Правосудие слепо (джен)

Зачарованный лес, двадцать восемь лет назад

Черные рыцари были порочными безжалостными убийцами без чести, верными лишь золотой казне ее мачехи. Снежка знала об этом еще с тех пор, как была избалованной принцессой, бегущей, чтобы спасти свою жизнь. До того, как она получила множество других тяжелых уроков о жестоком мире и трудной жизни бандита. Она полагала, что мужчины преследуют ее ради богатства, которое Королева дарует тому, кто принесет ей сердце Белоснежки. За всем этим стояла ее мачеха. Давным-давно, даже находясь в бегах, она продолжала надеяться, что Реджину можно образумить. Что выстроенную между ними стену можно разобрать. Что женщина, которую она встретила много долгих лет назад, все еще где-то там.

Но каждому из нас приходится избавляться от глупости, вступая во взрослую жизнь. Особенно, когда у тебя появляются обязательства перед мужем, ребенком и королевством, о которых нужно позаботиться. Меч над ее головой не беспокоил Белоснежку. От Румпельштильцкина она знала, что Реджина не может напрямую причинить ей боль. Но этот злобный сумасшедший взгляд продолжал преследовать ее. Взгляд, в котором больше не было никакой любви — ни к ней, ни к кому-либо еще. Искра боли, которую Снежка заметила в карих глазах на том ветреном холме в день, когда она откусила кусочек яблока, оказалась миражом.

Королева была неспособна любить. И теперь ее глупая надежда будет стоить им всего.

Пробираясь через охваченный резней замок, Белоснежка не знала, каким образом у нее вообще получилось подняться с постели так скоро после рождения дочери. Действительно не понимала, как ей удалось добраться от ее покоев до детской. По телам. Откуда у Реджины сейчас столько людей, готовых умереть за нее? Она ведь даже больше не королева... Коридоры были завалены телами. Как рыцарей в светлой броне, так и мужчин в черном.

К чему она не была готова, так это — увидеть Прекрасного. Дэвид лежал на полу детской. Его рубашка была покрыта кровью, жизнь покидала его, растекаясь алой лужей по паркету. Далекий звон мечей и рев Проклятья замерли, поле ее зрения сузилось, сейчас она могла видеть только его. Одним феям известно, как долго Белоснежка, рыдая, укачивала мужа в объятиях, столь сосредоточенная на своем горе, что даже не услышала шаги.

— Не волнуйся, дорогая, через мгновение ты даже не вспомнишь, что знала его, не говоря уж о том, что любила его, — раздался над нею насмешливый голос Королевы, и Белоснежка подняла полные слез глаза.

— Почему ты делаешь это? — это был, наверное, единственный вопрос, который она задавала Реджине, сталкиваясь с нею в последние годы. Давно прошли те дни, когда она чувствовала, что может говорить с мачехой о чем угодно.

— Потому, что это будет мой счастливый конец, — улыбка Королевы не коснулась ее глаз, и Снежке показалось, что она видит позади них клубящуюся тьму. Реджина повернулась к своим рыцарям, пришедшим с докладом. — Ребенок?

Снежка знала, она знала в глубине души, что они победили. У нее была надежда на то, что Эмма отправилась через волшебный платяной шкаф в безопасное место, чтобы когда-нибудь спасти их всех. Белоснежка уже начала улыбнуться... когда услышала крик. Как она могла не замечать этого звука раньше?

— Здесь, Ваше Величество.

Реджина повернулась, злорадно сверкнув глазами. Белоснежке показалось, что та собирается свернуть малышке шею, когда черный рыцарь передал ей вопящий сверток. Но вместо злодейского поступка, который Снежка подсознательно ожидала увидеть, Реджина лишь взяла ее дочь на руки и опустила взгляд, изучая ребенка. И тьма в ее глазах отступила.

Пока Проклятье гневно ревело вокруг них, Реджина нежно укачивала на руках дочь своего врага.

— Мой счастливый конец.

Наш мир, настоящее время

Эмма Миллс не была в Сторибруке почти десять лет. С тех самых пор, как уехала в колледж. Вольво универсал был заполнен всеми ее вещами, и мать махала ей, стоя на переднем крыльце мэрского особняка. Эмма была уверена, что ее мать плакала, но Реджина не любила показывать дочери свои слезы, поэтому и стояла около дома, вместо того, чтобы подойти к дороге. Эмма шутила со своим другом в Брауне[1], что считала свою мать принадлежащей в большей степени к тому типу матерей, которые скорее переехали бы в ее комнату в общежитии, чем отпустили ее, но, к ее вечной благодарности, Реджина так не поступила. Даже когда Эмма забеременела, а Нил испарился, как таракан при включении света. Хотя ей и пришлось вынести разговор об ответственном отношении к противозачаточным, который был бесконечно более неуклюжим, чем лекция о птичках и пчелках, полученная ею от матери в двенадцатилетнем возрасте.

Конечно, они с Генри приезжали на праздники, и она звонила матери раз в неделю, но из взрослой жизни Сторибрук казался почти дымкой. Сказочный городок, сошедший с полотен Нормана Роквелла[2]. Абсолютно унылые небеса. Потому что одному Богу известно, как холодный штат Мэн мог нравиться тому, кто из более южных мест. И, конечно, он не походил ни на один из городов, в которых Эмма жила. Ни на Провиденс, ни на Нью-Хэйвен, ни на Бостон. Но иногда дух зовет тебя домой, и Эмма хотела, чтобы у Генри было безопасное детство, какое было у нее. В городе, где плохие парни не скрывались за каждым углом.

Конечно, этот страх был связан со службой Эммы. Она работала в офисе окружного прокурора графства Саффолк с тех пор, как окончила юридическую школу. Эмма всегда хотела убирать плохих парней с улиц. В детстве она мечтала стать полицейским, но мать направила ее к более безопасной и представительной дорожке. Эмма прошла путь от работы с мелкими правонарушениями до крупных громких дел. Это дело об убийстве ребенка привело ее домой. Еще целый месяц после судебного разбирательства фотографии с места преступления всплывали у нее перед глазами, стоило лишь смежить веки. И кошмары с участием Генри лишь подтолкнули ее к решению...

Итак, когда Реджина вскользь упомянула, — примерно в двадцатый раз за последние несколько лет, — о том, что вакансия окружного прокурора в Сторибруке открыта, на сей раз, Эмма ухватилась за предложение. И на свой двадцать восьмой день рождения она вернулась в родной город. Ее квартира все еще была забита коробками, а в офисе царил беспорядок, но, учитывая тот факт, что до сих пор ей пришлось разобраться лишь с тремя делами о том, что Лерой опять напился и дебоширил, и с одним делом об особенно фривольном наряде Руби Лукас, Эмма не спешила все упорядочивать.

Ей всегда нравилось присутствие доли хаоса в жизни. В качестве апелляции к абсолютному порядку, наводимому ее матерью.

— Мам, ты действительно не можешь отправлять на штрафстоянку автомобиль учителя Генри только потому, что она тебе не нравится. Кроме того, кому может не нравится Мэри-Маргарет Бланшард? — спросила Эмма с дразнящей усмешкой, опуская свою чашку на столик в кафе «У Бабушки».

Она вернулась в город пару месяцев назад и только начала привыкать к рутине, частью которой было выпивать чашечку кофе с мамой, посадив сына в школьный автобус. Мисс Бланшард, — Эмме приходилось напоминать себе о том, что она может называть женщину по имени, — была учителем в начальной школе Сторибрука, сколько она помнила. И было что-то успокаивающее в том, что Генри будут учить те же люди, что и ее. Эмма всегда знала, что Реджине не нравится мисс Бланшард. Часть ее, — маленькая подлая часть, которая делала ее хорошим судебным специалистом, — наслаждалась наблюдением за тем, как легко ее матери удавалось помыкать учительницей. Будто мышь, схватившая кусок сыра. Или, возможно, дело было в Реджине.

В детстве она на самом деле не замечала этого. Сколь ужасающе подлой могла быть ее мать. Главным образом потому, что Реджина сильно старалась держать это в тайне от нее. Когда Эмма была подростком, это вызвало немалое количество бунтов, включая жуткий скандал практически посреди главной улицы, о котором, можно быть уверенной, город до сих пор судачит. В Сторибруке ничего особо не менялась, и подобные вещи надолго застревали в умах людей.

— Мисс Бланшард нарушила правила парковки. Я просто, как и должно хорошему мэру, позвонила в дорожную полицию, чтобы удостовериться, что они выполняют свою работу.

