Волчица и улун (джен)

Волчица и улун

Волчица и улун.

«Три девицы под окном пряли…

— Стекловолокно!»

© Сказка о Царе-Салтане. Ремикс.

— Хлопотный был денек?

— Грудой дел, суматохой стремлений день отошел, постепенно стемнев…

— А это из кого? — янтарные глаза не отрывались от чайника, чтобы не пропустить правильное время заваривания. Но уши над белыми прямыми волосами поворачивались на звук вполне свободно. Что ни говори, в некоторых делах оборотнем быть удобно.

— Это… Долго рассказывать.

— Ну вот, — уши обиженно повисли, — зачем тогда начинал, если на середине бросать?

— Извини, не со зла, — вошедший повесил на колышек серый дождевик, отряхнул ежик волос. — Припомнил стихотворение… Из прошлой жизни.

— Руки мыть и за стол!

Вскипел чайник, по комнатке поплыл аромат молотого улуна. Девушка принялась заваривать правильный чай. Описывать это занятие бесполезно, ибо каждому, сведущему в приготовлении не обычной коричневой бурды, но чая истинно верного, известен собственный к этому путь. Говорят же масоны: «дорога к Храму с Запада пролегает иначе, нежели с Востока». Черт их знает во всем прочем, но в некоторых вещах адепты циркуля с угольником правы. Как те часы капитана Врунгеля, что показывали абсолютно точное время дважды в сутки: в полдень и полночь.

— Кстати, полночь скоро, — как бы случайно уронил парень. Он уже избавился и от плаща-дождевика и от сапог, переобулся в соломенные тапочки, звенел рукомойником.

Девушка поместила на поднос чайник, поставила две чашки. Подумала. Прибавила третью. Еще подумала — прибавила четвертую.

— Жаль, на дворе ливень. Полнолуние сегодня, можно было бы полюбоваться…

— Не знаю, — девушка повела носом совершенно по-звериному, — как-то грустно здесь.

— И отчего же? — умывшийся собеседник вошел в небольшую гостиную, отбил от небольшого табуна крайнее плетеное креслице, парой мягких пинков двинул его в точно вычисленную позицию между столиком и камином, где и уселся, блаженно вытянув ноги. У огня просторные штаны, мокрые от ливня, сразу же запарили — но кислый шерстяной дух не в силах был перебить запах настоящего улуна, заваренного правильным способом.

— Вот смотри, — девушка бросила взгляд на цепочку огоньков, убедилась, что там ни одного красного нет, и поставила поднос на стол:

— Квадрат в пятьсот шагов. Обнесен стеной — по местному обычаю, глинобитная высокая глухая стена. Даже с черепичной крышей. Внутри квадрата полтора десятка… Пожалуй, двадцать наберется, если те домики у пруда сосчитать… Двадцать строений. Одноэтажные, правда. Но красивые. Уж я-то понимаю! Вот. Огромный кусок земли, двадцать зданий. Переходы, беседки, резные столбы и карнизы, узорчатые свесы крыш, драконы на коньках и выгнутых углах. Красная черепица и золоченые оклады дверных проемов. Дерево… Не знаю, как называется. У нас камфарное, тут — не скажу…

— Усадьба. Обычная усадьба достаточно богатого рода.

— Ну да, — девушка подобрала длинный синий подол и тоже поместилась на креслице, решительно набулькав себе чаю. — Ты, кстати, пей. Остынет же.

Во что превращается остывший чай, собеседник отлично знал — налил и себе тоже. Беседа прервалась на некоторое время. Девушка отметила, что белые рубашки у обоих полностью одинаковые — и тут же хихикнула. Еще бы, рубашки-то форменные, со склада компании.

Допив чай, собеседники, не сговариваясь, подняли глаза к огонькам на стене. Средние сменили цвет на желтый — как и полагалось.

— А ты когда-нибудь на правильной чайной церемонии был?

Парень кивнул, резко помрачнев:

— Был. Однажды занесло на ту самую, где Господин Обезъяна собственноручно подавал чай.

