Частная жизнь ценных кадров (гет)

* * *

Похоже, остается только одно. Рассчитывать, что старый лис поддастся даме, не приходится, конечно, но вдруг повезет?

Дениз скользнула правой рукой под стол. От взгляда Старика ее жест, разумеется, не укрылся, ну да она и не старалась. В конце концов, у них обоих такое богатое оперативное прошлое, чего уж там друг перед другом изображать… Усмехнулась своим мыслям, не отрывая взгляда от глаз Старика. Вот же глупый кайф, мысленно называть его Стариком, какая там между ними разница! Где тот юный агент, которому сорокалетний Коул казался стариком?! Но традиции, традиции… что мы без них? Старик прищурился. Да, многие напрягаются, сидя в этом кресле. Еще бы, она, как-никак, руководитель кадровой службы Федерального Бюро Расследований. Именно так и никаких аббревиатур. Но Старик, естественно, и не думает бояться. Она его понимает, сама такая — он пришел по делу, с конкретным запросом, чтобы не сказать, с требованием, и не собирается уходить. Пока не получит ответ. Разумеется, положительный, — других в его картине мира просто не существует.

До какого-то момента у нее еще оставалась надежда, что это дурацкий розыгрыш. Даже скосила глаза в ежедневник — точно ли сегодня не первое апреля. Оказалось, она не сошла с ума, до первого апреля еще далеко. Идиотизм ситуации, как Дениз по старой привычке разложила по полочкам в голове, не в том, что Старик просит отправить в его отдел на стажировку лучшего выпускника, а в упрямом нежелании объяснять, зачем ему это вдруг понадобилось. До крепко переплетенных побелевших пальцев и плотно сжатых губ. До оскорбительных намеков на ее, Дениз, позорное превращение из оперативника в бумажную крысу. Намеки, впрочем, получались неуклюжими. Еще бы, на самом-то деле Старик так не считает, уж что-что, а это она знает точно. «Вы приняли правильное решение, агент Брайсон. Вы видите суть, без романтической шелухи. Эта работа достойна ваших мозгов, а с пистолетом найдется, кому бегать». Вздохнула, машинально отметила (дурацкая все-таки привычка анализировать собственные ощущения в режиме нон-стоп, психотерапевтическая обязаловка давно закончилась…), что где-то в глубине души осталась зависть к ним, до седых волос «бегающим с пистолетом». И спросила-то просто из любопытства: все-таки команда Гордона ей не чужие, интересно стало, что за оживление в их таинственных делах. Понятно, что формально это не ее собачье дело, то есть не в ее компетенции… В ответ бетонная стена. А самое главное — Дениз понимала, и разумом и женской интуицией, что за всем этим спектаклем скрывается какая-то серьезная и настоящая причина. И это тревожило.

— Гордон, ты прекрасно понимаешь, что не все в моей власти.

— Да, Дениз. Понимаю. Но также я прекрасно понимаю, что выполнение моей просьбы тебе по силам.

Ну да. Формально — несомненно. Только как потом с нее шкуру снимать будут, об этом старый зануда, конечно, не думает.

— Гордон, я была уверена, что радости совместной работы с красавицей агентом Престон тебе хватит на более длительный срок.

— Дениз, ты знаешь, что я всегда слежу — пусть вполглаза, но все же, — за выпускным курсом Академии.

Ну еще бы ей не знать. «Агент Брайсон, мы следили за вашими успехами…»

— Верхнюю строчку в этом году делят двое. Если ты так сильно озабочена вопросом моей нравственности — меня вполне устроит юноша с почтенной литературной фамилией. Сомнений в моей гетеросексуальности, кажется, в этом здании нет ни у кого.

Кивнула, усмехнувшись. Что да, то да…

Ну что ж. Другого выхода нет. Дениз вздохнула, рука под столом скользнула ниже, в потайной ящичек. Серо-зеленые, не утратившие молодой яркости глаза пристально — и с усмешкой — наблюдали за ней. Ну правда, а вдруг повезет?!

«Хочешь избиения младенцев — будет тебе избиение младенцев», прочитала она во взгляде Старика.

— Хорошо, Гордон, попробуем вот так.

Резко выдернула руку из-под стола и бросила перед ним колоду карт.

Старик снисходительно усмехнулся.

* * *

Если заставить себя мыслить позитивно: положительные стороны можно найти во всем, даже в этой гребаной стажировке, больше похожей на ссылку. Наверно. Если постараться.

Нет. Попробуем еще раз.

Да, это далеко не стажировка мечты. Да, он не понимает, какие механизмы громоздкой бюрократической машины дали сбой, закончившийся направлением его, лучшего выпускника (хорошо, одного из двух лучших выпускников) курса, в это болото. Это непонимание отдельно раздражает, вишенкой на торте. Да, он будет работать хорошо — просто потому что иначе не умеет. Он будет считать это опытом. По крайней мере, попробует.

Но не рискует ли он в таком случае остаться тут навсегда?

А если завалить стажировку? Плохо, что совершенно невозможно узнать, как вообще это вышло, какие подводные течения привели к такому плачевному результату. Было бы проще определить стратегию поведения в сложившихся обстоятельствах с учетом его долгосрочных целей: получить в дальнейшем направление на нормальную работу.

Эмилио тяжело вздохнул. Удачно хотя бы, что сегодня с утра весь антиквариат разбрелся кто куда: Розенфилд — Эмилио слышал краем уха — сказал Коулу, что ему надо отлучиться «по семейным обстоятельствам», и вид имел крайне нервный. Всегда полезно потренироваться в определении эмоционального состояния собеседника по косвенным невербальным признакам. Какие у Розенфилда могут быть «семейные обстоятельства» — внука в школе с косяком замели?! Сам Коул заперся в своем кабинете и не появлялся уже давно, оставив Престон распоряжаться: до чего же занудна! Дала Эмилио задание — «по поручению агента Коула», — разбирать кучу идиотских папок, битый час объясняла, что именно от него требуется, и тоже, наконец, куда-то слиняла.

Когда папки обрыдли окончательно, Эмилио позволил себе распрямиться и с хрустом потянуться. Бросил взгляд на часы — время отметил машинально, двенадцать тридцать одна, часами же, как обычно, полюбовался. Так, а это еще что за чувак?! Через стеклянную полупрозрачную дверь достаточно отчетливо была видна стоящая в коридоре мужская фигура. И не просто стоящая, а нелепо переминающаяся с ноги на ногу. Вроде в отделе никого больше нет, как он сюда попал и что ему нужно?

Хоть какое-то развлечение. Эмилио встал, на цыпочках подошел, стараясь держаться в стороне, чтобы из коридора его силуэт не был виден, рванул дверь на себя. Успел рассмотреть незнакомца — высокий, в нелепом старомодном костюме. Впрочем, Эмилио почти привык видеть подобные винтажные в худшем смысле слова шмотки на окружающих, еще немного, и сам начнет одеваться как собственный дедушка! Но вот как это возможно — теперь непонятный тип стоял далеко, в самом конце коридора, куда он никак не мог успеть отойти за то мгновение, пока Эмилио открывал дверь! Стоит и озирается, как будто не в себе.

— Сэр, что вам нужно и как вы сюда попали? — окликнул незнакомца Эмилио.

Придурок-в-Костюме не обернулся на его голос, даже не вздрогнул, можно подумать, он не видел и не слышал, что в коридоре есть кто-то еще. Наверно, Эмилио моргнул — потому что иначе как объяснить, что через секунду он остался в коридоре один?!

Эмилио не любил, когда непонятно. В конце концов, все в мире можно объяснить, а если кажется, что нет, — значит, просто образования не хватает. А мысль о пробелах в собственном образовании его всегда беспокоила. Последнее время — исключительно голосом Розенфилда, «вы в состоянии хоть что-нибудь удержать в собственной голове, без смартфона с Википедией?!».

Несомненно, есть какое-то простое объяснение этому феномену, и лежит оно либо в сфере оптики, либо медицины, если допустить, что его подвело зрение. Начнем с простой версии — Придурок-в-Костюме покинул коридор через дверь, как любой нормальный человек, просто Эмилио по каким-то причинам (пока оставим этот вопрос открытым) этого не видел.

Спокойным шагом прошел до конца коридора, поднес пропуск к считывателю. Моргнул зеленый огонек, дверь, приятно чпокнув замком, открылась. А как, интересно, сюда попал этот тип? Если у него временный пропуск, то кто-то же его выписал… Надо спуститься вниз и поговорить с охранниками.

— Нет, агент… эээ… — парень не старше Эмилио прищурился, делая вид, что не может прочитать его фамилию.

— Сервантес, — мрачно подсказал, строго велев себе не реагировать. Можно подумать, он не привык к плоским шуточкам. Он с Розенфилдом как-то ухитряется взаимодействовать, что ему эта жертва синдрома вахтера!

— Агент Сервантес, — повторил охранник совершенно спокойно, по всей видимости не углядев в злосчастной фамилии ничего выдающегося. — В ваш отдел никто не проходил.

— Я могу посмотреть видеозаписи?

Охранник оскорблено передернул плечами, но ему явно было скучно — впрочем, как и самому Эмилио, — и он рукой махнул на не очень чистый стул рядом с собой. Эмилио остался стоять. Хмыкнув — «подумаешь, цаца!», — но промолчав, парень пощелкал мышкой, понажимал на какие-то клавиши, и Эмилио увидел надоевший до чертиков коридор. Вот Розенфилд почти бежит к выходу, на ходу говорит что-то в телефон. Лицо у него… видать, внучок крепко влип. Вот Престон вышагивает, оказывается, она не забывает вилять бедрами, даже когда ее никто не видит. Она ничего так, была бы помоложе…

И все. Охранник прогнал запись в ускоренном режиме — больше никто в коридоре не появлялся.

