Понедельник, 15.00 (джен)

Понедельник, 15.00.

Где-то в гостиничном номере, который Адриан выбрал в качестве жилья, звонит телефон.

Адриан не двигается — лежит, растянувшись на кровати и раскинув руки. Он прекрасно знает, кто пытается связаться с ним в этот час, и этот человек — последний, с кем он хочет говорить. Так что, решительно уставившись в потолок, он позволяет секундам тянуться, игнорируя настойчивый телефонный звонок.

В попытке отвлечься от гнетущего звука, который теперь заполняет всю комнату, Адриан быстро считает в уме.

Три недели.

Сегодня ровно три недели с тех пор, как он улетел в Соединенные Штаты.

Три недели с тех пор, как он отказался от Камня Чудес.

Три недели с тех пор, как он узнал, что его отец был Бражником.

Адриан машинально подносит пальцы к вискам и мягко массирует их, пытаясь прогнать мигрень, которая грозит расколоть его череп надвое. Он не хочет думать об отце. Не сейчас. Потрясение еще слишком близко, рана слишком свежа.

Несколько бесконечных секунд спустя телефон, наконец, замолкает. Адриан испускает глубокий вздох облегчения и на короткое время закрывает глаза, наслаждаясь снова установившейся в комнате тишиной. Потом он снова медленно поднимает веки и слегка поворачивает голову в сторону телефона.

Краем глаза он замечает короткий сигнал.

Слабо моргающий на экране огонек — раз, два — показывает, что звонивший записывает сообщение.

Снова вздохнув, Адриан устало проводит ладонью по лицу.

Сегодня также три недели, как отец отчаянно пытается связаться с ним.

Каждый понедельник ровно в пятнадцать часов Габриэль Агрест пытается дозвониться до него из парижской тюрьмы, где, вероятно, ждет суда.

И каждый понедельник ровно в пятнадцать часов Адриан с не меньшим упорством игнорирует звонки отца.

Проходят недели, а Габриэль продолжает попытки связаться с единственным сыном. Он звонит ему каждый понедельник в пятнадцать часов с точностью, достойной швейцарских часов или помешанного на контроле чудовища, каким всегда был.

Погруженный в глубины отчаяния Адриан может лишь отметить иронию ситуации.

Побег. Вот что, значит, было нужно, чтобы привлечь внимание знаменитейшего Габриэля Агреста.

Вовсе не надо было стараться стать идеальным сыном, о котором он всегда мечтал. Жертвовать собственным счастьем, чтобы доставить ему удовольствие. Дарить ему подарки, которые всегда игнорировались. Предпринимать отчаянные попытки поговорить в невозможной надежде возобновить семейные связи.

Достаточно было просто уехать. Ускользнуть из-под контроля этого человека, который больше всего на свете ненавидит, когда мир вращается без его согласия.

Проходит время, а Адриан мрачнеет всё больше. Он переходит от приступов буйного гнева, совершенно на него не похожих, к такой апатии, что порой целыми днями может оставаться взаперти, не видя солнечного света.

Порой у него возникает впечатление, будто он пленник в собственной голове.

Он думает, думает, думает без конца.

Об отце, о Ледибаг, о Плагге, о Черном Коте. О сражениях, в которых он участвовал годами. О семейной жизни, о которой он всегда мечтал и которую у него отобрали самим жестоким способом. О потрясении, которое он испытал, обнаружив, что под маской худшего врага скрывался тот, чьего одобрения он отчаянно искал.

Вопреки желанию Адриана, воспоминания теснятся, гипотезы нагромождаются, а мысли следуют друг за другом в бешеном темпе.

В эти дни ему хочется лишь спать. Погасить мозг, отключить нейроны, нажать на какую-нибудь кнопку «Off», которая позволила бы остановить бурю, разразившуюся под его черепом.

Лишь на мгновение.

Чтобы перестать размышлять.

Лишь на минуту, лишь на секунду.

Чтобы он смог получить покой.

Наконец.

Никогда Адриан не подумал бы, что можно любить и ненавидеть кого-то одновременно.

Он ненавидит отца за то, что тот превратил его жизнь в ад. За то, что предал всё, во что Адриан верил; за то, что предпочел обратиться к темной магии, а не уделить внимание единственному сыну; за то, что столько раз подвергал опасности его жизнь и жизнь его Леди.

И не только.

Он злится на отца и за то, что тот заставляет Адриана чувствовать себя виноватым.

Виноватым за то, что не остановил его раньше. Виноватым за то, что не понял, кем на самом деле был его отец. Если бы он был внимательнее, если бы показал себя лучшим сыном, возможно, он смог бы понять самостоятельно, что Бражник являлся Габриэлем Агрестом. И тогда, возможно, он смог бы с гораздо меньшими потерями не позволить ему творить зло. Если бы Адриан лучше понимал этого человека, возможно, он даже смог бы сделать так, чтобы отец никогда не почувствовал необходимости обратиться к могуществу Камней Чудес.

Он ненавидит своего отца.

До глубины души.

И тем не менее у него не получается не любить его.

Он хотел бы его ненавидеть. Он хотел бы — с почти неосознанным отчаянием. Так было бы проще. Легче. Если бы он не испытывал к отцу ничего, кроме ненависти, ему, несомненно, легче удалось бы перевернуть страницу. Подняться на поверхность океана отчаяния, ко дну которого он идет с тех пор, как узнал, что Габриэль Агрест был врагом Парижа.

Но его желания явно недостаточно, чтобы переступить через года, проведенные в жажде любви этого человека.

Он продолжал дорожить отцом, вопреки всему.

Адриан не в состоянии больше выносить то, как его сердце разрывается напополам.

Он не может не любить отца, и не ненавидеть тоже не может.

Каждое его воспоминание о Габриэле Агресте отныне окрашено в пурпур Бражника. Пытаясь вспомнить голос отца, Адриан слышит за ним ненавистное эхо слов Бражника. Каждый раз, когда он закрывает глаза и снова видит его лицо, маска врага накладывается на черты давшего ему жизнь.

Дни Адриана — ад, выстланный фиолетовым и черным, а ночи наполнены кошмарами, от которых он просыпается с ощущением, будто ему вонзили кинжал в сердце.

С ужасающей четкостью он помнит малейшую рану, которую получил Черный Кот. Каждый грубый отказ, который получал Адриан. Горе, страх, боль. Все страдания, причиненные одним единственным человеком.

И ради чего всё это?

Он даже не уверен, что хочет знать.

Он так хотел бы ненавидеть отца. Только ненавидеть.

Или еще лучше — чувствовать лишь равнодушие. Изгнать его из своей жизни так, чтобы его это нисколько не трогало.

Он хотел бы изо всех сил.

Но у него не выходит.

Проходят недели, а Габриэль Агрест продолжает звонить Адриану каждый понедельник в пятнадцать часов. Без единого исключения и малейшей задержки.

В зависимости от настроения Адриан по-разному реагирует на упорные попытки связаться с ним.

Иногда он в полнейшем равнодушии позволяет телефону звонить, а потом стирает сообщение, которое отец систематически оставляет. В другие дни он бросается к телефону и сбрасывает звонок с первой же секунды. Иногда он даже отключает телефон раньше пятнадцати часов, предпочитая избавить себя от звука, слишком сильно напоминающего ему о том, что Габриэль Агрест по-прежнему решительно настроен не позволить ему сбежать, не попытавшись поговорить с ним, по меньшей мере, еще раз.

В своем упорном нежелании прослушивать сообщения отца Адриан не знает, что тот с не меньшим упорством пытается ему сказать.

Возможно, он хочет объясниться. Оправдаться. Извиниться.

Возможно, он хочет лишь приказать ему вернуться во Францию и принять бразды правления его громадной империей.

Он абсолютно ничего об этом не знает и на данный момент не хочет знать. Однажды он должен будет найти силы встретиться с отцом лицом к лицу.

Но не сейчас.

Он не готов.

Однажды к Адриану внезапно приезжают Хлоя и Нино. Беспокоясь о нем, они предпочли пересечь Атлантику и лично поддержать его, вместо того чтобы оставаться в Париже с ощущением, что ничего не могут для него сделать.

В течение недель, месяцев они демонстрируют безупречную преданность. Вопреки первоначальному нежеланию Адриана общаться, они слушают его, встряхивают, дают советы, помогают держаться на плаву. С их поддержкой он постепенно снова учится чувствовать вкус жизни. Он поверяет им свои страхи, сомнения, даже признается, что был Черным Котом.

Но исцеление продвигается медленно и тяжело, и зачастую Адриан вновь погружается в депрессию, которая постоянно стремится утянуть его на дно.

И каждый понедельник в пятнадцать часов его отец не прекращает попыток связаться с ним.

— Эй, у тебя телефон звонит, — однажды предупреждает его Нино, инстинктивно поворачиваясь к аппарату.

— Нет, стой! — тут же вскрикивает Адриан.

Но слишком поздно.

Нино увидел экран его телефона и имя пытавшегося связаться с ним человека.

— Это… — начинает он с явной нерешительностью.

— Я знаю, — резко обрывает его Адриан.

Проигнорировав выразительный взгляд Нино, Адриан встает, хватает телефон и стирает сообщение от отца, даже не прочитав его. Бросив аппарат обратно, он устало проводит ладонью по лицу и вздыхает:

— Я не хочу об этом говорить.

Окруженный любовью Хлои и Нино, Адриан постепенно поднимается по склону. Ему становится лучше с каждым днем.

После их отъезда он начинает иначе воспринимать звонки отца. Конечно, Адриан по-прежнему злится на него. И, конечно, он по-прежнему не берет трубку, как и не слушает слова, которые отец оставляет на автоответчике. Но теперь он больше не стирает сообщения.

Адриану лучше — до такой степени, что он начинает говорить себе, что отныне худшее позади.

Конечно, не всё так просто. Депрессия отступила, но притаилась в тени, подстерегая малейшую слабость. Иногда она снова затопляет его в удушающем отчаянии или запирает в состоянии апатии, из которого он с таким трудом вышел.

