Краткий миг (гет)

Он сидел на краю небосклона и вслушивался в молчание звёзд млечного пути. Далеко внизу раскинулся земной мир. Неумолимо бежало вперёд время, вечно куда-то спешащее. Неустанно отсчитывало секунды, минуты, часы, дни, месяцы, годы. Крутилось по кругу, раз за разом начиная с начала.

Это всегда казалось ему столь бессмысленным. Перед его глазами проносились, словно кадры старой киноленты, человеческие жизни. Одни из них разгорались яркими вспышками, другие угасали, не успев зажечься, третьи тускло мерцали, не привлекая к себе никакого внимания.

Он поднял голову и устремил взгляд вверх. Там раскинулась чернильная мгла вечности. Колыбель всех ангелов — существ, над которыми время никогда не было и никогда не будет властно. Рассекая прозрачными крыльями небеса, над его головой парили тысячи собратьев. Они слушали шёпот проносящихся мимо комет, скорбели по угасшим звёздам и наблюдали рождение новых галактик.

Он слегка наклонил в сторону голову и прислушался к нижнему миру. Пространство вокруг наполнилось гвалтом голосов. Крики, молитвы, миллиарды бессмысленных слов, фраз, вопросов, на которые никто не способен дать ответа, стоны и восклицания оглушали его. Души людей всегда слишком громко кричали, вечно что-то требовали, вечно чего-то искали, гремели несмолкаемой неразборчивой какофонией. Слабые огоньки, которым неведома вечность, которым не дано познать тайн вселенной, не дано осмыслить то, о чём они так жаждут узнать. Зрячие слепцы с широко закрытыми глазами.

Он тяжело вздохнул и закрыл глаза. На краткий миг всё исчезло: погасли звёзды млечного пути, смолкли голоса и крики человеческих душ, исчез даже шелест огромных крыльев его собратьев. Чернильная тьма поглотила, казалось, всё сущее, оставив его наедине с вечностью. А потом тишину нарушил тихий хорошо знакомый ему голос, доносящийся отовсюду и ниоткуда:

«Он — ангел, утомлённый бренностью людских сердец,

взирающий на жизней их мелькание с небосклона.

Он вечен, бесконечно мудр, но отчаянный глупец,

молчанием холодных звёзд однажды окрылённый...»

Он вновь открыл глаза и воззрился на призрачную сущность, зависшую перед ним. Огромные крылья едва заметно шевелились, топорщились прозрачные перья. Очертания собрата колыхались, то совершенно теряя форму, то становясь болезненно чёткими. Ангелы никогда не были обременены плотью, как хрупкие людские души. Однако куда лучше могли ощущать дыхание окружающего мира, потоки энергии, что однажды дала жизнь всему сущему.

— Приветствую тебя, брат, — произнёс он, при этом губы его не шевельнулись.

— Приветствую, — склонив вбок голову, отозвался парящий ангел. — Ты вновь наблюдаешь за миром людей, сидя тут в полном одиночестве, как и написано в пророчестве, — полуутвердительно произнёс тот.

— Пророчество — лишь слова, обронённые некогда кем-то. Оно может быть о любом из нас.

Парящий ангел устремил взгляд вниз и процитировал ещё несколько строк:

«Падет пред чувством, которого сильней на свете нет.

Отринув гордость, в час, назначенный судьбою,

он поклянётся в верности, нарушив данный вечности обет,

душе, что тихо шепчет, увлекая за собою».

Вновь воцарилась тишина, та, что громче любых слов.

«И как подобная глупость вообще могла придти в голову одному из нас?»

— Лишь глупец и слепец обменяет истину и вечность на краткий миг между рождением и забвением, — тихо проронил он.

— Все мы так полагаем, но это было предречено однажды.

— Пророчество старо, как этот мир. Оно существует настолько давно, что никто уже и не помнит, откуда оно взялось, и просуществует ещё столько же.

Он поднялся на ноги, постоял немного и шагнул за край. Он камнем падал вниз, а мир стремительно приближался, и всё громче кричали человеческие души. Он раскинул призрачные крылья, зависая в воздухе. Затем поднял глаза вверх, там, на окраине млечного пути, всё ещё парил его собрат, задумчиво глядя вниз, на него.

— Я никогда не паду, — тихо рассмеялся он и неспешно полетел над землёй.

Мощные потоки воздуха от его гигантских крыльев закручивались спиралями и устремлялись к земле, порождая ураганные ветры, что гнули деревья и гнали морские волны. Он парил над землёй невидимый для людей, слишком иной, чтобы они могли его осознать, узреть и услышать шелест его крыл.

Внезапно гвалт голосов людских душ затих, и на самой грани слышимости раздался шёпот. Он замер, резко затормозив, и прислушался. Шёпот вновь повторился, и было в нём нечто столь неведомое, столь желанное и манящее. Этот тихий непривычный звук не тонул в общем гвалте, он звучал отдельно, словно солирующая скрипка, пробирающая до дрожи. Пронизывающая насквозь, желанная и манящая. Он направился туда, откуда доносился этот чарующий звук, не в силах противиться.

Он миновал десятки городов и селений, поля, леса, моря и озёра. Скользил в потоках ветра и всё вслушивался в тихий неразборчивый шелест. Наконец, он отыскал его источник. В самой глуши тенистого парка под густыми кронами деревьев на лавочке сидела юная девушка. Ветер трепал её длинные алые волосы. Она смотрела прямо на сияющее на небосклоне солнце.

Он спустился на землю и, сложив крылья, подошёл ближе. Ошибки быть не могло, тот трепетный шёпот, что он услышал, был песнью её души. Девушка вздрогнула и перевела взгляд на него, глядя прямо сквозь прозрачную сущность.

