Последний довод жены императора (джен)

Любимая жена

Приглашение во дворец (от самой вдовствующей императрицы) Юэяо передаёт лично брат. Брат Се беспокойно теребит в пальцах край пояса и смотрит немного мимо неё.

Юэяо знает, все знают, что Сяо Сюаню... молодому императору срочно нужен наследник.

Юэяо помнит завзятого друга своего брата — бравого любителя музыки и пирушек, ловко управляющегося с мечом, помнит размашистый шаг и резкий, пронзительный взгляд.

— Если ты… — начинает брат Се, и Юэяо останавливает его жестом.

Он собирается сказать “если ты не хочешь, я поговорю с его величеством”, но правда в том, что с императором не разговаривают, иначе бы ей не передали это приглашение.

— Разумеется, я прибуду завтра во дворец, как того желает её величество.

Брат Се вскидывает голову, ловит её взгляд, настороженно.

— Его величество всегда был твоим другом — а ты не выбираешь в друзья простых людей. Я не буду несчастлива в браке с ним — хотя и буду скучать по нашему семейному поместью, — она подходит к брату и дёргает его за рукав, заставляя замереть пальцы, всё ещё терзающие пояс.

— Меня готовили к этому моменту всю жизнь, — говорит Юэяо и прямо улыбается.

Брат Се медленно, едва видно кивает. Он смотрит с грустью и облегчением одновременно — но уже без настороженности.

Юэяо надеется, что брат не догадается, чего это решение будет стоит ей и Янь Цюэ. Она хотела бы надеяться, что император не знает — но если брат Се может позволить себе доверять старому боевому товарищу безоглядно, она, будущая наложница императорского гарема, не имеет на это права.

Когда брат уходит, Юэяо достаёт бумагу, кисть — и спустя полстражи посылает за верной старой служанкой Фэнь.

Она надеется, что ей ещё долго не придётся увидеть Цюэ.

(Её надежда сбывается — они встречаются мельком спустя два года на дне рождении императора. Она держит на руках первого принца, он поддерживает за локоть тяжело ступающую молодую жену).

* * *

Роды проходят для наложницы Чэнь в беспамятстве.

Когда она приходит в себя, ей говорят, что её сын — здоров и крепок. Что император благодарит её и беспокоится о её здоровье. Что передаёт подарки и обещает молиться за них с ребёнком.

Наложнице Чэнь приносят сына — он так мал, что ей страшно взять его на руки, но лекари наперебой говорят, что первый принц (у него ещё нет имени — и нет официального титула, но он уже долгожданный наследник, был им, даже не родившись) — настоящий сын дракона, и первый крик его был слышен по всему дворцу, и ей не о чем тревожиться. Она чувствует слабость во всём теле, но всё равно не хочет выпускать из рук спелёнутый свёрток. Лекари и кормилица наперебой говорят, как мальчик будет похож на отца, как он похож на отца, но наложница Чэнь, как ни пытается найти в крохотном лице черты его величества, видит только нос рода Линь, как у отца, как у брата Се — как у неё самой. Может быть, думает она, это и к лучшему, ведь император любит своего закадычного друга брата Се и любит её, урождённую Линь, и полюбит так же и этого маленького принца.

Его величество навещает её на следующий день. Это короткий визит, наложнице Чэнь лекарь строго запретил вставать с постели — она и сама едва могла бы подняться. Его величество смотрит взволнованно, вслушивается в слова лекаря — и лоб его прорезает тревожная складка. Он целует её руки, уверяет, что позаботится о них с сыном, что весь Цзиньлин уже готов отпраздновать рождение первого принца и воздать ей должные почести.

— Мой сын, — говорит он с нежностью, — здоров и уже имеет отменную глотку. Он поистине твой сын, Юэяо! Из него выйдет полководец не хуже брата Се.

Его величество подносит её ладонь к губам.

— Я хочу дать ему имя Цзинъюй, — добавляет он. — В честь великого императора Юй. Имя первого сына должно быть достойным. Министр ритуалов уже доложил, что имя подходящее.

“Юй” созвучно дождю. В день, когда она узнала, что носит дитя, тоже шёл дождь. Наложница Чэнь улыбается и переплетает пальцы с пальцами супруга:

— Пусть Цзинъюй будет под его божественной охраной.

* * *

Его величество приходит к супруге Чэнь не реже, чем трижды на неделе. Цзинъюй навещает её, если не отослан с поручением отца, так же часто. Иногда отец и сын появляются вместе и играют в го, на партиях разбирая военные стратегии. Это — её любимые дни, редкие, но по-особенному милые сердцу.

Сегодня счастливый день для супруги Чэнь. Партия между его величеством и Цзинъюем удалась — длинная, напряжённая, окончившаяся с трудом вырванной победой первого принца, — и, прощаясь, тот, всегда почтительный сын, кланяется сначала отцу, а затем матушке.