Этого не может быть! С трудом сдержался, чтобы не возмутиться вслух. Охранник хотел что-то сказать, но тут Эмилио перевел привычно взгляд вдаль — гимнастикой для глаз пренебрегать нельзя ни в каких обстоятельствах.

Придурок-в-Костюме стоял на улице, и только стекло разделяло их — ну все, чувак, теперь не уйдешь! Проигнорировав изумленный взгляд охранника, Эмилио бросился к выходу, что за чертовщина, проклятая крутящаяся дверь, на десятую долю секунды он лишился обзора. А когда выскочил на улицу, Придурка нигде не было.

Далеко уйти он не мог, прятаться тут негде… Эмилио метнулся вперед по улице, сам не понимая зачем, остановился, огляделся. Черт! Досада, что не схватил, адреналин, хочется куда-то бежать, догонять.

— Агент Сервантес, вы кого-то ищете?

Твою мать. Зрителей не хватало. Особенно этого. Принесло же. Хорошо, что Эмилио умеет не показывать свои мысли и контролировать выражение лица.

— Нет, агент Розенфилд, просто воздухом подышать вышел, — прикусил язык, чтобы не продолжить: «У вас там уж больно нафталином несет — и да, я знаю такие слова».

— Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья, — по-идиотски прокомментировал Розенфилд. Что за хрень — теперь он сиял, аж подпрыгивал весь… не иначе сумел внука отмазать. Вместе молча прошли в вестибюль. Розенфилд с легкостью, странной для почтенного дедули, взбежал по ступенькам, ведущим к лифтам, а Эмилио остался стоять, еще больше раздосадованный тем, что не сумел поймать Придурка-в-Костюме, не сумел доказать…

Доказать… Что и кому?! Неужели, агент Сервантес, ты хочешь доказать что-то этим старперам?!

Ладно, надо идти обратно в отдел. Медленно подошел к лифту, нажал кнопку, пока ждал — бездумно обвел глазами просторный холл. Сфокусировал взгляд на больших часах над входом. Что-то раздражало его, царапало, но он не мог сосредоточиться и понять, что именно. Но никак не может быть сейчас половина первого, никак…

* * *

— Альберт, я беременная, а не сумасшедшая.

Обиженно замолчала и уставилась в окно. Он вздохнул. Ну и что делать? Как было бы хорошо иметь возможность плюнуть на эту историю, покаянно погладить ее — вот как раз и светофор красный — по плечу, извиниться, сказать, да, конечно, ты права, это я старый маразматик, это я перепутал, прости дурака. Она — Альберт точно это знает, даже несмотря на все выверты ее настроения, хотя грех жаловаться, последнее время стало гораздо лучше, — она немедленно перестала бы дуться, повернулась бы обратно к нему, сказала бы что-нибудь смешное.

Увы, нельзя. На светофоре он еще раз поднес к глазам эту гадость, сам не понимая, что рассчитывал обнаружить. Ничего нового не увидел, конечно. Прокрутил в голове недавнюю сцену: вот Констанс вытаскивает из недр шкафа куртку, которую последний раз надевала, когда возвращались из Бакхорна. С утра у нее хорошее настроение, на традиционную субботнюю прогулку собирается вполне с удовольствием, и Альберт позволяет себе поинтересоваться, уверена ли она, что куртка на ней застегнется. Констанс фыркает, говорит, что для эксперта супер-пупер-экстра-класса что-то глазомер у него хреноватый, пр-рроклятые годы. Куртка действительно оказывается огромной, Констанс вертится перед зеркалом, оттянув кулаками карманы, он стоит сзади, кладет руки ей на плечи, прижимает спиной к себе. Хрупкая и маленькая, и в этой дурацкой куртке вообще не видно, что меньше чем через четыре месяца… на этом мысль пробуксовывает, потому что поверить в происходящее все еще совершенно невозможно. Хотя по-хорошему — и он часто ночами думает об этом — надо начинать планировать новую жизнь. В зеркале он замечает, как удивленно ползут вверх ее брови, она медленно вынимает руку из кармана, и он видит — все так же в отражении — маленький пакет лакричных конфет. Констанс же терпеть не может лакрицу. Может, Джон? Но когда?.. Констанс сама удивленно рассматривает находку, вертит в пальцах. Он успевает в тысячный раз спросить себя, красива ли она. Нелепый вопрос в тысячный раз остается без ответа — потому что она потрясающая, и смотреть трезвым и объективным взглядом ей в лицо даже и через зеркало нет никакой возможности, дыхание перехватывает, и кровь немедленно отливает от мозга. Но с того мгновения, когда хмурый врач ткнул пальцем в монитор и будничным голосом сказал волшебное: «Посмотрите сами, девочка…», Альберта преследует эта мысль. Тогда, протягивая ей руку и глядя сверху вниз в ее растерянные смеющиеся глаза — «Боже, с мальчиками я хотя бы знаю, что делать!» — Альберт впервые задумался, а красива ли эта женщина, сто двадцать фунтов, или сколько уже, чистого счастья, внезапно свалившийся на него смысл его жизни… Лицо Констанс в зеркале проясняется: «Ну да, конечно, это я купила тогда на заправке, меня так напугала эта женщина… так было неловко… схватила первое попавшееся…». Он рефлекторно прижимает ее крепче, она вздрагивает, смотрит удивленно. «Какая женщина?» — напряженно спрашивает он, еще надеясь, что обойдется — «Ты имеешь в виду ту маленькую заправку уже почти перед мотелем?» «Да, ты был в туалете, а я покупала поесть и была уверена, что я одна в магазине. И магазин-то весь — кошка ляжет, хвост протянет… и вот на кассе вдруг, знаешь… как будто почувствовала, что кто-то стоит за спиной». Она напрягается под его руками, он машинально начинает массировать ее плечи. Он профессионал. Он привык оценивать обстановку, особенно в незнакомых местах, и фиксировать увиденное в памяти. Он готов биться об заклад: на той заправке кроме них не было ни души.

«Ладно, пойдем», сказал он ей, и всю дорогу к машине, и половину пути до парка молчал, малодушно оттягивая неприятный момент. Наконец решился: «Констанс. Ты что-то путаешь. На той заправке не было никого кроме нас». Он должен был это сказать, хотя и предвидел ее реакцию. Предвидел, естественно, правильно. И вот что ему теперь делать?

— Констанс, пожалуйста, не сердись. Расскажи все, что помнишь. Это может быть очень важно.

Она посмотрела на него исподлобья, как будто решала, продолжать обижаться — «Конечно, важно для твоей драгоценной работы, можно по такому случаю и беременную жену в психи записать!» — или сжалиться. Он облегченно выдохнул: все нормально, перед ним снова здравомыслящая Констанс.

— Расскажи с начала, — попросил примирительным тоном, аккуратно паркуясь. Она кивнула, виновато улыбнулась ему. Ну вот опять, сколько раз он говорил ей, чтобы она прекратила просить прощения за эти свои взбрыки.

В парке сразу свернули на боковую дорожку. Почему-то на этих прогулках ему все время хотелось прятать свое немыслимое счастье от посторонних взглядов — мощное древнее суеверие, сильнее доводов здравого смысла? Всплывшее вдруг в почти шестьдесят мальчишеское «а вот у меня кое-что есть, но я вам не покажу»? Или просто естественное стремление защищать и оберегать потомство? Анализировать бесполезно, это единственное он понял уже давно. Шли медленно, Констанс тяжело опиралась на его руку, он накрыл свободной рукой ее кисть, поглаживал пальцы.

Говорить о происшествии на заправке отчаянно не хотелось. Хотелось бесцельно плестись нога за ногу, бессмысленно и бездумно жмуриться на солнце, молчать, чувствовать тепло и тяжесть Констанс, дышать запахом весны и ее волос.

— Знаешь, я думал, что мы с тобой будем весной в этом парке кататься на скейтборде.

Она даже остановилась.

— На чем?

— На скейтборде. Не любишь?

Констанс фыркнула.

— Ну со мной момент упущен, не то чтобы я сильно об этом жалела. Теперь уже с ней будешь, — глазами показала на живот.

Интересно, понимает ли она, что часть — совсем незначительная, но все же, — его радости при мысли о девочке основана на соображениях совсем не радостных: с мальчиком ему было бы трудно, с мальчиком отец должен в футбол играть. А девочку… девочку надо просто очень любить. Здесь он был абсолютно уверен в своих силах.

— С вами обеими.

Лицо Констанс помрачнело, отвела взгляд в сторону. Черт. Это уже не просто «перепады настроения», он прекрасно понимает всю цепочку, проносящуюся сейчас у нее в голове. Потому что у него тоже. По кругу. Хотя они ни разу не обсуждали этого вслух. Сначала, пока ждали, будто соблюдали молчаливый договор: будут результаты — будет и предмет разговора. Потом, когда он, сам от счастья теряя опору под ногами, обнимал тоненько поскуливающую Констанс, уткнувшуюся ему в плечо, отчетливо подумалось: а что бы они делали, если бы анализы показали… и весь список рисков, о которых он все это время читал тайком от нее?! Оптом или в розницу, в любой комбинации. Какое решение они бы приняли?! В каждом из возможных случаев…

— Все хорошо, что хорошо кончается, извини за банальность, — негромко сказал он, крепче сжимая ее руку. Она слабо улыбнулась, ничуть не удивившись, что он отвечает на ее невысказанные мысли. Черт. В тот день, когда они получили результаты, и он вернулся на работу… у входа столкнулся с совершенно ошалевшим Сааведрой. Так ведь и не спросил у него, что случилось.