— Кто вы? — тихо произнесла она.

Он оцепенел. Никогда раньше за немыслимо долгие годы его жизни ему не доводилось встречать людей, что могли бы видеть его или слышать его голос.

— Пожалуйста, не молчите, это пугает.

Он шагнул ближе и наклонился, заглядывая в её тёмно-карие глаза. Шумно вздохнув, он отпрянул, она была слепа.

«Он вечен, бесконечно мудр, но отчаянный глупец,

молчанием холодных звёзд однажды окрылённый...»

Она родилась во тьме. Независимо от того, открыты или закрыты были её глаза, Эрзу всегда окружала темнота. Постоянная нескончаемая ночь, куда не было пути свету. Да и сам свет, как таковой, был ей неведом. Ни ослепляющий солнечный, ни серебристый лунный, ни холодные отблески далёких звёзд. Как неведомо было и тепло родительской любви.

Не было у неё ни отца, ни матери. Брошенная, покинутая, забытая она росла в детском приюте с самых ранних лет. Не было у неё и друзей, ведь кому интересно проводить время со слепой девочкой, которая не понимает и половины того, о чём ей рассказывают?

Одна. Постоянно одна в темноте, наполненной неясными звуками и запахами. Время шло, она росла, и звуки стали обретать осмысленность. Мир медленно вырисовывался в её сознании, обретая нечёткие формы и границы. Эрза различала воспитательниц по запаху духов, детей по звуку шагов.

Однако помимо привычных звуков окружающего мира: свиста ветра, шороха листвы, хруста гравия под ногами, смеха или плача других воспитанников приюта, шёпота за спиной, гулкого звука шагов в коридорах, шелеста воды, текущей из крана, был и другой, совершенно не вписывающиеся в картину окружающего мира — шелест крыльев.

Он не был похож на хлопанье голубиных крыльев и на звуки, издаваемые аистами. Это был шелест перьев, словно огромная птица, куда больше обитающих в округе, парила в небесах. Именно парила, плавно скользя с потоками ветра, не шумно хлопала крыльями, а едва-едва шевелила ими, так, будто ничего не весила.

Эрза как-то рассказала об этом воспитательнице, но та лишь рассмеялась, заверив её, что это лишь её воображение, что таких огромных птиц не существует, а если б и существовали, то их непременно кто-нибудь бы увидел.

Время шло, годы осыпались страницами календарей, а птица всё кружила у приюта. А может и не птица вовсе? Неведомое существо, которое не видел и не слышал никто, кроме Эрзы.

Ей исполнилось шестнадцать, пришло время покинуть приют. Эрзе необходима была фамилия для оформления документов, ибо её так никто и не удочерил. Воспитательницам надлежало самим подобрать ей фамилию.

Эрза всегда выделялась не только своей врождённой слепотой, но и редким алым цветом волос. Ей дали фамилию Скарлетт, что в переводе означало «алая». И пусть Эрза даже отдалённо не представляла себе этого цвета, само звучание этого слова казалось ей одновременно нежным и резким. Эта противоречивость пленила слух.

Эрза покинула приют и стала жить самостоятельно. Ей выдали тесную однокомнатную квартирку, но она была только рада, что свою крепость ей не придётся делить с кем-то ещё. Она привыкла быть одна ещё с детства и чувствовала себя неуютно рядом с незнакомыми людьми, да и рядом со многими знакомыми тоже.

Как только Эрза покинула приют, исчезла и огромная птица. Вечерами, читая на ощупь книги, часть описаний которых она не могла себе представить и понять сполна, Эрза чувствовала себя неуютно наедине с, казалось бы, уже привычной темнотой.

А потом скончалась старушка воспитательница приюта. Пожилая женщина, заменившая ей мать, часто проводила с ней время, успокаивала её, когда ей было грустно или страшно. И единственная из всех верила в существование той неведомой птицы, что кружила над приютом, хоть и признавалась, что сама не видит и не слышит её.

Одетая в чёрное, одежду для неё подбирала одна из воспитательниц приюта, Эрза стояла под чьим-то зонтом, потом её перевели под навес, вновь оставив наедине с темнотой. Она стояла и слушала, как монотонно стучат капли по туго натянутой парусине. Где-то совсем близко шептались и плакали люди, утешая друг друга. Перестук капель становился сильнее, заглушая тихие слова священника.

Эрза стояла в одиночестве в отдалении, всеми забытая, и ёжилась от пронизывающего ветра, кутаясь в тонкий почти невесомый платок. Ветер сменил направление и швырял холоднее крупные капли дождя ей в лицо. Давно уже ей не было так пусто на душе. Всё, что было ей столь дорого и необходимо, покинуло её. Эрза до боли сжимала пальцами собственные плечи, а темнота вокруг вдруг показалась ей пугающе огромной, безграничной. Словно во всём мире осталась лишь она. Все звуки тонули в шелесте дождя, холодные капли стекали по её щекам вперемешку со слезами.

Когда Эрзе показалось, что все уже давно позабыли о ней, донёсся отдалённый рокот грома, а потом в наступившей внезапно тишине отчётливо раздался глухой звук, словно что-то стукнулось о деревянный стол. Она вздрогнула, когда звук повторился, раз, ещё раз. Эрза внезапно осознала, что это земля осыпается на крышку гроба. Кто-то коснулся её руки и повёл вперёд. Раскисшая грязь расползалась под ногами, Эрза цеплялась за руку ведущей её женщины, пока та не остановилась. Она вдруг ясно представила себе дыру в земле, наполненную чернильной мглой, точь-в-точь как та, что образовалась в её сердце.