Во внутренних покоях её император и после стольких лет — внимателен и нежен. Охотлив до утренних ласк, разговорчив (совсем не как брат Цюэ — вспоминала и вспоминала она вначале; потом — училась слушать и говорить заново). Супруга Чэнь видит достаточно во дворце, чтобы знать, как ей повезло, и помнит достаточно, чтобы знать, что это везение может быть мимолётно, подобно утренней росе. До того, как она вошла во дворец, супруга Чэнь молилась, чтобы император не проявлял к ней особенной милости. Боги её не услышали — его величество с самой брачной ночи принялся завоёвывать её благосклонность. Быть может, это было её предназначение: Цзинъюй. И те два года, которые она после его рождения провела в слабости и болезни, драгоценная супруга Чэнь страшилась, что император от них отвернётся.

Цзинъюю уже шестнадцать. Он упрям, умён, и стремителен, как и его отец.

Несгибаем, как его тётушка Цзинъян, и жизнелюбив, как его дядюшка Се.

(И красноречив, как брат Цюэ — как хоу Янь, — и может быть в этом есть какая-то справедливость).

— Юэяо, — зовёт император, целуя её пальцы, — а наш сын вырос.

В голосе его величества — гордость, которую ему ни к чему скрывать.

— Завтра я издам указ — пора принцу Ци переехать в Восточный дворец.

Супруга Чэнь в ответ берёт его за руку и улыбается.

— Не хватит слов, чтобы рассказать о моей благодарности за Цзинъюя, брат Сюань.

(Этой ночью от его ласки так хорошо, как ей никогда не было, а засыпать так спокойно, как она помнит только из тех дней, когда ещё была Линь Юэяо).

* * *

Супруга Чэнь не находит себе места. С тех пор, как про брата Се во дворце говорят ужасные вещи — немыслимые вещи!

Вчера приходил Цзинъюй и уверял, что новостей всё ещё нет, но он не позволит провести расследование, не вникая в суть, что он докопается до правды, что не верит в мятеж маршала Линя. Да и сам император, говорил Цзинъюй убеждённо, разве может в такое поверить? Стоит ему посмотреть старому другу в глаза — это наверняка какое-то недоразумение, вымысел, поддельное письмо — и если бы даже вдруг Линь Се сошёл с ума, разве позволил бы ему сяо Шу маршем пройти на столицу?

Если бы только супруга Чэнь была так же убеждена, что всё прояснится, как её упрямый сын. Но его величество не перебросился с ней за все эти дни — уже недели — и парой слов. Поговаривают, он всё время занят во дворце и без конца обсуждает что-то с министрами и главой Сюаньцзин.

Добрая сестрица Цзин тоже сама не своя. Если первого принца сяо Шу и Цзинъянь всегда обожали, то друг с другом — вовсе не разлей вода. И бедный Цзинъянь — как хорошо всё-таки, что его отослали в Дунхай и ему ничего не известно; когда он вернётся, быть может, всё уже разрешится.

Если бы ей было позволено покидать дворец! Но она заперта здесь — и не может даже послать слова поддержки сестре Цзинъян. Цзинъян, единокровная сестра его величества, удалось ли ей поговорить с братом? Получала ли она известия от мужа?

И если всё это не кошмарный сон, а происходит по-настоящему, если мятеж, если брат Се поднял меч против своего императора (даже при мысли об этом — перехватывает горло, скребёт по сердцу, кощунственно, невозможно, никак — но всё же, всё же!..), быть может, его величество смилостивится над детьми, смилостивится над теми, кто не виновен перед Небом, и Цзинъюй, боги, Цзинъюй, друг и наставник сяо Шу, только бы не утянули его эти сети. Цзинъюй — наследный принц Ци, старший, любимый сын его величества, не может быть, чтобы его величество не знал, что Цзинъюй не мог одобрить мятеж — да что с ней в самом деле, как будто мятеж мог на самом деле быть!..

Служанка, молоденькая, белая, словно белый шёлк, падает в ноги, запыхавшаяся.

— Госпожа, госпожа! Простите меня, госпожа, простите! — она заливается слезами, и супруга Чэнь стискивает в пальцах край рукава.

— Наследный принц… наследный принц арестован, госпожа! — служанку сотрясают рыдания. Супруга Чэнь застывает, и на миг сердце её останавливается. Невозможно, невозможно, невозможно…

— Я иду во дворец, мне необходимо увидеть его величество, — она бросается к дверям, забывая верхнюю накидку. — Нет, нет, перестаньте, — отмахивается супруга Чэнь от другой служанки, порывающейся помочь ей одеться. — Немедленно!

