Свиток Зены (джен)

«...и благодаря смелости благородной Королевы Воинов, королевство Суниоса было спасено, а его жители с благодарностью приветствовали мир, вернувшийся в их дома и сердца.

Конец.»

“Это уже слишком. Я и раньше подозревала, но теперь знаю точно. Габриэль полностью, абсолютно, совершенно сумасшедшая”. Я сворачиваю ее последний свиток и аккуратно убираю его в сумку к остальным. “Кто та удивительная женщина-воин, о которой она пишет? Это точно не я! По крайней мере, теперь я знаю, что мой бард полностью погрузилась в мир художественного вымысла, просто она этого не понимает”.

Я прислоняюсь спиной к изогнутому стволу дерева и вытягиваю перед собой затекшие от долгого сидения ноги, наслаждаясь прикосновением заходящего солнца. Ах, как же приятно чувствовать его тепло на коже! Я закрываю глаза и глубоко дышу, слушая живые звуки леса. Я жду возвращения Габриэль.

Прошло уже несколько недель с тех пор, как я взялась за меч около Парноса… и я знаю, это чуть было не стоило мне жизни. Габриэль права — жители королевства Суниоса были спасены, но не только благодаря мне. Уже тот факт, что я сижу здесь сейчас, доказывает, что мне здорово помогли. Это так похоже на Габриэль — преуменьшать свою роль в битве, и не только на земных полях сражений, но и в противостоянии с самим Аидом.

Было нелегко, но мне удалось убедить ее продолжить наш путь к Афинам. Габриэль, хоть и неохотно, согласилась двигаться дальше при условии, что я не буду переутомляться и позволю ей делать по дороге всю работу, которая требует усилий, включая и охоту.

Обещание есть обещание, так что я больше не возвращалась к этому вопросу. Но, Зевс, как же я жалею о том, что не могу отменить свои слова! Наши дневные переходы были отупляюще медленными — по крайней мере, я так считаю, — а ведь мне еще и приходится торчать в лагере, пока Габриэль тратит в два раза больше времени, чем нужно, чтобы заманить в ловушку самую медлительную дичь во всей Греции. И я в очередной раз обещаю себе, что как только она, наконец, согласится с тем, что я полностью восстановилась, нам нужно будет хорошенько поработать над ее охотничьими навыками.

Я закидываю руки за голову, потягиваюсь, слегка вздрагивая от боли в еще незажившей ране в боку. Но Габриэль я в этом никогда не признаюсь. Стоит только заикнуться о малейшей боли — и следующую неделю я проведу лежа на одном месте.

В животе бурчит, и я открываю глаза, чтобы кинуть взгляд на солнце. Если Габриэль и сегодня потребуется столько же времени, сколько обычно, то мне еще, по крайней мере, свечу ждать, пока она вернется с добычей. Если бы я охотилась… и я обрываю эту мысль прежде, чем она пустит корни. Я нетерпелива, я знаю. В этом Габриэль права.

Пусть поступает, как считает нужным, ведь чем скорее она убедится, что я полностью восстановилась, тем скорее перестанет нянчиться со мной, и закончатся для меня эти невыносимые дни бездействия. “Аргх! Интересно, сколько еще я смогу это выносить?!”

Я шумно выдыхаю, в большей степени для того, чтобы сдуть прядь волос с лица, и позволяю себе улыбнуться. Насколько гордой собой выглядит Габриэль каждый вечер, принося мне то, что ей удалось поймать. Я знаю, что это сложно для нее, но она никогда не жалуется. Она очень терпелива, и я полагаю, что никогда ранее столь нежные руки не прикасались к моим ранам. Интересно, не исцеляются ли они от одной только силы ее прикосновений?

В пути Габриэль столь внимательна к моим потребностям, что мы уже не раз спорили из-за того, что она совсем меня разбаловала. Но у моего барда железная воля, и я уже устала пытаться переспорить ее. Думаю, пока что я позволю ей продолжать поступать по-своему. Во всяком случае, еще некоторое время.

Я снова роюсь в ее мешке, хотя прочитала уже все истории, а некоторые и не по разу. Пачка свитков падает на постель вместе с одним из писчих перьев, и я машинально развязываю веревку, стягивающую свитки вместе. Все листы такие же чистые и манящие, как покрытые свежим снегом поля вокруг Амфиполиса под лучами утреннего солнца.

Я задерживаю дыхание и глажу чистый пергамент, задумываясь о том, какое волшебство и тайну листы заключат в себе однажды, когда Габриэль разместит на них слова, вдыхая в предметы жизнь. Никогда не перестану восхищаться талантами своей спутницы — просто не могу понять, как она находит в себе то, что делает ее автором. Рассказчиком. Это совсем не мое.

С хриплым клекотом взлетает над лесом стая диких голубей. Я смеюсь, понимая, что, должно быть, это Габриэль спугнула их, пытаясь добыть нам ужин. Хоть она и отличный рассказчик, но скрытность — не самая сильная сторона моего барда. Да, похоже, пройдет еще немало времени, прежде чем ужин прибудет.

Усаживаясь поудобнее, я поднимаю перо и представляю, как Габриэль держит его в руке. Интересно, есть ли в этом инструменте сила и вдохновение? Зажмурившись, я жду потока энергии и просвещения, который пройдет через меня — из пера в руку, из головы в сердце. Но ничего нет. Ни на йоту. Я открываю глаза и смотрю на чистый пергамент с чувством разочарования.