Эмма покачала головой. Ее мать была мэром, сколько она себя помнит, и была хороша в этом. Городом Реджина управляла, как собственным домом. Как по маслу. Организованно. Небольшое количество хаоса, вносимого Эммой, казалось, не раздражало ее, ведь это означало, что ей есть теперь к чему приложить руку.

— Она на семь сантиметров заехала на линию. И я абсолютно уверена, что им нашлась и другая работа.

Эмма наклонила голову.

— Или это еще и из-за Грэма?

Это была, безусловно, самая странная словесная баталия из всех, в которых она участвовала. Из-за того, что Грэм поцеловал ее. Не то, чтобы Эмма в принципе возражала против того, чтобы целоваться с ним. Он был очень симпатичным мужчиной, и милым, но каким-то лихорадочным, будто не в своем уме, не говоря уж о том, что он был любовником ее матери. Когда в возрасте шестнадцати лет Эмма застала их выскальзывающими из номеров «У Бабушки», она подумала, что это круто, но, увидев лицо матери два дня назад, разуверилась в таком взгляде на ситуацию. Это не была ревность — не к Грэму, точно, и не к ней. Какая-то смесь темного гнева, которую она редко видела в своей матери, если, конечно, дело не касалось Мэри-Маргарет Бланшард.

Реджина изобразила на лице свою улыбку политического деятеля.

— Дело не в шерифе Грэме. Ты тесно сотрудничаешь с ним, какие-то чувства должны были появиться.

Эмма потянулась через стол и положила ладонь на ее руку.

— Нет у меня никаких чувств к Грэму, и, конечно, я не собираюсь уводить парня у своей матери. Даже если в этом городе встречаться особо не с кем.

Лицо Реджины смягчилось, и нежная улыбка, которую Эмма хорошо знала по своему детству, появилась вновь.

— Я уверена, что где-то в этом городе тебя ждет прекрасный принц, Эмма.

— Я согласна даже на барона или лорда, не боящегося обязательств. Такие в этом городе есть, мама?

— Только в сказках, Эмма.

* * *

Мэри-Маргарет Бланшард нервно вышагивала по комнате в ожидании. Она всегда вызывалась добровольцем, когда нужно было укомплектовать стенды перед Днем Шахтера, но в этот раз Эмма Миллс предложила помощь, а мэр Миллс настояла. Потому что мэр никогда и ни в чем не могла отказать своей дочери. Не то, чтобы Мэри-Маргарет много отказывала девочке, когда учила ее, хотя та и была довольно своевольным и хулиганистым ребенком. Такими становятся дети, когда знают, что им может сойти с рук что угодно. Ну, почти что угодно. Когда Реджина Миллс сердилась на свою дочь — это было то еще зрелище.

Горожане все еще болтали о тех выходных, когда мэр поймала дочь под открытой трибуной с капитаном футбольной команды. Но задира, ставшая законником, не была в списке людей, с которыми Мэри-Маргарет хотела бы проводить много времени. Даже притом, что Генри стал одним из лучших ее учеников.

Блондинка в превосходном, шитом на заказ, костюме вошла в комнату, и улыбка ее была не такой, какую ожидала увидеть Мэри-Маргарет. Больше в стиле Генри, чем подростка, которого она помнила.

— Мисс Бланшард, простите за опоздание. На работе задержалась.

— Я и не знала, что в городе столь много преступлений, чтобы заставить вас напряженно трудиться.

— Преступлений — нет, а вот документов — да. Иногда я задаюсь вопросом, не созданы ли документы проклятием злой ведьмы в наказание нам.

Легкая улыбка была не тем ответом, который ожидала Мэри-Маргарет. Возможно, Эмма Миллс стала кем-то большим, нежели просто дочерью своей матери.

— Начнем?

Словесная баталия была плохой. Даже хуже тех, что были у нее с матерью, когда она была подростком, и они с Реджиной могли действительно пойти друг против друга. Но Эмма никак не могла на самом деле выяснить, в чем дело. Это явно было как-то связано с Грэмом, но не непосредственно. Мужчина явно был не в себе, когда пришел к Мэри-Маргарет Бланшард и, очевидно, когда посетил квартиру Эммы, чтобы поговорить с Генри. Мальчик признался в этом факте только тогда, когда стало известно, что Грэм пропал, и кто-то видел его полицейскую машину припаркованной у дома.

Эмма собиралась провести еще несколько бесед, когда они найдут Грэма. О сборнике сказок в старой кожаной обложке, который она забрала у своего сына, во-первых. О чем думала Мэри-Маргарет, забивая этим голову ее сыну, во-вторых. Но прямо сейчас главной проблемой было исчезновение шерифа, а в конце ноября в штате Мэн было не лучшей идеей шататься по лесу всю ночь в жару и бреду. Она убьет его. Затем ее мать это сделает. Потом снова она. Поисковая группа прочесывала лес, разрезая темноту фонариками. Эмма плотнее закуталась в свое пальто.

Когда-то Эмма любила эти леса. Когда она была подростком, они с Грэмом ездили сюда охотиться на оленей в сезон. Что было одной из причин, по которым этот лихорадочный поцелуй был странным. Тем не менее, раз она знала его любимые места, то согласилась выйти на поиск, в то время как ее мать осталась в городе, пытаясь координировать действия отрядов. Перед выходом в лес Эмма, подтрунивая, заявила Реджине, что той всегда нравилось управлять хаосом.

— Ну, мне пришлось научиться этому с тобой, — дразняще ответила ее мать. — Не волнуйся, Эмма, мы найдем его.

Эмма не была уверена в том, с чем связана какая-то печаль в ее глазах. Такое чувство, что Реджина все сильнее и сильнее расклеивалась с тех пор, как она вернулась в Сторибрук с Генри. Часть Эммы хотела выяснить, что ее расстраивает. А другая часть требовала притвориться, что не замечает этого. Ведь мать всегда была сильной для нее, и Эмма знала, что Реджина не хотела бы, чтобы дочь видела ее слабой и взволнованной.

Все громко звали Грэма. Эмма вышла к сухому руслу маленькой речки, куда они с Грэмом дюжину раз спускались с охотничьими винтовками в руках. Тогда она и заметила тело. Эмма закричала и кинулась к нему, падая на колени около лежащего мужчины.

— Нет, Грэм... Грэм!..

И хотя Эмма продолжала звать его по имени, она знала, в тот момент, когда прикоснулась к холодной коже, что он мертв.

Его сердце остановилось.

* * *

Эмма удостоверилась в том, что получит копию отчета о вскрытии. Одно из преимуществ, прилагающихся к должности главного сотрудника правоохранительных органов в городе. Единственного теперь, когда у них не было шерифа. Это означало, что ее распоряжение будут выполняться быстро. Эмма пролистала отчет, прежде чем заняться подготовкой к похоронам. Врожденный порок сердца. Трудно поверить в это, учитывая, сколько жизни всегда было в Грэме. Но заметки доктора Вэйла были детальны и ясны. Грэму еще повезло прожить так долго с подобным сердцем. Ходячий мертвец.

Вэйл был ослом, влюбленным в звук собственного голоса, который никогда не мог вовремя заткнуться, это было заметно даже в оформленных им медицинских документах.

— Мам, я не могу справиться с этой штукой...

Эмма повернулась к двери и обнаружила Генри, который держал в руках купленный ею накануне галстук. Судя по складкам, предмет претерпел не одну неудачную попытку повязать его. Эмма улыбнулась сыну и подошла к нему, чтобы помочь.

— Ты в порядке?

Генри раньше никогда не сталкивался со смертью кого-то из знакомых. Эмма была уверена, что у мальчика будут вопросы. Она попыталась вспомнить последние похороны, на которых была… и не смогла. Она точно не присутствовала ни на каких похоронах в детстве.

Генри покачал головой.

— Она убила его.

— Что? — резко ответила Эмма, закончив повязывать ему галстук.

Мальчик некоторое время смотрел в пол, будто не хотел отвечать.

— Она заколдовала тебя. Ты не можешь этого видеть. Возможно, ты и не должна. Она убила Грэма только потому, что он начал вспоминать. Она убила его потому, что он был хорошим. И ты хорошая. Она может и тебе тоже причинить боль...

Эмма подняла бровь.

— Кто «она»? Я говорила тебе, у Грэма было больное сердце. Когда он разговаривал с тобой тогда, он был не в себе...

— Бабушка убила его. Она — Злая Королева, и она убила Грэма потому, что он вспомнил Проклятье.

Эмма моргнула. Дважды. И часть ее задавалась вопросом, не издала ли она при этом звук, как в мультиках. Эмма Миллс не имела ни малейшего представления, что на это ответить...