* * *

Три дня — уже три дня — её дворец, как в осаде. Три дня — ни слова от императора, ни слова от сына, ни слова новостей — только слухи, что ей приносят служанки. Но управление Сюаньцзин нечасто действует в открытую. Юэяо только знает, что все домочадцы её сына — и его жена, бедная девочка, ей совсем недавно нездоровилось! — схвачены. Кажется, их судьба ещё не решена — как и Цзинъюя, но как такое вообще могло случиться? Цзинъюй, наследный принц, любимый сын императора (любимый ли? она не знает, что думать) — в подвалах управления Сюаньцзин, один, а Сюаньзцин — это не домашний арест, даже не магистрат, это любому другому — почти верная смерть, но ведь это Цзинъюй, разве можно просто так убить наследного принца, первого принца, вымоленного наследника?

Все три дня Юэяо не спит. Служанки ступают по дворцу едва слышно, перешёптываются, не говоря в голос, и тишина давит страшными тисками.

Она пыталась передать императору письмо, она пыталась передать письмо великой вдовствующей императрице… Император не ответил ни слова, а великая вдовствующая императрица, говорят, от горя помутилась рассудком. Сяо Шу, любимый внук, любимец двора, мёртв, в стылой земле на Мэйлин; брат Се, надёжный и несгибаемый, брат Се — мёртв! — неужели он правда мог, нет, брат, братец, нет; сестра Цзинъян — ей успели сказать: Цзинъян взяла меч и перерезала себе горло на ступенях императорского дворца. Жест отчаяния, жест — как укор своего брату-императору, и неужели она была права, неужели надежды нет?..

Юэяо весь день пишет письма. Пишет — сжигает тут же. Императору — раз за разом. Цзинъюю — без надежды, что ему его передадут. Брату Цюэ — в далёкую северную Янь, и рвёт тут же. Без толку. Всё без толку.

Что теперь будет с Цзинъюем? Высылка из столицы? Заключение?

Юэяо роняет кисть и закрывает лицо руками. Если бы у неё был меч, как у сестры Цзинъян…

Служанки бросаются врассыпную и кланяются — прибыл императорский евнух. Юэяо знает его — это евнух Чин. Его лицо — помесь страха и скорби, и Юэяо перестаёт дышать.

— ...Сяо Цзинъюй состоял в заговоре с маршалом Линь Се и армией Чиянь… принял яд на рассвете согласно императорскому указу.

Она слышит одни обрывки, и вокруг исчезает и воздух, и мир, и прошлое, и будущее.

— ...супруга Чэнь за преступления своего сына понижена в ранге и отныне именуется наложница Чэнь. Расходы наложницы Чэнь будут урезаны втрое.

Юэяо стоит на коленях, не качнувшись только потому, что вокруг — ни воздуха, ни её самой, ни мира больше не существует. Она простирается по полу, не чувствуя твёрдых досок и не чувствуя собственного тела.

— Подданная принимает приказ.

Евнух Чин уходит — этого Юэяо уже не слышит. Она всё ещё стоит на коленях, и даже её служанки не решаются поднять госпожу на ноги.

— Госпожа… — это уже сяо Ци, верная служанка. — Её величество императрица передала подарок и повелевает явиться к ней во дворец, — голос сяо Ци становится тише и нерешительнее. — Она желает высказать сочувствие.

Дар её величества императрицы — роскошный шарф белого шёлка.

Юэяо встаёт.

У неё нет меча — во дворце мечи есть только у гвардии.

— Достаньте официальное платье, — распоряжается она. — И не забудьте подарок императрицы. Мне следует отблагодарить её.

Тяжёлый сиреневый шёлк ложится на плечи складка к складке. Рукава расправлены безупречно. Тяжёлые украшения оттягивают гладкие волосы. С таким тщанием она не готовилась к свадьбе — тогда за всем следила мать и десяток служанок, — разве что к встречам с Янь Цюэ многие, многие годы назад, когда она ещё была Линь Юэяо, а не супруга Чэнь.

На пути ко дворцу императрицы, не дойдя до нужного перехода, Юэяо останавливается и разворачивается.

— Госпожа… — начинает было сяо Ци, но умолкает.

— Сяо Ци, — говорит Юэяо, — останься. Остальные — можете вернуться.

— Госпожа!.. Госпожа!.. — отвечает ей нестройный хор, но она поднимает руку — и вновь наступает тишина.

— Возвращайтесь, — повторяет Юэяо и неспешно продолжает идти по переходу.

Она останавливается напротив галереи, где — она точно знает — каждый день проходит император Сяо Сюань. Даже если не навещает никого из своих жён — каждый день, как только заканчивает дела в приёмном зале. В другое время здесь никого нет — как и сейчас.

