Мелюзин (джен)

— Мама! Смотри, котик!

Для шестилетней девочки Мелюзин была очень самостоятельной. Впрочем, ей больше ничего не оставалось: когда после смерти папы они с мамой, братом и сестрой уехали из Парижа и поселились здесь, в Шартре, их жизнь сильно изменилась. Маме пришлось работать, и теперь она всё время шила или вышивала, а Мелюзин с сестрой ей помогали. Брат же ходил в школу, и Мелюзин отчаянно ему завидовала. Мама, правда, обещала, что она тоже пойдёт в школу, но до осени было ещё так далеко! Но главное, у них могло не хватить на это денег. Мелюзина знала это, и поэтому старательно работала, тщательно примётывая одну деталь к другой.

День был жаркий, и поэтому входная дверь в их маленький домик, стоящий у самой реки, была открыта. Мелюзин сидела на своём стульчике у самого порога и примётывала рукав к пройме, как вдруг увидела неторопливо шествующего почти по самой кромке воды красивого чёрного кота с большими круглыми ушами. Кот, почуяв её взгляд, остановился, поглядел на неё внимательно яркими зелёными глазами, и вдруг мягко повалился на спину и вытянулся, показывая свой живот и искоса поглядывая на девочку — словно предлагая поиграть.

— Котик, да, — не отвлекаясь от работы и даже взгляда не подняв, ответила ей мать. — Работай, Мел. Платье нужно сделать к послезавтрашнему утру.

— Я работаю, — сказала Мелюзин, и сделала ещё один стежок.

Кот перекатился на бок, потянулся, снова повернулся на спину и, сложив передние лапы на груди «по заячьи», запрокинул голову и, поймав взгляд Мелюзин, громко замурлыкал.

— Мне работать надо, — строго сказала ему девочка.

И совсем чуть-чуть вздохнула.

Кот опять перевернулся на бок, затем встал, неторопливо подошёл и улёгся у самых ног Мелюзин, тронув носок её туфли мягкой лапой. Мелюзин оглянулась на сестру и мать, а потом быстро наклонилась и погладила кота. Его шерсть была густой, мягкой и очень тёплой — видимо, нагрелась на солнце. Кот громко заурчал и довольно зажмурился, и Мелюзин, погладив его ещё раз, прошептала:

— Мне работать надо. Сметать оба рукава и пояс.

Кот не возражал и, перекатившись на спину, прикрыл глаза и замер так, громко урча и время от времени поглядывая на Мелюзин, которой, честно говоря, было невероятно скучно. Она не любила шить такие платья: ткань была скользкой, и Мелюзин то и дело то колола пальчики иглой. Мамины напёрстки — даже самый маленький — ей не подходили, и проталкивать иголку сквозь слои ткани ей порою приходилось, помогая себе круглым камушком. Если бы иголка могла шить сама! Или если бы они могли купить одну из тех удивительных машин, о которых так мечтала мама! Мелюзин тогда бы даже потерпела и метала всё сама — если б маме было легче. И, наверно, даже научилась вышивать, как её сестра… Почему мир так несправедлив? Почему она не может выучиться, например, на врача, как папа? Её брат, по мнению Мелюзин, был ни капли не умней её, но вот он же станет врачом — если его, разумеется, не выгонят из школы, как почему-то очень волновалась мама. Хотя он ведь хорошо учился…

Правда, можно стать сестрой милосердия. Да, наверное, на неё Мелюзин и пойдёт учиться, когда закончит школу — потому что швеёй она не будет точно.

Игла, которую она в очередной раз проталкивала камнем, соскочила, больно впившись в палец, и вскрикнувшая Мелюзин не успела отдёрнуть руку, когда капля крови упала на ткань и немедленно в неё впиталась. Девочка похолодела и в испуге замерла, засунув пострадавший палец в рот и глядя на расплывшееся на светло-голубом бархате яркое пятно. Свежая кровь отстирывалась, но не с бархата же! Мама так расстроится… Она никогда не ругала девочек в подобных случаях — напротив, шептала почему-то:

— Бедная моя… прости, родная, мне так жаль! — и шла к реке застирывать пятно.