закладка

Последовавший за похоронами прием, стал немного неуклюжим, когда Генри внезапно обвинил свою бабушку в том, что она — воплощение зла. Эмма оттащила сына в сторонку и в ясных недвусмысленных выражениях объяснила, что он не должен никого так называть, особенно свою бабушку. Это, по крайней мере, изменило его отношение от странно враждебного к отстраненно гражданскому. Попытки десятилетнего мальчика изобразить дистанцированную вежливость выглядели в какой-то степени комично.

Или выглядели бы, если бы Эмма не заметила боль в глазах матери.

Она лежала ночью без сна, размышляя, и не потому, что Реджина искала ее помощи или вообще признала это, но потому, что не пропустила факта ее существования. Эмма сама принесла матери достаточно боли в бунтарские подростковые годы. И не хотела бы, чтобы Генри добавил что-то от себя к этому бремени.

К счастью, Генри давно узнал, что не стоит слишком давить на мать. У Эммы был тот еще характер, и не сказать, чтобы она ужасно им гордилась, скорее прикладывала все усилия, чтобы держать его в узде.

После похорон Эмма провела полвечера, пытаясь образумить Генри. «Белоснежка и семь гномов» — это сказка. Выдумка, как Люди-Икс или Мстители. Злая Королева не более реальна, чем Росомаха, и, конечно, она не его бабушка. Сначала Эмма подумала, что его проняло. Но она видела достаточно людей, дававших свидетельские показания в суде, чтобы определить, когда кто-то ей в уши льет. Генри действительно верил в историю о том, что весь город населен персонажами сказок, вырванными из родных мест ее матерью. Ну, если верить ему, то Реджина была не ее матерью, а Злой Королевой. Ее настоящей матерью была Белоснежка. И Эмма не была уверена, что хочет спросить, кто играет данную роль в этой закрученной мелодраме.

Эмма всегда пыталась говорить с Генри, как с взрослым человеком, способным понять сложные вещи. И гордилась этим, но в данном случае... сейчас, ей была нужна помощь. Эмма решила, что будет плохой идеей звонить матери по этому поводу, хотя какая-то ее часть отчаяно этого хотела. Вместо этого она позвонила доктору Хопперу и попросила о срочной встрече.

А пока что... ей нужно было еще кое к кому зайти.

Уроки еще не начались, когда Эмма подошла к зданию школы, прижимая локтем к боку сборник сказок в толстой кожаной обложке. На женщине был костюм в полоску, который она выбрала ради судебного заседания, назначенного на утро. Эмма начинала подумывать, что им с Лероем стоит просто записаться к судье на каждое утро понедельника на месяцы вперед. Женщина быстро шла по школьному коридору к знакомой классной комнате, и стук ее каблуков гулко отражался от стен полупустого здания.

— Что за чертову идею вы вложили в голову моего сына?

Ее голос был громче, чем обычно, и она отчасти осознавала, что это заставит Мэри-Маргарет понервничать. Эмма достаточно часто видела, как мать издевается над этой женщиной, чтобы знать, на какие кнопки давить.

— Эмма, я не понимаю...

— Мисс Миллс. И я уверена, что все вы понимаете, — Эмма с грохотом припечатала книгу к столу. Это был символический жест, подразумевающий насилие. Привычка. — Независимо от ваших проблем с мэром, это не должно распространяться на моего сына. Не смейте забивать ему голову ложью о проклятиях, злых королевах, героях и спасителях.

— Это просто книга старых сказок. Он был так одинок, новичок в городе, я подумала, что они дадут мальчику надежду. Иногда трудно...

— Надежду? Вы видите надежду в морально устаревшей игре в черное и белое, добро и зло? Есть у вас хоть малейшая идея о том, на что вообще похоже зло, мисс Бланшард? Потому что у меня-то есть. Я видела его так же близко, как сейчас вижу вас, — Эмма сознательно вторглась в личное пространство учительницы, остановившись в считанных сантиметрах от ее лица. — Я знаю, на что похоже зло, и мэр маленького городка — это не оно. В отличие от маленькой женщины-манипулятора с маленьким тщеславием, которая использует ребенка, чтобы добраться до людей, слишком значительных для нее. Вот это — зло. Будьте очень осторожны с тем, какие границы пересекаете в отношениях со мной и моей семьей, — Эмма несколько долгих секунд напряженно смотрела женщине в глаза, прежде чем забрать книгу и уйти. Она хотела успеть покинуть здание и свернуть на другую улицу до того, как подъедет школьный автобус с Генри.

* * *

Арчи нашел для них окно в своем графике сразу после школы. Эмма попыталась объяснить ему, в чем проблема. Но это было слишком абсурдно для нее: то, что все жители города — персонажи сказок, которые были вырваны из своего мира и принесены в этот Проклятием Злой Королевы.

Генри настоял на том, чтобы ему дали время попытаться убедить Эмму в реальности Проклятия.

— И ты — часть его! — он распахнул книгу и показал ей картинку, — видишь?.. Эмма, дочь Белоснежки и Прекрасного Принца. Тебя собирались отправить в иной мир через платяной шкаф, но Злая Королева вырвала тебя из рук твоей матери...

Арчи поднял бровь и посмотрел на Эмму. Доктор предупреждал женщину о том, что, вероятно, им придется подыгрывать этой фантазии мальчика какое-то время.

— Реджина ни у кого меня не вырывала, Генри. Она удочерила меня. Когда мои биологические родители, — если они вообще имеют право так называться, — бросили меня.

— Это нормально, что ты не веришь, мам. Нам просто нужно тебя убедить, — Генри посмотрел на Арчи так, будто тот заодно с ним.

Эмма посмотрела на Арчи и подняла бровь, задаваясь вопросом, не придется ли повторять ему то, что она высказала Мэри-Маргарет Бланшард.

Генри полез в свою сумку.

— Ты знаешь, что это, мам?

— Мой ежегодник[1], да, я знаю, что это, видимо, нам придется поговорить о том, в каких коробках тебе запрещено шариться.

— Это не твой, этот я позаимствовал из школьной библиотеки.

Мальчик открыл книгу на одной из страниц. Прически в стиле девяностых и травленные кислотой джинсы.

— Это ты, мам, а это — Джоан дюБо. Она учится в моем пятом классе. И все еще моего возраста.

Генри произнес это так, будто данный факт доказывает все, что он раньше говорил.

— Это, наверное, кузина или сестра...

— Вовсе нет.

— Генри... Ты понимаешь, что есть разница между фантазиями и реальностью? — спросил доктор Хоппер, отвлекая мальчика от Эммы. — Люди не остаются в одном возрасте навсегда.

— Здесь — остаются. Из-за Проклятия. Потому что она так устроила. Но теперь время снова пошло, и мама сможет сокрушить ее и разбить Проклятие.

— Генри... У меня нет никакого желания сокрушать свою мать, — произнесла Эмма с усталым вздохом, чувствуя укол вины из-за того, как расстроили Генри эти слова.

У Генри вечером был бойскаутский поход, так что Эмма поехала в особняк, чтобы пообедать с Реджиной. Часть ее скучала по подобному времяпрепровождению с матерью. Только они, двое против мира, как было, когда она росла здесь. Сколько бы ни было у них бурных противостояний, в сердце своем Эмма всегда знала, что мать любит ее больше всего в мире. Больше собственной жизни. Иногда такая любовь могла быть удушающей. Была удушающей. Но когда это было хорошо... Эмма не могла себе даже представить ничего лучше. Это были отношения, которые она не променяет ни на какие другие.

И подобные моменты были милыми — просто мыть посуду после обеда.

— Оставь поддон из-под лазаньи отмокать, Эмма. Так просто это не оттереть. Идем, доктор Хоппер вручил мне бутылку виски, чтобы отпраздновать переизбрание на пост. Удивительно хорошего виски.

Реджина улыбнулась, повесила полотенце и кивком пригласила Эмму в гостиную.

— Ты не встретила никакого сопротивления? Не очень яркая победа.

— Расправиться с врагами еще до битвы — лучший тип победы, Эмма.

— Осторожней, мам, если ты продолжишь говорить подобные вещи, я начну верить в сумасшедшие теории Генри.

Реджина коротко улыбнулась дочери, прежде чем повернуться к бару.

— Так, он все еще верит в это, да? — спросила она, тщательно подбирая слова.

— Теперь он пытается скрывать это от меня. Думаю, надеется найти какую-нибудь новую тактику, чтобы заставить меня купиться на невозможное. Арчи говорит, что нам стоит немного подыграть ему, чтобы он расслабился и убедился, что ты не какой-то мультяшный злодей. Так, может, оставишь на время эту вендетту со штрафованием автомобиля мисс Бланшард? — Эмма отчасти стыдилась того, как злобно наехала на учительницу на днях, но недостаточно сильно, чтобы принести извинения. Она все еще была вне себя и верила, что все это — лишь часть маленькой бессмысленной войны между ее матерью и учительницей. Которая была ниже достоинства мэра.