— Сяо Ци, — обращается она к служанке, — обещай мне: что бы ни случилось, ты никого не позовёшь. Никого. Как только я скажу — ты уйдёшь и вернёшься во дворец.

— Я всё сделаю, госпожа.

Юэяо кивает.

— Шарф.

Сяо Ци помогает ей перекинуть шарф через балку.

— Скамья.

— Госпожа… — сяо Ци всхлипывает, не сдержавшись. Но ставит низенькую скамейку точно под белую петлю.

— Благодарю тебя, — Юэяо поворачивается к ней и целует в лоб. — И помни — ты не могла ослушаться.

Пусть боги пощадят её.

— Иди, — Юэяо разжимает пальцы сяо Ци на своём рукаве.

Шаги сяо Ци затихают.

У Линь Юэяо нет меча, но у неё есть подарок императрицы — единственный, за который она, пожалуй, благодарна.

Шарф на ощупь — мягчайший шёлк, скользит по подбородку, обтягивает шею.

Линь Юэяо толкает ногой скамью.

* * *

Нелюбимая жена

Попасть в императорский дворец — непросто. Попасть в императорский дворец, если ты — дочь знатного рода, — несложно. Стать наложницей во дворце — просто, если твой род может себе это позволить, стать императрицей — сложно, ведь для этого обычно нужно быть первой женой принца, да ещё и того, который станет наследником. Выйти же замуж за императора — немыслимая удача.

Она знала, что станет женой Сяо Сюаня, с того дня, как закончилась смута пяти принцев и он стал императором. Спасибо отцу и предкам, как только ни служившим династии Сяо; а прежде всего — брату, который возвёл очередного Сяо на престол.

(Она не против — если уж выходить замуж, то за императора. Из всего блестящего общества его нынешнего двора стоящих мужей — двое: Линь Се и Се Юй, — но они оба — военные до последней капли крови. Она не знает, конечно, что такое быть женой командующего, но — догадывается. Дворец прельщает её гораздо больше.)

Она помогает Сяо Сюаню снять верхние одежды. Затем снимает свои и вынимает из причёски гребни и шпильки. Сяо Сюань полулежит на вышитых покрывалах и смотрит на неё лениво. Оценивающе. Ну, ещё бы — сколько у него было таких, как она?

(Но остальные — те, кто был, и кто ещё будет — им никогда не быть императрицей Янь. И им почти наверняка никогда не стать матерью императора.)

Сяо Сюань не теряет времени зря. Он ласкает её небрежно — и она не понимает, как должна отвечать. Должна ли? Только когда его руки оказываются под её нательным платьем, она от неожиданности вздрагивает, но глубоко втягивает воздух — и закрывает глаза.

(Страха почти нет. Любопытство — быстро улетучивается, в первые же минуты две. Ей мокро, скользко и холодно из-за распахнутого халата. Сяо Сюань как будто не торопится — и его твёрдые мозолистые пальцы всё трутся и трутся о её кожу. Она ждёт — боли, о которой говорила кормилица, и когда всё это кончится.)

Они лежат рядом — рука Сяо Сюаня на её груди, и не повернуться толком, чтобы его не сдвинуть. Он спит, а она — лежит с открытыми глазами, то и дело одёргивая сползающие полы халата.

Наутро Сяо Сюань уходит, не попрощавшись. Императрица Янь слышит, как он поднимается с постели, но не открывает глаз.

* * *

Ребёнку, стоящему перед ней, только исполнилось три года. У него здоровые пухлые щёки и большие глаза, которые настороженно смотрят исподлобья. Ребёнка зовут Сяо Цзинхуань, и он — пятый сын (теперь — и она ни на мгновение об этом не забывает — четвёртый по старшинству) Его мать — наложница низкого ранга, никогда особенно не интересовавшая Сяо Сюаня, — умерла на прошлой неделе после недолгой болезни.

Принц, оставшийся без матери. Императрица, оставшаяся без сына.

— Подойди, Цзинхуань, — произносит она негромко. Ребёнок покорно делает шаг вперёд — и ещё один. Императрица Янь протягивает руку и поднимает его голову за маленький, но острый подбородок. Он смотрит на неё чуть испуганно, но взгляд не отводит.

Он похож на Сяо Сюаня, думает императрица Янь, похож даже больше, чем старший любимый принц Ци.

(Может быть, даже больше, чем был похож её собственный сын — нет, об этом не время думать.)

Ребёнок — Цзинхуань — держит спину прямо и не двигается. Он тоже наблюдает за ней — и это отчего-то успокаивает императрицу Янь.

Она вырастит из него императора. Пятый (четвёртый по старшинству) принц — это не то же, что приёмный сын императрицы. Сяо Сюань не будет спешить назначать наследника. У неё есть время.