Однажды, а именно в понедельник, она погружает его в состояние такой ярости, что стоило телефону зазвонить, как Адриана охватывает безумное желание разбить телефон о пол. Пятнадцать часов, и он в кои-то веки хочет, чтобы его просто оставили в покое. В мире без постоянных напоминаний о жестокой парижской реальности, от которой он всё еще пытается прийти в себя.

В гневе Адриан со всей силы ударяет кулаком по стене. И оказывается в больнице с двумя сломанными пальцами, погрузившись в уныние и готовя серьезные объяснения для друзей, пока они не узнали о его злоключении.

Физическое восстановление Адриана будет быстрым.

Душевное исцеление будет гораздо более хаотичным.

Но, несмотря ни на что, ему лучше.

Он продолжает хранить каждое сообщение от отца, но всё еще оттягивает мгновение, когда узнает их содержание.

Позже. Он прослушает их позже.

Когда придет время.

Однажды утром Адриан просыпается с внезапным желанием увидеть море.

Он всегда обожал океан. Безграничная протяженность воды завораживает его с тех пор, как он был совсем малышом. Но, боясь оставить свои геройские обязанности, он не покидал Париж с того дня, как получил Камень Чудес. Однако сегодня его больше ничто не удерживает. И поддаваясь внезапному порыву, Адриан хватает сумку и быстрым шагом выходит из номера.

Несколько минут разговора с персоналом на ресепшене гостиницы, и он узнаёт, где взять машину на прокат; еще пара дюжин минут, и он обзаводится транспортным средством. Он оплачивает аренду, заполняет бензобак и уезжает, не оглядываясь.

Адриан едет, едет и снова едет, поглощая километры в западном направлении.

Долгое время спустя цель, наконец, возникает перед его восхищенным взглядом. Вдали, между двух дюн он видит идеальную линию горизонта на волнах — там, где синева воды почти сливается с небом.

Тихий океан, наконец-то.

Адриан едет еще несколько минут и останавливается на берегу почти пустынного пляжа. Он глушит мотор и плавным движением выбирается из машины.

И его немедленно поглощает внезапный порыв ностальгии.

Лениво расстилающееся перед ним водное пространство — Тихий океан. Не Атлантический, на берегу которого он так любил гулять, когда был ребенком. Но всё равно он вновь вдыхает такой знакомый йодированный запах, слышит нежный шепот разбивающихся о берег волн, крики чаек, чьи черно-белые силуэты парят в небесах.

Спокойным шагом спускаясь к океану, Адриан достает из кармана телефон и звонит Нино. Уже много дней он не связывался с другом и не хочет, чтобы тот беспокоился понапрасну.

Нино тут же отвечает, и они начинают болтать. Адриан не может сдержать улыбки, услышав вырвавшееся у друга удивленное восклицание, когда он сообщает о своем побеге.

— Мне хотелось увидеть море, — спокойно объясняет Адриан.

Он чувствует восхитительную легкость. Разговор с Нино успокаивает его, а тихий шепот океана окончательно погружает в состояние безмятежности, которого он не испытывал уже давным-давно. Поговорив еще немного с другом, он нажимает кнопку отбоя.

Адриан снимает ботинки и идет вдоль пляжа. Ступни зарываются в нагретый солнцем песок, а морской ветер нежно ласкает лицо. Через несколько минут Адриан останавливается и поворачивается лицом к океану. Дрожащей рукой он разблокирует телефон, нажимает на значок автоответчика и подносит аппарат к уху.

— Адриан, — раздается голос Габриэля Агреста. — Я…

Адриан с силой нажимает на экран телефона, прерывая сообщение. С бешено колотящимся сердцем он на мгновение закрывает глаза в попытке сохранить спокойствие. Несколько лет он уже не слышал отца, и один только звук его голоса потрясает его сильнее, чем он ожидал. Желудок переворачивается, дыхание учащается, пульс достигает безумного ритма.

Адриан чувствует, как нервы натягиваются до предела, и ему не нравится это ощущение.

Он приехал сюда, чтобы расслабиться. Чтобы насладиться океаном, который он видит впервые. Но, с другой стороны, его бегство длится слишком долго. Месяцами, годами Адриан не мог набраться мужества, чтобы хотя бы услышать голос отца.

И сегодня, когда его убаюкивает ласковый шум моря, он чувствует, что, наконец, настало время двигаться вперед.

Адриан возобновляет одинокую прогулку к возвышающемуся в конце пляжа понтону. Он доходит до конца пирса и встает там неподвижно, лицом к океану. Ветер принимается дуть сильнее, играя с его волосами и поднимая брызги, которые оставляют на его коже влажный соленый слой. Адриан снова опускает веки. Он глубоко вздыхает, полными легкими втягивая соленый воздух, такой не похожий на воздух берега Атлантического океана и, однако, такой знакомый.

Потом снова подносит телефон к уху.

— Адриан, — раздается голос Габриэля Агреста, четко звучащий поверх шепота волн. — Я хотел бы поговорить с тобой. Я сожалею обо всем, что произошло. Правда сожалею.

Затем следует долгое молчание. Долгое, долгое, такое долгое, что Адриан думает, сообщение закончилось. Но когда он уже собирается нажать отбой, раздается долгий вздох. И несколько секунд спустя голос отца раздается снова.

— Адриан, пожалуйста, перезвони мне, — устало произносит он. — Пожалуйста.

Проходят месяцы, и Адриан теперь готовится к возвращению во Францию. Он слишком давно в отъезде и чувствует себя готовым вернуться в родной город.

А что касается отца, он подумает об этом, когда придет время.

Адриан по-прежнему не берет трубку, когда Габриэль Агрест пытается связаться с ним, даже если время от времени слушает сообщения. Он потихоньку заново привыкает к звуку голоса своего отца, учится управлять болью и гневом.

Он не знает, что должен чувствовать по поводу переезда в город, где живет этот человек, причинивший ему столько страданий. Опасение и желание двигаться вперед смешиваются в величайшем сумбуре, и Адриан не уверен, что преобладает.

Однако одно точно: он по-прежнему не готов говорить с отцом. И если быть честным с самим собой, не знает, будет ли готов когда-нибудь вообще. Предательство этого человека оставило глубокую рану в его сердце, которая не зарубцовывается, несмотря на прошедшие годы.

Но как бы то ни было, Адриан все-таки решительно настроен вернуться в Париж.

Буквально за несколько дней до отъезда он получает звонок от Натали.

— Я только хотела предупредить вас… — нерешительно начинает она. — Я… Я знаю, что вы не отвечаете на его звонки, и не знаю, слушаете ли его сообщения, но думаю, вы должны кое-что знать. Адриан, ваш отец вышел из тюрьмы.

Заявление Натали производит на Адриана эффект разорвавшейся бомбы.

Мгновение он даже раздумывает, не отложить ли возвращение во Францию. Он не готов снова увидеть отца. Не сейчас, не так. Ему нужно время. Длительная и тщательная моральная подготовка. Четко обозначенные рамки, в которых он мог бы освоиться. Что угодно, только не спонтанная встреча с тем, кого он уже столько времени избегает.

От одной только мысли о случайной встрече на улице с Габриэлем Агрестом Адриан чувствует, как ускоряется дыхание. Грудь внезапно сдавливает, словно ее сжали в гигантских тисках. Ему нужна лишь доля секунды, чтобы узнать начало приступа паники. К сожалению, у него уже есть в этом опыт, и внезапная новость об освобождении отца возрождает в нем старых демонов.

Но Натали тут же успокаивает его.

Поставленным голосом она дает ему пространные объяснения. Габриэль вышел из тюрьмы, но он не свободен в передвижениях. Большую часть времени он не имеет права выходить из дома, а его общение и перемещения строго регламентированы. У Адриана нет никаких шансов случайно столкнуться с отцом, уверяет она. У Габриэля Агреста есть право лишь на несколько выходов в месяц — и все под внимательным наблюдением охраняющих его агентов.

Тогда Адриан постепенно расслабляется. Снова дышит.

Он еще долго разговаривает с Натали. А потом, когда, наконец, вешает трубку, его взгляд падает на билет на самолет, который ждет на его столе. Билет в один конец, в Париж. Проведя пальцами по гладкой поверхности бумаги, Адриан глубоко вздыхает.

Решение принято.

Он возвращается в Париж.

Меньше недели спустя Адриан снова ступает на землю Франции — впервые после того, как раскрыл двойную жизнь своего отца. Благодаря Нино и Хлое его возвращение проходит спокойно. Подруга детства предоставила в его распоряжение один из многочисленных номеров отеля Андре Буржуа и вместе с Нино делает всё возможное, чтобы Адриан ни в чем не нуждался.

Проходят дни, и он постепенно привыкает к новой жизни. Гуляет по Парижу, встречается с лучшими друзьями, заново открывает город, из которого сбежал слишком много лет назад.

Каждый понедельник в пятнадцать часов его телефон продолжает звонить.

И каждый понедельник в пятнадцать часов Адриан продолжает игнорировать эти вызовы.

Отец не является главным в его списке приоритетов, вовсе нет. На данный момент он предпочитает сосредоточиться на своем возвращении в Париж. Спокойно заново освоиться — вдали от противоречивых чувств, которые по-прежнему внушает ему отец.

Но со временем желание встретиться, наконец, лицом к лицу с этим человеком снова охватывает его. Вначале почти неуловимо, но потом — более настойчиво. Адриан всё чаще ловит себя на мыслях об отце. На том, что спрашивает себя, как у него дела, чего он от него хочет. Скучает ли по нему. Мысль добиться, наконец, от отца объяснений настойчиво застревает в голове — до такой степени, что вскоре ее становится невозможно игнорировать.

И Адриан вынужден смириться с очевидностью. Он слишком долго отворачивался от прошлого, и для него настало время сделать шаг к знаменитому Габриэлю Агресту.

Вопрос в том — как.

Долгое время Адриан колеблется. Он не хочет ограничиваться простым разговором по телефону. Между ними слишком много всего, чтобы они могли обойтись без разговора лицом к лицу. Слишком много молчания, слишком много лжи, слишком много страданий. Адриан хочет видеть отца лично. Но в то же время он уверен, что не хочет прямо бросаться в противостояние.

