Алмазный Остров (джен)

Этого дня жители нихонской столицы ждали с нетерпением: сегодня королева Мутаре Вторая собиралась устроить на дворцовой площади очередную массовую казнь преступников. Нихонцам нравились подобные зрелища; многие даже специально приезжали из других городов, чтобы полюбоваться жестокой расправой. Королева и сама любила эти казни, всегда проводя их собственноручно. Когда по одному мановению ее руки на головы обреченных низвергался огненный ливень Армагеддона, она чувствовала себя подобной могущественным темным богам, Дорригору Разрушителю и Галименту Карающей Деснице, и удовлетворенно ловила полные благоговейного страха взгляды толпящихся вокруг зрителей. Производимое на публику впечатление было тем сильнее, что Мутаре колдовала, встав в самом центре толпы приговоренных — так, что огненный ураган накрывал и ее. А когда стихало пламя и рассеивался дым, королева представала взорам подданных совершенно невредимой, в одиночестве стоя над грудой опаленных тел, корчившихся в предсмертных судорогах.

Потрясающую устойчивость к магическому огню королева унаследовала от матери — знаменитой владычицы Мутаре Первой. Будучи беременной, та в поисках силы и бессмертия испила волшебного эликсира из драконьей крови, сделавшего ее могучей черной драконицей — грозой всех подземных лордов. Действие эликсира испытала на себе и находившаяся в утробе дочь. Хотя она появилась на свет больше похожей на человека, чем на дракона, но кожа у нее была угольно-черной, голову вместо волос покрывали игольчатые чешуи, а за спиной торчали недоразвитые крылья. Помимо этого, драконья природа проявляла себя не только устойчивостью к большинству заклинаний, кроме самых изощренных, но и необычайной физической силой и выносливостью.

Мутаре никогда не знала отца. По словам лордов из ближайшего окружения матери, та не состояла в официальном браке и, по-видимому, имела любовника; больше ничего известно не было — владычица никого не посвящала в подробности своей личной жизни. Возможно, родной дочери она рассказала бы больше, но та не успела расспросить ее. Нынешней королеве не исполнилось и шести лет, когда на ее глазах мать была жестоко убита врагами. Неудачное нападение Мутаре Первой на Эрафию и АвЛи обернулось полным разгромом. Потеряв почти всю армию, она вернулась в родные подземелья, но эрафийцы на этом не успокоились: они добрались до Нихона и атаковали королеву в ее пещерах. Мутаре Вторая до сих пор не могла без содрогания вспоминать тот момент, когда их предводитель Джелу, перебив стражников-троглодитов, ворвался со своим отрядом в ее подземный дворец. Мать, отчаянно хлопая крыльями и изрыгая пламя, в ужасе металась по пещере среди опрокинутых канделябров и разбитых статуй, пытаясь спастись от эрафийских снайперов. Но те били без промаха, всаживая в могучее тело стрелу за стрелой. Черная драконья чешуя обагрилась кровью, раскатистый рев становился всё слабее, из пасти вместо огня выходил уже лишь один дым, а лучники всё стреляли и стреляли. Маленькая Мутаре, спрятавшись за портьеру и дрожа всем телом, смотрела на кровавую бойню круглыми от ужаса глазами. Она хотела броситься на помощь матери, но от страха не могла сдвинуться с места. А затем усталый, запыхавшийся Джелу, энергично откинув с потного лба растрепанные рыжие лохмы, с явным удовольствием вынул из ножен громадный меч с рукоятью в виде зловещей птицы с угрожающе расправленными крыльями, с острия которого срывались багровые искры. Подойдя к бессильно лежащей на земляном полу израненной драконице, враг усмехнулся и одним ударом своего жуткого клинка отсек ей голову. После чего покинул пещеру вместе с радостно гомонящими воинами, будто и не видя затаившуюся девочку, чье сердце переполнялось жгучей ненавистью к нему и всему его народу. Проклятые эрафийцы отняли у нее всё самое дорогое — не зря обитатели нихонских подземелий испокон веков люто ненавидели их, считая самыми главными врагами! Рыдая над остывающим трупом матери, Мутаре поклялась тогда, что когда-нибудь обязательно отомстит, и месть ее будет страшной и жестокой.

Однако мстить не пришлось. Вскоре грянула катастрофа Судного дня, положившая конец похождениям Джелу, разрушившая Эрафию и обернувшаяся невиданным бедствием для всего Антагариха, включая Нихон. Для Мутаре этот катаклизм стал не менее ужасным воспоминанием, чем убийство матери. Стены туннелей сотрясались, сверху с диким грохотом сыпались камни, а снизу фонтанами вырывалась раскаленная лава, в которой с воплями тонули в панике бегавшие по городу троглодиты и минотавры. Мутаре впервые ощутила тогда нечто вроде приступа клаустрофобии, совершенно незнакомой подземным жителям. Родное подземелье, такое привычное и уютное, вдруг стало зловещим и враждебным, показалось огромной могилой, западней, из которой нет спасения. Мутаре было жутко находиться в тесном туннеле, готовом вот-вот обвалиться, отчаянно хотелось вырваться на поверхность, на простор и свежий воздух, но выходов поблизости не было. Да и не знала она тогда, что наверху, среди потоков огня, льющихся и с неба, и со склонов пробудившегося гигантского вулкана, было еще опаснее.

В ужасе носясь по улицам, Мутаре искала Аламара — придворного мага, взявшего ее на воспитание после смерти матери и ставшего ей с тех пор самым близким человеком. Потеряв его во всеобщей неразберихе, она озиралась по сторонам, звала его охрипшим от страха голосом, но всё было напрасно. Она решила уже, что ее опекун, как и многие горожане, утонул в лаве — и вдруг увидела его на крыльце магической гильдии, со сложенными на груди руками читающим заклинание. Мутаре подбежала к Аламару, прижалась к нему дрожащим телом, но он, кажется, даже не заметил ее. С искаженным от напряжения лицом почтенный чернокнижник выкрикивал непонятные магические формулы, звучавшие грозно и властно. Догадавшись, что Аламар успокаивает буйствующую стихию защитной магией, Мутаре принялась повторять за ним таинственные слова заклинания. Она почти не верила в успех, но лучше было делать хоть что-то, чем покорно ждать гибели.

Как выяснилось позже, этим же в тот момент занимались многие волшебники по всей стране. Совместные усилия сотен колдунов остановили катастрофу и спасли от полной гибели не только Нихон, но и соседние земли Восточного Антагариха. Западной же части континента повезло гораздо меньше. Когда в нихонской столице прекратились подземные толчки и Мутаре смогла вернуться в лабораторию Аламара без опасений быть заживо погребенной под завалами, она с мстительным наслаждением разглядывала в волшебный кристалл то, что осталось от злополучной Эрафии. В стекле отражались искореженные развалины селений, горящие леса и немногочисленные уцелевшие люди, сваливающие в общие могилы изуродованные куски тел. С нескрываемым торжеством любовалась Мутаре на груды бесформенных каменных обломков, красующиеся на том месте, где еще вчера стояла эрафийская столица, крупнейший город всего континента — знаменитый Стедвик. А о землях к западу от него нечего было и говорить — на этой территории, отколотой от континента землетрясением и ставшей огромным островом, не осталось даже развалин. Находившиеся там люди, орки и прочие эрафийские и крюлодские жители просто испарились без следа. Немногим лучше обстояли дела в Бракаде — извержения вулканов превратили ее в безжизненную пустыню, залитую лавой. А на месте Таталии вообще колыхались океанские воды, из которых выступали лишь небольшие каменистые островки, прежде бывшие вершинами скал… Мутаре была довольна: ненавистные эрафийцы сполна ответили за смерть матери, а прочие погибшие народы не стоили ее сочувствия. Единственное, о чем она жалела — это о том, что Джелу, который своим неосторожным обращением с Клинком Армагеддона и вызвал глобальный катаклизм, погиб слишком легкой смертью. Судя по всему, он оказался в самом центре катастрофы и умер мгновенно, даже не успев понять, что натворил.

После Судного дня Мутаре всерьез заинтересовалась магией. В тот день, произнося вместе с Аламаром спасительные заклинания и видя, как с каждым словом слабеет землетрясение и утихает вырывающееся из подземных трещин пламя, она в полной мере прочувствовала, какую великую силу способно дать искусство колдовства. Ей захотелось тоже овладеть им, и она начала донимать Аламара просьбами научить ее хотя бы основам черной магии. Тот сперва не хотел браться за обучение девочки — ведь в Нихоне колдовство было традиционно мужским занятием — но затем уступил ее настойчивым мольбам и не пожалел об этом. Способности Мутаре оказались незаурядными, а страсть к учебе поистине ненасытной. Шаг за шагом постигая магические премудрости, она в совершенстве научилась создавать иллюзии, насылать на врагов безумие и возводить на их пути непреодолимые препятствия в виде огненных стен и зыбучих песков. Но больше всего ей нравились убойные заклинания — взрывы, огненные шары, молнии и особенно Армагеддон, всесокрушающая огненная буря которого поражала всех без разбора, кроме черных драконов, на которых вообще не действовала никакая магия. Впрочем, средство лишить драконов природной устойчивости к магии всё же имелось и было хорошо известно Аламару — около десяти лет назад он сам изготовил для Мутаре Первой Сферу Уязвимости, делающую любое существо чувствительным к воздействию заклинаний. После гибели королевы он хранил Сферу в потайном шкафу с магическим запором, опасаясь доверять ее своей воспитаннице — воспользовавшись артефактом, она потеряла бы драконью устойчивость и, будучи еще неопытной в волшебстве, могла случайно поразить себя какими-нибудь вредоносными чарами. Но когда Мутаре, воспользовавшись отсутствием учителя, из любопытства взломала замок на шкафу столь изощренным заклинанием, что им не владел и сам Аламар, тот был вынужден отдать ей Сферу. Мутаре была в восторге: теперь во всём мире не нашлось бы никого, кто смог бы устоять перед ее убийственным колдовством!

Упорно постигая магическую науку, Мутаре всего за пару лет стала искусной колдуньей, превосходящей по силе многих чернокнижников. Лишь один вид волшебства она при всём старании так и не сумела освоить. Речь шла о ясновидении, о способности узнавать прошлое и будущее, а также без специальных приборов видеть происходящее в отдаленных местах. Мутаре очень хотела бы обладать таким умением — в первую очередь для того, чтобы узнать хоть что-то о своем отце. Этот вопрос интересовал ее с раннего детства, но получить ответ было не у кого — Аламар знал о любовнике прежней королевы не больше, чем остальные ее приближенные. Такая таинственность еще больше разжигала любопытство юной чернокнижницы, но узнать секрет своего происхождения она не могла — искусство ясновидения никак не давалось ей. Впрочем, оно было вообще одним из самых трудных разделов магии — даже Аламар, которого Мутаре попросила выяснить правду об отце, не справился с задачей. Он постоянно клялся, что уже почти докопался до истины и вот-вот сообщит о результатах своих изысканий, но проходил год, другой, третий, а результатов всё не было…

Аламар искренне радовался магическим успехам Мутаре и постоянно повторял, что у него никогда не было столь талантливых учеников. Проведя за учебниками еще десяток лет, она вполне могла бы стать профессором гильдии чернокнижников, но Аламар возлагал на свою подопечную совсем иные надежды. Пожилой колдун видел, какой развал наступил в Нихоне со смертью ее матери. Повелители подземелий непрестанно грызлись между собой, ввергая страну в кровавый хаос. Правда, через полтора года после гибели королевы бессмертный варвар Тарнум, неожиданно вмешавшийся в борьбу нихонских лордов, сумел объединить под своей властью несколько крупных провинций. Возможно, он подчинил бы и остальные земли Нихона, но, отправившись за Ледяным Клинком на далекий остров Вори, бесследно сгинул там в Судный день вместе с доверившимися ему войсками. И вновь начались раздоры между лордами, не только ослабляющие государство, но и мешающие восстановлению после катастрофы. В сущности, междоусобные войны были в Нихоне обычным делом, и очень редко находились правители, способные подчинить себе всю страну. Но как раз сейчас, после великого бедствия, сильный правитель пришелся бы весьма кстати, тем более что с прекращением усобиц Нихон смог бы стать сильнейшей державой Антагариха и получить подавляющее превосходство над соседями, пострадавшими в катаклизме не в пример сильнее. В сущности, объединить народ мог бы кто угодно — законы престолонаследия никогда здесь строго не соблюдались, и власть чаще доставалась тому, кто был в состоянии захватить и удержать ее. Однако у Мутаре, законной наследницы престола, было больше оснований рассчитывать на поддержку народа, поэтому Аламар считал ее идеальным кандидатом на роль королевы. Сама она охотно согласилась с доводами учителя — ей давно хотелось стать такой же великой и грозной владычицей, как мать, и вновь принести родной стране могущество и процветание. Но, будучи совсем юной, она совершенно не представляла, как заставить народ подчиняться ей. Помог Аламар — он привлек на ее сторону талантливого полководца Деемера, заслужившего своими победами большое уважение армии и населения. Взявшись за дело со свойственной ему решительностью, Деемер вынудил лордов прекратить вражду и признать власть Мутаре. Кто-то подчинился добровольно, к кому-то пришлось применять силу вплоть до жестокой расправы, но в итоге молодая правительница получила власть над всем Нихоном.

Когда она объявила себя королевой, ей было всего тринадцать лет, но выглядела она существенно старше. Унаследовав от матери-дракона мощное телосложение, она была рослой и широкоплечей, и мало кто из подданных догадывался, что их владычица — почти ребенок. Видя неопытность новоиспеченной правительницы, Аламар и Деемер на первых порах активно помогали ей советами — первый растолковывал тонкости управления государством, второй консультировал по военным вопросам. Поначалу Деемер намеревался занять при Мутаре должность регента, но она наотрез отказалась, заявив, что будет править сама и никакой регент ей не нужен. Вскоре выяснилось, что это действительно так — обладая цепким умом и наблюдательностью, Мутаре быстро обучалась всему необходимому. Она высоко ценила полководческие способности Деемера и подавление бунтов всегда поручала именно ему, но все его попытки влиять на принимаемые ею решения оказывались тщетными. К советам Аламара королева прислушивалась больше — в отличие от Деемера, любимый учитель никогда не давил на нее и, как она чувствовала, искренне желал ей добра. Правда, Аламар несколько раздражал ее излишней мягкостью и склонностью к заумным рассуждениям, но она снисходительно относилась к этим его недостаткам. Впрочем, когда речь заходила о принципиальных для Мутаре вопросах, мнение Аламара тоже не было для нее решающим. В таких ситуациях королева не слушала никого, и ничто не могло заставить ее усомниться в своей правоте.

Тем временем выяснилось, что Мутаре была не совсем права, сочтя Эрафию полностью уничтоженной. Катастрофа Судного дня и в самом деле ударила по этой стране очень сильно, сократив ее население почти в сто раз и полностью расстроив общественную жизнь, но спустя несколько лет там вновь объявилась безвестно пропавшая в день катаклизма легендарная Катерина Грифоново Сердце, давно уже поминаемая в Нихоне недобрыми словами. Вернувшись из неведомого мира, эта королева кое-как собрала остатки своего народа. Более того, она даже пыталась дать отпор прилетевшим с небес демонам, которые сначала создали Криганскую империю на безлюдном острове, отколовшемся от Антагариха при катаклизме, а затем стали расселяться оттуда по эрафийским землям. Хотя Катерине удалось одержать над ними несколько крупных побед, Мутаре не сомневалась, что дни Эрафии всё равно сочтены — слишком уж неравными были силы противников. Однако, глядя на безнадежные попытки эрафийцев отбиться от захватчиков, нихонская владычица испытывала не только злорадство, но и некоторое беспокойство: она не исключала, что агрессивные планы криган простираются не на одну Эрафию, а на весь Антагарих, в том числе и на Нихон. Это были не эофольские демоны, с которыми всегда удавалось договориться, эти пришельцы были непредсказуемы и опасны. И кто знал, смогут ли нихонцы, понесшие в катаклизме немалый ущерб, отстоять от них свои земли?

И вот настал день, который Мутаре потом долго вспоминала с торжеством — к ней пришел гонец от Катерины, воздушный элементаль Тамар, с просьбой поддержать Эрафию в войне с криганами. Большего удовольствия Мутаре не доставил бы и разгром Эрафии Криганской империей или даже Нихоном. Потому что было уже такое в истории, во времена Первой эрафийской кампании или, как называли ее эрафийцы, войны Восстановления. Мутаре родилась через два года после тех событий, но их подробности были хорошо знакомы ей со слов Деемера, прошедшего всю кампанию с начала до конца. Деемер, которому эта война принесла только позор, с досадой рассказывал: имея существенное превосходство в силах и не без оснований рассчитывая на успех, подземцы вторглись тогда в Эрафию, захватили столицу, свергли правителя — ну и что с того? Люди не покорились, вели партизанскую войну, а потом с совсем небольшой армией пришла из Энрота та самая Катерина, и, призвав под свои знамена местных жителей, изгнала захватчиков, уже готовых праздновать победу. Что еще раз доказывало: народ не побежден, пока не сломлен его дух. А сейчас ситуация была совершенно иная: гордые и принципиальные эрафийцы, всегда кичившиеся своей преданностью идеалам Света, не погнушались приползти за помощью к тем, кого всегда считали воплощением зла. Слушая гонца Катерины, Мутаре испытывала истинное блаженство: судьба Эрафии, еще недавно самой могущественной антагарихской державы, была теперь целиком в ее руках. Лишь от ее воли зависело сейчас, дать ли этой стране шанс на спасение — или же обречь ее на неизбежную гибель в борьбе с превосходящими врагами. Деемер советовал гнать эрафийского посланника в шею, но Мутаре не спешила с решением. Конечно, увидеть, как кригане наконец раздавят злосчастную Эрафию, было бы очень приятно. Но вдвойне приятно было бы наслаждаться ничтожеством и унижением некогда великого народа, вынужденного испытывать благодарность к заклятым врагам. Изрядно помучив эрафийцев длительными раздумьями, Мутаре в конце концов согласилась помочь: пусть теперь по гроб жизни чувствуют себя обязанными ей! К тому же объединение сил для разгрома Криганской империи повышало шансы на то, что демоны не смогут посягнуть на Нихон.

А год спустя Мутаре впервые увидела знаменитую королеву Катерину. Эрафийская правительница прибыла в Нихон ознакомиться с показаниями пленного эофольского генерала Ксерона, знавшего ценные сведения, необходимые для победы над Криганской империей. Предыдущие допросы Ксерона Катериной были безуспешны, и Мутаре, поняв, что мягкотелым эрафийцам никогда не вырвать из него нужные данные, решила показать незадачливым союзникам, как надо действовать в подобных случаях. Она милостиво предложила свою помощь, Ксерона переправили в Нихон, и уж там с пленником не стали церемониться — он быстро выложил палачам всё, что хотела узнать эрафийская королева.

Вопреки ожиданиям Мутаре, Катерина при встрече держалась уверенно и с достоинством. Она была глубоко признательна за помощь, но в ее поведении совсем не чувствовалось униженности и заискивания — она говорила с Мутаре как равная с равной. Несмотря на бедственное положение Эрафии, Катерина явно знала цену себе и своему народу. Несомненно, у этой женщины, не раз выигрывавшей почти безнадежные войны, был не только стратегический талант, но и железный характер, и Мутаре невольно прониклась к ней уважением — она всегда уважала силу. Ей даже показалось, что они с Катериной чем-то схожи — обе обладают суровым нравом и несомненно сильной волей, обе пришли к власти в тяжелые моменты истории своих стран, испытав за время правления немало трудностей. Но иллюзии близости рассеялись, когда эрафийская королева заявила, что не станет казнить Ксерона и ограничится лишь тюремным заключением. Это было особенно удивительно, если вспомнить, что десятью годами раньше она сошлась с Ксероном в смертельной схватке за Клинок Армагеддона — и осталась лежать на поле боя, жестоко израненная. Будь на ее месте Мутаре — она безжалостно отомстила бы обидчику при первой же возможности. Нет, всё-таки они с Катериной были совершенно разными, и за ними стояли два глубоко чуждых друг другу мира — каждый со своими идеалами, мировоззрением и традициями. Их союз выглядел противоестественным, и было ясно: едва ли он окажется долговечным.

С тех пор прошло почти полвека. Давно уже не было в живых не только Катерины, но и ее сына, энротского короля Николая, а Мутаре, несмотря на солидный по человеческим меркам возраст, всё еще находилась в расцвете сил. Причем, в отличие от Аламара, Деемера и многих других подземцев, она не пользовалась магическими молодильными средствами — завидное долголетие было унаследовано ею от матери. Перевоплотившись в дракона, Мутаре Первая стала почти бессмертной и, если бы не Джелу, могла прожить еще несколько веков. Дочери, более человеку, чем дракону, был отпущен гораздо меньший срок, но и она, разменяв седьмой десяток лет, не прошла еще и половины своего жизненного пути.

За минувшие десятилетия последствия Судного дня в ее королевстве были почти ликвидированы. Завалы в туннелях в основном разобрали, разрушенные города восстановили, благодаря мерам по поощрению рождаемости численность населения даже превысила прежнюю. Процветание Нихона особенно впечатляюще выглядело на фоне остальных стран Антагариха, которые, за исключением только Эофола, до сих пор пребывали в упадке. Покорить их сейчас не составило бы особых проблем, но Мутаре, несмотря на подстрекательства кровожадного Деемера, не спешила с агрессией. Эти страны не мешали ей, угроз не создавали, ценных ресурсов не имели — так какой же резон был завоевывать эти испепеленные пустыни, неся лишние потери? Упиваясь превосходством над соседями, Мутаре с гордостью осознавала, что ее честолюбивые мечты о возрождении былого величия Нихона полностью сбылись: она обеспечила королевству даже большее богатство и могущество, чем ее мать. Разумеется, это требовало от королевы не только ума и таланта, но и очень жесткого стиля правления. Она не добилась бы этих успехов, если бы не держала народ в строгости и постоянном страхе, безжалостно подавляя малейшие попытки неповиновения. Владычица знала: чтобы в государстве был порядок, необходимо обеспечить беспрекословное соблюдение законов, жестоко карая любого, кто посмеет их нарушить. Этой задаче и служили такие акции устрашения, как предстоявшая сегодня казнь.

Мутаре выглянула в окно. Стражи-троглодиты уже сгоняли на площадь колонны закованных в цепи преступников, поторапливая отстающих суровыми окриками и тыкая копьями им в спины — значит, и ей пора было готовиться к выходу. Уйдя в свою личную комнату, королева облачилась в длинное парчовое платье, а на голову надела массивный золотой венец, богато украшенный рубинами и изумрудами. А чтобы предстать перед подданными во всем блеске, она достала из шкатулки драгоценную брошь, подаренную на прошлой неделе эрафийским королем в честь очередной годовщины разгрома криганских пришельцев. Это был изящный серебряный цветок с шестью ажурными лепестками, в середине которого сверкал крупный голубоватый алмаз. Эрафийские послы, вручая украшение королеве, уверяли ее в особой ценности этого камня, купленного у элементалей, которые после войны заселили территорию бывшей Криганской империи. По их словам, алмазы из недавно обнаруженных там месторождений обладали магическими свойствами, делая владельца менее уязвимым для вредоносных чар и несколько повышая действенность заклинаний, творимых им самим. Вспомнив ту встречу с послами, Мутаре презрительно усмехнулась: как же эрафийцы слабы в магии, если впечатлились столь скромными свойствами камня — и как боятся подземцев, раз не пожалели такого ценного, на их взгляд, артефакта, чтобы только задобрить владычицу Нихона! Самой же ей, сильной и опытной колдунье, вещь с подобными качествами представлялась не более чем красивой побрякушкой. Но эта брошь отлично подходила к ее парадному одеянию и, кроме того, грела душу напоминанием о превосходстве над ненавистной Эрафией. Приколов украшение к воротнику платья, Мутаре направилась к выходу.

Собравшиеся перед дворцом зрители встретили владычицу восторженными криками, а стражники, оцепившие место казни, дружно вскинули вверх копья, отдавая ей честь. Приветственно улыбнувшись народу, Мутаре проследовала через толпу жмущихся друг к другу приговоренных в середину площади, где для нее был возведен помост из положенных одна на другую гранитных плит. Поднявшись на возвышение, королева воздела руки кверху и начала читать заклинание Армагеддона. Шум на площади тут же смолк. Затаив дыхание, все с нетерпением ждали кульминационного момента. Сделав небольшую паузу, Мутаре громовым голосом выкрикнула последнюю фразу заклинания, одновременно резко опустив правую руку. В воздухе возник стремительно нарастающий зловещий гул, и мгновение спустя со сводов подземелья обрушился яростный огненный смерч. Однако ни собравшийся народ, ни сама заклинательница даже и представить себе не могли, сколь чудовищной окажется его мощь. Трескучее дымное пламя накрыло не только всю площадь, но и близлежащие кварталы, ввергнув всё в хаос. Во дворце и соседних зданиях вылетели стекла, окрестности огласились топотом разбегающихся зрителей и истошными женскими визгами, а кроме тел казненных, моментально спекшихся в черную бесформенную массу, на раскаленных булыжниках остались лежать многочисленные трупы стражей и зевак. Мутаре была в шоке: творящееся вокруг так живо напомнило ей кошмар Судного дня, что она на время потеряла самообладание. На счастье владычицы, в наступившем кавардаке никто не услышал вырвавшегося из ее груди хриплого вопля и не увидел сквозь дым, как она, пригнувшись и втянув голову в плечи, в ужасе закрыла лицо ладонями. Как всегда, Мутаре не получила ни малейшего ожога, но ей с большим трудом удалось успокоиться и взять себя в руки. Когда воздух прояснился, королева уже стояла с невозмутимым видом, лишь сердце ее лихорадочно колотилось и кончики крыльев едва заметно подрагивали помимо ее воли. Растянув губы в торжествующую улыбку, Мутаре обвела взглядом разбросанные вокруг трупы, затем повернулась и неспешно направилась во дворец, изо всех сил стараясь сохранять видимость спокойствия. Нет, она не испытывала особой жалости к случайным жертвам — по сравнению с общим числом ее подданных несколько сотен или даже тысяч погибших были сущей мелочью, да правителю и полезно иногда бывает продемонстрировать лишний раз свою силу — пусть народ боится и уважает… Но откуда эта неимоверная силища вдруг взялась у нее? Всё ведь было как всегда — то же заклинание, то же количество вложенной в него магической энергии… всё как обычно, только вот эта алмазная брошь, надетая сегодня в первый раз… Неужели дело в ней? В это трудно поверить, но больше думать не на что…

Мутаре поднялась на последний этаж дворца, в кабинет Аламара.

— Это было потрясающе! — воскликнул чернокнижник, отворачиваясь от разбитого окна. — Я всегда знал, что у тебя талант к колдовству, но сегодня ты превзошла сама себя!

— А ты можешь объяснить, как я это сделала? — прищурилась Мутаре.

— Ну, не знаю, — замялся Аламар. — Какие-нибудь усиливающие снадобья, длительные тренировки, медитации… Или, может быть, ты усовершенствовала саму формулу заклинания?

— Нет, я не делала ничего подобного.

Маг развел руками:

— Ну, тогда сдаюсь… Сжалься уж над стариком, раскрой свой секрет.

— Если б я сама его знала, — вздохнула Мутаре. — Я могу лишь предполагать… Скажи, что тебе известно об элементальских алмазах?

— Со Стихийного Острова?

— Да, с земель бывших Крюлода и Западной Эрафии. Вот о таких, — королева щелкнула пальцами по сердцевине драгоценного цветка, пришпиленного к воротнику.

— Насколько мне известно, алмазные залежи появились там в Судный день. Это был самый центр катаклизма, давления и температуры там были поистине чудовищные, горные породы плавились и кипели, а алмазы как раз в таких условиях и образуются. Месторождения там возникли очень богатые, так что элементалям повезло. К тому же я слышал, что эти алмазы впитали энергию, которая выплеснулась при столкновении Клинка Армагеддона с Ледяным Клинком, и приобрели некоторую магическую силу.