Эрза протянула руку, и дрожащими от холода, слёз, волнения и страха пальцами зачерпнула холодную мокрую глину. После чего вытянула руку вперёд и с молчаливого одобрения окружающих разжала немеющие пальцы. Вновь раздался гулкий звук удара о дерево, Эрза нервно сглотнула. Женщина отвела её обратно под навес, прошептала что-то ободряющее, протянула ей её трость. Эрза вцепилась в гладкую привычную уже рукоятку. Прошло ещё какое-то время, пока её отвезли домой. Потом она ещё долго стояла под обжигающими струями воды в душе, пытаясь согреться, но холод словно поселился внутри.

С момента похорон прошёл уже почти год, за это время Эрза выучила дорогу на кладбище к могиле. Она часто ходила туда, постоять рядом, послушать пленяющую тишину этого места. Казалось, даже птицы избегали кладбища, их щебет доносился откуда-то издалека, словно из иного мира.

Жарким летним днём Эрза вновь сидела на корточках у могилы, едва касаясь кончиками пальцев надписи, высеченной на шершавом граните. И вдруг тишину нарушил до боли знакомый звук. Она вскинула голову вверх, будто могла увидеть нечто, рассекающее огромными крыльями небеса. Шелест перьев медленно удалялся, и Эрза бросилась следом.

Она бежала, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь на ноги, натыкаясь на прохожих, извинялась и вновь бежала вперёд на удаляющийся тихий, но такой родной, звук. Гудок клаксона на миг оглушил её, вслед раздался возмущённый голос водителя, видимо, она выскочила на проезжую часть и едва не попала под машину. Но Эрзе было не важно, она потеряла шелест крыльев и теперь отчаянно прислушивалась, пытаясь понять, куда тот делся.

Знакомый звук раздался прямо у неё за спиной. Эрза резко обернулась, на краткий миг ей показалась, что она видит неясный силуэт с огромными крыльями за спиной. Очертания его расплывались, но она могла поклясться, что она увидела его. Поток ветра толкнул её в грудь, заставляя отступить назад. Она протянула руку вперёд, желая коснуться этого нечто, но пальцы ухватили лишь пустоту. И вновь её окутала тьма, а шелест раздался уже чуть поодаль. Эрза поспешила на звук.

Так она и добралась до небольшой скамеечки в самой глубине тенистого парка. Трепет крыльев стих, а на смену ему раздался тихий шёпот. Эрза присела на самый её край и, затаив дыхание, прислушалась. Она с трудом понимала, о чём говорят неведомые создания, и не смела вздохнуть, опасаясь спугнуть их. На душе вновь стало так тепло. А потом шёпот смолк, порыв ветра растрепал её волосы. И сколько бы она не вслушивалась, так и не уловила больше ни шелеста крыльев, ни голосов их обладателей.

Эрза приходила в парк каждый день в надежде вновь прикоснуться к этому таинственному неземному волшебству. Шёл ли проливной дождь, завывала ли снежная вьюга, дул ли пронизывающий северный ветер, Эрза упорно спешила в парк и подолгу сидела на скамейке, ожидая, что вот-вот раздастся знакомый шелест перьев. Она хранила в памяти тот мимолётный образ, расплывчатый силуэт, но время шло, и вскоре ей стало казаться, что произошедшее было лишь сном. Отрывочным неясным видением, пригрезившимся ей наяву. До того самого дня, когда два года спустя, сидя на ставшей уже такой привычной скамейке и подставляя лицо тёплым солнечным лучам, Эрза не услышала вновь этот неповторимый шелест перьев. Она не спутала бы его ни с чем.

Эрза замерла, не подавая виду, опасаясь спугнуть диковинное создание. Шелест смолк и раздался звук, которого она не ожидала услышать. Звук шагов.

— Кто вы? — не выдержала Эрза, поворачивая голову на звук, словно могла увидеть незнакомца.

Не могла, а так хотела. Она не желала признавать, что приняла желаемое за действительное, и шелест крыльев окажется лишь шуршанием газеты в руках прохожего.

— Пожалуйста, не молчите, это пугает.

Тот не ответил, лишь шумно втянул воздух. Эрза вздрогнула, всего на краткий миг в темноте вспыхнул тот самый неясный силуэт, всего на долю секунды, и вновь воцарился мрак.

— Я... — он запнулся, он понятия не имел, как объяснить человеку, что собой представляет, — я просто... здесь...

— Прогуливаетесь, — подсказала она, улыбнувшись, — сегодня отличная погода для прогулок по парку.

— Да, прогулка, — рассеянно отозвался он, опускаясь на скамейку рядом.

Он продолжал с изумлением всматриваться в карие глаза в обрамлении пушистых ресниц, взгляд её был устремлён прямо на него, словно она могла его видеть.

«Но ведь слышит, что, если действительно видит? Нет, невозможно».

Он тряхнул головой. Было что-то необычное в этой совсем юной девушке. Душа, заключённая в этом хрупком теле, так чарующе и маняще шептала. Нет, не просто шептала, звала, словно напевала некий давно всеми позабытый дивный мотив, песню, что стара, как мир. Песню о чём-то важном, о чём-то, что он позабыл долгие годы назад.

— Ждёте кого-то или, быть может, ищите? — внезапно поинтересовалась она.

— Искал, но уже нашёл, — отозвался он. — Тебя.

— Извините, но мне не кажется, что мы знакомы, — вежливо заметила она.

— Не знакомы, — задумчиво протянул он, — но почему? Почему ты так отчаянно звала меня?