— Ладно. Поговорим о более приятных вещах, — вздохнула Констанс, снова повернувшись к нему. — Так вот, женщина на заправке.

* * *

А еще она все про тебя будет знать. То есть вот совсем все. Когда у тебя последний раз было обострение геморроя, и во сколько обошелся недавний визит к дантисту.

Гордон вынырнул из очередного витка раздумий и встряхнулся по-собачьи. Опять мысль занесло куда-то не туда. Женщины — вынесем за скобки коллег в юбках — прекрасные создания. Это бесспорно. Кстати, планы на сегодняшний вечер надо будет обдумать — он заслужил отдых. Но по своей воле жить бок о бок с другим человеком?! Бывает, конечно, как Пэм и Якуб, когда там у них золотая свадьба (или он пропустил уже?!): так они в одной песочнице играли, оттуда и под венец плавно перетекли, это было очень логично, ничего другого от них никто и не ожидал. Их и порознь-то не представить себе. Хорошо, что у Пэм тогда, двадцать лет назад, хватило ума вовремя одуматься… как там его звали, теперь уже и не вспомнить.

Или вот как сейчас, только дома, — сидишь, полностью погрузившись в работу, или рисуешь под свои мысли, скажем, бурундука, а сзади подходит она, заглядывает через плечо, дышит в ухо и спрашивает, дорогой, дескать, кто это такой хорошенький? А почему бурундук? А о чем ты думаешь? А ты меня любишь? Тьфу. Полюбовался рисунком. Бурундучок получался исключительно симпатичным и откровенно похожим на миссис Тальбот.

В комнате кто-то стоял — Гордон вдруг услышал это всей кожей. «Ты как летучая мышь», — обычно смеется над ним Пэм. Резко поднялся, огляделся. Никого. Черт. Но ведь он чувствует! Что за ерунда…

Наверно, стучали, но он не слышал, увидел только, как опускается нажатая с той стороны ручка, как медленно открывается дверь… Эмилио, Лопе, мать его, де Вега. Гордон вышел из-за стола, мысленно приказав себе не подавать виду, что ему секунду назад мерещилась какая-то дрянь, и вообще, излучать спокойствие и уверенность.

— Агент Коул, — мальчик явно очень старается подобрать оптимальную громкость для общения с новым начальством. Молодец, хотя пока это ему не очень удается. Как не удается скрывать разочарование и фрустрацию от стажировки. Ничего, это дело наживное. Никто не родился с умением прятать свои чувства, хорошо, что мальчик пытается совершенствоваться, это очень важный аспект работы.

— Что вы хотели, Эмилио?

— Доложить, что я закончил. Я могу идти?

Гордон покивал рассеянно, Лопе де Вега убрался. Хороший мальчик, он не прогадал. И надо будет поблагодарить Дениз при случае. Кстати, наверно, уже можно рассказать ей, зачем ему понадобился стажер, она не заслужила, чтобы ее использовали вслепую. Альберт уже две недели как расслабился и пребывает в приподнятом настроении: как уловил Гордон где-то между строк — а скорее и вовсе кожей, ни разу ведь вообще на эту тему не говорили! — они ждали результатов каких-то важных анализов. Стоит извиниться перед Дениз и объяснить, почему он не мог сказать сразу. Как женщина, она должна понять. С другой стороны, Альберт убьет, если до него дойдет, что Гордон рассказывает всем направо и налево о беременности его жены. Дениз, конечно, не растреплет, но надежнее перестраховаться.

Надо будет потом это обдумать. А сейчас хорошо бы понять, чье присутствие в кабинете он так явственно ощутил несколько минут назад, и куда потом исчез неведомый посетитель. Когда исчез — с этим просто, ровно в ту секунду, когда Гордон перевел взгляд на открывающуюся дверь. Значит ли это, что таинственный посетитель не хочет встречаться со стажером? Или не хочет встречаться с Гордоном в присутствии стажера?

Гордон вздохнул. До чего же не вовремя вошел мальчик! Нет еще чутья, впрочем, было бы странно ожидать. Вот Альберт — тот всегда тонко улавливает такие вещи. Так же, как сам Гордон чувствует в это самое мгновение, что Альберт подходит к его кабинету.

Едва успел подкрутить регулятор на слуховом аппарате — скривился от стука в дверь, короткого и решительного. Точно, Альберт.

— Гордон.

Чем-то очень обеспокоен. Лицо напряженное, кулаки сжаты, стоит, чуть переминаясь с ноги на ногу.

— Да, Альберт?.. — постарался спросить как можно мягче, вложить в голос максимальную степень готовности выслушать, отнестись серьезно и при необходимости помочь. Только-только вроде стали налаживаться их отношения после той зимней истории. Альберт не то сменил гнев на милость, не то очень сильно отвлекся. Как бы то ни было, Гордон дышать боится на едва начавшую затягиваться дыру в их сорокалетней дружбе. И не стесняется признаться себе в этом.

— Гордон, когда мы с Констанс возвращались из Бакхорна, — интересно, он сам понимает, как это странно звучит, миссис Тальбот-то с какой стати «возвращалась»?! Перебивать, разумеется, не стал. — Она видела на заправке женщину, очень похожую на Дайану. Причем я считал, что на заправке никого кроме нас нет.

Ничего себе.

— Рассказывай.

— Я расскажу, хотя будет лучше, если ты услышишь все потом и от самой Констанс. Но я решительно не хочу тащить ее сюда, — да уж, пожалуй, не надо Дениз ничего говорить, Альберт слишком трепетно относится к сохранению в тайне положения миссис Тальбот. — Ты сможешь заехать к нам в ближайшее время?

Надо же, с какой легкостью у него сказалось это «к нам»! А ведь как оберегал всегда свое холостяцкое логово, что нынешнее, что предыдущие… даже в молодые годы гостей на ночь не оставлял.

— Обязательно, — кивнул Гордон.

Любопытно будет посмотреть, как изменилась его квартира после воцарения там миссис Тальбот. Помнится, исключительно уютная нора. И очень… индивидуальная. Конечно, жилище всегда несет на себе отпечаток личности хозяина, но в логове Альберта это всегда как-то особенно чувствовалось.

Альберт внимательно смотрел Гордону в глаза. Наверно, надо бы и Тэмми посвятить в это, в конце концов, она изрядно вовлечена в историю с Дайаной, Альберт не будет отрицать.

— Гордон, я готов сейчас рассказать все, только, думаю, стоит пригласить агента Престон.

Кивнул с облегчением. Ну вот как он представлял себе свою жизнь без Альберта?! И страшно подумать, как все будет выглядеть, если — когда — Альберт уйдет в отпуск. Опустился обратно в кресло, молча смотрел, как Альберт набирает сообщение — видимо, Тэмми, хотя последнее время смартфон постоянно у него в руке. Так. Сейчас они сядут втроем вокруг стола… Рисунок. Бурундучок, симпатичный, но портретное сходство с ненаглядной Констанс слишком очевидно — да Альберт его на лоскутки для детского одеяльца порежет, если увидит! Срочно смять и выкинуть, не привлекая внимания. Рука потянулась к столу.

Рисунка нигде не было.

* * *

— Тэмми, ты пойдешь со мной.

Вышел из кабинета, бросив на стажера как будто слегка виноватый взгляд. Можно подумать, мальчик огорчится, что его в гости не берут.

Тэмми машинально кивнула, уже ему в спину, отчего-то вспомнив — кабинет Гордона, телефонный звонок, Альберт как сжатая пружина… «И, Тэмми, ты летишь с нами». Тогда все началось. И не только не кончается, но и все больше выходит из-под контроля.

Эмилио скривился, Тэмми оценила — очень выразительно. Интересно все-таки, у него брови от природы такие, или он с ними что-то делает. Надо будет спросить. Любопытно. Усмехнулась, представив себе, какое изумление нарисуется на этом красивом лице, когда она спросит, где, мол, агент Сервантес, вы брови делаете? Это низко и мелко, сказала она сама себе, и тут же добавила: но очень хочется.

Она не ревнует, вот еще. Она просто очень хотела бы знать, зачем Гордону понадобилось брать стажера. Для пользы рабочего процесса ей бы не помешало понимать его мотивы.

— Сочувствую, агент Престон, пропал выходной, — вкрадчиво сказал Эмилио, когда за Гордоном захлопнулась дверь. Тэмми промолчала. Интересно будет узнать, кто эта отчаянная (или отчаявшаяся?) особа, рискнувшая выйти замуж за Розенфилда. Гордон уже довольно давно в курсе (а ведь в тот день, когда Альберт явился с кольцом, был изумлен не меньше Тэмми!). В конце концов, это не простое любопытство. Для успеха совместной работы надо как можно лучше знать своих коллег.

Навигатор привел ее на узкую улицу, застроенную невысокими, причудливой архитектуры домиками. Деревня какая-то. Если бы Тэмми спросили, как она представляет себе жилье агента Розенфилда, в ее воображении нарисовалась бы полнейшая противоположность. Захотелось даже проверить, нет ли в Филадельфии еще одной улицы с тем же названием.