Мутаре возмущенно хмыкнула.

— Ничего себе! По-твоему, вот это вот, — она махнула рукой в сторону окна, выходящего на разгромленную площадь, — называется «некоторая магическая сила»?!

— Не сердись. Я лишь передаю тебе то, что слышал. Если позволишь мне поэкспериментировать с твоим камнем, может быть, смогу выяснить больше.

— А ты мне своими экспериментами дворец не обрушишь? Кто знает, на что еще способны эти алмазы?

— Нет-нет, не бойся. Я предприму все меры предосторожности.

Всю ночь в полуподвальном помещении лаборатории Аламара раздавались глухие хлопки, а окна озарялись разноцветными вспышками. Наутро, возвращая брошь владелице, маг сказал:

— Я перепробовал все заклинания, которые мне известны. С алмазом все они получаются мощнее обычного, но ненамного — в лучшем случае раза в полтора. А вот Армагеддон усиливается раз в пять, а то и больше. И, знаешь, это вполне объяснимо. Раз в момент возникновения алмазы вобрали в себя силу Клинка Армагеддона, то именно в Армагеддоне их мощь и должна проявляться в полной мере.

Мутаре аж присвистнула:

— Так вот оно что! А эрафийцы, выходит, не знают…

— Откуда же им знать, если они никогда не колдовали Армагеддон? Ведь тем, кто поклоняется Свету, черная магия недоступна. Так что ни эрафийцы, ни эльфы с элементалями и не подозревают, какая сила сокрыта в этих камнях.

Глаза королевы сверкнули хищным блеском:

— Да… Никто не подозревает — только я и ты… Пусть же все и дальше остаются в неведении. Надеюсь, ты никому не проболтаешься?

— Разумеется, не проболтаюсь, клянусь всемогущим Каринтаром Властителем… Разве я когда-нибудь выдавал твои тайны?

— Нет, не выдавал. Но смотри у меня: выдашь — убью.

Аламар лишь горько улыбнулся. За долгие годы он уже привык к крутому нраву воспитанницы и научился не обижаться на нее.

Уйдя к себе, Мутаре долго размышляла над услышанным. Подумать только, какие сокровища без толку валяются под ногами у элементалей! Если каждый из многочисленных алмазов, скрытых в недрах Стихийного Острова, способен усилить Армагеддон в несколько раз, то какую невероятную мощь могли бы они дать нихонским чернокнижникам! Армагеддон, само собой, заклинание небезопасное, бьющее не только по врагам, но и по своим — но ведь на черных драконов магия не действует. Под командованием колдуна с таким камнем даже небольшой драконий отряд без потерь разнесет в клочья любого врага. А алмазов на острове хватит на сотни колдунов… Сердце Мутаре сладко заныло: владея месторождениями Стихийного Острова, она обеспечила бы королевству такое могущество, какое и не снилось ее матери, да и вообще никому из прежних правителей. Весь мир преклонился бы перед Нихоном — не только нищие страны Антагариха, но и Энрот, с которым сейчас волей-неволей приходится считаться… Королеве вспомнилась полувековой давности конференция в столице только что разгромленной Криганской империи, когда победители решали дальнейшую судьбу отвоеванных земель. Ведь предлагал же дейджский правитель поделить этот остров между всеми странами, участвовавшими в разгроме криган, но никто не согласился, и Мутаре сама тогда заявила, что это безжизненная территория ни на что не пригодна и никому не нужна. Да что говорить, если даже Эрафия, испокон веков владевшая существенной частью этих земель, отказалась от них в пользу элементалей Сопряжения — единственных, кто мог жить в столь суровых условиях. Теперь Мутаре кляла себя за недальновидность, но разве тогда она могла предполагать, какие богатства таятся в глубине этой выжженной земли? Ведь алмазы там нашли всего несколько лет назад, а их истинная сила обнаружилась только сейчас… Но, как бы то ни было, настала пора исправить давнюю оплошность — оставлять богатейшие месторождения элементалям совершенно ни к чему. Нашпигованный драгоценными камнями остров надо сделать колонией Нихона и переименовать из Стихийного в Алмазный, ибо духам стихий там не место — они должны либо умереть, либо убраться в свое Сопряжение. Впрочем, часть можно оставить в качестве рабов — если они так хорошо приспособлены к жизни в этой пустыне, пусть вот и горбатятся на шахтах, добывая алмазы для Нихона. Единственная проблема — как туда добраться? Можно, конечно, по океану вдоль берега Антагариха, но нихонцы непривычны к морским путешествиям, да и кораблей, пригодных для столь длительного плавания, у них почти нет. Лучше идти по суше, и что с того, что этот путь лежит через Эрафию? С ней, скорее всего, даже не придется воевать — ведь это уже не та великая держава, какой она была до Судного дня, ее правитель прекрасно представляет себе соотношение своих сил с нихонскими и наверняка согласится пропустить армию подземцев на элементальскую территорию. Во всяком случае, раньше он всегда с готовностью плясал перед Мутаре на задних лапках, безропотно подчиняясь невыгодным для себя требованиям с ее стороны — наверняка и сейчас удастся договориться по-хорошему. А если будет упорствовать… что ж, тогда он пожалеет об этом.

Хищно улыбнувшись, Мутаре взяла лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу и принялась писать письмо эрафийскому королю.

Асрул Грифоново Сердце сидел в рабочем кабинете мирхемского дворца, обложившись толстыми кипами исписанных бумажных листов. Король никогда не отличался особой аккуратностью, а сейчас в его комнате и вовсе царил полный беспорядок. Бумаги валялись повсюду — не только на рабочем столе, но и на стульях, на книжных полках и прямо на полу. Только что закончилось заседание королевского совета, и теперь Асрул изучал годовые отчеты лордов, присланные из провинций. Итоги этого года, как и предыдущих, были неутешительными. Из-за неурожая опять собрали мало зерна, что грозило голодом в предстоящую зиму. В нескольких областях разразились эпидемии чумы, и тысячи людей умерли, потому что лекарей не хватало, да и мало кто из них мог справиться с чумой. И по-прежнему давила бедность — большая часть населения еле-еле сводила концы с концами. Медленно, слишком медленно появлялись зажиточные семьи. Внешние долги исчислялись астрономическими суммами: Дейдже задолжали полмиллиона золотом, АвЛи примерно столько же, а долг перед Энротом и вовсе превышал доходы эрафийской казны в несколько раз. И неясно было, как эти долги отдавать — уровень производства повышался медленно, и обедневшее государство не могло в ближайшее время надеяться на получение достаточной прибыли.

Раздраженно отодвинув бумаги, король откинулся на спинку кресла и в который уже раз мысленно задал себе всё тот же вопрос: «За какие же грехи мне досталось править такой страной?»

А ведь когда-то это было процветающее королевство, своим богатством и военной мощью превосходившее — страшно сказать — даже Нихон. Асрул не застал тех времен — разразившийся за девять лет до его рождения катаклизм Судного дня в одночасье отбросил Эрафию на задворки цивилизации, лишив ее почти половины территории и оставив жалкие крохи от многомиллионного населения, а последующая война с криганами довершила разорение и без того бедствующей страны. В младенчестве Асрул был увезен матерью за океан — к отцу, Николаю Айронфисту, который незадолго до рождения сына отправился защищать Энрот от регнанских захватчиков и после победы остался там, сменив на престоле убитого регнанцами прежнего правителя. Там, в Энроте, Асрул провел почти всё детство, лишь изредка наведываясь с кем-нибудь из родителей в гости к бабушке, королеве Катерине. Мальчик не особенно любил эти поездки на родину: заброшенные пустынные земли и покинутые руины городов, которые он видел в Эрафии, производили на него гнетущее впечатление, особенно по сравнению с процветающим Энротом. Даже не верилось, что меньше века назад на месте нынешних почти безлюдных полупустынь стояли прекрасные города и многочисленные деревни, среди которых зеленели виноградники, дававшие лучшее вино на континенте, а прежний стольный град Стедвик был несравнимо богаче и многолюднее нынешней столицы — Мирхема. В один из первых приездов Асрула в Эрафию отец возил его на развалины Стедвика, и принц был немало удивлен и разочарован, увидев там лишь груду камней, на самом крупном из которых виднелась кривая надпись: «Здесь была столица». Позднее, став королем, Асрул повелел возвести на этом месте более достойный монумент, и теперь там возвышался строгий обелиск из черного гранита, к которому в каждую годовщину Судного дня съезжались люди со всей страны, чтобы почтить память жертв ужасного бедствия. Окруженное высаженными вокруг памятника и тщательно оберегаемыми неприхотливыми деревцами, это место стало оазисом посреди огромной пустыни, в которую превратились в Судный день центральные области Эрафии. И, судя по всему, этим землям суждено было еще долго оставаться пустынными — несмотря на проложенные здесь оросительные каналы и все меры по озеленению, природа восстанавливалась куда медленнее, чем жизнь общества.

Прошло несколько лет, и юный Асрул стал ездить в Эрафию чаще — теперь уже не в гости, а учиться. Николай, единственный сын Катерины, предполагал после ее смерти стать королем не только Энрота, но и Эрафии, и хотел как следует ознакомить своего наследника с жизнью страны, которой ему в будущем придется править. Однако через некоторое время отец понял, что едва ли сможет эффективно управлять сразу двумя королевствами, разделенными океаном. Трезво оценив свои силы, Николай решил отказаться от эрафийского престола в пользу старшего сына — младший, Артур, был тогда еще младенцем. Катерина с его доводами согласилась — она тоже считала резонным, чтобы в Эрафии был собственный правитель, который смог бы всецело сосредоточиться на делах своего королевства, не тратя время на долгие плавания через океан. Асрул, не по годам серьезный, совестливый и ответственный, казался королеве вполне достойным преемником. С тех пор принц проводил в Эрафии многие месяцы, разъезжая по провинциям, наблюдая жизнь народа и завязывая знакомства среди лордов. Сидя в кабинете мирхемского дворца, он подолгу беседовал с бабушкой, которая рассказывала ему, через какие суровые испытания пришлось пройти эрафийскому народу, как тяжело живется сейчас людям, как нужен им сильный и мудрый правитель, способный дать надежду на лучшее будущее. Юноша смущенно слушал слова Катерины, всем сердцем желая оправдать ее доверие и боясь, что не сумеет этого…

Известие о смерти Катерины застало Асрула в Энроте. Оно не стало большой неожиданностью — королева была уже стара и весь последний год чувствовала себя плохо — и всё-таки скорбная весть повергла его в смятение. Внезапно оставшись один на один с ворохом проблем, всей тяжестью навалившимся ему на плечи, Асрул в свои неполных двадцать четыре года чувствовал себя беспомощным ребенком. Конечно, он знал, что не останется без поддержки энротских родственников, но вся ответственность за судьбу Эрафии лежала теперь на нем — и это страшило.

Однако деваться было некуда. Простившись с родителями и братом, новый эрафийский король отправился в Мирхем — разбираться в многочисленных проблемах вверенной ему страны и пытаться по возможности наладить жизнь подданных. За двадцать два года правления ему в какой-то степени удалось обеспечить людей самым необходимым — по крайней мере, теперь в селениях уже не было такого голода и бедности, как в первые годы — но всё равно нынешняя Эрафия была лишь бледным подобием прежней великой державы, самым нищим государством на континенте. Все ее немногочисленные жители сосредоточились на востоке, вокруг Мирхема и Нильструма, где после катастрофы только и остались плодородные земли; к западу же от столицы до самого Стихийного Острова тянулась пустыня, где не было ничего, кроме пары десятков небольших монастырей вокруг священных развалин Стедвика. Многие фабрики, храмы, училища и магические гильдии, разрушенные в Судный день, до сих пор лежали в руинах, и никто не думал их восстанавливать — население сократилось настолько, что они были никому не нужны. Да и средств на это не хватало — слишком велики были расходы на содержание армии, составлявшей большую часть мужского населения, но всё равно слишком малочисленной для действенной защиты от врагов. На восстановление хозяйства денег практически не оставалось. Хорошо еще, что сначала Николай, а потом сменивший его на троне Артур время от времени присылали из Энрота золото, древесину и другие ресурсы. Кроме того, с отцом, а затем и с братом Асрул мог общаться и советоваться по разным вопросам при помощи пары магических артефактов. Один из них, имевший вид большого стеклянного глаза, стоял в королевском дворце энротской столицы, а другой такой же, привезенный в Эрафию еще Роландом — в Мирхеме у Асрула. Для связи достаточно было надавить на зрачок, и глаз, подобно магическому шару, отражал лицо собеседника. Впрочем, на советы брата Асрулу особенно надеяться не приходилось — Артур, который был младше его на шестнадцать лет, обладал решительностью и прямодушием молодости, но ему явно недоставало мудрости и дипломатичности, необходимых при решении непростых эрафийских проблем.

Помимо магического глаза для общения братом, у Асрула был и другой, маленький, устроенный намного проще и обеспечивающий связь только в одном направлении. Изящный глазик, оформленный в виде кулона для ношения на шее, был подарком Катерины, которая, в свою очередь, получила его от королевы Эмилии из далекого Аксеота. На этот артефакт настроила свои приборы для дальновидения Улисса, мать Асрула, и теперь она в любой момент могла увидеть сына и узнать, как обстоят его дела. Конечно, матери так было спокойнее, а вот самого Асрула тяготило сознание того, что Улиссе видны все его неудачи и ошибки. Слишком за многое было ему стыдно и перед матерью, и перед памятью отца и бабушки — и в первую очередь за то, что очень уж часто он, скрепя сердце, шел на уступки темным силам. Но, с другой стороны, можно ли было действовать иначе при той отчаянной ситуации, в которой оказалась Эрафия после Судного дня, при том превосходстве в силах, которое имели над ней соседние страны? Ведь Катерина не раз говорила Асрулу: враги могут напасть в любой момент, и всем надо быть готовыми сложить головы в последней битве за идеалы Света. Он и сам понимал, что, несмотря на все его меры по укреплению армии, Эрафия вряд ли устоит против кого-либо из соседей — вот и старался любой ценой сохранять с ними добрые отношения. Король оправдывал себя тем, что он всего лишь продолжает политику своей предшественницы, заключившей союз с Нихоном и Дейджей против Криганской империи. Разве Катерина была неправа? Ведь тогда без этого союза было не выжить — и сейчас тоже. Но вряд ли теперь Эрафия, вынужденная постоянно уступать требованиям новых союзников, могла по-прежнему считаться оплотом Света, каким она была многие сотни лет. Мутным потоком в страну хлынули проповедники темных учений, надеясь найти здесь благодатную почву для распространения своих нечестивых идей. Первыми появились некроманты из Дейджи. Основав в разных провинциях несколько своих гильдий, они, очевидно, полагали, что измученные и разочарованные люди с радостью кинутся в объятия их культа. Но моральные устои Эрафии были всё же довольно прочны — у большей части народа деятельность этих гильдий вызывала негодование, и иной раз дело доходило до погромов и убийств чужеземных проповедников. Однако у некромантов нашлись и сторонники, с энтузиазмом овладевавшие искусством поднятия трупов и использовавшие полученную нежить в качестве безмозглых рабов. Поначалу король пытался запретить некромантию, но правивший Дейджей вампир Тант выразил недовольство его действиями — и Асрулу пришлось смириться. Он с тяжелым сердцем наблюдал, как мерзостная практика оживления мертвецов медленно расползается по стране, но осложнять отношения с Дейджей больше не решался. Затем к некромантам добавились еще и чернокнижники — владычица Нихона потребовала разрешить выходцам из подземелий создать в Эрафии сеть храмов Тьмы и не препятствовать проведению ими сатанинских оргий. И вновь Асрул не посмел возражать — ведь нихонская армия превосходила по численности эрафийскую в пять раз.

А три года назад своей чрезмерно осторожной политикой он испортил отношения с эльфами, со времен Катерины бывшие исключительно теплыми. Элдрих Парсон, желавший наказать дейджских некромантов за недавний набег на АвЛи, искал союза — а Асрул, боясь за безопасность собственного королевства, отказался участвовать в нападении на Дейджу. Ему было за это тем более совестно, что Парсон был его родным дедом — Улисса приходилась авлийскому королю дочерью. Выслушав смущенные объяснения внука, что при нынешнем соотношении сил с Дейджей Эрафии лучше сохранять нейтралитет, эльфийский владыка не произнес ни слова осуждения, но его укоризненный взгляд до сих пор стоял перед глазами у Асрула. Король презирал себя за слабость и трусость, но что еще ему оставалось делать? Не просто же так он поступался честью и моралью — это делалось во имя спасения страны. «Береги Эрафию», — завещала ему Катерина, вот он и берег, как мог. Да только и сам чувствовал, что всё дальше и дальше уходит от заветов своей великой бабушки, желавшей видеть Эрафию совсем не такой. Но разве лучше было бы, продолжая прежнюю политику непримиримой борьбы с силами Тьмы, подставиться под сокрушительный удар превосходящих врагов? Асрула всегда глубоко трогала неистребимая вера народа в то, что нынешние трудности когда-нибудь минуют, и Эрафия вновь обретет былое могущество. Король поклялся сделать всё возможное, чтобы надежды на светлое будущее не пошли прахом — но для этого требовалось хоть как-то выжить в тяжелом настоящем. Ради этого Асрул был готов пойти на любые унижения и жертвы, но всё чаще его посещали сомнения: а может ли быть светлым будущее, достигнутое такой ценой?

От мрачных мыслей Асрула отвлекла зашедшая в кабинет жена. Все, кто близко знал королевскую чету, сходились во мнении, что их правителю необыкновенно повезло с супругой. Высокая, стройная и белокурая, королева Надиан была редкой красавицей, но главное — она обладала добрым и чутким сердцем. И терпение у нее было поистине ангельским — ведь с Асрулом, имевшим довольно тяжелый характер, могла ужиться далеко не каждая женщина, а Надиан прекрасно ладила с ним уже второй десяток лет. Она всегда была для короля отрадой и утешением — как и двое маленьких детей, сын Бернард и дочка Алиса, общение с которыми позволяло ему хоть на время забыть о государственных делах и проблемах.

— Почему ты сегодня такой хмурый? — спросила королева, обняв мужа.

— Да я только что с заседания. Вот, взгляни, — Асрул сгреб в стопку разбросанные по столу документы и протянул их Надиан.

Просмотрев отчеты, она вернула их королю и ободряюще улыбнулась.

— Ну, не так уж всё и плохо. Ты вспомни: когда ты только пришел к власти, по всем показателям положение было гораздо хуже. Так что жизнь потихоньку налаживается.

— Да такими темпами она и за двести лет не наладится! А что у нас творится с моралью?! Думаем только о выживании, остальное всё забыто — честь, доблесть, духовность! Снюхались вот с некромантами и чернокнижниками — и скоро сами станем не лучше их.

— Ну зачем же так? Ты ведь сам только что показывал мне статистику посещаемости храмов Света и Тьмы, — королева указала рукой на листы с отчетами. — Она пока что в нашу пользу.

— Вот именно — пока что! Куда мы катимся, Надиан? В Нильструме некроманты разорили кладбище, под Мирхемом осквернено святилище пресветлого Арагура и убит жрец — а я ничего не могу с этим сделать!

— Ничего, это временно. Враги пользуются нашими трудностями и пытаются сбить нас с пути Света, но ничего у них не выйдет. Подожди, вот окрепнем немного в экономическом и военном плане — и можно будет прекратить все отношения с Дейджей и Нихоном. Да, кстати, тебе письмо от нихонской королевы. Она хочет приехать и обсудить с тобой какой-то важный вопрос.

— Опять?! — скривился Асрул. — В прошлый приезд она требовала отменить уголовную ответственность за человеческие жертвоприношения, а чего ей от нас надо на этот раз? Эх, как бы мне хотелось дать этой твари от ворот поворот! Но куда ж деваться, придется ее принять…

Торжественно встретив нихонскую владычицу у входа в город, рыцари во главе с королевским оруженосцем Моррисом проводили ее во дворец.

— Рад видеть вас, ваше величество, — поклонился гостье ожидавший ее в тронном зале Асрул. — Что послужило причиной для вашего визита к нам?

Скользнув насмешливым взглядом по аскетически строгому убранству зала, так отличающемуся от роскоши нихонских подземных дворцов, Мутаре поприветствовала короля и перешла к делу.

— Прежде всего, примите мою благодарность за подарок, — королева провела пальцем по алмазной броши, украшающей ее платье. — Это ведь камень со Стихийного Острова, не так ли? Насколько мне известно, там исключительно обильные залежи магических алмазов. А не задумывались ли вы, по какому праву всем этим богатством пользуются элементали? Они, конечно, тоже участвовали в войне с Криганской империей, но ведь вы же не будете отрицать, что освобождение Острова от криганского владычества — заслуга в первую очередь Нихона? Я намерена восстановить справедливость и начинаю кампанию по присоединению Алмазного Острова к своему королевству, а вас прошу о содействии.

Сердце Асрула тоскливо сжалось. Только этого еще и не хватало!

— О чем вы говорите?! — возмутился он. — Стихийный Остров принадлежит элементалям Сопряжения, а они наши союзники. И ваши, кстати, тоже.

Мутаре скептически ухмыльнулась.

— Да ладно вам… Какой теперь смысл в союзе с ними? Да, в свое время мы объединились против Криганской империи, но ее давно уже нет. А сокровища Алмазного Острова многократно превышают выгоду от союза с Сопряжением. Нет, элементалям такое богатство совершенно ни к чему, оно должно быть нашим. Конечно, я понимаю, что на вашу военную помощь рассчитывать бесполезно, я на это и не надеялась — куда уж вам с вашей-то армией… От вас требуется только согласие пропустить наши войска на Остров через территорию Эрафии. А за это, овладев алмазами, мы будем продавать их вам по льготным ценам — вы ведь не откажетесь поправить свое экономическое положение, разве не так? Да и вообще, во избежание осложнений настоятельно рекомендую согласиться.

Асрул начал нервно постукивать ногой по полу. Он понимал: ссориться с Нихоном смертельно опасно. Но он понимал также и то, что в своем стремлении воздерживаться от конфликтов с силами зла дошел уже до той черты, переступать которую нельзя ни в коем случае. Сговору с темными силами против элементалей, не раз спасавших Эрафию в самые тяжелые моменты, не могло быть никакого оправдания.

— Напрасно вы полагаете, что нас можно купить за алмазы, — медленно, с расстановкой произнес король, пристально глядя в глаза собеседнице. — Вы намерены начать неправедную войну, и мы вам в ней не пособники.

Мутаре продолжала вежливо улыбаться, но в голосе ее послышалось негодование:

— Послушайте, вы приняли не самое разумное решение. Упорствовать бесполезно — хотите вы того или нет, а мы все равно пройдем через ваши земли на Алмазный Остров, и помешать нам вы не сможете. Не лучше ли обойтись без кровопролития? Или вам не жаль жизней ваших подданных?

— Я уже сказал: мы не позволим вам вторгнуться на Стихийный Остров, — еле сдерживая гнев, повторил Асрул. — И ничего другого вы от меня не услышите.

Глаза Мутаре сверкнули яростью.

— А вы хоть понимаете, что у нас достаточно сил, чтобы стереть ваше королевство с лица земли?

— Ну, это мы еще посмотрим, — криво усмехнулся Асрул.

— Что, надеетесь на помощь своих энротских союзников? Зря надеетесь. От Энрота до Эрафии плыть не меньше полутора месяцев, а им же еще и войско надо собрать. За то время, пока энротцы сюда доберутся, мы можем успеть очень и очень многое. А потом и их разгромим, если все-таки решатся сунуться — сами понимаете, по частям бить врага легче. Ну так что, пустите нас на Остров?

— Не пущу, — глухо произнес Асрул.

— Что ж, тогда готовьтесь к войне.

Мутаре встала и вышла, даже не простившись, а Асрул остался сидеть, терзаемый тревогой и сомнением. У него было такое чувство, будто он подписал смертный приговор своему народу.

В зал вошла Надиан и вопрошающе заглянула в лицо мужа.

— Мы не смогли договориться, — вздохнул он. — Будет война.

— Война с Нихоном? — в голосе королевы послышалась тревога, граничащая с ужасом.

Асрул судорожно сглотнул слюну, щека его нервно передернулась.

— Да. С Нихоном. Надиан, я не мог иначе. Они намерены захватить Стихийный Остров и просили нас пропустить их туда. Я отказал им. Может быть, зря. Но кем мы будем, если предадим элементалей? И так уже совсем забыли о чести…

Королева опустилась в кресло рядом с мужем и положила руку ему на плечо.

— Не сомневайся, Асрул. Если уж нихонцы решили начать войну — нам ее в любом случае не избежать. И даже не думай о том, чтобы пропустить их к элементалям.

— Да? Значит, ты со мной согласна? — голос Асрула был полон смятения и растерянности.

— А ты подумай сам. Предательство всё равно не спасет нас — оно лишь подорвет мораль наших воинов, а нихонцы тем временем овладеют богатствами Стихийного Острова и неимоверно усилятся. А затем положат глаз и на наши земли — ведь Эрафия окажется посередине между двумя нихонскими территориями и даже при самых распрекрасных отношениях с подземцами всё равно будет им мешать. Ну и как же мы сможем устоять против них, если лишимся и элементальских союзников, и нашего единственного преимущества — высокого воинского духа? Так что ты поступил правильно.

— Мне бы твою уверенность… Что же теперь будет, а? Во что нам обойдется это решение? Нихонская королева дала понять, что в отношении нас у нее самые серьезные намерения. Еще бы — она привыкла, что мы все время под них прогибаемся, а тут вдруг встали на ее пути. И ведь раздавит нас запросто, если только союзники не помогут…

Асрул встал и нервно зашагал по помещению, собираясь с мыслями.

— Так, так… Энрот далеко, в этом она права… Значит, надо ехать к деду. И немедленно сообщить брату, иначе будет поздно!

Последние слова король прокричал, выбегая из тронного зала на лестницу, ведущую в переговорную комнату, где стоял магический глаз для связи с Артуром.

Асрулу повезло: энротский король, которого из-за его любви к путешествиям трудно было застать дома, на этот раз оказался на месте, и они смогли лично обсудить все вопросы. Артур был немало взволнован словами брата и клятвенно заверил его, что энротская армия отправится на помощь в самое ближайшее время. Более того, он был намерен сам плыть в Эрафию во главе этой армии, оставив Улиссу править Энротом в его отсутствие. А чтобы поддерживать связь с братом во время плавания, Артур пообещал взять с собой магический глаз, через который они общались.

В тот же день Асрул, не теряя времени, выехал в АвЛи и через неделю был в Пирпонте. Эльфийский король встретил его довольно сдержанно — отказ Асрула от участия в войне с Дейджей не прошел бесследно для их отношений, и в последние годы между дедом и внуком чувствовалась заметная отчужденность.

— Простите, что пришел к вам, — сказал Асрул, поприветствовав Парсона. — Я теперь вряд ли вправе обращаться к вам за военной помощью — и не обратился бы, если бы ситуация не была столь серьезной.

— Ладно, выкладывайте. Что там у вас за ситуация?

— Да с Нихоном проблема… Как я ни берегся, а все-таки нарвался на большие неприятности. Их королева вознамерилась наложить лапу на Стихийный остров с его алмазными копями и просила меня пропустить туда ее войско.

— Ну, и что же вы ей ответили? — в голосе Парсона послышалось напряжение.

— Я отказался. И мне объявили войну. Войну, которая может стать последней для моего народа…

Выражение суровости сошло с лица эльфийского правителя, и он отвел от собеседника вмиг помягчевший взгляд.

— Да-да, конечно, — бормотал он, кивая головой в ответ на какие-то свои мысли и, кажется, совсем не слушая Асрула. — Всё верно, так и должно было быть…

— О чем вы? Что должно было быть?

