Звёзды не умеют блистать так, как ты (джен)

Звёзды не умеют блистать так, как ты в этом чёртовом платье на этом чёртовом балу.

Ты не улыбаешься мило и смущённо, как тугодуму Краму на четвёртом курсе. И девчачье-розовый цвет струящегося шёлка не отражается на твоих щеках застенчивым румянцем. От скромницы и умницы Грейнджер больше ничего не осталось. Впрочем, как и от лёгкого розового платья.

Сегодня ты в чёрном. Тяжёлая пышная юбка зачарована искуснее хогвартского потолка — по крайней мере, звёзд на ней точно больше. Они переливаются между полупрозрачными слоями ткани, как в ночном тумане, и ты плывёшь по Большому залу, слегка придерживая затянутой в перчатку рукой восхитительный разрез до середины бедра. Знаешь, что у маглов в твоём возрасте такой фасон уже считается почти неприличным? Конечно, ты знаешь.

Расшитый золотом бархатный лиф рисует твою талию и красиво очерчивает грудь. Ты полнее, чем положено нынешней модой, и это платье, возможно, лучше бы смотрелось на худосочной жене Драко, но тебе искренне плевать. Ты спокойна и уверенна настолько, что поставь вас рядом с той же Асторией — и не поймёшь, кто здесь вышколенная холодная аристократка. И я ещё не решил, нравится ли мне эта появившаяся в тебе снисходительная надменность.

Конечно, всё портит Поттер. Всегда. Он появляется эффектно и шумно, сопровождаемый рыжим семейством (сколько их там уже, кто-нибудь считает?), и ты улыбаешься ему так, что становишься на полжизни моложе. Он лохматый и бородатый — двадцатилетие победы, видимо, не повод причёсываться, — и только заметная проседь в волосах делает Героя на треть крыла златоглазки серьёзнее. Ты любишь Поттера, любишь гораздо сильнее своего уже бывшего мужа, и это вижу не только я.

У меня нет причин оставаться на этом траурном празднике до конца. Кроме одной: ты всегда даришь мне последний танец. Вот и сегодня подходишь тихо, шурша своей звёздной юбкой, оглядываешь снизу вверх мою простую чёрную мантию — как будто она могла быть какой-либо другой — и смотришь в глаза пристально, допивая из кубка вино. Я знаю, о чём ты сейчас думаешь. Вот мы и сравнялись, Гермиона. Тебе тридцать восемь — столько же, сколько было мне. Но ты умнее, сильнее и лучше меня — и я, поверь, действительно этому рад.

На последних аккордах музыки, когда в память погибших погасят свечи, ты снимешь перчатку и погладишь на прощание чёрную раму моего портрета. А я, пожалуй, даже улыбнусь. Увидимся через год.