— Цзинхуань, — говорит она мягко, отпуская его, — с этого дня я буду твоей матушкой.

— Спасибо, матушка-императрица, — серьёзно произносит Цзинхуань (его кормилица хорошо постаралась) и пытается поклониться. Поклон получается по-детски неловким. Она улыбается.

* * *

Императрица Янь выслушивает доклад служанки и отпускает её, не давая воли обуревающему чувству триумфа.

Она ждала этого момента тридцать лет — больше!

Её приёмный сын почти сравнялся с наследным принцем: принц с семью жемчужинами — титул, с которым придётся считаться даже нахальной супруге Юэ.

Как будто её Цзинсюань — этот четвёртый принц, это совершеннейшее ничтожество — может в действительности стать императором. Наследный принц, ха! Что толку быть наследным принцем, если ты под домашним арестом, а весь твой запас ума — мать и советники — потерпел поражение?

И Сяо Сюань, конечно, любит, когда принцы дерутся за его внимание, но отдать всю Великую Лян Цзинсюаню?.. Это всё равно, что отдать её Се Юю, а на это Сяо Сюань не пойдёт — он не отдал её и в былые дни Линь Се, другу, ему более близкому и дорогому сердцу.

Но Цзинхуань — совсем другое дело.

Она никогда не удостаивалась тепла или привязанности со стороны Сяо Сюаня — ещё меньше с тех пор, как повесилась Линь Юэяо и Сяо Сюань переключился на эту вертихвостку Юэ, но Цзинхуань был его любимым сыном.

(Любимым, как некогда принц Ци, вспоминала она в минуты слабости).

Но Цзинхуань был умнее принца Ци — даже его странная авантюра с Архивом Ланъя и таинственным стратегом приносила заветные плоды, не лез на рожон, — и у него была она, матушка-императрица, первая среди жён императора Великой Лян.

Стоило, пожалуй, разве что на всякий случай удостовериться, что супруга Юэ не будет им докучать, пока пятый принц не получит заслуженный ранг.

— Сяо Мин, — подзывает она служанку, — прикажи послать за супругой Юэ.

А потом — потом путь её сыну будет окончательно расчищен.

* * *

В первое мгновение она не верит слухам: невозможно, у её приёмного сына — беспроигрышная партия, камни на доске замыкают позицию.

Ей хватает мгновения, чтобы прийти в себя: конечно, это возможно. Нрав Сяо Сюаня переменчив, как переменчивы морские ветра, как переменчива удача, а дипломатические таланты Мэй Чансу, говорят, сравнимы с блестящим прошлым её брата.

Императрица Янь отсылает служанок жестом и берётся за кисть — долгие, долгие годы назад их с братом наставник задавал прописывать Ши Цзин, и тогда она научилась выстраивать свои мысли вслед за кистью.

Она растирает тушь и вспоминает, что за шаги привели их с Цзинхуанем в нынешнее незавидное положение.

С чего всё началось? С поминальной таблички Линь Юэяо? С её прилюдным скандалом с драгоценной супругой Цзин? С дела Се Юя? С новогодних торжеств? С неслучившейся свадьбы княжны Му? С поездки Цзинхуаня на гору Ланъя (вот уж кому не верила она, так это даосам — даром, что её сумасбродный брат подался в их секту)?

А ведь ей стоило лишь настоять! Её подозрения насчёт Мэй Чансу, этого невесть откуда явившегося советника, зрели так давно! Но Цзинхуань, как мог он быть так беспечен, так повестись на уловки незнакомца? Все те годы, что она учила его — быть осторожным, быть гибким, — неужели пары встреч с Мэй Чансу и его ядовитого языка хватило, чтобы усыпить бдительность Цзинхуаня?

Её приёмный сын всегда был слишком похож на отца — чувства подчас подталкивали его на скоропалительные решения, но разве за эти годы он не научился прежде действий советоваться?..

С ней, с дамой Цинь Баньжо, в конце концов.

С Мэй Чансу, на которого Цзинхуань возлагал такие надежды.

(Совершенно сомнительные! Как она только не уследила?..)

И вот теперь — Цзинхуань отброшен назад, как будто не было этих почти двух лет. Он не потерял всё, нет, разумеется, нет, но ближайший соперник — откуда только взялся этот Цзин, почему только оказался в столице после стольких лет отсутствия!

Императрица Янь дописывает строку и переходит на следующий лист. Тушь неаккуратно растекается каплей — как будто разбивая цепь размышлений.

Цзинхуань проигрывает — пока. Ошибки стоит учесть — Сяо Сюань всё ещё не назначил седьмого принца — наследным, а значит — у них всё ещё есть время. Ошибки стоит учесть — и проследить, чтобы драгоценная супруга Цзин не слишком-то сбрасывала её со счетов.