А Мелюзин едва не плакала. Лучше бы её наказывали! Это ведь она должна просить прощения, это же она опять оказалась такой неловкой!

Оглянувшись на мать, Мелюзин снова посмотрела на пятно и, зажмурившись, сложила руки и взмолилась: «Пусть оно исчезнет! Господи, пожалуйста, пусть оно просто пропадёт! Я обещаю, обещаю, что… что… Я всегда буду есть порей! Всегда-всегда! Пожалуйста, только пусть оно исчезнет!»

Порей Мелюзин ненавидела. Особенно варёный. И всегда тщательно вытаскивала его отовсюду — до последнего кусочка. Её тошнило от одного его запаха, но сейчас она искренне была готова обменять исчезновение проклятого пятна, которое так глупо посадила на это дорогое платье, на пожизненное обязательство есть ненавистный овощ.

Кот вдруг приподнялся и, вскочив, поставил лапы на колени Мелюзин.

— Кыш! — испуганно воскликнула она, отталкивая не в меру любопытное животное. Не хватало ей пятна от крови — теперь ещё и он со своими наверняка грязными лапами! Открыв глаза, Мелюзин опять посмотрела на занятую шитьём мать, а когда перевела взгляд на свои колени, тихо охнула.

Пятна не было. Она недоверчиво потрогала ткань, оглядела её всю, даже перевернула — пятна не было нигде. Потом поглядела на свой пострадавший палец — нет, вот он, след укола. Может, ей почудилось? Она ведь сидит здесь с самого утра… Да, наверно, показалось.

Или нет?

Должна она теперь есть этот отвратительный порей? Нет?

Кот вдруг громко заурчал и потёрся мордой о её колено. Мелюзин погладила его и сказала с сожалением:

— Ты всё видел — жалко, что ты рассказать не можешь. Как ты думаешь, мне теперь придётся есть порей?

Кот внимательнейше на неё посмотрел и, мяукнув, уверенно мотнул головой.

— То есть пятна не было? — уточнила Мелюзин, есть порей которой очень не хотелось.

Кот поднялся на задние лапы и, опершись передней о её колено, второй тронул бархат.

— Что ты делаешь?! — перепугалась Мелюзин. Если он сейчас зацепит когтём ткань и оставит на ней затяжку, будет катастрофа. — Не трогай! — попросила она шёпотом, убедившись в том, что бархат цел. — Нельзя, — повторила она, качая головой.

Кот поглядел на неё крайне укоризненно, но послушно улёгся у её ног и, обхватив лодыжку Мелюзин лапами, устроил свою голову на её туфле.

С того дня семья Боденов обзавелась котом. Поначалу мать семейства не хотела оставлять его, но тот никуда не уходил, а будучи выставлен за дверь, укладывался спать прямо на пороге, и через несколько дней госпожа Боден сдалась. Тем более что еды их новый жилец не только не требовал, но, напротив, совершенно неожиданно оказался, в некотором роде, её источником: как-то утром через неделю после своего первого появления он явился с диким кроликом с зубах. С тех пор на столе у Боденов появилось мясо — правда, мама запретила хоть кому-нибудь рассказывать о том, откуда же оно берётся, потому что:

— Чёрный кот, таскающий придушенных им диких кроликов к столу — это неестественно. Нас же заподозрят в колдовстве.

— Мам, сейчас же девятнадцатый век, а не какой-нибудь десятый, — укоризненно сказал Жан-Люк, брат Мелюзин. Ему было десять, и он считал себя уже взрослым и очень образованным. — Сейчас никто не верит в колдовство.

— В Париже, может, и не верят, — вздохнула мама. — А тут… Не надо провоцировать соседей. На нас и так косятся.

— Почему? — тут же спросила Мелюзин. — Разве мы что-то плохое сделали?

— Потому, — сказала мама непонятно. — Накрывай на стол и не задавай глупые вопросы.