Вновь повернувшись к Асрулу, Парсон произнес:

— Я знал, что ваше решение будет именно таким. И, разумеется, в предстоящей войне мы не оставим вас один на один с врагом — я прямо сейчас отдам приказ о мобилизации. А по поводу того несостоявшегося похода против Дейджи — выкиньте это из головы. Я не держу на вас обиды. Всё ж понятно — при такой слабости вашей армии та война была вам совсем ни к чему, и мне не следовало втягивать вас в нее.

— Спасибо вам. И вот еще что… Помните, во времена правления моей бабушки вы заключили с ней договор о Хармондейле?

— О том, чтобы в случае войны приютить там ваших мирных жителей? Конечно, помню. Я готов выполнить всё, что там написано.

Парсон достал из шкафа потемневший от времени пергаментный свиток, развернул его и стал читать вслух.

— Пункт первый. «Эрафия соглашается признать Хармондейл законным владением АвЛи и отказывается от каких бы то ни было претензий…». Так, ладно, это не то… Вот. Пункт второй. «В том случае, если Эрафия подвергнется внешней агрессии, она получает право эвакуировать мирное население в Хармондейл на весь период военных действий. АвЛи обязуется обеспечивать эвакуированным достойные условия для жизни на протяжении всего времени их пребывания на территории Хармондейла».

— И пункт третий, — по памяти процитировал Асрул. — «Если после выполнения пункта второго Эрафия прекратит свое существование в качестве суверенного государства вследствие вышеуказанной агрессии, АвЛи обязуется предоставить Хармондейлу независимость, дабы обеспечить находящемуся на его территории эрафийскому населению возможность создания нового государства».

— Да-да, и это я тоже готов выполнить. Но давайте надеяться, что этого не потребуется.

— Давайте надеяться на лучшее, а готовиться к худшему, — хмуро проговорил Асрул.

Вернувшись в Мирхем, Асрул приказал жителям города явиться к дворцу, чтобы выслушать важное сообщение. Когда люди собрались, он вышел на балкон. Толпа, возбужденно обсуждавшая что-то, вмиг притихла: на редкость мрачное и суровое лицо короля не предвещало ничего хорошего.

— Соотечественники! Я вынужден сообщить вам тяжкую весть, — начал Асрул. — Я правлю вами уже двадцать два года и всё это время всеми силами старался уберечь вас от войн. Да только, к сожалению, не уберег. На нас идет Нихон. Я думаю, вы понимаете, чем это нам грозит.

Собравшиеся потрясенно ахнули. В наступившей вслед за этим гробовой тишине король продолжал:

— Только что я издал указ об эвакуации мирного населения из всех провинций Эрафии. В том числе это касается и вас, жителей Мирхема. Всем женщинам с детьми следует покинуть город и направляться в Хармондейл. С эльфами я уже договорился — они готовы вас принять.

— А это обязательно? — недовольно спросила какая-то девушка.

— Для тех, кто с детьми — обязательно. Бездетные могут остаться и принять участие в обороне.

— Что же это получается? — раздался дребезжащий голос еще одной женщины из толпы. — Нечестивые враги будут топтать нашу землю, а мы в это время должны, как трусы, отсиживаться в Хармондейле, спасая собственные шкуры?!

— Нет, — сказал король. — Вы отправляетесь в эвакуацию не жизни свои спасать, а наше будущее. Что же до нас, то мы сделаем всё возможное, чтобы отстоять нашу родину. А если не сможем… что ж, тогда вам предстоит продолжить свою жизнь на новой земле и сохранить от забвения те традиции и идеалы, которыми всегда славилась Эрафия. И не считайте свой отъезд трусостью. Мне понятно ваше стремление вместе с мужчинами встать на защиту родной земли, но на вас возложена иная миссия, и она не менее достойна, чем наша.

— А наших детей мы тоже отправим в Хармондейл? — спросила Надиан, когда муж вернулся к ней после встречи с народом.

— Разумеется. И ты поедешь вместе с ними — я не хочу подвергать тебя лишней опасности.

Королева печально покачала головой.

— Асрул, так нельзя. Что подумают люди и каким будет их боевой дух, если они узнают, что сама королева сбежала за границу? Нет, я должна оставаться со своим народом до самого конца.

— До самого… чего?! — побледнев, переспросил Асрул.

Надиан метнула на него строгий взгляд.

— Я имела в виду — до окончания войны. А вот сына с дочкой действительно надо вывезти. Сейчас им лучше быть подальше от Эрафии.

Когда королевские дети узнали, что их ожидает путешествие в Хармондейл, они восприняли это по-разному. Алиса, которой шел седьмой год, ничуть не расстроилась, услышав о войне, и была в восторге от предстоящей поездки — ей не терпелось увидеть эльфов и прочих лесных обитателей. А вот Бернард, тремя годами старше сестры, ни в какую не хотел ехать, и его пришлось едва ли не силой выволакивать из дворца. Всю дорогу от Мирхема до границы мальчик сидел притихший и насупленный, хмуро глядя на задумчивых родителей и сияющую от радости сестренку, которая всё время вертелась и высовывалась из окна кареты. Сойдя у пограничной заставы, мать на прощание поцеловала каждого из детей, наказав им хорошо себя вести и слушаться сопровождающих рыцарей и гувернанток.

— Не скучайте там без нас, — с напускной беззаботностью сказал Асрул, пожимая руки сыну и дочери. — И передайте привет эльфам.

А затем король с королевой, несмотря на начавшийся нудный мелкий дождь, долго стояли у пограничного столба, провожая взглядом удаляющуюся карету. Они продрогли и вымокли до нитки, но не уходили. А когда карета исчезла из вида в глубине эльфийского леса, Надиан, державшаяся до этого спокойно и уверенно, с мокрым от дождя и слёз лицом обернулась к мужу.

— Асрул… У меня такое чувство, что мы их больше никогда не увидим.

У короля дрогнуло сердце: он впервые видел жену такой растерянной и удрученной. И хотя у него у самого на душе скребли кошки, он прижал Надиан к груди и, гладя по волосам, произнес:

— Ну что ты, успокойся… Всё будет хорошо. Парсон и Артур помогут нам, мы одолеем врагов, и Бернард с Алисой вернутся домой. Мы выстоим, во что бы то ни стало должны выстоять! Хотя бы ради наших детей — чтобы им было куда возвращаться…

Итоги переговоров с эрафийским королем разочаровали и раздосадовали Мутаре. Еще бы: ей впервые за многие годы посмели не подчиниться — и не кто-нибудь, а эрафийцы, которым при их ничтожестве вообще не следовало рыпаться! Ну что же, их король дорого заплатит за это — сам ведь напросился на войну. Наказать за строптивость, напомнить, кто главный на континенте — это было уже делом чести. Поэтому прежние соображения о возможности добраться до Алмазного Острова морским путем владычица отбросила сразу и бесповоротно, хотя тратить войска на королевство непокорного Асрула ей было жаль. Она догадывалась: Деемер будет рад такому повороту — его хлебом не корми, только дай с кем-нибудь повоевать, а уж Эрафию он особенно жаждет разнести в клочья. После многих веков ожесточенного соперничества двух сильнейших антагарихских держав, олицетворяющих силы Тьмы и Света, и после обидного поражения Нихона в Первой эрафийской кампании столь ярая ненависть к давнему врагу была вполне естественна. Но, хотя Мутаре, помимо прочего, имела к этому врагу и свои личные счеты, злость всё же не затмевала ей разума, и необходимость войны с Эрафией совсем не радовала её. Асрул нарушил все её планы: первоначально она рассчитывала, что воевать придется только с элементалями, хотя не исключала и вмешательства эльфов — но даже в этом случае ее сил хватило бы для победы. Теперь же ситуация менялась: было ясно, что придется иметь дело не только с Эрафией, мизерное войско которой можно и не принимать в расчет, но и с Энротом, а это уже противник более чем серьезный. Впрочем, если к моменту прибытия энротского флота удастся овладеть Островом и вооружить чернокнижников алмазами, особых проблем быть не должно — враги не устоят перед мощью усиленного Армагеддона. Но для этого требуется как можно скорее разбить эрафийцев и элементалей, а в одиночку быстрой победы над ними можно и не одержать. Значит, надо заручиться поддержкой союзников, соблазнив их алмазами — вряд ли кто-то откажется от магических камней, даже если и не будет знать всей правды об их свойствах. В первую очередь имеет смысл привлечь на свою сторону эофольских криган — свирепые и отважные, они пылают лютой ненавистью ко всем исповедующим религию Света, уже сражались вместе с подземцами против Эрафии, да и опыт войны с элементалями у них имеется. Пожалуй, стоит втянуть в драку и некромантов — они всё равно постараются урвать свой кусок пирога, так пусть уж лучше занимаются делом и несут при этом потери, чем пируют на остатках сражений, усиливаясь трупами нихонских и эрафийских воинов. А что до обещанных алмазов, то делиться ими совсем ни к чему — кригане и некроманты ослабнут в боях, и после захвата Острова можно будет с легкостью разбить ставших ненужными союзников, даже и не подозревающих об истинной численности нихонской армии...

Мутаре послала в Эофол гонца с письмом, в котором обещала после победы над элементалями отдать несколько алмазных шахт во владение демонам, и получила их согласие на участие в войне. Подобное письмо она отправила и в Дейджу, и Тант также ответил согласием. Теперь победу можно было считать практически гарантированной. Для пущей уверенности королева попросила Аламара дать прогноз на исход предстоящей кампании.

Маг заперся в лаборатории и несколько дней не выходил оттуда, углубившись в медитацию и созерцание волшебных кристаллов. Когда он наконец явился к Мутаре доложить результат, вид у него был несколько смущенный.

— Долго же ты думал… Ну, и что скажешь? — нетерпеливо спросила королева.

Колдун ответил не сразу: он собирался с мыслями.

— Понимаешь, в чём дело… У нас достаточно сил, чтобы одолеть и элементалей, и Эрафию. А если мы к тому же объединимся с криганами и некромантами, тогда в победе тем более сомневаться не приходится. Но… не знаю, как и объяснить… в общем, с этой войной что-то не так.

— Что ты имеешь в виду, Аламар? — напряглась Мутаре. — Что-то помешает нам победить? Неужели я недооценила силу энротцев?

— Нет, ты всё оценила правильно. Союз с Энротом не спасет наших противников, Эрафия и Сопряжение будут разгромлены — это я вижу совершенно чётко. Но, знаешь, почему-то я чувствую, что эта победа тебя не обрадует. Придет время — и ты горько пожалеешь о начатой войне.

— Что ты несешь, Дорригор тебя побери?! — гневно вскричала Мутаре. — Эта победа даст мне и Нихону невиданное могущество, прославит мое имя в веках — а ты говоришь, она меня не обрадует! Как всегда, пальцем в небо. И вообще, надоел ты мне уже со своими туманными предсказаниями. Как провидец ты полный ноль, и лучше уж честно признайся в этом, а не строй из себя умного!

— Неправда, — обиженно произнес Аламар. — Я не ноль. Помнишь, ты просила меня разузнать о твоем отце? Так вот, я уже близок к разгадке этой тайны.

— Ты мне за последние десять лет уже пятнадцатый раз об этом говоришь. Все время утверждаешь, что вот-вот доберешься до истины, а в итоге выясняется, что ничего ты не узнал.

— На этот раз уже точно, клянусь тебе. У меня было видение… Пещера, тюремные решетки на окнах, а внутри — старик в кандалах.

— Мой отец?

— Нет. Но этот человек что-то о нем знает. Дай мне еще немного времени, и я выясню, кто этот узник и где его искать.

— Ну, ладно, — смилостивилась Мутаре. — Но если опять ошибешься — я тебя уволю. Найду себе нового придворного мага, который будет работать быстро и четко и не станет нести всякую ересь насчет того, что меня не обрадуют сокровища Алмазного Острова. Надо ж было до такого додуматься…

Недели через две Аламар доложил королеве, что его посетило еще одно видение, из которого следовало: таинственного узника зовут Клив, и находится он в тюрьме города Шадэ. Мутаре навела справки, и выяснилось, что в темнице этого города действительно содержится заключенный с таким именем, причем за давностью лет никто уже не помнит, за что он был арестован. Королева приказала доставить этого человека к ней во дворец.

Клив оказался еле держащимся на ногах дряхлым стариком с морщинистым, как печеное яблоко, лицом и горбатой спиной. Войдя в зал, где сидела королева, он долго молча смотрел на нее, тряся лысой головой.

— Приветствую тебя, Клив, — сказала Мутаре. — Я слышала, ты располагаешь сведениями о моем отце?

Старик ничего не ответил.

— Говори же! — Мутаре начала терять терпение.

Мотая головой, Клив промычал что-то нечленораздельное.

— Ты что, немой? Ну-ка покажи язык!

Старец приоткрыл рот. Язык был на месте.

— Тогда почему ты не можешь говорить?

Клив пытался что-то объяснить жестами, изображая руками магические пассы и ударяя себя кулаком в грудь.

— На тебя наложено заклятие? — догадалась Мутаре.

Он утвердительно кивнул.

— Ну что же, сейчас я тебя вылечу.

Сконцентрировав свою магическую энергию, Мутаре принялась водить ладонями над головой старика, нашептывая заклинание исцеления, издавна слывшее среди колдунов лучшим средством первой помощи при самых разных недугах. Простое, но довольно действенное, оно не только облегчало боль и придавало сил, но и снимало вредные магические влияния. По-видимому, на Клива оно подействовало благотворно — он выпрямился и перестал трясти головой. Однако говорить старик по-прежнему не мог. Тогда Мутаре попыталась применить другое заклинание, предназначенное специально для развеивания чар, но и оно не дало эффекта. Знаний и способностей Мутаре явно не хватало для того, чтобы вернуть старику способность разговаривать. Королеве, считавшей себя умелой колдуньей, было, конечно, обидно признавать свое бессилие, но ей всё же пришлось смирить гордость и позвать на помощь Аламара.

Тот долго осматривал немого, затем объявил:

— Да, случай сложный. Его уста запечатаны мощной магией, которую так просто не снимешь. Я знаю одно очень сильное заклинание, которое могло бы здесь помочь, но, боюсь, это убьет его — он слишком стар и слаб.

— И все же попытайся, — сказала Мутаре. — Иначе мы никогда не узнаем истину.

Аламар резко выбросил руку вперед и выкрикнул магическую формулу. Клив дико завопил и повалился на пол. Некоторое время он бился в судорогах, потом затих.

— Ну что, не выдержал он твоего колдовства? — спросила Мутаре, обернувшись к Аламару.

Тот подошел к неподвижно лежащему человеку и сильно тряхнул его за шиворот. Старец открыл глаза и удивленно уставился на колдуна.

— Вот чудо! Ты вернул мне дар речи, — произнес он запинающимся голосом. После многолетнего молчания язык еще плохо слушался его.

Аламар помог ему подняться и усадил в кресло напротив королевы.

— Итак, теперь ты в состоянии ответить на мой вопрос. Так что же тебе известно о моем отце?

— Я поклялся вашей матери, что сохраню это в тайне.

Глаза Мутаре блеснули холодной сталью.

— Нет, ты все мне расскажешь. Ты же не хочешь быть подвергнутым пыткам?

Клив долго молчал, в упор глядя на королеву, и на его нахмуренном лице отражались следы внутренней борьбы и нелегких сомнений.

— Ну что же, — произнес он наконец. — Ваших родителей все равно больше нет, так что я могу считать себя свободным от клятвы. Тем более что Мутаре Первая поступила со мной слишком жестоко. Я бы все равно никому не выдал историю ее любви — так зачем же было сажать меня в тюрьму и лишать языка? Ладно, я расскажу вам правду о вашем отце. А если мне дадут магический кристалл — даже покажу, как он выглядел.

— Аламар, принеси кристалл, — распорядилась Мутаре.

Колдун удалился в лабораторию и спустя несколько минут вернулся с розовым хрустальным кубом на подставке. Он поставил куб на стол перед Мутаре, Клив, закрыв глаза, начал водить над ним руками, и все присутствующие увидели отраженное в хрустале лицо молодого человека с прямым открытым взглядом чуть раскосых зеленых глаз и с длинными рыжими кудрями, распущенными по плечам.

— Надо же… А я думала, что такой цвет волос бывает только у эрафийцев, — удивленно произнесла королева.

Старик покачал головой.

— Он потом перекрасил их в черный цвет, чтобы не выделяться среди лордов подземелий. И вообще, ему приходилось скрывать свое истинное происхождение.

— О всемогущий Каринтар! — воскликнула Мутаре. — Так он и вправду был эрафийцем?!

— Да, и притом весьма близким родственником их королей — двоюродным братом Катерины Грифоново Сердце. Сестра ее отца умерла от родов, ребенка воспитали придворные, и в дальнейшем, став рыцарем, он встретил вашу мать и полюбил ее. В этом и состояла великая тайна королевы, которую она не хотела открывать никому. Я один знал, кем в действительности был ее возлюбленный — ведь это я устраивал им свидания.

«Не может быть!» — чуть не вскричала потрясенная Мутаре. Ей не хотелось верить услышанному, но старик, похоже, говорил правду — какие у него были основания лгать? Королева метнула косой взгляд на Аламара, пытаясь понять, что он думает по этому поводу. Но маг, как обычно, сидел с совершенно непроницаемым лицом — он вообще был крайне сдержан в выражении эмоций.

— Когда и как они познакомились? — продолжила Мутаре расспрашивать Клива.

— Они встретились на поле боя в Первую эрафийскую кампанию. Встретились как враги: она сражалась за Нихон, а он — за Эрафию, но возникшее между ними чувство было сильнее их воли и разума.

— И он перешел на нашу сторону?

— Нет, он до конца выполнил свой долг перед отечеством. Вместе с эрафийскими войсками он пришел в Нихон и участвовал в захвате наших прибрежных городов. А потом, когда эрафийцы после победы возвращались домой, он остался здесь и разыскал вашу мать. Они встречались тайно — если б об их связи узнали подземные лорды, обоим пришлось бы несладко. Потом, когда Мутаре Первая стала королевой и драконом, она предлагала и ему выпить снадобья из драконьей крови и перевоплотиться, но он предпочел сохранить человеческий облик. Они продолжали встречаться. Дракон и человек… наверное, единственный случай подобной любви за всю историю. Но человеческая плоть слаба, и он каждый раз выходил от вашей матери весь в синяках, опаленный огнем и исцарапанный когтями. Так не могло долго продолжаться, и на очередном свидании он умер прямо в ее объятиях. А через несколько месяцев королева поняла, что беременна, и тогда она бросила меня в темницу — ничего не объяснив, ни в чем не обвиняя… Так что о дальнейших событиях мне известно только по рассказам сокамерников. Я знаю лишь, что после его смерти ваша мать была безутешна. Может быть, и роковую для себя войну с АвЛи и Эрафией она затеяла только для того, чтобы отвлечься от своего горя…

Слушая рассказ старика, Мутаре была вне себя от злости и ужаса. Еще бы — она, оказывается, наполовину эрафийка, да к тому же родственница правящей династии! В ее жилах течет кровь народа, испокон веков ненавидимого всеми нихонцами. Не хватало еще, чтобы об этом узнали приближенные! В момент скинут с престола и будут по-своему правы. Да, матери было что скрывать, и не зря она позаботилась о том, чтобы старик хранил молчание. Только, как выяснилось, недостаточно хорошо позаботилась. Есть лишь один по-настоящему надежный способ заткнуть ему глотку — он должен умереть. А вместе с ним и Аламар — он всё слышал и тоже может проболтаться. Мутаре было безумно жаль отправлять на тот свет своего учителя, заменившего ей и мать, и отца, но другого выхода она не видела. Хорошо зная нравы подземных лордов, королева понимала: даже самым верным соратникам никогда нельзя доверять полностью.

— Ну что же, Клив, я признательна тебе за твои сведения, — произнесла она. — И в знак благодарности назначаю тебя своим советником. Только, разумеется, никому не говори о том, за что я удостоила тебя этой должности — иначе язык отрежу. А завтра приходи на пир в честь твоего назначения — я представлю тебя придворным.

Простившись с Кливом и Аламаром, Мутаре уединилась в спальне, открыла потайной шкафчик и долго в задумчивости смотрела на стоящие там изящные скляночки с разнообразными ядами, выбирая тот, который действует быстрее и безболезненнее. Она всё-таки любила Аламара и не хотела причинять ему лишних мучений. Пожалуй, только теперь она в полной мере осознала: у нее не никогда не было, да, наверное, уже и не будет человека более близкого, чем этот занудливый старик. Королева вспоминала, какой теплотой и заботой окружил он ее после Судного дня, как терпеливо и настойчиво учил уму-разуму, как радовался ее успехам и огорчался при неудачах. Пожалуй, из всех ее приближенных Аламар был единственным, кто служил ей не из корысти, а по велению сердца. Имей она выбор — разве стала бы лишать жизни столь преданного друга и наставника? Но выбора не было: оставлять его в живых было слишком опасно.

Когда на следующий день во время пира Аламар почувствовал себя плохо и через несколько часов, несмотря на все усилия лекарей, скончался, Мутаре обвинила Клива в отравлении главного мага с намерением занять его место. Старик был брошен в темницу, а наутро торжественно четвертован на дворцовой площади. Королева наблюдала за казнью с тяжелым сердцем: безусловно, Клив, чей рассказ вынудил ее отравить Аламара, заслужил подобную участь, но расправа над ним не принесла ей ожидаемого облегчения. Мутаре не знала, кого еще винить в случившемся: намешавших ей крови эрафийцев, неразборчивую в связях мать или самоё себя — за то, что вообще подняла этот злополучный вопрос об отце?

Пытаясь заглушить душевную боль от потери Аламара, королева с головой ушла в подготовку к войне. Не слишком искушенная в военном деле, она поручила разработку стратегии предстоящей операции Деемеру. Спустя некоторое время тот представил ей свой план действий.

— Значит, так, — сказал он, подведя Мутаре к висящей на стене его кабинета карте Антагариха. — Поскольку Эрафия наверняка обратится за помощью к энротским союзникам, а те приплывут с юга, нам желательно идти по северным землям — тогда мы сможем достичь Стихийного Острова раньше, чем энротцы успеют вмешаться в войну. Правда, вот здесь — Деемер ткнул пальцем в северо-восточный угол карты — у эрафийцев есть довольно большой город Нильструм, и если мы его не возьмем, враги могут ударить нам в тыл. Ну да ладно, я думаю, серьезных проблем с этим городом у нас не будет, хотя, конечно, на него придется потратить время и силы. А чтобы эрафийцы не мешали нашему продвижению на запад, поступаем следующим образом. Перед нашим вторжением кригане выступают из Эофола и осаждают Мирхем, отвлекая врагов на его оборону. Ну, и эльфов тоже следует отвлечь, чтобы не помогали ни Эрафии, ни элементалям. Поручим это некромантам и демонам — для осады Мирхема хватит и половины эофольской армии, а остальные кригане пусть ударят вот сюда, севернее Хармондейла, с угрозой Пирпонту. Одновременно с этим некроманты нападут со своей стороны, связывая силы на западе АвЛи и не давая им помочь столице. А мы тем временем беспрепятственно дойдем до западного побережья — неприятелям будет уже не до нас.

— А дальше? — спросила Мутаре. — Как наши войска попадут на Остров? Там же пустыня, лесов нет, корабли строить не из чего. Что, придется везти на верфь бревна через весь континент?

— А магия на что? Там неширокий пролив, и умелым колдунам будет вполне по силам перенести через него войска заклинанием телепортации. А драконы и так смогут перелететь. Ну, а дальше с элементалями особых трудностей быть не должно — их армия невелика, а все их союзники будут заняты защитой собственных владений. Так что к приходу энротцев всё будет кончено, и если даже они рискнут напасть в одиночку — мы легко отобьемся. А потом при желании сможем и эльфов додавить — кригане и некроманты сами вряд ли с ними справятся.

План Деемера показался королеве вполне разумным. Некроманты тоже не имели против него возражений, однако приехавший из Эофола ифрит Зидар, которому предстояло командовать армией криган, внес свои коррективы.

— Вашим воинам будет очень тяжело сражаться на Стихийном Острове, — сказал он Мутаре и Деемеру, когда они собрались для обсуждения деталей предстоящей кампании. — После Судного дня там всё выгорело, вулканы кругом, дым, лава из-под земли вырывается. А мы, демоны, к огню привычны — у нас в Эофоле природа примерно такая же. Так что будет лучше, если на Стихийный Остров пойдем мы, а вы в это время будете осаждать эрафийскую столицу.

— Точно-точно, — с энтузиазмом откликнулся Деемер. — Владычица, поверьте мне как участнику войны с Криганской империей: условия на этом острове просто невыносимые. Наши воины мучились там по-страшному — и ноги обжигали, и в дыму задыхались, и ядовитыми газами травились. В этом аду много не навоюешь, тем более что элементали чувствуют там себя совершенно нормально — им, по-моему, вообще всё равно, где жить. Так что если кригане согласны туда отправиться — пусть отправляются, а мы лучше займемся Мирхемом.

Мутаре задумалась. Разумеется, Деемеру не хочется лезть в пекло — атаковать Мирхем куда как приятнее. А вот Зидар не так прост. Им, ясное дело, руководит отнюдь не забота о нихонских воинах, а желание дорваться до алмазов. И едва ли после победы кригане захотят отдавать ей весь остров, удовлетворившись несколькими обещанными им шахтами. Хотя… Не зная о способности алмазов усиливать Армагеддон, демоны особой пользы из них не извлекут. А не захотят отдавать — можно будет забрать силой, ведь битвы с элементалями наверняка будут стоить криганам серьезных потерь, и её войску не составит труда одолеть их. А если Зидар потерпит поражение — он, по крайней мере, ослабит элементалей, облегчив ей победу над ними. Да, пожалуй, так и стоит сделать — поберечь своих и всю черную работу поручить криганам, а себе оставить лишь нетрудный завершающий этап.

— Что же, соображения вполне разумные, — с одобряющей улыбкой произнесла Мутаре. — Зидар прав: кригане справятся с этой задачей лучше нас. Так и поступим — ты, Деемер, вторгаешься в Эрафию и идешь к Мирхему, некроманты и часть криган нападают на АвЛи, а затем основная армия Зидара пробивается на Стихийный Остров через Нильструм. Так мы разобщим силы противника и избежим ненужных потерь.

— Уж я-то постараюсь, чтобы потери были только у врагов, — произнес Деемер, улыбнувшись мрачной зловещей улыбкой. — Давно пора взять реванш за Первую эрафийскую…

В то время, как Мутаре обсуждала со своими полководцами стратегию предстоящей кампании, Асрул тоже готовился к войне. По всей стране шел набор рекрутов, новобранцев обучали основам военного искусства, во всех кузницах ковали оружие. Заканчивалась эвакуация мирного населения в Хармондейл. Из Мирхема все матери с детьми уже выехали, и опустевший город, в котором больше не слышалось детского смеха, выглядел тревожно и удручающе.

Прав ли был Асрул, решившись дать отпор Нихону? Как ни уверяла его жена в правильности принятого решения, короля непрестанно терзали жестокие сомнения. Фактически его заставили выбирать между жизнью и честью, и если бы речь шла только о его, Асрула, жизни и чести, он бы не сомневался в сделанном выборе. Но имел ли он право ставить под удар свое королевство, пусть даже и ради высоких целей?

В поисках ответа король часто ходил на городское кладбище — когда ему было трудно, он всегда спрашивал совета у покоившихся там предков. Поклонившись расположенной у входа могиле своего деда Роланда, погибшего в боях с Криганской империей, он шел в центральную часть кладбища. Там, отделенные оградой от прочих захоронений, находились надгробия эрафийских правителей — строгие гранитные плиты, различавшиеся лишь выгравированными на них именами. Собственно, могилы королей, правивших до Судного дня, были чисто символическими — их захоронения в Стедвике бесследно уничтожил катаклизм. Так что в действительности из всей династии Грифоново Сердце здесь была погребена лишь Катерина. Каждый раз, приходя на кладбище, Асрул долго стоял у могилы бабушки. Ему вспоминалась убеленная сединами женщина, суровая и молчаливая, с мудрым и почти всегда печальным взором. Он пытался представить, как бы она повела себя в нынешней ситуации — и не мог. Когда родина бывала в опасности, Катерина не отказывалась от сотрудничества с темными силами, но ведь при этом ей не требовалось предавать союзников…

Понимая, что даже при поддержке АвЛи и Энрота у него может не хватить сил противостоять столь могучему врагу, Асрул хотел просить помощи и у Сопряжения. Но элементали опередили его.