Но Гордон уже ждал ее, стоя возле своей машины. Привычно приобняв за талию, повел к единственному подъезду.

— Будь внимательна, и ты все поймешь.

Была бы Тэмми знакома с Гордоном чуть хуже, непременно попросила бы уточнить.

Альберт в джинсах и без галстука совершенно неузнаваем и кажется лет на десять моложе. А чуть позади, словно прячась за его спиной, стояла, — ну можно же было догадаться! — эксперт из Бакхорна. Как ее. Морг, все эти дурацкие шуточки над трупом Бриггса… она сияла, чисто Гунтер фон Хагенс на открытии своей выставки. Тэмми тогда так и назвала ее про себя.

Представились. Констанс Тальбот, вот как ее зовут. Фамилию, выходит, не поменяла. Рука у нее оказалась теплой и неожиданно сильной.

Почему-то Тэмми испытала облегчение, когда Гордон аккуратно и очень сдержанно пожал руку этой… мадам фон Хагенс. Совсем на него не похоже. Но у нее глаза какие-то опухшие и лицо слегка отечное. Кутается в огромную флисовую куртку. Похоже, простужена, и Гордон просто боится заразиться. Разумно. Но надо будет потом проанализировать, почему ей была так неприятна мысль, что он сейчас прикоснется к этой женщине, потреплет по плечу. Он очень тактильный, Гордон Коул, любит познавать мир на ощупь. Может, это компенсация потери слуха в достаточно молодом возрасте? Он столько лет жил с далекими от совершенства слуховыми аппаратами. Надо будет об этом почитать. В любом случае, вздохнула Тэмми, приходится признаться себе — ей это очень нравится.

Очень странная квартира — между прихожей и гостиной довольно высокая ступенька, как они не спотыкаются об нее по десять раз на дню?! Альберт одновременно коснулся рукава Гордона и плеча Тэмми, указал им под ноги. Прошли в гостиную. Тэмми украдкой осмотрелась. Жилье может очень многое рассказать о своих обитателях, и тем более любопытно проверить, правильно ли ты понимала человека, которого знаешь уже изрядное количество лет.

Странная квартира: комната вроде немаленькая, но какая-то слишком темная, хотя шторы на огромном, почти в пол, окне раздернуты. Потолок низкий? Вроде нет. За окном — прямо как в заколдованном лесу! — мрачные деревья, почему-то еще почти голые, хотя Тэмми минуту назад вошла с улицы и знает точно: там светит солнце и уже давно распустились листья. Мебель, шторы, краска на стенах, ламинат на полу — все какого-то приглушенно-неопределимого цвета.

Уселись вокруг низкого стола — мадам первой заняла одно из двух больших кресел, Альберт указал Тэмми на второе. Кресло неожиданно оказалось очень удобным, прямо каким-то… ортопедическим, лучшего слова не подобрать. Мужчины опустились на диван. Гордон жестом фокусника извлек невесть откуда бутылку вина.

— Ты неисправим, — Альберт поднялся, и ей показалось, взглядом спросил что-то у жены. Та кивнула с улыбкой.

Он принес из кухни четыре бокала, молча разлил. Тишина не была тягостной, нет, но Тэмми поймала себя на нелепом ощущении: будто мимо нее проносятся какие-то информационные потоки. Гордон почти не таясь изучал мадам фон Хагенс. Ей, впрочем, явно было безразлично, какая-то она очень задумчивая, выражение лица отстраненное, будто ей тяжело вынырнуть в реальность и сфокусировать взгляд на окружающих. Определенно простужена. Альберт протянул ей бокал, Тэмми видела, как соприкоснулись их пальцы, и мадам фон Хагенс — Констанс — подняла на него глаза и улыбнулась отчего-то почти заговорщицки.

— Ну что, за молодых!

— За молодых, — откликнулась Тэмми. Выпили. «Молодые» синхронно кивнули — сдержанно-благодарно, — оба отпили по крошечному глотку. Ему еще о работе говорить, а она больна.

— Спасибо, Гордон, спасибо, Тэмми, что согласились зайти.

Потянулся к лежавшей на диване стопке бумаг, попутно погладив мадам по руке, достал какие-то листы, протянул Гордону. Верхние бумаги чуть съехали в сторону, и в лежавшей под ними прозрачной папке Тэмми случайно краем глаза увидела: вроде какие-то медицинские бумаги, похоже на результат анализа крови, а сверху вложен дурацкий карандашный рисунок какого-то зверька, хомяк или мышь… Ерунда какая-то. В любом случае, задерживать взгляд на чужих анализах неприлично. Посмотрела на лист в руке Альберта. Карта с пометками красным маркером.

— Вот эта заправка. Мы въехали на нее третьего октября около шести вечера. За рулем был я. Мы были одни. Констанс?

Она мгновенно отреагировала, подхватила:

— Да, никого не было. Альберт стал заправлять, я пошла в туалет и потом в магазин.

Дальнейшее Тэмми уже слышала в пересказе Альберта, так что теперь следила не за содержанием, а за речью и мимикой, привычно пытаясь услышать детали, неосознаваемые самим рассказчиком. Надо отдать должное мадам, по делу умеет говорить четко и без выкрутасов. Ничего нового. Тэмми невольно отвлеклась на изучение ее внешности: в конце концов, это тоже имеет значение. Минимум внимания уходу за собой. Маникюра нет. В парикмахерской давно не была. Брови не выщипывает. Черты правильные, но лицо довольно тусклое.

— Альберт, ты показывал миссис Тальбот фотографии? — голос Гордона заставил Тэмми вздрогнуть.

Альберт кивнул, коснулся руки мадам. Можно подумать, у этих двоих какой-то свой, закрытый от посторонних мир. Поразительная история. Не была бы свидетелем с самого начала, с момента их знакомства — в жизни бы не поверила, что такое бывает.

— Да, я почти уверена, что это та же женщина, только с ярко-рыжими волосами, каре, аккуратная укладка… и старше намного, — сказала она. Альберт протянул Тэмми несколько фотографий. А вот этого она не ожидала: на нее смотрела Дайана Эванс. Только молодая, смеющаяся и очень, черт возьми, обаятельная.

— Надо ее найти, — буднично сказал Гордон, словно речь шла о чем-то очень простом.

— Из нас троих у тебя больше всего шансов, — заметил Альберт, и Тэмми передернуло. Может, правильная практика к психологу отправлять после применения оружия?

— Не факт. Приказ был мой.

Тэмми посмотрела на мадам фон Хагенс: снова никакого интереса на лице. Интересно, Альберт рассказывал ей?..

— Гордон, у тебя к старости развилась мания величия, — криво усмехнувшись, сказал Альберт. — Не надейся отмазаться. Не Сааведру же привлекать.

Странное и неприятное ощущение плавно обтекающих ее безмолвных переговоров между Гордоном и Альбертом снова заставило Тэмми поморщиться. На секунду даже стало не по себе: свой мир у Альберта с новоиспеченной мадам Розенфилд, свой мир у Альберта с Гордоном… Впрочем, она легко сумела отбросить эту мысль. Тем более что разговор уже явно подходил к завершению.

Молча вышли во двор, Тэмми подумала, что с радостью покидает эту мрачную, неприветливую квартиру. Только подойдя к машине, она заметила, что Гордон отстал.

Обернулась — он стоял, повернувшись лицом к дому, и с интересом разглядывал окна. Вернулась к нему, положила руку ему на плечо. Он не шелохнулся — будто был уверен, что она подойдет.

— Поезжай. У меня здесь еще одно дело.

Немного обидно, конечно, что он не считает нужным ее посвятить. Или это не по работе?

— До завтра, Гордон.

Он кивнул, по-прежнему не отводя глаз от дома. Ну ладно, его дело.

Тэмми медленно вернулась к машине. Словно надеясь, что он передумает, поедет вместе с ней или позовет ее с собой на таинственное дело, помедлила, прежде чем тронуться.

В зеркале была отлично видна его неподвижная спина.

Что ж, надо ехать. Остаток выходного вечера можно будет посвятить анализу этого странного визита. Зачем Гордон брал ее с собой? По существу вопроса ей отчетливо намекнули, что займутся поисками Дайаны — да и Дайаны ли? — без нее. Это логично, они знают ее десятки лет. И, увы, догадываются, что недолгое знакомство с этой особой — хорошо, пусть с ее тульпой, — оставило у Тэмми крайне неприятный осадок.

Непрофессионально. Но признать приходится. И сделать выводы — чтобы в будущем избегать подобных ошибок. Так зачем Гордон потащил ее в гости к Альберту?

И что, черт возьми, она должна была понять?!

* * *

Кивнув и благодарно улыбнувшись водителю, она вышла из машины, мельком полюбовавшись собственными ногами в изящных туфельках на высокой шпильке. Как приятно, что она все еще может позволить себе короткие юбки. И погода сегодня — просто мечта. Конец мая в Филадельфии всегда был ее любимым временем.

— Дениз!

Она резко развернулась — какая удача, Гордон Коул. Пусть поблагодарит ее — хоть какая-то компенсация за моральный ущерб, за все, что она выслушала от руководства Академии.

С улыбкой смотрела, как он спешит в ее сторону. Подошел, поцеловал ей руку. Старый ловелас умеет быть галантным, ничего не скажешь. Вместе пошли в сторону входа. Как же она любит это величественное здание! Ведь вроде ничего особенного, и не сказать, что бездна вкуса, скорее наоборот, голая функциональность. Но есть в нем что-то… Дениз молча ждала, когда Старик начнет разговор. Разумеется, с благодарностей.

