Все вместе (джен)

Наташа шла по коридору очередной «нехорошей» квартиры: на сей раз Воланд решил наведаться в Петербург. Дойдя до гостиной, она поразилась необычной тишине: возникло ощущение, что все, кроме неё, как обычно разбрелись по городу. Но так она думала лишь до того момента, как толкнула дверь в гостиную. Толкнула — да так и застыла на пороге как вкопанная, не решаясь войти.

Как могло получиться, что Воланд и вся его свита уснули прямо посреди огромной гостиной, на пушистом ковре? Наташа этого не знала, да и не собиралась узнавать; она лишь с молчаливым восхищением рассматривала своих новых товарищей и повелителя. Увидеть такое зрелище было почти уникальной возможностью, и бывшая домработница не собиралась эту возможность упускать.

Сам Воланд по-хозяйски раскинулся в центре комнаты, неловко повернув голову чуть набок. Под глазами его залегли тёмные тени, лицо имело всегдашнее холодное, бесстрастное выражение, а морщины на лбу проглядывались даже резче обыкновенного. Чудилось, что каждую секунду он может вскочить, будто и не спал вовсе. Сердце молодой ведьмы пронзило удивлением, смешанным с неожиданной острой жалостью, природу которой она сама не могла уяснить, — но лишь на секунду. Мотнув головой, она принялась внимательно рассматривать членов свиты Воланда, вглядываясь в каждого из них так пристально, словно собиралась запомнить на всю жизнь.

Справа, как и положено ближайшему помощнику, устроился Коровьев. Он старался держаться на некотором расстоянии от мессира, очевидно, чтобы ненароком не потревожить его сон, однако голову всё равно опустил на плечо Воланда, бережно сжимая его руку в своих узловатых пальцах. Хотя в этом проглядывалось и уважение Фагота к нему, и какая-то трогательная привязанность, сам Коровьев даже во сне не переставал быть тем, кем являлся в бодрствующем состоянии, — проказником и гаером. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос, а по губам его то и дело змеилась издевательская усмешка. «Хм… Никогда не изменяется», — Наташа закатила глаза и перевела взгляд чуть правее.

К левому плечу как-то особо трепетно и осторожно прижимался не кто иной, как Бегемот. Он совершенно по-кошачьи свернулся у мессира под боком, словно нуждался в защите — и получал её. Левая лапа была чуть вытянута, и её когти цепко стискивали рукав халата Воланда, а сам кот сквозь сон забавно подёргивал усами. Наташа фыркнула от смеха, изо всех сил зажимая рот, и еле подавила искушение подойти поближе и послушать: а вдруг Бегемот сейчас ещё и мурлычет. Но нет — и в бессознательном состоянии он больше напоминал человека, а не кота, и спал совершенно спокойно, если не считать всё тех же подрагивающих усов. Спящего Бегемота вряд ли можно было назвать шутом, в отличие от Коровьева, и Наташа даже подумала мимолётно: не потому ли Воланд сейчас так невозмутимо терпит его около себя, позволяя спать рядом?

Она созерцала дальше. На бёдрах Воланда удобно расположилась Гелла, вытянув свои длинные голые ноги. Лицо вампирши было удивительно безмятежным, губы время от времени причмокивали, а руки раскинулись по полу в виде зигзага. Она казалась тихой и безобидной, — такой она и бывала зачастую (к великому удивлению Наташи), но только если рядом находился Воланд. Ладонь мессира зарылась в разметавшиеся по его ноге растрёпанные рыжие кудри, то и дело перебирая их непроизвольным движением, а сама Гелла даже во сне подавалась навстречу этой незатейливой ласке.

Немного ниже неё, привалившись затылком к ногам Воланда, прикорнул Азазелло, которого, казалось, совершенно не заботило, что для сна ему досталось наименее удобное место. В руке демона пустыни был зачем-то зажат его любимый револьвер, а с лица не сходило напряжение: он и сквозь сон прислушивался к происходящему вокруг, будто бы подсознательно желал защищать хозяина. Время от времени Гелла сонно ударяла его рукой по плечу, но Азазелло при этом только вздрагивал, не просыпаясь.

Какое-то время Наташа молча любовалась спящими, слушала их размеренное дыхание и в то же время понимала, что всё это напоминает что-то очень личное, что никому из чужих было бы нельзя смотреть на это по-своему прелестное и даже милое зрелище. Наконец она обречённо вздохнула и, понуро опустив плечи, направилась к себе в комнату, мечтая о том, что когда-нибудь станет в свите по-настоящему своей и тогда тоже обязательно придёт спать к мессиру. «А впрочем, ничего, — думала она про себя. — Если завтра будет дежурить кто-то другой, может, и я смогу так же отдохнуть».

Именно это и объединяло всю свиту Воланда. Как ни странно это смотрелось со стороны, но и суровый Азазелло, и деловитая Гелла, и даже проказливые Коровьев и Бегемот могли по-настоящему отдохнуть и успокоиться только так — рядом с мессиром.