— И как? — беловолосая развернулась с интересом, но собеседник отрезал:

— Если не знать, что было до, и что после — то, конечно, красиво… Опа! Снова в перегруз! Ноги ему оторвать, чертову сыну!

Индикатор третьего сменил цвет на регламентный синий — а индикатор парного к нему четвертого покраснел. Девушка вздохнула, привычным жестом вытянула из шкафа большой войлочный колпак и накрыла стол. Парень за эти полминуты успел влезть в носки с ботинками, застегнуть мифрильную кирасу — наспех, без подстежки — и обернуть вокруг талии оружейный пояс.

— Держи дверь.

— Р-рррау! — серая волчица ростом чуть не до потолка улеглась лицом ко входу. Парень же мягкой походкой скрылся во внутренностях дома, откуда через малое время послышалась вполне ожидаемая ругань, буханье упавшего тела — но, к облегчению насторожившейся волчицы, не было ни лязга клинков, ни сухого щелканья выстрелов.

Зато волчице почудился странный шум — не то на чердаке, над потолком с остатками росписи, не то на галечной дорожке вокруг дома… Или все-таки ливень бьет? Шуму этому не соответствовал никакой новый или старый запах, а ведь будь причиной шума живое существо, чем-нибудь бы оно пахло. Не своим потом, так мазью или присыпкой, скрывающей аромат… Послушав еще немного, волчица решила вернуться к загадке чуть позже.

Из глубины дома войной не пахло. Все индикаторы снова поменяли цвет на успокаивающий зеленый — так что к приходу гостей волчица успела оборотиться и одеться. Только хвост наспех не заправила в многослойные здешние юбки — это делается либо долго, либо со служанкой. Впрочем, чужих к этому чаепитию не ожидалось — пусть и хвост воздухом подышит.

Наконец, дверь в комнаты распахнулась, и в столовую ввалились гости. Третьим каналом пришел Крысолов — спокойный, надежный, даже несколько скучный этой своей постоянной уверенностью. Одевался он всегда строго по моде целевого мира, и его шкаф с костюмами занимал больше всего места. Вот и сейчас был он в ярко-синем камзоле, расшитом золотом где только возможно; в распахнутом вороте камзола белейшая шелковая рубашка с вышивкой. Широкие штаны с двумя рядами дорогих серебрянных пуговиц, заблестевших перед камином, заправлены были в сапоги с вырезными отворотами и острыми шпорами; ножны со шпагой поставил Крысолов привычно в угол, и поздоровался обычным кивком. И привычно же вытянул из кармана гребень, провел по темным волосам, завитым, как следовало, по черной курчавой бороде в половину брюха. Тотчас же поплыл запах мяты и вербены. Все так же молча Крысолов уселся в креслице и вытянул ноги — аккурат, как перед этим сидел здесь хозяин.

А четвертым каналом прибыла…

— Мама!

— Ну, Мия, не маленькая уже! Брось лизаться!

— Мама! Я тебя укушу! Ты опять с перегрузом!

— Но не бросать же было девчонку! Ее бы там попросту сожрали!

Мать с дочкой расцепили объятия, и всем присутствующим сделалось видным их фамильное сходство. Только у прибывшей мамы волосы были русые, а уши и хвост красно-кирпичного цвета. Ну и фигурой она была самую чуточку повесомее. У дочки уши и хвост были серебристые, фигура совсем тоненькая, подростковая. Глаза же у обеих были родовые, переливающиеся от багрового к янтарному. Ну и одевалась мама поверху в сине-серое, а понизу в плотную коричневую юбку — опять же, из-за хвоста. Оборотень — это не только чуткий слух и острейший нюх, но и три! А то и четыре! Великих Инквизитора, доведенных до бесславной гибели в зубах громадной красной волчицы… Правда, все равно потом убегать приходится. Как говорили Великие Древние, «Против глупости сами боги сражаться бессильны». Дешевле уж спрятать хвост.