Почему вопрос был глупым, Мелюзин не поняла, но расспрашивать не стала — всё равно же без толку. Не скажет. Наверное, это было как-то связано с папой, решила Мелюзин — потому что мама никогда о нём не говорила, хотя и хранила в шкатулке с ключиком его фотографии.

Так что вопросов о коте, которого назвали просто Нуаре, Мелюзин больше не задавала. Тем более что осенью она всё же пошла в школу, и времени раздумывать о глупостях и странностях ей больше не хватало: нужно было успевать учиться, делать домашнее задание и, конечно, по-прежнему помогать маме. Учиться Мелюзин нравилось, а вот шить — не очень, но она понимала, что должна. К тому же, дела у них шли хуже: теперь госпоже Боден приходилось платить сразу за две школы, и даже то, что Анаис, которой уже исполнилось пятнадцать, уже не просто помогала матери, но и имела личные заказы, денег не хватало. А когда хозяин поднял перед Рождеством арендную плату, стало ясно, что они больше не могут себе позволить этот пусть и крохотный, но отдельный домик, и госпожа Боден собралась снять комнату, найти которую оказалось неожиданно непросто: многие хозяева наотрез отказывались впускать в дом кота.

— Он мне тут загадит всё! — заявляли они категорично.

Комнату Бодены в конце концов нашли, и, хотя это была даже не совсем комната, а чердак, зато там было довольно много места, а хозяйка возражала против кошек. К тому же, там проходила каминная труба, и зимой Боденам почти не приходилось тратиться на отопление. Хозяйка дома, милая и элегантная седая дама по имени Бальбин Сусет, никакой отдельной платы за подобное роскошество не требовала, и даже иногда платила Мелюзин, отправляя её с мелкими поручениями то в лавку, то на почту, то к соседям. Деньги были небольшие, но Мелюзин невероятно гордилась тем, что сама зарабатывает и пусть и немного, но всё же помогает маме.

А в конце зимы к ним пришла полиция. Вернувшаяся из школы Мелюзин застала перепуганных сестру и мать и двух высоких и усатых полицейских, стоящих посреди их чердака с весьма хозяйским видом.

— Мы предупреждали вас, мадам, — сказал один из них, тот, что был постарше. — Неуплата налогов — это преступление. Да, я понимаю, что у вас дети, но закон — это закон.

вам кажется— Я не хочу в приют, — прошептала ошеломлённая Мелюзин. Полицейский обернулся к ней, и она, попятившись, чуть не упала, споткнувшись о крутившегося рядом Нуаре.

— Скажи своей матери спасибо, — сказал второй полицейский, глядя на Мелюзин. От него ужасно пахло табаком, и её немного затошнило. — Не платить налоги — всё равно, что воровать! — сказал он, подняв вытянутый палец и погрозив им. — Твоя мать — воровка, девочка. И преступница.

— Неправда! — воскликнула Мелюзин, сжимая кулаки.

— Правда, — сурово возразил полицейский. И велел госпоже Боден: — Суд вынес решение: вы или должны немедленно погасить задолженность, или отправляетесь в тюрьму. У вас деньги есть?

— Нет, — тихо ответила она, опуская голову. — Мой муж умер… я вдова. У меня трое детей, и я…

— Ваш муж, насколько нам известно, не просто умер, — неприязненно сказал первый полицейский. — Если б он был жив, то был бы преступником.

— Он был депутатом! — воскликнула госпожа Боден и вскинула голову. — И он защищал Республику!

— Он был мятежником, — отрезал первый полицейский и велел: — Собирайтесь, мадам! Это даже хорошо, что вы отправитесь в тюрьму, — добавил он. — В приюте из ваших детей выбьют всю ту дурь, что вы с мужем наверняка вложили в их головы.

— Мама, нет! — закричала Мелюзин, кидаясь к матери и обхватывая её со всей возможной силой. — Она не преступница! — крикнула она, обернувшись к полицейским.