Однажды вечером в начинающем темнеть небе над Мирхемом сверкнула яркая вспышка, и прямо под окнами королевского дворца в мостовую ударила фиолетовая молния. Проходившие мимо люди отшатнулись в сторону, а на месте удара возникла из ниоткуда рослая мужская фигура. Сперва она была светящейся и призрачной, затем постепенно приобрела более материальный вид. Асрул, наблюдавший из окна за странным явлением, узнал в таинственном госте Тамара Йакасаи — правителя Стихийного Острова. Этот воздушный элементаль был хорошо знаком эрафийскому королю — прежде они неоднократно встречались на различных переговорах и международных конференциях.

— Простите, что перепугал ваших подданных, — сказал Тамар, войдя в тронный зал. — Признаться, я и сам не люблю этот способ перемещения, но он самый быстрый, а время сейчас дорого.

— Как хорошо, что вы здесь! — воскликнул Асрул. — А я как раз хотел отправить к вам гонца. Наши дела складываются не лучшим образом — мы ожидаем нападения Нихона.

— Знаю. Я видел из Стихийных Плоскостей: армия подземцев стоит на берегу Нихонского пролива, и они уже снаряжают корабли, чтобы переправиться через него. Вторжение начнется со дня на день. Поэтому я и явился к вам — мы, элементали Стихийного Острова, не можем оставаться в стороне, когда силы Тьмы в очередной раз пытаются одержать верх над Светом.

— Ну, побороть Свет — это извечная мечта подземных владык, — сказал Асрул. — Но сейчас цели нихонцев более конкретны — они рвутся к алмазным месторождениям вашего Острова, а моя страна просто оказалась у них на пути.

— Если это из-за наших алмазов — тогда мы тем более не вправе оставлять вас в беде. Ох, эти алмазы! Я уже жалею, что их у нас вообще нашли. Сколько же крови из-за них прольется… Да разве эти камни, какими бы волшебными они ни были, стоят загубленных жизней?

— Конечно, не стоят. Но наши с вами враги полагают иначе.

— Разумеется — когда это подземцы считались с жертвами? Боюсь, вам придется против них очень нелегко, да и наше войско слишком малочисленно для успешных сражений с таким врагом — тоже всё никак не оправимся после Судного дня… Но, сколько сумеем собрать воинов на Острове и в Плоскостях — столько и пришлем. И алмазами вас обеспечим — они усилят вашу боевую магию и хоть как-то нейтрализуют вражескую. А другие союзники вас поддержат?

— Да. Сюда плывет мой брат с энротской армией, и Парсон тоже обещал помочь.

— Хорошо. А мы можем пока попробовать испортить погоду у берегов Нихона, чтобы помешать переправе неприятелей через пролив. Совсем предотвратить их высадку, конечно, не сумеем, ну так хотя бы задержим. Тогда у вас будет еще немного времени на подготовку, да и шансы дождаться союзников повысятся. Так что ждите, я буду держать вас в курсе событий.

Тамар встал, поклонился и, полыхнув молнией, исчез.

— О пресветлый Арагур Создатель, дай мне сил и мужества в грядущих испытаниях, — прошептал Асрул, устремив взгляд в потолок. — Они уже совсем близки…

Через несколько дней после посещения Тамаром Мирхема в Эрафию через Стихийные Плоскости телепортировалась армия Сопряжения. В ее составе были духи всех четырех стихий, а также психические и магические элементали — одни из самых сильных воинов Сопряжения, владеющие мощными ударными заклинаниями и при этом совершенно не подверженные вражеским чарам. Часть из прибывших элементалей были направлены в Нильструм — Асрул не исключал возможности союза нихонцев с криганами и предпочел дополнительно защитить этот город, расположенный слишком близко от Эофола. Остальное элементальское войско отправилось к Нихонскому проливу, и в течение следующих полутора недель Асрул с тревогой следил за сообщениями, которые регулярно доставляли оттуда духи воздуха. Не имея достаточного числа кораблей, чтобы перевезти сразу всю армию, нихонцы переправлялись мелкими партиями, делая по два-три рейса в день. Водные и воздушные элементали изо всех сил препятствовали им — изменяли направление ветра, вызывали бури и даже сумели потопить несколько судов. Если же кораблям всё-таки удавалось причалить к берегу, элементали яростно атаковали врагов силами своих стихий — жгли огнем, поражали молниями, обрушивали на них с небес метеоритные дожди. Немало нихонских воинов полегло в этих ожесточенных схватках, но элементали тоже несли тяжелые потери, и с каждым разом отбиваться им было всё труднее. В конце концов подземцы захватили плацдарм, отогнали обороняющихся и, пользуясь установившейся хорошей погодой, быстро преодолели пролив. Огромное неприятельское войско двинулось к Мирхему, со звериной жестокостью уничтожая всё на своём пути. Положение осложнялось еще и тем, что некоторые доморощенные чернокнижники и некроманты встречали своих духовных учителей с распростертыми объятиями, с энтузиазмом вливаясь в их армию. Каждое сообщение о подобном предательстве больно ранило Асрула, служа ему живым укором за попустительство распространению в Эрафии темных культов. Правда, такие случаи были немногочисленны. В основном эрафийцы, как и отступившие с восточного побережья элементали, сопротивлялись отчаянно, тысячами оставаясь лежать на полях сражений. Но, даже усиленная элементалями и вооруженная их магическими алмазами, армия Эрафии не могла эффективно сдерживать натиск противника. Вести с фронта становились всё тревожнее: возглавляемое Деемером нихонское войско медленно, но неуклонно приближалось к столице.

Король не находил себе места и чуть ли ни каждый день связывался через магический глаз с плывущим на подмогу братом, расспрашивая его, где он сейчас находится и сколько еще осталось плыть. Сперва Артур отвечал спокойно, затем эти постоянные назойливые вопросы начали приводить его в плохо скрываемое раздражение. Асрул и сам понимал, что зря докучает брату: энротцы при всём желании не могут двигаться быстрее и даже при самых благоприятных условиях не достигнут эрафийского берега раньше, чем через месяц. Оставалось надеяться на обещанную помощь Парсона, и эльфийский король не обманул ожиданий внука — спустя некоторое время в Нильструм пришел отряд лучников из АвЛи. Эльфийских воинов было не так много, но, по заверениям их командиров, это было только начало — в недалеком будущем в Эрафию готовились отправиться и остальные авлийские войска. Узнав эту новость, Асрул вздохнул с облегчением: теперь у него появлялась возможность приостановить наступление противника, переведя под Мирхем часть нильструмского гарнизона. И тогда шансы дождаться энротцев становились гораздо более реальными — а то эрафийский правитель уже почти не верил, что армия его брата успеет подойти вовремя…

Но надежды на эльфов не оправдались. Не миновало и двух недель после прибытия их первого отряда в Нильструм, как Асрулу сообщили поистине черную весть: АвЛи подверглась одновременному нападению Эофола и Дейджи. О помощи оттуда больше не могло быть и речи. Еще хуже было то, что кригане, отрезав от АвЛи Хармондейл, создали угрозу находившимся там эрафийским беженцам. Вывезенные в, казалось бы, спокойное место, многочисленные женщины и дети оказались вдруг в опасной близости от врагов, да еще и лишились поддержки эльфов, связанных защитой своих коренных территорий. Чтобы не оставлять их на растерзание демонам, часть войск пришлось отослать в Хармондейл. Это привело к резкому ухудшению положения на фронте. С легкостью преодолевая сопротивление ослабленной эрафийской армии, нихонцы быстро продвигались к Мирхему, и у Асрула не оставалось иного выхода, кроме как опять перебросить туда войска из Нильструма. Этот приказ король отдавал с тяжелым сердцем: он понимал, что серьезно рискует безопасностью города. И его опасения вскоре подтвердились. В столицу прискакал гонец из Нильструма, и по его встревоженному виду Асрул понял всё.

— Враги атакуют Нильструм, — полувопросительно-полуутвердительно произнес король, глядя в раскрасневшееся от волнения лицо молодого рыцаря, запыленного и уставшего с дороги.

— Да, атакуют! Кригане! — возбужденно сверкая глазами, вскричал гонец. — Их видели уже совсем близко от города!

— И много их?

— Очень! Причем среди них не только бесы с адскими отродьями, но и ифриты, и даже дьяволы. Ваше величество, мы не одолеем такую ораву, пришлите нам еще хотя бы тысячу воинов.

Асрул еле сдержал тяжкий вздох:

— Мне нечем помочь вам… Пока нечем, — тут же поправился он. — Подождите, вот остановим врага под Мирхемом — и обязательно пришлем вам подкрепление. Только вы держитесь. Уступаете криганам в числе — значит, бейте их заклинаниями, у вас же там лучшая в стране магическая гильдия... В общем, как угодно, но держитесь! У нас всего городов-то — Мирхем да ваш Нильструм, его никак нельзя отдавать неприятелю!

Когда нильструмский воин с разочарованным видом покинул дворец, Асрул в сердцах хлопнул кулаком по столу, затем вскочил и бегом помчался в комнату для переговоров с Артуром, с которым не общался уже больше недели. Увидев ворвавшегося в помещение запыхавшегося и растрепанного короля, дежуривший у магического глаза оруженосец Моррис без лишних слов вышел. Оставшись наедине с артефактом, Асрул прикоснулся к его зрачку, и в стекле появилось изображение брата.

— Асрул, здравствуй! — послышался голос из глубины стекла. — Как там у вас дела?

— Плохо! Они открыли второй фронт, я не справляюсь… Ты сейчас где?

— Примерно на полпути до вашего южного берега.

— На полпути! — простонал Асрул. — Я боюсь, ты придешь к развалинам Нильструма. Или Мирхема. Или того и другого.

— А что я могу сделать? И так уж каждый день молю богов послать нам попутный ветер… Держись, брат. И не теряй надежды — думай не о том, что нам предстоит проплыть еще половину пути, а о том, что половину мы уже проплыли...

Простившись с Артуром, Асрул еще долго в печальной задумчивости сидел перед магическим глазом. «Держись и не теряй надежды», — крутились у него в голове слова брата. Действительно, ничего другого ему и не оставалось — также как и защитникам Нильструма.

За последующими сообщениями из Нильструма Асрул следил с замиранием сердца. Кригане постоянно усиливали натиск, но город пока держался, и это обнадеживало. А вот армия Деемера продолжала неудержимо продвигаться вперед. Неся огромные потери в каждом сражении, эрафийцы отступали к столице.

Король ходил мрачнее тучи. Его рабочий кабинет был теперь весь завален донесениями о ходе боев, а посреди стола лежала карта, на которой он отмечал флажками положение линии фронта. Как-то раз, когда Асрул, склонясь над картой, в очередной раз передвигал флажки к западу, в кабинет вошла Надиан.

— Что, опять отступаем? — спросила она.

Король молча кивнул.

— Как думаешь, дойдут они до Мирхема?

— А ты еще сомневаешься? Конечно, дойдут, — угрюмо произнес Асрул, оторвавшись от карты. — И я ума не приложу, как нам тогда его защищать. Нашего гарнизона против такой орды будет явно недостаточно, и я не вижу, как его можно усилить. Артур еще далеко, эльфам не до нас, а элементали уже прислали всех, кого могли. Конечно, мы привлечем к делу оставшихся в городе женщин, и можно еще призвать монахов из западной пустыни, но много ли их там наберется? В общем, не знаю, что и делать.

— Но ведь есть же еще та армия, которая сейчас в Нильструме сражается с криганами.

— Ты с ума сошла? Нильструм в осаде…

— И тем не менее мы сможем вывести оттуда войска незаметно для врагов. Ведь город, насколько я знаю, построен на выходе из гномьих пещер, и там прямо в центре есть вход в подземный туннель — вот по нему армия и выйдет.

— Надиан, о чём ты говоришь? Из Нильструма больше нельзя никого выводить, город и так еле держится!

— Придется вывести всех. Ты же сам понимаешь — у нас не хватит сил сдерживать натиск одновременно по двум направлениям.

Резко побледнев, король вытаращенными глазами уставился на жену.

— Что?! Сдать Нильструм?! Да никогда в жизни!

Надиан тяжело вздохнула:

— Знаешь, я боюсь, у нас нет другого выхода. Тут уж приходится выбирать, что для нас важнее — Нильструм или Мирхем.

— А я не хочу выбирать! — разъяренно вскричал Асрул, сорвавшись с места.

Немного успокоившись, он добавил:

— Извини, Надиан. Просто мне очень тяжело принимать такое решение.

— Я знаю, Асрул. Это действительно тяжело. Но сейчас главное — продержаться до прихода твоего брата. А потом с помощью энротцев мы вернем себе Нильструм.

Асрул молча кивнул. Слова жены всегда успокаивали его и вселяли надежду.

В тот же день король отдал войскам приказ оставить Нильструм и направляться в столицу.

Первое, что сделал Зидар, войдя в Нильструм — приказал осмотреть городскую темницу. Его воины отправились выполнять распоряжение и вскоре привели во дворец, где расположился их командир, старого плешивого демона с обломанными рогами. Увидев его, Зидар расплылся в улыбке:

— Ага, значит, меня не обманули — эрафийцы действительно держали тебя в нильструмской тюрьме. Нет слов, какая удача встретить тебя, Ксерон!

— Зидар, неужто это ты?! — удивленно воскликнул Ксерон, узнав старого знакомого, вместе с которым он когда-то служил королю Люциферу. — Откуда ты здесь, и что вообще происходит? Я ведь уже полвека сижу в этой тюряге и ничего толком не знаю, что вокруг делается… Война здесь, что ли? Эофол напал на Эрафию?

— На Эрафию напал Нихон, а мы — его союзники. Я командую криганской армией. Собственно, главная наша цель — не Эрафия, а Стихийный Остров.

— Какой-какой остров? Стихийный? Не знаю такого.

— Ты, Ксерон, слишком давно в тюрьме сидишь и действительно ничего не знаешь. Криганскую империю хоть помнишь?

— Ну, еще бы!

— Так вот, после ее разгрома тот остров, где она находилась, заселили элементали и назвали его Стихийным. А нихонская королева Мутаре именует его Алмазным. Там нашли какие-то особенные алмазы, вот она и хочет их захапать, и поручила завоевание острова нам. А ты можешь оказать нам в этом деле неоценимую помощь.

Ксерон с налившимся кровью лицом свирепо глянул на собеседника.

— Спасибо за освобождение, Зидар, но воевать на одной стороне с нихонской королевой я не буду ни за что!

— Ты что, Ксерон? Тебе жаль элементалей с эрафийцами? И это после того, как они отобрали у тебя Клинок Армагеддона, а потом и в тюрьму засадили? Я вижу, тебе здесь не только рога обломали, но и гордость.

— Рога мне не здесь обломали, а в Нихоне. Эрафийцы узнали о моих связях с Криганской империей и о том, что мне известен артефакт, который не позволял вторгнуться на ее земли.

— Сфера Ада, что ли?

— Она самая. Я отказался говорить, где она стоит, и тогда эрафийская королева отправила меня в Нихон.

Ксерон задрожал, лицо его исказилось гримасой боли и ужаса. С трудом взяв себя в руки, он продолжал:

— Эти подземцы — они звери… Живодеры… Их методы дознания не идут ни в какое сравнение с нашими, криганскими. Я держался сколько мог, но это нельзя было вынести. Меня били с утра до вечера, выкручивали руки и ноги, жгли раскаленным железом… И еще у них есть какое-то заклинание, от которого всё тело корчит по-страшному, дышать нечем, и такая боль…. агония просто… А когда я терял сознание — меня отливали водой и снова мучили. А эта тварь, Мутаре, всё время стояла рядом, смотрела, как меня пытают, и улыбалась. Да я скорее умру, чем буду ей служить, пусть даже она пожалует мне все алмазы этого острова!

— Понятно, — кивнул Зидар. — А теперь слушай сюда. Нихонская королева по наивности своей думает, что мы воюем за алмазы, и пусть она продолжает так думать. Но на Стихийном Острове сокрыто нечто гораздо более ценное, о чем Мутаре не знает, а когда узнает — будет слишком поздно!

— Что же это? — спросил заинтригованный Ксерон.

— Могущественный артефакт, древний, как Вселенная. Разные криганские кланы называют его по-разному. Что до меня, то мне привычнее название Кристалл Силы. К сожалению, я никогда его не видел, но ты, Ксерон, держал его в руках, и не единожды.

— Не помню я никакого такого кристалла!

— Естественно. Ты попросту не знал о его существовании. А помнишь ли ты, как создавался Клинок Армагеддона? Чтобы кузнец Казандар смог его выковать, ты должен был принести ему три артефакта — меч, щит и доспехи. Как думаешь, для чего нужны были эти вещи?

— Люцифер говорил, в них металл особый. Очень прочный и с магическими свойствами.

— Металл — само собой. Но самого главного Люцифер тебе не сказал: в рукоятку Меча Адского Пламени, который требовался для создания Клинка, был замурован Кристалл Силы. Не спрашивай, как он туда попал — это история давняя и мне неизвестная. Я знаю лишь, что Кристалл был там неполным — ему недоставало компонентов из двух других артефактов, щита и доспехов. А еще один компонент был у Казандара, и когда все они соединились вместе — Кристалл Силы обрел невиданную мощь.

— Значит, Казандар вставил его в Клинок Армагеддона?

— Да. В нем и таился секрет могущества Клинка — иначе это был бы просто хороший меч, и не более того. В этом Кристалле скрыта огромная неконтролируемая энергия, а Клинок нужен был для того, чтобы ее как-то ограничить и направить в нужное русло.

— Но разве в Судный день Кристалл не был уничтожен вместе с Клинком?

Зидар рассмеялся.

— Да что ты? Нет на свете силы, способной уничтожить этот Кристалл! Клинок Армагеддона в Судный день, конечно, обратился в прах, а Кристалл остался на месте катаклизма. Более того, его сила сплавилась с силой Ледяного Клинка и стала поистине всесокрушающей. А потом наши собратья из Криганской империи нашли его и вставили в свою Сферу Ада. Теперь ты понимаешь, почему исходившая от нее аура была так губительна для чужеземцев?

— Да, теперь понимаю… Подожди, но ведь правитель Криганской империи обещал сделать такую же Сферу и для Эофола? Каким образом — ведь Кристалл-то всего один?

— Он врал, чтобы склонить нас к союзу с ним. Конечно, какую-то сферу они бы нам сделали, но без Кристалла она была бы далеко не столь эффективна или вообще не работала бы. Видимо, император надеялся, что в ближайшее время никто не решится напасть на Эофол, случая проверить действенность артефакта не представится, и обман не раскроется.

— Вот гады… А куда делся Кристалл, когда эрафийцы разбили Сферу Ада?

— Никуда не делся. Так и остался лежать в криганской столице Тартаросе. Демоны не решались использовать его в чистом виде — последствия были бы непредсказуемы. Хотели создать на его основе еще какой-нибудь убийственный артефакт, но не успели. Я полагаю, что Кристалл Силы так до сих пор и лежит среди развалин Тартароса — элементали вряд ли его нашли. Насколько мне известно, это совсем маленький и неприметный кристаллик, и обнаружить его случайно, не зная, что именно надо искать, практически невозможно.

— Тогда как же мы его найдем? Мы ведь не знаем точно, как он выглядит.

Зидар взглянул на собеседника с серьезным и многозначительным выражением.

— А вот в этом, Ксерон, я полагаюсь на тебя. Собственно, для этого тебя и освободили из темницы. В прошлом ты не раз проявил себя не лучшим образом — позволил Джелу отнять у тебя Клинок Армагеддона, оставил Люцифера на растерзание врагам, а потом выдал им Сферу Ада, погубив тем самым Криганскую империю, а с ней и наши надежды на возвращение могущества криганской расы… Но сейчас я всё прощаю тебе, потому что ты единственный, кто может помочь найти Кристалл Силы. Да, ты не знаешь, как он выглядит, но ведь ты помнишь ощущение силы, исходившей от Клинка Армагеддона?

— О, да, — блаженно прикрыл глаза Ксерон. — Могучая разрушительная энергия, темная, яростная, горячая… Это чувство ни с чем не спутаешь. Теперь я вспоминаю: что-то подобное исходило и от Сферы Ада.

— Вот по этому ощущению ты и будешь искать Кристалл, когда мы окажемся на руинах Тартароса. Вспомни Клинок Армагеддона, вспомни Сферу Ада, сосредоточься на своих чувствах — и, если Кристалл действительно там, ты обнаружишь его. И тогда мы станем непобедимы — при умелом использовании этой вещички весь мир будет лежать у наших ног!

— И Нихон тоже?

— Разумеется! Нас ждут великие дела и славные победы, дорогой мой Ксерон!

Через несколько дней, оставив небольшую часть армии в Нильструме, кригане двинулись на запад — в направлении Стихийного Острова, где их ждал заветный Кристалл Силы.

Мутаре, ничего не зная об истинных целях криган, с удовлетворением следила за их успехами. После взятия Нильструма дело пошло быстрее и легче. Демоны уверенно шли на запад, они были всё ближе и ближе к вожделенному острову. Деемеру же приходилось сталкиваться с серьезными трудностями: эрафийцы сопротивлялись изо всех сил, предпочитая скорее лечь костьми, чем отступить. Готовясь к войне, Мутаре и не думала, что этот, как ей казалось, морально разложившийся народ, под влиянием проповедей нихонских миссионеров почти уже отвратившийся от традиционных идеалов Света, найдет в себе силы столь самоотверженно защищать свою убогую землю, чуть ли не зубами в нее вгрызаясь. Владычица втайне даже восхищалась своими врагами: их беззаветное мужество могло бы послужить отличным примером нихонским воинам. А то ведь эти ее хваленые герои были храбры лишь с теми, кто слабее их, и еще неизвестно, как бы они повели себя, оказавшись лицом к лицу с превосходящим противником. Если бы, паче чаяния, на Нихон напал более сильный враг — разве стали бы подземцы защищать родину с такой исключительной стойкостью, как эрафийцы?

Однако, несмотря на всю доблесть воинов Асрула, неравенство в силах всё же сказывалось — нихонцы постепенно продвигались к неприятельской столице. Судя по донесениям Деемера, он был настроен весьма оптимистично, обещая взять Мирхем в самое ближайшее время. Мутаре подобного оптимизма не разделяла, понимая, что противник соберет в городе всё имеющееся войско и будет сопротивляться до последней возможности, тогда как сил, выделенных ею Деемеру, для победы может и не хватить. Королева направила своему полководцу письмо, в котором предостерегала его от неподготовленных атак на Мирхем, чреватых большими и ненужными потерями или даже поражением. В этом письме она еще раз напоминала Деемеру: его задача — отвлечь эрафийцев от армии Зидара, а для этого их столицу достаточно лишь осадить; главная же цель войны — отнюдь не взятие Мирхема, а овладение алмазами Острова. Но, похоже, Деемер, мало что знавший о свойствах алмазов и потому не особенно заинтересованный в них, имел другое представление о целях этой войны. В ответном письме владычице он подтвердил свое намерение атаковать город и попросил выслать подкрепление. Мутаре, мысленно чертыхнувшись, отказала. Резервные войска у нее имелись, но она считала более целесообразным пока придержать их — ведь кригане уже почти достигли западного побережья и вскоре должны вступить на Алмазный Остров. Им предстоят кровопролитные сражения с элементалями, а когда борьба закончится (неважно, в чью пользу) — вот тут и вступят в дело войска Мутаре, добивая ослабленных победителей…

Асрул напрасно надеялся, что с помощью армии, отозванной из Нильструма, удастся стабилизировать положение под Мирхемом. Не спасало ни бесстрашие эрафийских воинов, ни искусство их командиров, ни помощь элементалей. С каждым днем нихонцы всё ближе подступали к столице. Всё мрачнее и тревожнее становилось на душе у короля, и даже Надиан уже не могла успокоить его. Да и буквально во всём — в разговорах людей, в их взглядах и манерах — явственно чувствовалось витавшее над городом ощущение напряженного ожидания.

И вот настал день, когда рыцари в сторожевых башнях увидели на горизонте большое нихонское войско, идущее в сторону города.

Асрул собрал всё население Мирхема на дворцовой площади. Одетый в блестящие латы и опирающийся на большой двуручный меч, король всем своим видом излучал мужественную решимость. И никто не знал, как за полчаса за этого он мучительно собирался с духом, в одиночестве запершись в кабинете и стискивая в руках маленький магический глазок, связывавший его с находящейся в Энроте матерью.

— Вот и настал час, когда мы все, как один, должны подняться на защиту своего города, — сказал он. — Не буду скрывать: враги сильны, очень сильны. Но им не сокрушить нас. Потому что у нас есть одно важное преимущество: они сражаются только ради наживы, а перед нами стоит священная цель защиты отечества. И ради этого мы не пожалеем своих жизней. Мы бьемся за правое дело, помните об этом, и пусть это придаст вам сил и мужества. Мы должны во что бы то ни стало отстоять нашу столицу, ибо отступать некуда — за нами лишь безжизненная пустыня. Сражайтесь, не щадя живота своего, и верьте: победа будет за нами! Поняли? А теперь занимайте свои позиции и готовьтесь к обороне.

Грозно потрясая оружием, воины начали расходиться. Но не успели они покинуть площадь, как один из них, внезапно остановившись и протянув руку вверх, воскликнул:

— Смотрите! Мантикоры!

Задрав головы, люди увидели в небе летящую в их сторону стаю существ, похожих на львов с широкими мохнатыми крыльями. Хвосты их были гордо подняты вверх, морды оскалены, а шерсть стояла дыбом. Монстры казались жирными и грузными, и было даже странно, как они могут держаться в воздухе. А вслед за ними в город влетел, сверкая на солнце чешуей, большой красный дракон.

Мантикоры сделали несколько кругов и пошли на снижение. Приземлившись перед дворцом, они со свирепым рычанием бросились на оцепеневших воинов.

— Что же вы стоите? — крикнул Асрул. — Бейте их!

Опомнившись, воины обнажили мечи и вступили в схватку с монстрами. Воздух наполнился хриплыми криками и свирепым звериным рычанием, во все стороны полетели клочья шерсти. А король непрерывно трубил в рог, и на его зов сбегались рыцари из других частей города, тоже подключаясь к сражению.

В конце концов все мантикоры были перебиты, но справиться с драконом оказалось гораздо труднее. Преследуемый рыцарями Асрула, монстр носился по всему городу. Он то взмывал высоко в воздух, то, стремительно снижаясь, врезался в строй воинов, сбивал их с ног и обжигал пламенем, а затем вновь взлетал, сжимая в когтях какого-нибудь зазевавшегося рыцаря, которого затем бросал с высоты на мостовую. Однако в итоге дракона загнали на окраину города и окружили, прижав к стене. А когда, спасаясь от мечей и копий, чудище поднялось в воздух, за дело принялись стоявшие на стене лучники, расстреляв его практически в упор. Истыканный стрелами, дракон всё же сумел перелететь через стену, но тут же камнем рухнул вниз, судя по плеску — в ров с водой.

Когда свирепый рев монстра и возбужденные крики воинов затихли, Асрул обратил внимание на доносящееся сверху, со стены, лязганье мечей о доспехи, перемежающееся с криками раненых и грохотом срывающихся вниз тел. Стены сотрясались от ударов катапульт и баллист, в стрелковые башни с треском ударяли молнии и огненные шары. Истреблением крылатых нихонских воинов сражение еще далеко не закончилось…

Оглядевшись по сторонам, король увидел бегущего к нему Морриса.