— Звала? — она слегка нахмурилась, а потом на её лице появилась такая нежная и тёплая улыбка, что ему стало не по себе.

«Почему эта душа улыбается? Почему так пленит её шёпот? О чём она хочет сказать? Что она пытается объяснить?»

— В таком случае нам надо познакомиться, меня зовут Эрза, а как твоё имя?

— Моё имя? У меня нет имени, — тихо отозвался он.

— Но мне нужно как-то к тебе обращаться.

— Можешь сама придумать мне имя, — предложил он.

— Что ж, в таком случае, — она задумалась, — как на счёт имени Джерард?

— Оно что-то означает? — поинтересовался он.

— Да, это особенное имя, по крайней мере, для меня, — улыбнулась Эрза. — Когда-то я читала интересную книгу, там был ангел-хранитель, принёсший себя в жертву во имя спасения человеческой души. Его так звали.

Он вздрогнул. Почему-то ему совершенно не хотелось говорить ей, что ангелы никогда не хранили людские души, считая их низменными и недостойными внимания. Да и вообще мало интересовались нижним миром, сравнивая его с мусорной ямой. Так же, как и о том, что ангелы бестелесны, а потому не могут умереть. О том, что люди сами придумали эти красивые легенды.

— Зачем ангелам оберегать человеческие души? — с иронией поинтересовался он.

— Думаю, в этом смысл их существования, — не задумываясь, ответила Эрза. — Такие чистые и светлые души не могли спокойно смотреть на терзания людей, на то, как те плутают в тупиках сомнений и страхов. Они несли частицу света в своих словах, делились мудростью, не ожидая награды или благодарности, это был их собственный выбор.

— По твоим словам выходит, что ангелы живут на земле среди людей?

— Думаю, это вполне возможно, — подтвердила Эрза.

«Все это сущий бред. Никогда никто из нас не спустился бы в нижний мир, чтобы остаться среди людей по собственной воле. Это нелепо. Кто захочет жить в мусорной яме?»

— Эрза, это конечно, очень красивая история, но она не правдива, — тихо произнёс он.

— Почему ты считаешь, что это выдумка, Джерард? — спросила она с улыбкой.

— Ангелы живут высоко в небесах, им незачем спускаться на землю.

— А что там, высоко в небесах? — Эрза откинулась на спинку скамейки, подставляя лицо тёплым солнечным лучам.

— Тьма и звёзды, — не задумываясь, ответил он.

— И какие они? — она закрыла глаза. — Солнце, луна и звёзды?

Он задумался: как объяснить человеческой душе всё величие солнца и молчаливую мудрость звёзд, как объяснить слепой, какие они?

— Солнце пушистое, знаешь, как круглый мохнатый комочек, и горячее, не просто горячее, обжигающее. Его хочется коснуться, но понимаешь, что это невозможно. Луна совсем гладкая и тоже круглая, а ещё она едва-едва тёплая, её можно было бы долго катать в ладонях зимними вечерами. А звёзды, — он вздохнул, — звёзды колючие и холодные, словно кристаллы льда с острыми краями, а ещё они молчаливы.

— Наверное, они красивы... — тихо отозвалась Эрза.

— Да, красивы.

Они сидели молча, думая каждый о своём. Солнце склонилось к горизонту, окрасив небосклон алыми и рыжими всполохами. Эрза поднялась с места.

— Стало прохладнее, значит, уже темнеет, мне пора идти, — произнесла она.

— Куда?

— Домой. Тебе ведь тоже уже пора возвращаться, не так ли, Джерард?

— Да, пожалуй, — он поднялся на ноги и расправил крылья.

— Я верю, что ангелы живут на земле, пусть не все, пусть их мало, — тихо произнесла Эрза.

— Даже, если так, как бы они узнали, какие души должны беречь?

— Они слышат зов. Шёпот, — тихо сказала Эрза. — Надеюсь, мы ещё встретимся, Джерард.

Он смотрел ей вслед, последние её слова никак не шли у него из головы. Он провожал её взглядом, пока она не скрылась из виду, а тихий шёпот её души ещё был слышен.

Джерард вновь сидел на краю небосклона, вслушиваясь в молчание звёзд млечного пути. Он ждал, что они дадут ответ на его не заданный вопрос, но звёзды молчали, оставаясь абсолютно безучастны к сомнениям, поселившимся в его душе. Всего пара фраз, произнесённых слепой девушкой, человеческой душой, почти ничего не знающей об окружающем её мире, породила эти сомнения в душе жившего уже не одно тысячелетие существа.

— Ты снова здесь один, брат, — раздался знакомый голос за спиной.

— Как думаешь, ангелы когда-нибудь раньше жили на земле? — поинтересовался Джерард у собрата.

— Разумеется нет, брат, — ангел сложил крылья и опустился на корточки, глядя вниз. — Кто в здравом уме пожелал бы жить в сорной яме среди слепцов?

— Я размышлял о пророчестве, — тихо произнёс Джерард. — Оно ведь очень древнее. Что, если раньше ангелы общались с человеческими душами?

— Не думаю, — с сомнением покачал головой тот. — О чём можно говорить с ними? Они лишь кричат без умолку, они не умеют слушать, а потому не могут слышать нас.

— Тебе когда-нибудь доводилось слышать, чтоб человеческая душа шептала?

— Нет, никогда.

Джерард перевёл взгляд на расплывающиеся контуры фигуры ангела, призрачные перья топорщились в стороны. Потом взглянул на колючие звёзды, молчаливо хранящие мудрость тысячелетий, освещая мир своим скудным холодным светом.

— В чём смысл нашего существования? — тихо произнёс он.

