Невоспитанный кот (джен)

Говорят, что у кошек — девять жизней. Про людей обычно скромно умалчивают — и честное слово, я никак не ожидал, что наш старый котяра не только проживет умопомрачительно длинную жизнь, но и...

Впрочем, обо всем по порядку.

Я сам прожил долго, и не скажу, что был несчастлив. Успел подержать на руках и внуков, и правнуков, и вот теперь настал мой черед оставить всю эту рыжую братию и отправляться в далекий путь.

Пошутить бы напоследок. А то стоят все вокруг деда со скорбными лицами, мне аж самому себя жалко становится. Ох, но сил совсем нет. У Гермионы вон челюсть трясется.

Сердце сжимается от тревоги — справится ли одна-то? Моргаю ей, отчаянно надеясь, что она поймет, моя славная, хрупкая — железная! — девочка.

Заставляет растянуться морщинистые губы в подобии улыбки. Молодец. Ничего, не плачь, вот увидишь, тебя ещё правнуки замуж выдадут. За Малфоя какого-нибудь. Говорят, он все ещё молодится. Носит белые перчатки, зачесывает остатки белого пуха за раздавшиеся уши и внешне ужасно напоминает старого Кричера.

Мысли путаются.

На мою постель, едва цепляясь ослабевшими лапами, влезает Живоглот. Родственники охают, но не смеют отогнать от меня зверя — в конце концов, он тоже старик.

Прожил удивительно длинную жизнь, немыслимо длинную для обычных кошек.

Жёлтые глаза потускнели, плоская морда — совсем седая. Да, братец, потрепали нас годы. Были мы с тобой двое рыжих Гермиониных пройдох — теперь от прежнего пламени одни слёзы остались. И поседели мы оба.

Кот вздыхает почти по-человечьи и распластывается у меня на груди. Тяну руку, чтобы последний раз погладить круглую голову.

Наши сердца замирают в одно мгновение.

Но мы не можем просто так уйти, ни я, ни кот.

Слышит ли нас бог, Мерлин или какой-нибудь кошачий покровитель, а может быть, что-то там, в небесной канцелярии, перепуталось...

Но в следующий миг я уже открываю глаза в Хогвартсе. На руках у своей милой старушки-жены.

Которая, увы, теперь годится мне в правнучки.

И оказывается моей хозяйкой.

В общем, да — в детстве я за братьями свитера и палочки донашивал. А теперь, на старости лет, донашиваю тело за котом аккурат в... Дай боже памяти, когда ж она его... Меня... Купила? В девяносто третьем.

Ужас как давно.

Не то чтобы я против — очутиться во временах детства прекрасно, да и за детками присмотр нужен, особенно за маленькой бабулей моей. Они ведь, включая меня самого, тогдашнего, шкодливее наших правнуков, а это ещё умудриться надо, Тима со Сьюзен обскакать.

Мяу.

Бабуля закопалась в пергаменты. Да, я помню, она тогда записалась сразу на все предметы, дурочка, с хроноворотом бегала, пряталась.

Уставала, не спала совсем.

Кошусь на свою собственную младшую версию. Ну и что ты сидишь? Подойди, пледом укрой, кофе свари... А, он ещё не умеет.

Не встречал её после министерских совещаний... Ну ничего. Лет через десять поймёт.

А пока приходится все делать самому. Презрительно фыркнув, отворачиваюсь от себя... Рона, вспрыгиваю на стол.

Мурча, как малолитражный автомобиль, плюхаюсь шерстяной задницей прямо на пергаменты.

Потом выучишь, маленькая бабуля. Спать тоже надо. Это ты в тринадцать такая боевая, а вот пройдёт лет десять-двадцать — тогда мою мудрость и оценишь.

Смотрю на неё в упор.

Уж я-то знаю, какие взгляды на неё действуют, выучил за полвека.

И точно. Сдаётся.

Тянет сквозь зевок:

— Гло-о-о-отик, ну что за невоспитанный кот!

Однако — уходит спать. Уже хорошо. Уже победа.

Удовлетворенно мурча, ложусь на пергаменты, размазывая пузом чернила.

Завтра у меня столько дел, мр-р-р-мяу.

Проследить, чтобы Гермиона выспалась, например. Испортить тапки той маленькой задире.

Ну и поразвлечься, разумеется — а что ещё старику делать?

Мысленно улыбаюсь, как Чеширский Кот.

Надо будет перед Роном-маленьким как-нибудь паука сожрать — помню, в детстве я их страсть как боялся.

И отгрызть старине Петтигрю голову.

Обязательно.