Фомушкины сказки (джен)

Жил-был на свете Фомушка. Кем он был, нам не ведомо, да и сам он того не знал, но неплохо жил. И ни во что-то этот Фомушка не верил: ни в зеленых человечков, ни в полтергейст, ни в вещие сны.

А поблизости от него жила милая такая желто-пушистая уточка Душечка. И славилась она на всю округу тем, что постоянно видела вещие сны. То ей остановка Сервера привидится, то Новогоднее обращение группы товарищей, то еще какая-нибудь чертовщина. А самым странным из ее видений был сон про пришествие Друга Утят: он такой весь сам из себя, в белых одеждах, при нимбе, и глаза такие добрые...

Слушал-слушал ее Фомушка и только огорчался: несет милая Душечка какую-то ахинею, ни дать ни взять, тронулась Душечка. Так однажды в расстроенных чувствах и лег Фомушка спать. И приснилось ему вот что...

Идет Фомушка по широкой улице, а кругом странности творятся, толпы желто-пушистых бегают, шумят. И вроде много их, а вглядишься, и нет никого. А по стенам всякие лозунги-транспаранты навешаны. Остановился Фомушка и стал читать.

"Вперед к дальнейшим свершениям Утятизма, товарищи!"

"Углубим и расширим влияние утятской идеологии!"

"Да здравствует Первый Утятский Сервер!"

"Утиться, утиться и утиться. Друг Утят".

Трет Фомушка глаза, головой вертит... Нет, не пропадают лозунги и не меняются. Решил он спросить, что же это за Первый Утятский Сервер такой, стал знакомых выглядывать. Глядь-поглядь, Мишка Белый ему навстречу идет. Обрадовался Фомушка, кинулся к нему и замер: странный Мишка какой-то, клюв у него вместо носа торчит. Кинулся Фомушка прочь по улице бежать, бежал-бежал и оказался на огромной площади.

Посреди площади пьедестал стоит мраморный, а на нем сам Друг Утят, весь в белых одеждах, нимбом сверкает. Наклонился Друг Утят к Фомушке и говорит ласково:

— Ну здравствуй, утенок, — а сам бирочку тянется к лапке фомушкиной привязать. Взвился тут Фомушка:

— Никакой я не утенок! Я сам, свой собственный!

Громко так крикнул на всю площадь. А Друг Утят все тянется к Фомушке, клюв открыл, лапы вытянул. А в клюве-то зубищи острые так и клацают, и на лапах когти острые откуда ни возьмись выросли. Тянется памятник к Фомушке, зубами щелкает, а глаза такие добрые-добрые...

Закричал Фомушка в страхе и... проснулся.

Вытер Фомушка со лба холодный пот, встал с кровати и на улицу пошел. Смотрит: сидит Мишка Белый, клюв себе прилаживает и крякать пытается. Стало Фомушке за Мишку стыдно, отвернулся он и прочь пошел по улице лозунги читать...

Решил как-то Фомушка попутешествовать. Как решил, так и сделал, благо недалеко собрался, в соседний лес. Почистил Фомушка шерстку, лапки помыл, позвал с собой Егорку и поехал.

Ехали они, ехали и, как говорится, приехали.

Думал Фомушка навестить знакомую, милую такую голубоглазую Блондинку. Ан нет, Блондинка со Звездочетом, Петрушкой и Плюшевым Колли куда-то отправилась.

Пришлось Фомушке срочно планы менять. Пошел он с Егоркой на Самую Главную Поляну под сень Великого Его и стал жителей выслеживать. Глядь-поглядь, Пафнутий на снегоступах бежит. Как выскочит Фомушка, как закричит: — Стоять, бояться, предъявить документы!

Пафнутий сразу замер и отдыхающим прикинулся, но потом отмер и признался, что сам тут жителей выслеживает. Стали они втроем в засаде сидеть.

Тут видят: идет кто-то, явно не местный (сумка у него уж очень большая), сразу видно — Некто Сумчатый, главная дичь. Пришел Сумчатый и говорит:

— Здрасьте.

Все с ним поздоровались, только Фомушка отличился:

— Здрасьте-то здрасьте, только кто я, я тебе не скажу.

Сели они вчетвером и стали ждать. Видят, бежит бывший Адмирал Цветочкин. Бежит, торопится, поди, по Пафнутию соскучился. Тут на него все вчетвером и напали, скрутили, связали и за Живительной Влагой потащили.

Вскоре все довольные и счастливые потягивали эту самую Влагу, только Фомушка отказался, он все больше по газировке тащился и соку. Цветочкин, как водится, с Пафнутием начали обсуждать дела большие и маленькие, ну и остальные по словечку вставили, да пошли у них беседы многословные.

Тут как раз Хромой Муравей приковылял. Удивился Фомушка: что это с муравьем? Но как только Пафнутий достал кусачки и отхватил Муравью одну лапу, сразу все понял.

И стало их шестеро. Больше никого выследить не удалось, видимо, выпитая Влага мешала. Фомушка сидел и слушал, как Цветочкин и Пафнутий обсуждают кого-то по имени Форум. Опять же Друга Утят поминают разными словами. А потом Пафнутий вдруг всех к себе в нору позвал, мол, там тепло и вкусно. Ну, все и побежали. Причем Пафнутий быстрее всех бежал. Конечно, он же на снегоступах.

Долго бежали и наконец добрались до норы. По дороге поймали кого-то по имени Пельмень, объявили его дичью и в кастрюлю засунули. А пока он там сам себя готовил, продолжили Влагу вкушать и разговоры разговаривать. Потом дичь съели и приступили к главному действу. Оказывается, их шестеро-то не зря собралось, у них же сикстет вышел, о как.