— Ты задаёшь странные вопросы, брат. Разумеется в познании, мир вокруг нас постоянно меняется. Мы скорбим по угасшим звёздам и радуемся рождению новых. Ощущать течение жизненной энергии, копить и хранить знания о ней. Без этого мы вряд ли могли бы существовать.

— Действительно, странные вещи приходят мне в голову, — подтвердил Джерард.

— Скоро мимо будет пролетать комета, ты будешь смотреть на её сияние?

— Да, чуть позже. Мне хочется ещё немного послушать звёзды.

— Разумеется, — ангел расправил крылья и взлетел, оставляя его наедине с молчанием звёзд млечного пути.

Джерард проводил нечёткую крылатую фигуру взглядом и тяжело вздохнул. Он испытывал ранее неведомый ему дискомфорт, словно чего-то не хватало. Чего-то очень важного. Внезапно ему вспомнилась удаляющаяся спина Эрзы, шевелящиеся при ходьбе алые пряди волос. Джерард шагнул вперёд, расправил крылья и стал спускаться вниз, прислушиваясь к крикам человеческих душ. Почти сразу же он услышал её тихий шёпот.

Он не смог бы объяснить, даже если бы захотел, отчего его так влечёт эта душа, и почему ему так необходимо слышать её тихую песню. Джерард отыскал Эрзу. Та медленно брела по улице, постукивая тростью по дороге перед собой. Он парил высоко в небе, следуя за ней и вслушиваясь в тихий шёпот. Ему вдруг стало любопытно, куда и зачем та направляется. Эрза же шла на кладбище.

Джерард наблюдал, как она присела у могилы и коснулась пальцами надписи на сером камне. Ему совершенно неясно было, зачем люди приходят день за днём в это место. Оно было абсолютно пусто и мертво. Эрза что-то тихо напевала, поглаживая холодный гранит, а по щекам её катились слёзы. Он спустился вниз и бесшумно приземлился рядом.

— Джерард, это ты? — тут же отозвалась Эрза, оборачиваясь.

— Да, но как ты узнала, что я здесь? — изумился он: ему казалось, что он был абсолютно беззвучен.

— По запаху, — Эрза поднялась на ноги, смахивая слёзы с ресниц, и тепло улыбнулась. — От тебя пахнет, даже не знаю, как правильнее сказать, дорожной пылью, наверное. Как будто ты долго-долго шёл по заброшенной дороге, где нет никого живого на многие километры вокруг.

Джерард взглянул на собственные призрачные перья, кончики их серебрились от звёздной пыли. Наверное, она осела на них, когда он кружил над млечным путём, снедаемый неясной тревогой.

— Я хотел с тобой поговорить. Точнее, я хотел бы у тебя кое-что спросить? Ты ответишь мне на один вопрос?

— Конечно, спрашивай.

— Без чего люди...

Внезапно стемнело, резкий порыв ветра растрепал волосы Эрзы. Сверкнула молния, раскалывая небо пополам, раздался гром, заглушая его слова. Джерард вздрогнул, поднимая глаза на небо. Вопреки его ожиданиям никто из собратьев не парил высоко вверху, грозно взирая на него.

«Всего лишь гроза. Просто переменчивая летняя погода».

— Прости, ты не мог бы повторить? Я не расслышала, — попросила Эрза.

Первые капли дождя упали в дорожную пыль у их ног. Джерард расправил крыло, закрывая Эрзу от прохладных капель.

— Как ты думаешь, без чего люди не смогли бы существовать?

Она задумалась, вслушиваясь в шелест дождя, а потом протянула вперёд ладони, подставляя их под косые струи.

— Думаю без ощущений, — произнесла она. — Ведь именно из ощущений рождаются чувства. Будь то тепло нагретого солнцем песка, или прохлада летнего ливня, свежесть раннего утра, духота и зной жаркого дня, влажность росы на траве или пронизывающий насквозь зимний ветер, заставляющий дрожать от холода. Всё это находит отражение где-то глубоко внутри нас, заставляя сердце биться чаще.

Кто-то способен облачить ощущения в музыку, от звучания которой, сердце сжимается от тоски или бьётся чаще от волнительного трепета неясной радости. Ощущения — это словно пульс жизни, которому вторят наши сердца. Если бы люди не могли чувствовать, как бы тогда они узнали, что живут? Как иначе смогли бы ощутить жизнь вокруг во всём её дивном многообразии? Ты так не считаешь?

— Я даже и не знаю, не задумывался об этом.

— Мне кажется, что всё живое связано воедино незримой силой, единым потоком, единым ритмом. И нет ничего важнее, чем чувствовать этот ритм, этот пульс жизни, — произнесла Эрза, выходя из-под импровизированного навеса под дождь и подставляя лицо прохладным струям. — Ведь он ощущается даже в каждой крохотной капле дождя.

Джерард смотрел на то, как оседают капли на её волосах и подрагивают на бледно-розовых губах, как они скользят по её щекам и вновь срываются вниз в стремительный короткий полёт до земли.

Джерард устало взирал на холодное мерцание звёзд. Собственные крылья казались ему непомерно тяжёлыми и безвольно свисали за спиной. Его вдруг охватила некая неведомая ему доселе апатия. Безразличие ко всему окружающему: к молчанию звёзд млечного пути, к клубящейся тьме над головой, к шелесту крыльев собратьев.

— Я знал, что найду тебя здесь, — произнёс ангел, опускаясь рядом. — Ты не прилетел смотреть на комету, почему?

— Не знаю, — честно признался Джерард. — Отчего-то мне совсем не хотелось уходить отсюда.

— Ты странно себя ведёшь, брат, что-то случилось?