Пусть она не может указать этой простолюдинке из цзянху на её место прилюдно. Пусть она не может доказать её нечистоплотных намерений.

Она всё ещё императрица. И пока Сяо Сюань жив, его императорский нрав — переменчив, как переменчива его любовь к сыновьям. Что же, очередь принца Цзина испытать на себе эту любовь.

* * *

Когда к ней приходит Цзинхуань, императрица Янь отвергает его план с ужасом: скоропалительность в том, что касается Сяо Сюаня, — смертельно опасна.

План, впрочем, сам по себе… осуществим. Продуман даже — Цзинхуань всё-таки учится сдерживать первый порыв, пусть с опозданием.

План может быть успешен — и именно сейчас, если задуматься, ведь Сяо Сюань, да и весь двор, уже списали пятого принца со счетов.

(А её, первую жену и добродетельную императрицу, Сяо Сюань никогда в расчёт и не принимал. И этим можно воспользоваться, если будет необходимость).

И Цзинхуань — её разумный сын — прав: это их последний шанс. Слишком большой перевес сейчас у седьмого принца, слишком благосклонен Сяо Сюань к его матери, слишком многие стоят за ним, слишком велик риск ждать — когда его объявят наследником, на день рождения императора, летом, после Весенней охоты? И долго ли им с его матерью, столь искушённой в травах тихой мышкой, нужен будет Сяо Сюань живым?

Конечно, принцу Цзину нет толку бунтовать — у него есть всё. Но кто об этом знает?

Императрица Янь — дочь рода Янь, рода советников, канцлеров, дипломатов — кому как не ей известно, как исторические хроники запоминают бунтовщиков — парой ничего не значащих строк, вымарывая их чаяния и подвиги из памяти.

Всех, кроме победителей. Кому как не сестре Янь Цюэ, первой жене завоевавшего трон Сяо Сюаня, знать, что власть вырывают с мечом в руках. Никто не посмеет осудить Цзинхуаня — никого не останется в живых. Даже будь Мэй Чансу самим Сыма И, а принц Цзин — самим Цао Цао — запертые в горах с жалкими тремя тысячами бойцов, сколько они продержатся против целой армии?

И если даже Сяо Сюань останется жив — что же, ему не впервой следовать за своим страхом. И не впервой скоропостижно объявлять любимого сына мятежником.

(Принц Цзин, этот выкормыш павшего принца Ци, слишком похож на него — что может быть закономернее?..)

Императрица Янь смотрит и смотрит на Цзинхуаня, вспоминая, как впервые увидела его, трёх лет от роду, и он уже тогда был похож на Сяо Сюаня больше других принцев.

Её сын похож на императора больше других.

Сяо Сюаню завоевали трон Янь Цюэ, Линь Се и Се Юй.

Она — завоюет трон Сяо Цзинхуаню, следующему императору династии Сяо.

— Позвать генерала Оуяна, — отдаёт приказ императрица.

* * *

Почтительная жена

Дворец Чжило был пожалован наложнице Цзин, когда император узнал о её положении. Верно добрая сестра Чэнь решила, что ей нынче должно разместиться с большим удобством, и намекнула императору. Конечно, император не стал возражать.

Сама её беременность явилась счастливой случайностью — император лишь дважды брал её на ложе за все годы, что она провела во дворце. Он мог приходить к ней с головной болью, с ноющими мышцами, ценил (по-своему) её лекарское мастерство, но ложе, конечно же, принадлежало драгоценной супруге Чэнь и — иногда — другим высокородным дамам, и наложница Цзин совершенно не собиралась оспаривать чьё-то место.

И вот — удивительный случай.

У неё будет ребёнок. Домом этому ребёнку станут дворец и Цзиньлин, а ей…

Ей больше не вернуться в цзянху.

(Конечно, в этом нет ничего неожиданного, когда брат Линь Се просил о помощи для своей сестры, он сразу выложил ей все подводные камни. Но всё же… пока не было отведённого ей дворца, пока дворцовые евнухи не осведомлялись каждодневно по императорскому указанию о её здоровье… она была почтительной подданной своего императора, а теперь — оказалась почтительной женой).

Под её рукой несильным толчком отзывается нерождённое дитя.

У этого ребёнка будет пятеро старших братьев — и один из них точно не даст его в обиду. Если будет сын — седьмые принцы редко метят в императоры, а значит — у него будет свобода. Если будет дочь — она сможет выйти замуж и увидит мир за стенами дворца.

Наложница Цзин завершает обход своих новых владений и улыбается. Растения из цзянху можно попросить привезти брата Линь Се. У ограды, в тени грушевых деревьев она разобьёт сад.

* * *

Наложница Цзин встречает сына — и его друга, куда же Сяо Цзинъянь без Линь Шу? — уже с накрытым столом.