— Ваше величество, вот вы где! А я ищу вас по всему городу. Идемте скорее! Ваша жена…

— Что с ней?! — с тревогой вскричал Асрул, устремляясь за оруженосцем.

— Пока вы рубились с мантикорами, враги катапультой пробили стену, — объяснял на бегу Моррис. — Они ворвались внутрь, убили командира отряда, который отвечал за тот участок, наши совсем растерялись… И тут появилась королева и приняла командование на себя.

— Что она там делала?! Я же просил ее сидеть во дворце и ни во что не вмешиваться!

— Значит, не послушалась. В общем, она повела наших в атаку, нихонцев вышвырнули обратно, а потом и другой наш отряд подоспел, так что сейчас мы там всё контролируем. А Надиан… Она храбро сражалась, но… Вот, посмотрите, — Моррис махнул рукой в сторону большой группы людей, столпившихся недалеко от проломленной стены.

Не обращая внимания на рыцарей, бьющихся с лезущими в дыру минотаврами, Асрул бросился к собравшейся толпе. Люди расступились, и король увидел Надиан, неподвижно лежащую на окровавленной земле. Она еще дышала, но с первого взгляда было ясно, что помочь ей ничем нельзя. Страшный удар нихонского меча почти пополам разрубил ее тело по поясу, из раны свисали разорванные внутренности и сочилась кровь. Увидев склонившегося над ней мужа, королева устремила на него мутный, уже нездешний взгляд и попыталась что-то сказать, но из горла ее вырвался лишь слабый хрип.

— Надиан… Нет, не уходи… — в отчаянии шептал Асрул. Встав на колени перед женой, он прижимал к губам ее холодеющие ладони, пытаясь согреть их своим дыханием — до тех пор, пока не понял, что держит за руки уже труп. Ему хотелось взвыть от горя, но рядом кипело сражение, рядом были люди, которым он, король, должен был служить примером стойкости и мужества. Сейчас он не имел права выставлять напоказ свою скорбь.

— Вперед, сограждане! Враги дорого заплатят нам за ее кровь! — воскликнул Асрул и бросился в атаку на минотавров, увлекая за собой остальных воинов.

Мутаре, сидя в лаборатории покойного Аламара, следила за штурмом Мирхема через доставшийся в наследство от учителя магический кристалл. В глубине розового хрусталя отражались оскаленные физиономии троглодитов, взмывающие ввысь гарпии, отчаянно размахивающие мечами и копьями рыцари, яркие вспышки заклинаний и носящиеся в воздухе тучи стрел, выпускаемых эрафийскими лучниками. Троглодиты и минотавры с остервенением кидались на городскую стену, но никак не могли преодолеть ее, десятками падая вниз под ударами мечей и градом камней, сбрасываемых им на головы. Наблюдая эту картину, королева была вне себя от злости на Деемера. Ну куда, куда полез этот самоуверенный идиот — ведь просила же она его не ввязываться в эту битву! Ведь должен же был понимать, что эрафийцы будут до последней капли крови защищать единственный оставшийся у них город — зачем же было нападать, не имея такого перевеса в силах, который был бы достаточен для безусловной победы? К чему этот необоснованный риск, к чему лишние потери? Неужели ему совсем наплевать на ее планы, неужели ему не жаль так бездарно и бессмысленно гробить свои войска? Наблюдая, как стоящие на стенах эрафийские рыцари лихо сражают мечами троглодитов и гарпий, Мутаре поймала себя на мысли, что она, пожалуй, была бы даже рада победе эрафийцев — это послужило бы Деемеру отличным уроком!

Но, кажется, в этот раз зарвавшемуся нихонскому командиру не суждено было понести заслуженного наказания за самонадеянность. Под мощными ударами катапульт стена в нескольких местах обрушилась, и в проломы решительно устремились отряды троглодитов с копьями наперевес. Королева наблюдала за происходящим с невольным сожалением. Однако защитники города не собирались сдаваться. Они набросились на атакующих с такой неистовой яростью, какой не ожидала даже наслышанная об их героизме Мутаре. Сотни эрафийцев остались лежать мертвыми у разбитых стен, но и большинство троглодитов тоже нашли здесь свою погибель, а те немногие, кто всё-таки сумел проникнуть внутрь, были быстро изрублены в куски сбежавшимися со всех сторон рыцарями. Однако на смену павшим уже неслись новые нихонские воины. Они смяли ряды защитников и ворвались в город. Из глубины волшебного кристалла поочередно выплывал то один, то другой момент яростной схватки на мирхемских улицах: горстка вооруженных пращами женщин, перегородивших узкий переулок и осыпающих врагов камнями; одинокий рыцарь в окровавленных доспехах, из последних сил отбивающийся от налетающих со всех сторон гарпий; группа элементальских волшебников, непрестанно поливающих нихонских воинов огненным дождем с крыши высокого дома; разгоряченное лицо короля, кромсающего троглодитов огромным мечом. Порядка в действиях подземцев становилось всё меньше; многие из них в панике метались по городу, сбиваясь в неорганизованные, мешающие друг другу толпы. Эрафийцы же, напротив, всё более воодушевлялись, активно тесня врагов обратно к стенам. В какой-то момент Мутаре не столько осознала, сколько нутром почуяла: преимущество уже у противника, и лучшее, что может сделать ее войско — это немедленно прекратить штурм, не дожидаясь полного разгрома.

— Отступай, придурок! Ты же мне тут всю армию положишь! — во весь голос закричала королева, как будто Деемер мог ее услышать.

Однако командир с маниакальным упорством бросал в бой всё новые и новые отряды, обрекая их на лютую смерть под мечами воспрявших духом воинов Асрула. Прошел еще почти час ожесточенной битвы, больше похожей на избиение, прежде чем армия Деемера начала наконец организованный отход. Покинув город, нихонцы расположились лагерем в нескольких сотнях метров от него. Насколько могла разглядеть Мутаре, потери у них были весьма ощутимые, впрочем, у эрафийцев — тоже.

Владычица с облегчением отодвинула магический кристалл в сторону. Она была рада, что у Деемера всё-таки хватило ума вовремя отступить, и тот факт, что Мирхем в итоге устоял, ничуть ее не расстраивал. Она вдруг подумала: а если бы Деемеру удалось взять город, прекратив тем самым существование Эрафии — что тогда?

Да, Мутаре всегда ненавидела это королевство и с удовольствием осознавала, что может с легкостью его растоптать, но если оно действительно будет растоптано — тогда она лишится приятной возможности упиваться беспомощностью неприятеля и при каждом удобном случае демонстрировать ему своё превосходство. Нет, пожалуй, уничтожение любимого врага стало бы для нее серьезной потерей. Она была готова сколько угодно издеваться над этим врагом, унижать его, наказывать — но совсем прикончить его ей бы всё-таки не хотелось…

Несколько дней после битвы всё население Мирхема было занято устранением ущерба, нанесенного городу. Люди тушили пожары, разбирали разрушенные здания, наспех заделывали дыры в крепостной стене, рыли огромные ямы и сбрасывали туда в изобилии валявшиеся на улицах вражеские трупы. Мирхемцы изо всех сил старались поскорее привести город в более или менее пристойный вид и подготовиться к отражению очередной атаки неприятеля — а в том, что она рано или поздно последует, мало кто сомневался. В минувшем сражении полегла едва ли не треть защитников столицы, и о том, чтобы сколько-нибудь отбросить подземцев от города, не приходилось и мечтать. Оставалось надеяться лишь на энротцев, которые, как заверял брата Артур, уже приближались к берегам Эрафии.

Тело Надиан поместили в главном городском храме, и в течение двух дней все желающие могли проститься с погибшей. Любовь народа к королеве была воистину великой — поток людей, приходивших в храм, не иссякал до самых похорон. Асрул, еле держась на ногах, стоял в траурном одеянии у гроба супруги. Он не плакал, лицо его выглядело окаменевшим. Происходившее казалось королю кошмарным сном, он до сих пор не мог до конца поверить, что любимой Надиан, всегда разделявшей с ним все беды и радости, больше нет на свете. Как в тумане видел он этот гроб, бледное, застывшее и кажущееся чужим лицо лежащей в нем женщины, горящие вокруг свечи и проходящую мимо нескончаемую вереницу безутешных горожан. Впрочем, один из них, интеллигентного вида щуплый старичок с косматыми бровями, маленькой острой бородкой и неестественно бледным лицом, вел себя довольно странно. Вместо того, чтобы поцеловать покойницу в лоб и отойти, уступив место другим, он долго крутился вокруг тела, придирчиво осматривая его со всех сторон и ощупывая. Затем подошел к королю, неодобрительно наблюдавшему за его поведением, и вкрадчиво проговорил:

— Ваше величество, примите мои соболезнования. Гибель нашей обожаемой королевы — большая трагедия для всех. Но беде можно помочь. К счастью, я владею искусством некромантии и могу поднять вашу супругу из гроба — правда, в несколько ином качестве. Я сейчас осмотрел ее — кости целы, а остальное не имеет значения — я ведь сделаю ее личем, а лич — это, по сути, ходячий скелет, только с душой и разумом…

Дикий гнев охватил Асрула.

— Пошел вон, мерзавец! — заорал он, замахиваясь на старца кулаком. — Погодите, вот война кончится — позакрываю тогда к чертовой матери все ваши некромантские гильдии!

Некромант поспешно ретировался, а король, растолкав толпу, вылетел из храма, добежал до дворца и, запершись в спальне, долго и безутешно рыдал, только теперь осознав всю тяжесть обрушившегося на него горя.

На следующий день состоялись похороны. Мирхемское кладбище не могло вместить всех желающих, но почти весь город собрался на прилегающих площадях, чтобы проводить королеву в последний путь. Тысячи людей в черных одеждах, объединенных общим горем, столпились на пути от храма до кладбища, стараясь протиснуться поближе к похоронной процессии. Надиан погребли на почетном месте у входа, рядом с другим героем, в своё время отдавшим жизнь за свободу Эрафии — энротским королем Роландом. Когда под звуки траурного марша гроб опускали в могилу, многие женщины плакали, а в суровых взглядах мужчин читалась истинная боль.

Когда церемония подошла к концу, собравшиеся выжидательно взглянули на Асрула. Ему было трудно собраться с мыслями, но от него ждали речи, и он произнес:

— Сограждане! Сегодня мы похоронили нашу королеву…

В горле у него запершило, голос задрожал, но он сумел совладать с собой и продолжил:

— Мы похоронили героиню, не пожалевшую жизни во имя спасения нашей родины от нихонских захватчиков. И сегодня на ее могиле мы клянемся, что отстоим Мирхем от неприятелей, чего бы нам это ни стоило! Покойся с миром, дорогая Надиан, мы отомстим за тебя!

Криганская армия стояла на берегу пролива, за которым в густом тумане едва проглядывала черная полоска земли. Там, на Стихийном Острове, криган ждали таинственные элементали, их алмазные шахты, а главное — затерянный где-то среди руин заветный Кристалл Силы, ключ к власти над миром.

Оторвавшись от задумчивого созерцания водной глади и сладких мечтаний о будущем могуществе, Зидар обратился к стоящему рядом Ксерону:

— Ну что же, у нас всё готово для телепортации.

По приказу Зидара из рядов криган вышли два десятка ифритов и дьяволов — все, кто знал заклинание магического портала. Подойдя к берегу, они выстроились на равном расстоянии друг от друга, повернувшись лицом к проливу.

— На счет «три» все открываем порталы, — скомандовал Зидар. — Раз! Два! Три!

Колдуны одновременно выбросили вперед руки и прокричали заклинание. Спустя мгновение перед каждым из них появилась огненная арка с колышущейся внутри зловещей темнотой. Стремительно расширяясь, порталы слились в один.

— Хорошая работа, — прокомментировал Зидар.

Повернувшись к войску, он произнес:

— Собратья! Вы сражались как звери и задали отменного жару этим жалким людишкам. Теперь наступает новый этап войны. Так устроим же духам стихий такое же кровавое побоище, как эрафийцам! Добро пожаловать в Сопряжение! Вперед!

Со свирепым ревом демоны ринулись в портал и через секунду приземлились в жидкую, хлюпающую под ногами грязь на другом берегу. Кряхтя и ругаясь, они принялись с омерзением стряхивать с себя зловонную жижу.

— Вот так гадость, — пробормотал Ксерон, озираясь на простирающееся вокруг болото, перемежающееся с озерцами относительно чистой воды. — Ну ничего, подальше от берега будет, наверное, посуше.

— Не думаю, — с усмешкой отозвался Зидар. — Судя по карте, этой областью владеют элементали воды. Так что придется нам привыкать к сырости…

Сам он при этом парил в нескольких сантиметрах от земли, не касаясь омерзительной болотной слизи — как любой ифрит, он умел на время отрываться от поверхности и перемещаться по воздуху.

Внезапно по одному из озер пошли волны, и из воды высунулись узкие рыбообразные головы, а за ними — скользкие голубоватые тела, покрытые чешуей. Очевидно, водные элементали были готовы к вторжению и ждали его. Вытянув вперед сжимаемые в плавниках трезубцы и издавая булькающие звуки, элементали бросились на захватчиков. Хотя кригане существенно превосходили врагов числом, сражаться им было очень нелегко: с трудом вытаскивая ноги из засасывающей грязи, демоны перемещались по полужидкой почве медлительно и неуклюже, а их противники, чувствовавшие себя здесь буквально как рыбы в воде, двигались легко и свободно. Однако благодаря большому численному преимуществу и мощным ударным заклинаниям Зидара и Ксерона кригане в конце концов взяли верх. На поле боя остались лежать многочисленные неприятельские трупы, стремительно расплывавшиеся в бесформенные лужицы воды и источавшие отвратительный запах разлагающейся рыбы; остальные элементали ушли обратно в глубину озера. Кроме того, несколько врагов были взяты в плен. Допросив их, Зидар выяснил следующее. Когда элементали после падения Криганской империи заселили будущий Стихийный Остров, они принялись активно осваивать эту территорию, возводя свои города. Но на месте Тартароса они селиться не стали — считая эту землю слишком оскверненной демонами, они брезговали даже близко подходить к бывшей криганской столице, предоставив опустевшему городу постепенно разрушаться от времени. Однако даже самыми лютыми пытками у пленных не удалось вырвать никаких сведений о Кристалле Силы, что еще раз подтверждало: по всей видимости, элементали не знали о его существовании. А значит, шансы найти его в заброшенном Тартаросе были вполне реальными.

И, отказавшись от первоначального, согласованного с нихонским командованием плана, предполагавшего овладение в первую очередь алмазными шахтами и крупнейшими элментальскими городами, Зидар кратчайшим путем повел армию к Тартаросу, не обращая внимания на шахты и захватывая лишь те немногие города, которые попадались по дороге. Кригане по колено в воде шли по зловонной трясине, где не росли болотные травы и не встречалась никакая живность — за исключением время от времени встававших на пути небольших отрядов водных элементалей, которых удавалось одолевать без особого труда. Казалось, никогда не будет конца этому унылому пейзажу, мерзко чавкающей грязи, сырому воздуху, в котором вонь болотных испарений смешивалась с едким запахом гари, стоявшим здесь, наверное, с Судного дня. Ифритам было легче — большую часть пути они преодолевали по воздуху. А вот у демонов, адских отродий и боевых псов ноги от постоянной слякоти распухали и покрывались язвами.

Затем болота сменились владениями огненных элементалей — обугленной скалистой землей, густо засыпанной золой и пеплом, с реками раскаленной лавы, дымящимися вулканами и глубокими пропастями, на дне которых зловеще полыхал огонь. Кригане приободрились: эта мрачная природа напомнила им родной Эофол. Правда, враги у них теперь были посильнее водных элементалей: свирепые духи огня, странно похожие на ифритов, и огромные огнедышащие фениксы с пламенеющим оперением. Но элементальских воинов было немного — большая их часть была отправлена Тамаром в Эрафию, где и полегла — так что демоны не несли серьезных потерь и неотвратимо продвигались к заветной цели.

И вот армия Зидара дошла до развилки двух дорог, одна из которых, давно неиспользуемая, занесенная пылью и пеплом, вела к руинам Тартароса, а другая — к расположенному в нескольких часах пути городу огненных элементалей. Здесь демоны остановились на ночлег.

На рассвете Зидар зашел в палатку Ксерона и торжественно произнес:

— Вот и настал решающий момент. Мы у цели, Ксерон. Не забывай: Кристалл Силы можешь найти только ты. Я пока займусь элементальским городом, а ты иди в Тартарос. Чтобы не привлекать к себе внимания, иди один. Пока мы будем разбираться с врагами — ищи Кристалл. Я очень рассчитываю на тебя.

— Понял… Удачи тебе в предстоящей битве.

— И тебе тоже — в твоих поисках.

Зидар повел армию на неприятельский город, а Ксерон двинулся по старой дороге, проложенной еще во времена Криганской империи, и вскоре достиг Тартароса.

Даже сейчас, заброшенный и разрушенный, город всё еще выглядел грозно и величественно. Вид обвалившихся стен и обугленных остовов зданий пробудил в душе Ксерона воспоминания о давнишних встречах с правителем Криганской империи — здесь, в Тартаросе, полвека назад. Как наяву видел он перед собой суровое лицо императора и слышал его слова: «За криганами будущее! Скоро весь Антагарих окажется под нашей властью. Мы будем наступать с запада, вы — с востока, до тех пор, пока наши армии не встретятся в центре континента. А затем Криганская империя и Эофол объединятся в одну сверхдержаву, и владения наши протянутся от океана до океана!». Увы, тогда этим планам не суждено было сбыться, но теперь мечты криганского императора станут реальностью, и честь воплотить их в жизнь выпала ему, Ксерону. Всё, что для этого нужно — найти Кристалл Силы.

И Ксерон приступил к поискам. Вспомнив совет Зидара прислушаться к своим ощущениям, он начал медленно бродить среди развалин, сконцентрировавшись и пытаясь уловить знакомое чувство темной энергии, испускаемой Кристаллом.

Проходя мимо руин императорского дворца, он ощутил легкую дрожь в теле. Наклонившись, он приложил ладони к земле и закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Да, похоже, это была та самая аура, которая испускалась когда-то Клинком Армагеддона. Очень слабая, но всё же различимая, она шла из глубины земли. Сердце Ксерона сладко заныло. Встав на четвереньки, он с остервенением начал копать, по-собачьи отбрасывая землю руками и ногами. Знакомое волнующее ощущение становилось всё сильнее, сомнений уже не было — Кристалл лежал где-то совсем близко. Наконец Ксерон нащупал рукой продолговатый камешек размером чуть больше голубиного яйца — и аж застонал в экстазе. Шерсть его встала дыбом, по спине побежали мурашки, сердце учащенно забилось, а всё тело налилось пьянящим ощущением неимоверной силы. Схватив обжигающий ладонь камень, Ксерон отчистил его от налипшей грязи — и увидел плоский прозрачный кристалл правильной восьмигранной формы. Сжав кристаллик в кулаке, он почувствовал, как бьется и клокочет в нем могучая яростная энергия, как рвется она наружу. И Ксерон понял вдруг, что знает, как ее выпустить — тем же заклинанием бешенства, которым криганские командиры высвобождают ярость из душ своих воинов, подстегивая тем самым их боевой дух.

Мечтательно улыбнувшись, Ксерон представил себе, как по его воле из глубины кристалла вырывается чудовищная огненная волна, обращающая в прах всех врагов… Он крепче стиснул артефакт в кулаке и прижал его к сердцу. Нет, он ни за что не отдаст этот кристалл Зидару. В памяти вновь всплыли проигранные сражения с Джелу — за Клинок Армагеддона и за Крилах, презрительные взгляды демонов, обвинявших его в гибели Люцифера и считавших последним трусом, закончившийся пленением неудачный набег на АвЛи, изощренные издевательства палачей в нихонских застенках, долгие десятилетия заточения в нильструмской тюрьме… Но теперь он возьмет реванш за прошлые обиды и неудачи, он рассчитается со всеми и за всё. Настал его звездный час, Кристалл Силы сделает его властелином мира — его, а не самоуверенного выскочку Зидара!

Обернувшись на раздавшийся сзади топот копыт, Ксерон увидел скачущего к нему Зидара, сопровождаемого сворой адских гончих и церберов. «Легок на помине!» — раздраженно подумал он. Спешившись, Зидар с торжествующим видом подошел к нему и сказал:

— Можешь поздравить меня с победой, мой дорогой Ксерон. Город в наших руках. В который раз убеждаюсь, что с огненными элементалями биться куда приятнее, чем с водными. Нельзя сказать, что легче, но — приятнее! От них хоть рыбой не воняет… А у тебя как дела? Нашел Кристалл?

— Да. Нашел, — Ксерон разжал ладонь, демонстрируя артефакт.

С ликующей улыбкой Зидар подскочил на месте, вскинув руки вверх.

— Отлично! Просто замечательно! Я знал, что ты меня не подведешь. Да мы теперь с этим Кристаллом таких дел наворотим… Дай же его мне!

— Не дам, — невозмутимо произнес Ксерон. — Он мой — его же я нашел, а не ты.

Лицо Зидара вытянулось.

— Что?! Ксерон, мы так не договаривались!

— А мне неважно, о чем мы договаривались. Кристалл принадлежит мне, и я не собираюсь его никому отдавать.

— Опомнись, Ксерон! Не вынуждай меня идти на крайние меры! — Зидар потряс в воздухе мечом и обернулся к гончим, которые при этом напряглись и ощетинились, готовые по мановению его руки наброситься на Ксерона и разорвать его в клочья.

Ксерон злобно захохотал.

— Подумаешь, напугал! Да мне теперь никакие собаки не страшны! И меч свой убери — мой Кристалл во сто крат сильнее этой твоей игрушки. Так что не рыпайся, а то я приведу его в действие!

— Совсем, что ль, сдурел, идиот?

— Попрошу без оскорблений! Еще одно подобное высказывание — и ты мертвец! — Ксерон подбросил в руке Кристалл.

— Ну всё, ты меня достал! Ату его, ату! — воскликнул Зидар, указывая мечом на Ксерона и тем самым давая псам команду атаковать.

— Ах, так? Тогда получай!

Вытянув вверх руку с Кристаллом, Ксерон начал читать заклинание бешенства. Адские псы, уже бежавшие к нему со злобным лаем и оскаленными зубами, вмиг остановились, прижались к земле и жалобно заскулили. Остолбеневший Зидар выронил меч, колени его задрожали, в глазах отразился страх.

— Прекрати немедленно! — вскричал он. — Ты хоть понимаешь, что сейчас будет?!

Но Ксерона было уже не остановить. Не слушая воплей Зидара, он со злорадной ухмылкой дочитал заклинание до конца. Кристалл в его руке озарился изнутри яркой вспышкой, со сверкающих граней посыпались голубоватые искры.

Лицо Зидара перекосилось, осипшим от ужаса голосом он прошептал:

— Да что же ты….

Не успел он договорить, как раздался страшный взрыв, взметнувший в воздух столб пыли и раскидавший адских гончих во все стороны. Зидара сбило с ног, он поднялся, изрыгая проклятия, но тут земля под ним с треском разверзлась. Однако криганский командир успел, поджав ноги, зависнуть над открывшейся глубокой ямой — наверное, в этот момент он благодарил судьбу за то, что родился ифритом.

Ксерона, смятого и оглушенного взрывной волной, подбросило высоко вверх. Стремительно удаляясь от поверхности, он успел заметить, как сотрясают остров новые взрывы, вздымая ввысь пыль и камни, как земля внизу ходит ходуном и раскалывается на части, как из змеящихся по ней трещин выплескиваются бурлящие волны океана, а под воду уходят огромные куски суши. Краем глаза он различил, как Зидар, не удержав равновесия, с диким воплем летит в пропасть… Затем Ксерон ощутил, что и сам он проваливается в какую-то бездну, в глазах у него потемнело, затем прояснилось — и он увидел, что находится уже не над Стихийным Островом, а… кто бы знал, где именно…

Там, куда он попал, не было ни земли, ни неба — только неистово сшибающиеся между собой вихри огня, снега и пыльного воздуха. Бушующие потоки непрестанно швыряли Ксерона то вверх, то вниз — а вскоре он уже сам перестал понимать, где верх, а где низ. Его то и дело осыпало искрами, обдавало паром, в лицо летели камни и куски льда. Иногда мимо проносились истошно голосящие элементали с выпученными глазами, обломки неизвестных артефактов, обезображенные трупы демонов и адских псов. Терзаемый ураганным вихрем, Ксерон в ужасе озирался по сторонам, тщетно ища спасения. Его с размаху бросило на жесткую каменистую поверхность, и, пользуясь передышкой, он хотел было произнести почерпнутое когда-то из магической книги Люцифера заклинание телепортации к городским воротам, но тут же сообразил, что это бесполезно. Он не владел этим заклинанием столь виртуозно, чтобы переноситься в любой город по выбору, и мог попасть только в ближайший город — в какое-нибудь элементальское поселение на разваливающемся Стихийном Острове, на верную гибель…

Внезапно камни под Ксероном, казавшиеся твердыми и прочными, начали крошиться в пыль, и он, беспорядочно шаря руками в поисках опоры, провалился в обжигающе холодную воду. Мутная волна подхватила и потащила его, нещадно ударяя о торчащие по сторонам острые ледяные глыбы. Мимо промелькнул рушащийся элементальский город, извилистые стены и причудливые башни которого на глазах теряли форму, рассыпаясь в прах, испаряясь и растекаясь жидкостью. А навстречу волне, несущей Ксерона, уже катилась другая, огненная, в которой отчаянно барахтались несколько земляных элементалей и какой-то бес, видимо, тоже заброшенный сюда с Острова. Там, где вода и огонь встречались, они с яростным шипением пожирали друг друга, обращаясь в бурлящий пар. Увидев, как из этого пара во все стороны разлетаются ошметки несчастных существ, только что находившихся на гребне огненной волны, Ксерон, холодея от ужаса, понял: ему конец. С каждой секундой набирая скорость, водяной поток стремительно нес его навстречу неизбежной смерти.

— Не-ет! Не хочу!!! — завопил он дурным голосом.

Им вдруг овладела отчаянная жажда жизни. Дрожа мелкой дрожью, он принялся заплетающимся языком читать заклинание городских ворот — хоть и бесполезное, но способное хоть насколько-нибудь отсрочить неминуемое. Лучше уж быть растерзанным элементалями в их городах, лучше сгинуть в океанской пучине вместе со злополучным Островом — что угодно, лишь бы не гибнуть здесь и сейчас!

С последним словом заклинания Ксерона резко рвануло вперед. Но какая-то незримая сила так крепко держала его руку, продолжавшую машинально сжимать Кристалл Силы, что он едва не вывихнул плечо. Вскрикнув от боли в хрустнувшем суставе, Ксерон разжал ладонь — и растягивавшая его сила тут же исчезла, сменившись одуряющей легкостью и ощущением полета. Затем он с грохотом стукнулся всеми костями о землю и остался лежать неподвижно, с истинным блаженством ощущая под собой устойчивую твердь.

— Ой, смотрите — мертвец! — послышался у него над ухом тоненький детский голос.

— Ух ты! И вправду мертвец. Настоящий! — отозвался еще один писклявый голосок.

Чья-то маленькая когтистая ручка робко коснулась Ксерона и тут же отдернулась. Чуть приоткрыв один глаз, он увидел столпившуюся вокруг стайку бесенят, с испуганно-восхищенным видом разглядывающих его.

— Это кто мертвец?! — свирепо рыкнул Ксерон.

Бесенята с визгом бросились врассыпную. Ксерон сел и огляделся. Обхватив руками гудящую голову, он долго в недоумении смотрел на сверкающие огненным отсветом купола возвышающегося вдалеке Храма Тьмы, на изрыгающий струи клокочущей лавы фонтан посреди площади, на черные островерхие крыши домов родного города. Города, в котором он не был уже почти полвека — с тех пор, как ушел воевать с эльфами. Как могло случиться, что заклинание городских ворот перенесло его именно сюда? Были ли причиной этому волшебные свойства того мира, в который его зашвырнула катастрофа на Острове, или это Кристалл Силы придал заклинанию такую мощь и точность? «Эх, а Кристалл-то теперь не достать, — подумал Ксерон с легкой досадой. — Ну и черт с ним. Всё, ни в какие авантюры больше не ввязываюсь — с меня хватит!».