— У нас ведь нет сердец, так? — тихо спросил он, касаясь собственной груди.

Там, за призрачной субстанцией, из которой они и состояли, он не ощущал ничего, лишь глухую пустоту, такую же, как и та, что окружала его всегда, молчаливой чернильной тьмой разливаясь вокруг.

— Разумеется нет, ведь наши души свободны от оков плоти, потому мы и можем беспрепятственно парить среди звёзд.

— Тогда как же мы можем познавать течение потока жизни, ощущать её ритм, как мы можем чувствовать без сердец? — прошептал Джерард, сжимая дрожащие пальцы в кулак у груди.

— Ты вновь думаешь о том старинном пророчестве, брат? Ты не должен так серьёзно к нему относиться. Мы едины с потоком жизни. Разумеется, мы можем его чувствовать. Для этого нам не нужны ни сердца, ни плоть, мы сами — часть этого потока, и ощущаем его самой своей сутью.

— Почему ты опять упомянул о пророчестве? — удивлённо взглянув на собрата, спросил Джерард.

— Ты сказал про сердцебиение и ощущения и мне вспомнились строки:

«И одержимый мыслью о том,

чтоб ощутить тепло, сердцебиение,

с небес шагнул он вниз, чтобы потом,

отринув вечность, обрести прикосновение...»

Услышав эти слова, Джерард вздрогнул, внезапно ему в голову пришла мысль о том, что древнее пророчество вовсе не то, чем они все всегда его считали.

«Что, если это и не пророчество вовсе, а откровение? — от этой мысли всё его существо объяла дрожь. — Что, если кто-то из древних ангелов осознал некую истину? Узрел то, чего они не замечают веками? Но что именно? Что он осознал, что толкнуло его на отчаянный шаг за край? Зачем же он решил покинуть собратьев? Ради чего?»

— Наверное, скорбь по угасшей звезде не даёт твоей душе покоя. Она была мудра и древна, как и многие из нас. Я понимаю тебя, — ангел поднялся на ноги и расправил крылья. — Давай слетаем к центру галактики, полёт разгонит дурные мысли в твоей голове.

— Нет, брат, прости, я хочу побыть один, — отказался Джерард. — Хочу посидеть в тишине, скорбя об угасшей звезде.

— Конечно, как пожелаешь, — ангел взлетел, нечёткая фигура его вскоре утонула в чернильной мгле.

«Скорбеть по угасшим звёздам? Зачем? Нет ни капли жизни в этих холодных кусках затвердевшей пыли».

Внезапно ему вспомнились слова Эрзы: «от тебя пахнет дорожной пылью, как будто ты долго-долго шёл по заброшенной дороге, где нет никого живого на многие километры вокруг».

Джерард поднял голову, глядя на парящих вдалеке собратьев. Неясными нечёткими призраками они скользили в вечной тьме, а сквозь их прозрачные тела мерцали мёртвые безмолвные звёзды.

Он закрыл глаза, прислушиваясь, тишина обволакивала его, давила. Изо всех сил он отчаянно пытался ощутить хоть что-то, но здесь на краю небосклона, не было ни ветра, ни шелеста листвы, ни стрёкота кузнечиков, ни свежести утреней влаги в воздухе. Лишь тьма и звёздная пыль, повисшая в абсолютной пустоте.

Не в силах более выносить давление тишины, Джерард расправил крылья и ринулся вниз. Нижний мир стремительно приближался, расцветая яркими красками. Резкий ветер срывал с деревьев пожухшую листву и волок её вперёд, свистел в ушах, заглушая крики людских душ. Холодный осенний ливень, обложивший город сплошной стеной, барабанил по крышам домов, пузырились быстро образовавшиеся лужи в пустых дворах.

Эрза стояла под карнизом у подъезда незнакомого дома. Дождь застал её по дороге домой из парка, и теперь она, ёжась, потирала друг об друга замёрзшие ладони. Холодный ветер пронизывал насквозь, лёгкая куртка совсем не спасала от его резких порывов. Промокшие волосы липли к лицу, холодные капли то и дело скатывались за шиворот, прочерчивая дорожки по спине, и тогда мурашки бежали по плечам, а вслед за ними всё тело охватывала дрожь.

— Привет, Джерард, тебя дождь тоже застал врасплох? — улыбнулась она, заслышав знакомый шелест перьев.

— Вроде того, — произнёс он, шагая под карниз. — Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, — внезапно для самого себя признался он. — Убежать от тишины. Не знаю почему, мне вдруг стало неуютно и... — Джерард запнулся.

— Одиноко? — подсказала Эрза. — Звучит так, словно тебе стало одиноко.

— Может быть так, и что же мне с этим делать? — растерянно отозвался он.

— Лучшее средство от одиночества и грусти — тепло чьих-то объятий. Сразу на сердце станет легче, — отозвалась она.

Джерард коснулся кончиками пальцев собственной груди, но вместо биения сердца его вновь встретила лишь глухая пустота.

«Тепло...»

Он отнял пальцы и протянул руку к Эрзе. Отчего-то ему невыносимо захотелось коснуться её дрожащих холодных ладоней, попытаться согреть их. Но его пальцы прошли сквозь них. Бестелесным существам не дано было прикоснуться к душам, обитающим в нижнем мире.

Он замер, глядя на собственные прозрачные ладони.

— Что-то случилось, Джерард? — тихо спросила Эрза.

— Я не могу тебя коснуться, — прошептал он.

— Тогда может быть я, — она протянула руку, намереваясь прикоснуться к нему.

— Нет, не выйдет, — он сделал шаг назад и расправил крылья. — Мне не стоило приходить.