— Может, я могла бы постараться и провести с ним некоторое время? Доказать ему, что я — все еще просто его бабушка? Я могла бы научить его верховой езде.

Эмма улыбнулась. Ее мать была действительно просто удивительной с лошадьми, хотя немногие в городе знали об этом. Это было не то, что она демонстрировала. Это было нечто особенное, принадлежащее только им, когда Эмме было столько лет, сколько Генри сейчас.

— Мам, ты знаешь, что одержимость лошадьми на самом деле девчоночья страсть? И что Генри — мальчик? И ты все время называла меня своей маленькой принцессой, когда учила верховой езде.

— Ты все еще моя маленькая принцесса, Эмма. Даже если теперь ты не такая уж и маленькая. И, кроме того, я уверенна, что смогу сделать обучение веселым для Генри. Я просто пообещаю ему больше прыжков и меньше выездки, — Реджина вручила Эмме стакан с виски.

— Я ненавидела выездку.

— Ты была сильна в этом.

— И все равно ненавидела, — проворчала Эмма. Иногда, рядом со своей мамой она все еще чувствовала себя десятилетней. — Но, полагаю, что ты права. Совместно проведенное время поможет.

— Я слышала, что у тебя была беседа с Мэри-Маргарет, — негромко продолжила ее мать без лишних слов. Хотя в глубине ее глаз скрывался намек на улыбку.

— От кого ты это слышала?

— Судя по всему, ты не была тихой, а школа не такая уж и большая.

— Да, ну, я просто терпеть не могу людей, которые вмешиваются в дела моей семьи, думают, будто мир яркий и радостный, и ничто не может пойти не так, как надо. Нам приходится иметь дело с этим бардаком из-за того, что она задурила Генри голову, — Эмма покачала головой. — Но я, вероятно, сказала то, чего говорить не стоило.

Эмма часто в гневе говорила то, о чем впоследствии жалела. Но никогда до конца не понимала, как забрать свои слова назад.

— Да, вероятно, говорить этого не стоило. Но ты хотела.

Реджина редко вынуждала ее приносить извинения. Было приятно иметь в своей жизни человека, который всегда прикроет тебе спину. Предполагается, что именно так родители и должна поступать.

— О, загляни ко мне в офис завтра в час. Я собираюсь назначить Сидни Гласса шерифом вместо Грэма, и мне нужно твое подтверждение...

Эмма вздохнула и поставила свой стакан на столик.

— Мам... Это плохая идея.

— Почему?

— Как так вышло, что ты никогда не замечала, насколько Сидни одержим тобой? Если отбросить тот факт, что он некомпетентен, — ведь это относится ко всем горожанам в равной мере, — я не хочу, чтобы у Сидни было оружие. Однажды он решит, что ты водишь его за нос, и повернется против тебя.

У Эммы было слишком много судебных разбирательств, связанных со сталкерами, чтобы не видеть тревожные сигналы.

— Я могу справиться с Сидни, — отрезала Реджина.

— До того дня, когда он съедет с катушек. Я... Я не могу утвердить его кандидатуру, мам.

Эти слова упали в комнате мертвым грузом. Впервые действия Эммы в качестве окружного прокурора, шли вразрез с решениями, принятыми Реджиной в качестве мэра. Эмма ясно видела вспышку гнева в глазах матери.

— Тогда кого ты собираешься утвердить?

— Кэтрин Нолан просила меня за Дэвида. Доктора говорят, что он полностью здоров, и она думает, что Дэвид способен на большее.

Реджина едва не подавилась.

— Дэвид, пас... ветеринар?

— Как я уже говорила, в этом городе компетентных специалистов нет. И, кроме того, я уже несколько месяцев наблюдаю за размахом преступного мира Сторибрука, и могу сказать, что большую часть времени шериф занимается спасением кошек с деревьев.

Генри разрывался на части.

Он хотел заниматься верховой ездой с тех пор, как обнаружил мамины медали в ящике стола в их особняке в Бостоне. А теперь хотел еще сильнее, если говорить по правде, ведь голова его была забита принцессами, рыцарями и чудовищами. Как он может быть рыцарем, если не умеет ездить верхом? Но Генри хотел, чтобы его учила мама, а не Злая Королева. Так что он попытался сделать невозмутимый вид, когда мать объявила, что бабушка будет забирать его из школы каждый вторник и четверг, чтобы поехать в конюшни.

Но отсутствие энтузиазма редко означало, что ты можешь отказаться. Его мама даже сказала, что так он сможет провести больше времени с бабушкой и понять, что она не злая. Но ведь каждому ясно — тот факт, что она вообще хочет его учить, уже является доказательством вины! Злая Королева хочет выяснить, что ему известно, дабы помешать им сломать Проклятие. Ну, двое могут играть в эту игру, и Генри собирался вытянуть из нее информацию, которая могла бы помочь ему доказать маме, что он говорит правду.

В первый раз они даже на лошадей не садились, вместо этого бабуш... Королева сказала, что они должны чистить лошадей, чтобы животные привыкли к ним. Для Генри она выбрала небольшую каштановую кобылку с легким нравом. Мальчик был уверен, что сама она будет сидеть в сторонке и смотреть, как он работает. Ведь так поступает зло по отношению к добру? Но к его огромному потрясению, она тоже взяла щетки и пошла к следующему стойлу, где стоял довольно большой и мощный жеребец с угольно-черной шкурой. Конь, казалось, уже знал ее и понюхал ее плечо, прежде чем она начала работать.

Реджина следила за Генри, давала ему инструкции и поправляла. Объясняла, что нужно почувствовать себя комфортно рядом с животным, прежде чем начать ездить, потому что кони могут чувствовать эмоции человека, и нервничающий наездник делает животное опасным.

Первую неделю они провели без настоящей езды на лошадях и без сколь-нибудь значимых разговоров. На второй неделе женщина объявила, что они проедутся по тропинке, идущей вдоль реки. На середине пути мальчик прикусил губу и собрал свою смелость в кулак.

— Ты изучила все эти вещи, касающиеся лошадей там, в своем королевстве? Я думал, что ты все время ездила в каретах.

Его бабушка медленно взглянула на него своими темными глазами, прежде чем ответить:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Генри.

— Я имею в виду, ты же была королевой. И во всех сказках пишут, что ты ездила по королевству в карете. Откуда ты узнала, как работать с лошадьми?

Реджина подарила ему легкую улыбку, которая не коснулась ее глаз:

— Генри, я узнала, как работать с лошадьми еще в детстве. Все маленькие девочки любят лошадей.

Она наклонилась и похлопала по шее своего жеребца, который выглядел несколько напряженным.

— Поэтому мама училась верховой езде?

— Твоя мама любила ездить верхом. И была действительно хороша в прыжках. Во всем хотя бы отдаленно опасном — верховая езда, охота... Я потратила уйму времени, пытаясь убедить ее пойти на уроки танцев, не говоря уж о вышивании, — Реджина с улыбкой покачала головой. — Генри, могу я спросить, откуда у тебя это идея о том, что я — какая-то Злая Королева? Разве я когда-либо плохо обращалась с тобой?

Она знала, что ответ был «нет», как знал это и он. Но мальчик решил, что он должен быть твёрд.

— Просто все так и есть. Ты — Злая Королева, и моя мама должна спасти нас всех от твоего Проклятия. Ты украла ее у настоящей матери.

— Я ее настоящая мать.

Реджина произнесла это твердым голосом без каких-либо сомнений, и мальчик знал, что не стоит провоцировать ее. Так что он просто пожал плечами.

— В книге написано другое.

— Эту книгу ты получил от своей учительницы? — спросила она.

— Неважно, откуда я ее получил, — Генри внезапно испугался за мисс Бланшард. Королева выглядела так, будто у нее были темные мысли.

Мэр Миллс и окружной прокурор Миллс поддерживали разных кандидатов на выборах нового шерифа. Кафе «У Бабушки» гудело от сплетен и предположений о грандиозном противостоянии двух решительных женщин Миллс. В конце концов, в Сторибруке никогда не происходило ничего интересного, и данное событие обещало быть самым захватывающим из всех, которые горожане могли припомнить. Разве что за исключением того случая, когда юная Эмма случайно подожгла футбольное поле. Но это окончилось лишь серией взаимных воплей и выдвинутым против Уолтера обвинением в том, что он продал сигареты дочке мэра. В данном же случае, к всеобщему удивлению и разочарованию некоторых граждан, Реджина и Эмма, похоже, не собирались орать друг на друга. По крайней мере там, где их могли бы услышать.