Асрул в тяжелом раздумье сидел у себя в кабинете, когда стены дворца вдруг содрогнулись от сильного подземного толчка. Король вскочил и бросился к выходу. «Опять атакуют», — молнией пронеслось у него в мозгу. Из рассказов Катерины и других участников войны Восстановления он знал об умении некоторых нихонских чернокнижников обрушивать стены осаждаемых городов землетрясениями.

Однако, выбежав на улицу, Асрул не обнаружил ни атакующих неприятелей, ни серьезных разрушений. Лишь мостовые были усыпаны осколками оконных стекол, да повыскакивавшие из домов горожане оживленно обсуждали происшедшее.

— Вот точно вам говорю — Судный день как раз так и начинался, — уверял собеседников сухонький горбатый старичок, бойко размахивая клюкой в подтверждение своих слов.

— Да ну тебя, дед… Обычное землетрясение, — отмахивался стоявший рядом мужчина помоложе.

Старик не унимался:

— Скажешь тоже! В наших краях землетрясений отродясь не было — это ж тебе не Бракада какая-нибудь…

Вдали сверкнула молния, бледным сиреневым отсветом озарив лица спорящих.

— А что я и говорил! — торжествующе заорал дед. — Настает конец света!

Все, включая Асрула, застыли в напряжении, однако ни новых толчков, ни молний, ни других необычных явлений больше не последовало. Подождав еще немного, король вернулся во дворец.

Спустя некоторое время в дверь его кабинета кто-то осторожно постучал.

— Войдите! — крикнул Асрул.

Дверь скрипнула, и на пороге появился Тамар — весь перепачканный сажей, со следами ожогов на лице.

— Тамар! Силы небесные, что это с вами?! — воскликнул Асрул.

— У нас страшная беда, — произнес элементальский лидер, тяжело опускаясь в кресло. — Стихийного Острова больше нет… Не знаю, что за могучие силы природы вдруг проснулись там, и что их разбудило, но катастрофа была просто чудовищной. Весь остров ушел на дно океана, со всеми нашими городами, шахтами и прочим… Сколько сил и времени мы ухлопали на освоение этих земель — и всё насмарку! А сколько народу погибло! В Стихийные Плоскости, кроме меня, удалось уйти лишь немногим…

Тамар закрыл лицо руками и умолк.

— Какой ужас… — потрясенно проговорил Асрул.

— Ужас еще и в другом, — откликнулся элементаль. — В Плоскостях тоже всё рушится. Полный хаос, хуже, чем в Судный день. Я еле успел к вам телепортироваться оттуда. Вот связали в своё время Остров с Плоскостями магическими порталами — за это теперь и поплатились. Единственное утешение — это что криганские захватчики погибли вместе с нашим Островом.

— А кому от этого легче? — горько вздохнул Асрул. — Остров всё равно не вернуть, да и Эрафия тоже на краю гибели. Нихонцы захватили почти все наши земли и уже пытались взять Мирхем. Мы кое-как отбились, но понесли такие потери, что следующей атаки можем и не выдержать. И, главное, все жертвы были напрасны — ведь ваш остров мы так и не спасли…

— Ваше величество, — послышался из-за двери голос Морриса, — вас вызывает король Артур.

— Вот только на него теперь вся и надежда. Подождите, Тамар, я скоро вернусь, — сказал Асрул и отправился в переговорную.

Зрачок магического глаза горел голубоватым светом. Нажав на него, Асрул увидел брата, который отчаянно барахтался в воде, держась одной рукой за обломок доски.

— Асрул! Тут страшная буря! Нас отбросило от берега, мотает по океану… Мой корабль потонул, и многие другие тоже… Я не знаю, что с остальными… Не жди нас, брат! Прости, что так вышло…

Яростное клокотание набегающей волны заглушило голос Артура, и он исчез из виду в хлопьях пены и мелких брызгах. В стекле артефакта отразилась зеленоватая морская вода с болтающимися в ней обрывками водорослей и мелкими ракушками, после чего изображение исчезло.

На подгибающихся ногах Асрул вернулся в кабинет.

— Тамар! Не оставайтесь в Мирхеме. Вы ведь владеете телепортацией — вот и телепортируйтесь отсюда хоть в АвЛи, хоть в Хармондейл, хоть еще куда!

Элементаль недоуменно взглянул на Асрула.

— Во-первых, не получится. Я телепортируюсь через Стихийные Плоскости, а теперь связь с ними пропала. Не знаю, почему. Не могли же они разрушиться полностью, такое просто невозможно… Но связи нет, я даже увидеть не могу свой родной мир, не то что телепортироваться туда. А во-вторых, почему, собственно, вы меня гоните?

— Потому что Мирхему скоро конец. Артур попал в бурю, — голос короля дрогнул. — Тамар, мой брат погиб. И его флот тоже. Нам больше неоткуда ждать помощи.

— Вот как… А знаете, скорее всего, эта буря — тоже следствие крушения нашего Острова, — задумчиво произнес Тамар.

— Какая теперь разница? Я так рассчитывал на энротцев — а они не придут. То есть когда-нибудь, наверное, придут — моя мать наверняка вышлет еще флот, чтобы хоть Парсону помочь. Но пока они соберутся, пока доплывут… Эльфы, может, до того времени и продержатся, а мы — уже вряд ли. Только одна просьба, Тамар, — срывающимся голосом добавил король. — О гибели флота Артура никто в городе знать не должен… ни один человек!

Тамар покачал головой.

— Конечно, конечно… Мы не будем отнимать у людей последнюю надежду. И имейте в виду: если бы я и мог покинуть Мирхем — всё равно не стал бы этого делать. Считайте, что я возвращаю долг — вы ведь не постояли за ценой, чтобы защитить мой народ, вот теперь и я послужу Эрафии, чем могу, даже если эта миссия и окажется последней в моей жизни…

Известие о катастрофе Стихийного Острова привело Мутаре в неописуемую ярость. Расправив зачатки крыльев и неистово сверкая глазами, она в бешенстве носилась по дворцовым коридорам, осыпая криганских недоумков страшными проклятиями. Сейчас королева как никогда походила на дракона; казалось, еще чуть-чуть — и она начнет изрыгать пламя. Испуганные приближенные забились в свои комнаты и старались не выходить оттуда, не без оснований опасаясь попасть под горячую руку разбушевавшейся владычицы.

Мутаре долго не могла успокоиться. Алмазы, несметные залежи магических алмазов, которые она уже считала своими, покоились теперь на дне океана! Значит, всё было напрасно — ее планы и договоренности с союзниками, уйма потраченных на войну денег, тысячи погибших воинов… Вся эта грандиозная кампания, уже близившаяся к триумфальному завершению, в один миг потеряла смысл — теперь оставалось только прекратить ее. Впрочем, последнему обстоятельству Мутаре была в какой-то степени даже рада — несмотря на весь кошмар ситуации с Алмазным Островом. В последнее время необходимость продолжать войну с Эрафией всё сильнее тяготила владычицу. И вовсе не неуверенность в победе была тому причиной — в том, что враг в конечном итоге будет полностью разбит, сомневаться не приходилось. Просто королеву всё чаще посещало то чувство, которое она впервые испытала при наблюдении за неудачным штурмом Мирхема — что ей совсем не хочется доводить противостояние с Асрулом до логического конца. Уж не давала ли о себе знать злосчастная отцовская кровь? Мутаре с негодованием отмела эту мысль. Нет, конечно же, дело было не в ее происхождении. Просто в войне с Эрафией она уже добилась всего, чего хотела — и морального удовлетворения, и реальных выгод. Почти вся населенная часть эрафийской территории и так уже находилась под властью Нихона; захват Мирхема и западных пустынь мало что добавил бы к достигнутому успеху, зато мог стоить жизни еще многим нихонским воинам. Ну и к чему было нести напрасные потери?

И Мутаре отправилась в эрафийскую столицу — заключать мирный договор.

И вот они снова, как и несколько месяцев назад, сидели в том же зале мирхемского дворца друг напротив друга: грозная владычица могущественного королевства — и ее противник, посмевший встать у нее на пути и заплативший за это дорогую цену. Его бледное осунувшееся лицо и траурные одежды, которых он не снимал со дня смерти жены, являли собой резкий контраст с эффектным обликом и роскошным нарядом нихонской правительницы.

— Приветствую вас, предводитель великой Эрафии, — с усмешкой произнесла Мутаре, торжествующе глядя на собеседника. — Ну, что скажете? Небось жалеете теперь, что отказались пропустить нас на Остров? А я ведь предупреждала: не связывайтесь с нами!

Асрул еле сдерживался. Больше всего ему хотелось вцепиться в глотку сидящему перед ним чудовищу, а вместо этого приходилось с вежливым видом выслушивать издевательства — ведь под стенами города стояло сильное неприятельское войско.

— Чего вы хотите? — сухо спросил король.

— Официально зафиксировать результаты войны. Ладно уж, добивать вас я не буду, хотя могла бы. Давайте заключим следующее соглашение: вы должны признать территорию к востоку отсюда принадлежащей Нихону, а мы отказываемся от претензий на Мирхем и западные земли.

— Западная Эрафия — это бесплодная пустыня. То есть практически вы оставляете нам только Мирхем? — в голосе Асрула послышались умоляющие интонации.

Мутаре задумалась. В сущности, она уже доказала Асрулу и его подданным всё, что хотела. Ее превосходство над разгромленным, униженным и деморализованным противником было столь велико, что она даже могла позволить себе проявить великодушие — конечно, в разумных пределах, иначе в Нихоне ее не поняли бы.

— Ну хорошо, хорошо, — с высокомерной улыбкой произнесла она. — Я могу предложить следующее. Как вам известно, верстах в двадцати к востоку от Мирхема протекает река Дунвол. Мы отходим за эту реку — а взамен вы обязуетесь выплатить нам сто тысяч золотом. Согласны?

Асрул молча кивнул. Сумма была почти неподъемной, но выбирать не приходилось.

— Вот и отлично. Я даю вам месяц на то, чтобы собрать необходимое количество золота.

— А Нильструм? — нерешительно спросил Асрул.

Мутаре с трудом сдержала вспышку гнева. Нет, этот человек явно забыл, с кем разговаривает. И зря она думала, что сумела укротить его. Глаза ее полыхнули таким огнем, что Асрул пожалел о заданном вопросе.

— Слишком многого хотите, — произнесла королева. — Вопрос о принадлежности Нильструма я буду обсуждать со своими криганскими союзниками, но вам он в любом случае не достанется! Скажите спасибо, что я возвращаю хоть что-то. Значит, договорились: я отведу войска за реку и буду ждать сто тысяч золотых. Не заплатите в течение месяца — пеняйте на себя.

Выполнив все формальности, необходимые для заключения договора, и проводив Мутаре, Асрул заперся в кабинете, чуть не плача от стыда и унижения. Руки его тряслись, неподвижный взгляд был устремлен в одну точку, с губ срывались ругательства. Конечно, всё могло закончиться гораздо хуже, и он должен был радоваться, что избежал почти неминуемой гибели, но… Чему тут радоваться, когда от всего королевства осталась лишь малая часть, да и за это придется заплатить врагам огромную сумму? И как же это было унизительно — безропотно подчиняться требованиям самодовольной твари, отнявшей у него почти всё, в том числе двух самых близких людей — жену и брата! Но горше всего было осознавать, что судьба его государства и впредь будет всецело зависеть от прихоти нихонской королевы, ведь прибрать к рукам остатки его владений ей теперь — раз плюнуть…

После переговоров с Асрулом Мутаре вошла в шатер Деемера и сообщила:

— Только что я заключила мир с Эрафией и в связи с этим приказываю прекратить боевые действия и отойти за Дунвол. Мы договорились, что граница пройдет по этой реке.

Деемер взглянул на королеву как на сумасшедшую. От изумления у него даже отвисла челюсть.

— Что?! Какой еще мир?! Простите, владычица, но вы неправы. До победы остался один шаг, враг обескровлен и почти разбит, наши войска у ворот неприятельской столицы — и в этот момент вы заключаете мир, да еще и возвращаете эрафийцам отвоеванные у них земли.

— Не смей критиковать мои решения, — тихо, но грозно произнесла Мутаре. — Во-первых, свои земли они получат назад не бесплатно. Во-вторых, мы воевали не за Эрафию, а за Алмазный Остров. Нет Острова — нет и резона продолжать войну.

— Как же вы не понимаете? Сколько веков мы мечтали навсегда разделаться с этой проклятой Эрафией, сколько раз обламывали об нее зубы! А сейчас наши шансы высоки, как никогда в истории. Осталось сделать последнее усилие, взять Мирхем — и Эрафия будет уничтожена. А ее западные земли достанутся нам вообще бескровно — их некому защищать, вся армия противника сосредоточена в столице. Да, каюсь, в прошлый раз я погорячился со штурмом Мирхема. Но теперь мы как следует подготовимся, стянем сюда побольше войск и, уж будьте уверены, возьмем этот город.

— Нет, не возьмете.

— Возьмем!

— Не возьмете, — сквозь зубы процедила Мутаре, — потому что у меня договор с Эрафией, и в соответствии с этим договором я приказываю вам немедленно отступить за Дунвол.

В глазах Деемера сверкнул нехороший огонек.

— Ну уж нет, никуда я не отступлю.

— Так… Это что, мятеж?

— Считайте как хотите.

— В таком случае я тебя предупреждаю: если в течение недели ты не выполнишь мой приказ — я буду вынуждена применить силу.

Деемер лишь хмыкнул в ответ.

Добравшись до небольшого городка Александрета, расположенного примерно на полпути от Мирхема до Нихонского пролива, Мутаре уединилась во дворце и принялась обдумывать сложившуюся ситуацию. Дело грозило принять самый серьезный оборот. Судя по всему, ее договор с Эрафией был воспринят Деемером как проявление мягкотелости и нерешительности. А этого нихонские лорды не прощали. Они могли простить своему предводителю что угодно — излишнюю жестокость, подлость, вероломство, но — не слабость. И теперь Мутаре должна была доказать народу, что она отнюдь не слабая правительница. Деемера следовало наказать со всей жестокостью, наглядно показав, к чему приводит неповиновение владычице.

Королева разослала гонцов в окрестные города и стала ждать прибытия оттуда войск, чтобы затем двинуться к Мирхему для подавления мятежа. Спустя несколько дней вдали показался идущий в сторону Александрета отряд нихонцев. Но, судя по форме и знаменам, это было не вызванное Мутаре подкрепление, а один из полков Деемера. Войско подошло к городу и разбило лагерь у его стен.

Вызвав во дворец командира александретского гарнизона, минотавра по имени Гуннар, Мутаре приказала ему отправиться к воинам Деемера и выяснить их намерения.

Под вечер Гуннар вернулся. Он старался выглядеть бесстрастным, но глаза его лихорадочно блестели.

— Ну так чего они хотят? — спросила Мутаре.

— Они пришли уничтожить вас, владычица. Деемер объявил себя королем. Они утверждают, что ему уже присягнули не только войска, стоящие под Мирхемом, но и гарнизоны нескольких крупных городов.

— Врут! — сощурилась Мутаре.

Гуннар пожал плечами.

— Может, врут, а может, и нет. Кто же знает?

Мутаре взглянула на темнеющее небо. Сегодня уже поздно сражаться, а завтра утром она расправится с этими бунтовщиками. Их пришло не так много — основная часть армии Деемера осталась под Мирхемом — так что сил для победы должно хватить. А дальше… Дальше будет видно.

Приказав Гуннару готовиться к завтрашней битве, Мутаре отправилась спать.

Однако ранним утром королева проснулась от шума за окнами, в котором явственно слышались воинственные крики и звон доспехов.

Вскочив с постели, она стала наспех натягивать одежду. В этот момент дверь спальни распахнулась, и на пороге возник троглодит, начальник охраны дворца.

— Вставайте, владычица! Скорее!

— В чем дело? — обернулась к нему Мутаре. — Они пошли на штурм?

— Они уже в городе. Пока мы спали, Гуннар открыл им ворота. Почти весь гарнизон перешел на их сторону, вам остались верны только мои подчиненные из охраны дворца. Скоро враги будут здесь, бежать надо!

Мутаре гневно сверкнула глазами.

— Бежать, говоришь? Ну уж нет! Сейчас я разберусь с этими предателями!

Сунув в карман стоявшую на прикроватном столике Сферу Уязвимости — этой вещью недруги не должны были завладеть ни в коем случае — королева надела доспехи и решительно направилась к выходу.

— Куда же вы? — попытался остановить ее троглодит. — Их там намного больше…

— Зато они не владеют магией так хорошо, как я. Сейчас они узнают, что такое Армагеддон!

Мутаре выбежала на кишащую врагами улицу, на ходу произнося заклинание Армагеддона. Она ждала, что сейчас с небес хлынет яростный огненный дождь, но оттуда не упало ни одной искры. Не помогла даже алмазная брошь, с которой владычица не расставалась с тех пор, как узнала всю правду о ее магической силе — заклинание не работало! Мысленно призвав на помощь Галимента Карающую Десницу, Мутаре попыталась метнуть в толпу ледяную молнию, и снова безрезультатно — грозный бог Тьмы будто не слышал ее молитвы. «У них Сфера Запрещения!» — с ужасом догадалась она. Аламар когда-то рассказывал ей об этом артефакте, применяемом во время сражений и не дающим никому из находящихся на поле боя пользоваться магией…

Метнувшись обратно к дворцу, на крыльце которого воины Деемера уже добивали последних уцелевших стражников, Мутаре нос к носу столкнулась с Гуннаром.

— Изменник… — с презрением произнесла она.

— Кто из нас изменник? — сквозь зубы процедил Гуннар, злобно глядя на бывшую королеву. — Я, что ли, заключил мир с Эрафией вместо того, чтобы довести войну до победы?

В тот же момент Мутаре ощутила жгучую боль в животе и увидела торчащую оттуда рукоятку меча. Стиснув зубы, она выдернула из раны длинный окровавленный клинок и ткнула им Гуннара. Тот с криком и руганью повалился на землю, а Мутаре, отмахиваясь его мечом от врагов, со всех ног бросилась к стоявшей на краю города кузнице, за которой, как она знала, находился замаскированный вход в подземелье. Сфера Запрещения не позволяла ей телепортироваться — приходилось бежать, превозмогая боль и обливаясь кровью. В нее то и дело вонзались летящие со всех сторон копья троглодитов и стрелы медуз, но, обладая потрясающей, почти драконьей выносливостью, она всё же сумела оторваться от преследователей. Достигнув кузницы, Мутаре упала на колени и сдвинула лежащий на земле большой плоский камень, под которым открылся узкий лаз. Со стонами повыдергивав торчащие из тела стрелы и копья, она бросила их вниз, в дыру — чтобы не оставлять следов. Затем с трудом протиснулась в отверстие и задвинула за собой камень.

Когда глаза привыкли к темноте, Мутаре увидела, что находится в небольшой пещере, от которой во все стороны расходятся извилистые узкие туннели. Наверное, эти подземные коммуникации, столь похожие на нихонские, остались здесь еще со времен Первой эрафийской кампании. И, судя по заплесневелым осыпавшимся стенам туннелей и свисавшей отовсюду паутине, сейчас они были необитаемы — похоже, нихонцы, захватившие Александрет меньше двух месяцев назад, еще не успели добраться до подземелий.

Выбрав наугад один из туннелей, Мутаре побежала по нему прочь от города. Раскатистое эхо повторяло и усиливало топот ее ног, создавая впечатление погони, но когда она останавливалась передохнуть, звуки стихали — очевидно, враги были еще далеко. Тяжело дыша, то и дело спотыкаясь, она долго бежала в неизвестном направлении, потом, ослабев, шла, держась за стены туннеля, потом — ползла, оставляя за собой кровавый след. Голова кружилась, в глазах темнело, двигаться становилось всё труднее. «Зря стараюсь, — в отчаянии подумала она. — Всё равно найдут и добьют».

Дрожащей рукой Мутаре нащупала на шее грибообразный серебряный кулон, липкий от крови. Это был телепортатор, когда-то изготовленный для нее Аламаром. С ранней юности ей хотелось уметь мгновенно перемещаться в пространстве, и ради этого она выучила несколько заклинаний телепортации. Но эти чары, хоть и считались очень сильными, переносили лишь на небольшое расстояние, да к тому же требовали немалых затрат магических сил. Разочарованная скромными возможностями заклинаний, Мутаре повелела Аламару разработать более мощное средство перемещения. Чернокнижник трудился почти четыре года, но так толком и не справился с поставленной задачей. Телепортатор-то он создал, но добиться направленности перемещения не сумел: как смущенно признался Аламар своей ученице, его артефакт мог унести хозяина очень далеко, но куда именно — предсказать было невозможно. С досадой забросив подальше эту бесполезную вещь, Мутаре надолго забыла о ней. Лишь недавно, после похорон Аламара, она извлекла пылящийся без дела кулон из дальнего ящика стола и с тех пор носила его как память о безвременно погибшем учителе. И вот теперь артефакт, наконец, дождался своего часа. Конечно, применять его по назначению было рискованно — он запросто мог забросить, например, в морскую пучину или прямо в логово врагов — но здесь, в подземелье, которое наверняка уже прочесывали воины Деемера, у вчерашней владычицы и вовсе не было шансов на спасение.

Нажав на ножку серебряного гриба, Мутаре до упора вдавила ее в шляпку. Раздался негромкий щелчок, и из глубины артефакта вырвался луч зеленоватого света. Яркая вспышка, озарившая мрачные глубины подземелья, ослепила Мутаре, по телу забегали обжигающие молнии, мощная сила стиснула ее до хруста в костях и тут же отпустила. Когда Мутаре вновь обрела способность видеть, она обнаружила себя лежащей посреди унылой пустынной местности. Сухую серую землю покрывали трещины, растительность почти отсутствовала, за исключением пробивающихся сквозь камни редких жухлых травинок да гоняемых ветром колючих шаров перекати-поля. Вконец обессилев от телепортации и почти теряя сознание, Мутаре вынула из кармана Сферу Уязвимости, непослушными пальцами откинула крышку, приводя артефакт в рабочее положение, и прошептала целительное заклинание. Стало чуть легче, она смогла приподняться и осмотреться вокруг. В одну сторону пустыня тянулась до самого горизонта, а с другой виднелись белесые голые скалы, постепенно переходящие в более высокие горы. До ближайших скал, у подножия которых блестело окруженное чахлыми кустами небольшое озерцо, было не так уж далеко. Закрыв и убрав на всякий случай Сферу Уязвимости, Мутаре поползла в ту сторону, надеясь найти там укрытие от диких зверей и палящего солнца. Но вскоре она совсем выбилась из сил и осталась лежать в изнеможении, не в состоянии даже пошевелиться. Сквозь полузабытье она почувствовала, как кто-то подхватил ее под мышки и, кряхтя от напряжения, куда-то поволок. «Ну вот, и здесь до меня добрались. Сейчас убьют» — обреченно подумала Мутаре.

Но, похоже, убивать ее не собирались. Чьи-то мягкие руки приподняли ее, уложили на тюфяк, осторожно, стараясь не причинить боли, стянули одежду… Собравшись с силами, она открыла глаза и увидела, что находится в небольшой пещерке, вход в которую завешен шкурами и выцветшим тряпьем. Тесное помещение было в беспорядке заставлено мешками и тюками, посередине тускло горел очаг. В одной из двух ниш, выдолбленных в стенах друг напротив друга, стояли три белых глиняных фигуры в позолоченных венках — одна с плотницкими инструментами в руках, другая со щитом, а третья с весами. Грациозные, с большими печальными глазами и широко расставленными крыльями за спиной, незнакомые идолы разительно отличались от устрашающих изваяний темных богов с грозными клыками и когтями. В неверном свете разноцветных свечей и масляных ламп фигуры будто колыхались и казались живыми. Мутаре лежала в другой нише, видимо, служившей спальным местом хозяину пещеры. А рядом стоял и сам хозяин в засаленном черном балахоне, по виду явно эрафиец. Это был тщедушный сгорбленный старец с длинной белой бородой, столь же длинными спутанными волосами и землисто-серым лицом. Склонившись над Мутаре, старик медленно водил ладонью над ее ранами и нашептывал лечебные заклинания.

— Брось это. На меня такая магия не действует, — простонала она, не считая нужным говорить незнакомцу про Сферу Уязвимости. — Лучше просто перевяжи меня и дай несколько дней отлежаться.

— Это не заживет за несколько дней, — с сомнением произнес отшельник, осторожно ощупывая сквозную рану от меча Гуннара.

— Не спорь. Я лучше знаю.

Пожав плечами, старик подошел к стоящему на полу мешку, извлек оттуда длинный кусок ткани и, разорвав его на несколько полос, приступил к перевязке. Затем он ушел в противоположную нишу, встал на колени перед идолами и начал молиться, а Мутаре осталась наедине со своей болью. Со стороны могло показаться, что она умирает: по телу то и дело проходили судороги, дыхание было хриплым и неровным, на губах выступала кровавая пена. Но это была не агония, а лишь бурное проявление протекавших в ее теле интенсивных восстановительных процессов. Мутаре знала, что говорила: ее раны затягивались по-драконьи быстро, и силы возвращались не по дням, а по часам. Ухаживающий за ней старый отшельник, меняя повязки, лишь с удивлением качал головой, но за всё время ни разу ни о чем не спросил и вообще не произнес практически ни слова.

Пролежав в его пещере четыре дня, Мутаре почувствовала себя вполне здоровой и смогла встать с постели. Старец оторвался от молитв и подошел к ней.

— Ты исцелилась, женщина, — произнес он. — Я рад за тебя.

Мутаре долго в задумчивости смотрела на отшельника, всем своим обликом излучавшего спокойное достоинство и какую-то особую, неземную мудрость.

— Кто ты, старик? И почему живешь в пещере?

— Я монах. А эта пещера — прекрасное место для уединения. На востоке, в населенных провинциях, слишком много суеты, а теперь еще и война. А здесь, в пустыне, покой и благодать. В эти края редко кто добирается — ведь город отсюда в нескольких неделях пути.

— Какой город?

— Мирхем, да обережет его Эрлоир Хранитель… Если идти прямо на восток, через горы — дойдешь за пару недель, а если горы обходить — так и вовсе за месяц. Так что людей здесь почти не бывает — лишь такие же отшельники, беглые преступники, да еще дезертиры с фронта. Ну, и тебя принесло не знаю уж каким ветром…

— Почему ты помог мне?

— Потому что ты нуждалась в помощи.

— Но ведь ты даже не спросил, кто я такая! А что, если я, к примеру, из Нихона?

Губы монаха тронула едва заметная ироническая улыбка.

— К чему расспросы, если и так видно, что ты из Нихона?

Это было неудивительно: такая черная кожа, как у нее, никогда не встречалась у людей эрафийской национальности, а уж чешуя и крылья и вовсе не оставляли сомнений в ее происхождении.

— Ты видел это — и все равно решил помочь? Но я же тебе враг! Я пришла, чтобы завоевать твою страну! Ты хоть знаешь, что происходит за пределами твоей пещеры? Десятки тысяч ваших воинов погибли в боях, все восточные земли оккупированы Нихоном, в Нильструме кригане, Мирхем падет в самое ближайшее время!

— Горькие вести принесла ты мне, — нахмурился старец. — Но я не виню тебя в происходящем — ты ведь не хотела этого.

— Да откуда тебе знать, чего я хотела?

— Я же вижу тебя насквозь, женщина. Твоя душа не так черна, как кажется даже тебе самой. Просто ты сейчас в растерянности и сама не можешь в себе разобраться. В твоем сердце много зла, но есть и добро.

Мутаре скептически хмыкнула. Наивный идеалист, какое еще добро углядел он в ней?