— Ты не прав, постой. Подожди, не уходи! — Эрза выбежала из-под карниза. — Не оставляй меня, — едва слышно прошептала она.

Джерард рванул ввысь к далёким молчаливым холодным звёздам, прочь от проливного дождя, прочь от резкого ветра. Он поднимался выше и выше к чернеющей пустынной бездне, как можно дальше от живого и яркого мира. Как можно дальше от той единственной слабой и глупой и в тоже время сильной и безгранично мудрой человеческой души. Как можно дальше от той, что занимала все его мысли, от той, что прочно поселила в нём сомнения относительно законов бытия и того, что он считал истинной не один век.

Эти сомнения раздирали его на части, пробуждая в душе неизведанные ранее чувства, противоречащие здравому смыслу и его природе. Желания прямо противоположные друг другу поселились в нём. Нижний мир чужой и далёкий пленил и манил его, привлекал куда больше холодной тьмы, что всегда была ему домом.

Ещё до того, как Джерард достиг края небосклона, он ясно осознал, что эти желания никуда не денутся, ему придётся сделать выбор. Рано или поздно, так или иначе. Но прежде чем принять решение, он должен был понять, где истина, а где ложь. И существовал лишь один путь, лишь одно место, где, возможно, хранились ответы на его вопросы. Хранились долгие-долгие годы.

Джерард впервые за последние тысячелетия летел к центру галактики. Туда, где на призрачном монументе кем-то, когда-то было начертано древнее пророчество. Призрачный конус, словно наконечник копья, утыкался в чернильную тьму небес, паря в пустоте. Звёздная пыль столетиями оседала на нём. Её скопилось так много, что конус источал сияние, не заметить его было просто невозможно.

Высеченные или начертанные на его поверхности строки казались чёрными провалами среди серебра звёздной пыли. Джерард пробежал глазами до боли знакомые строки. Сколько раз он уже перечитывал их, сколько раз повторял про себя, пытаясь отыскать тайный смысл. Истину, скрытую за истиной, спрятанную между строк, скрытую ложью.

Однако текст пророчества оставался неизменным, как бы долго Джерард ни всматривался в его строки, сколько бы раз ни пробегал их глазами. Он тяжело вздохнул, собственные крылья казались ему неподъёмным грузом, собственные знания — туманной далью, где все знакомые и привычные предметы теряют свои чёткие очертания. Он словно блуждал в сумраке по нескончаемому лабиринту вопросов, но вместо ответов находил лишь тупики.

«Мне необходимо понять, иначе, как можно решиться на подобный шаг? Как можно перешагнуть через всё, что ты когда-либо знал и знаешь о мире? Где взять смелость? Помоги мне. Прошу, помоги мне понять, где истина».

Джерард закрыл глаза, перед его внутренним взором ещё горели далёкие огоньки звёзд. Ему вспомнился тот день, когда он видел Эрзу на кладбище у могильной плиты. Быть может, она тоже пыталась что-то для себя осознать? Просила совета у усопшей, чьей души там уж давно не было. Он смеялся над её поведением, а сам теперь выглядит таким же нелепым глупцом.

Сам не осознавая зачем, Джерард протянул руку и коснулся призрачной надписи самыми кончиками пальцев. Когда же он открыл глаза, то с изумлением увидел, что текст тает. Буквы теряли свои привычные очертания, плавились, изменялись, складываясь в совершенно другие слова. Для того чтобы донести до него истину, для того, чтобы разрешить его сомнения, для того, чтобы помочь ему сделать выбор.

«И тогда мне открылась истина, что веками скрывалась от нас. Истина об ангелах и о проклятии, что стало им карой за предательство. Мы рождены были в нижнем мире, как и все души, как всё живое. Живущие вечно светлые души, которым дарована была мудрость, чтобы нести свет тем, кто потерян во тьме, чтобы протянуть руку помощи тем, кому она так необходима, тогда, когда иной надежды у них уже нет.

Ангелы хранили людские души от тьмы порока и сомнений, что так свойственны людям. Указывали верный путь, тот, что не будет вести к саморазрушению. Путь к вечности, что лежит за гранью их понимания. Но ангелы предали людей. Мудрые наставники сами были одурманены собственной завистью, нелепой завистью к тому, что было только у людей. Чувства. Яркие, порой спонтанные эмоции, делающие их короткую жизнь столь неповторимой.

Ангелы покинули людей, покинули собственную родину, устремившись к далёким и молчаливым звёздам, чтобы парить в пустынной тьме небес, словно проклятые призраки, презирающие весь мир. Чтобы жить самообманом, убеждая себя, что в этом их великая цель, их предназначение, их смысл. Но у ангелов ещё осталось то неотъемлемое право, что ещё способно спасти их. Право выбора».

Джерард с изумлением всматривался в строки, повествующие о далёком прошлом, приподнимающие вуаль тайны. Там, под плотным слоем мёртвой лжи, скрывалась горькая правда, в которую было невероятно трудно, и в то же время так хотелось, поверить.

«Неотъемлемое право — право выбора».

Он опустил глаза, и текст вновь изменился. Словно это было лишь видением, смутным сном. Однако даже такого ответа Джерарду было достаточно, чтобы сохранить решимость всего на миг, а больше ему и не понадобится.

Вернувшись к краю небосклона, он окинул взглядом мерцающие вдали звёзды млечного пути. Вопреки ожиданиям они совсем не показались ему столь родными и необходимыми. Ни звёзды, ни тьма небес, ни хвостатые кометы, ни даже призрачные собраться — ничто уже не могло изменить его решения. Он устал существовать, он желал ощутить пульс жизни.

