Выбор Ауберона (джен)

Гроза с глухим рокотом наползала из-за реки, подминая под себя сдавленно стонущий черный лес. С той стороны дул ветер, но свежести он не приносил. В душном воздухе тяжелыми волнами перекатывался густой сладкий запах незнакомых Цири желтых цветов. Чужие цветы в чужом саду под чужим небом чужого мира. Все здесь было странным и раздражающе двойственным.

Это мир казался ей ненастоящим, прянично-игрушечным, словно вышел из умелых рук терпеливого мастера, выточившего плавные линии и украсившего свое творение прихотливыми узорами. И в то же время не было ничего более твердого, жесткого и болезненного, чем неприглядная реальность, столкновение с которой Цири пришлось пережить. Удар оказался очень сильным — настолько, что заставил пошатнуться те основы, которые оставались прежде незыблемыми. Цири не сдалась, для этого она была слишком упряма. И все же что-то в ней надломилось навсегда, придав ее борьбе оттенок обреченности и бессмысленности. Она усилием воли заставила себя отвернуться от широкого — в полстены — окна, одернула собравшееся складками от быстрой ходьбы платье и, нерешительно потоптавшись у резной двери, дернула ручку.

— Опаздываешь. А ведь шла по лестнице так поспешно, что я даже несколько встревожился.

Ауберон стоял на балконе, опершись о парапет и подставив лицо раздражающе теплому ветру. Он был словно застоялая вода, в которой кружилась придонная грязь вперемешку с прелыми листьями. Душный, несвежий. Бесцельное кружение воздуха, напитавшегося запахами ароматных курений и изысканных духов, дыханием бесчисленных цветов из сада, горячей земли и привядшей на солнце травы.

— У вас изумительно чуткий слух, Ваше Величество. От вас ничего не укроется, — резко ответила Цири, сминая в потных ладонях скользкую холодную ткань юбки. Ауберон повернулся к ней вполоборота, и ветер взметнул длинные пряди его волос.

— Ты на меня сердишься, дитя?

Цири, открывшая было рот, чтобы произнести какую-нибудь колкость, застыла, изумленная неожиданной мягкостью его тона. Все они говорили с ней вежливо, вкрадчиво, но до грубости повелительно, как с душевнобольной, которая вот-вот может впасть в буйство. Все — и он тоже. Он — особенно.

— Я…

— Не трудись, — продолжал Ауберон так же, как и начал. — Я знаю, о чем ты думаешь. И знаю, каким я тебе кажусь. Тебя от меня тошнит, Цири. И знаешь, тут я с тобой согласен. Я и сам у себя давно уже вызываю отвращение.

Цири резко вдохнула, так что голова закружилась, и медленно выдохнула сквозь приоткрытые губы, чувствуя, как запах цветов оседает на них приторной стягивающей пленкой. Ауберон усмехнулся и, оторвавшись от парапета, прошел мимо нее. Совсем близко, так, что она ощутила живое тепло его тела. Он сел в глубокое кресло у столика, на котором ждала неизменная шахматная доска, и жестом указал ей на стул, стоявший напротив. Цири бросила нерешительный взгляд на монументальное ложе у него за спиной. Ауберон нетерпеливо дернул худым плечом.

— Что же ты застыла, словно изваяние? Прошу тебя, сядь. У меня не так много времени, как мне бы хотелось. К сожалению, оно заканчивается именно тогда, когда начинаешь его ценить.

Цири повиновалась — что еще ей оставалось делать? Они превратили ее в безвольную куклу. Королю угодно заиметь наследника — Цирилла покорно ложится в постель. Эредин желает вести с ней светские беседы с отвратительным ядовитым двойным дном — Цирилла слушает и вежливо кивает головой. Знающему вздумалось поплакаться на свою горькую долю покинутого влюбленного — как угодно, Цирилла пожалеет и попросит прощения, что нанесла незаслуженную обиду.

— Чем вам угодно заняться сегодня, Ваше Величество? — сердито спросила она.

— Не хочешь слушать бред полупомешанного? — с грустной улыбкой спросил Ауберон. — Впрочем, я на тебя не в обиде. Она тоже быстро утомлялась моим обществом, но у нее хватало смелости заявить мне об этом открыто.

— Вы о ком говорите, Ваше Величество? — утомленная его ребусами, нетерпеливо спросила Цири.