Эмма провела большую часть оставшейся до дебатов недели на лужайке у дома Ноланов, помогая Кэтрин натаскивать Дэвида. Сидни, конечно, был хорошо подготовлен, но Эмма знала слабые места своей матери. Помимо бросающегося в глаза нежелания признавать, что ее собственный выдвиженец представляет потенциальную опасность для нее же. Вообще-то, Эмме никогда не нравился Сидни. И дело было не только в отвращении к подхалимам, но и в глубоко засевшем ощущении, что он опасен. Сидни сделает что угодно для ее матери и, в конечном итоге, он может сделать что угодно с нею, если она когда-нибудь потеряет контроль.

И наличие у него при этом доступа к оружию и наручникам было последним, чего бы Эмма хотела. Вечером, когда подготовка к дебатам была закончена, Дэвид отказался выпить, извинился и сообщил, что собирается пойти проверить, все ли нормально у животных в приюте.

— Он делает это каждый вечер перед сном, — объяснила Кэтрин, принимаясь за мытье посуды. — Дэвид здорово ладит с животными.

Эмма коротко улыбнулась. Она заметила Мэри-Маргарет Бланшард у старого платного моста[1] как раз в это время, когда пару дней назад ехала домой с работы. Конечно, Эмма не могла знать наверняка, но она надеялась, что ошибается насчет них. Ей действительно нравилась Кэтрин — она была проницательной, и с нею, одной из немногих в городе, было по-настоящему весело поболтать о чем-то, кроме улова лобстера в этом году и дел школьной команды по лакроссу[2]. С тех пор, как Дэвид вышел из комы, они с матерью, казалось, все больше и больше времени проводили у Ноланов. Хотя, ничего странного в этом не было.

Собственно, Эмма была более чем уверена, что Реджина в курсе того, есть ли у Дэвида интрижка на стороне. Но она не хотела поощрять эту сторону своей матери. Из-за того, что Реджина держала близко своих врагов, ей лишь труднее было прислушаться к беспокойству Эммы по поводу Сидни.

И она задумывалась о том, достаточно ли это беспокойство сильно, чтобы самой начать носить при себе оружие. Эмма уже поступала так во время разбирательства с тем — последним — делом в Бостоне. Тем, после которого она хотела бы никогда снова не видеть худшее в человечестве.

— Я уверена, что он отлично ладит с животными. Остается надеяться, что он будет столь же хорош с городскими пьяницами. Я действительно предпочла бы видеть Лероя реже, чем сейчас приходится.

Эмма решила сегодня не поднимать этот вопрос, но пообещала себе, что после выборов поговорит с Дэвидом о том, что он мог бы быть лучшим мужем для Кэтрин.

* * *

Бабушка... Злая Королева... напомнил он себе, объявила, что хочет видеть его в конюшнях утром в субботу. Генри не был уверен, огорчен он этим или обрадован. К его удивлению, ему действительно понравилась верховая езда, даже если приходилось ездить с нею. Но он, наконец, получил свою книгу сказок от мамы, хотя теперь и таcкал ее всюду с собой на случай, если она снова решит, что книга плохая. Каждый раз, когда Генри пытался поднять эту тему в разговоре с мамой, она быстро закрывала вопрос. Он знал, что будет трудно заставить Спасительницу поверить, но не предполагал, что это окажется настолько трудно сделать.

Почему она не может видеть то, что видит он? Генри начал рассказывать о результатах мисс Бланшард во время заполнения журнала с упражнениями, но хоть учительница и поддерживала его, мальчик знал, что особой помощи от нее не будет. Белоснежка застряла в Проклятии Королевы. Она не могла сама себя спасти. Иначе, что это была бы за сказка? Чтобы спасти принцессу, нужен рыцарь в сверкающих доспехах — и это его мама, с гордостью думал Генри. Если бы он только мог заставить ее прекратить смотреть на Злую Королеву через розовые очки любви.

Генри поставил свой велосипед на велопарковку в конюшнях и направился к стойлам.

— Нет, Генри, не сегодня.

Он повернул голову и увидел бабушку. Она была одета так, как большинство людей наряжаются, собираясь куда-нибудь, но мальчик знал, что для нее это был скорее рабочий наряд. В руке она держала ведро с тряпками и щетками.

— Сегодня я покажу тебе, как почистить упряжь. До сих пор я делала это за тебя.

Так вот, чем она занималась в конюшнях после того, как он уходил? Прибиралась? Это не похоже на королевское занятие.

Еще менее похожим стало, когда Генри изучил все, что входило в понятие «очистки». Каждую пряжку, каждый ремешок нужно расстегнуть и вычистить одной из тысячи мягких щеток, чтобы избавиться от малейших следов грязи и лошадиного пота. И Реджина была требовательной.

— Ты никогда не должен позволять кому-то другому делать это, Генри, — говорила она, показывая мальчику, как втирать масло в кожу. — Если работа сделана неправильно, ты не сможешь винить никого, кроме себя.

— Как с парашютом? Капитан Америка всегда настаивает на том, чтобы лично уложить свой. Кроме тех случаев, когда он выпрыгивает из самолета без парашюта. Он делает это слишком часто...

Реджина улыбнулась Генри. Мальчик не был уверен, что ее улыбка — это хороший знак. Но все равно предположил, что капитан Америка достаточно безопасная тема для разговора.

— Ему действительно стоит прекратить делать это, — согласилась Реджина. — Он — сверхчеловек, а не волшебник. Но, да, общие черты имеются. Ты никогда не должен доверять никому другому благосостояние своей лошади. Однажды это может спасти тебе жизнь.

— Ты имеешь в виду, как в битве? Когда ты ездила верхом во время сражения?

Реджина притихла и опустила голову.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Генри.

Только через две недели после выборов шерифа Эмма уверилась, что мать больше не сердится на нее. Дело было не в том, что Реджина приняла поражение, как личную обиду. Они согласились, — по крайней мере, Эмма думала, что согласились, — принять тот факт, что она поддержала кандидатуру Дэвида Нолана не для того, чтобы насолить матери. Но это «согласие», конечно, было одним из многих примеров лжи, которую они с Реджиной говорили друг другу за эти годы. Эмма Миллс знала свою мать — Реджина плохо воспринимала любые поражения.

Но, по крайней мере, тихая истерика привела к тому, что Сидни Гласс скрылся от гнева мэра. Хоть какой-то плюс. Сидни напоминал Эмме каждого опасного сталкера из дел, которыми ей приходилось заниматься в Бостоне в качестве помощника окружного прокурора. Но ее мать была пуленепробиваемой. Или, по крайней мере, вела себя подобным образом. Нет, дело было в том, как Эмма победила. Она заручилась поддержкой мистера Голда, чтобы разобраться с грязными трюками, которые, — она была уверена, — мать использует, хотя и знала, что Голд противопоставит Реджине собственные грязные трюки. Но это сработало, и Эмма не позволила Глассу подобраться еще ближе к ее матери.

Она использовала для победы все средства, какие смогла собрать. Тем более что противостояния в городе случались нечасто, и она не собиралась провести остаток своей жизни в Сторибруке, находясь в политической оппозиции к женщине, которая ее вырастила. Но, тем не менее, ее мать долго не забывала обид, и Эмма не ожидала вестей от Реджины еще какое-то время, потому она и удивилась так сильно, когда увидела, кто звонит.

— Привет, мам, — произнесла она, стараясь казаться более уверенной, чем чувствовала себя.

— Эмма, мне нужна твоя помощь. Кэтрин Нолан пропала, Дэвид изучает ее разбитую машину.

Впервые за свою жизнь Эмме показалось, что она услышала панику в голосе матери. Кэтрин Нолан была ее подругой. Когда Эмма задумалась об этом, то поняла, что, возможно, единственной подругой.

— Пропала? И ее муж, с которым они уже некоторое время живут раздельно, ведет расследование? Кто-нибудь в этом городе вообще что-нибудь знает о полицейских процедурах?

— Ты сама поддержала кандидатуру ловца собак на должность шерифа.

— А ты сама подписала бюджет, который означает, что в городском полицейском управлении может быть только один служащий.

Эмма вздохнула, встала с кровати и принялась одеваться, прижимая телефон плечом к уху.

— Я отправлюсь на место аварии прямо сейчас, чтобы удостовериться, что все будет сделано правильно. А утром позвоню в Огасте, чтобы узнать, не смогут ли они прислать сюда кого-нибудь из полиции штата, чтобы заняться расследованием.

Ответом с той стороны трубки была тишина и Эмма решила надавить:

— Я так понимаю, что слухи о мисс Бланшард и шерифе верны?

