросить ее о нем, деву прозвали Алая Лента — за ту единственную вещь, что осталась с нею из ее прошлого.

Но вот настала ночь, в шатер наложниц вошли воины, схватили Алую Ленту под локти и вывели вон. Другие рабыни проводили ее сочувствующими взглядами, Песнь В Ночи даже всплакнула украдкой, вспоминая свое первое свидание с суровым Вождем.

Алую Ленту втолкнули в самый красивый и богато украшенный шатер. На полу уже были расстелены ковры и раскиданы подушки, жарко горел очаг, почти не чадя, звенели трещотки, развешанные у дымоотвода. Недоумевая, зачем она здесь, дева опустилась на подушки: села, затем легла, и едва не заснула, но тут полог шатра откинулся, и в полутьму и жар помещения втолкнулся вождь. Первым, что он увидел, стали колени рабыни, освещенные всполохами пламени, и этот вид голой кожи пробудил в нем желание. Вождь двинулся к наложнице, наклонился… Алая Лента, уже вполне сбросившая с себя сонливость, стремительно вскочила и оттолкнула вождя от себя. Грузный, старый и неловкий, он опрокинулся на спину, зашевелил руками и ногами, как жук, но, наконец, поднялся и снова двинулся на то, что полагал своим по праву. Алая Лента вновь оттолкнула его от себя, и повторилось то же: падение, неловкие попытки подняться. Девушка засмеялась… и Вождь рассмеялся с нею вместе, полагая ее поведение диковинной игрой, кокетством, но никак не следствием отвращения. Так длилось всю ночь — Вождь приближался, дева толкала его, и оба под утро устали, но остались вполне довольны друг другом.

Так продолжалось еще две ночи к ряду, пока Вождь не утомился. Он все еще не понимал истинных чувств наложницы, полагая ее поведение кокетством, однако при том осознавал, что взять силой эту рабыню ему не удастся — пусть ее толчки не были серьезны и свершались не в полную силу, их мощи доставало, чтобы повергнуть его наземь. На третью ночь Вождь поднес наложнице кубок, полный сладкого сидра, надеясь опоить ее, но Алая Лента покачала головой и отвернулась. Вождь был настойчив, совал пахучий напиток прямо под самые губы строптивицы, но та никак не желала пить и, наконец, вновь вернулась к игре в толчки — разлила сидр, опрокинула Вождя на спину и села в темном закутке шатра, сложив руки на груди. Вождь крикнул стражу и приказал увести негодную рабыню, разозленный, не в настроении для игр.

На пятую ночь он поднес наложнице золоченую коробочку, похищенную из богатой страны за великой рекой: сурьму для того, чтобы подводить глаза. Алая Лента недоуменно взглянула на подарок и, не понимая, для чего он предназначен, зачерпнула сурьму пальцем, понюхала ее и, выдумав свое применение, черкнула полосу поперек носа. Вождь был умилен. Он расценил ее движение как принятие подарка и его ухаживаний. Но несносная дикарка не оставляла любимого ответа на всякое приближение Вождя — она толкалась и пихалась как прежде.

«Да чего же хочет эта дурная баба?» — Спрашивал Вождь у богов. И, в своей беспримерной мудрости, он понял, наконец: Алая Лента мечтает стать его женой. А до тех пор ему не сдастся. Это означало, что осталось лишь два пути к наложнице. Либо приказать воинам держать ее, чтобы Вождь мог утолить свою жажду в ней силой (но тогда она, скорей всего, убила бы себя после, а Вождь еще не решил, достаточно ли ему будет одного раза или же нет — дикарка и впрямь была сладкой и терпкой, как сидр на заморских фруктах). Либо можно было сделать ее своей женой, и уж только насладившись до пресыщения, отдать на потеху своим воинам, когда те вернутся после очередного похода. Дикарка выглядела крепкой и здоровой, быть может, и сыновья от нее могли бы быть неплохим дополнением к войску.