— Жаль в такую погоду возвращаться в душный кабинет, да, Дениз?

Она усмехнулась. Глупо было с ее стороны ожидать от Старика…

— Гордон, я очень люблю свою работу. Думаю, не меньше тебя, — ответила Дениз, нажимая кнопку вызова.

— Не сомневаюсь, — он улыбнулся, помолчал, дождавшись мелодичного сигнала подъехавшего лифта, и продолжил, пропуская ее вперед: — Дениз, я твой должник. Не думай, пожалуйста, что я не понимаю, чего тебе стоило добиться назначения агента Сервантеса в мой отдел.

Ну то-то же.

— Ты честно выиграл, — сказала, милостиво кивнув.

— Я не хотел тебе говорить при нашей прошлой встрече, но теперь скажу: мне действительно нужен был лучший из лучших. Чтобы подготовить замену Альберту.

Дениз непроизвольно оперлась обеими руками на блестящий хромированный поручень. Удобные туфельки, похоже, оказались очень неустойчивыми. Или покрытие на полу лифта слишком мягкое и пружинистое для шпилек…

— Что ты имеешь в виду?

Лихорадочно попыталась вспомнить: он же старше ее всего на… лет на пять? Да, учитывая их работу — их, оставшихся «бегать с пистолетом», — глупо думать о таких вещах, но все равно: некрологи в жанре «при исполнении» она воспринимала всегда менее болезненно чем… чем когда вот так заранее готовят замену. Дениз протянула руку к панели, поняла, что, во-первых, рука слегка дрожит, а во-вторых, она все равно не видит, где кнопка «стоп». Старик внимательно посмотрел ей в лицо и нажал сам. Лифт недовольно вздрогнул, так что в груди тошно екнуло, и остановился.

— Очень велика вероятность, что Альберт в ближайшее время уйдет в долгосрочный отпуск.

Старик тяжело замолчал, и Дениз поняла: больше ничего не скажет. Почти отстраненно наблюдала, как в голове словно прокручиваются файлы. Она достаточно давно занимается кадровыми вопросами и может себе представить не меньше десятка только на поверхности лежащих причин для длительного отпуска агента. Хорошо, для мужчины шестидесяти лет этот список далеко не так оптимистичен, как, скажем, был бы для агента Престон. И тем не менее, совершенно не обязательно все так плохо, как она подумала в первый момент. По крайней мере, она будет надеяться на лучшее, пока не доказано худшее. Очень, конечно, по-женски…

— Ну что ж, Гордон, я рада, если помогла тебе.

Голос вроде не дрогнул. Глубоко вдохнула и позволила себе добавить максимально деловым тоном:

— Я никогда не вмешивалась в дела твоего отдела, но согласись, не следует складывать все яйца в одну корзину…

— Про яйца я побольше твоего понимаю… — буркнул Старик. Приподняла брови: он грубит — верный признак, что в глубине души признает ее правоту.

Дениз нажала кнопку своего этажа, с удовлетворением отметив, что рука больше не дрожит. Но поговорить с Альбертом нужно.

* * *

Пытаясь открыть окно, Пэм сломала ноготь до крови. Как же все вместилось в малую долю секунды: понимание, что сейчас произойдет, осознание, что даже если удастся открыть окно, кричать все равно бесполезно, на таком расстоянии Констанс ее не услышит… Грузовик несся с какой-то совершенно безумной скоростью, тормозить очевидно не собирался, мудак, из-за дорожных работ вообще же ни черта не видно, как можно так гонять… кстати, утром, когда Пэм ехала в участок, никаких работ еще не было, приспичило же! Время застыло. Она видела перекресток как на ладони. Запахло перегревшимся пластиком — это она уронила горящую сигарету. Заставила себя не закрывать глаза.

Несколько минут назад они решили сделать перерыв на кофе. На той стороне пекарня открылась, булочки там немыслимо вкусные… Я схожу, предложила Пэм. Не надо, я хочу пройтись, проветрить голову, и Альберт мне уже весь мозг выел, что двигаться надо больше… и ведь прав, зараза, нечего возразить! С марципаном просто что-то невероятное, вчера брала перед работой, очень рекомендую. На том и порешили: Пэм, как старшая (по званию) идет курить, потом ставит кофе, Констанс — за булочками, с марципаном и, если есть, с малиной, у Альберта рядом с работой кондитерская, там такие пирожные с малиной, просто ужас какой-то, невозможно не подсесть… И через десять минут в кабинете. Из окна курилки она видела, как Констанс вышла из здания, порылась в карманах, вытащила и надела темные очки, такой замечательный солнечный день…

А теперь Пэм заставляла себя не закрывать глаза и бессильно смотреть, прикусив кровоточащий палец, как Констанс делает шаг на проезжую часть. Еще шаг. Идет медленно и аккуратно. Но она не видит грузовик, водитель грузовика не видит ее…

Констанс Тальбот, отличный специалист, классный собеседник, строгая мать симпатичного нагловатого парнишки, любящая жена, через два месяца должна была родить влюбленному в нее до одури мужу его первого ребенка.

Розенфилд не переживет.

А Констанс вдруг замерла, резко обернулась, почему-то посмотрела на часы. Чувствуя, как подкашиваются внезапно ослабевшие ноги, Пэм увидела, что грузовик пронесся за спиной Констанс, на расстоянии меньше фута. Констанс резко согнулась, схватилась за живот, потом распрямилась плавно, провела рукой по лицу, сшибла очки на асфальт и не заметила. Огляделась растерянно, постояла, глядя вслед грузовику, потом очень медленно, неуверенно ступая, вернулась на тротуар. Прислонилась спиной к столбу, закрыла лицо руками.

Пэм подняла сигарету. Пальцы чуть дрожали. На белом подоконнике не осталось даже следа. Удивительно растягивается время… Торопливо раздавив сигарету в пепельнице, бросилась к лестнице.

Пока неслась вниз, пока петляла по коридорам, стараясь сообразить, где лучше выйти, пока огибала здание — Констанс на перекрестке уже не было. А еще через несколько секунд, пока Пэм беспомощно оглядывалась, Констанс появилась в дверях пекарни с большим бумажным пакетом в руках, медленно спустилась с высокого крыльца и пошла в сторону участка. Постояв еще чуть-чуть, Пэм вернулась в здание.

Булочки оказались действительно восхитительными. Пэм внимательно смотрела в лицо Констанс, прикидывая, окончательно ли та пришла в себя и стоит ли заводить с ней разговор о происшествии. Вроде выглядит спокойной, сильно углубившейся в себя — как обычно в последнее время. Пока Пэм раздумывала, Констанс заговорила первой:

— Дуракам везет… сейчас на нашем переходе чуть под грузовик не попала. В последний момент меня окликнула женщина, спросила время… и я остановилась… А то осталось бы от меня мокрое место.

Пэм потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное. Ее окликнула женщина?! Время спросила?! Галлюцинации? У Констанс Тальбот… Всмотрелась в ее глаза — да ничего нормальнее в жизни не видела. Лицо, правда, очень серьезное и мрачное, будто ее гложет какая-то мысль. Пэм решила промолчать, послушать — Констанс явно собиралась сказать еще что-то.

— Глупость какая-то, Пэм, — у вас бывает так, что вы встречаете вроде знакомого человека, но не уверены?

Пэм молча кивнула. Так. Перед ней сидит не просто коллега и почти (чудеса, давно с ней такого не случалось!) почти приятельница. Перед ней — жена человека, больше тридцати лет проработавшего с Гордоном Коулом. Это не галлюцинация. Продолжая смотреть ей в глаза, Пэм кончиками пальцев придвинула к себе телефон. Хорошо, много сообщений, можно сделать вид… виновато приподняв брови, мол, простите, срочно надо ответить… Нашла номер Гордона. «Поговорить. Довольно срочно».

— Не знаю, рассказывать ли Альберту… с одной стороны, надо, даже если мне показалось… с другой — он же меня к ноге пристегнет… и так с ума сходит, что я работаю и за рулем езжу…

Видно, что это просто размышления вслух, ее совета не требуется. Пэм откусила еще от булочки — и правда, нечто потрясающее. Глотнула кофе, краем глаза посматривая на экран телефона. А что это за папка, на которой телефон лежит?!

Черт, после сцены на переходе все из головы вылетело. Это же бумаги из кадров. Она ведь как раз хотела поговорить с Констанс.

— Кстати, об Альберте. У меня тут всякие разборки с отделом кадров, я бы хотела знать: кто из вас пойдет в отпуск по уходу? Если, конечно, вы уже можете сказать.

Констанс отщипнула от своей булочки длинную нелепую полоску и замерла, не донеся ее до рта. Прищурилась, глядя в упор на Пэм. По-птичьи наклонила голову на бок, помолчала и вдруг улыбнулась:

— Черт, Пэм, это гениально.

Так. Они, выходит, это не обсуждали. Сказать или нет? Сказать — в конце концов, Констанс должна знать.

— Гордон — агент Коул — говорил мне, что у Альберта очень много неиспользованного отпуска…

Констанс расхохоталась:

— Нам с Альбертом обоим невероятно повезло с начальством. Не сочтите за лесть.

