Во сне и наяву (джен)

— А-а-а! — по подземельям эхом разнесся отчаянный крик. Голова Джинни свесилась, длинные рыжие волосы, мокрые от пота и крови, закрыли лицо.

— Ну что, Гарри, ты еще не готов? — раздался вкрадчивый голос Волдеморта.

Палочка взмыла, послышался свист, и на плечи Джинни обрушился очередной удар. Разрывая и без того истерзанную в клочья одежду, магическая плеть впилась в кожу, вспарывая ее глубокими уродливыми бороздами, рассекая мышцы и выбивая брызги крови, разлетающиеся широкой дугой.

Тело Джинни дернулось, но изо рта не вылетело ни звука.

— Хм… а подружка твоя самой слабой оказалась, — насмешливо прошипел Волдеморт. — Уже отключилась. Энервейт!

Джинни издала мучительный стон.

— Ну что, Гар-р-ри, — Волдеморт покатал имя на языке, — ты готов прийти ко мне? Или и дальше позволишь своим друзьям страдать?

Костлявая рука потянула Джинни за волосы, демонстрируя ее распухшее, обезображенное лицо.

— Не-е-ет! — выкрикнул Гарри, выныривая из кошмарного сна, как из болота, готового затянуть нерадивого путника в свои глубины.

Он открыл глаза. Пот ручейками стекал в уши и за шиворот. Сердце стучало как сумасшедшее. Руки тряслись. В горле пересохло. Он ощущал себя так, словно только что пытали его самого.

Первым был Сириус. И если бы Гарри не знал, что тот уже год как мертв, то согласился бы прийти к Волдеморту сразу же. Но, вынырнув из вязкого кошмара, он решил, что его подсознание так отражает страхи.

Однако следующей ночью Волдеморт жестоко и беспощадно пытал Гермиону. В том сне он медленно вскрывал ей вены, с наслаждением и садистским удовольствием наблюдая, как вытекает кровь. Окунал в кровавые лужи руки и подносил красные ладони прямо к лицу Гарри, предлагая прийти к нему, иначе “грязнокровка” умрет.

Проснувшись, Гарри бросился искать Гермиону, но зачарованные лестницы не пускали парней в девичьи спальни. Пришлось дожидаться утра, свернувшись калачиком на диване в гостиной, чтобы своими глазами увидеть, как Гермиона спускается на завтрак. Вот только выглядела она так, как будто и в самом деле лишилась за ночь всей крови: синюшно-белая кожа и огромные темные круги под глазами говорили, что с ней не все в порядке. На тревожные вопросы она ответила, что всю ночь ее мучили кошмары и она себя неважно чувствует.

После этого Гарри боялся засыпать, но, как бы ни старался держать глаза открытыми, природа брала свое. А Волдеморт пытал Рона, на сей раз выбрав в качестве инструмента огонь. Он с упоением рассказывал как похожа рыжая шевелюра на всполохи, а Гарри с ужасом наблюдал, как языки пламени, повинуясь резким жестам хозяина, облизывают тело Рона.

Проснулся Гарри, как и в прошлые ночи, с жутким криком, хотя там, в глубине своих снов, он не мог произнести ни слова. Впрочем, одно — мог, но не собирался не смотря ни на что.

Первым делом он тогда бросился к кровати Рона, но тот, как и ожидалось, был на месте, только корчился и метался по постели так, словно его сковывали невидимые путы, а тело терзала нестерпимая боль. Гарри даже показалось, что в комнате пахнуло паленой плотью, но спустя несколько мгновений морок разверялся, и Рон задышал спокойно и ровно.

Кошмары множились. Миссис Уизли со вспоротым животом сменил Ремус, выставленный под полную луну и застывший в полутрансфомации с выкрученными костями и разорванной, искореженной плотью, а его — мистер Уизли на электрическом стуле. Волдеморт из снов был изобретателен, и для каждого придумывал все новые пытки.

Гарри не знал, что делать. Дамблдора не было, а признаться кому-то другому он боялся: вдруг его сочтут сумасшедшим.

Утром он убедился, что с Джинни все в относительном порядке, не считая общей бледности. Видя, как Волдеморт полосует ее плетью, хотелось сдаться и пообещать все, что угодно, лишь бы прекратить муки любимой. Но понимание, что все это только сон, помогло удержаться.

Надеясь, что рано или поздно Волдеморту надоест наводить на него эти кошмары, Гарри улегся спать, не забыв наложить на полог чары тишины.

Измученный за прошедшие дни, в ночь перед отъездом домой он уснул практически мгновенно. И проснулся от странного шороха. В изножье кровати что-то двигалось...

— Люмос, — нашарив палочку, прошептал Гарри и едва не заорал, увидев целый ворох сплетенных между собой змей.

Словно по команде они дружно подняли головы и повернулись в его сторону. Гарри хотел выбраться из-под полога, но стоило ему слегка пошевелить рукой и дотронуться до бордовой ткани, как змеи, словно сговорившись, кинулись на него, впиваясь в тело острыми зубами, мучительно жаля. Они оплетали его, сжимали, терлись о кожу почему-то жесткой, будто драконьей чешуей, спеленав его как младенца по рукам и ногам, тыкались мордами в глаза и уши, лезли в нос и рот. Казалось, что они ползают по внутренностям, вызывая невыносимую боль, словно разрывая его в клочья. Его непрерывно кусали, но во рту извивались их гибкие тела, и Гарри не мог даже закричать, он лишь глухо стонал, чувствуя, как от боли и от удушья темнеет в глазах. Хотелось провалиться в беспамятство или умереть, потому что с тем ужасом и болью, которую ему приносили эти мерзкие твари, не могло сравниться ни Круцио, ни все те кошмары, которыми истязали его предыдущую неделю.

— Ты все еще не хочешь прийти ко мне, Гарри? — прозвучал в его голове насмешливый холодный голос. — Или для убедительности подкинуть моих подопечных твоим друзьям?

— М-м-м, — замычал Гарри, мотая головой.

— Что, не надо? Тогда я жду, Гар-р-ри…

— Да! — выкрикнул он, заметив, как несколько змей устремились под полог в сторону кровати Рона. — Только не трогай их, я приду, приду.

В его голове раздался страшный сумасшедший смех, и Гарри открыл глаза. Никаких змей на его кровати не было.

— Фу, всего лишь сон, — выдохнул он и поднялся, почувствовав слабые уколы боли в тех местах, где его кусали во сне.

Решив, что больше не уснет, Гарри поплелся в ванную. Мельком кинув взгляд в зеркало, он в ужасе застыл, затем начал спешно расстегивать пижаму и широко раскрытыми глазами уставился на свое отражение. В местах укусов остались черные точки, образующие странный узор, напоминающий метку Пожирателей. Гарри в ужасе прикоснулся дрожащими пальцами к холодной поверхности зеркала, не в силах поверить, что это не продолжение сна, а реальность, и на краю сознания услышал счастливый, безумный смех Волдеморта:

— Мой! Теперь ты мой, Гарри Поттер!