Оказавшись в кругу своих, мама хвост решительно выпростала. А то, получается, мелкая будет хвостом перед мужчинами красоваться — а она нет? Разве справедливо? У нее-то хвост покрасивее будет!

— Дочка, представь мне своего парня.

Мия вполне ожидаемо покраснела до ушей:

— Он вообще не…

— Не парень?! И сюда дошла эта зараза?

Крысолов обозначил улыбку.

— Не мой!!! Мама!!! Сколько можно!

— Столько, сколько нужно.

— Нужно полотенце, — сказал обсуждаемый парень, — а еще теплая вода.

Девочку, которую старшая не захотела бросать, парень внес в медицинскую боковушку, с горем пополам разместил на кушетке и уже успел включить сканер.

— Мам, ты же по-ихнему понимаешь? Успокой ее.

— Да, пожалуй, — старшая втиснулась в комнатку и принялась объяснять спасенной, что медицинский сканер не причинит ей никакого вреда. А лоботряс в кирасе тут вообще для важности.

Лоботряс в кирасе принял от Мии тазик и полотенце, подвинул их к спасенной: дескать, умывайся — и с облегчением выскользнул, оставив старшую волчицу разбираться. Дверь в боковушку он закрыл, вернулся в столовую и озадачился, увидев Крысолова на своем кресле. Впрочем, он тут же вычислил симметричную позицию, откуда можно было и дотянуться рукой до столика, и греть бок у камина. В камин парень закинул очередное полено, вздохнул и уселся напротив Крысолова, зеркально ему вытянув ноги.

— Ты бы снял кирасу.

— Лениво.

— Да-а? — Крысолов поднялся, сходил за отставленной было в угол шпагой, вернулся к огню, сел — а ножны теперь поставил между колен.

— Не поняла?

— Ему не лениво, — сказал Крысолов. — Он чует… Неладное. Просто сформулировать не может.

Из боковушки вернулась старшая волчица, сказала:

— Уснула. Сканер пишет зеленым, но я этого читать не умею. Молодой человек… Раз дочка упорно не желает нас представлять — я Хоро Мудрая. Богиня урожая, между прочим!

— Мама!

— Дочка! Ты не дала мне расслышать имя молодого человека!

— Потому что я его пока не называл.

— Шикарно! А поутру они проснулись, — Хоро выбрала кресло, по-хозяйски стянула войлочный колпак, приглашающим жестом повела над столом, — и девушка спрашивает: а как тебя зовут?

Мать с дочкой захихикали, Крысолов обозначил улыбку. Парень хмыкнул. Не сговариваясь, все налили чай в четыре маленькие чашечки — как предполагалось изначально — и принялись мелкими глотками вкушать спокойствие, приправленное горячим улуном.

Тут догорела высокая белая свеча на каминной полке — довольно яркая, несмотря на сравнительно малый размер. Остались прыгающие в камине языки пламени да цепочка индикаторов на стене. Третий с четвертым светились белым, докладывая о начавшейся зарядке накопителей, прочие все ровным зеленым. В скачущих бликах уже нельзя было различить роспись на бумажных обоях — когда-то ярких и дорогих, а теперь поблекших и кое-где вздувшихся.

— Богатая усадьба… Была, — допив, Хоро поставила чашечку на поднос.

— Теперь всего три человека живет. Почему, думаете, мы именно тут устроились. — Дочка явно гордилась местом для промежуточной базы. — Мама, но где ты на этот раз вляпалась?

— Ремнант, — проворчала Хоро.

— И что там есть?

— Прах.

Мужчины недоумевающе переглянулись. Миа подтолкнула:

— Что это?

— Субстанция…

— Дающая сверхспособности?

— Ну да. И еще там зверолюди. Фавны, кажется, их местные называют.

— Хм… Корни античные, греко-римский мир.

— Все лучше, чем греко-римская война, — фыркнул так и остающийся безымянным лоботряс в кирасе. — Был, видел.