— О Ларе, разумеется. О моей дочери. Она точно так же приходила в мои покои каждый вечер, много лет, день за днем, когда солнце опускалось за горизонт. Сперва я рассказывал ей сказки, потом читал книги, потом она сама мне читала. Дальше я научил ее играть в шахматы, и мы часами просиживали над доской. Потом ей стало со мной скучно, и она приходила совсем ненадолго, просто потому, что таков был заведенный мной порядок. А потом она умерла, а я остался жить. Это странно и глупо, правда? Все здесь такое же, как всегда, но Лара больше ко мне не приходит. И никогда не придет, потому что ее нет. Как могу я быть здесь, не меняясь, если ее не стало?

Он говорил сбивчиво, быстро и горячо, словно боялся, что Цири перебьет его и уйдет, не дослушав. Она молчала, сминала и разглаживала истерзанную ткань, совершенно сбитая с толку.

— У Эредина на нас с тобой грандиозные планы, дитя. Мы куклы-марионетки, которых дергают за нитки, заставляя исполнять замысловатый танец над пылающим костром. Я его понимаю. Прежде я и сам поступил бы так же. Но не теперь. Больше мы с тобой не совершим этих ошибок. Иди к кровати и сними платье.

Цири передернуло от отвращения. Король, не обращая внимания на гримасу, исказившую ее лицо, продолжал свою речь:

— На кровати ты найдешь одежду и легкий доспех, а также оружие. Я не смог вернуть твое и потому выбрал на свой вкус. Думаю, оно будет как раз по твоей руке.

— Зачем вы это делаете? — не выдержала Цири. Он нетерпеливо махнул рукой в сторону кровати.

— Не медли. У нас, как я уже тебе сказал, мало времени. Они скоро будут здесь, и вы должны торопиться. Гроза близится.

Цири сдернула с себя промокшее на спине платье, не стесняясь присутствием короля, прошла туда, куда он указал, с удовольствием ощутив на коже долгожданное прохладное дуновение. На вышитом покрывале и вправду обнаружилось то, что перечислил Ауберон, и Цири поспешила прикрыть наготу, гадая, что он задумал. Переодевшись, она закрепила короткий меч на кожаном поясе и подошла к Ауберону. Он поднялся ей навстречу, стянул со спинки кресла темный плащ. Набросил ей на плечи, застегнул пряжку на груди и заботливо расправил складки. Цири почувствовала легкий трепет его дыхания на щеке, а потом его губы коротко коснулись ее лба.

— Дочка, слушай меня внимательно и запоминай. Сейчас ты спустишься в сад и встретишь там хорошо знакомого тебе единорога. Он уже здесь, он ждет тебя. Когда начнется гроза, вы должны быть у границы. Единороги проводят тебя, но искать свой мир тебе придется самой.

Ауберон говорил спокойно, негромко и неторопливо, словно объяснял что-то сложное маленькому ребенку. Цири до боли сжала пальцами рукоять меча.

— Почему вы отпускаете меня?

— Потому что таков мой долг — защищать тебя.

Она нервно сглотнула, переступила с ноги на ногу. В груди вдруг холодной волной плеснул страх, а горло сжало болезненным, горьким спазмом.

— Но как я найду обратный путь? Я ведь заблужусь там, я потеряюсь. Я буду там одна, — заговорила она, протягивая к нему руки. Ауберон сжал в ладонях ее пальцы.

— Нет. Ты найдешь свой мир и вернешься домой или выберешь любой другой по своему желанию. Ты проживешь долгую счастливую жизнь. И где бы ты ни была, я всегда буду с тобой. Даже когда ты забудешь о том, что знала меня. Даже когда этот мир состарится, изотрется в песок и разлетится по ветру. Тебе нечего и некого бояться, Цири. А теперь ступай, время не ждет.

Не найдя в себе сил ответить, она молча отвернулась и побежала к лестнице, ведущей в сад, туда, где под темной кроной старой яблони нетерпеливо бил копытом белый единорог. Вскочив ему на спину, Цири вцепилась в густую гриву, и он сорвался с места, летя наперерез набиравшему силу ветру. Вокруг клубился туман, словно от земли поднималась влага, и Цири недоуменно вертела головой по сторонам.

— Не боишься свалиться, Зираэль? — спросил единорог.