— Зря смеешься, — покачал головой монах. — В каждом из нас есть и светлое, и темное начало, и вопрос лишь в том, какому из них мы следуем. Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

— Мне уже поздно делать правильный выбор. Поздно, старик!

— И все-таки попробуй. Повернуться от Тьмы к Свету никогда не поздно.

— Вот только не надо этих проповедей! Не учи меня жить и не навязывай своих представлений о добре и зле!

— Я не собираюсь ничего тебе навязывать. Хочу только сказать: когда твой ум в смятении — позволь сердцу вести тебя. Доверься ему, оно не обманет. А сейчас ступай, женщина. И да помогут тебе пресветлые боги.

— Нет, твои боги мне не помогут. А вот вашему народу без их помощи теперь не обойтись. Так что не молись за меня — молись за Эрафию!

С этими словами Мутаре выбежала из пещеры. Стоял поздний вечер, и солнце уже скрылось за горизонтом. Лишь бледный свет восходящей луны освещал окружающие скалы, да первые звезды неярко светились в пыльном небе. Сориентировавшись по ним, Мутаре устремилась на восток, к громоздящимся впереди горным хребтам, за которыми, по словам отшельника, находилась столица. Обходить их времени не было — и она двинулась напролом, карабкаясь по склонам, продираясь сквозь заросли колючего кустарника, с трудом балансируя на узких горных тропах. Жаркое пустынное солнце слепило ей глаза, пекло голову, обжигало кожу. Когда становилось совсем невмоготу, Мутаре отсиживалась в пещерах и расщелинах скал, но не позволяла себе отдыхать долго — как только зной спадал, она вновь отправлялась в путь, задыхаясь и валясь с ног от усталости, но не сбавляя скорость. «Быстрее, быстрее!», — стучала в висках настойчивая мысль. Только бы успеть добраться до Мирхема до того, как Деемер превратит его в безжизненную груду камней! Она не знала, когда начнется штурм, и очень боялась опоздать, но при этом совсем не представляла себе, что будет делать, если успеет вовремя. Попросится в город, чтобы принять участие в его обороне? Или попытается призвать нихонские войска не подчиняться Деемеру и отступить? И то, и другое будет глупо, бессмысленно и бесполезно. В первом случае ее убьют эрафийцы, во втором — нихонцы. Но, хоть разум и подсказывал ей, что содеянного уже не исправить, она всё равно шла в Мирхем, потому что не могла иначе, потому что не представляла себе, как сможет жить дальше, допустив гибель этой злосчастной Эрафии, кровная связь с которой, казалось бы, ничего для нее не значила. Впервые в жизни Мутаре отправлялась на дело, не имея перед собой ясной цели, но тем не менее шла вперед упорно и целеустремленно, как будто от нее что-то зависело, как будто она еще могла изменить ситуацию…

Окончание войны с Нихоном многими в Мирхеме было воспринято с радостью и облегчением, но Асрулу заключенный мир не принес успокоения. Ему не верилось, что этот мир продлится долго. Пусть сейчас подземцы не хотят его добивать — но ведь они в любой момент могут передумать. И что тогда? У них огромные владения, а у него один Мирхем и изрядно поредевшая армия, которую больше нечем усиливать. Даже если враги, как и обещали, отойдут за Дунвол — до границы Нихона будет всего двадцать верст. При желании подземцы преодолеют это расстояние за один день…

А где взять сто тысяч золотых на выплату контрибуции? В довоенные времена такую сумму можно было бы относительно безболезненно собрать со всей страны, но теперь предстояло собирать ее фактически с одного Мирхема, да еще после того, как огромное количество денег ушло на военные расходы. Значит, опять придется устраивать поборы, отнимая у нищего населения последние крохи…

Тем временем нихонцы, вопреки достигнутой договоренности, никуда не уходили. Более того, под стены Мирхема прибывали новые неприятельские отряды. Враги притащили баллисты, катапульты и прочие стенобитные орудия. Похоже, они не только не собирались снимать осаду — напротив, они готовились к штурму. Наблюдая за неприятелями, король мрачнел всё больше: его худшие опасения подтверждались. «Они не нападут, — успокаивал он себя. — Если б собирались напасть, не стали бы требовать контрибуции». Однако множащиеся перед городом полчища подземцев не внушали уверенности в этом.

Позвав к себе Морриса, Асрул сказал ему:

— Отправляйся к нихонцам и постарайся выяснить, что у них на уме. Мне что-то не нравятся эти их приготовления. Напомни им о нашем мирном договоре — они, кажется, забыли о нем.

Поднявшись на сторожевую башню, король долго смотрел в подзорную трубу вслед удаляющейся от городских стен фигурке. Он видел, как Моррис подъехал к вражескому лагерю, как вслед за нихонцами скрылся в одной из палаток. Он довольно долго не выходил оттуда, и Асрул уже раскаивался, что отправил оруженосца на гибель, но тут наконец увидел его скачущим обратно. Когда Моррис въехал в город, вид у него был угрюмый и расстроенный.

— Ваше величество, — сообщил он королю, — они действительно собираются атаковать.

В груди у Асрула похолодело. Вроде бы он был готов к такому обороту событий, и все равно слова оруженосца повергли его в шок.

— Вероломные твари… Непонятно, зачем тогда было заключать мир?

— А они говорят, что ваш мирный договор с королевой Мутаре больше не имеет силы. Дело в том, что Мутаре они свергли, и теперь у них новый король — Деемер. Я говорил с ним… он заявил, что не успокоится, пока не возьмет город. И просил передать вам свое предложение сдаться по-хорошему.

Асрул побледнел, на лбу у него выступила испарина.

— Ну уж нет… Не дождутся, — как можно увереннее произнес он.

— Конечно, мы не сдадимся! — воскликнул Моррис, воинственно потрясая мечом. — В тот раз выстояли, и сейчас выстоим, а там уже и энротцы скоро придут на подмогу! Так ведь, ваше величество?

— Да, да… Разумеется, — промолвил король, пряча глаза.

Уйдя к себе в спальню, Асрул затворил дверь и рухнул на стул. «Вот и всё», — прошептал он помертвевшими губами. Никаких надежд больше не оставалось: если с Мутаре еще можно было как-то договориться, то Деемер о своих намерениях заявил совершенно четко. Сомневаться не приходилось: он и в самом деле не успокоится, пока Мирхем не будет взят и уничтожен. Да, в прошлый раз город удалось отстоять, но тогда враги атаковали малыми силами, атаковали с ходу, не подготовившись. Теперь же они приведут сюда столько воинов, сколько потребуется, и ничто уже не сможет им помешать. Если бы не буря, погубившая энротский флот — всё, конечно, могло бы сложиться иначе… После того страшного дня, когда Асрул узнал о ней, он несколько раз подходил к артефакту связи и тыкал пальцем в его зрачок в робкой надежде, что брат всё же спасся и ответит. Но артефакт молчал. А это означало, что помощи ждать неоткуда. Оставалось лишь погибнуть так, так подобает доблестным воинам и истинным патриотам своего отечества, унеся с собой побольше врагов и не посрамив славу предков. В памяти Асрула всплыли давние слова Катерины о необходимости всем народом достойно встретить роковой час последней битвы с мировым злом, не поступаясь идеалами Света даже перед лицом неизбежной гибели. Он только сейчас в полной мере осознал всю постыдность своей прежней политики, когда он вовсю пресмыкался перед темными силами, надеясь тем самым спасти страну. Всё равно ведь не спас, а лишь поставил позорное пятно на светлый образ эрафийского народа. Теперь это пятно предстояло смывать кровью.

И потянулись долгие томительные дни безнадежного ожидания. К Мирхему подтягивались всё новые и новые полки нихонцев, но враги не спешили со штурмом — очевидно, наученные прошлой неудачей, они хотели как следует подготовиться и атаковать уже наверняка. Мирхемцы с тревогой наблюдали за тем, как увеличивается в числе стоящая у стен города неприятельская армия; Асрул, как мог, старался приободрить людей и поддержать их веру в скорое прибытие союзников. Явных панических настроений среди населения не было, и короля это радовало. Но вместе с тем ему не давала покоя мысль о том, что народ Эрафии исчезнет из этого мира, не очистившись от скверны черных культов, расплодившихся по его, Асрула, вине. Вообще-то последователи этих культов, за исключением немногих предателей, проявляли себя в войне вполне достойно — стремление защитить родину и короля всё-таки возобладало у них над духовной близостью с захватчиками. Но сам факт, что в стране, веками славившейся непоколебимой приверженностью Свету, оживляются трупы и возносятся молитвы силам Тьмы, был невыносим. Асрулу давно хотелось запретить все темные учения и связанные с ними магические практики, но он боялся посеять гражданскую рознь и тем самым снизить свои шансы на победу в войне. Но теперь думать о победе уже не приходилось — и король, наконец, решился разом покончить со всей этой мерзостью, развращающей народ и подрывающей его дух.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения короля и подтолкнувшей его к такому решению, стала встреча с магистром оккультных наук — во всяком случае, именно так представился этот человек, пришедший к нему на прием обсудить важный, по его словам, вопрос. Асрулу сразу показалось, что где-то он уже видел этого костлявого бледнолицего старика, а когда тот начал говорить, сомнений больше не осталось: это был тот самый некромант, который в скорбные дни прощания с Надиан предлагал поднять ее в качестве лича.

— Ваше величество, я помню о вашем неодобрительном отношении к искусству некромантии, — произнес магистр. — Но надеюсь, что, узнав о последних достижениях нашей гильдии, вы измените свое мнение. Нам удалось усовершенствовать метод поднятия мертвых, и теперь мы можем делать это почти так же эффективно, как дейджцы. Представьте себе: в среднем из десяти мертвецов семь-восемь возвращаются к жизни в виде ходячих скелетов!

— И что? — равнодушно спросил король.

— Как — что?! Это же прекрасная возможность пополнить армию! После прошлого сражения город переполнен трупами, а ведь большинство из них можно вернуть в строй. Собственно, я пришел к вам за разрешением на раскопки городского кладбища. Если мы поднимем хотя бы половину из тех, кто там покоится, у нас будут все шансы отразить натиск врага.

Асрул неприязненно уставился на некроманта.

— Неужели вы и впрямь надеетесь получить от меня такое разрешение? Нет уж, никаких трупов в нашей армии я не потерплю.

— Но ведь это же ради спасения отечества! Тут уж все средства хороши…

— А во что оно после этого превратится, наше отечество? В подобие Дейджи? В страну, где нет почтения ни к священному дару жизни, ни к таинству смерти? Да уж лучше нам всем погибнуть!

— Вы, видимо, неверно понимаете идеологию некромантии, — обиженно произнес старец. — Это вовсе не отрицание ценности жизни, а, напротив, стремление продолжить ее даже после смерти…

— Хватит! — прервал его Асрул. — Отныне я никому не позволю глумиться над покойными. Никакой некромантии в Эрафии больше не будет!

Сокрушенно вздохнув, магистр встал и поплелся к выходу, а Асрул схватил первый попавшийся под руку лист бумаги и, нервно покусывая перо, начал писать текст указа о запрете всех оккультных учений.

Этот указ он в тот же вечер огласил перед народом, собравшимся на дворцовой площади.

— Сейчас, в тяжелейший момент истории Эрафии, — сказал он, — мы должны отринуть от себя чуждые нам религиозные культы, очистить души от зла и утвердиться в верности идеалам Света. Настала пора с покаянием и надеждой вновь обратить свои сердца к светлым богам, искренняя вера в которых всегда давала нашему народу несокрушимую силу. С сегодняшнего дня любые формы поклонения Тьме объявляются вне закона. Всем школам и академиям черной магии, гильдиям некромантии, храмам Тьмы и сатанинским святилищам следует немедленно прекратить деятельность и освободить занимаемые помещения. К завтрашнему полудню все имеющиеся в городе артефакты, книги и культовые принадлежности, связанные с любыми разновидностями темной религии и соответствующей магии, должны быть собраны на дворцовой площади, где пройдет обряд очищения и всенародный молебен. В последующем отправление темных культов и хранение связанных с ними предметов будут караться по всей строгости закона.

По площади прокатился одобрительный гул.

— Правильно! — слышались голоса. — Давно пора!

— Разрешите уточнить, ваше величество, — спросил пожилой мужчина в плаще волшебника. — А черную магию теперь вообще нельзя применять — даже против нихонцев?

— Нельзя, — ответил король. — Мощь черных заклинаний коренится в силах Тьмы, и пользоваться ими — всё равно что обращаться за помощью к темным богам. Мы не должны опускаться до этого.

— Жаль, — вздохнул волшебник. — А то могли бы бить врага его же оружием. У нихонцев превосходные убийственные заклинания — а наша светлая магия годится лишь для защиты...

— Позвольте, — вмешался стоявший рядом с королем Тамар, — мощные ударные заклинания есть не только в черной магии. Уверяю вас, магия воздушной стихии в этом отношении ничем не хуже. Если хотите, я могу организовать ускоренные курсы и обучить этому искусству всех желающих.

Толпа ответила возбужденным шумом. Очевидно, предложение пришлось людям по душе.

К полудню следующего дня посреди площади возвышалась груда растрепанных книг в черных обложках, испещренных сатанинскими символами щитов и шлемов, размалеванных оскаленных масок, сосудов с запекшейся на дне кровью, каменных и серебряных черепов самых разнообразных размеров. Напрасно король опасался народных волнений — большинство поклонников Тьмы добровольно притащили сюда этот хлам из своих святилищ и академий. Только некроманты поначалу никак не желали закрывать свою гильдию, но и они, увидев перед входом толпу решительно настроенных горожан с камнями и дубинами, предпочли без лишних напоминаний покинуть здание.

Когда часы пробили двенадцать, из дверей главного мирхемского храма вышла процессия празднично одетых жрецов с факелами. Жители города, плотной стеной стоявшие на всём пути от храма до дворца, приветствовали их радостными возгласами. Расположившись вокруг сваленного на площади магического мусора, священнослужители протянули к нему факелы, и вся куча вспыхнула жарким огнем. Сначала жрецы, а за ними и все собравшиеся опустились на колени и простерли руки к небу. Смрадный дым уходил ввысь, черные артефакты, треща и корежась, рассыпались в прах — и чем ярче разгоралось пожиравшее их очистительное пламя, тем светлее становились устремленные в небеса лица людей. Когда куча догорела, священники залили ее водой, водрузили на это место вынесенные из храма статуи Арагура Создателя, Эрлоира Хранителя и Илвантая Судии и вознесли им покаянную молитву. Тысячи людей, со священным трепетом глядя в небо, беззвучно повторяли за ними слова этой молитвы, прося силы Света не оставить их своей милостью и даровать победу над неприятелем. И, казалось, боги услышали их — серое небо, уже несколько дней затянутое тучами, вдруг на несколько минут прояснилось, и на город пролились скупые лучи солнца, воспринятые многими как добрый знак, сулящий надежду.

Асрул в этот день не стал отделять себя от народа и отказался занять свое обычное почетное место на ступенях дворца. Стоя посреди общей толпы, один, без стражи, он со слезами на глазах молил богов о том, чтобы они простили эрафийскому народу былые прегрешения и укрепили его дух перед последней роковой битвой. И еще он просил их защитить Хармондейл, чтобы его подданные, нашедшие там приют, смогли сохранить себя как народ и не дали угаснуть памяти о своей великой родине, разгромленной неодолимыми врагами, но не преклонившейся перед ними…

Идея Тамара обучить жителей Мирхема воздушной магии вызвала среди горожан большое воодушевление — на устроенные им курсы записалось столько людей, что их оказалось негде разместить. Король, по достоинству оценивший замысел Тамара, предоставил для занятий городскую библиотеку, залы которой освободили от книг и наскоро приспособили под классные комнаты. Здесь мирхемцы с энтузиазмом учились метать молнии и волшебные стрелы, гипнотизировать врагов, привлекать на свою сторону удачу и закрываться от стрел воздушными щитами. Конечно, Асрул понимал, что начинание Тамара вряд ли способно принести реальную пользу — за короткий срок в совершенстве овладеть заклинаниями было невозможно, да они и не могли бы серьезно повлиять на ход битвы с гораздо более сильными нихонцами. Но, по крайней мере, занятия магией отвлекали людей от мрачных мыслей и давали им надежду, что приобретенные навыки позволят устоять в предстоящем сражении. Или хотя бы иллюзию надежды.

Сам же Асрул подобных иллюзий не питал, и ему было, пожалуй, тяжелее всех. Вынужденный поддерживать собственным примером боевой дух народа, он ни с кем не имел права делиться своей тоской и тревогой — да и не было рядом с ним такого человека, которому он мог бы без опасений излить душу и получить в ответ искреннее сочувствие. Таких людей в его жизни было всего-то двое — жена и мать, но первая покоилась в земле, а вторая, сидя в своем энротском дворце, может, и болела сейчас сердцем, глядя в магический прибор на сына, но слов поддержки и утешения передать ему не могла. Мучительное ожидание конца становилось всё невыносимее, и иной раз королю хотелось уже, чтобы развязка наступила поскорее — но, тут же спохватываясь, он гнал от себя подобные мысли.

И вот однажды зашедший к нему Моррис сообщил:

— Ваше величество, там от врагов послы пришли, хотят о чем-то говорить с вами. Может быть, не всё еще кончено, а? Может, нам всё-таки удастся от них откупиться?

Асрул бросил на него суровый взгляд.

— Я так не думаю. Приведи их ко мне.

Через некоторое время в кабинет короля вошли в сопровождении Морриса два троглодита в золоченых доспехах.

— Вас прислал Деемер? — спросил Асрул.

— Да, — произнес один из гонцов. — Повелитель Нихона просил сообщить вам, что у нас всё готово для атаки на ваш город.

— Сам вижу, — хмуро проговорил король.

— У вас нет никаких шансов устоять, — продолжал троглодит. — Под Мирхемом собрана вся нихонская армия, сопротивление бесполезно. Но если вы добровольно сдадите город, наш повелитель сохранит жизнь и вам, и вашим подданным.

Асрул горько усмехнулся. Он знал: обещания нихонцев ничего не стоят. Да если б их словам и можно было верить — разве он согласился бы на такое предложение? И разве кто-то из его подданных захотел бы сохранить жизнь столь позорной ценой, трусливо сдавшись нечестивым врагам и оставив свои святыни им на поругание? Но у него не было ни малейшего желания распинаться перед этими тварями, объясняя им причину отказа.

— Да идите вы к черту вместе с вашим повелителем, — буркнул он, уже не считая нужным соблюдать дипломатию.

— Вот как… Не понимаю, к чему это бессмысленное упрямство? Ну что же, в таком случае повелитель просил передать, что завтра будет штурм.

— Я уже понял. Это всё, что вы хотели мне сообщить?

— Да, всё, — кивнул троглодит. — Не желаете, значит, сдаваться? Дело ваше, упрашивать не буду. Хотите погибать — погибайте.

— Если у вас всё — тогда возвращайтесь к своему королю, — оборвал его Асрул и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

Выпроводив послов, король обвел взглядом свой кабинет, а затем подошел к окну и долго смотрел на дворцовую площадь и прилегающие к ней кварталы, которые отсюда, с последнего этажа, были видны как на ладони. Город жил своей обычной жизнью: на тренировочной площадке рыцари упражнялись в фехтовании и лупили по мишеням из луков и арбалетов, из библиотеки расходились слушатели курсов Тамара с толстыми томами заклинаний под мышкой, перед таверной о чем-то бурно спорили, размахивая кулаками, несколько пьяных мужиков, а прямо под окнами дворца, никого не стесняясь, целовалась влюбленная парочка. А завтра всему этому настанет конец. Сюда ворвется разъяренная орда подземных тварей, никого не щадя и сокрушая всё на своем пути — и не будет больше ни города, ни дворца… ничего не будет. Без всяких сомнений, нихонцы камня на камне не оставят от столицы государства, столько веков стоявшего у них поперек горла. Думать об этом было невыносимо.

Дверь приоткрылась, и в комнату нерешительно заглянул Моррис. Асрул жестом пригласил его войти.

— Ваше величество, я всё слышал, — произнес оруженосец, затворяя за собой дверь. — Значит, завтра нас уничтожат, да? Вот уж никогда не думал, что история Эрафии закончится подобным образом…

— Ради всего святого, Моррис, не говори таких слов! — взмолился Асрул.

— Но ведь это же правда, — Моррис пристально взглянул в лицо королю. — Скажите мне, только честно: каковы наши шансы отстоять город?

Асрул отвел взгляд:

— Каковы бы они ни были, сдаваться нельзя…

— Вы не ответили на мой вопрос, — сверля глазами собеседника, произнес оруженосец. — Есть ли у нас шансы отбиться? Вот мы всё на энротцев надеемся, но ведь к завтрашнему дню они уже точно сюда не доберутся, разве не так?

Асрул молчал. Он колебался: сказать ли Моррису о гибели энротской армии? Подумал — и не сказал.

— Я знаю лишь одно, Моррис: пока мы живы — борьба не кончена. Надо сражаться — не подсчитывать шансы, не надеяться на чудо, а просто сражаться. Понял?

— Понял, — упавшим голосом произнес Моррис и скрылся за дверью.

Остаток дня Асрул потратил на подготовку к битве, отдавая командирам распоряжения о том, как наилучшим образом расставить войска для отражения атаки — распоряжения, в сущности, бесполезные, поскольку при таком соотношении сил было уже совершенно неважно, кто где будет стоять.

Ближе к вечеру, когда все приказы были отданы, король вернулся во дворец. Вскоре солнце скрылось за горизонтом, и на город опустилась душная тревожная ночь, безлунная и беззвездная. Асрул долго сидел в кабинете, не зная, куда деваться от терзающей душу тоски. Сейчас он особенно остро почувствовал, как не хватает ему возлюбленной Надиан. Если бы можно было сейчас поговорить с ней, поделиться тяжкими думами и облегчить душу! И он пошел на кладбище.

Подойдя к могиле жены, на которой, как обычно, лежали живые цветы, Асрул опустился на колени, припал губами к изящному мраморному надгробию и горько заплакал. Ему вспомнилось, как в день похорон королевы он клялся отстоять Эрафию от захватчиков… Неужели Надиан напрасно отдала свою жизнь? Тогда, стоя над свежей могилой, он был вне себя от горя, но теперь его даже радовало, что она не дожила до таких времен.

Вдоволь наплакавшись, Асрул пошел к захоронению Катерины — как всегда, когда хотел набраться душевных сил. Сев на корточки, он провел ладонью по серому шершавому камню памятника и прошептал:

— Не выполнил я твоих заветов, бабушка… Прости, если можешь…

На глаза вновь навернулись слёзы, перед мысленным взором встал суровый и печальный лик знаменитой королевы, вспомнились давние беседы с ней. Много нелегких испытаний выпало на долю этой мужественной женщины, были в ее жизни и горькие потери, и тяжелые поражения, но разве приходилось ей в осажденной столице родной страны коротать последние часы перед… Перед тем, о чем страшно даже подумать…

— Вы здесь, Асрул? — раздался вдруг мягкий голос неслышно подошедшего Тамара. — Тоже, значит, пришли к ней? Да, сюда действительно тянет — особенно в такие моменты.

Опустившись на колени, Тамар приложил руку к могильной плите, склонил голову и замер, погруженный в воспоминания. Затем поднялся и внимательно взглянул в лицо королю.

— Я ведь хорошо знал вашу бабушку, Асрул. Сколько дорог мы прошли вместе, сколько сражений выиграли… Удивительная была женщина, истинная героиня. Не зря ваш народ так чтит ее. Если бы не она — Эрафии давно бы уже не было.

Асрул тяжко вздохнул.

— Катерина так хотела верить, что наш народ вновь познает лучшие времена… И так надеялась, что я стану ей достойным наследником… А я ее подвел. Хотел принести Эрафии благоденствие, а принес гибель.

— Это не ваша вина, — качая головой, произнес элементаль. — Эрафию сейчас не спасла бы и сама Катерина. Понимаете, в чем дело… Прежде Свет и Тьма на Антагарихе пребывали в равновесии. С одной стороны — вы, АвЛи и Бракада, с другой — Нихон, Эофол и Дейджа. Но в Судный день баланс нарушился — светлые силы понесли урон гораздо больший, чем темные. Вам было не устоять в мире, который наводнило зло. Ну, если только приспособиться, предать самих себя и тоже погрязнуть во зле — но ведь этот путь не для вас, верно?

— Верно. Вот и я всем говорю — лучше умереть, чем покориться. Но если б вы знали, как не хочется умирать…

— Понимаю. Я скажу лишь одно: если светлые боги, которым вы поклоняетесь, и вправду мудры и справедливы — в ином мире они воздадут вам по заслугам. А сейчас мужайтесь, Асрул. Что я еще могу вам посоветовать?

Сверкнув глазами, король резко обернулся к Тамару.

— Тамар! Вы по-прежнему не можете телепортироваться в Стихийные Плоскости?

— Нет. Связь с ними до сих пор не восстановилась. Судя по всему, я так и не узнаю, что стало с Сопряжением.

— Значит, вам тоже придется вместе с нами принять этот бой? Как же несправедливо распорядилась судьба! Вы уцелели в крушении своего мира лишь для того, чтобы тут же найти смерть в чужой стране!

— Я не в обиде на судьбу, Асрул. И с готовностью разделю участь вашего народа. Завтрашний день мы встретим вместе, и встретить его надо достойно.

Бросив последний взгляд на могилу Катерины, Асрул вслед за Тамаром вышел с кладбища. Вместе они дошли до дворца и, обнявшись, попрощались до утра. Асрул отправился в спальню и, кинувшись прямо в одежде на кровать, забылся тревожным сном.

Проснувшись от звуков глухих ударов катапульт по стенам, король вскочил, быстро натянул доспехи и, схватив меч, выбежал из спальни. В коридоре он чуть не столкнулся с бежавшим навстречу смертельно бледным Моррисом, из груди которого торчала стрела.

— Началось, ваше величество, — прохрипел оруженосец и упал мертвым.

Мутаре продолжала свой путь к Мирхему. Горы остались далеко позади, и она шла по холмистой равнине, поросшей диким кустарником. По дороге иногда встречались небольшие крестьянские поселения с крытыми соломой убогими домишками и покосившимися ветряными мельницами. Вслед ей из-за полусгнивших заборов брехали собаки, кое-где слышалось тоскливое блеяние коз, но людей в деревнях почти не встречалось, кроме немногих дряхлых старух, провожавших ее недоброжелательными взглядами. Сначала, чтобы быстрее добраться до места, она пыталась пользоваться заклинанием мгновенного перемещения, но только лишний раз убедилась в его несовершенстве — после двух-трех совсем недалеких телепортаций приходилось сутками отдыхать, восстанавливая магические силы. Так что двигаться своим ходом получалось быстрее. И она шла по занесенным пылью дорогам, шатаясь от усталости и стирая ноги до кровавых мозолей. Последние несколько дней Мутаре даже ни разу не позволила себе поспать. Как только она, утомленная до предела, валилась в кусты и смыкала глаза, тут же наваливались кошмарные видения: мерещился то горящий дворец Асрула, то разъяренное лицо Деемера, остервенело рубящего эрафийцев топором, то пир нихонской армии на развалинах Мирхема — и, вскочив, Мутаре вновь трогалась в путь, подталкиваемая страхом не успеть вовремя.

Когда до города, по ее расчетам, оставалось уже недалеко, впереди послышались приглушенные звуки сражения — звон мечей, удары камней о стены, рычание подземных монстров и боевые кличи рыцарей. Поняв, что безнадежно опаздывает, Мутаре в отчаянии захлопала крыльями. О, если бы она могла летать! Но слабые недоразвитые крылышки, данные природой как будто в насмешку, были неспособны поднять ее в воздух. А телепортироваться уже не хватало магических сил — слишком много их было потрачено в предыдущие дни.