— Ну да, — покачал бородой Крысолов, — тебя же все на подвиги тянет. Как там у Вальтера Скотта… «То и другое соответствует нашим возрастам».

Мия развернула на всю стену большую схему: облачка с названиями Вселенных, синие исходящие стрелки — что предлагают; красные входящие — в чем нуждаются. Увы, модель экономики, пригодная в масштабах планеты, на несколько миров не растягивалась. Каждый мир худо-бедно управлялся и сам.

— Экспорт сверхгероев… Гендальф на подряде… Как-то глуповато, не находите?

— Не нахожу, — отозвался Крысолов, щелкая ногтем по завитой гарде, будто стряхивая с нее красные отблески каминного пламени, — потому что знаю исторические аналоги. Материки нашей родной планеты тоже худо-бедно справлялись. Но именно что худо-бедно. Вместе лучше и выгоднее, это правило работает как для торговли между континентами, так и для обмена между континуумами. Если можно экспортировать Кортеса в Мексику, почему нельзя Боромира в…

— Потому что при конечном числе миров задача поддается решению. А при бесконечном… Какой смысл вообще что-либо планировать?

Через решетчатые створки окна в комнату пролился белый, холодный свет полной луны. Перед его силой поблекли рыжие языки догорающих поленьев, и даже индикаторная панель словно бы уменьшилась: огоньки сделались маленькими глазками, зелеными камушками на заколках.

— Пойдемте на террасу! Наконец-то ливень стих! — Мия взяла поднос, а мужчины стол и креслица. Хоро нахмурилась:

— А нас не услышат? Хозяева усадьбы?

Мия крутнула головой, веером полетели белые прямые волосы:

— Я же говорила, тут обитают всего три человека. Они живут в главном строении усадьбы, его и не видно за домами.

Расставив чашки заново, компания налила по второй — теперь пили лунный свет со вкусом и запахом чая. На террасе пахло куда богаче, нежели в доме; и снова Мия поймала себя на желании перекинуться в форму зверя, чтобы внимательно исследовать их здание по досочке, обойти дозором ближние галечные дорожки. Снова она заметила, что Крысолов без обиняков держит шпагу за эфес — только ножны стряхнуть, а второй мужчина не снимает руки с кобуры на поясе. Пахло мокрым деревом. Одуряюще-сладко благоухали здоровенные цветы шагах в десяти — белые-белые в лунном серебре; шлепались в недалекий пруд лягушки, ровным фоном звенели комары. Потоками неслись обрывки грозовых облаков — словно бы по уговору, минуя ровный диск Луны, яркий до того, что хоть иголки собирай.

— Мне кажется, Командор был прав, запрещая однополюсный нуль-Т, — допив чай, Крысолов свободной рукой поставил чашку на столик. Девушка машинально переставила ее на поднос, на место в сервизе. Крысолов же продолжил:

— Вещи от разных миров плохо сопрягаются. Охота за скальпами либо истребление бизонов ужасны даже в пределах единственного мира. Создана «машина, чтобы только брать» — но мы не в силах отказаться от соблазна. И мы ею пользуемся. Хотя и стараемся уменьшить последствия, сколько возможно.

На светлой бумажной обшивке решетчатой стены дома двигались четкие тени всей компании. Хоро потянулась налить себе очередную чашку, и сделала это столь изящно, что налили себе и все прочие — исчерпав, наконец-то, чайник.

— Я не согласна с высокомудрыми, — Хоро подняла чашечку и следила за тенью пара, восходящего над горячим чаем. — А пуще того не согласна с ними девчонка, которую местные демоны зажали на обрыве. Бежать ей было некуда; если бы не аморальная и эгоистичная «машина, чтобы только брать» — лежать бы обглоданным костям под обрывом. Да ведь и ты, Крысолов, за что получил свое прозвище?