Так что поначалу он пролистывает имена в своем телефонном списке в поисках определенного номера. Он несколько секунд смотрит на экран телефона, а потом решительно нажимает на зеленый значок, который позволит ему связаться с нужным человеком.

— Натали? — произносит Адриан не настолько уверенным голосом, как ему хотелось бы. — Вы свободны, чтобы встретиться в кафе?

К его громадному облегчению, собеседница соглашается. И несколько мгновений спустя они встречаются на террасе очаровательного маленького заведения рядом с отелем, в котором живет Адриан.

— Добрый день, Адриан, — приветствует Натали профессиональным тоном, который она не утратила за прошедшие годы.

— Добрый день, — отвечает он со слабой улыбкой.

Помощница его отца осталась абсолютно такой, как в его воспоминаниях. Тот же темный костюм, та же строгая прическа, те же красно-черные очки. Только усталые черты выдают, до какой степени последние годы были тяжелы для нее.

Вопреки принятому решению игнорировать всё, что имеет отношение к отцу, Адриан не может не знать, что у семейной фирмы были тяжелые времена. После ареста ее владельца и главного дизайнера, фирма «Габриэль» пережила серьезные испытания. Из-за уменьшения количества инвесторов, отказов в участии в престижных показах и враждебно настроенной прессы, ведущая фирма его отца едва не разорилась.

Но благодаря упорным трудам Натали ей удалось удержаться на плаву. Лучше того: широко освещавшийся в средствах массовой информации процесс Габриэля Агреста неожиданно заново привлек внимание к предприятию, вызывав благосклонность целой толпы, очарованной его владельцем.

Хотя Натали никогда прямо не признавалась, Адриан знает: она считала своим долгом выкладываться как никогда, чтобы компенсировать отсутствие работодателя.

Несколько вырезок из газет, которые он начал читать в последнее время, и слова, которые порой вырываются у Натали во время их редких разговоров, достаточно красноречивы. Помимо обычной работы помощница отца вынуждена была выполнять инструкции, которые Габриэлю Агресту удавалось передать ей из тюрьмы, проявлять инициативу, когда не могла добраться до него, делать хорошую мину перед враждебной прессой и подстерегающими малейшую слабость конкурентами.

Адриан невольно чувствует короткий укол совести при мысли, что он, вероятно, был для Натали дополнительным бременем. Она беспокоилась, что с ним стало, и, хотя у нее не было никаких обязательств по отношению к нему, она считала своим долгом регулярно связываться с ним. Узнавать о нем новости, убеждаться, что он здоров.

Адриан встряхивает головой, чтобы прогнать угрюмые мысли.

Он здесь не для того, чтобы пережевывать прошлое, а чтобы повернуться к будущему.

После традиционных приветствий Адриан предлагает Натали заказать себе напиток. Собеседница вежливо отклоняет предложение, после чего они, наконец, приступают к теме, которая свела их на террасе этого кафе.

— Мой отец пытается позвонить мне каждую неделю, — без дальнейших предисловий заявляет Адриан.

— Я знаю, — спокойно отвечает Натали.

— Я ни разу не ответил, — добавляет он.

— Это я тоже знаю, — коротко кивает она.

— Я никогда… Я не был готов, — вздыхает Адриан, машинально проводя рукой по затылку. — Долгое время я даже не мог заставить себя прослушать его сообщения. Последние годы были… сложными. Но я… Я хочу двигаться дальше. Мне надоело убегать. Убегать от него.

Натали разглядывает его и механическим жестом поправляет очки на носу. Мгновение Адриан спрашивает себя, не должен ли возобновить разговор, но Натали, наконец, берет слово.

— Не знаю, утешит ли это вас, но ему тоже было сложно.

— И кто в этом виноват? — горько возражает Адриан.

Натали вздрагивает, и Адриан немедленно жалеет о своем замечании. Счеты у него не с помощницей отца.

— Извините, — просит он, покраснев от смущения. — Вы тут ни при чем.

— Ваш гнев понятен, — холодно возражает Натали. — Но вы его единственная семья, Адриан.

— Знаю, знаю, — с раздраженным вздохом уходит Адриан от неприятного вопроса. — Именно поэтому всё так сложно.

И тут он замолкает. Нечто в словах Натали настораживает его. Он размышляет мгновение, давая себе время переварить услышанное.

— Говорите, ему было сложно, — произносит он, тщательно подбирая слова. — Можно было и не уточнять. Учитывая арест, процесс, тюрьму, очевидно, что последние годы не были лучшими в его жизни. Но вы говорили… обо мне? — заключает он, бросая вопросительный взгляд на Натали.

— Да, — просто отвечает она.

Адриан внезапно чувствует, как пересыхает в горле. С бешено колотящимся сердцем он машинально проводит ладонью по шее, ни на мгновение не отрывая от Натали взгляда.

Отец пережил тяжелые времена из-за него.

Как если бы… Как если бы Адриан был важен в его глазах.

— Адриан, ваш отец… Ваш отец точно не хотел бы, чтобы этот разговор происходил без него, — продолжает Натали, резко вырывая его из размышлений.

— Натали. Что вы хотели сказать? — напористо произносит Адриан, инстинктивно наклоняясь к ней. — Пожалуйста. Пожалуйста. Мне необходимо знать.

Натали тяжело вздыхает.

— Ваш отец дорожит вами, Адриан, — наконец, признает она. — Знаю, учитывая обстоятельства, вам это, вероятно, кажется абсурдным, но он искренне дорожит вами.

— Просто у него странный способ это демонстрировать, — не может не возразить Адриан.

Натали осторожно приподнимает бровь, но решает не отвечать на его замечание.

— Ради нужд фирмы я регулярно была на связи с вашим отцом во время его заключения, — нравоучительно продолжает она. — Адриан, у него было право только на одно посещение раз в две недели и на один телефонный звонок в неделю. И абсолютно все его звонки были вам. Без исключений. И… Предполагалось, что наши встречи исключительно профессиональные, но он никогда не упускал возможности воспользоваться ими, чтобы расспросить меня о вас, — после мгновенного колебания продолжает она. — Ваш отец сожалеет о том, что произошло, Адриан. Он никогда не хотел ни потерять вас, ни ранить.

От потрясения Адриан инстинктивно вцепляется в стул.

Как будто этот бесполезный жест мог помешать миру вокруг него резко качнуться.

Слова Натали отпечатываются в его голове, точно раскаленное клеймо, хотя ему и не удается убедить себя в их правдивости. Адриан точно знает, что Натали не стала бы лгать в таких важных вещах. Но ее откровение настолько его потрясает, что ему всё еще трудно его воспринять.

«Ваш отец сожалеет».

«Он никогда не хотел вас ранить».

Габриэль Агрест в самом деле пытался связаться с ним, потому что дорожил им. Не потому что хотел приказать вернуться, не потому что пытался обеспечить присутствие наследника во главе своей гигантской империи.

Просто потому что беспокоился за него.

Сердце Адриана теперь колотится с такой силой, как будто пытается вырваться из груди. Он чувствует себя тронутым, взволнованным. И парадоксальным образом, его чуть ли не тошнит. Он опустошен. Разозлен. Он так, так растерян из-за отношения отца, что несмотря на только что полученную информацию, горечь перебивает облегчение. В другой жизни он был бы счастлив узнать, что отец привязан к нему. Сегодня он не может не испытывать новую волну гнева при мысли обо всем, что произошло. Всё это потерянное время, все эти сражения. Вся эта неразбериха.

Адриан хотел бы испытывать удовольствие от того, что узнал о чувствах отца.

Но в отношениях с этим человеком, похоже, ненависть всегда будет следовать за любовью.

— Если он не хотел причинять мне боли, он мог бы вести себя иначе, — наконец, с горечью бросает Адриан.

— Я не говорю, что это не так, — уступает Натали. — Но вам стоит поговорить с ним, Адриан. Вам правда стоит с ним поговорить.

Несколько долгих часов спустя Адриан возвращается к себе с ощущением, что его переехал каток. Разговор с Натали был необходим, но он потребовал все его силы. Теперь он чувствует себя полностью лишенным энергии. Адриан тяжело падает на кровать, проводит рукой по волосам и испускает глубокий вздох.

Он хочет увидеть отца.

Он не знает, ни что выйдет из этого противостояния, ни чего теперь ждет от человека, на которого прежде возлагал столько надежд.

Но ему надоело задаваться вопросами. Мучиться без конца чувствами, одно противоречивее другого. Иметь сердце, раздираемое между обидой и привязанностью, между гневом и необходимостью покоя, между угрызениями совести, которые приковывают его к прошлому и желанием повернуться, наконец, к будущему.

Адриан хочет мира.

Для этого ему необходимы ответы.

Для этого ему необходимо увидеть отца.

Адриан терпеливо ждет еще несколько дней. Время, чтобы привести в порядок мысли; время, чтобы убедиться, что он не потеряет спокойствие, за которое так отчаянно цепляется. Последние годы были слишком хаотичны, чтобы он захотел рисковать снова отпустить себя на волю эмоций.

Он уже слишком дорого заплатил за свою импульсивность.

И Адриан продолжает жить как ни в чем не бывало. Гулять по Парижу, играть в видеоигры с Нино, встречаться с друзьями.

А в следующий понедельник, когда звонит телефон, он глубоко вдыхает и нажимает кнопку «Ответить».

— Адриан? — восклицает удивленный голос.

На короткое мгновение он закрывает глаза.

Голос его отца.

— Адриан? — недоверчиво повторяет тот. — Это ты?

По-прежнему с закрытыми глазами Адриан тяжело сглатывает. Сердце с бешеной скоростью колотится в грудной клетке. Но он не может отступить. Не сейчас. Не когда он, наконец, решился снова взять свою жизнь в свои руки.

— Это я, — выдыхает он.

Мгновение ему отвечает только тишина.

— Адриан, — в конце концов неуверенно выговаривает отец. — Я… Я не думал, что однажды ты согласишься снова поговорить со мной. Я…

— Не по телефону, — тут же прерывает его Адриан.