Второй — тот, что вонял табаком — шагнул к ним и, взяв Мелюзин за руки, хотя и с усилием, но разомкнул их и потянул девочку на себя.

— Не трогайте её! — разом выкрикнули её мама и сестра — и вдруг сзади раздалось громкое опасное рычание.

Все резко обернулись, и Мелюзин увидела на том месте, где она стояла только что вместе с Нуаро, странное, ни на кого не похожее животное. Костлявое, покрытое голой чёрной шкурой, оно было размером со среднюю собаку и глядело своими огромными и жуткими, будто бы светящимися изнутри голубыми глазами без зрачков, прямо на того полицейского, что держал Мелюзин.

А потом оно молча прыгнуло и вцепилось ему, ошеломлённо замершему на месте, прямо в горло. Захрипев, тот вцепился в чудовищную тварь, и его товарищ немедленно бросился ему на помощь, но, похоже, было поздно: пострадавший уже медленно оседал на пол, и замершая от ужаса Мелюзин смотрела на падающие на пол капли крови.

— Господи, — прошептала то ли её сестра, то ли мама, но Мелюзин сейчас было вовсе не до них: она не смогла бы объяснить, откуда, но точно знала, что это жуткое чудовище — её Нуаро, изменившийся, чтобы её спасти. И когда оставшийся в живых полицейский схватил его за шкирку и за шею, поняла, что он сейчас его задушит — и…

Однако вместо этого произошло нечто уж совсем невероятное: зверь… раздвоился, и его двойник, вывернувшись из рук отпрянувшего в ужасе полицейского, развернулся и прыгнул ему прямо на лицо.

А через минуту всё закончилось, и теперь посреди чердака лежало двое мёртвых полицейских, а рядом с ними сидел прежний Нуаро — один-единственный, Мелюзин даже не поняла, куда делось то второе существо — и внимательно смотрел на Боденов. Его чёрная морда всё ещё была испачкана в крови, не оставляя ни малейшего шанса предположить, что те твари всё же не имели к нему никакого отношения. Мелюзин поглядела на смертельно бледную маму, потом на сестру, а когда опять перевела взгляд на Нуаро, тот уже тщательно и совершенно мирно умывался.

Госпожа Боден вдруг осела на пол и, притянув дочерей к себе, заставила их опуститься рядом. Она шептала молитву, и гладила и гладила обеих девочек по прижатым к её груди головам — пока дверь внезапно не открылась, и на пороге не возникла владелица их дома.

— О, как скверно, — проговорила она, оглядывая комнату и спросила, подойдя к полицейским: — Думаете, они умерли?

— Я не знаю, что случилось, — побормотала госпожа Боден. — Не знаю. Здесь были эти твари… Твари…

Её затрясло, и Мелюзин, испуганно обняв её, зашептала:

— Мама, он нас просто защищал!

— Конечно, защищал, — согласилась с ней мадам Сусет, перестав разглядывать покойников и глядя на Мелюзин. — Но не вас, моя дорогая, а тебя.

— Почему меня? — прошептала Мелюзин.

— Потому что это отнюдь не кот, а матагот, — пожилая дама улыбнулась. — Он сам нашёл тебя и почуял твою суть. И остался охранять. Ты — особенная девочка, ты это знаешь? — спросила она ласково.

— Матагот? — переспросила Мелюзин. Её мама, между тем, перестала дрожать, и теперь очень взволнованно и пристально смотрела на мадам Сусет.

— Матагот, — повторила та. — Это волшебное животное. Так же, как и ты, — она снова улыбнулась. — Ты пока не знаешь этого, но ты волшебница, — она присела на корточки рядом с Мелюзин. — Он тебя нашёл, и с тех пор я за тобой приглядываю. Чтобы не случилось какой-нибудь беды. Но, как видно, плохо я смотрела, — она вздохнула и посмотрела на двух мёртвых полицейских. — Мадам Боден, девочки, — она встала, — вам не нужно волноваться. Денег мы найдём, а с этими, — она кивнула на трупы, — я разберусь.

