Разжигая огонь под дождём (гет)

* * *

Ферма принадлежала семье Дежам. Дом, дверь которого выходила на холмистую местность — тихую, изолированную. Стол, накрытый традиционной скатертью, сервированный праздничной посудой.

Никки помнит вечерние тени, смыкающиеся вокруг неё.

* * *

Она останавливается под уличным фонарём у своего дома и прощается со спутником. Она собиралась было пригласить его, но поняла, что сейчас это не такая уж хорошая идея.

Поцелуй на ночь не даёт задуматься о том, что происходит и достаточно ли он умен, чтобы понять происходящее в мире вне круга собственных ничтожных проблем.

Когда раздаётся стук в дверь, она уже заваривает чай.

Он не спрашивает разрешения, чтобы войти, а ей и не нужно позволять.

Их взгляды сталкиваются посреди убогой кухни, видевшей лучшие дни, более трогательные воссоединения. Голубые и карие глаза и пространство, слишком густое, раскалённое для ранней весны.

У неё не такая отличная физподготовка, которая всё же присутствует. С другой стороны и ситуация вовсе не критическая.

Он замирает в дверях её кухни, вытянув руки по швам. В правом кармане угадывается пистолет, будто он вообще ему нужен. Здесь есть десяток других способов убить и замаскировать всё под рядовую бытовую разборку. Район гадкий, квартал криминальный, здесь даже копов вряд ли кто-то вызовет.

Именно поэтому Никки и живёт здесь.

Сначала она отводит взгляд, сосредоточившись на чайнике. Она наливает кипяток в выщербленную чашку, оставшуюся ещё со времён работы в «Гудвилл».

— Тебе не следовало оставлять дверь открытой, — начинает он, но тут же добавляет тихо: — Кто он?

Никки усаживается за убогий кухонный стол и отвечает:

— Брат чувака, который занимается подделкой паспортов и удостоверений личности.

— Сколько времени это займёт?

— А сколько у нас есть?

Он не сомневается в справедливости услышанного: «Может быть, день, возможно, неделю».

Она взглядом указывает на чашки:

— А время допить чай у нас имеется?

Он молча входит и садится вполоборота к двери, чтобы контролировать ситуацию.

Всё так же безмолвно они пьют чай, не обсуждая, что делать дальше, куда идти. Никки и Джейсон не говорят о погоде или о громком расследовании, которое сейчас ведётся в Вашингтоне.

Никки думает лишь о местах, где можно затаиться, если придётся бежать, о поддельных документах, что всегда под рукой, спит она или бодрствует. Она смотрит в окно, понимая, что не заскучает по унылому виду, открывающемуся из него.

Двумя часами позже, когда дверь с грохотом распахивается, непрошеные визитёры не находят в квартире ничего, кроме остывшего чайника и двух кружек с остатками чая.

* * *

Они находятся в городе ещё ровно столько, чтобы получить её паспорт. Они живут на окраине, перебиваясь случайными заработками, наблюдая за преследователями. Они вне сети на данный момент, но оставаясь в США, они рискуют быть пойманными.

Их всё равно можно найти. С каждым днём мир становится всё теснее.

Джейсон испытал это на собственной шкуре. В Гоа.

У Никки, в отличие от него, нет привычки тратить время на осмысление прошлого. Она живёт настоящим, стараясь контролировать то, что возможно: их стол, заработок, планы на данный момент.

Жизнь с человеком, всё ещё отзывающимся на имя «Джейсон Борн», как кроличья нора в её душе. Она имеет свой ритм и темп, в который Никки бросается очертя голову.

Никки до сих пор не знает, куда её тащит, но зато хорошо понимает, чем всё это закончится — короткой резкой остановкой, которая причинит боль.

Тени смыкаются. Она чувствует приближение ночи так же ясно, как и день.

* * *

Они достигают Центральной Америки и продолжают движение. Колумбия, Эквадор, Перу, Боливия…

В Ла-Пасе они останавливаются, чтобы перевести дух. Они снимают квартиру, в которой едва хватает места для передвижения.

Они спят в одной кровати, но не занимаются сексом.

Никки не уверена в своих чувствах по поводу секса с Джейсоном. То, что между ними теперь, никак не связано с физической близостью, но очень комфортно.

Она покупает Джейсону тот кофе, который он любит. На первый взгляд крепкий, но не слишком горький. Он кипятит воду как раз перед тем, как Никки должна вернуться. Чайник уже горячий, когда она переступает порог.

Никки соблюдает дистанцию, если им случается идти по улице вместе. Как раз такую, чтобы ему хватило места для обороны. Но он удерживает её за локоть, когда Никки во что-нибудь вглядывается.

Они почти не разговаривают. Совсем не вспоминают о прошлом и почти не касаются будущего.