Если бы что-то было, ее мать, конечно, была бы в курсе. И не только потому, что у Реджины была нездоровая и откровенно странная мания, относительно Мэри-Маргарет Бланшард, но и потому, что ничего в городе не происходило без ее ведома.

— Да, у меня есть фотографии...

— Стоп, мне не нужно знать эти детали, — адвокат в Эмме всегда старался держаться подальше от знания о том, как на самом деле ее мать управляет этим городом. Она и так замечала достаточно, чтобы подозревать не самые законные варианты. — Слушай, я позвоню тебе завтра.

* * *

— Что значит, ты не можешь получить никого из полиции штата? — удивленно спросила Реджина, когда дочь поприветствовала ее у дверей мэрии, вручив чашку кофе.

— Я висела на телефоне полтора часа, пока меня перебрасывали между органами управления штата. Когда я сказала им, что женщина пропала, меня переключили на офис бюро находок в резиденции. Потом меня направили в офис полиции штата по интернет-порнографии. А дальше стало только хуже, когда в очередной раз мне ответил человек из службы охраны диких животных и рыб.

Лицо Реджины было непроницаемым. Серьезно, если бы Эмма была букмекером, она бы поспорила на то, что ее мать в курсе причин, по которым ей так сложно было найти кого-нибудь не из этого города для расследования дела об исчезновении Кэтрин. Конечно, Генри сказал бы, что это потому, что его бабушка стоит за этим. Он так и не отказался от идеи насчет Злой Королевы, что сделает ужин на день благодарения ужасно неуклюжим.

— Это лучший для меня способ проконтролировать Дэвида и убедиться, что дело не сольют, — Эмма вздохнула и покачала головой. — Мне нужен кто-то там, чтобы удостовериться, что шериф делает свою работу.

— Ты знаешь, наверное, я могла бы быть беспристрастным наблюдателем во время допросов и всего такого.

— Ты настолько далека от беспристрастности, когда дело касается Мэри-Маргарет, что я даже не знаю слова для описания подобного расстояния.

— Ну, возможно, весьма пристрастным... зато, по крайней мере, непричастным.

Эмма сжала пальцами переносицу.

— Ладно, только временно, пока я не смогу вытащить сюда настоящего полицейского для расследования.

Реджина лишь улыбнулась.

— Конечно.

Эмма вернулась домой поздно вечером. Она, наконец, смирилась с тем, что ей не удастся заманить кого-нибудь неместного в этот город для ведения дела об убийстве Нолан. Попытка вызвать агентов ФБР прошла еще хуже, чем попытка связаться с полицией штата. Ее весь вчерашний день перекидывали между странными организациями, вроде Бюро по делам индейцев, Шекспировской библиотеки Фолджера и отдела по связям с общественностью Службы Национальных парков. Эмма начала задумываться над тем, делает ли что-то или кто-то невозможным связь с внешним миром. Но, не успев еще толком обдумать эту мысль, придя утром на работу, женщина обнаружила, что молодой специалист из Службы Национальных парков прислал ей полторы тысячи значков с Медведем Смоки[1]. Шустро.

С делом об убийстве было много работы и, учитывая то, что предварительное слушанье назначили уже на завтра, Эмме пришлось отказаться от попыток вызвать помощь и смириться с тем, что разбираться с этим расследованием придется ей. Конечно, дело было довольно трудным. Во всяком случае, более трудным, чем все прочие местные дела. Даже с учетом наличия сердца и теста на ДНК, присяжные всегда нервничали при отсутствии тела. А ведь был еще ответчик, которая, конечно, покажется на суде в своей этой кофточке и будет выглядеть милой и невинной.

Эмма вспомнила одно из своих первых дел об убийстве, над которым работала в Бостоне. Ответчик был похож на мистера Роджерса[2] и присяжные у него с рук ели, пока она не показала фотографии с места преступления, на которых он был запечатлен весь заляпанный кровью.

К сожалению, Мэри-Маргарет Бланшард оказалась недостаточно глупой, чтобы попасться на месте преступления, измазанной в крови жертвы.

Генри разворчался, когда Эмма сообщила сыну, что у нее много работы, и ему придется провести ночь у бабушки. Но, по крайней мере, кажется, он понял, что «она — Злая Королева» не будет достаточным оправданием для того, чтобы его мать передумала. Эмма просто хотела, чтобы Генри уже переболел этим, потому что ей казалось, что ее мать немного умирает внутри каждый раз, когда он произносил эту фразу в пределах ее слышимости.

Было уже довольно поздно, когда она решила закончить на сегодня с подготовкой к суду и поехала домой в вечерней туманной дымке. Она не замечала бредущего по обочине человека, пока не стало слишком поздно.

Сердце Эммы колотилось, как бешеное, когда она вышла из автомобиля.

— Вы в порядке?

Эмма думала, что знает всех горожан, но этого привлекательного мужчину она видела впервые.

— Да. Все хорошо.

Вот только он явно прихрамывал, и человеческая сторона Эммы вышла вперед, потеснив юридическую.

— Вы должны разрешить мне подвести вас до больницы.

— В этом, действительно, нет необходимости, мой дом тут рядом... — он указал в сторону дороги.

— По крайней мере, позвольте мне подвезти вас до дома, мистер?..

— Джефферсон. Меня зовут Джефферсон.

* * *

Мужчина забрал ее оружие, пока она была в отключке. Чай... он что-то добавил в чай? Ей удалось освободиться достаточно быстро, чтобы успеть обнаружить связанную Мэри-Маргарет Бланшард — из всех людей — в одной из спален, но недостаточно быстро, чтобы даже успеть спросить, что, черт побери, она тут делает до того, как этот безумец вернулся. В своей карьере прокурора Эмма сталкивалась с большим количеством безумцев, и Джефферсон, безусловно, был полноценным психом. Женщина постаралась выполнить его требования и, к собственному изумлению, даже сумела сшить шляпу. Которая выглядела так, будто ее сделал пятилетний ребенок, учитывая тот факт, что раньше ей не приходилось заниматься ничем подобным.

Но его, казалось, больше взволновал тот факт, что шляпа не делала того, чего он от нее хотел. Потому что Эмма недостаточно сильно старалась. И магия не сработала. Джефферсон продолжал бубнить себе под нос что-то насчет Королевы, и каждый раз, когда он это делал, на Эмму накатывало чувство, что Генри рассказывал о своей фантазии не тем людям. Почему ей так и не удалось объяснить Генри, что незнакомцы опасны, — этого ей никогда не понять.

Джефферсон бросил ее в одной комнате с Мэри-Маргарет, и женщины решили на время отложить взаимную вражду, чтобы попытаться освободиться. Первым, от чего они избавились, были кляпы. С веревочными узлами придется поработать больше.

— А что ты вообще тут делаешь? Почему ты не в камере? — раздраженно спросила Эмма, занимаясь веревкой.

— Я вышла прогуляться.

— Ты сбежала.

— Там был ключ.

— Черт побери, Дэвид...

— Он мне не помогал.

— Твой тайный любовник, шериф, не помогал тебе сбежать, когда тебя собирались судить за убийство его жены?

— Я невиновна. Но тебя это не волнует. Разве позаботиться о правосудии не часть твоей работы, Эмма?

— Мисс Миллс. И я забочусь о правосудии — против тебя куча доказательств.

Она услышала, как Мэри-Маргарет вздохнула.

— Эмма... Я была твоей учительницей в школе. Ты меня знаешь. Я не убийца.

— Я встречала много убийц, которые не были похожи на убийц, мисс Бланшард.

— Как думаешь, может, пока мы пытаемся сбежать от человека, считающего себя Безумным Шляпником, мы могли бы, по крайней мере, обращаться друг к другу по имени? Зови меня Мэри-Маргарет.

Эмма сконцентрировалась на работе над веревкой перед тем, как ответить. Она действительно не хотела говорить о деле. Но данные обстоятельства уж точно не были обычными.

— Ладно, итак, кто тебя подставил? У кого был повод?

— Я не знаю... — ответила Мэри-Маргарет с тихим вздохом. — Правда, не знаю. Я имею в виду, до того, как все отвернулись от меня, единственным человеком в городе, который ненавидел меня, была...

— Моя мать. Пожалуйста, не говори, что ты собираешься обвинить мою мать в том, что она тебя подставила.

— Твой сын думает именно так.

— У моего сына столько психологических проблем, что Арчи Хоппер, похоже, не может с ними справиться.

— Ты думаешь, что он — сумасшедший? — в голосе учительницы звучала печаль. — Он очень умный. Ты же знаешь, такой особенный и такой творческий. И, думаю, ты знаешь... одинокий.