Пэм хотела ответить, но тут телефон булькнул новым сообщением. «Вечером могу заехать. Пойдет?». Выдохнула с облегчением. Снова взглядом извинившись перед Констанс — та, впрочем, сосредоточенно изучала начинку своей булочки, явно обдумывая все плюсы отправки Альберта в длительный отпуск, — Пэм быстро набрала «Да» в поле ответа и, чуть поколебавшись, открыла чат с Якубом: «Вечером Гордон. Бигос сделаешь?».

Совместить полезное с приятным — уютно посидеть с другом детства Гордоном и рассказать агенту Коулу, специалисту по всякой чертовщине, странную историю про женщину на перекрестке, которой не было и которая, выходит, спасла жизнь Констанс Тальбот. Ну и Розенфилду, в определенном смысле.

* * *

Тэмми не без сожаления отвернулась от окна на звук открывающейся двери — так и есть, стажер. Вообще-то ему давно уже следовало вернуться. С другой стороны — у нее образовалось немного свободного времени на очередную попытку обдумать, что происходит в отделе. С самого ее возвращения из Твин Пикса. Да, она признает, что эта поездка и вся дальнейшая ее работа в архивах далась ей очень тяжело, и до сих пор она чувствует себя слегка странно. Но дело не в этом — в команде Гордона тоже творится что-то странное. Взять хотя бы тот визит домой к Альберту. Два месяца прошло, она так и не поняла, что это было.

— Прошу меня извинить, агент Престон, — пробки.

Тэмми посмотрела ему в глаза. Похоже, не врет. Хотя за два месяца знакомства она успела достаточно хорошо изучить его мимику, чтобы убедиться: он прекрасно владеет техниками переговоров. С другой стороны, он явно не из тех, кто будет врать по мелочам. С третьей стороны, ей плевать, соврал он или нет. С четвертой — он это, конечно же, понимает.

— Ничего страшного, агент Сервантес. Мне было чем заняться.

Стажер кивнул.

— Ну что, рассказывайте, — Тэмми устроилась поудобнее и приготовилась слушать. Если объективно — мальчик отлично работает, вот и на допрос она его отправила с чистой совестью. Точнее, отправил, конечно, Гордон, она всего лишь передала Сервантесу распоряжение. Потому и отчитываться он пришел к ней. Но ни малейшего внутреннего протеста это решение Гордона у нее не вызвало, иначе она, конечно, настояла бы на совместной поездке. Все-таки много она бы дала, чтобы понять, зачем Гордону понадобился стажер в отделе… К тому же, некоторое время назад ее осенило: Альберт, похоже, тоже не в курсе. И что еще более странно — ему, похоже, наплевать. А если до Голубой Розы дойдет, ей тоже не расскажут?!

Стажер сел напротив нее, положив на стол пижонскую кожаную папку.

— Агент Престон, прежде чем я озвучу вам результаты моей поездки, я бы хотел обсудить кое-что, не относящееся к данному делу.

Это что-то новенькое, раньше она не замечала за стажером склонности к посторонним разговорам. Движением бровей показала, что готова выслушать.

— Агент Престон, я опоздал не только из-за пробок.

Интересное начало. И в каких грехах он собирается ей каяться?

— Я приехал уже… — бросил подчеркнуто сосредоточенный взгляд на часы, между прочим, дорогущие. Тэмми давно заметила эту его манеру, мало кто из нынешней молодежи пользуется наручными часами. — …Двадцать две минуты назад я вошел в здание.

Стажер замолчал. Наверно, ждет вопроса. Приподняла брови и чуть наклонила голову на бок — хватит с него.

— Около минуты я ждал лифта… скопилось довольно много народу, если быть точным — в лифт со мной вошло шесть человек. — Спасибо большое, мысленно сказала Тэмми, ведь мог еще и уточнить, сколько представительней каждого пола и дать полное описание внешности… — Ехали с остановками почти на всех этажах… допустим, еще три минуты.

Надеюсь, в туалет ты по пути не заходил, подумала мрачно, но перебивать не стала. Детали бывают очень важны, и стажера этому, несомненно, учили.

— Я вышел на нашем этаже, пошел по коридору… и увидел издали человека, он шел в сторону кабинета агента Коула. Мужчина, белый, рост около шести футов, спортивное телосложение, возраст не назову, я видел его только со спины…одет в черный костюм…

Тэмми напряглась. А ведь, получается, это было как раз когда она выходила сделать себе кофе. Да, именно минут пятнадцать-двадцать назад. В коридоре никого не было. Агента Сервантеса, кстати, тоже.

— Так…

— Я хотел окликнуть его, но он как-то очень быстро обернулся, вроде увидел меня и вошел в туалет, он как раз проходил мимо.

Ну вот, как в воду глядела…

— Я почему-то решил зайти за ним… В туалете никого не было.

— Лопе де Вега, Тэмми, вот вы где секретничаете!

Вот это да — как она не слышала? Гордон захлопнул за собой дверь, войдя в кабинет, подошел вплотную к ней, встал рядом, она откинулась на спинку стула, положила руку ему локоть, взглянула снизу вверх ему в лицо. Он внимательно и доброжелательно смотрел на стажера.

— Я ждал вас раньше, Эмилио. Теперь уже доложите Тэмми.

— Простите, агент Коул, я как раз рассказывал агенту Престон, почему я задержался… Во-первых, ужасные пробки.

Гордон шумно вздохнул. Не знает, как ему повезло, про туалет не довелось услышать…

— Пробки — это плохо. Я уже должен выезжать — приглашен на ужин… Нет, Тэмми, это не то, что ты подумала.

С какой стати она должна что-то думать про его вечерние похождения?! Тэмми фыркнула, надеясь, что получилось убедительно, и поймала заинтересованный взгляд стажера: похоже, мальчик невольно прислушивается ко всем тонкостям их взаимоотношений, впитывает и делает какие-то выводы. Просто любопытен, не упускает возможности для тренировки профессиональных навыков или планирует остаться здесь на постоянную работу?!

Гордон же совершенно не обратил внимания на ее реакцию и продолжил как ни в чем не бывало:

— Прелестное пригородное местечко Блю Белл — никогда не слышали? Час езды, и ты в Эдеме! Меня ждет такси, восхитительная компания и волшебный ужин по-польски.

Вышел, не прощаясь. Черт, все-таки отчитаться лучше бы при Гордоне… Заранее ругая себя за то, что сейчас выплеснет на стажера раздражение, вызванное им лишь отчасти, Тэмми заговорила, не в силах сдержаться:

— Вот если бы вы, агент Сервантес, не рыскали пятнадцать минут в поисках вашего загадочного незнакомца…

— В том и дело, агент Престон, — совершенно непочтительно и неожиданно резко перебил ее мальчик, — В том и дело: я не рыскал, как вы выразились, я сразу же вошел сюда. И я не знаю, куда делись эти пятнадцать минут.

* * *

Молодец Памелка, что позвала Гордона — история явно по его профилю. Повезло этой славной миссис Тальбот, ничего не скажешь.

— Бигос сногсшибательный, спасибо, Якуб! — Гордон отложил вилку. Ну еще бы, фирма веников не вяжет. — Пэм, я благодарен тебе за информацию. Ты понимаешь, я не могу посвятить тебя в детали, но это важный кусочек паззла.

Памелка улыбнулась, молча встала, собрала тарелки, ушла на кухню. Звон составляемой в раковину посуды, вот слегка хлопнула дверца шкафа, скрипнул ящик, шорох упаковки — это она достает пачку кофе и кофемолку. Бедняга все-таки Гордон, как он столько лет живет в беззвучном мире…

— Люди смертны, Гордон…

— Спасибо, мне уже доложили, — отшутился с серьезными глазами.

— Гордон, мы с тобой уже далеко не юные. Я естественно не знаю подробностей, но ты сам рассказывал, как пропадали без вести твои агенты.

Вздохнул скорбно. Делает вид, что не понимает, хитрая морда? Нет, просто боится говорить — не хочет, чтобы Памелка из кухни услышала. Ничего, сейчас она принесет кофе и уйдет курить. За полвека с лишним привыкла, что ее мальчикам жизнь не мила, если не посекретничают. Пока что позволил себе заметить:

— Эта история с миссис Тальбот — я не знаю, в какой паззл она укладывается у тебя, но мне она лишний раз напомнила, что люди смертны внезапно.

Гордон покивал с рассеянным видом. Такой вид у него бывает всегда, когда он особенно внимательно вдумывается в сказанное собеседником.

Памелка вошла в гостиную с подносом, поставила перед ними кофе. Посмотрела на них.

— Ладно, мальчики, вы секретничайте, а я покурить.

Интересно, какова доля шутки в этой ее традиционной фразе? За столько лет Якуб ни разу не спрашивал.

— Спасибо, Пэм! — выкрикнул Гордон, и Якуб вдруг подумал, а за что, собственно, спасибо: за кофе, или за возможность поговорить наедине? Проводил взглядом Памелку, через стеклянную дверь было отлично видно, как аккуратно она ступает, обходя его клумбы. Двадцать два года уже, как переехали из Фиштауна — он знает, ей было больно, хотя она ни разу не показала ему. Она так бережно относится к его хобби. Да, он давно уже смирился: не всем, в конце концов, работать до гробовой доски пусть и на трижды любимой работе. Гордону его физический недостаток не мешает — и слава Богу, а ему вот так не повезло. Зато у него есть Памелка. Вот она демонстративно отошла на максимальное расстояние, встала под кипарисом у самого забора, прислонилась к бетонной опоре, закурила. Надо будет побольше стульев в сад вынести, последнее время у нее болят ноги, хоть она и не жалуется, но он же не слепой.