Крысолов допил чай. На молчаливый вопрос Мии отвечать пришлось парню:

— Он детей полсотни вывел из голодной местности. А они, как увидали наши демонские машины, да колдовские игрушки, да иное всякое — то возжелали сравняться с нами. Пошли учиться, кто на техника, кто на медика, кто и вовсе на физика-ядерщика. Домой возвращались было — а их там не признают, за призраков держат, святой водой гонят. И чистоты-де они нелюдской, и красоты, якобы, нечеловеческой: в сорок лет как в двадцать пять, слыханое ли дело! Бюргеры есть бюргеры, хоть в Гаммельне, хоть в Бременхафене… Мы тут о философии, а там оно все конкретно. Вот человек, окруженный врагами. Оставь его и пройди мимо, а для себя оправдывайся высокими материями… Пройдешь? Ты, Крысолов, пройдешь?

Крысолов стиснул эфес еще сильнее, но ни слова ни выронил. Еле слышно звякнули составленные на поднос чашки. Стоило заварить новый чайник, но Мие отчего-то не хотелось вставать из креслица, прерывать бег облаков по небу, не слышать больше плеска воды и тихого, недоступного человечьему слуху, шлепанья срывающихся с травы капель.

Хоро присмотрелась к дочке и тихонько напомнила:

— Сегодня же, так?

Мия вздохнула и тоже тихонько пояснила остальным:

— Я родилась в этот день. Вот в полную луну. Мама говорит, у меня и мех — ну, волосы — в цвет луны, когда она уже белая-белая, высоко над пыльной землей…

— Так у тебя сегодня день рождения?

— А я без подарка. И что, сказать было нельзя?

Младшая поежилась, отстранила камзол, протянутый было ей Крысоловом:

— Мне как раз не холодно. Еще могу понять, отмечать годовщины для людей… Не обижайтесь — для смертных людей. Год в копилку, достиг чего-нибудь. На год ближе к раю или там к Вальгалле-Нирване, кому что… А что идет в зачет мне? Ну, таким как мы? Вот, господин Крысолов полагает, что прав был Командор. А я начинаю понимать Эрин Меркурий и других бессмертных. Вечная девочка все же лучше, чем вечная бабушка.

Хоро достаточно знала собственного ребенка, чтобы не лезть с утешениями. Обняв девочку за плечи, старшая вместо этого попросила:

— Расскажи нам лучше про здешних людей. Ты уже третий раз начинаешь, да мы все не даем закончить. На великие материи сбиваемся, да на иную фигню.

— Ну… Владелец усадьбы — наследник древнего рода. Когда-то весьма богатого.

— Что и видно.

С прудов налетел ветер; сладкий привкус цветов сменился запахом тины, сочных листьев осота. Слышнее, четче заквакали лягушки, заурчали жабы, заплескали в прибрежных зарослях мелкие волны.

— Он библиотекарь. Даже увидев нас, решит он, что мы суть видения, посетившие чрезмерно начитанную голову. Не могу достоверно сказать, однако, полагаю, что великой ученостью спасается он от ужасного настоящего. Была его семья и богата, и многочисленна… Год назад, когда мы тут искали место, я случайно забрела в детскую, споткнулась о кучу заброшенных, пыльных деревянных лошадок.

Мия слабо улыбнулась:

— Там до сих пор в пыли дорожки от моих слез.

Крысолов почти неслышно вздохнул. Мия продолжила:

— Дочка владельца усадьбы — крайняя за все и за всех. Маленькая хозяйка большого дома. Просто дом уж очень большой. А хозяйке всего шестнадцать лет.

— Ее же можно удачно выпихнуть замуж.

— А приданое? Одна только замена расколотой ветром черепицы обходится им в годовой доход хорошего мастера! А еще обрушившиеся стены, а еще убитый голодом сад! Нечищенные пруды — чуете, как воняет? И все это ей! Мама, если ты правда хочешь сделать мне подарок — надо что-нибудь придумать с этим!