— Он не может отделить фантазии от реальности. И я не знаю, как ему помочь.

— Может быть, выслушаешь его, прежде чем еще сильнее стараться ему помочь.

— Он думает, что моя мать — сказочная злодейка. А тебя он кем считает?

— Это глупо.

— Нас держит в заложниках псих, который хочет, чтобы я сделала ему волшебную шляпу. Я думаю, мы уже за гранью глупости.

— Белоснежкой.

Эмма замерла на мгновение. Генри все продолжает настаивать на том, что на самом деле она — дочь Белоснежки и Прекрасного Принца.

— А меня он считает...

— Да. Я знаю.

— Нам нужно освободиться.

Эмма сама не могла толком описать, как прошла схватка. Там был телескоп, и Мэри-Маргарет швырнула мужчину в окно. Но когда они подошли к подоконнику, чтобы посмотреть, как он, Джефферсона там уже не было. Потом они неловко переминались около БМВ Эммы, пытаясь решить, что делать дальше.

— Я не могу помешать тебе сбежать, — наконец, признала Эмма. — Я — юрист, а не Рэмбо.

— Я... Я должна вернуться. Я не могу сбежать от этого. Бегство — это не мое.

— Бегство — это очень в стиле Белоснежки, если верить сказкам моего сына.

— Ну, возможно, я не Белоснежка.

Эмма вздохнула и стояла некоторое время, глядя на восходящее солнце.

— Ничего этого не было. Я отвезу тебя обратно, будто ты никогда и не сбегала. Договорились?

Мэри-Маргарет только кивнула.

Эмма Миллс действительно хотела, чтобы в городе был бар, в котором бы не разбавляли выпивку водой, и где никто бы ее не знал. «У Бабушки» дела с выпивкой обстояли неплохо, но было что-то жалкое в том, чтобы напиваться в кафе. А половина постоянных клиентов «Кроличьей норы» окажутся у нее в офисе за различные правонарушения в течение следующих двух недель. В таком городке, как Сторибрук, офис окружного прокурора походил на третьесортную забегаловку. Такое место, где каждый знает твое имя.

Это напомнило Эмме о том, что ей действительно нужно поговорить с Лероем о снятии последних обвинений. Дело об убийстве, совершенном Бланшард, изрядно напрягло систему уголовного правосудия Сторибрука. Так уж тут обстояли дела. Это был один из аспектов правоохранительной деятельности маленьких городов, о котором Эмма не подумала до того, как решила перебраться домой из Бостона.

День был очень длинным и очень странным. Главным образом потому, что она никак не могла разобраться, что же происходит в голове ее матери. Реджина вела себя так, будто тот факт, что Мэри-Маргарет считают убийцей, является ее величайшим триумфом. Эмма могла бы поклясться, что есть какой-то затяжной конфликт между ее матерью и учительницей. Но, тем не менее, не было никакого видимого повода для ненависти такой силы, которую Реджина питала к этой женщине. Одно Эмма осознавала в полной мере — подобный уровень ненависти ослеплял. Судебный процесс начнется завтра, и сейчас она оказалась перед необходимостью предупредить свою мать о том, что она должна избегать ответчика. Что вообще-то было работой Голда, но он оказался ужасным адвокатом. Почти так же плох, как адвокат, работавший по делу, которое она вела два года назад: тогда обвиняемый уговорил своего кузена — юриста по банкротству — представлять его интересы в суде в деле об изнасиловании.

Оставив идею напиться в баре, — она не могла поехать куда-то за пределы города, потому что собиралась пить, не волнуясь о том, как потом добираться до дома, — Эмма купила бутылку скотча и как раз возвращалась к своему автомобилю, когда услышала крик.

Она побежала на звук — в подворотню за кафе — встретив по пути Руби, которая просто махнула рукой себе за спину.

Эмма медленно остановилась, наткнувшись за Кэтрин Нолан. Живую... и практически невредимую.

* * *

Расследование по поводу расследования не совершенного убийства Кэтрин Нолан было, по крайней мере, не менее запутанным, чем расследование убийства Кэтрин Нолан. И Эмма надеялась, что ей больше никогда не придется участвовать ни в чем подобном.

Лучший след к тому, кто стоял за этим похищением, вел в больницу, где сфальсифицировали тест на ДНК. В деле было достаточно бумажных документов, чтобы Эмма была уверенна, что преступника удастся поймать. Темная мнительная сторона ее разума говорила о том, что она и так уже знает, кто бы это мог быть, и женщина горячо надеялась, что она неправа. С другой стороны, Эмма помнила, как вела себя ее мать, когда были собраны веские доказательства вины учительницы.

Не могла же Реджина быть настолько безрассудной... Или могла?

Какая-то часть Эммы была больше обеспокоена тем, что она вообще подумала, будто ее мать способна на такое. Похитить одну из своих подруг, чтобы подставить невиновную женщину за какую-то непонятную провинность, затерянную в тумане их частных отношений столь прочно, что никто уже о ней и не помнит.

— Мам, мы опоздаем на вечеринку, — позвал ее Генри от дверей офиса.

Эмма закрыла файл с делом Кэтрин Нолан.

— Какую вечеринку?

— Вечеринку дома у мисс Бланшард.

Женщина вздохнула.

— Генри, я более чем уверенна, что я там — нежеланный гость. Я ведь чуть не посадила ее в тюрьму за преступление, которого она не совершала.

— Но ведь не посадила. И ты спасла миссис Нолан, и доказала, что мисс Бланшард никого не убивала. Так что ты — герой.

— Я обнаружила ее на парковке, малыш, для того, чтобы стать героем, нужно нечто большее.

Генри задумался об этом на минуту и покачал головой.

— Нет. На самом деле, нет. Кроме того, ты приглашена.

Эмма вздохнула.

— Ладно, мы можем зайти к ней ненадолго.

* * *

«Ненадолго» затянулось сильнее, чем Эмма ожидала. Она была права, большинство друзей Мэри-Маргарет игнорировали ее. Так что она устроилась в уголке со стаканом вина и учебником по обществознанию за шестой класс, который лежал на одном из столов.

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?

Эмма подняла голову и увидела стоящую рядом Мэри-Маргарет.

— Нет... Но я уверенна, что на этой вечеринке есть для тебя компания получше.

— Верно... Хотя пару дней назад большинство из них называли меня убийцей.

— Как и я.

— Но ты не притворяешься, что не делала этого. Есть что-то милое в честности. Я думаю, сейчас мне нужно именно это.

Эмма кивнула и попыталась придумать какую-нибудь тему для разговора, кроме уголовного дела.

— В этом учебнике рассказывается о Западной Германии...

— И это тот же самый учебник, по которому училась ты.

— И он был ужасно устаревшим уже тогда.

— Тебе стоит поговорить с мэром о средствах, выделяемых в бюджете на образование.

— Ага, не думаю, что я сейчас нахожусь в любимчиках у своей матери.

— Потому что не сумела посадить меня в тюрьму. Белый рыцарь, сбившийся с пути истинного.

— Не думаю, что Белые рыцари должны сажать невиновных в тюрьму. Я не сомневаюсь, что в воображаемом пантеоне Генри я должна быть одним из Черных рыцарей.

— Так, ты ему веришь? — небрежно спросила Мэри-Маргарет. Слишком небрежно.

— Конечно, нет. Моя мать — разносторонняя женщина... Но «сокрушающая души Злая Королева» — не одна из ее сторон.

Что-то вроде терзаний мелькнуло в глазах Мэри-Маргарет.

— Эмма... Она говорила мне, что знает, что я невиновна.

Эмма хотела ринуться на защиту своей матери, но она наблюдала за Реджиной, начиная с ареста учительницы, так что...

— Моя мать — сложная женщина.

— Это уж точно.

Мэри-Маргарет извинилась и ушла, и на мгновение Эмме показалось, что в глазах темноволосой женщины блеснули слезы.

Сбор денег для школьной пьесы был несколько неуклюжим, учитывая недавнее ложное обвинение в убийстве. Обычно Реджина управляла большей частью процесса, но на сей раз она решила не высовываться. До Эммы доходили слухи, что мать видели с Дэвидом Ноланом, и все, что она могла сделать, это мысленно напрячься. Эмма обожала свою мать, но иногда просто хотела усадить ее напротив и поинтересоваться, о чем она вообще думает.

Или, возможно, Реджина лишь питала слабость к мужчинам со значком. Это Эмма могла понять. Она встречалась со многими копами, когда жила в Бостоне. И этот факт лишь увеличил желание усадить мать перед собой и поговорить с нею о ее вкусе в мужчинах.