Народный ансамбль подручных инструментов. Прорепетировали все немного, концерт дали по заявкам соседей. Тут Егорка домой захотел, и все разбежались, а по дороге заметали следы и уходили по одному. Сначала Сумчатый скрылся, а потом и Фомушка и Егоркой. Куда все остальные делись, Фомушка уже не видел, далеко был.

Так путешествие Фомушки и закончилось.

Фомушка лениво почесал задней лапкой за правым ухом, погрыз замусоленный карандаш и, вздохнув, придвинул к себе монитор. "Крестики-нолики — это вам не хухры-мухры," — подумал он, ставя в центре экрана жирный крест. С минуту Фомушка любовался на дело лап своих, потом, хищно оскалив зубы, с диким рыком принялся малевать нолики и крестики по всей площади монитора.

В это время Егорка, лениво развалясь на полу, изображал из себя поваленную секвойю, по которой неспешно ползали дикие поросенки. Изредка он взвизгивал и исторгал из своего горла поток непереводимой на нормальный фомушкинский язык лексики. И ведь при этом он как-то умудрялся шустро шарить в искусстве.

Мимо пробегали саблезубые зайцы, мило улыбающиеся и роняющие густые капли крови невинных жертв на ворсистый ковер.

Неопознанная личность, в которой ничто, кроме рясы, не выдавало монаха неизвестного Ордена, оторвала взгляд от тетриса и, осмотревшись, произнесла:

— А имховёрткий пишется через о или а?

Фомушка, изломав третий карандаш, обернулся и оглядел творимые в его норе бесчинства. Он мучительно искал в своем воспаленном мозгу вопрос на привлекший его внимание ответ (да-да, именно так). Обнаружив искомое, Фомушка благодушно улыбнулся и полез под стол за новым карандашом.

Вечерело, поросенки, оглашая окрестности нечленораздельными речитативами, косяками потянулись в тундру. Егорка совсем уже было представил себя окаменелой ракушкой, а монах набрал девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять очков и поставил новый рекорд, как вдруг из угла раздались истеричные крики и грохот роняемого на пол монитора.

— Я выиграл! Я выиграл! — орал Фомушка, отплясывая на столе сарабанду. Монах скептически посмотрел в угол и заметил:

— Какая же это сарабанда? Это Хава-Нагила...

Егорка короткими перебежками подполз к монитору и уставился в размалеванный экран. Повисла неловкая тишина...

"Ну и приснится же такое..." — подумала я, поднимая голову с клавиатуры. Пуск — программы — игры — Buka — Jagged Alliance 2...

Да, игры — это серьезно.

Она несла в руках отвратительные,

тревожные желтые цветы.

(С) Михаил Булгаков.

Фомушка терпеть не мог мимозы.

Эти мерзкие желтые комочки, усыпавшие чахлые тщедушные веточки, вызывали в его душе желание рвать и метать. Рвать желтую крупу с насиженных мест и метать куда ни попадя, лишь бы подале. Но каждый год, незадолго до дня Ж, весь лес наводнялся этими кустиками. Местные жители волокли их в свои норы, чтобы потом вручить каждой попавшей в поле зрения даме хотя бы одну веточку. Фомушке от этого становилось тоскливо и хотелось выть на луну. Но она, словно опасаясь того, что ей всучат заморенную веточку, как назло, не показывалась в этих краях. Наверное, луна тоже не любила мимозы. Фомушка понимал ее и посему не обижался. Хоть на душе его и скребли кошки — кривыми септическими когтями.

Когда же Егорка приволакивал в нору эти жуткие, дурно пахнущие веточки, отчаяние бедного зверька переходило всяческие границы. В душе Фомушки поднималась удушливая волна тупой звериной ненависти, требовавшей немедленного выхода. И тогда он запускал Carmageddon и мочил соперников, наезжал на мирно прогуливавшихся жителей города и демонически хохотал, сверкая глазами из-под насупленных бровей. Егорка жался по углам и старался не тревожить Фомушку, зная, что ничего хорошего это не сулит. Он лишь робко интересовался, не нужно ли чего принести, и тут же спешил в магазин за Живительной Влагой. Отведав оной, Фомушка мастерски отточенным броском выкидывал мимозу за порог и принимался за очередного противника. Он прекращал это занятие лишь тогда, когда заканчивалось что-то из двух компонентов: противники или Живительная Влага. Тогда тоска снова запускала свои зеленые щупальца ему в душу и тянула его прочь от родного очага.

Фомушка выбегал на улицу, не забыв прихватить любимую рогатку, и принимался бить фонари, которые так и не научились достаточно правдоподобно прикидываться луной. Фонари роптали, но не смели оказать сопротивление, ибо всему лесу было известно, как страшен Фомушка в своей неуправляемой ярости. Прохожие шарахались от него и старались спрятать мимозы подальше. Но Фомушка замечал эти мерзкие желтые цветочки и кидался на них, как коршун на цыплят. Он рвал их и метал в воздух на глазах изумленной публики, а потом вновь принимался бить фонари — потому что они не отвечали на его вой. Так он бродил по лесу всю ночь, лишь под утро приползая в свою нору и забываясь беспокойным сном.

На рассвете Фомушка осознавал, что весна уже пришла, желтые цветочки уже раздарены и он может отдохнуть от них. И так случалось каждый год, в день Ж.

Фомушка не был злым, просто он терпеть не мог мимозы.