Он проводит по волосам дрожащей рукой. Вдыхает. Выдыхает. Снова вдыхает. Медленно, отчаянно контролируя свое дыхание. Контролируя свои эмоции.

Пытаясь не позволить чудовищной лихорадочности, которая грозит в любое мгновение обрушиться на него, поглотить себя.

— Я… Я хотел бы поговорить, — произносит он. — Лично. Я хочу встретиться с вами.

Габриэль Агрест снова молчит.

— Как пожелаешь, — отвечает он спустя несколько секунд. — Однако ты должен знать, что мои перемещения… ограничены. Я не смогу освободиться немедленно.

Адриан машинально кивает. Ему кажется, что сердце вот-вот взорвется, а голова болит так, что хоть кричи.

Он хочет повесить трубку.

Он хочет продолжить разговор.

Он хочет убежать, он хочет сражаться.

— В следующий понедельник — это возможно? — чудесным образом ему удалось заставить свой голос не дрожать. — В пятнадцать часов?

— Думаю, да, — отвечает отец со спокойствием, которое немедленно посылает по позвоночнику Адриана неприятную дрожь. — Я дам тебе знать, если не получится.

— Хорошо. Я отправлю вам адрес, — выдыхает он и резко вешает трубку.

Стиснув телефон в кулаке, Адриан делает шаг назад. Потом еще один, и еще один, пока не упирается спиной в стену. Он медленно соскальзывает на пол, поскольку дрожащие ноги отказываются его держать. Всё тело сотрясается сильная дрожь, желудок выворачивает, а под черепом пульсирует глухая боль.

Сильные эмоции раздуваются внутри, сталкиваются друг с другом, сражаются и смешиваются до такой степени, что Адриан уже сам не знает, что чувствует.

Он проводит ладонью по лицу, и с его губ вдруг срывается нервный смех.

Назначить встречу, чтобы поговорить с отцом — сколько воспоминаний это вызывает.

В следующий понедельник Адриан медленно направляется к кафе, в котором должен встретиться с отцом. Он предпочитает пешую прогулку общественному транспорту, пользуясь случаем, чтобы проветрить немного мозги перед встречей, которую ждет столько же, сколько боится.

Он заставляет себя замедлять шаг, отказываясь позволять своей нервозности влиять на его поведение.

Потому что без малейших сомнений Адриан нервничает. Он не спал с предыдущего дня. Слишком взвинченный, слишком напряженный, чтобы погрузиться в сон. Возможно, ему следовало позвонить Нино или Хлое, или обоим одновременно. Он мог бы поговорить с ними, спросить у них совета, почерпнуть силы в их неизменной поддержке.

Но ему помешала глупая гордость.

Адриан хочет противостоять отцу, и он хочет противостоять ему сам.

По мере приближения к заведению, в котором он назначил встречу с отцом, Адриан чувствует всё большее напряжение. Его нервозность теперь настолько сильна, что кажется ему осязаемой. У него ощущение, будто он чувствует, как она проскальзывает под кожу, коварно оборачивается вокруг нервов, чтобы лучше на них играть, связывает желудок до такой степени, что вызывает тошноту.

Последние метры, которые отделяют его от цели, Адриан пробегает в полубессознательном состоянии, как если бы его дух странным образом отделился от тела. В нескольких шагах от входа в здание он останавливается, машинально проводит ладонями по лицу, глубоко дышит, чтобы успокоить стук обезумевшего сердца.

— Всё будет хорошо, — бормочет он себе. — Всё будет хорошо.

И, яростно сжав кулаки, идет дальше.

У него по-прежнему слишком быстрый пульс и комок в животе, но несколько мгновений передышки, которые он себе позволил, сотворили чудеса. Отныне Адриан чувствует себя готовым встретиться с отцом лицом к лицу и, приблизившись решительным шагом, толкает дверь заведения.

Стоит прекрасный день, далеко послеобеденное время, и кафе, расположенное столь удачно, как то, в котором сейчас находится Адриан, вообще-то не должно страдать от недостатка клиентов. Однако зал, в который он входит, странным образом пуст.

Нет.

Почти пуст.

Адриан пришел на добрые дюжину минут раньше назначенного времени. Но к его великому удивлению, Габриэль Агрест уже здесь — сидит за столом в глубине комнаты. Стиснув пальцы на дверной ручке, Адриан застывает.

Но тут же мотает головой в попытке упорядочить мысли.

Не время отступать. Он больше не подросток, ослепленный жаждой привязанности, он больше не молодой человек, опустошенный невообразимым предательством. Он сражался, возмужал. И сейчас он решительно настроен двигаться вперед любой ценой.

Яростно сжав кулаки, Адриан поднимает голову и решительным шагом направляется в сторону Габриэля Агреста.

Он пересекает зал, ни на мгновение не отводя взгляда от отца, и против воли чувствует, как сжимается сердце. Отец, кажется, постарел на десять лет с тех пор, как Адриан видел его в последний раз. Лицо осунулось, глаза окружают синяки, а светлые волосы теперь исполосовала седина. Зато время, похоже, никак не повлияло на его гардероб. Отец одет в один из безупречно пошитых костюмов, которые любил еще до того, как его жизнь перевернулась, и носит знакомые Адриану строгие очки.

Рядом со знаменитым дизайнером стоит одетый в темное мужчина — примерно в трех метрах от него. Кто угодно мог бы подумать, что речь идет об одном из телохранителей, но Адриан догадывается, что этот незнакомец, который ни на секунду не отрывает взгляда от его отца, не кто иной, как приставленный к нему агент.

Когда Адриан, наконец, подходит к столику, за которым сидит Габриэль Агрест, тот поднимает голову. После лет разлуки Адриан почти ждал, что отец продемонстрирует хоть какие-то эмоции.

Радость. Стыд. Сожаления. Что угодно.

Но знаменитый Габриэль Агрест не меньше, чем прежде, умеет сохранять безупречное хладнокровие, которым он так известен. Только немного слишком яркий блеск в его глазах выдает, что ситуация выходит за пределы обычного.

В другие времена Адриан, вероятно, был бы оскорблен. Но сегодня ему всё равно. Отец может отказываться показывать свои чувства, это не помешает Адриану продолжать идти вперед, вопреки всему.

Плавным жестом Адриан выдвигает стул и садится напротив отца. Смотрит ему прямо в глаза, притворно непринужденным жестом скрещивает руки и, наконец, открывает рот:

— Добрый день, отец.

— Здравствуй, Адриан… — медленно произносит Габриэль Агрест.

Глядя ему прямо в глаза, Адриан механически кивает.

Между ними повисает напряженное молчание, и Адриан чувствует, как атмосфера становится тяжелее с каждой секундой. Воздух кажется ему взяким, почти липким. Он душит, сдавливает горло, вызывает желание уйти отсюда, чтобы снова начать дышать.

Борясь с рефлекторным движением провести ладонью по горлу, Адриан с трудом сглатывает. Он должен что-нибудь сказать. Быстро. Найти любую тему для разговора, которая позволила бы ему разбить молчание, скручивающее его нервы.

Адриан оглядывается. За исключением официанта и охранника, поставленного сторожить самого известного бывшего злодея, они с отцом в зале совершенно одни.

— Маловато здесь людей, — замечает Адриан, надеясь, что его тон звучит равнодушно.

Возможно, это лишь глупое проявление гордости, но он отказывается показывать отцу, до какой степени их встреча заставляет его нервничать.

— Я позволил себе забронировать всё заведение, — тут же отвечает Габриэль. — Мне не хотелось, чтобы нас беспокоили. Ты ведь понимаешь, что я не слишком популярен, и обычно избегаю появлений на публике.

К своей величайшей растерянности, Адриан чувствует, как щеки слегка теплеют. Отец не высказал ни одного ясно выраженного упрека, но то, что ему сделали замечание, вызывает ощущение, будто он снова стал ребенком, пойманным на провинности.

Внезапно осознав, что сжал кулаки, Адриан глубоко вдыхает, медленно разжимает руки, поводит плечами в попытке снять напряжение, которое сводит его мышцы.

Он больше не подросток, парализованный страхом разочаровать отца.

Он больше не молодой человек в бегах, каким был раньше.

Он должен сохранять контроль над эмоциями.

— Не думал, что вы так рано выйдете из тюрьмы, — не подумав, заявляет он.

Габриэль Агрест бросает на него резкий взгляд, и Адриан внутренне морщится. Он здесь, чтобы попробовать привести свою жизнь в порядок. Чтобы попытаться идти вперед, чтобы попытаться понять.

Не для того, чтобы поссориться с отцом в первую же минуту.

— У меня великолепные адвокаты и еще лучшие связи, — не дрогнув, отвечает отец. — Они способны творить чудеса — даже для оказавшихся в моем… положении. Они смогли сделать так, чтобы я отбывал остаток наказания в относительной свободе. Я не должен покидать строго охраняемого здания, — продолжает он слишком равнодушным на вкус Адриана тоном. — Но, по крайней мере, это дает мне больше удобств, чем до сих пор, и мои адвокаты даже сумели договориться, чтобы я мог иногда выходить.

— Я не предполагал, что такое возможно после всего, что произошло, — осторожно отвечает Адриан, вопросительно глянув на отца.

— У меня больше нет могущества, Адриан, — нравоучительным тоном возражает Габриэль. — Я отдал свой Камень Чудес. Он позволял мне становиться Бражником. Теперь я совершенно безобиден.

При упоминании волшебного украшения, которое причинило ему столько вреда, Адриан резко бледнеет. С бешено колотящимся сердцем, он инстинктивно вцепляется в край стола и смотрит отцу в глаза.

— Почему? — спрашивает он, не давая себе времени поразмыслить. — Почему вы это делали?

Габриэль тут же застывает. Он обращает на сына пронзительный взгляд, защитным жестом сложив руки на груди и сжав губы. И явно не слишком стремится отвечать.

Замкнутое выражение на лице отца посылает неприятную дрожь по позвоночнику Адриана. Оно слишком ярко напоминает ему о провальных попытках общения, сопровождавших всю его юность, о мучительных отказах, которые он постоянно получал.

Возможно, ему не стоило так рано приступать к столь чувствительной теме.