— Откуда взяться туману, ведь гроза приближается, — тревожно ответила она, наклоняя голову, чтобы не зацепиться о склонившиеся над тропинкой ветви. Ветер бил в спину, рвал плащ, толкал, словно норовя сбить ее наземь, а в небе одна за другой сухо вспыхивали яркие — до боли в глазах — молнии. Единорог оттолкнулся, затяжным прыжком преодолел тускло блеснувшую во мраке реку, и вдруг с оставленного берега донесся тяжелый гул, словно что-то перекатывалось, разбиваясь на части, в земной утробе. По телу Цири пробежала мучительная, пронизывающая дрожь.

— Что творится? Что происходит?

— Король Ольх решил отпустить тебя, Зираэль. Он позвал нас, и мы откликнулись на его зов, — раздался в ее голове сливающийся воедино шепот сотен голосов. — Он освободил нас… Мы свободны.

— Ауберон разрушает границы этого мира, Цири, поворачивает время вспять. Иначе тебе не уйти. Лис и Ястреб постарались, но он сильнее них. Он сильнее всех.

— Но что с ним будет? Что станется с другими? — вскрикнула Цири, пытаясь обернуться, но было слишком поздно.

Завеса между мирами вспыхнула, разорванная молнией от зенита до горизонта, и в пространство между тщательно сотканными полотнами времен хлынула свирепая, ничем не сдерживаемая мощь хаоса. Задыхаясь и всхлипывая, Цири уткнулась носом в теплую шею единорога и провалилась в свистящую круговерть портала.

* * *

Эредин вошел в покои Ауберона в тот миг, когда Цири оказалась в саду вне пределов его досягаемости. Король устало опустился в кресло и передвинул фигурку.

— Шах. И мат.

— Глупая выходка, Ауберон, — холодно бросил Ястреб. — Никому не пересечь границу. Открыть ее могу только я. Я даже не устану утруждать себя погоней. Утром, когда гроза утихнет, мне останется лишь подобрать вымокшую и дрожащую девчонку, которая станет умолять меня о пощаде. Но пощады не будет. И тебе, кстати, тоже.

— Это правильно, Эредин Бреакк Глас, — кивнул король. — Пощады не будет.

— Смерть тебя, значит, не пугает? Что ж, ты прожил достаточно, чтобы превратиться в бесчувственный кусок камня, по недоразумению дышащий и говорящий. И даже носящий гордое звание Короля Ольх, — усмехнулся Эредин.

Он стоял посреди комнаты, выпрямившись во весь рост, и вспышки молний освещали его силуэт, выхватывая из тьмы то металлический наплечник, то рукоять тяжелого меча.

— Я давно знал, что тебе пора на покой, Ауберон, но не думал, что ты окончательно потерял разум.

— Я потерял его много лет назад, друг мой, и обрел снова лишь теперь, во многом благодаря тебе. Мне следовало перевернуть вверх ногами все миры, что разделяли нас, и спасти ее, сделав для этого все возможное и невозможное.

— Но ты ничего не сделал тогда и теперь тоже ничего не сделаешь. Ты не властен более над этим миром, Ауберон. У тебя нет сил, чтобы открыть границу.

— Все верно, открыть ее я не смогу, ты постарался на славу, — кивнул Ауберон. — Но зато у меня есть силы на то, чтобы ее уничтожить.

Эредин побледнел и взглянул в лицо королю. Ауберон смотрел на него спокойно и безразлично, словно они обсуждали очередной смотр войск.

— Ты этого не сделаешь. Ты разрушишь наш мир — и для чего?

— Чтобы спасти свою дочь, разумеется, — ответил король. — Будь у тебя ребенок, разве ты не поступил бы так же?

Эредин выхватил меч, но было уже поздно. Оглушающая, невиданная по своей мощи сила затопила покои, вырвалась в замерший сад и вспыхнула, разрастаясь, от дрогнувшей тверди до затянутого темной пеленой неба.

— Гроза немало поспособствовала воплощению моих планов, Эредин. Признаюсь, без нее зрелище было бы не столь впечатляющим, — улыбнулся Ауберон, наблюдая за тем, как на горизонте закручивается исполинская огненная воронка. Ястреб упал на колени, задыхаясь, и вцепился руками в свое горло: воздух стал густым и обжигающе горячим.

— Ты… Всех… погубишь…

— Что-то кончается, что-то начинается, Эредин, — пожал плечами король.

А потом мир выжгла добела последняя ослепительная вспышка, и он разорвался на части, исчезая в круговерти искрящегося мрака.