С меня хватит! (джен)

Нет повести печальнее на суше, чем повесть об Андрюше и Катюше.

Р.Д. Малиновский

Роман Дмитрич Малиновский не любил проблемы. И крайне успешно их избегал до тридцати трёх лет, пока его дорогой друг и президент не сошёл с ума. С тех пор жизнь Романа Дмитрича как-то внезапно перестала быть лёгкой и беззаботной и с каждым днём все больше наполнялась мучительными трудностями, заставляя вечного ребёнка взрослеть — а взрослеть Ромочка ни капельки не хотел. Но, как мрачно заметил его дорогой друг и президент, чувство вины — двигатель прогресса человеческой души. Рома хотел было поспорить да не смог, потому что это самое чувство вины и испытывал, глядя на своего лучшего друга.

Как так получилось, что Андрюша Жданов кинулся в омут под названием «Любовь к Катеньке Пушкаревой», Рома до сих пор не понимал, зато отчетливо уразумел, что все его проблемы есть порождение этого самого омута.

Как Рома ни старался: сук протягивал, веревку предлагал, круг спасательный, наконец, — а выплывать Андрюша почему-то не хотел. Спасти его могла только Катенька, но делать этого категорически не желала. В общем, все вокруг ничего делать не собирались (только если страдать), и Роме приходилось мучиться и душевно расти, а этого уже не хотел он сам — спасибо, насмотрелся тут на некоторых президентов.

Однако ж надо было что-то делать. Спасать президента, например. Нет, не того, что в Кремле, славу богу. Роман Дмитрич радовался и подобным мелочам. «Могло быть и хуже, Малиновский», — так он себя утешал в особо опасные моменты ждановского отчаяния.

То, что Жданов был именно в отчаянии, не подвергалось сомнению. Ведь Екатерина Валерьевна покинула Москву. Снова. И вроде как навсегда. Рома, правда, столь опрометчивым решениям не верил. В отличие от своего дорогого друга и президента, впавшего в тоску. Но Жданов не пил — что уже говорило о многом. Жданов прекратил психовать и хотя бы как-то выражать эмоции. Жданов в принципе перестал быть Ждановым. Приходил на работу ровно в девять ноль-ноль, уходил ровно в восемнадцать ноль-ноль и, казалось, совершенно не пылал любовью к Зималетто.

Он снова был и. о. президента, но сконфуженно замирал каждый раз, когда приходилось представляться перед незнакомыми людьми, и всячески избегал разговоров о дальнейшей судьбе должности президента и грядущем совете директоров (может, другие не замечали, но только не Роман Дмитрич). Выводы напрашивались самые печальные. Андрей ведь стопроцентно хочет слинять и свалить на его, Ромочкину, несчастную голову новую порцию проблем. Словно сейчас их мало! Да и как он будет контролировать этого больного вне работы? Он и так названивал Андрюхе вечерами, доставая его по всяким пустякам, чтобы убедиться, что этот грустный дурачок ничего с собой не сделал — не напился, не отнёс свою тушку в бар к очередным боксёрам — и далее по списку. К саморазрушению и самобичеванию Андрюша подходил с удивительной фантазией — вот использовал бы он ее для возвращения своей ненаглядной Катерины!

Роман Дмитрич тяжко вздохнул.

Он пытался зайти к Андрюхе с разных фронтов и даже с тыла, дабы убедить его развернуть против одной новоявленной петербурженки активные военные действия, но тот оказался убежденным пацифистом и великомучеником в придачу. Мантра у него была несложная до зубовного скрежета — скрипел зубами, конечно, Ромочка, пока Андрей твердил одно и то же: «Я обещал Кате оставить ее в покое, и я своё обещание сдержу. Теперь и мое слово чего-то стоит», — взгляд у него при этом был такой, что Роме хотелось самому себе заехать в челюсть. Надо ж было додуматься до соблазнения Пушкаревой! Друга подвел под монастырь… то есть целибат; а в прочем, разницы-то никакой! Себе головную боль создал да не одну.

Нервничал Роман Дмитрич настолько, что взял в привычку отхлебывать из ждановского стакана с успокоительным. Жданов же о Ромкиной тяге к воровству и подмешиванию в чужие стаканы посторонних веществ не подозревал. Ходил по компании как побитая собака и вызывал острое желание кинуть ему кусок колбасы. Катеньку то есть.

Ромочка был искренне убежден, что друга надо спасать. Сам друг такого желания не выражал, вел себя как амеба и бесил неимоверно. Так что пришлось бедному Сирано вновь стать на тропу войны. Полмесяца он провел в самых тяжких раздумьях, не представляя, каким чудом заставить Катюшу и Андрюшу появиться в одних и тех же географических координатах. В город на Неве Жданов не поехал бы ни за что. Его от одного названия трясло, как надувную куклу у торгового центра. Оставалась Катенька, родители которой место жительства пока не сменили, значит, рано или поздно дочка приедет в гости. Ради окончательного избавления от всех проблем Роман Дмитрич был готов ждать, выслеживать и плести интриги. Самоотверженность его не знала границ. Ромочка расточал чары обольстителя на пределе возможностей: и на бабушек из пушкаревского подъезда, и на сотрудников офиса Юлианы, и на парочку знакомых еще с института жриц Фемиды, ныне служительниц правопорядка, сердца которых, впрочем, не смогли остаться равнодушными к ждановским мучениям. В общем, приезда Катерины Валерьевны Роман Дмитрич ждал так, как ФБР в сериалах обычно ждет главу мафиозного клана.