— Тише, тише, не донес бы ветер наши крики до главного строения…

— И правда. Третий — старший брат этой девчонки. Для нас наиболее опасен. Ему девятнадцать лет, он ловок в обращении с мечом и любознателен, как все мальчишки… Кстати, вот и он!

Мужчины встали слитным движением; клинок и пистолет оказались в руках мгновенно. Парень, спрыгнувший на террасу с толстой потолочной балки, развел пустые руки:

— Многоуважаемые сударыни лисы!

— Волчицы! — поправила Хоро.

— Как вам будет угодно. Я, Сейран, старший брат госпожи Сюрэй, владелицы этой усадьбы. Вышло так, что я узнал о вас. Если вы убьете меня, то мои друзья вскроют письмо…

— Не врет, — констатировала Хоро, — грамотный, сволочь. Подстраховался.

— Так вот кого я не могла почуять всю ночь!

Сейран медленно свел руки к воротнику, поправил серую куртку-рубашку, разгладил ее книзу, потом все так же медленно, чтобы не вызвать на бой ни Крысолова, ни стрелка в кирасе, отряхнул от пыли такие же серые штаны. Мия подумала, что и волосы братца серебристые, в цвет Луны — как нарочно подбирал. Не самая лучшая одежка для ночного выслеживая. А вот подкрался же!

— Сударыни волки… Волчицы… Может быть, побеседуем, как люди?

Хоро и Мия захихикали, Крысолов приподнял уголки губ; стрелок остался неподвижен. Снова потянул ветер — на сей раз пахло дымом и жильем.

— Утро скоро, — вздохнул Сейран, — проснулась уже и сестра. Дым чую — кашу варит. Колобки у нее даже из проса получаются вкусные. А уж из риса, наверное, вовсе… — и замолк под ошарашенными взглядами.

— Пойдемте в дом, — распорядилась Хоро, — дочка, сделай нам еще чая и подай гостю лучшую чашку. Иначе, пожалуй, выйдет совсем уж невежливо. Не угостить хозяина в его собственном доме!

Столик и кресла тем же путем перекочевали внутрь — только внес их брат госпожи Сюрэй, мужчины так и не выпустили оружия. Пока на свежих дровах закипал чайник, брат Сюрэй с безразличным видом сидел за столиком — а Крысолов и стрелок с таким же нарочито спокойным видом стояли в углах комнаты. Хоро скрылась в медицинской боковушке.

Мия выскочила на террасу, стряхнула одежду — не до приличий, так прохлопать! Конечно, дождь — лучший друг лазутчика, он и шум скрывает, и запах смывает. Но и она же не человеческое слепоглухое существо! Волчице — так лопухнуться!

Перекинувшись, Мия тщательно вынюхала большой круг возле дома, прослушала чердак, проверила все заросли, вызвавшие хотя бы тень сомнения — и только потом вернулась к чайнику, который как раз начал закипать.

«Обязательно спрошу, как у него получилось меня — меня! Дочь Хоро! В моем же доме так напарить!»

Наконец, чай был готов — у людей бессовестных и глупых наверняка возникла бы мысль, что был он заварен менее тщательно, нежели первый чайник. Увы, люди склонны по себе ценить других; оборотни не таковы, ибо для жизни смертной и бессмертной различна цена мгновения.

Теперь в комнате не было ни единой фальшивой нотки в запахе, ни единой неясности в звуке. Снова подали чай — мужчины предсказуемо не взяли чашек, зато Хоро, переглянувшись с дочкой, вполне беспечно принялась тянуть первую вместе с гостем… Вернее, с хозяином. Пахло сыростью, пыльными обоями; ежик в подполье топотом отмечал минуты; луна сдвинулась к рассвету, вышла из окна — снова камин и цепочка зеленых индикаторов на стене освещали оборотней за столиком, и нахмуренные брови хозяина усадьбы, бестрепетно пьющего риск со вкусом и запахом улуна.

— Итак! — тихие слова Хоро громом отдались по столовой. — Мы внимательно слушаем тебя, Сейран.