— Я не понимаю, — госпожа Боден нахмурилась. — Что здесь происходит? Что за матагот? И кто вы такая?

— Я — такая же волшебница, как ваша дочь, — ответила мадам Сусет. — Вы ведь не могли не замечать, что Мелюзин — другая. Не такая, как все остальные дети. Не так ли? — спросила она.

— Да, но… — взгляд госпожи Боден стал совсем растерянным. — Так же не бывает… это ведь всё сказки!

А вот Анаис не сказала ничего — напротив, в её взгляде появилось понимание чего-то, и она так внимательно посмотрела на свою младшую сестру, что той стало неловко.

— Вовсе нет, — мадам Сусет снова улыбнулась ей и протянула руку. — Поднимайтесь, дорогая. И пойдёмте вниз, в гостиную. Думаю, нам с вами лучше поговорить там.

— Он убил их, — тихо проговорила Анаис, и Мелюзин стиснула руку сестры.

— Нет, конечно, — очень буднично возразила мадам Сусет. — Хотя мог бы. Матаготы весьма опасные животные. Впрочем, они никогда не нападают без нужды… или без приказа. Думаю, что у тебя есть связь с ним, — сказала она Мелюзин. — Редкий дар.

— Я ничего не говорила, — запротестовала та. — Я не виновата!

— Нет, конечно, — мягко согласилась мадам Сусет. — Разумеется, не виновата. Нуаро всё сделал сам. Он к тебе весьма привязан — и, конечно, не позволил бы какому-то магглу причинить тебе вред. Я всё объясню вам, — пообещала она, помогая мадам Боден подняться. — Но сперва вам нужно успокоиться. Пойдёмте, я налью вам чая.

Кот, как раз закончивший свой туалет, громко мяукнул и, подойдя к Мелюзин, встал на задние лапы, просясь на руки, и она, чуть-чуть поколебавшись, подняла его и прижала к себе. Он немедленно обнял её, как обычно делал, лапами за шею, и, положив голову к ней на плечо, громко заурчал.

— Они хотели нас отдать в приют, — сказала Мелюзин, глядя на полицейских. А потом спросила очень тихо: — Вы сказали, что они не умерли?

— Что ты, милая, — возразила мадам Сусет. — Я стояла там, за дверью, с той минуты, как они сюда пришли. Они просто спят. Крови много, но я это поправлю, — пообещала она. — Матаготы редко убивают. Только по приказу или же в чрезвычайных обстоятельствах. Эти двое, какими бы они ни были, ничьей жизни не угрожали, и не заслужили смерти. Ну, пойдёмте вниз, — позвала она и первой пошла к лестнице.

…А потом они сидели в небольшой уютной гостиной и долго-долго говорили. И Мелюзин вспоминала обо всех тех странностях, которые привыкла считать игрой собственного воображения: обо всех этих пропадающих пятнах грязи, крови и чернил, о неизменно полных чернильницах, о никогда не теряющихся иглах и карандашах… О том, что её одежда всегда, сколько бы она её ни носила, оставалась чистой, и о том, что после того обещания в её еде почему-то совсем перестал попадаться ненавистный лук-порей.

— Если я волшебница, — спросила, улучив момент во взрослом разговоре, Мелюзин, — значит, я умею колдовать?

— Пока нет, — сказала мадам Сусет. — Но ты этому научишься. В школе.

— Разве в школе такому учат? — возразила Мелюзин.

— Есть специальная школа, — ответила мадам Сусет. — Когда тебе исполнится восемь, ты сможешь туда поехать.

— Мне уже почти что семь! — радостно воскликнула Мелюзин. — Значит, в следующем году я туда уже поеду?

— Может быть, — сказала её мама и спросила: — Сколько это стоит?

— Ничего, — мадам Сусет улыбнулась очень широко. — Обучение бесплатно. Нужно будет лишь купить учебники и форму… а в одиннадцать лет — и волшебную палочку. Но вам не нужно волноваться о деньгах, — добавила она успокаивающе. — Если их не хватит, министерство вам поможет. Безвозмездно.