К тому времени, когда небезызвестная Екатерина Валерьевна Пушкарева наконец села в поезд до Москвы, темные круги под глазами Жданова пугали уже всех. Как и его осунувшийся вид. Ромочка малодушно забеспокоился, как бы такой Андрюша не перестал быть нужен Катюше. С другой стороны, философски размышлял он, пусть посмотрит на плоды дел своих. Может, к их с Андрюхой клубу виноватых присоединится.

Подловить Екатерину Валерьевну удалось не сразу, шли дни, а где она и с кем, узнать не получалось. Дата отъезда тоже была неизвестна, и Роман Дмитрич тревожился и злился, иногда позволяя себе покрикивать на вечно угрюмого Жданова. Потому что достал и бесит, бесит просто неимоверно!

Когда позвонила одна из сотрудниц Юлианы, извещая, что, мол, пришла к ним какая-то Екатерина, вроде даже Валерьевна, Ромочка едва сдержал победно-нервный крик. И помчался к Жданову: рассказывать о самой ужасной проблеме с пиар-кампанией в истории всех показов Зималетто. Короче, Андрюша должен был понять, что без его присутствия в офисе Юлианы Виноградовой ни одна проблема не решится в принципе. Уговорить Жданова поехать к подружке его великой любви было практически невозможно. Он не хотел видеть Юлиану-пособницу начинающих поварят и сомневался, что его хочет видеть она. Но ничто не могло остановить Ромочку на пути к беззаботной жизни. Жданов, проклиная всех Малиновских на свете, сдался и даже позволил усадить себя на пассажирское сидение. Машина, естественно, была Роман Дмитрича. Не имея права облажаться, он отрезал Андрюхе любые пути отступления.

Роман Дмитриевич Малиновский шел по офису Юлианы Виноградовой и не особо понимал, на что надеется. Наверное, выжить надеется. Не получить по морде там, когда дорогой друг и президент поймет, что сотворил его вице-президент. Вернуть свою веселую и пустую жизнь, безусловно. И починить то, что однажды сломал.

Переполненный недовольством Андрей как-то незаметно оказался впереди, резко открыл дверь и зашел в кабинет. Роман Дмитрич рванул за ним.

В кабинете была Катя. Каким-то чудом без Юлианы. И застывший Жданов, выглядевший до того жалко, что Рома застыдился: то ли его, то ли себя. От шокированной Катерины Валерьевны вновь повеяло холодом, Жданов дрогнул и отмер, залепетав привычное:

— Катя… Простите, я не знал, правда, не знал. Ромка… он наплел что-то про проблемы… а я повелся. Снова! — продолжая говорить, он посмотрел на нее, но сразу же опустил взгляд и закончил намного сдержаннее: — Мы уже уходим, не переживайте, Екатерина Валерьевна.

Роман Дмитрич внимательно следил за происходящим и ждал Катенькиной реакции. Слез там, криков, истерики, обвинений и всего такого, что потом заканчивается примирением в объятиях любимого мужчины. Но Катенька Ромочкиных надежд не оправдала. Стояла себе молча, слез не лила, к Андрюше в объятия кидаться не собиралась и портила весь Ромкин план. Жданов развернулся, собираясь уходить, чем окончательно вывел бедного Роман Дмитрича из себя.

— Нет, вы посмотрите на них! Два упрямых осла! Я из кожи вон лез, чтобы вам эту встречу устроить, а вы просто так уйдете и все испортите? — Жданов уставился на него с изумлением. Ну наконец-то, какая-то эмоция, кроме скорби! — Ладно, этот, — Ромочка с пренебрежением кивнул в сторону Жданова, — он вам, Катерина Валерьевна, слово дал и носится с ним теперь, как курица с яйцом, но вы-то! Вы что, слепая, Катенька? — наверное, не стоило говорить такого обиженной на него женщине в очках, но Ромочку несло. — Вы что, не видите, в кого он превратился, страдалец наш? На него же смотреть страшно. Костюм болтается, круги под глазами такие, что девочке из «Звонка» завидно. Ходит по компании как неприкаянный, весь из себя несчастный влюбленный. А виноват кто? Виноват, конечно, Малиновский! Какой черт меня дернул эту инструкцию написать? Одни проблемы с тех пор, а я ненавижу проблемы! Все, с меня хватит! Я с вами больше нянчиться не собираюсь! — Роман Дмитрич выдохся.

Плевать. Пусть сами разбираются. Обвел напоследок взглядом кабинет, присмотрелся к Пушкаревой (дошло или нет?), на Жданова из чувства самосохранения глянул мельком и вышел, от души шандарахнув дверью напоследок. Чтоб проняло.

Где-то за дверьми кабинета Юлианы Виноградовой Катерина Валерьевна плакала, кричала, что любовь ничего, кроме страданий, ей не принесла, и обвиняла Жданова в том, что он до сих пор не научился думать о чувствах других, раз довел себя до такого состояния (что Жданов только о ней и думал, она как-то упустила из виду). Андрюша возражать даже не пытался, смотрел на нее завороженно, не зная, как успокоить, пока не догадался обнять.

В приемной прямо на полу сидел Роман Дмитриевич Малиновский и улыбался. У него больше не было проблем. Только нервы слабые какие-то.