Никки думает, это оттого, что он не хочет говорить о Тредстоун или Блэкбрайр, о её работе на Конклина. И только однажды, дождливой ночью, заставшей их под жестяным навесом в центре Ла-Паса, Никки разглядывает разноцветные нимбы, отбрасываемые неоновыми огнями на мокрые поверхности, и не знает, где они теперь.

— Мы уже бывали здесь раньше, — внезапно смущается она. Нет, она уверена, что подобного не было. Вот только ощущение дежавю никак не покидает.

Он смотрит на неё из-за поднятого воротника куртки. Глаза настороженно прищурены:

— В Мадриде ты намекала, что мы были знакомы раньше, но твоя память ненамного яснее моей.

— Это… сложно.

— Помнишь ли ты ферму?

— Скатерть.

— Дохлая мышь.

— Цветы на столе.

— И чай, — губы Джейсона растянула улыбка. Его лицо, кажется моложе, озарённое нахлынувшими воспоминаниями и немного неоновым светом. — По-настоящему заваренный чай, не из пакетиков.

Никки не дрожит. Несмотря на дождь, ночи здесь тёплые.

— Дождь почти закончился.

Он хватает её за руку, когда выходит из-под навеса. Жест импульсивный, совсем не характерный для него. Они пробегают несколько кварталов под редкими каплями, всё ещё держась за руки. И только в конце он отпускает, чтобы Никки могла пройти мимо упавшего мусорного бака, не задев его.

Поднимаясь по лестнице дома, ставшего их временным прибежищем, она выуживает ключ из кармана.

Его ладонь накрывает руку Никки, когда она открывает дверь. Его губы накрывают её, когда она оборачивается.

Никки хорошо знает вкус его поцелуев. Она помнит, что, стоит только пропустить его волосы сквозь пальцы, он вдохнёт и продолжит наступление. А если провести рукой по его животу, мышцы Джейсона напрягутся.

Но всё это кажется неправильным — холодным, скользким, постановочно хореографичным.

Будто незнакомцы сошлись в насмешке над любовной сценой.

Она откидывает голову, легко разрывая контакт. Их взгляды сталкиваются, и в них читается упрямство. И нет слов, чтобы объяснить, что не так. Ощущаются только тени, которые тянутся холодными пальцами к ним обоим.

— Извини, — выходит из оцепенения он и отступает на шаг.

* * *

Мария Кройц думала, что ЦРУ оставит Джейсона Борна в покое, стоит только уехать подальше. Она свято верила, заставляя и Джейсона поверить в это.

Та, которую зовут Никки Парсонс, знает лучше.

Вот почему она и не удивлена, когда наёмники приходят за ними.

Борн справляется с тремя из четырёх, действуя на уровне рефлексов, обретённых им во время тренировок. Он выводит их из боя с ужасающей быстротой.

Никки остаётся в стороне, но только до тех пор, пока Джейсон не отталкивает одного из них к ней. Наёмник падает рядом и кричит, когда она ловко ударяет его каблуком. Второй крик вырывается из его горла уже от точного удара костяшками.

Щелчок взведённого пистолета у виска после этого почти ожидаем.

Джейсон замирает, но не ослабляет захвата. Взгляд его прикован к Никки, и в серовато-голубых глазах читается извинение. Очевидно, он вспомнил о происшествии в Берлине, когда чуть не вышиб ей мозги в подземке.

Но он не понимает, что Александрштрассе была таким же откровением, как и разговор в Танжере.

Есть причина, по которой Конклин держал её на коротком поводке, а Эббот поморщился, когда Лэнди сообщила, что Никки нужна им в Берлине. По той же причине её направили к Дэниелсу после второй встречи с Борном. Причина, по которой Воссен безоговорочно поверил ей.

Пэм понятия не имела, в какое дерьмо вляпалась, когда вернула Никки возможность контактировать с Борном.

Никки захватывает запястье нападавшего. Мгновенье спустя в её руке оказывается и пистолет. Есть только импульс. Кости скрежещут, когда её локоть врезается в него. Его крик обрывает короткая очередь из двух пуль, выпущенная наёмнику между глаз.

В коротком взгляде Джейсона отражается понимание.

Убить Вамбози? О, мы можем сделать это в любое время. Я могу послать Никки.

— Они идут, — говорит она с уверенностью, настолько острой, что это ощущается физической болью в груди, — за нами обоими.

— Нам лучше уйти, — отзывается Джейсон.

* * *

— Когда-нибудь, — думает Никки с бесстрастием, — я, наверное, пошлю Лэнди благодарственное письмо. Конечно, если доживу до этого.

— Ты помнишь своё имя?