Возможно, вначале стоило поговорить о Натали, о предприятии отца, о телефонных звонках, о жизни Адриана в Штатах. О чем угодно, что могло бы позволить осторожно укрепить связь между ними, прежде чем обсуждать события, которые разрушили их семью.

Несомненно, было бы разумнее сначала возобновить отношения с отцом, а потом уже искать ответы. Конечно, тогда он был бы более расположен говорить.

Но теперь, когда дело уже сделано, Адриан отказывается возвращаться назад. У него ощущение, будто он стоит на краю пропасти и может только шагнуть вперед, молясь выжить при падении. Но тем хуже.

— Почему? — на выдохе повторяет он.

— Адриан… — наконец, вздыхает Габриэль, мягко покачав головой. — Это… Это долгая история. Не знаю, можешь ли ты…

— У меня есть право знать, — тут же восклицает Адриан. — Я заслуживаю знать! Меня это тоже касается!

Испустив усталый вздох, Габриэль откидывается на спинку стула. Сжимает переносицу, открывает рот, словно собирается заговорить, а потом в последнюю секунду передумывает.

С пересохшим горлом Адриан не отрывает взгляда от его губ.

Пока он не встретился с отцом, он не был уверен, что хочет знать причины, которые побудили его так поступать. Он даже не знал, чего ждет от этого человека, который так его разочаровал и столкнул его жизнь в мрачнейший кошмар.

Но отныне Адриану необходимо знать. Предательство отца и то, как сам он бросил Ледибаг, оставили в его сердце открытую рану. Если он хочет суметь окончательно перевернуть страницу этого болезненного момента в прошлом, если он хочет, наконец, исцелиться, ему надо двигаться вперед. Встретиться лицом к лицу со своими неудачами. Противостоять своим страхам. Вскрыть старые раны, чтобы лучше их очистить.

Адриан потерял Ледибаг. Оставил Плагга. Отказался от всего, что прежде заставляло его чувствовать себя живым. От его героического прошлого остался лишь бывший враг и вопросы без ответов.

Его исцеление должно начаться с отца.

Он должен знать.

И, возможно, тогда он сможет, наконец, обрести покой.

— Отец, — умоляюще настаивает Адриан. — Пожалуйста…

Не отрывая взгляда от лица отца, он инстинктивно наклоняется вперед.

И перед отчаянной просьбой сына Габриэль впервые позволяет проявиться эмоциям. Его великолепное равнодушие дает трещину, уступает выражению, в котором стыд и усталость спорят с глубоким горем. Его челюсть сжимается, а рот кривится в странной усмешке.

— Это… — начинает он напряженным голосом, а потом снова прерывается.

Он закрывает глаза и проводит по лицу длинными тонкими пальцами, прежде чем медленно поднять веки.

— Ты дорог мне, Адриан, — произносит он, тщательно проговаривая каждое слово, словно они так тяжелы, что их почти невозможно произнести. — Полагаю, тебе будет сложно мне поверить, — продолжает он при виде ошарашенного лица сына, — но ты правда мне дорог. Однако я не слишком умею общаться с людьми. Никогда не умел.

Это внезапное признание будто ударяет Адриана в лицо. Хоть Натали и говорила ему о чувствах отца, он до сих пор с трудом в это верил.

И, честно говоря, даже услышав эти слова из уст отца, он по-прежнему с трудом осознает, что слух его не обманывает.

— Я полагаюсь на логику, а не на эмоции. Я не люблю говорить о том, что чувствую, я не умею ставить себя на место других, — продолжает Габриэль и после небольшой паузы добавляет: — В противоположность твоей матери.

Не обращая внимания на вырвавшееся у Адриана тихое восклицание, Габриэль продолжает свой рассказ.

— Она была совсем другой, — говорит он, машинально поправляя очки. — Она была пылкой, чувствительной… Всегда слушала сердце, что бы ни происходило, — вздыхает он с ностальгической улыбкой. — Я никогда не встречал никого с такой… такой эмпатией. Она искренне старалась понять других, общаться с ними. Она была всем, чем не был я.

Уставившись вдаль, Габриэль, похоже, погружается в собственный мир. В его голосе столько нежности, столько любви и в то же время столько горя, что сердце Адриана сжимается.

Вдруг осознав, что потерялся в мыслях, Габриэль встряхивает головой.

— Мы идеально дополняли друг друга, — продолжает он, слегка кашлянув. — С ней я знал, что возможно всё. А потом она… Она умерла.

Габриэль на мгновение прерывается и испускает тяжелый вздох.

— Она умерла. И в одночасье я остался с тобой один, — заключает он, устремляя на сына пронзительный взгляд.

Адриан парализован волнением, и ему кажется, будто он задыхается.

Он инстинктивно прижимает ладонь к груди, молча умоляя легкие не подвести его. Он чувствует, как под пальцами тяжело колотится сердце. Будто дурманящие часы. Будто молот, который ударяет по ребрам, чей тяжелый звук отдается во всем его существе.

— Я оказался один с нашим мальчиком, — неуверенно продолжает Габриэль. — И это было… пугающе. Я не знал… Я должен был вырастить тебя, защитить, сделать так, чтобы с тобой ничего не случилось, и я… Я не знал…

Голос Габриэля дрожит, потом прерывается, не в состоянии выдерживать волнение, тлеющее в каждом слове.

— Я хотел лучшего для тебя, — на выдохе признается он, теперь избегая взгляда сына. — Я хотел быть сильным. Я хотел помочь тебе справиться с исчезновением матери, но… Я не чувствовал себя способным выполнить всё в одиночестве… Я ЗНАЛ, что не смогу. Она всегда была рядом со мной, а теперь я остался один. Это… Я никогда не боялся вызовов, но впервые в жизни я был уверен, что не смогу оказаться на высоте. Как я мог заменить ее? — продолжает он, наконец, подняв взгляд на Адриана. — Она была такой необыкновенной…

Адриан пораженно разглядывает отца, не в силах произнести ни слова, потрясенный столь редким признанием в слабости. Он едва узнает этого человека, обычно такого спокойного, всегда владеющего собой, который сейчас открывает перед ним сердце.

— Когда она… Когда она покинула нас, я видел, как ты страдал из-за этого, — продолжает Габриэль со странно блестящим взглядом. — Как тебе не хватало ее, как ты всё отдал бы, чтобы она вернулась. Это разбивало мне сердце. Но я не знал, что делать. Я… Я никогда не знал, как помогать людям. Я видел, как ты страдаешь, и ничего не мог сделать, — восклицает он с душераздирающим отчаянием. — Я только знал, что никогда не смогу вернуть тебе улыбку. В отличие от нее.

Вцепившись в стол, как отчаянно хватаются за спасательный круг, Габриэль на мгновение закрывает глаза.

— Я… Я никогда не смог бы заменить твою мать, — едва слышно шепчет он. — И… Я не знал как… У тебя во всем мире остался только я, и я не знал, как справиться одному. Я ЗНАЛ, что не справлюсь один. Тогда… Она должна была вернуться. Ради твоего блага. Это было единственным решением.

Мертвенно бледный Адриан откидывается на спинку стула. В его сознании начинает формироваться ужасная догадка. Настолько приводящая в расстройство мысль, что его воображение от ужаса бунтует.

Невозможно.

Это невозможно.

Отец ведь не пытался…

— Я долго искал, — говорит Габриэль, не обращая внимания на отчаяние, в которое его слова погружают единственного сына. — Я раскрыл тайны, невообразимые вещи… Если бы ты знал, какие двери могут открыть деньги… — добавляет он с горьким смешком. — Потом однажды я услышал о Камнях Чудес, — сообщает он, значительно понизив голос. — О волшебных камнях, которые обладают непревзойденной силой, способных дать их владельцу громадную власть. Я смог найти камень Мотылька, но мне нужны были камни Черного Кота и Ледибаг. Только они были достаточно могущественны, чтобы… чтобы вернуть твою мать, — заключает он едва слышным шепотом.

— Значит, вот в чем дело, — с трудом выговаривает Адриан, едва смея верить. — Вы хотели… вернуть ее из мира мертвых?

— Именно… — соглашается Габриэль, коротко кивнув.

С внезапным приступом тошноты Адриан проводит по лицу дрожащей рукой.

— Но это… это… Это безумие… — с ужасом шепчет он.

Он так потрясен, что его охватывает головокружение. Мир вокруг вертится, качается, усиливая ощущение тошноты, выворачивающее желудок.

Возможно, отец думал, что может поиграть в некроманта, но как бывший герой Адриан слишком хорошо знает границы возможностей Камней Чудес. Мастер Фу не раз предупреждал своих протеже об опасности, которой подвергнется всё человечество, если их камни попадут в плохие руки.

Играть с душами умерших. Пытаться вырвать усопших из вечного покоя. Такое извращенное использование Камней Чудес вызовет лишь несчастье и отчаяние. Одна только мысль, что его любимая мать могла быть примешана к самой извращенной магии, вызывает у Адриана отвращение.

— Я хотел лишь твоего счастья, — восклицает отец, вырывая его из мыслей. — Я сделал это ради тебя!

— Я был бы счастлив, если бы вы уделили мне хоть минутку внимания вместо того, чтобы обращаться со мной как с одним из ваших служащих, — возражает Адриан, резко вскидывая голову.

Габриэль отшатывается так, словно ему дали пощечину.

— Вы не представляете, насколько тяжелыми были для меня эти последние годы, — продолжает Адриан голосом, дрожащим от ярости и ужаса. — Я говорю не только о… Обо всем этом безумии вокруг Бражника. Я говорю о вас. Я хотел просто отца. Отца, который, когда я прихожу из школы, слушает мои рассказы о том, как я провел день; отца, который завтракает со мной утром; отца, который говорит мне, что гордится мной, когда я получаю хорошие оценки… Отца, который был бы рядом, — взволнованно заключает Адриан. — Отца, который любит меня.

Побледнев, Габриэль наклоняется к нему.

— Ты… Ты дорог мне Адриан, — выдыхает он. — Правда. Уверяю тебя. Но я был убежден, что вернуть ее — единственный способ вновь сделать тебя счастливым.