Внезапно какое-то неясное, смутно знакомое ощущение заставило ее остановиться. Прислушавшись, она уловила в воздухе едва заметные магические вибрации. Откуда они могли исходить? Мутаре вспомнила, что очень похожая аура испускалась волшебным колодцем близ нихонской столицы — чернокнижники часто пользовались его водой, чтобы набраться сил для колдовства. Аламар когда-то рассказывал ей, что в былые времена такие источники магии встречались повсюду, но в Судный день большинство из них были разрушены, а немногие оставшиеся постепенно собрали в себя распылившуюся магическую энергию, став необыкновенно мощными. Может быть, такой колодец был и здесь, в окрестностях Мирхема? Глоток воды из него пришелся бы сейчас очень кстати. Закрыв глаза и сосредоточившись, Мутаре попыталась определить, откуда исходят вибрации. Аура улавливалась с большим трудом — значит, источник был не близко. Может, в нескольких часах пути, а может, и в нескольких днях. Да еще и не по дороге на Мирхем, а далеко в стороне. Поиски колодца могут занять много времени, а ведь Деемер уже штурмует город… Впрочем, она всё равно не успевает к сражению, а если удастся пополнить магические силы и телепортироваться — тогда будет хоть какая-то надежда. И Мутаре, доверясь своему природному чутью на любые проявления магии, отправилась туда, откуда доносилась аура.

Звуки битвы постепенно стихали, а ощущение разлитого в воздухе волшебства усиливалось — значит, она шла правильно. Впрочем, ошибиться было трудно — ноги будто сами вели в нужном направлении. Останавливаться и прислушиваться уже не требовалось — всё вокруг было буквально напоено магией, это заметил бы и начинающий колдун. Мутаре больше не сомневалась: колодец совсем близко.

И вскоре она нашла этот колодец, расположенный в узком ущелье между горами, куда с разных сторон сходились тропинки. Он весь гудел от сокрытой в его глубине мощной силы, но внешне выглядел самым заурядным образом — неказистый деревянный сруб, покрытый облупившейся зеленой краской, ржавая цепь с ведром. Обычный незнакомый с магией человек, каких в Эрафии было большинство, едва ли догадался бы о его волшебных свойствах. Зачерпнув воды, Мутаре жадно припала к ведру и почувствовала, как вместе с живительной влагой в нее вливается магическая энергия. Вдоволь напившись и вновь ощутив себя способной творить заклинания, она в несколько приемов перенеслась прямо к городу.

Сражение было в самом разгаре. В воздухе стоял едкий запах дыма, на залитой кровью и истоптанной копытами земле валялось множество трупов, из которых торчали стрелы. Троглодиты и минотавры с хриплыми криками карабкались на стены, в пыльном небе носились черные и красные драконы, ловко уворачиваясь от арбалетных болтов и изрыгая пламя на головы людям. Огромная стая гарпий с такой яростью атаковала стоявших на стене рыцарей, что во все стороны разлетались клочья мяса и брызги крови. Повсюду мелькали развевающиеся черные знамена, летали молнии, взрывались сгустки огня, со свистом пролетали магические стрелы. Орда нихонцев, вновь и вновь бешено набрасывающаяся на городские стены, была столь велика, что оставалось лишь недоумевать, как эрафийцы до сих пор еще держатся.

Забыв об осторожности, Мутаре, спотыкаясь о распростертые тела, со всех ног бросилась к сражающимся.

— Прекратите! — кричала она. — Оставьте в покое этот город!

Но ее отчаянный вопль потонул в шуме битвы. Никто даже не обернулся и не замахнулся на нее мечом. Увлеченные сражением, подземцы продолжали штурмовать стены и осыпать врагов заклинаниями, не обращая никакого внимания на свою бывшую правительницу.

Мутаре чуть не взвыла от бессильной ярости. Какой же жалкой и бесполезной она себя чувствовала! А на что она, собственно, рассчитывала? Разве можно было надеяться одной остановить всё нихонское войско? Зря только она так упорно стремилась сюда, рискуя собой, превозмогая усталость, боясь опоздать, и зря радовалась, отыскав колодец. Всё было напрасно — одна против всех, она могла найти здесь лишь смерть, бесславную и бессмысленную. Но просто стоять и смотреть, как по ее вине гибнет отцовское королевство — это было выше ее сил.

Не зная, что предпринять, Мутаре в отчаянии подбежала к восседающему на коне минотавру в генеральском мундире и схватила его лошадь за поводья.

— Немедленно остановитесь! Я приказываю вам отступить!

— Чего-чего? — презрительно хмыкнул минотавр. — Приказываешь? А ты нам больше не командир, чтобы приказывать.

— Да что с ней вообще разговаривать? — прошипела находящаяся рядом медуза. — Кокнуть ее, чтоб не мешалась — и дело с концом.

Медуза натянула тетиву лука, но Мутаре успела поставить магический барьер, и летевшая в нее стрела, круто изменив направление, поразила минотавра. Обернувшись на тяжелое хлопанье крыльев, Мутаре заметила слетающихся к ней мантикор. Монстры стремительно приближались, когти их были выпущены, глаза горели хищным огнем. «Ну и пусть разорвут. Заслужила», — с тоской подумала она, даже не сдвинувшись с места. И только когда первая мантикора отточенными когтями полоснула ее по плечу, Мутаре вмиг опомнилась и поспешно телепортировалась на безопасное расстояние.

В это время Асрул в жаропрочных доспехах, способных защитить от драконьего огня, носился на коне по городу, раздавая указания воинам. Нихонцы безостановочно лезли на стены, но лучники, засевшие в стрелковых башнях, обрушивали на них град стрел — и враги кубарем катились вниз, оглашая воздух предсмертными воплями. Уж в чем в чем, а в стрелах недостатка не было — за предыдущие дни их изготовили столько, что хватило бы на несколько дней непрерывной стрельбы. По приказу короля старики и женщины выстроились между кузницей и башнями, по цепочке передавая ящики с боеприпасами лучникам — и те стреляли без устали, сражая всё новых врагов. Стены сотрясались от ударов и, казалось, были готовы вот-вот обвалиться, но всё же не рушились. Напрасно враги дубасили по ним камнями, таранами и заклинаниями взрывов — волшебники из числа земляных элементалей поработали вчера на славу, весь день обходя город по периметру и накладывая на его стены заклинание непробиваемости. Жаль только, что через несколько часов действие этого заклинания должно было закончиться, а обновить его элементали были уже не в состоянии — исчерпав всю свою колдовскую энергию, сейчас они полумертвыми лежали в подвале магической гильдии, и силы могли вернуться к ним не раньше следующего утра.

Убедившись, что ни разрушить стены, ни перелезть через них не удается, враги сменили тактику и стали активнее использовать своих летунов. Все, кто имел крылья — гарпии, мантикоры и драконы — большими отрядами взмывали ввысь и устремлялись в город, пикируя на головы защитникам. Гарпии были довольно слабы, но брали числом. Налетая большими стаями на отряды рыцарей и копейщиков, они разбивали их на отдельные группы, с которыми было легче справиться, облепляли людей со всех сторон, наносили удары острыми клювами и нещадно драли когтями. Сотни гарпий уже лежали на мостовых, порубленные мечами и раздавленные копытами, но их сменяли новые пернатые бестии, и, казалось, им не будет конца. Мантикор было гораздо меньше, но и одолеть их было куда труднее. Однако больше всего бед причиняли драконы. Видимо, Деемер сделал основную ставку именно на них — в воздухе кружились несколько десятков этих монстров, могучих, быстрых и выносливых. Даже старожилам Мирхема, заставшим войну с Мутаре Первой, никогда не приходилось видеть столько драконов одновременно. Зловещими тенями носясь над всем городом, они изрыгали пламя на скопления людей и крыши домов, поджигая целые кварталы. Пролетая над стенами, могучие крылатые воины цепляли когтями стоявших там рыцарей, нанося им страшные раны и сбрасывая вниз на расправу троглодитам и минотаврам, и с размаху ударялись о башни, испепеляя лучников огненным дыханием. При этом драконы были почти неуязвимы — стремительно взмывая в воздух, они с легкостью уходили от мечей и стрел, а чешуя их была прочнее рыцарских доспехов. С огромным трудом эрафийцам всё-таки удалось убить нескольких из них, но остальные продолжали летать над Мирхемом, сея смерть и разрушения. Сперва драконы перемещались без видимого порядка, а затем слетелись вместе, построились клином и устремились к одной из центральных площадей, где стояли друг напротив друга магическая гильдия и кузница. Увидев, куда они летят, Асрул схватился за голову. Это было совсем скверно: в кузнице хранились все запасы оружия, а гильдия служила источником пополнения магических сил для участвующих в битве волшебников. По приказу короля вдогонку бросился отряд конных рыцарей, но, пока те доскакали, кузница уже превратилась в груду горящих обломков, вокруг которых валялись опаленные тела подносчиков стрел, а гильдия магов была со всех сторон окружена драконами, плюющимися огнем и колотящими в окна и двери когтями и крыльями. Здание ходило ходуном под ударами их могучих тел, бронзовые карнизы и решетки на окнах раскалились докрасна, с трескающихся стен сыпались куски кирпича. Маги непрестанно бомбардировали врагов через разбитые окна ударными заклинаниями, но толку от этого было мало — черных драконов магия вообще не брала, а красных могли сразить лишь самые мощные чары, неизвестные почти никому в Мирхеме, кроме немногочисленных элементальских магов. Обычные же шары огня, холодные лучи и волшебные стрелы, летевшие из окон гильдии, лишь ненадолго отпугивали драконов, тут же вновь бросавшихся в атаку.

Увидев эту картину, Асрул со своими конниками тотчас же бросился на помощь, но внезапно наткнулся на невидимую упругую стену, не позволяющую приблизиться к зданию.

— Эй, в гильдии! — заорал король во всё горло, пытаясь перекричать рычание драконов. — Какого черта вы наложили это заклинание? Уберите немедленно!

Но стена не исчезла — маги то ли не слышали, то ли не хотели подчиняться. В отчаянии, что ничем не может помочь, Асрул с такой силой ударил шпорами своего коня, что тот, с истошным ржанием взвившись на дыбы, едва не выбросил его из седла.

И вдруг на месте, где стояла гильдия и кружились драконы, раздался сильнейший взрыв, разметавший куски стен во все стороны. Кони, прижав уши, отпрянули назад, а рыцари с удивлением увидели, как увесистые каменные обломки, отразившись от незримой преграды, полетели обратно к центру взрыва, не задев никого, кроме драконов. Несколько монстров упали на землю, оглушенные и ушибленные, еще один, тяжело пролетев с полуоторванным крылом несколько десятков метров, рухнул бездыханным прямо на развалины кузницы, а остальные в панике разлетелись.

Больше не сдерживаемые магической стеной, конники обступили контуженых драконов и добили их пиками. Больше на разгромленной площади делать было нечего, и Асрул повел воинов защищать главные городские ворота, в которые давно и безуспешно ломились нихонцы.

Выехав на окраину, он увидел, как мечники и копейщики яростно рубятся с большим отрядом троглодитов у проломленной крепостной стены. Срок действия заклинания непробиваемости закончился…

Возглавляемые Асрулом рыцари немедленно присоединились к схватке. Они понесли серьезные потери, но всё же одолели врагов, уничтожив около трети из них и заставив остальных отступить обратно за пределы города. В дыру рвались новые неприятельские отряды, но эрафийцы кое-как сдерживали натиск. Однако враги, воодушевившись первыми успехами, обрушили на город всю мощь своих катапульт и разрушительных заклинаний — видимо, поняли, что защищающая его магия больше не действует. Вскоре и в другом месте обвалился большой фрагмент стены, подняв в воздух огромные клубы пыли и погребя под собой и своих, и неприятельских воинов. А затем нихонцы вышибли ворота и неудержимой лавиной хлынули в город. Это был конец. Противостоять несметным вражеским полчищам не было никакой возможности — тем более что многие из мирхемцев уже полегли в схватках с нихонскими летунами. Дальнейшее походило уже не на битву, а на беспорядочную кровавую бойню. В воздухе было темно от дыма пожаров, на улицах вповалку лежали трупы эрафийских воинов, повсюду раздавались стоны раненых, драконий рев и злобный клекот гарпий. Могучие минотавры наповал сражали рыцарей здоровенными топорами, мантикоры, грузно приземляясь на залитые кровью мостовые, терзали людей зубами и когтями, чернокнижники швырялись взрывающимися сгустками энергии, разрушая здания и разнося в клочья сразу по нескольку человек. И всё-таки мирхемцы еще сопротивлялись, сопротивлялись со всем мужеством отчаяния, бесстрашно накидываясь на минотавров и троглодитов кто с мечами, кто с дубинами, а кто просто с кулаками. Из окон многих домов в захватчиков летели сверкающие молнии — очевидно, устроенные Тамаром курсы воздушной магии были всё-таки не совсем бесполезны. Сам же Тамар, перелетая с крыши на крышу, творил мощное заклинание, прежде неведомое эрафийцам. Он взмахивал руками — и с его пальцев россыпью срывались ослепительные искры, которые с шипением летели вниз, прожигая доспехи врагов и оставляя дымящиеся раны на их телах. Но изменить ход сражения не могла ни магия Тамара и его учеников, ни самоотверженность эрафийских воинов. Ряды мирхемцев редели с каждой минутой. Быстро заняв городские окраины, нихонцы теснили защитников к дворцовой площади.

Когда враги захватили уже почти весь город, а большинство воинов Асрула были перебиты, король приказал уцелевшим запереться во дворце, держаться там до последнего и живыми не сдаваться. Раздав лучникам стрелы из своего арсенала, он отправил их обстреливать подземцев из окон верхних этажей, а сам с несколькими десятками рыцарей остался в прихожей, готовый первым встретиться лицом к лицу с неприятелями. Снаружи слышались грозные крики нихонцев, сливающиеся в общий звериный вой. Помещение озарялось отсветами вражеских шаровых молний, стены вздрагивали от гулких ударов магических снарядов. Одно из заклинаний, угодив прямо во входную дверь, разнесло ее в щепки, и Асрул увидел зависшего над крыльцом Тамара. Почерневший от напряжения, со свирепо сверкающими глазами, элементаль то и дело надувал щеки и гневно тряс руками — и тогда на рвущихся во дворец подземцев налетал сокрушительный ураган, сбивающий с ног даже дюжих минотавров. Не в силах противостоять мощному воздушному потоку, враги кубарем катились через всю площадь, расшибаясь в кровь и теряя оружие. Поднявшись и отряхнувшись, нихонские воины вновь устремлялись к крыльцу здания — чтобы снова быть сметенными очередным порывом ветра.

Но тут к площади подъехал рослый смуглолицый всадник, по черной мантии и остроконечной шляпе которого можно было узнать чернокнижника. Нихонцы почтительно расступились перед ним. Колдун спешился, протянул вперед украшенный рубиновым навершием посох — и в сторону дворца полетел крутящийся призрачный шар, который угодил прямо в голову Тамара и взорвался, окутав всё вокруг дымной мглой. Ураган сразу же прекратился.

Когда дым рассеялся, Асрул увидел неподвижно лежащего Тамара с бесформенным месивом вместо головы.

— Тамар! — в отчаянии крикнул король.

Элементаль не отозвался. Тело его на глазах истаивало, уходя ввысь тонкой газообразной струйкой.

Сердце Асрула переполнилось гневом и скорбью. С душераздирающим воплем смертельно раненного зверя он обнажил меч и в одиночку бросился на толпу врагов, не обращая внимания на мелькающие перед его лицом секиры и копья. Очередной огненный шар, просвистевший совсем рядом, обжег руку и выбил из нее меч, но Асрулу было уже всё равно. Настигнув нихонского колдуна, убившего Тамара, он изо всех сил стиснул пальцы на горле врага. Сразу несколько мечей почти одновременно вонзились в спину королю; он упал, увлекая на землю хрипящего и извивающегося противника и продолжая душить его. И даже тогда, когда чернокнижник уже перестал подавать признаки жизни, истекающий кровью Асрул последним отчаянным усилием всё сжимал и сжимал жилистую вражью шею — до тех пор, пока на его затылок не обрушился тяжеленный топор минотавра.

Мутаре, телепортировавшись на недалекий пригорок, в отчаянии следила за сражением. Она чуть не плакала от ощущения собственной ничтожности, от своей неспособности хотя бы отчасти исправить то, что сама же и сотворила. Еще недавно всемогущая владычица, перед которой трепетал весь Антагарих, теперь она была вынуждена в бессилии наблюдать агонию отцовской родины, терзаясь запоздалым раскаянием. Больше всего ей хотелось быть сейчас там, в городе, быть одной из тех, кто проливает там кровь за свободу Эрафии, сражаться бок о бок с этими героями, искупая чудовищную вину перед народом отца. И, если и не спасти этот народ, то хотя бы разделить с ним его трагическую судьбу и лечь вместе со всеми в эту землю, казавшуюся ей сейчас дороже всего на свете. Но она не могла даже этого — городские стены, пусть и полуразрушенные, были непреодолимым препятствием для известных ей заклинаний телепортации. Оставалось лишь, изнывая от бессильной злости, стоять и смотреть на неравную битву с заранее предрешенным исходом. Мутаре проклинала себя за то, что начала эту войну, не послушав предостережений мудрого Аламара. Как же прав был учитель, когда утверждал, что она будет не рада разгрому Эрафии! Если б знала она тогда, смеясь над его словами, какая это нечеловеческая мука — видеть, как армия Деемера постепенно одолевает последних защитников эрафийской столицы, и не иметь возможности ничем помочь!

Сражение в основном уже переместилось внутрь города, и Мутаре не могла видеть, что там происходит, но догадаться об этом было несложно. Огромное численное превосходство нихонского войска не оставляло эрафийцам никаких шансов, но она, вопреки всему, всё еще продолжала надеяться непонятно на что. На какое-нибудь чудо, на то, что эрафийские боги все-таки услышат проникновенные молитвы старого монаха из западной пустыни и в последний момент придут на помощь своему народу. Знай Мутаре эти молитвы — сама бы сейчас обратилась к силам Света с отчаянным призывом спасти обреченное королевство. Но откуда ей было знать их, да и что ей вообще было известно о вере эрафийцев? Только почерпнутые когда-то из учебников темной религии пространные рассуждения о наивности и несостоятельности поклонения Свету, да еще услышанные от Деемера досадливые рассказы об ангелах, своим вмешательством в войну Восстановления защитивших Эрафию от неминуемого разгрома… Хоть бы и сейчас, что ли, эти могучие крылатые воины спустились с небес и обратили нихонцев в бегство! Мутаре не знала, что после Судного дня ангелов в Эрафии не осталось — во время катаклизма они навели магические порталы в иной уголок вселенной и до самого конца поддерживали их открытыми, ценой собственных жизней позволив спастись тысячам гибнущих людей…

И когда Мутаре стало окончательно ясно, что эрафийцам ничто уже не поможет, она простерла руки по направлению к городу и выкрикнула заклинание Армагеддона, вложив в него всю боль и ярость своей души. Многократно усиленное алмазной брошью на ее платье, заклинание получилось необыкновенно мощным. Могучее адское пламя низверглось с небес, накрыв собой и город, и его окрестности. В один момент всё вокруг превратилось в подобие преисподней, не было видно ни земли, ни неба — только огонь и дым, только треск пламени, грохот рушащихся строений и отчаянные крики сгорающих заживо. Жаркие огненные хлопья сыпались на плечи Мутаре, но она не замечала их. Дрожа всем телом, с горящими глазами и свирепо раздувающимися ноздрями, она вновь и вновь исступленно произносила заклинание — до хрипоты, до боли в груди и красных кругов перед глазами. И только почти исчерпав свои магические и душевные силы, Мутаре поняла, что давно уже тратит их впустую — в гигантском костре, полыхающем на месте Мирхема, и так уже не могло остаться ничего живого. Над руинами растерянно кружили лишь черные драконы, и видеть их было невыносимо. Мутаре достала Сферу Уязвимости, отломала и отшвырнула в сторону предохранительную крышку, подняла артефакт высоко над головой и, вдохнув поглубже, в последний раз прокричала Армагеддон. С дымного неба вновь обрушился огненный шквал, и драконы, вспыхнув пламенем, живыми факелами лихорадочно заметались в воздухе, один за другим падая вниз. Но Мутаре уже не видела этого. Объятая пламенем, она с воплями каталась по земле, корчась в жестокой предсмертной агонии. А с неба с шипением сыпались последние искры затухающего Армагеддона — на нее, на испепеленную землю и на пылающие развалины города, еще полчаса назад бывшего столицей Эрафии.

Запись Улиссы Парсон-Айронфист в книге летописей Новой Эрафии от 27 февраля 1281 года

Сегодня исполняется ровно пятьдесят лет со дня падения Мирхема. Героизм последних защитников Эрафии вошел в песни и легенды, передающиеся из поколения в поколение, и память об их подвиге будет жить в веках. Но с каждым годом всё меньше остается среди нас тех, кто застал те скорбные и славные времена, кто следил за обороной Мирхема через магический шар в ратуше Хармондейла или с оружием в руках очищал земли Антагариха от богомерзких вражеских государств. И кому как не мне, стоявшей у истоков создания Новой Эрафии, рассказать потомкам о давних событиях, которым я была свидетельницей и непосредственной участницей?

Я наблюдала последнюю битву за столицу в волшебный прибор, стоявший в моем энротском дворце, и видела всё: как храбро и самоотверженно бились эрафийские воины, как сражался и погиб мой сын, и как сошедшее с небес пламя поглотило врагов вместе с захваченным городом. Причина грозного явления осталась неизвестной, но для нихонских супостатов оно стало заслуженной карой.

Вскоре в Энрот вернулся флот Артура, изрядно потрепанный бурей и отброшенный ею почти до родных берегов. Мой младший сын, чудом спасшийся в кораблекрушении, намеревался вновь отправиться на помощь брату: потеряв в океане магический глаз, он не ведал о происходящем на Антагарихе и надеялся успеть вовремя. Узнав о падении Эрафии, Артур был безутешен. Но, починив корабли и пополнившись, мы с сыном во главе энротской армии вновь отплыли к антагарихскому берегу, дабы отомстить захватчикам и спасти тех, кого еще можно было спасти — ведь АвЛи оставалась под ударом криган и некромантов, да и эрафийским беженцам в Хармондейле грозила немалая опасность.

Воочию увидев руины Мирхема, сплошь заваленные обугленными костями, мы были глубоко потрясены и в полной мере оценили, сколь грандиозна была битва и велики потери врагов. Воистину, мужество мирхемцев не пропало даром: после этого сражения Нихон лишился почти всей армии и мог быть теперь сокрушен без особого труда.

Отдав последние почести защитникам столицы, мы двинулись в Хармондейл, по пути освободив Нильструм. Эвакуированные эрафийские женщины и дети встретили нас с радостью и благодарностью, но в их глазах читался немой вопрос: «Почему же вы пришли так поздно?».

В Хармондейле в наши ряды влились эрафийские войска, ранее отправленные сюда Асрулом. С их помощью кригане, атаковавшие АвЛи, были отброшены нами в Эофол. Некроманты же отступили с авлийской границы сами, благоразумно рассудив, что без поддержки криган им не устоять против нас.

Прибыв в Пирпонт и обсудив дальнейшие планы с моим отцом, королем Элдрихом Парсоном, мы постановили довершить разгром врагов. Объединение армий Энрота и АвЛи давало реальный шанс разбить по крайней мере Эофол и Нихон, чьи силы были подорваны минувшей войной, а точнее — сопровождавшими ее катаклизмами. Вторжение в Эофол подтвердило наши расчеты: кригане, потерявшие половину армии на Стихийном Острове, не смогли оказать серьезного сопротивления. Более того, многие из них, включая небезызвестного генерала Ксерона, предпочли перейти на нашу сторону. После разгрома Эофола мы дали им шанс заслужить жизнь — вместе с авлийскими и энротскими войсками они во главе с Ксероном были посланы в Дейджу. Мы не пожалели об этом решении: за собственные шкуры кригане бились куда храбрее, чем за свою землю и веру, и преподали некромантам хороший урок. Многие гильдии некромантии были разрушены, тысячи неупокоенных душ освободились из рабства и отправились в лучший мир, а их мучители в полной мере ответили за свои злодеяния. И хотя дейджское королевство не было уничтожено полностью, оно лишилось значительной части территории и более не представляет серьезной угрозы для других народов.

А затем настал черед Нихона. К моменту нашего вторжения он пребывал в полном ничтожестве: король Деемер погиб вместе со своим войском под развалинами Мирхема, а лорды подземелий передрались в начавшихся после его смерти усобицах. Мы сполна рассчитались с подземными тварями за всё сотворенное ими, камня на камне не оставив от их поганого государства. Тех мирных жителей, кто согласился принять религию Света, вывезли за океан и расселили по Энроту; остальные же были готовы умереть, но не отречься от Тьмы — и мы с удовольствием дали им такую возможность. Так бесславно закончилась история некогда великого и грозного королевства, и, право же, эти мерзавцы заслужили свою судьбу.

Когда с врагами было покончено, воевавшие на нашей стороне кригане, приняв авлийское подданство, поселились на отторгнутых от Дейджи территориях. Эти бесплодные земли стали основным местом ссылки, и криганам было поручено охранять многочисленные тюрьмы, построенные там для пленных некромантов и иных преступников, а также следить, чтобы местное население соблюдало наложенный королем Парсоном запрет на некромантию. В состав АвЛи вошел также Эофол. Освобожденный от криган, десятилетиями выжигавших землю огнем, когда-нибудь он станет таким же цветущим краем, как в былые времена. По крайней мере, сейчас там уже появились первые признаки восстановления растительности.

Нихон же оказался не нужен ни АвЛи, ни Энроту. После выселения подземцев туннели там были разрушены, а на поверхности позволено селиться всем желающим. Правда, желающих жить на вулканическом острове по соседству с огнедышащей горой за минувшие полвека так и не нашлось.

По окончании войны мой отец, выполняя данное Асрулу обещание, издал указ о независимости Хармондейла. В одноименном замке был коронован сын Асрула, Бернард Грифоново Сердце, а я стала регентом до его совершеннолетия. Помимо Хармондейла, новый король получил во владение Мирхемскую и Нильструмскую провинции; западные пустыни стали вольной зоной под совместным протекторатом Новой Эрафии и АвЛи. Многие жители Нильструма с радостью вернулись из Хармондейла в родной город. Сейчас он полностью восстановлен и ничем не напоминает те развалины, которые мы отвоевали у криган. Но отстраивать Мирхем народ не захотел. Руины старой столицы были оставлены в неприкосновенности и стали главной национальной святыней — местом, где покоится прах прежних правителей и героев, где погребено великое прошлое Эрафии. Наверное, мои авлийские соотечественники поступили бы иначе — в знак победы жизни над смертью возвели бы на этом месте новый город, сочтя его лучшим памятником городу уничтоженному. Но чем дольше я живу в Новой Эрафии, тем яснее вижу мудрость и правильность решения не восстанавливать Мирхем — слишком многое безвозвратно погибло вместе с этим городом. С его падением завершилась история прежней Эрафии. В ней были неразделимы стремление к силе и Свету, духовность и жажда власти, неприятие Тьмы и жестокость к врагам. Мы не можем ничего вернуть, но надо жить дальше, помня и уважая свою историю и перенимая из нее самое лучшее и светлое. Новой Эрафии не нужно имперское величие, не нужна власть над миром, не нужно возвышение за счет других. Пусть мы навсегда лишились прежнего могущества — зато сохранили истинный, ничем не замутненный Свет, которому служим не ради обретения силы, а по велению сердца. За этот Свет мой сын и его соратники не пожалели жизней, навеки став нам высоким примером верности идеалам добра, чести и достоинства. Здесь, на древних землях Хармондейла, два столетия бывших предметом кровавых раздоров между Эрафией и АвЛи, потомки славного эрафийского народа живут теперь в мире с эльфами и под их защитой, храня память о былых эпохах и неся Свет прошлого будущим поколениям. А значит, подвиги и жертвы героев минувших времен — от Риона Первого до Асрула — были не напрасны.