— Министерство? — переспросила госпожа Боден. — Значит, они там об этом знают? О волшебниках?

— Наше министерство, — пояснила мадам Сусет. — Ваше — нет, не знает. У нас есть своё. Они всегда помогают в таких случаях. Мелюзин непременно нужно научиться колдовать — в противном случае это может быть просто опасно.

— А Нуаро? — спохватилась Мелюзин, прижимая свернувшегося на её коленях кота к себе. — Его можно взять туда?

— Обычно матаготов в школу не берут, — подумав, ответила мадам Сусет. — Но, возможно, в твоём случае можно будет сделать исключение. Но это не мне решать, а директору.

— Но я же не могу его оставить! — заволновалась Мелюзин. Кот приподнял голову и, приоткрыв глаза, тихо мяукнул.

— Он может пожить пока с твоей семьёй, — сказала мадам Сусет. — Или же со мной… впрочем, — продолжила она, — теперь, когда всё выяснилось, думаю, что я могу вам предложить спуститься с чердака и занять комнаты на третьем этаже.

— Но здесь только два этажа, — недоумённо проговорила Анаис.

— Вовсе нет, — улыбнулась мадам Сусет. — Этот дом вообще намного больше, чем кажется. Места хватит всем.

— Почему вы помогаете нам? — спросила госпожа Боден.

— Во-первых, не я, так кто-нибудь другой бы всё равно приглядывал за вами, — ответила мадам Сусет. — В министерстве полагают, что семьи магглорождённых волшебников нельзя оставлять без помощи в тяжёлых ситуациях: если что-нибудь случится, устранять последствия будет сложнее, чем предотвратить их. А во-вторых, я сама магглорождённая. И знаю, как это непросто. К тому же, ваш супруг погиб очень достойно: я его не знала, но его поступок вызывает у меня уважение. Мой брат тогда тоже был там, и он им восхищается. Мы считаем, что его забыли совершенно незаслуженно, но однажды эта несправедливость будет исправлена. Вы ещё увидите его останки в Пантеоне.

Госпожа Боден в ответ лишь горько усмехнулась:

— Мне хватило средств только на самую скромную могилу. Жан объявлен чуть ли не преступником.

— Посмотрим, — загадочно проговорила мадам Сусет. — В любом случае, сейчас нужно думать не об этом. Я пойду займусь нашими гостями, — сказала она, вставая и ставя пустую чашку на столик. — А вы поднимайтесь по лестнице на третий этаж и выбирайте комнаты. А завтра нужно будет оплатить налоги… вы мне только назовите сумму. Утром я вам принесу.

— Я верну вам всё, — твёрдо пообещала госпожа Боден — но Мелюзина уже не слушала их разговор.

Она волшебница! И скоро поедет в школу, где её научат колдовать! Она не могла сейчас думать ни о чём другом. Она волшебница! И ей все эти странности не чудились!

Нуаро, лежащий на её коленях, повернулся и, поглядев на неё, медленно моргнул. А затем, громко и уверенно мяукнув, спрыгнул на пол и первым побежал к лестнице, показывая Боденам дорогу.

* * *

Предсказание мадам Сусет, как ни странно, сбудется: госпожа Боден и вправду проживёт достаточно, чтобы застать торжественное перезахоронение праха своего погибшего супруга в Пантеоне.

А вот Мелюзин со своей будущей профессией не угадает. Никакого отношения к медицине она иметь не будет: Мелюзин свяжет свою жизнь с матаготами и с тем самым министерством, которое так помогло ей в детстве, и однажды вместе со своими необычными питомцами займёт место в самом его сердце, сделав из них уникальных, неподкупных и почти непобедимых хранителей министерского архива, который, в общем-то, сама же и создаст. Ибо то, что представлял собой архив до этого, было просто складом, в котором было невозможно разобраться, и Мелюзин пришлось…

Впрочем, это уже совершенно другая история.