Адриан чувствует, что его сейчас стошнит. Ему кажется, будто череп сейчас расколется напополам, что сердце взорвется, что легкие так горят, что дыхание неосознанно учащается.

Если, придя в кафе, он находил атмосферу давящей, это была ерунда по сравнению с тем, что он чувствует сейчас. Воздух тяжелый, подавляющий. Он прилипает, как вторая кожа, вызывая неприятное ощущение удушья, и у Адриана напряжен каждый нерв.

Он чувствует, как по спине стекает струйка ледяного пота, с бесконечной медлительностью следуя линии позвоночника. Всё тело дрожит, молчаливо умоляя его положить конец этой пытке и как можно скорее уйти отсюда. Инстинкт вопит ему положить конец этому разговору. Заставить двигаться сведенные потрясением мышцы, подняться и покинуть помещение.

Он должен уйти.

Он должен уйти немедленно.

Бежать. Далеко. Как можно быстрее.

Быстрее, быстрее, пока его глупый мозг не закоротил мысли, не заставил его задавать вопросы, на которые он не хочет знать ответы и…

— Как далеко вы готовы были зайти, чтобы завладеть Камнями Чудес Черного Кота и Ледибаг? — слышит он себя, задающего вопрос.

Собственный голос странно звучит в ушах — настолько странно, что он усомнился бы, что произнес эти слова, если бы отец не устремил на него потрясенный взгляд.

Лицо Габриэля Агреста замыкается. Челюсть напрягается, а в глазах внезапно вспыхивает решительный свет. И, наконец, будто целую вечность спустя, он открывает рот.

— Я готов был сделать всё, что мне казалось лучшим для тебя, — безапелляционно заявляет он.

Адриана охватывает головокружение. Глухой шум заполняет уши, а края поля зрения заволакивает чернотой.

Он резко встает, едва не опрокинув стул.

— Я должен идти, — поспешно произносит Адриан.

Не обращая внимания на удивленное восклицание отца, он быстро удаляется. Его преследует единственная мысль, горящая в голове, словно раскаленное клеймо.

Бежать.

Быстро и далеко.

Всего за несколько минут Адриан добирается до отеля. Сотрясаемый сильной дрожью, он проходит по нему так быстро, как позволяют дрожащие ноги, и запирается в своей комнате на два оборота.

Встав под душ, прижав ладони к кафелю стены, он замирает неподвижной статуей.

Горячая вода сбегает по коже, снимает с мышц нечеловеческое напряжение, владеющее им с тех пор, как он увидел отца. Адриан не знает, сколько времени стоит, запершись в ванной, но теперь вся комната наполнена густым влажным туманом. Влажный воздух проникает в легкие, усиливает пугающее чувство удушья, которое отказывается его покинуть.

Адриан на мгновение закрывает глаза, пытаясь сконцентрироваться на мягком плеске воды по душевой занавеске.

Он хотел увидеть отца и теперь горько об этом жалеет. Он так хотел бы стереть этот день из памяти. Забыть то, что услышал. Позволить воде унести с собой горе, которое вдребезги разбивает его сердце.

Но слова отца преследуют его. Терзают. Застревают в голове с такой силой и яростью, как если бы были выжжены кислотой.

«Она должна была вернуться».

«Я готов был сделать всё, что мне казалось лучшим для тебя».

Адриану кажется, что череп сейчас взорвется. Эти несколько слов резко отбрасывают его обратно ко всему, что он перенес за последние годы. Смерть матери, равнодушие отца, бессчетное количество раз, когда Ледибаг или он были на грани худшего… Все испытания, все страдания, большинство которых можно было бы избежать, если бы отец попытался хотя бы немного понять его.

Адриан может лишь отметить иронию ситуации.

Вся эта боль.

Всё это горе.

Всё потому, что отец хотел защитить его.

Несколько долгих минут спустя Адриан решает закончить душ, который начинает принимать опасный оборот попытки утопиться.

Быстро вытершись и одевшись, он возвращается в комнату. В последний раз проведя полотенцем по голове, чтобы вытереть висящие на кончиках волос капли, Адриан смотрит на ладонь, которую горячая вода покрыла красными пятнами.

Та самая рука, на которой когда-то сверкало кольцо.

Камень Чудес.

Его отец не знает, что он был Черным Котом.

Адриан не знает, должен ли рассказать ему о своей двойной жизни. Признаться, что он Черный Кот, значит рисковать разрушить хрупкую связь, которую он вопреки всему не отчаивается однажды создать между ними. Поскольку вопреки гневу, вопреки горю, вопреки годам равнодушия и боли, Адриан не теряет надежду найти однажды силы простить отца.

Адриан парализован между скручивающим желудок ужасом и почти нездоровым желанием выплеснуть в лицо отцу всё зло, что тот ему причинил. Он неспособен размышлять, принять хоть какое-то решение.

Его ужасает мысль о разговоре.

Он горит желанием признаться во всем.

Он хочет идти вперед.

Он хочет сбежать.

Он ненавидит отца за то, что тот сделал.

Он любит его, вопреки здравому смыслу.

Он должен признаться.

Он должен молчать.

Адриан больше не может. Его тайна словно яд пожирает его, истощает, вгрызается в самую сердцевину костей. Голова болит так, что хоть вой, пульс стучит с бешеной скоростью, сумасшедшие удары сердца вызывают ощущение, будто грудь вот-вот взорвется изнутри.

Это безумие должно прекратиться.

Спустя долгие часы размышлений Адриан принимает решение.

Каковы бы ни были последствия. Если он хочет, чтобы отношения с отцом зиждились на здоровых основаниях, он должен всё рассказать.

В следующий понедельник, когда отец звонит ему, начиная разговор неуверенным голосом, Адриан немедленно предлагает встречу в том же кафе, в котором они виделись на прошлой неделе. И ровно семь дней спустя Адриан снова оказывается лицом к лицу с отцом.

Мгновение он стоит, крепко вцепившись в спинку стула. Вопреки усилиям, которые он прилагает, чтобы сохранить спокойствие, Адриан не может подавить внезапную вспышку тревоги в груди. Его нервозность так велика, что кажется, будто она физически проникает под кожу, хрустит под ней, точно горсть битого стекла. Нервы натянуты до предела, но он не может отступить.

Не хочет отступить.

Адриан глубоко переводит дыхание, мысленно готовясь к противостоянию с отцом. Он собственно не стремится доводить именно до противостояния, но учитывая то, что он должен сообщить, разговор обещает стать далеко не приятным.

— Ты не собираешься садиться? — подчеркивает Габриэль, осторожно приподняв бровь.

— Да, да, — немного слишком напряженно отвечает Адриан, садясь напротив отца.

Габриэль мгновение рассматривает его, машинально поправляет очки кончиком пальца и тяжело вздыхает.

— Нам надо поговорить, — бросает он с решительным блеском в глазах.

— Отец… — медленно начинает Адриан.

— Нет, послушай меня, — прерывает его Габриэль, поднимая ладонь, чтобы заставить замолчать.

Адриан инстинктивно напрягается. Кулаки сжимаются, а мышцы плеч напрягаются, неприятно натягивая ткань рубашки.

— Пожалуйста… — добавляет Габриэль, глядя ему в глаза в поисках одобрения.

Мгновение Адриан остается неподвижен. Он не уверен, что хочет позволить отцу вести разговор. Так же, как и не уверен, что ему удастся долго хранить секрет, вес которого грозит его раздавить.

После долгого момента колебания он кивает.

Он выслушает отца.

Или, по крайней мере, попытается.

— Я понимаю, что прошлый разговор был… сложным, — осторожно начинает Габриэль.

— Это меньшее, что можно сказать, — немедленно замечает Адриан.

Габриэль бросает на него предупреждающий взгляд. Колкий взгляд, до жути похожий на те, которые он адресовал Адриану, когда тот был подростком и имел наглость вызвать его неудовольствие.

— Отец, — несмотря ни на что, продолжает Адриан, не в состоянии ни секунды больше сражаться с отравленными мыслями, которые слишком долго грызут его. — Вы сказали, что были готовы на всё. А что насчет жителей Парижа? Черного Кота? Ледибаг?

Мозг велит ему замолчать. Восстановить контроль над собой, вернуть разговор в более дипломатичное русло.

Но поздно.

Слова срываются с губ, подпитываемые отчаянием, которое лишь растет с каждой секундой.

— Вы думали о них? — выдыхает Адриан, борясь с жгущими глаза отчаянными слезами.

Все те случаи, когда Ледибаг была ранена.

Все те ужасные моменты, когда та, кого он по-прежнему любит больше всего на свете, едва избегала худшего.

Все те сражения, когда сам он принимал удары.

— Что бы вы стали делать, если бы они были серьезно ранены? — дрожащим голосом произносит он. — Или если бы они… Если бы они были…

Не в состоянии продолжать, он резко замолкает. Мягко проводит ладонью по лицу и вдыхает. Медленно. Глубоко. Позволяя новому притоку воздуха с трудом раздвинуть тиски, сжимающие его грудь.

— Адриан, ты не понимаешь… — отвечает Габриэль, наклонившись к нему со сверкающим взглядом. — У меня не было выбора. У тебя не было никого в мире, кроме меня, и если… Если бы со мной что-то случилось, ты бы остался совсем один.

Габриэль выпрямляется, положив ладони перед собой, и испускает долгий вздох.

Адриан машинально сжимает кулаки. Его дыхание прерывисто, пульс сходит с ума. Стук сердца отдается в висках, заглушая слова отца. Теперь он слышит лишь этот бурный грохот, подпитываемый бушующей в нем бурей эмоций.

Гнев. Горе. Сожаления.

Этот разговор доводит его до предела. Каждое слово отца — мощный удар по слабой стене, которая еще сдерживает его чувства. Каждое слово атакует хрупкий панцирь, покрывает его трещинами, пока не образует опасно широкую брешь.

Борясь с новой волной тошноты, скручивающей желудок, Адриан снова вдыхает.

Он должен сохранять спокойствие.

Должен бы.