— Гордон, мне семьдесят три. Ты не намного моложе.

— Ты отослал Пэм, чтобы пожаловаться мне на старческую немощь? Или проверить, нет ли у меня Альцгеймера?

Заговаривает зубы — значит, нервничает и относится к предстоящему разговору в высшей степени серьезно. Это хорошо.

— Во-первых, кто из нас отослал Памелу, еще вопрос. Во-вторых, Гордон, я все эти годы храню то, что ты мне дал на хранение.

Гордон кивнул.

— Если бы у меня была хотя бы тень сомнения, я не просил бы тебя об этом.

— Гордон, эта информация не должна быть сосредоточенной в руках одного человека. Если у тебя несколько таких, как я, — просто скажи мне: «Якуб, отстань!».

Молчание Гордона было красноречивее слов. После долгой паузы он заговорил:

— Не думай, Якуб, я уже предпринял кое-какие шаги. Теперь мне будет нужна твоя помощь.

Естественно, он не просил. Естественно, Якуб не стал ничего отвечать. И так все понятно.

— Вариантов, в сущности, нет. Это будет Альберт Розенфилд. Но не сразу.

— Что ты имеешь в виду?

За окном через сад медленно — дает им возможность свернуть секреты — шла к дому Памелка. Гордон не ответил, дождался, пока она войдет в гостиную, обратился сразу к ней:

— Когда миссис Тальбот должна родить?

— В конце июля где-то, — ответила она, ничуть не удивившись вопросу.

Подошла к столу, садиться не стала, отпила кофе. Надо же, как бывает удивительно…

— Надо же, как бывает… — сказал вслух. — Сколько им лет?

— Альберту пятьдесят девять, она моложе, конечно, но не намного… — ответил Гордон, как ни в чем не бывало подхватив смену темы. — Я никогда не думал, что Альберт может влюбиться до такой степени…

— В этом как раз ничего удивительного нет, — неожиданно сказала Памелка. — Мужчинам в шестьдесят свойственно влюбляться до полного самозабвения… — так-так-так, а что означает этот ее взгляд?! Он же больше десяти лет живет в уверенности, что не выдал себя тогда! Она слегка улыбнулась ему. Дьявол. Как же ему повезло — и вообще в жизни, и тогда вовремя одуматься… да как она вообще выглядела?! Теперь уже и не вспомнить. Памелка продолжила: — Потрясающее везение в другом: он влюбился, во-первых, взаимно, во-вторых, в женщину, идеально ему подходящую… И то и другое по отдельности — большая редкость, особенно в этом возрасте. А уж чтобы вместе… один шанс из миллиона.

Гордон полуприкрыл глаза, молча жевал губами — надо будет потом спросить его, как он понял слова Памелки… Она посмотрела внимательно на Якуба: «Что, еще не договорили?». Кажется, больше ничего в ее взгляде действительно не было. Он едва заметно покачал головой. Хмыкнула понимающе, ушла на кухню. Через мгновение раздался шум воды.

— В конце июля… значит, у нас есть время, — встрепенулся Гордон, стряхнув с себя задумчивость, как мокрый пес — воду.

— Для чего? — если он так и дальше будет в час по чайной ложке цедить, Памелке никакой посуды не хватит.

— Его сосед собрался продавать квартиру. У Альберта есть накопления, и он очень, очень ответственный.

— Пассивный доход для ребенка на всякий случай?

Гордон кивнул. Сказал одними губами:

— Я говорил с этим соседом. Наврал… неважно, что. Мы сделаем тайник в стене. Если один из нас умрет, второй расскажет Альберту.

— Твое «если» прекрасно, — вроде удалось скрыть неуверенность. — Надеюсь, ты все рассчитал правильно.

Гордон посмотрел обиженно, дескать, когда это я ошибался в таких вещах. Пожалуй, прав — никогда.

— Значит, с меня инструменты и инструктаж. Жалко, что выполнять работы придется тебе.

— У тебя с детства отлично получалось стоять на шухере, даже когда у меня слух был как у собаки.

— Да, но с потерей слуха руки у тебя остались как у собаки…

В кухне перестала течь вода, и через мгновение на пороге появилась Памелка. Ну и чутье.

— Ну что, мальчики, еще по кофе?

— Спасибо, Пэм, я уже пойду.

В прихожей Якуб снял с вешалки свою куртку, набросил на плечи Памелке. К вечеру стало прохладно, не хватало еще, чтобы она простудилась. Что за ерунда на ночь глядя — напротив дома двое дорожных рабочих, двигаясь как будто заторможенно, обновляют разделительную полосу. В сгустившейся темноте отчетливо видны оранжевые всполохи аварийки припаркованного далеко, почти уже на углу Сансет-роуд, такси.

— Не провожайте, ребята. Спасибо!

Гордон расцеловал Памелку, протянул руку Якубу, глазами спросив: «Так мы договорились?». Договорились, кивнул Якуб. Глядя в удаляющуюся спину Гордона, он почувствовал напряженную руку Памелки на своем плече. Обернулся — она не отрываясь смотрела на рабочих.

* * *

«Меня Пэм тоже отпустила, еду домой». Прочитав сообщение, Альберт занервничал. Вроде все сходится — полчаса назад он говорил ей по телефону, что у него сегодня внезапно получается свободная вторая половина дня, на что бы он мог ее потратить… может, все-таки стоит начать хоть что-то покупать для ребенка? Сошлись на том, что «пока не надо, ну правда, успеем ближе к делу, а лучше постфактум». Наверно, умница Новаковски слышала их разговор и отпустила Констанс. Чтобы дать им побыть вместе. Но все равно на душе неспокойно, и он постарался максимально быстро закончить дела на работе и выехать. Всех дел, собственно, было сказать Тэмми, что все человечество, затаив дыхание, следит за ее достижениями в роли начальника. Ну и мимоходом посочувствовать Сааведре. По дороге, чуть поколебавшись, заскочил в кондитерскую, купил для Констанс тех штучек с малиной, к которым она так пристрастилась. Дрянь редкостная, голая химия, но в небольших дозах ничего страшного.

Машина на месте, припаркована идеально ровно, и капот уже остыл. Приехала давно и чувствует себя, похоже, нормально. В квартире тишина, ее сумка брошена, как всегда, в гостиной на диване. Альберт поднялся в спальню.

Ну конечно — не теряя времени, завалилась в постель. Одежды нигде не видно — раздевалась спокойно, все в порядке. Просто захотела поваляться среди дня. Лежит на боку, свернувшись калачиком, накрыта с головой, только прядь волос торчит смешным хохолком. На цыпочках обошел кровать, присел рядом с ней.

Пока раздумывал, прикоснуться к ней или сдержаться, чтобы не разбудить, она зашевелилась, из-под одеяла показалась недовольная мордочка, чуть припухшие веки, покрасневший нос. Альберт протянул руку, хотел погладить, слегка провести пальцем по переносице, но замер, парализованный немыслимой нежностью, перехватило дыхание, что за черт, можно подумать, он не представляет себе в мелких деталях все, что происходит в ее теле. Нет. Не представляет. И более того — сейчас, сидя рядом с ней на кровати, даже не может сосредоточиться и всмотреться в ее лицо. Захлестывает, заливает, затапливает.

— Прости, я разбудил тебя?

Она помотала головой, улыбнулась.

— Нет, я не спала. Просто легла поваляться.

— Ты нормально себя чувствуешь?

Кивнула. Надо бы все-таки еще раз попробовать уговорить ее оставить работу. Особенно после этой истории с Дайаной на перекрестке. Хотя он внутренне согласен с Констанс — совершенно необъяснимое, но стойкое ощущение, — что Дайана ее как будто опекает. И тем не менее: тридцать вторая неделя не самой гладко протекающей беременности, физически тяжелая работа, много времени на ногах… Тут и без вмешательства персонажей Голубой Розы достаточно оснований поберечься. Дернулся, осознав отстраненность, с которой подумал о… о них. О тех, с кем прошло полжизни. Через одеяло лихорадочно нащупал руку Констанс, сжал — экстренная мера, срочно потискать ее пальцы, почувствовать ее рядом.

Ее уговоришь, пожалуй. Упрямая как осел. Как и он сам, впрочем. Но страшно, двадцать четыре часа в сутки его душит неведомое доселе чувство — дикий, животный ужас за другого человека, за них обеих, за Констанс и за… за дочку, пора учиться хотя бы мысленно произносить это слово. За тех, без кого ему уже не жить. А вот это могло бы быть для нее аргументом. Но слишком смахивает на шантаж.

— Констанс, мне кажется, пора нам начинать думать о поиске няни. Чтобы потом не метаться.

Она совсем вылезла головой из-под одеяла, повернулась на спину, приподнялась на локтях. Он бросился помогать, подпихивать ей под спину подушку. Она серьезно и долго смотрела ему в глаза, словно раздумывая, сказать или нет нечто важное.

— Я не для того в пятьдесят лет собралась рожать, чтобы сдать ребенка нянькам, — он не понял, это ли она хотела сказать.

Что ж, разумно. Он их обеспечит, своих девочек, они ни в чем не будут нуждаться. Только вот… сможет ли она потом вернуться на работу после большого перерыва в стаже. Новаковски поймет, конечно, специально палки в колеса ставить не будет, но нынешнюю ставку уже займут, а получится ли найти для нее что-то еще — в пятьдесят с лишним, после нескольких лет в качестве домохозяйки?!