Они едут в старом, дребезжащем автобусе, и Джейсон говорит с ней по-русски, а не по-английски или на испанском. Они молчали с тех пор, как, схватив самое необходимое, покинули свою тесную комнатёнку в Ла-Пасе, выбравшись на улицу через окно.

— Возможно Карин Дежам, — отвечает она.

— Но точно ты не помнишь, не так ли? Дела с этим ещё хуже, чем у меня?

— Я попала в другую программу, — детали остались в памяти, но не хотели её покидать. — Мы не были солдатами, и делать нас ими никто не собирался. Медикаменты были другими, воздействие тоже. Да и биология оказалась куда хитрее людей. Женщины устроены несколько иначе, чем мужчины. Это нужно учитывать. Гормоны другие. Некоторые вещи остаются, другие — нет.

— И я это делал? Но почему?

Она косится на него, когда спрашивает:

— А ты разве не помнишь?

— Только в виде вспышек, фрагментов, — он изучает её лицо, как тогда в мадридской забегаловке. Он смотрит так, будто ищет что-то знакомое. — Ферма… миссия…

Я вижу лица всех тех, кого… убил.

— Я была твоим прикрытием. В нерабочее время мы были любовниками.

— Я не должен был оставлять дверь незапертой.

Никки не отстраняется, но говорит без улыбки:

— Не должен был.

* * *

Это была совсем другая программа.

Начнём с того, что у женщин не спрашивали разрешения. Они никогда не согласились бы на лечение, на модификации в отличие от мужчин. Возможно, поэтому до конца дошли единицы.

— Выжили самые упёртые, — говорит она Джейсону в тот вечер, сидя напротив него за очередным убогим столом в очередном убогом номере одной из дешёвых гостиниц Арекипы. — Но нас действительно никто не спрашивал.

— Когда ты поняла, что они делают?

Никки предлагает ему очередную облупленную чашку. Чай в ней скорее травяной, чем чёрный. Тепло её ладоней успокаивает.

— После первой же инъекции. Всем агентам группы сделали прививки. Я заболела, как и ещё восемь человек из группы. Они разделили больных и здоровых, объяснив, что это причина в некачественной вакцине. Но когда я вернулась в программу, те, кто начал со мной… их уже не было. За окном стояла осень, а тогда была весна. Шесть месяцев, которые я «болела», остались наполненными лишь обрывками похожих на сон воспоминаний.

В конце концов всё оказалось именно так.

— А амнезия? Провалы в памяти?

— Это не то, что испытал ты. В моём прошлом нет стольких пробелов, просто есть моменты, кажущиеся сном. Будто была я кем-то совсем другим. Меня активировали для выполнения какой-то определённой задачи, а потом наоборот возвращали в полусонное, «нормальное» состояние. Ну, во всяком случае, чтобы я казалась нормальной. Но это не сработало по отношении к ферме Дежам.

Может быть, дело в месте или названии места, где они находились. Может быть, причина крылась в его взгляде. Большинства оперативников вовсе не существовало в окружающем мире в привычном понятии этого слова. Все они одинокие и неловкие люди.

Джейсон Борн умудрялся оставаться другим. Очаровательным, включённым, увлечённым. Представительным.

В постели у человека меньше секретов, чем в голове.

— Я всё ещё не помню некоторых миссий, — начинает он, — зато помню тебя, как часть этих миссий.

Никки наклоняет голову, забавляясь тоном его голоса, жаром, разлившимся по мужским щекам.

— «Части?»

— Лучшей части, — заключает он, твёрдо встречая её взгляд.

* * *

Они находят место для временного убежища в Лиме. Чтобы просто перекантоваться. Попытка устроить свою жизнь — не вариант. Каждый момент должен быть пройден, будто всё это временно. По крайней мере, если они хотят выжить.

А выжить-то они как раз и хотят.

Однажды уже уцелев в программах, сделавших их теми, кем они являются теперь.

— Беги или сопротивляйся, — начинает она.

Он оперативник. Он мыслит терминами и целями. Так уж его научили. У Никки есть другие варианты, которые тоже можно рассматривать.

— Или вообще исчезни со всех радаров, — заканчивает было она, но тут же продолжает: — Зелле, Тредстоун, Блэкбрайр — они не были единственными.

— Ты знаешь остальные?

— Я знаю ту, что предположительно работала над следующим, но не думаю, что связываться с ней будет разумно.

— Это кто-то, подобный тебе?

— Нет. Она была медиком, переведённым в проект из другого подразделения. Она работала с модифицированными препаратами.

Никки закрывает глаза и слышит голос: «Синий и зелёный никогда не должны быть замечены без разделяющего их цвета».

Она и не замечает, как повторяет это вслух, а Джейсон реагирует:

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Понятия не имею. Зато точно знаю: я не хочу подвергать её опасности.