Но…

— Эта мысль была невыносима для меня, — убежденно произносит Габриэль, не замечая терзаний единственного сына. — И потому… Цена неважна. Я должен был убедиться, что для тебя всё будет устроено наилучшим образом. Что ты будешь в безопасности. Что о тебе будет кому позаботиться. Что ты…

— Я БЫЛ ЧЕРНЫМ КОТОМ! — рявкает Адриан, вскакивая со стула.

Это слишком.

Его тайна слишком тяжела, тонкая стенка, защищавшая его от эмоций, слишком хрупка. Решительный тон, которым говорит отец, становится последней каплей, которая разбивает остатки самоконтроля Адриана.

Габриэль резко подпрыгивает от этой вспышки. В оцепенении он пристально смотрит на Адриана, ничего не говоря. Потом его лицо медленно искажается по мере того, как он осознает слова сына. И всего за несколько секунд Габриэль становится бледным, словно труп, а зрачки расширяются от ужаса.

Вытаращив глаза, он смотрит на Адриана с выражением чистого ужаса.

Охваченный ощущением бесконечной усталости, Адриан тяжело падает на стул. Ему кажется, будто он опустошил все свои силы, словно это цунами эмоций, столь же короткое, сколь мощное, унесло с собой всю оставшуюся у него энергию.

Тело чувствуется тяжелым, а сердце еще тяжелее.

— Я был Черным Котом, — устало повторяет он.

— Н-нет… Это… Ты… Эт-то невозможно… — бормочет Габриэль, и его руки вдруг начинают дрожать. — В-всё… Всё это время…

Не в состоянии произнести ни слова, Адриан механически кивает. Ему кажется, будто язык у него из свинца, а по горлу словно провели наждачной бумагой.

Отец смотрит на него так, точно только что увидел призрака.

— Это был… Эт-то был ты… — с ужасом произносит он. — Я-я хотел защитить тебя, а ты…

Габриэль обрывает фразу и замыкается в пораженном молчании.

Он явно в состоянии шока. По его телу пробегает конвульсивная дрожь, взгляд лихорадочно блестит, на лице расплывается мертвенная бледность, и кажется, что он сейчас потеряет сознание. Габриэль открывает рот, закрывает его, проводит ладонями по лицу.

Он выглядит как человек, которого только что толкнули в самый жуткий кошмар.

Долгое мгновение отец и сын молчат. Габриэлю очевидно требуется время, чтобы осознать страшную новость, которая вдребезги разбила его убеждения, а Адриан не уверен, что хочет продолжать разговор. Крепко сжав руки на коленях, он борется с глухим ощущением тошноты, которое отказывается покидать его.

И вдруг в комнате раздается смущенное покашливание. Агент, стоящий в нескольких метрах позади Габриэля, подчеркнуто посматривает на часы, молча давая понять, что время относительной свободы бывшего злодея подходит к концу.

Габриэль вздрагивает, а потом тяжело вздыхает. Он слегка поворачивает голову к сыну, не решаясь встретиться с ним взглядом.

— Адриан, — произносит он голосом, полным почти невыносимой боли. — Я…

Слова застревают у него в горле, мешают ему продолжать. Габриэль качает головой, тяжелым шагом удаляется и выходит из зала, не добавив больше ни слова.

В следующий понедельник в пятнадцать часов телефон Адриана молчит. Впервые за годы отец не пытается с ним связаться.

Адриан не знает, что думать об этом внезапном отсутствии связи. Отцу, конечно, нужно время, чтобы усвоить разрушительную новость, которую он сообщил ему неделю назад. Адриан сам еще не может подобрать слов тому, что чувствует. Облегчение? Грусть? Удовлетворение от того, что, наконец, берет свою жизнь в свои руки, хотя это и оказалось еще болезненнее, чем он думал?

Он не знает.

Что бы там ни было, ему по крайней мере повезло в том, что он не один. Хотя Нино не знает об испытаниях, которые Адриан выдержал из-за отца, он не преминул заметить значительный упадок духа лучшего друга.

И Нино предлагает ему вечеринку с бывшими одноклассниками. Он подробно описывает планы, радостно перечисляет список всех, кого рассчитывает пригласить.

— Уверяю тебя, Адриан, будет суперски! — с энтузиазмом заявляет он. — Будут все, и Алья согласилась, чтобы использовали ее квартиру.

Адриан слушает его с практически не скрываемым весельем и с радостью соглашается. Ему необходимо развеяться после тяжелой недели.

А что может быть лучше спокойной вечеринки с друзьями?

Проходят недели, а Габриэль ни единого раза не попытался связаться с сыном.

Благодаря Натали Адриан знает, что может не бояться за здоровье отца, и в иных обстоятельствах он, вероятно, обиделся бы на его молчание. Был бы расстроен тем, что его вот так исключает из своей жизни человек, чье мнение, вопреки всему, важно для него. С тревогой спрашивал бы себя, не уничтожил ли он возможность возобновить однажды отношения с ним.

Но сейчас, впервые за очень долгое время он чувствует себя совершенно безмятежно.

Его жизнь снова перевернулась — на этот раз в хорошем смысле. На вечеринке, организованной Нино, он чудесным образом вновь обрел Ледибаг. Маринетт. Свою бывшую напарницу. Свою единственную любовь.

Восхитительное ощущение эйфории, которое он испытывает с тех пор, как его Леди вернулась в его жизнь, не стирает чувства предательства, которое он испытывает по отношению к отцу. Но делает его более терпимым. Оно пробуждает в нем желание двигаться дальше, найти мужество простить, наконец, этого человека, который принес ему столько страданий.

Стоя перед зданием, в котором под надзором живет его отец, Адриан задумчиво смотрит на телефон. Пятнадцать часов, понедельник. И снова знаменитый Габриэль Агрест блистает молчанием.

Адриан машинально проводит ладонью по затылку, взъерошивая светлые волосы. Сдерживая рвущийся с губ тяжелый вздох, он поднимает глаза на величавое здание напротив. Где-то среди его многочисленных комнат находится Габриэль Агрест. И, похоже, он решил замкнуться в идиотском молчании, вместо того, чтобы поговорить с Адрианом.

Учитывая ситуацию, его позиция более чем понятна. Адриан не отваживается даже представить, что должен был испытать отец, обнаружив, что подвергал опасности того, кого пытался защитить любыми средствами.

Можно усмотреть иронию в том, что реакция Габриэля до странности похожа на реакцию его сына, когда тот узнал ужасную правду о личности Бражника. Бежать от тех, кого он любит, отрезать себя от внешнего мира, сидеть разбитым болью в ожидании, когда время сделает свое дело и начнет, наконец, исцелять раны.

Но Адриан сыт по горло молчанием отца. Его отсутствием. Он сам слишком долго избегал их встречи и теперь, когда чувствует себя готовым двигаться дальше, он отказывается терять еще несколько лет, пока они снова начнут разговаривать.

Он хочет общаться, он хочет понять. И, возможно, однажды простить этого человека, который заставил его столько страдать.

Но сначала должен возобновить контакт с ним. И на этот раз на встречу с отцом придет он.

Еще несколько минут Адриан неподвижно стоит перед зданием, в котором теперь живет его отец. Потом, снова опустив взгляд на телефон, он быстро щелкает по экрану и подносит аппарат к уху. Гудки звучат раз, два, когда ему, наконец, отвечают.

— Я возле дома, — тут же объявляет он.

— Ты уверен, что всё будет в порядке, Котенок? — обеспокоенно спрашивает Маринетт. — Если хочешь, я могу пойти с тобой. Я недалеко, могу быстро присоединиться к тебе.

На губах Адриана невольно появляется полная нежности улыбка.

— Нет, всё хорошо, — заверяет он. — Это между отцом и мной.

— Ладно, — соглашается она после короткого молчания. — Но если тебе нужна поддержка, не стесняйся!

— Обещаю, моя Леди, — говорит Адриан.

Он на мгновение прерывается, чтобы снова посмотреть на фасад перед ним. Он должен бы быть в ужасе. Парализован тем, что поставлено на кон.

Но у него есть поддержка его Леди, его Принцессы.

Голос Маринетт успокаивает, обволакивает, словно коконом нежности и тепла. Напарница заставляет Адриана чувствовать себя непобедимым. Чувствовать, что он может, если понадобится, противостоять целому миру и выпутаться, что бы ни случилось. И благодаря ей та ужасная нервозность, которая должна была бы парализовать его на месте, преобразовывается в легкое напряжение — совершенно терпимое.

Адриан чувствует, как в нем расцветает громадная волна любви и благодарности к этой девушке, освещающей его мир. Она спасла его — во всех смыслах, в которых можно кого-то спасти.

И никогда он не сможет достаточно благословить свою добрую звезду за то, что она вновь поставила ее на его пути.

— Я пошел, — мягко произносит он. — Я люблю тебя, Маринетт.

— Я люблю тебя, Адриан, — нежно отвечает она. — Удачи.

Адриан нажимает отбой и решительным шагом приближается ко входу в здание. С впечатляющим количеством украшающих окрестности камер место выглядит особенно безопасным.

И дальнейшее его продвижение только подтверждает это впечатление.

Адриан позаботился предупредить охрану о своем визите, но те считают делом чести скрупулезно следовать протоколу. Он должен последовательно объявить о своем появлении в переговорное устройство, пройти дверь, металлодетектор, несколько раз показать документы, и только после этого его, наконец, провожают на этаж, где теперь живет отец.

Здесь его встречают два агента с суровыми лицами, которые с подозрительным выражением изучают его, пока он приближается к ним.

— Адриан Агрест, — объявляет он, в который раз протягивая удостоверение личности. — У меня есть разрешение на посещение Габриэля Агреста.

Один из двух мужчин проверяет его документы, тогда как второй отходит, чтобы прошептать несколько слов в микрофон, приколотый к его пиджаку. После чего, явно удовлетворенные, они возвращают документы и отходят в сторону, чтобы дать ему пройти.

Адриан делает несколько шагов и останавливается перед входом в квартиру отца. Он глубоко вдыхает, поднимает руку, застывает на короткое мгновение. Несколько секунд колебаний спустя он стучит в дверь костяшками пальцев.