Думаю, теперь листок должен осмеять меня и воззвать к своей владелице «Убери от меня подальше этого дикаря!», ведь он слышал от своих товарищей, которых Габриэль наполнила историями, что я не писатель.

Но если бы я была им... что я могла бы сказать? Я касаюсь пергамента кончиком пера, обдумывая этот вопрос.

Хммм... Если бы я была писателем, я рассказала бы о другом виде воина — воине за сердца, — который вел словесную битву и перетянул на свою сторону давно омертвевшее сердце.

Я написала бы о самоотверженности, дававшей силу бороться с алчностью; о вере столь чистой и светлой, что она разбила скепсис, и о прощении, настолько глубоком и сильном, что оно спасло... меня от самоизоляции и невежества.

Я говорила бы о благородной отваге, которая подавила малодушие; о безграничной радости и смехе, которые изгнали страдание и ненависть; о надежде и оптимизме, которые заставили меня поверить в то, что все возможно.

Я пела бы дифирамбы силе, которая подбадривала меня, деликатной нежности, которая успокоила огонь и гнев моей души, и верности, которая научила меня быть честной с собой!

И больше всего я хотела бы, чтобы люди знали, как Габриэль совершила эти замечательные подвиги. На самом деле, это просто, и она засмущалась бы, узнав, что я уловила тайну ее власти.

Сама ненависть дрожит перед лицом этой власти — власти безупречной красоты ее любви.

Я склоняю голову перед тем чудом, что оказалась достойна этого. Но кто я такая, чтобы спорить с чем-то столь мудрым и лежащим вне моего понимания?

Нет, я не писатель. Я смотрю на свою мозолистую, покрытую шрамами руку, тихонько смеюсь и качаю головой. Я никогда не смогла бы говорить о таких вещах, выражать их тем способом, как это умеет Габриэль. Я — воин. Что я знаю об этом?

— Что делаешь?

— Чт... — я опускаю перо.

Габриэль права, должно быть я еще не полностью восстановилась. Иначе как бы она смогла подойти ко мне незамеченной. Я смотрю на нее против солнца и вижу только обрисованный в общих чертах силуэт. Габриэль сверкает зубами в улыбке и показывает мне жирного кролика.

— Неплохо, а? — хихикает она.

— Совсем не плохо! — я улыбаюсь в ответ и вижу, как взгляд Габриэль останавливается на открытой сумке со свитками.

— Дай угадаю, — она кладет кролика на траву. — Ты снова читала мои истории!

— Ну... эм... вообще-то... — я пытаюсь подобрать слова, и мысленно пинаю себя, чувствуя, как начинают гореть щеки.

Габриэль с любопытством смотрит на меня и пододвигается ближе. Опускаясь на колени рядом, она кладет прохладную ладонь мне на лоб.

— Как ты себя чувствуешь? — нежно спрашивает она.

— Все хорошо, Габриэль, — я отвечаю так, наверное, уже в тысячный раз за последние несколько недель.

Взгляд ее останавливается на лежащем у меня на коленях пергаменте, затем Габриэль поднимает перо, безмолвно и обвиняющее лежащее рядом. Она слегка улыбается уголком рта:

— Только не говори, что ты писала?

Я опускаю взгляд на листок, который чист как в день своего создания.

— Нет, — отвечаю я, сворачивая пустой свиток и связывая его в общую пачку с другими. — Я просто искала, что бы еще почитать, и эти вещи выпали.

— О, — Габриэль несколько мгновений обдумывает мой ответ и, видимо, решает, что он похож на правду. Она встает и изгибает бровь, глядя на меня. — Видят боги, Зена, у тебя много талантов, но писательство — не один из них!

— Эй! Ты просто боишься конкуренции! — я дразню ее, чувствуя, как краска смущения покидает мое лицо.

— Вы посмотрите, кто это говорит! — Габриэль ухмыляется и тычет пальцем в белую шерстку своей добычи. — Я весьмаааа хорошо справляюсь со всей этой охотой и собирательством!

Я хмурюсь и складываю руки на груди, притворяясь раздраженной.

— Вообще-то, Габриэль, я тут скоро помру с голоду!

Но она видит меня насквозь. Мое воинское неистовство пропадает впустую.

— Не волнуйся, — произносит она официальным тоном, поднимая разделочный нож. — Ужин... скоро будет подан! — Габриэль убирает волосы за уши. — А ты отдыхай, ладно? — в ее голосе и брошенном на меня косом взгляде сквозит беспокойство.

— Лаааадно... — ворчу я, успокаиваясь.

Улыбка сама собой появляется на губах, и я откидываюсь на постель. Как и любой хороший воин, я тщательно выбираю свои сражения, и это — одно из тех, в которых я позволяю ей победить. Некоторое время я наблюдаю за работой Габриэль, но потом веки мои тяжелеют, и я решаю, что предобеденная дремота — хороший способ убить время. Я погружаюсь в сон, и в голове снова мелькает смутная мысль о добросердечном барде, которая путешествует со мной. “Если бы только люди знали ее, понимали ее так, как понимаю я! Если бы только... если бы только я была писателем...”