Ну и сам он… Нет, об этом он думать не будет, он теперь просто обязан жить до ста двадцати, пахать как не пахал в молодости, и быть здоровым как бык. Она доверилась ему. Он оправдает.

Альберт наклонился над ней, уткнулся лицом ей в плечо. Теплая. Нежно пахнущая. Ее рука скользнула по его затылку, вниз вдоль позвоночника, по спине. Какая же она… Что там при последнем визите врач говорил про половой покой? Сейчас, доцелует ее шею и спросит.

Спросить не успел — тишину внезапно пронзил мерзейший из звуков: сверло, вгрызающееся в стену. С подвизгиванием. Констанс вздрогнула в его объятиях, он крепче прижал ее к себе. Вот тебе и покой. Половой разве что… Дрель — сверлили на первом этаже, общую стену с гостиной — зашлась в истерическом визге, что-то хрустнуло и наступила тишина. Увы, явно ненадолго. У них еще и руки в задницу вставлены.

— Не дадут нам… — прошептал он ей в шею и не договорил, щекой почувствовав ее согласный кивок. Дрель снова ожила, сверлили все так же талантливо. Они там всю стену разнесут, придурки.

— Придется тащиться гулять, — обреченно сказала Констанс, с досады прикусив его ухо. Он хотел сказать, что если ей тяжело, необязательно именно гулять, но она продолжила: — Мне на последнем УЗИ показалось, что у нее твои уши. Это катастрофа.

— У нас же есть диск, можем пересмотреть… — он ничего такого не заметил, но это не показатель: у эксперта экстра-класса Розенфилда земля из-под ног уходит, и мозг отказывает, когда он ходит вместе с Констанс по врачам. Да что ж такое, второй месяц у Сааведры спросить забывает… впрочем, мальчик уже и сам, надо полагать, забыл.

— Нет уж, я хочу еще два месяца надеяться, что ошиблась.

— Главное, что у нее между ушами все будет в нас с тобой…

— Ужас какой! — рассмеялась Констанс.

Альберт кое-как оторвался от нее, поцеловав напоследок в щеку. Проклятая дрель не унималась. Мелко вибрировал пол.

— Я пойду вниз, положу пирожные в холодильник, а ты одевайся.

— Пирожные? С малиной? — Констанс заинтересованно посмотрела на него, подтянулась повыше, села, откинула одеяло. Альберт осторожно поправил ее задравшуюся футболку, положил руку ей на живот. Ужасно хотелось сидеть так долго-долго, чувствовать ладонью малышку. Но Констанс права — надо срочно валить отсюда, пока адский агрегат в руках косоруких придурков не высверлил им мозги.

— Пирожные. С малиной.

— Знаешь, как меня из норы выманить!

— Если бы не эти кретины, я бы тебе сюда принес…

Кретины как будто услышали, с новой силой вгрызлись в несчастную стену. Так они и дом обрушат к чертовой матери.

— Неужели так быстро купили квартиру?.. — вдруг сказала Констанс, тяжело выбираясь из кровати.

Он помог ей встать, не удержался, прижал к себе, такую невозможно теплую и хрупкую, потискал слегка, потерся носом об ее макушку. Что она говорит?

— Ты о чем?

— Был момент, у них висело объявление в окне. Как-то очень быстро исчезло.

Что за ерунда. Почему он не видел?!

— Оно провисело буквально два дня. Помнишь, ты на работе пропадал до ночи?

Конечно. Она в очередной раз ответила на незаданный вопрос. Действительно, было несколько дней, когда он и приезжал, и уезжал в темноте, вполне мог не заметить.

А вообще — интересно про квартиру. Надо будет обдумать.

* * *

— Вызывали, миз Брайсон?

Розенфилд в своем репертуаре. Вообще-то, это хорошо, если подумать. В свете ее опасений. Может, и ничего? Выглядит вроде нормально для своего — для нашего — возраста. Но что имел в виду старый хитрец?

Дениз молча показала ему на кресло, он сел, коротко кивнув. Давно его не видела. Закрывается чуть меньше, чем в молодые годы, но все равно напряжен. Руки, правда, положил на подлокотники — по его меркам супер-открытая поза. А это еще что такое?! Вот тебе и старая гвардия, есть еще порох…

— Никак вас можно поздравить, агент Розенфилд? — Дениз глазами показала на его левую руку. Хорошая вещь наращивание ресниц, насколько обогащает мимику и возможности невербальной коммуникации! Альберт проследил ее взгляд и неожиданно отмяк, едва заметно расслабился, вроде даже чуть откинулся на спинку кресла, кивнул, безуспешно пытаясь сдержать улыбку:

— Да, вот так… спасибо, Дениз.

Совсем другое дело. Теперь можно говорить о деле.

— Альберт, я пригласила тебя, потому что некоторое время назад ко мне заходил Гордон и просил направить в ваш отдел на стажировку лучшего выпускника Академии.

— Если тебя интересует мое мнение об этом юноше…

Деннис Брайсон не стал бы нарываться на ровном месте, перебивать Розенфилда. Но Дениз может себе позволить:

— Альберт, позволь, сначала я задам свой вопрос, а потом выслушаю тебя. Гордон сказал странную вещь: якобы ты в ближайшее время… как он выразился, можешь уйти в долгосрочный отпуск. Что это значит, Альберт?

Снова напрягся. Молчит — и не надо торопить его с ответом, к тому же наблюдать за глазами молчащего Розенфилда с молодых лет было чистой воды наслаждением. Во всяком случае, очевидно, что все пришедшие ей в голову ужасы не подтверждаются. И больным он, к счастью, не выглядит. Розенфилд приподнял брови, слегка покусал губы — какое-то озарение пополам с досадой, — и медленно заговорил:

— Дениз, до чего приятно наблюдать, как с возрастом интеллект обретает истинную остроту… Ты согласна?

Интересно рассуждает, молодожен.

— Ты о ком из нас, позволь спросить?

— О Гордоне, Дениз, о Гордоне. Не обижайся, у нас с тобой все еще впереди. Во всяком случае, я надеюсь… почему мне самому в голову не пришло?!

— Я никогда не сомневалась — и не сомневался — в мощи интеллекта Гордона, но, признаться, не вполне понимаю…

— Дениз, старик — мегамозг. Но, увы, такова судьба многих гениев — его ум приносит ему сплошные проблемы. Вообще и в данной ситуации в частности.

— Альберт, ты не хочешь объяснить? — глаз от его лица не отвести, Розенфилд ли это? Как будто лампочку внутри включили. Что творится, уж от старой-то гвардии сюрпризов меньше всего ожидаешь… Хотя… Что Гордон, что его команда! Перевела дыхание, продолжила скорее для порядка: — Не забывай, я не просто любопытная сплетница и старый приятель, я руководитель кадровой службы…

Розенфилд резко встал. Протянул руку через стол, от неожиданности Дениз ответила на рукопожатие.

— Дениз, спасибо тебе. Как сплетнице, старому приятелю и руководителю кадровой службы. А к разговору про мой возможный — максимально длительный! — отпуск мы вернемся. В конце июля, — помолчал, Дениз открыла было рот спросить, что за ерунда происходит, Розенфилд намного тише и очень серьезно добавил: — Я очень надеюсь.

— Ну что ж, передавай мои поздравления миссис Розенфилд.

Боже мой, всю жизнь знакомы, а кто бы мог подумать, что Альберт Розенфилд умеет так улыбаться!

— Миссис Тальбот. Она не поменяла фамилию.

— Зная твой вкус, не сомневаюсь, что она красавица.

И взгляда такого — теплого и сияющего — Дениз никогда у него не видела. И не видел.

— Да, Дениз, она очень красивая, — помолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям, и добавил: — Жалко, не могу тебе показать ее портрет кисти Гордона Коула — нет с собой.

Вот уж точно, жаль. Можно себе представить. Все с ума посходили.

— Он мне на стол подкинул, пару месяцев назад. Неожиданный взгляд, но сходство схвачено стопроцентно.

— Как это мило с его стороны, — осторожно сказала Дениз. Черт их там разберет, с их сложными отношениями.

Розенфилд кивнул ей, развернулся и вышел. Дениз выдохнула, прижала ладони к лицу. Ну вот бывают же иногда приятные неожиданности. Она его почти похоронила, а тут такое творится. Если, конечно, она правильно поняла.

Зачем-то медленно обогнула стол, подошла к двери, поколебавшись несколько секунд, вышла из кабинета.

В самом конце коридора увидела удаляющуюся спину Розенфилда. Навстречу ему из холла где лифты вышел человек — Дениз мучительно прищурилась, черт, надо линзы менять, этот человек, двигавшийся прямо на Розенфилда, почему-то показался ей смутно знакомым.

Дениз могла бы поклясться, что Розенфилд его не видит. Протерла заслезившиеся от напряжения глаза. Какой нелепый обман зрения: Розенфилд исчез за поворотом, и теперь она стояла в коридоре абсолютно одна.

* * *

— Я все забываю тебя спросить, что это за рисунок среди моих анализов? — Альберт вздрогнул, поднял голову от ноутбука, повернулся. — Отвлекаю? Прости…

Какой все же фантастический кайф: сидишь, полностью погрузившись в работу, а сзади подходит Констанс, заглядывает через плечо, дышит в ухо, и чувствуешь спиной ее тепло.

— Нет, что ты… А это твой портрет. Гордон мне на стол подкинул.

— Я бы не отказалась от такого симпатичного хвостика… — она задумчиво перевернула листок. — Ты видел, тут что-то написано…