Когда племени Волков было объявлено о том, что Вождь наконец избрал себе жену, Алая Лента еще не понимала, что говорят о ней. Песнь В Ночи начала учить ее языку, с каждым днем привязываясь к дикарке все сильней, но сносно говорить Алая Лента научилась лишь перед самой свадьбой, когда луна почти совершила полный оборот: на стойбище вернулся военный отряд, привезя новую порцию золота и иных трофеев.

Наложницы ждали, что в их шатер введут еще рабынь, но этого не случилось. И тогда все, включая Алую Ленту, поняли, что грядет для них всех. Кто-то из невольниц позавидовал невесте Вождя, мечтая быть на ее месте, большинство же сочувствовали ее судьбе, и больше всех — Песнь В Ночи. Но все из них до единой — боялись будущего.

Как только закончились дни тризны по павшим собратьям, как только разошлось награбленное добро по семьям и дворам, свершился брачный ритуал между Вождем и Алой Лентой. Рабыня исполняла все, что от нее требовали, и казалась вполне весела, то ли довольная своей участью, то ли принимая свадьбу за праздник во славу неведомого ей бога. На том пиру племя впервые услышало голос Алой Ленты и так Волки узнали, что она — царевна, что в своем племени, так безвременно покинутом, она была дочерью вождя, не менее богатого и мудрого чем тот, кто отныне считался ее мужем.

Впервые Вождь Волков ввел в свой шатер женщину, но не рабыню.

Как в первую ночь почти луну назад, был жарко натоплен очаг, мерцали в тенях под пологом трещотки, звеня, колеблемые дымом, скрадывали шаги ковры. Вождь и Алая Лента легли на подушки, поворотясь друг к другу, и он намерился познать ее.

У входа в дом Вождя стояла стража из молодых, но сильных воинов, уже прошедших посвящение, но еще никогда не бывавших в битве. Один из них, самый любопытный, не утерпел и глянул в щелку, оставленную неплотно прилегавшим пологом: вот огонь бросает блики на спину недавней рабыни, а ныне жены Вождя, вот дергаются в сладострастном спазме ноги ее мужа, вот он хрипит, наслаждаясь ее лаской…

Ах нет, постойте!

Воины ворвались в шатер, но было уже поздно. Вождь затих, и когда женщина сняла с его шеи алую свою ленту, такая же осталась на коже ее мужа — отныне и навечно. Стража намеревалась схватить убийцу, но дева поднялась в полный и рост и сказала на языке племени Волка:

— Разве тот, кто победит вождя, не становится следующим вождем?

Воины загалдели, не зная, как поступить. Алая Лента была права, но можно ли: женщина, еще недавняя рабыня, победа не в равном бою… Но были ведь в их племени и такие победы над вождем, подобные этой — не на турнире. К тому же, Старый Волк был истинно стар, составило ли труд бы…

— Я — царевна, не забывайте, и ничем не хуже, — дева коснулась большим пальцем ноги холодеющего трупа, — него.

Воины согласились с этими словами, но все же выволокли Алую Ленту из шатра, мгновенно собрали совещание и решили, что все-таки нужна настоящая победа в бою, чтобы стать на место Вождя.

Оттащили в стороны пиршественные столы, выстроились в круг, и поставили в середину Алую Ленту и Серую Шкуру, могучего победителя кулачных боев. Царевна гордо вскинула голову и сказала, что не боится — ни боя, ни его исхода. Она дралась дико и отчаянно, но не устояла перед натиском широкоплечего Серой Шкуры, рухнула на песок, оглушенная. Воин занес ногу, готовый размозжить череп противницы, но тут что-то метнулось в полутьме, выросло между ним и жертвой: то была Песнь В Ночи. Платье ее белело в свете луны, а темная кожа сливалась с самой мглой.