Он долго и непонимающе смотрит на неё, но затем соглашается:

— О’кей.

И Никки думает о разнице между Борном-убийцей и настоящим Джейсоном, заключённой в этом моменте.

Ей нравится думать, что именно поэтому она забралась к нему в постель на ферме, где когда-то жила семья по фамилии Дежам, бывшая, возможно, её семьёй. Она смеялась, работала на земле, занималась любовью…

— А знаешь… я не против переехать, — заключает она, понимая, что никогда не вкладывала в понятие «дом» то, что другие в него вкладывают.

Дом всегда находился там, где она чувствовала себя в безопасности. Но когда это доверие был предано…

В Париже я только ради Парижа!

Она не помнит, как её ломали, как перезагружали её мозг. Она не знает, кто об этом позаботился. Может быть, Дэниелс, может быть, кто-то ещё. Несмотря на то, что Никки Парсонс сломлена, Карин Дежам все ещё являлась собой.

И это обстоятельство ничто не изменит.

* * *

Никки думает дважды, а если честно, то трижды или даже четыре раза.

Но стоит ей лишь пошевелиться, как она оказывается перед дверью его комнаты.

Джейсон знает, что это она, но когда Никки со скрипом распахивает дверь, нападения не происходит. Их взгляды встречаются в полумраке.

— Не стоит оставлять дверь открытой.

— Мне говорили об этом.

Он сидит на краю кровати, сжимая в руке оружие. Несмотря на всё, через что им пришлось пройти, между ними всё ещё присутствует нить недоверия. Хотя, возможно, она до сих пор не оборвалась именно из-за того, через что прошёл каждый по отдельности.

Но доверия, что уже есть между ними, достаточно, чтобы он поставил пистолет на предохранитель и положил его на тумбочку.

Он смотрит в её глаза, когда задаёт вопрос:

— Если бы ты собиралась меня убить, как бы ты это сделала?

Она закрывает за собой дверь со словами:

— Зачем мне тебя убивать?

— Пусть это останется в теории, но всё же?

— Как снайпер, с приличной дистанции.

— Почему?

— В ограниченном пространстве ты эффективнее меня. Быстрее. Сильнее.

Никки останавливается, только когда оказывается между его бёдер. Она поднимает руку, чтобы коснуться его щеки, а он наклоняется к её ладони:

— Почему бы тебе не соблазнить меня?

— Предложение попахивает сексизмом.

Агентов проекта Зелле не обучали соблазнению, объясняя это тем, что соблазнить мужчину под силу каждой, а ЦРУ никогда не предоставляло эскорт услуг. Истинной целью подготовки оперативниц Зелле было проникновение в ту часть человека, которую он защищает больше всего, — в его голову. Меньше порно, больше психологии. Не исключая силовой подготовки. Агентов Зелле учили и убивать в том числе.

Но она не хочет убивать Джейсона.

Она не уверена, что хочет соблазнить его.

Но она его хочет.

Всё достаточно просто.

Она удерживает его подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Его рука обвивается вокруг бедра Никки, осторожно скользя вверх. С небольшим усилием он усаживает её к себе на колени, сминая в кулаке ткань рубашки.

— А что, если я просто хочу затащить тебя в постель?

Никки закрывает рот, заставляя его замолчать и начать действовать. Он наклоняется к ней несколько нерешительно, затем, не встретив сопротивления, увереннее. Им требуется лишь мгновение, чтобы войти в ритм вещей, которые они уже делали раньше. Они заново учатся, обретая мышечную память.

Джейсон берёт Никки за подбородок, и она позволяет своим рукам исследовать его кожу, скользить по напряжённым плечам, исследовать бугорки позвоночника. Она резко освобождает свои волосы от шпилек, проводит подушечками пальцев по его груди.

Он ощущает острый кончик одной из них. Никки прижимает шпильку там, где колотится его сердце. Ровно, спокойно. Столько силы и хрупкости.

— Ты ощутил бы только тогда, когда уже истекал бы кровью. Всё, что мне нужно, просто нажать.

Не отводя взгляда, Джейсон резко сжимает её пальцы. Шпилька беспомощно звякает об пол.

Никки сглатывает. Доверие. Его гораздо больше, чем заслуживает каждый из них, учитывая то обстоятельство, кем они являются на самом деле.

Ты убийца, Джейсон, и всегда им останешься.

— Ты знаешь, кто я?

— Ты знаешь, кто я, — отвечает он.

И он притягивает её к себе.

На этот раз нет никаких теней, кроме их собственных. Никто не знает, сколько времени они смогут прятаться в них. Скорее всего, достаточно долго. Им просто придётся делать это достаточно долго.