Северное крыло (джен)

Когда Грегору исполнилось 18, ему разрешили выбрать свой кабинет в Императорской резиденции. Раньше он работал в комнате рядом с кабинетом лорда-регента Форкосигана, когда ему нужен был кабинет не только для представительских целей. Он почти достиг совершеннолетия, и его советники решили, что ему как императору пора начать устанавливать собственные порядки.

Ему изложили возможные варианты. У Эйрела, по-видимому, были более важные дела, поэтому он отсутствовал, что предоставило Грегору редкую возможность принять решение без оглядки на одобрение Эйрела. Хотя, конечно, было очевидно, что советники уже обсудили варианты выбора и намереваются оказывать ему помощь в соответствии со своими предпочтениями. Впрочем, даже иллюзии хватило, чтобы дать ему надежду. Конечно, он не мог выбрать кладовку, но у него было пять укреплённых и отремонтированных комнат на выбор.

Один советник предпочёл помещение в центре здания. Другой настаивал на кабинете с потайным ходом. Грегор признал, что это разумно, хотя ему не понравилось лёгкое давление со стороны советника. Осмотр показал, что этот кабинет был холодным и ветхим, так как находился в Восточном крыле, старейшей части замка. Обойдя все помещения, Грегор выбрал то, что располагалось в самой новой части, Северном крыле, которое было перестроено и оснащено всеми удобствами и системами безопасности, ставшими доступными за последние 15 лет.

Через несколько лет он задумался, как близко оно находится к месту, где погибла его мать.

Конечно, он знал, что Северное крыло сгорело во времена Претендентства; знал он и то, что его мать погибла в этом здании. Воспоминания о том, как Корделия и Эйрел рассказывают ему о смерти матери, изгладились, подробности забылись. Он никогда не запрашивал досье на неё. У него не было её личных фотографий. Были её снимки на официальных мероприятиях, но у них не было ничего общего с его воспоминаниями. Невозможно было отождествить спокойную, уравновешенную женщину на этих фотографиях с той, что обнимала его, лёжа в постели, и за тарелкой печенья рассказывала сказки про динозавров. Он смотрел на них только чтобы напомнить себе черты её лица.

На некоторых снимках была запечатлена свадьба с его отцом, и там она улыбалась. Однако в этой улыбке он узнавал свою улыбку государственного деятеля. Ту самую, которую можно сохранять на протяжении любой церемонии, любого разговора — чего угодно, и которая ничего не означает. Эйрел, леди Элис и капитан Иллиан никогда не рассказывали ему о его отце, Серге. Из тех, кто рассказывал, никто не знал его хорошо. Все его друзья погибли при Эскобаре. Он пытался расспросить оруженосцев Форбарра, но понял, что все оруженосцы его отца и деда давным-давно погибли, защищая его.

Только после своей чуть не приведшей к катастрофе космической авантюры он начал задумываться о смерти матери. Корделия завела о ней разговор во время одного из еженедельных совместных обедов. Это была одна из их многих бесед о смерти; он сказал, что её вера в загробную жизнь его не утешает, а она ответила, что умирать стоит ради любви, так, как сделала его мать. Это его ошеломило: не потому, что этот контраргумент был убедительным, а потому, что он всегда полагал, что мать погибла, сражаясь с узурпатором. Когда он признался в этом Корделии, она просто ответила, что Карин беспокоилась о родном сыне гораздо больше, чем об императорском титуле.

Эта мысль прекрасно подошла женщине, которая играла с ним плюшевыми динозаврами.

Он уже прочитал о Серге всё, что смог найти, но Карин упоминалась лишь эпизодически, будто авторы старались сохранить память о ней только потому, что того требуют приличия. В файлах Негри ничего не осталось, если, конечно, предположить, что он что-либо писал, а после смерти Негри и Карин не было большой нужды делать новые записи.

В конце концов, прямой запрос Иллиану дал больше — видеозапись Корделии вскоре после её прибытия с головой Фордариана. Она выглядела уставшей и растрёпанной, а её хриплый голос звучал так отчаянно, как он никогда прежде не слышал. Она описывала дорогу до столицы, поиски маточного репликатора, убийство Фордариана и побег, а посреди всего этого — смерть его матери.

После прослушивания записи он обратился к планам здания. Его мать умерла примерно в пятнадцати метрах от его кабинета. Ни ближе, ни дальше. Ни одно не предлагавшихся на выбор помещений не было ближе.

Корделия говорила, что пожар в замке был посмертным возжиганием для его матери. Опасения и страх, которые он чувствовал с тех пор, как познакомился с новым планом здания и узнал, как близко, сам того не желая, подошёл к месту смерти матери, испарился. Она погибла в Северном крыле, и оно стало её памятником, и жить здесь — вот лучший способ почтить её память.