Через мгновение дверь поворачивается на петлях. Медленно, осторожно.

Адриану кажется, будто проходит целая вечность до того момента, когда Габриэль появляется в проеме.

При виде отца Адриан невольно отступает. Стоящий перед ним человек лишь тень самого себя. Осунувшиеся черты, трехдневная щетина, налившиеся кровью глаза — у знаменитого дизайнера вид человека, проведшего несколько недель в плену ужасающего кошмара.

В каком-то смысле так и есть.

Когда его взгляд падает на сына, Габриэль пошатывается и инстинктивно вцепляется в наличник двери. Серые глаза расширяются от удивления, а лицо бледнеет с такой скоростью, что на мгновение Адриан пугается, что отец сейчас потеряет сознание.

— Адриан? — выдыхает он.

— Добрый день, отец, — отвечает он с поразительным, учитывая обстоятельства, спокойствием.

— Что… Ч-что… — бормочет Габриэль, не в состоянии произнести ни одного связного слова.

Сказать, что он удивлен визитом сына — мягкий эвфемизм.

Габриэль Агрест потрясен.

Поражен.

Парализован изумлением.

По-прежнему крепко держась за дверь, он вцепляется в нее изо всех сил, будто боится, что колени подведут его. Он явно и мысли не допускал о подобном визите.

— Могу… Могу я войти? — нерешительно спрашивает Адриан.

Габриэль бросает на него испуганный взгляд, а потом медленно кивает и отодвигается, делая знак следовать за ним внутрь.

С бешено колотящимся сердцем Адриан следует за отцом. Вначале он попадает в прихожую, немного слишком строгую на его вкус, после чего заходит в гостиную.

Квартира, в которой живет Габриэль Агрест — точное отражение ее хозяина. Аскетичность убранства граничит с холодностью, выстроенная строгими линиями мебель вызывает у посетителя неприятное ощущение, что он находится скорее в больнице, чем в жилом помещении. В воздухе витает слабый запах чистящих средств, усиливая чувство, что ты попал в абсолютно стерильное помещение.

Габриэль широкими шагами пересекает комнату и тяжело падает в кресло, жестом приглашая Адриана устраиваться на диване напротив. Он молча подчиняется.

Царившая в его душе до сих пор прекрасная безмятежность чахнет, будто задушенная ледяной атмосферой квартиры. Однако далеко не враждебной. Хотя явно потрясенный его присутствием, отец не выказывает ни единого признака злобы.

Но это сильнее него. Сколько угодно Адриан мог принимать решение не позволять эмоциям затоплять его, они явно не собираются оставлять его в покое. Они незаметно бродят на краю сознания, подстерегая малейшую трещину, выслеживая каждую слабость. Проявляя упорство настойчивого хищника, они ждут лишь бреши в обороне Адриана, чтобы пошатнуть его самые твердые решения.

Адриан чувствует, как сердце снова принимается тяжело ударяться о грудную клетку, дыхание застревает в горле, мышцы неприятно сжимаются. Ладони внезапно становятся влажными, и он машинально проводит ими по брюкам.

Мгновение он жалеет, что отказался от предложения Маринетт. Если бы она была рядом, всё было бы проще.

Но едва эта мысль появляется в голове, он тут же отстраняет ее.

Он здесь, чтобы свести счеты со своим прошлым. С отцом. Если он хочет исцелить раны, которые ему нанесло предательство этого человека, он должен взять в руки свою судьбу, и должен сделать это один.

По-прежнему сидя перед Адрианом, Габриэль устремляет на него лихорадочный взгляд. И его лицо тут же искажается в странной усмешке. Мириады эмоций сменяются на нем — одно отчаяннее другого.

Сожаления.

Стыд.

Ужас.

Они вертятся, вертятся по кругу без конца, едва позволяя уловить кошмар, который переживает Габриэль последние недели.

— Адриан… — слабым голосом произносит он, словно сын исчезнет с его глаз, если он повысит тон. — Я думал, ты никогда больше не захочешь со мной разговаривать…

— Нам надо поговорить, — на выдохе отвечает Адриан, не отрывая взгляда от отца.

— Я… — нерешительно начинает Габриэль с выражением глубокого страдания на лице. — Адриан, я хотел бы, чтобы ты знал… Никогда… Никогда я не хотел…

Его голос прерывается рыданием, и Габриэль вдруг закрывает глаза ладонью. Он глубоко вдыхает, потом еще раз, и еще, а его плечи начинают сотрясаться в неконтролируемых конвульсиях.

Щеки Адриана чувствительно теплеют, и, охваченный внезапным чувством неловкости, он отводит взгляд.

Вид отца, теряющего самообладание, потрясает его до глубины души. У него впечатление, будто он похитил нечто личное, чего никто не должен был видеть. Будто присутствует при событии, ниспровергающем естественный порядок вещей.

Он никогда не видел, чтобы отец терял хладнокровие, даже когда исчезла его мать.

Габриэль Агрест — монстр контроля.

Существо с легендарной бесстрастностью.

Человек, который всегда отказывался демонстрировать малейшую слабость кому бы то ни было.

Но осознание, до какой степени трагичными могли стать последствия его поступков, в итоге смогло пошатнуть панцирь, который он выковывал годами.

Долгие минуты царящее в комнате молчание нарушается лишь тяжелым и влажным дыханием Габриэля. Затем явным усилием воли он глотает воздуха, выпрямляется и отнимает руки от лица.

Его взгляд странно блестит, а глаза, и до того налитые кровью, теперь еще краснее.

— Никогда я не хотел причинить тебе зло, — дрожащим голосом говорит он. — Всё, что я сделал, я сделал ради тебя. И я чуть не… Чуть не…

Габриэль снова прерывается, не в состоянии продолжать.

— Ты мог умереть, — произносит он с отчаянием, исходящим из глубин существа. — Ты мог умереть, и это была бы полностью моя вина! Как… Я не заслуживаю видеть тебя. Я должен бы исчезнуть из твоей жизни, — заключает он, резко поворачивая голову, не в силах больше выдерживать взгляд сына.

С бешено колотящимся сердцем Адриан инстинктивно наклоняется вперед.

— Отец… — шепчет он. — Я… Я не хочу…

Адриан опускает взгляд на пол и останавливается, чтобы глубоко вздохнуть. Горло сжимается, грудь стискивает до такой степени, что ему кажется, будто он сейчас задохнется. А хуже всего: глаза горят, умоляют его позволить пролиться готовым хлынуть слезам.

Но Адриан отказывается плакать.

Не сейчас.

Он должен поговорить с отцом. Открыть ему сердце, обнажить свои чувства.

Слезы должны подождать.

Адриан снова переводит дыхание и нервно проводит ладонью по волосам. Потом медленно поднимает голову к отцу.

— Когда я узнал, что вы Бражник, — продолжает он немного громче, — я… Никогда я не испытывал такого ощущения предательства. Вы правы. Все эти годы, когда я сражался против вас, я мог быть ранен. Мог умереть. И Ледибаг тоже. Я люблю ее, отец, — он яростно сжимает кулаки. — Я люблю ее больше всего на свете и не могу сосчитать, сколько раз она была в опасности из-за вас.

Пока Адриан говорит, Габриэль наклоняется вперед, опирается локтями о колени и снова прячет лицо в ладонях.

— Бражник был моим злейшим врагом, — продолжает Адриан. — И когда… Когда я узнал, что это вы… Что часть моей жизни была построена на лжи…

Адриан замолкает и тяжело сглатывает.

— Я сбежал, — продолжает он дрожащим от угрызений совести голосом. — Как можно быстрее и как можно дальше от вас. Мне необходимо было время. Мне надо было подумать. Отступить, построить себя заново. Это было долго и мучительно. У меня были взлеты и падения, мне понадобилась помощь, поскольку у меня не получалось выбраться в одиночку. Но, вопреки всему, я в итоге почувствовал себя лучше, — более уверенным тоном произносит он. — И однажды я захотел попытаться понять. Понять вас. Я осознал, что, если хочу двигаться вперед, мне необходимо найти силы встретиться лицом к лицу с прошлым. Вы, Бражник, Черный Кот. И вот я здесь, — заключает он, обводя помещение широким жестом.

Габриэль испускает почти неразличимый стон, а потом медленно поднимает голову.

— Я превратил твою жизнь в ад, — произносит он, поднимая на сына влажные от слез глаза. — Как ты можешь еще разговаривать со мной?

— Вы… Вы моя единственная семья, — на выдохе признает Адриан. — Вы мне дороги, несмотря на всё происшедшее.

Глаза Габриэля удивленно расширяются. Он слегка склоняется к сыну и внимательно изучает его лицо в поисках малейшей лжи.

Но Адриан никогда еще не был так искренен.

Он злится на отца и любит его, вопреки всему.

Нет ничего сложнее. Нет ничего проще.

— Я… Я никогда не прощу себя за то, через что заставил тебя пройти, — шепчет Габриэль.

— Честно говоря, я не знаю, смогу ли я простить вас однажды, — мягко отвечает Адриан.

Габриэль инстинктивно напрягается в кресле, а его лицо становится белым, как мел.

— …но я хочу попытаться, — тут же добавляет Адриан. — Я… Я не хочу… Я хотел бы, чтобы мы снова стали семьей. Настоящей семьей. Так что, думаю, я должен дать вам шанс и… И я действительно надеюсь, что мне удастся вас простить, — заключает он с глубочайшей искренностью.

С глазами полными слез Габриэль механически кивает. Потом уголки его губ робко приподнимаются. Это не улыбка, лишь едва заметная усмешка одобрения. Но для Адриана этого достаточно.

Он с облегчением вздыхает.

Еще многое остается сделать. Раны, которые они с отцом нанесли друг другу, еще слишком свежи, слишком глубоки, чтобы один простой разговор мог их исцелить. Для заживления понадобится время, терпение и множество усилий с их стороны.

Но, возможно, вместе им удастся построить отношения отца-сына, о которых Адриан так мечтал, когда был подростком.

И он знает, что по понедельникам в пятнадцать часов больше никогда не будет игнорировать звонки отца.