— Многоуважаемые госпожи волчицы, если уж вам не угодно именоваться лисами. Я узнал о вас несколько недель назад. Вы неплохо прячетесь, однако голод не тетка — я искал тайники, в глупой надежде обменять их содержимое на рис или работников для починки стены… Знаете, там, за водоемом…

Кивком девушки подтвердили, что знают о проломе.

— Я искал, как может искать голодный. Удивительно ли, что ваши заклятия и премудрости меня не сдержали? Сперва я полагал, что тут прячутся обычные разбойники — а их, благодаря мастерству наставника и крепости моего клинка, я не слишком боюсь. В шайке редко встретишь мастера, — несколько извиняющимся тоном обратился Сейран к стрелку и Крысолову. — Как правило, мастера находят себе лучший заработок. Вместе с тем, нельзя же терпеть банду в собственном доме. Итак, приготовив письмо, я решил сперва все разузнать, и принялся вас подслушивать. Нынче разбойничья луна, самое время для ночных дел.

— Но почему я не чуяла твоего запаха?

— Госпожа… Мия?

— Мия! Отвечай же!

— Потому, что я пробирался сюда скрытыми галереями, долго лежал на заброшенном чердаке. Вся моя одежда пропитана пылью, пылью и пылью. Ее-то вы и учуяли. Конечно, ее было многовато — но вы, наверное, решили, что это ветер и ливень выбивают пыль из дряхлых стропил и стоек.

Мия покрутила головой:

— Волчий нос чует в тысячи тысяч раз лучше человеческого. Каплю твоего пота я должна была учуять!

— А это уже заслуга особого состава. Я-то думал, что встречу банду — собака вполне могла оказаться в ней. Отец мой вычитал в старых книгах, как поступали ранее стражники. Не то, чтобы я сильно верил в силу волчьей метелки, но, как видно, сработало!

— Ну вот, — проворчала Мия, — а ты в Ремнант за каким-то порошком лезешь, где тебя чуть не убили. Девочка ладно. Ты-то, мама, как оказалась рядом с ней в кольце врагов над обрывом? Папе расскажу!

— Папе — не надо! — Хоро даже новую чашку налила. Спохватилась и предложила гостю. Повернулась к мужчинам:

— Садитесь уже. Не будет он буйствовать.

— Не буду, — подтвердил Сейран. — Хотя понял я из услышанного далеко не все, но слова господина Крысолова о «машине, чтобы только брать», проясняют наше предание.

— Это какое же?

— Человек, случайно увидевший свадьбу лис, навлечет несчастья на собственный род. Правда, увидел я вовсе не свадьбу.

Хоро повернулась к мужчинам, так и не опустившим оружие:

— За стол. Бегом! Или помолвку я устрою прямо сейчас.

Крысолов и стрелок переглянулись: черт ли сладит с Хоро гневной? Делать нечего! Шпага скрылась в ножнах, а пистолет в кобуре — мужчины снова заняли свои выверенные позиции в креслицах между столом и камином. Правда, развернулись уже лицом к столику, не к огню. Налили чаю и себе, молча выпили — быстро, не смакуя, только показать участие.

Сейран понимающе им улыбнулся и продолжил:

— А кроме того, несчастье уже свалилось на мой род. Я старший сын императора; братья мои почти все погибли на войне. В одиннадцать лет, когда здесь был ужасный голод, эта вот семья подобрала меня. Нынче же от семьи осталось два человека, и находятся они в столь ужасном стеснении, что даже вызвали сочувствие лис… Простите, волков. Традиция: оборотни у нас именуюся не иначе, как лисами. Воистину, предсказанные беды уже обрушились на меня — и на тех, кто волею судьбы оказался ко мне близок. А коль счет оплачен, почему бы не получить и товара? Когда сестра жалуется, что просо не похоже на рис, я готов забыть родовую гордость.

— Ты хочешь нашей помощи?