Цзинъяню двенадцать. Целый небесный цикл — и он уже давно, конечно, не живёт при матери. Цзинъянь учится стрелять и держать меч, ездить верхом и выводить кистью изречения Кун-цзы. Боевые забавы ему милее, чем стихи, а придворная мудрость наводит на него скуку. Что ж, седьмой принц может прожить и воином.

Сяо Шу взахлёб рассказывает об их очередном приключении, Цзинъянь — слушает с таким вниманием, как будто сам не участвовал, и посмеивается, а она незаметно подкладывает ему ореховые пирожные. С фундуком — его любимые.

Иногда ей удаётся забыть, что это — дворец и императорская семья, а она её часть. Иногда они — эти мальчишки — похожи на обычных мальчишек, как из цзянху. Иногда сестра Чэнь — просто сестра Чэнь, а не драгоценная супруга, а император — отец их детей и стреляет с ними по мишеням.

Цзинъянь и сяо Шу вовсю обсуждают своё грядущее — намечтанное по рассказам брата Линь Се, хоу Яня и немного её самой — путешествие по цзянху. Конечно, император не пустит сына — пусть даже седьмого и от наложницы самого низкого ранга — ни в какое путешествие, но у Цзинъяня есть сяо Шу, а сяо Шу — ходячий фейерверк, перед которым не всякий раз устоит и любимый дядюшка-император.

— ...и обязательно подняться на гору Ланъя! — заявляет сяо Шу с азартом. Цзинъянь смеётся в голос — её тихий сын редко смеётся, но чаще всего — рядом с другом.

— Зачем? Потребовать, чтобы тебя внесли в список самых самоуверенных? — подыгрывает Цзинъянь, и сяо Шу невозмутимо отбивает:

— Самых умных! И самых красивых заодно. Место в списке самых сильных, так и быть, оставлю брату Мэну.

— А мне?

— Самых честных, — отвечает тот торжественно.

Наложница Цзин улыбается, глядя на счастливого сына, и благодарит Небо, что у него есть такой верный друг.

* * *

Во дворце Чжило — тишина. Тишину здесь теперь прерывают разве что беседы хозяйки дворца со служанками и евнухами (о погоде, о ягодах для выпечки, о травах для лечения головных болей). Император давно позабыл о её существовании — и наложница Цзин не спешит ему о том напоминать. Ей и раньше не слишком перепадало императорского внимания — и это ли не самое большое её счастье теперь, после расправы над армией Чиянь?

Цзинъянь, её бедный Цзинъянь тогда был в Дунхае. Когда только прошли слухи о восстании брата Линь Се и хоу Се отправился на север, вся столица замерла, как замирает воздух перед грозой. Дворцовые слуги шептались, что великая вдовствующая бабушка-императрица умоляла императора о пощаде для сяо Шу, и рассказывали ещё тише, как император отдал тайный приказ удостовериться в его смерти.

Цзиньлин — не цзянху, — поняла она в те дни с глухим болезненным отчаянием. В цзянху слухами полнилась земля, и один быстроногий посыльный мог обогнать армию, а предупреждённый — раствориться в лесах и озёрах.

Если бы у неё был конь и походный плащ, как в давние времена.

Теперь же наложница Цзин могла лишь написать Цзинъяню — и потому не стала садиться за кисть.

А потом казнили принца Ци.

Тело сестры Чэнь на белом шарфе обнаружил сам император. Всех её служанок немедленно сослали на Скрытый двор, поминать её имя было запрещено императорским указом, а похоронили её, говорят, за стенами города в безымянной могиле.

На следующий день к наложнице Цзин явился императорский евнух — и объявил о сокращении содержания.

А потом вернулся Цзинъянь… Цзинъянь, почтительный сын, чистая душа и горячее сердце.

Она не успела его даже увидеть — как сказали, он сразу направился во дворец, — и следующим указом император запретил Цзинъяню посещать её без высочайшего позволения и отослал его — на западную границу.

Почтительный сын не стал оспаривать волю отца-императора, и наложница Цзин поблагодарила всех милостивых богов, когда ей сказали, что Цзинъянь уехал. На записку, которую она успела ему передать через евнуха Чжоу, он ответил ей уже из гарнизона.

С тех пор Цзинъянь появляется в столице два-три раза в год — на большие праздники и с докладами императору. Это единственные дни, когда во дворце Чжило прерывается тишина.

Цзинъянь служит с полной отдачей. Он любит своё воинское дело и делает его хорошо, знает наложница Цзин, слушая, как сын рассказывает о гарнизонах, о городах на границе, о своих боевых товарищах, и наблюдая, как он чеканит шаг, как распрямляет спину, как скупо улыбается.

