Наказание (джен)

Ни крепкие веревки, ни хворост под ногами, ни факел в руке палача, ни даже предательство мужа больше не имели значения. Андрасте смирилась с тем, что ей суждено погибнуть, что языки пламени будут рвать кожу, словно бешеные псы. Но ни одна боль не продлится долго. Пришедшие на казнь зеваки кричали от восторга и ужаса, сыпали шутками. А ее тело сначала превратилось в обугленную, лишенную жизни материю, а потом от него и вовсе остались только почерневшие кости.

Андрасте сгорела, не издав ни звука.

А затем открыла глаза.

Она очутилась в месте, сияющем белизной снега Морозных гор. Это место она знала по видениям. Впереди, на расстоянии нескольких шагов, высились искусно украшенные причудливыми узорами двери. Андрасте таких не видела ни в родных краях, ни в Тевинтерских городах, ни в книгах. Она оглядела себя: кожа опалена солнцем долгих походов, а не обожжена огнем. На теле плотно и удобно сидел кожаный доспех, ставший привычным за время скитаний и сражений. Кожа неуловимо пахла цветами, а пластины доспеха блестели, словно только что отполированные. Андрасте могла точно сказать: никогда она не ощущала себя настолько чистой.

Лишь булаву, висевшую на поясе, покрывали засохшие пятна крови. Андрасте любовно положила руку на оружие. Его тяжесть успокаивала.

Тяжелые двери отворились перед ней с легкостью тюлевых штор. Посреди белого пространства без стен и потолка стоял некто, лишь внешне похожий на человека.

— Господин мой! — Андрасте упала к ногам Создателя, коснувшись лбом пола и зажмурив глаза.

В груди разлилось тепло сотен свечей в молельне, а по щекам потекли слезы радости.

— Поднимись, — мягкий голос то ли старца, то ли молодого мужчины проник в самое нутро, заставил ощутить себя невесомой, как пушинка. — Ты совершила слишком много великих дел, чтобы кланяться мне. Больше тебя не стесняет смертное тело, теперь ты можешь стать равной мне и остаться здесь навеки.

Андрасте поднялась, все еще не смея взглянуть Создателю в глаза, не решаясь поверить Его прекрасным словам. Она так и осталась стоять, опустив голову, будто нашкодивший ребенок.

— Я не смею даже надеяться на это, господин мой, — выдавила она.

Слезы капали на пол, но мокрые пятнышки, едва появившись, сразу исчезали.

— Ты совершила во имя Меня больше, чем любой другой человек, Андрасте, — теплая большая ладонь опустилась на ее голову. — Ты несла Песнь Света в самые дикие и варварские края, сражалась с генералами, чья жестокость могла сравниться с коварством Древних Богов. Ты отринула страх и боль… — Создатель погрузился в молчанье. — Но так же ты отринула и милосердие, — эти Его слова ударили, словно кнут.

Ей показалось, что вокруг и внутри остановилось все, даже ее дыхания больше не было слышно. Спокойное озеро мыслей в одно мгновение пришло в яростное движение, словно под градом рассекающих водную гладь камней.

Создатель, ее возлюбленный господин обвинял? Он гневался на нее? Как же такое могло произойти? Андрасте с радостью вновь прошла бы через муки сожжения, лишь бы не стоять здесь, испытывая на себе божественное недовольство.

Прошло немало времени прежде, чем она решилась что-то сказать. Пока первые слова не слетели с ее губ, Создатель будто исчез. Вышел, если вообще мог уйти из своих бесконечных владений.

— Я… — она продолжила не сразу, собралась с духом и взглянула прямо в слепящие чистотой и добродетелью глаза, — я несла кару тем, кто отвергал Твое Слово. Я избавляла рабов от цепей и казнила тех, кто возомнил себя хозяевами. Я отправляла армии в бой, чтобы очистить землю от еретиков и принести на нее истинную веру…

— И ты стала с ними единой плотью и кровью. — Его печаль пронизывала до самых костей, заставляя дрожать. — С безжалостными воинами, с малефикарами, с теми, кто рвал, сжигал, мучил и разрушал. Ту же жестокость, что творили они, творила и ты, разве нет?

— Но я!.. — воскликнула она, намереваясь спросить, разве не видел Он спасенных ею детей, разве не замечал эльфов, которых малефикары мучили, словно животных, и приносили в жертву, разве не лицезрел Он красоту освобожденных городов и деревень, медленно возрождающихся? Разве не шел Он рука об руку с ней, направляя ее гнев на врагов Своих?

На краю мыслей пронесся шепоток:

Разве Ты сам не поступил как чудовище, наслав на человечество Моры?

— Довольно! — Его голос сотряс созданное им же место.

Андрасте застыла на месте, не смея шевельнуться. За свои еретические мысли, за свои кровавые поступки она хотела бы просить о прощении. Но не могла себя пересилить. А потому ей оставалось только ощущать, как привычно ропщет сердце против несправедливости.

— Опустись на колени, — громовой ярости в голосе Создателя как ни бывало.

Он подошел ближе, так близко, как никогда не подходил прежде. От него пахло теплом и дивными цветами, которые в мире живых не росли и вряд ли вырастут.

— Последний раз поклонись Мне, прошу. Попроси прощения за то, кем стала. Попроси искренне, и Я очищу твою душу от тех отвратительных чувств, что делали тебя варваром, а не Моей посланницей.

Как она хотела испытывать сожаление! И видела, как хочет того возлюбленный ее Господин. Сказать бы «Прости», сказать бы «Сожалею», но внутри — лишь горячая яростная радость от побед, от голов рабовладельцев на пиках, от того, что вражеских солдат полегло больше, чем своих!

Андрасте опустилась на колени и закрыла лицо руками.

— Нет, не могу. Делай со мной, что хочешь, но я не могу.

Создатель снова отдалился, стал яркой сияющей точкой, лишь голос Его по-прежнему звучал отовсюду:

— Огонь горит в твоих жилах, дочь моя, и ты этого не осознаешь. Не место тебе в Моей обители, но и среди людей твоя душа уже сыграла свою роль. Я накажу тебя, и после наказания мы поговорим еще раз.

Он исчез в мгновение ока. Все померкло. Тело обожгло лютым холодом, затем бросило в невыносимый жар, медленно переросший в странное успокаивающее тепло. Андрасте закрыла глаза и будто бы уснула на долгие годы или даже столетия.

Она проснулась от болезненного толчка. Что-то выдрало ее из сна и покоя, и ей это не нравилось. Над головой трещало. Со всех сторон давило что-то твердое. Мешало дышать. «Освободиться», — мелькала одна мысль. Под ударами извивающегося тела треснула плотная оболочка. В голове таяли обрывки неясных снов — слепящего белого, непонятных звуков, словно когда-то имевших смысл, и тепла в груди от прикосновения кого-то большого и горячего.

Она не знала, сколько минуло времени, но нечто большое и теплое ткнулось ей в бок, и она подобралась к этому ближе. Стало хорошо.

«Родное», — появилось не слово — значение в голове.

Мама.

Высшая драконица издала мычащий рык и принялась собирать новорожденных детенышей под крыло, чтобы обогреть каждого.