— Да. Я думаю, вам не нужна огласка ваших дел, каковы бы они ни были. Также я не услышал, чтобы вы задумывали зло против моей страны или этого дома. Вы желаете иметь здесь междумировую гавань — я помогу вам. Взамен…

Тут уже чай пили все. Стрелок и Крысолов прокручивали в уме, почему и где ошиблись, не почуяв лазутчика в двух шагах. Мия думала, что названная сестра этого вот гостя… То есть, хозяина, конечно… Сейчас проснулась и возится на кухне с этим самым просом, ворча, что риса в доме купить не на что. Хоро… Тоже думала и прикидывала, но прожила Хоро настолько дольше всех, вместе взятых, собеседников, что по лицу богини урожая никто ничего прочитать не сумел.

— Взамен?

— Сюрэй выйдет за императора. Мой братец не самый умный и не самый воинственный. Зато добрый и по-своему неглупый.

— А почему ты сам не желаешь стать императором?

Сейран задумался на следующую чашку.

— Сударыни лисы… Ах, простите! Волчицы!

— Да черт с тобой, зови уж лисами.

— Сударыни лисы… Но я в самом деле не знаю, что вам на это сказать! Кроме разве того, что я поклялся вернуть этой семье долг жизни. Не знаю, как в иных мирах — в нашем принято держать слово.

Выпили еще по чашке тишины с запахом улуна.

— А что такое здешний император? — спросил Крысолов.

— Двор — три советника «веку Мафусаилова», армия — полтора самурая, из них четверть конно. Земля — докуда достанет большое копье. В смысле, дворец и небольшой императорский домен — а провинции себе на уме.

Сейран поморщился, но проглотил такую справку от стрелка.

— Хм, — сказал Крысолов, — так это Япония эпохи Хейан. «Весной — рассвет!», и все такое. Фрейлины красивые хотя бы есть? Иначе я не играю!

Сейран посмотрел на него с нескрываемым ехидством:

— Одна точно есть. Красивая. И с такой изюминкой, что хоть вино дави!

— А вообще-то можно сделать неплохую страну, — резюмировала Хоро. — Да и дом этот можно будет привести к жилому виду, чтобы хоть на базе ночевать не в облезших гобеленах. Как по мне, и такой причины достаточно. Что ж… Покопаемся в придворных раскладах. Сам понимаешь, надо сделать, чтобы советники по собственной воле просили на царство именно Сюрэй…

* * *

— Госпожа Сюрэй!

Брат распахнул дверь в лотосовую приемную и вежливо сдвинулся налево.

За столом напротив отца седоусый дед… Глаза… Не то, чтобы добрые. Но и злыми не назовешь. Вот — зеркального блеска, подумала Сюрэй, пока отец представлял ее, и сама она говорила ритуальное приветствие хозяйки дома. Зеркало. Чем посветишь в них, то и на выходе…

А что это на столе?

— Ты что, принес воды прямо из колодца?

Отец безмятежно кивает.

— Папа!!! Так ты еще гордишься этим!!! Прошу прощения, сейчас же сделаю чай!

Чай дедушка пьет и хвалит колобки. Говорит ласковые слова — зеркальные глаза не меняются. А вот сейчас что-то в них мелькнуло. Полуденное солнце?

— Сюрэй, Сейран. Я бы хотел, чтобы вы кое-что сделали. Но я хорошо заплачу!

— Хорошо — это сколько?

— Пятьсот золотых!

Зеркало, зеркало, в зеркале — картины: проваленный забор, черепица, перестелить полы… Это не серебро, это золото! Еще и на рис останется! Каждый день можно будет есть рис!

— А что нужно сделать?

— Если вы соглашаетесь, то Сейран будет назначен капитаном стражи. А ты, Сюрэй, станешь императрицей!

Зеркало, зеркало. Старик не шутит. Зеркала не лгут. Посветишь светом — отражают свет. Посветишь тьмой… Это как вообще? И почему вдруг такие мысли?

Никогда еще Сюрэй не видела у брата настолько странной улыбки…

© КоТ

Гомель 4.04.2018