Её сын вырос. У него нет детей, он уже потерял жену, он потерял наставника в лице любимого брата и лучшего друга — самую родную душу. Он улыбается редко и научился держать лицо, он больше молчит — и мало пишет, хоть и исправно.

Но он жив — её Цзинъянь. И он ещё молод, в его руках есть сила, в его сердце стучит горячая кровь, в его душе — всё ещё есть место для других.

Наложница Цзин перебирает фундук. Цзинъянь приедет в Цзиньлин к новому году, и во дворце Чжило снова прервётся тишина.

* * *

Драгоценная супруга Цзин обходит покои, ступает медленно, следя за дыханием, и садится к жаровне, чтобы заварить чай.

Они не успели — сяо Шу вошёл во дворец. Цзинъяня вызвали следом.

Принц Юй — мёртв, императрица — низложена. Принц Сянь — в опале, наложница Юэ — больна, по слухам — едва не умирает, и к наложнице Юэ приходил император.

Очевидно — связь между её сыном и советником Су вышла на свет. Также очевидно — императору везде мерещатся мятежи, и если у кого-то возникли подозрения о сяо Шу, то Цзинъяню приходится рассчитывать лишь на свои силы.

Драгоценная супруга Цзин помнит принца Ци — ему только исполнилось двадцать пять, он был любим двором, уважаем — армией, обласкан отцом-императором — и был безукоризненно почтительным сыном.

Её Цзинъянь сейчас — немногим старше, его поддерживают министры, его знают в армии, его возвысил отец-император — и он безусловно почтительный сын.

Драгоценная супруга Цзин резким усилием воли отбрасывает ненужные мысли. История не повторяется — вода в реке всякий раз разная.

У принца Ци было три дня — от ареста до смерти. Два с половиной — казнь была на рассвете.

Если её посадят под домашний арест, как сестру Чэнь, времени хватит. Если её арестуют — вряд ли отправят в Сюаньцзин, и времени хватит.

Если ей пришлют белый шёлк…

Драгоценная супруга Цзин встаёт на ноги и подходит к шкафу, где хранит целебные травы. Она достаёт два мешочка — и прячет в рукав. Один приказ сяо Мяо, верной служанке, одно слово, переданное евнуху Чжоу. Оба мешочка вполне безобидны — по отдельности, но у Цзинъяня будет шанс пережить отца-императора.

Если ей пришлют белый шёлк, времени тоже хватит.

* * *

Евнух Гао приносит поднос с лекарствами и смоченное полотенце. Он почтительно кланяется драгоценной супруге Цзин, и в их встречающихся взглядах — понимание неизбежного.

Император слёг через три дня после рождения младшего внука — сына Цзинъяня. Как только закончился торжественный приём во дворце. С тех пор почтительная жена — драгоценная супруга Цзин не выходит из императорских покоев.

Лекарское искусство может выровнять пульс, срастить кости, сдержать яд Огня-стужи, но бессильно перед телом, которые покидает дух.

В покоях императора пахнет ароматными травами — для спокойного сна, для ясных мыслей. Эти травы редко знают в столице — но все эти годы она растила их в своём саду.

Сегодня император не зовёт сына — вчера он уверился, что всё течет своим чередом и отпустил Цзинъяня править. Он молчит, иногда забывается сном, иногда — в полудрёме обращается к призракам, привычно собравшимся над его постелью.

Евнух Гао негромко вздыхает, принимая от драгоценной супруги Цзин пустую чашу из-под снадобья, утишающего боли.

— Позовите наследного принца, — просит она тихо, и тот с коротким кивком исчезает, шелестя халатами.

Император стар — и постарел слишком быстро. Драгоценная супруга Цзин обтирает полотенцем его лоб и кладёт руку на подрагивающую во сне сухую ладонь. Два года назад он, казалось, был в полной силе, а ныне сед, как лунь, и в пальцах не почувствовать былой хватки.

Тридцать семь лет она была его женой. Лекарем, наложницей, заложницей — и даже драгоценной супругой. Почти тридцать восемь — во дворце императора Великой Лян. В два раза больше, чем вся её жизнь — за его пределами.

Император с усилием приоткрывает глаза — и смотрит на неё сквозь туман. Мысли его уже не здесь, и драгоценная супруга Цзин знает, что не её он видит, когда сжимает её пальцы в своей дрожащей руке.

Она сжимает его руку в ответ.

Тишина — и воздух замирает, как лес в цзянху перед самым рассветом.

— Прибыл наследный принц, — объявляет евнух Гао, и Цзинъянь вбегает в комнату. И останавливается, наталкиваясь на её взгляд.

Вдовствующая супруга Цзин отпускает руку умершего, встаёт на колени и сгибается в почтительном поклоне.

— Ваше величество, — произносит она и поднимает взгляд на сына.