Джерард глубоко вздохнул и закрыл глаза. Будь у него сердце, наверное, оно бы бешено колотилось сейчас в груди. Но его не было, а сосущая пустота внутри толкала вперёд. Раскинув руки в стороны и сложив крылья за спиной, он шагнул за край, чтобы сорваться вниз. Нет, совсем не в привычное стремительное пике. Это было падением. Свободным падением проклятой души, отчаянно жаждущей обрести то, что принадлежало ей когда-то по праву. Нижний мир стремительно приближался, и где-то за удушающим, впервые изведанным ужасом едва-едва теплилась надежда.

Очнувшись, Джерард осознал, что порядочно замёрз. Он лежал на холодной сырой земле, среди пожухшей листвы. С неба моросил мелкий холодный дождь, капли впивались в кожу ледяными иголками. Он поднялся на ноги, прислушиваясь к непривычным, совершенно новым ощущениям. К биению сердца в груди. Оно трепыхалось, словно птица, угодившая в силок, и это было неописуемо.

Движимый желанием вновь увидеть Эрзу, Джерард прислушался к крикам человеческих душ, ожидая услышать уже привычный ласковый шёпот, но не услышал ничего. Совершенно ничего: ни криков, ни мольбы, ни вечных вопросов о смысле жизни. Он больше не слышал их, не мог слышать.

Не представляя, где ещё искать Эрзу, кроме как в парке, в котором они встретились впервые, он поспешил туда. Шагая босиком по холодной, промокшей от дождя земле, содрогаясь всем телом от пронизывающего ветра и моросящего дождя, он брёл вперёд. По дороге он раздобыл лёгкие летние брюки и рубашку. Одежда сушилась на чьём-то открытом балконе первого этажа. Джерард не намерен был воровать, но ему необходимо было хоть как-то прикрыть наготу и немного согреться.

Добравшись до парка, он устало опустился на скамейку.

«Она придёт сюда, должна придти, нужно только набраться терпения, нужно только дождаться».

Ожидая появление Эрзы, он успел задремать. Разбудил его тихий женский голос.

— Простите, я вам не помешаю, если сяду на скамейку рядом?

— Эрза? — произнёс Джерард, выдыхая белое облачко пара, на улице заметно похолодало.

— Джерард? — удивлённо переспросила она.

— Да. Ты пришла, я знал, что дождусь тебя, если останусь здесь.

— Не думала, что вновь услышу твой голос, — тихо произнесла Эрза, будто не могла поверить в происходящее. — Вчера я видела сон, — сказала она, опускаясь на скамейку рядом. — Впервые в жизни я видела сон. Невообразимо высоко в небе, наверное, на самом краю небосклона среди чернильной тьмы стоял мужчина. За его спиной метались призрачные тени. Их прозрачные тела словно бились в агонии, а потом он шагнул вперёд.

Он падал, а за его спиной трепыхались огромные крылья, заломленные и вывернутые назад. И сквозь нечёткие прозрачные перья сияли звёзды. Такие далёкие холодные огни. Тени кричали, протягивали руки, словно в мольбе. Ангел падал, неумолимо приближалась земля. И я молилась, чтоб он расправил крылья и взлетел, потому что не было и не могло быть зрелища более трагичного, чем это безумное падение...

— Всё не так, Эрза, — Джерард ухватил её за руку, её ладони показались ему обжигающе горячими. — Там наверху лишь тьма и пустота, мёртвый мир, не ведающий ничего о жизни. Безумные тени прежних великих созданий, обманутые собственной ложью, там нет жизни, нет света, нет тепла. Там лишь бесконечно холодный свет далёких звёзд.

— Джерард, у тебя руки ледяные, — взволнованно перебила его Эрза. — Как давно ты уже тут сидишь?

— Не знаю, — растерялся он. — Несколько часов, наверное.

— Часов? — Эрза вскочила на ноги. — Идём со мной, тебе нужно согреться, срочно.

Она почти бежала по улице, волоча его за собой, сжимая его ладонь в своей. Когда они пересекли порог её крохотной квартирки, Эрза первым делом набрала ванну и велела ему отогреваться в горячей воде. Когда же спустя почти час, он был выпушен из ванной и закутан в тёплый махровый плед, ему уже совершенно не хотелось рассказывать ей о холодном мёртвом мире высоко в небесах.

Джерард притянул Эрзу к себе, сжимая её хрупкое тело в объятиях. Ему казалось, что он может часами слушать стук её сердца, которому вторило его собственное. И не было для него ничего более ценного во всей вселенной, чем ощущать её тепло. Такое живое, такое настоящее, такое необходимое.

Джерарда разбудил привычный шелест крыльев. Он насторожился, этот звук был знаком ему давным-давно, но зачем ангел спустился в нижний мир? Эрза так и заснула, привалившись к его плечу, словно опасалась, что утром произошедшее окажется сном. Джерард отнёс её на кровать и вышел на улицу, где его и ожидал призрачный гость.

— Брат... — голос ангела был преисполнен неожиданной скорби и боли.

— Нет, — тихо произнёс Джерард, — я больше не имею отношения к небесному народу.

— Почему? — произнёс ангел.

Очертания его фигуры всколыхнулись, на миг стали болезненно чёткими и вновь расплылись, прозрачные перья топорщились в разные стороны. Взгляд был полон непонимания, боли и жажды понять.

— Почему ты покинул нас? Почему променял вечность и мудрость на краткий миг между рождением и смертью?

— Краткий миг, — тихо повторил Джерард, в словах ангела он услышал собственные, произнесённые, казалось, вечность назад. — Потому, что этот краткий миг и есть жизнь.