— Ты разве вождь, ты разве сын вождя? — Дерзко крикнула рабыня. Ее дружба с Алой Лентой не прошла бесследно: обе переняли друг у друга то, что сочли интересным.

— Оставь, — царевна поднялась и схватилась дрожащей рукой за плечо наложницы, — если боги хотят, чтобы все получилось так… Я не боюсь ни боли, ни смерти, и буду сражаться, пока способна стоять.

— Боги накажут каждого за неправый бой, — Песнь В Ночи повернулась к Алой Ленте, но отчеканила слова так, чтобы слышало все племя, — дай себе луну на отдых, и после бейся с тем, кого выберут боги.

Опираясь друг на друга, женщины пошли в шатер наложниц. Серая Шкура смотрел им вслед.

— Не знаю, кого выберут боги, — сказала Алая Лента подруге, — но я тогда буду биться с ним же. Через луну? Через луну.

На следующий день отряд вновь отправился в набег, но стоило минуть луне, как часть воинов возвратилась. И среди них был Серая Шкура.

Алая Лента встретила его в одеянии царицы. Воля богов еще не была известна, но племя уже приняло дикарку как свою правительницу, слушаясь ее во всем. Пусть она проиграла воину в бою, но продержалась так долго, как не каждый из войска мог бы. К тому же, Алой Ленты избегал даже сам шаман, полагая в ней некое могущественное колдовство. Сама царица не спешила кого-либо разубеждать в подобных подозрениях, как бы нелепы они ни были.

Песнь В Ночи, ставшая изъявительницей воли царицы, подошла к Серой Шкуре и передала ему повеление своей госпожи: день отдыхай, пей, ешь, веселись, но следующим утром готовься к бою, что решит судьбу племени. Сможешь победить — ты, и никто иной, станешь правителем.

Всю ночь Серая Шкура пролежал в сладких грезах, воображая, как станет владыкой племени. Он размечтался так, что расписал себе жизнь на десятилетия вперед — полные покорных рабынь, сладкого сидра и богатой добычи десятилетия. Лишь перед самым рассветом воина сморил сон.

Наутро Серую Шкуру разбудили соратники, сказав, что Алая Лента уже ждет его на поле брани. Воин неторопливо оделся (баба подождет! Хоть царица, хоть кто!) и вышел из шатра.

Этот бой, еще не начавшись, уже отличался от того, что был луну назад: на сей раз у ристалища толпилось все племя, а не только воины, как на свадьбе вождя. И вместо тяжело дышащей, бледной после расправы над мужем невесты, к Серой Шкуре обернулась воительница в доспехе, с мечом в руках.

— Это все еще неравный бой, — сказала какая-то женщина на ухо Песни В Ночи, державшей щит, — смотри, он ее на локоть выше!

Серая Шкура был удивлен, но не напуган. Без страха он вынул меч из ножен и бросился на противницу. Разгорелась жаркая схватка. Алая Лента оказалась куда способней к сражению на мечах, чем к кулачному бою. Однако долго это не продлилось — не успел бы никто и десяти раз хлопнуть в ладони, как Серая Шкура рухнул на песок, истекая кровью. Он еще мог держать меч и щит, но ноги его были слишком изранены, чтобы продолжать биться.

— Сдаюсь! — Крикнул он, больше недоумевающий, чем разозленный. — Боги выбрали тебя. Ты царица!

Алая Лента застыла над поверженным врагом с занесенным мечом.

— А знаешь, почему они выбрали меня? — В голосе чужеземки еще слышались следы говора ее родины. — Потому что нельзя сражаться до победы или до смерти. Можно лишь и до того, и другого одновременно.

Она опустила меч, пронзая грудь врага.

— Я победила бы, даже если б погибла в схватке с тобой, воин. Я умерла бы царицей. Ты умираешь никем.

После этой схватки Алая Лента выбросила меч, которым убила противника. Говорят, его присвоил кто-то из бывших рабов — она всех отпустила. Но продать не смог, слишком тот успел заржаветь.