В любом случае, Реджина как-то убедила Эмму заменить ее, хотя та и отметила, что окружной прокурор, едва не упёкший за решетку невиновную, не намного популярнее мэра, который к этому подталкивал. И, тем не менее, вот она здесь, несет коробку с коронным блюдом своей матери — яблоками в карамели, — на которой балансирует контейнер с яблочным турновером. Эмма уже собиралась развернуться, чтобы открыть дверь спиной, когда кто-то ее окликнул.

— Давай я открою, — запыхавшаяся Мэри-Маргарет Бланшард на всех парах бежала к ней через парковку.

— Спасибо... — поблагодарила Эмма с нервной улыбкой.

— Ты, наверное, вызвалась добровольцем? Еще довольно рано.

— Думаю, в теории, я здесь для того, чтобы распоряжаться добровольцами, но я не уверена, что смогу успешно заменить свою мать.

Эмме показалось, что на лице Мэри-Маргарет промелькнуло недовольство, прежде чем смениться обычной улыбкой.

— Ну, я уверена, что она прислала с тобой достаточно вкусностей. Что бы я ни думала о мэре, ее сладости всегда собирают кучу денег.

— Яблоки в карамели, она просто магию творит с яблоками, — улыбнулась Эмма.

— И не говори.

Эмма вздохнула и протянула женщине контейнер.

— Моя мать сделала это для тебя. Предложение мира.

У Мэри-Маргарет глаза на лоб полезли, когда она взяла коробку.

— Только не говори, что там яблоко?

— Турновер.

— Верно... — Мэри-Маргарет медленно кивнула.

Нечто новое было в манерах учительницы, но Эмма не могла точно сказать, что именно. Она просто решила, что испытания, через которые пришлось пройти женщине, изменили ее.

— Слушай, у нас еще есть время до того момента, когда тут понадобится наша помощь. Как ты смотришь на то, чтобы выпить по чашке кофе?

Эмма удивленно подняла бровь.

— Ладно...

Вместо обычного трёпа двух людей, ожидающих, пока принесут их заказ с кофе, между женщинами легло неуклюжее молчание. Это напомнило Эмме множество обедов в доме ее матери. Особенно теперь, когда Генри строил из себя копа под прикрытием, занятого в операции против Реджины. Не сказать, чтобы десятилетний мальчик был хорошим секретным агентом, — обе женщины понимали, что он делал.

— Эмма, что, если бы я сказала, что все, написанное в книге сказок, с которой ходит Генри, правда?..

Эмма подняла бровь.

— Я бы, пожалуй, засомневалась в твоем душевном здравии.

— Генри ты сумасшедшим не считаешь.

— Генри наблюдается у Арчи, и ему десять лет. А ты — взрослая. Которая, если я правильно понимаю, пытается сказать мне, что она — Белоснежка.

— Я — Белоснежка.

— Руби, можно мне счет? — Эмма перехватила проходящую мимо официантку.

Мэри-Маргарет сжала ее запястье.

— Пожалуйста, выслушай. Ничего дурного не случится, если ты дослушаешь.

— Послушать о том, как моя мать прокляла неисчислимые миллионы жизней?

— Она не твоя мать.

— Черта с два.

— Эмма, пожалуйста, я знаю, что это трудно осознать. Она — Королева. И я знаю, ты думаешь, что она любила тебя. Я тоже когда-то думала, что она любила меня, но Реджина — очень хорошая актриса...

— Я знаю, что она — не самый легкий человек, и не всем нравится, леди, но она пытается загладить случившееся. Так что я...

— Она уже не в первый раз пытается повесить на меня убийство.

— Психованный Гласс пытался повесить на тебя убийство, — Эмма чуть подняла голос.

— И не в первый раз пытается скормить мне проклятое яблоко.

— Стоп... Что? — теперь Эмму уж точно слышали все, и каждый посетитель кафе пытался сделать вид, что не пялится.

— Это? Это не предложение мира. Это нападение.

— Это — яблочный турновер, ты, сумасшедшая леди!

— Он проклят, — ровным голосом ответила Мэри-Маргарет.

— Довольно. Я сыта этим бредом по горло, — Эмма выхватила контейнер у мисс Бланшард, быстро открыла его и достала турновер. — Я раз и навсегда докажу тебе, что все эти сказочки — просто бред!

— Эмма, нет! — Мэри-Маргарет потянулась через стол, но не успела ничего сделать.

Эмма откусила от турновера приличный кусок и, как подкошенная, рухнула на скамью.

Снежка в каком-то оцепенении ехала за машиной скорой помощи, везущей Эмму в больницу. Она ответила на все вопросы медиков, хотя и знала, что сколь бы хорошо ни была развита медицина в этом мире, все их действия ничего не дадут. Снежка пыталась разбудить Эмму в кафе, опустилась рядом с ней на колени и сказала о том, как сильно ее любит. Но не было никакой вспышки света. Не было волны энергии. Не было поцелуя истинной любви.

Конечно, не любое проклятие можно было разрушить поцелуем истинной любви. И сама истинная любовь была не столь распространена. Но Снежка была уверенна, что сможет разбудить так собственную дочь. Но все, что у нее было теперь, это чувство, будто она тонет. Реджина отняла у нее дочь. Снова. То горе и гнев, которые она чувствовала двадцать восемь лет назад в другом мире, вернулись, затопив ее. Снежка села и принялась ждать.

Она пришла. Снежка хорошо знала Реджину, знала, что та придет, чтобы притворно рыдать и кричать.

Она нашла удобную кладовку недалеко от двери в больничную палату, и, когда Миллс проходила мимо, схватила ее за руку и затащила внутрь. Королева была задиристым бойцом, но Снежка бандитствовала почти десять лет. Она умела сражаться, и короткая схватка между двумя женщинами закончилась тем, что она прижала Реджину к стене, надавив на горло, и зашептала ей в ухо:

— Ты сделала это, Реджина. И лучше бы у тебя был способ это исправить или, клянусь богом, я убью тебя.

— Не могу... дышать. Эмма...

— Эмма под твоим проклятием, — Снежка не отпустила Реджину, но чуть ослабила давление на ее горло.

— Что?

— Я знаю, Реджина. Я помню. Все. А теперь используй свою магию и исправь это.

— У меня нет магии.

— Я тебе не верю.

— У меня... — ноги Реджины в буквальном смысле подкосились, и она упала бы на пол, если бы Белоснежка все еще не прижимала ее к стене. В глазах Королевы заблестели слезы. Снежка никогда раньше не видела, чтобы эта сильная и непокорная женщина отчаивалась. — Здесь — нет. Эта была последней.

Снежка отпустила ее.

— Как нам это исправить?

— Ты можешь подарить ей поцелуй истинной любви, — предложила Реджина.

— Думаешь, я не пыталась? — спросила Снежка, начиная паниковать, и кинула рулон лейкопластыря в свою мачеху. — Ты отравила ее разум.

— Я воспитала ее.

— Почему?

— Потому что люблю ее!

— Ты прокляла ее!

— Я пыталась проклясть тебя!

Две женщины кружили по комнате, глядя друг на друга.

— Нам нужна помощь. Кого-нибудь, кто разбирается в магии.

— Ты же не серьезно... — протянула Снежка.

— Ты сама достаточно часто к нему обращалась, — заметила Реджина.

— И у меня не было бы и половины нынешних проблем, если бы я этого не делала.

* * *

Инстинкты Снежки ее не обманули, по крайней мере, в данном случае. Они с Реджиной работали вместе, никак не подтверждая и не признавая этот странный факт. Но убийство дракона и героический квест и не должны были разбудить Эмму. Это была уловка. Одному богу известно, что Голд собирается делать с этим яйцом, но ни им, ни Эмме это не поможет.

Когда они вернулись в больницу, Руби держала Генри у двери палаты. Он не должен видеть свою мать опутанной трубками и проводами. Две женщины оцепенело шагали мимо медицинского персонала, направляясь к больничной койке. Снежка наблюдала за Реджиной, потому что не могла смотреть на дочь, застрявшую в ловушке вечного сна. Если бы он не знала Королеву лучше, то могла бы подумать, что та сломлена.

Но она и раньше видела Реджину такой, и это был лишь мираж.

Реджина подошла к постели, убрала прядь волос с лица Эммы.

— Мне так жаль. Я люблю тебя. Я всегда любила тебя, — Реджина медленно наклонилась и мягко поцеловала Эмму в лоб, тут же удивленно дернувшись назад, будто ее током ударило.

Волна света разлетелась от них, накрыв комнату и пройдя дальше сквозь стены. Снежку словно нокаутировало. А Эмма распахнула глаза, встречая взгляд Реджины.

— Мама...

Проклятье было сломано. Как и сердце Белоснежки.