То, что нас убивает (гет)

Солнце постепенно клонилось к закату, пряталось за низенькими домами спального района, путалось в изумрудных кронах многочисленных деревьев, отражалось от распахнутых окон и било в глаза немногочисленным прохожим и собравшимся дома людям. Возле небольшого типичного двухэтажного домика, в саду которого вовсю цвели не слишком яркие мелкие цветы, прямо на траве лежал велосипед, корзинкой придавивший особенно красивый кустик. Из дома доносились приглушенные голоса, мужские и женские, они смеялись и ворчали, обсуждая прошедший день.

В небольшой аккуратной комнате на втором этаже дома занавески были задернуты, потому что иначе красно-рыжее солнце било прямо в глаза тому, кто сидел за письменным столом или на кровати. Телевизор работал беззвучно, показывая сегодняшние новости, сводку погоды и переключаясь на бессмысленные, но смешные передачи. На письменном столе были аккуратно разложены тетради и учебники, многочисленные книги уютно расположились на высоких полках, занимающих почти всю стену. На кровати небрежно лежал школьный форменный пиджак, у двери стояли две школьные же сумки, одна из которых была аккуратно задвинута к шкафу, а вторая, полураспахнутая, валялась прямо перед приоткрытой дверью.

Из-за двери слышались шаги, размеренные и торопливые, и голоса, мужской, как будто скучающий, с нотками высокомерия и ехидства, и женский, задорный, со смешинками и плохо скрываемым скептицизмом. Если прислушаться, голоса превращаются в звонкий девичий и глубокий и бархатный юношеский, который через некоторое время обещал стать умопомрачительным мужским.

Невысокая темноволосая девушка вошла в комнату задом, спиной наваливаясь на дверь. В руках она несла несколько пачек чипсов и печенья, при этом вовсе не смотрела, куда идет, продолжая переговариваться с идущим следом парнем. У него тоже были заняты руки — на большом подносе стояли две чашки с горячим чаем, парочка пиал с вареньем и медом и сахарница. Он отвечал смеющейся девушке как будто нехотя, слишком серьезно для подростка, и то и дело закатывал глаза, глядя, как собеседница врезается в очередную стену или локтем сносит несколько книг с полки. Тем не менее он смотрел на нее с теплотой, плещущейся в глубине ореховых глаз. В его каштаново-рыжих волосах играли пробивающиеся сквозь занавески солнечные зайчики, делали скучный школьный образ чуточку живее, расцвечивали спокойное лицо красками, отражались и вспыхивали в умных глазах.

Девушка, смеясь, скинула пакеты на кровать и сама завалилась рядом. Ее темные, почти черные волосы рассыпались по белому покрывалу, живые темно-серые глаза забегали по комнате, словно выискивая мельчайшие изменения, которые едва ли могли произойти за пару минут ее отсутствия. Парень пихнул ее носком в голень, ставя поднос на стол, в ответ на что получил недовольный фырк и пачку любимых чипсов в лоб. Девушка расхохоталась, довольная собственной редкой меткостью, и рывком поднялась, скрещенными руками защищаясь от коварной атаки подушкой.

— Не валяйся на чужой кровати, — скрывая смешок, проворчал парень.

Глаза его лучились весельем, он крепко держал девушку за руку, не давая ей пойти в новую атаку. Она же не переставала хихикать и свободной рукой заправляла выбившиеся из хвоста волосы за ухо.

— Ну Лайт! — она щелкнула его по носу и склонила голову набок. — Дай подурачиться, я как будто сто лет тебя не видела.

— Ты приходила вчера, — он фыркнул, отстраняясь, и уселся на компьютерный стул, — а в выходные мы ходили в кино.

— В выходные, — уныло протянула девушка, — сегодня четверг, и я не видела тебя весь день в школе.

Парень хмыкнул, швырнул в нее чипсами и включил звук на телевизоре. Там как раз шли вечерние новости, диктор бодро вещала об очередном разбойном нападении с ограблением, на экране мелькали зацензуренные кадры с места происшествия, все равно достаточно неприятные, чтобы девушка отвернулась. Парень же продолжал заворожено смотреть, кулаки его сжимались, а улыбка постепенно превращалась в хмурую гримасу, исказившую красивое лицо.

— Ягами Лайт! — громко закричала девушка, выхватывая у него из рук пульт. — Немедленно прекрати делать такое страшное лицо.

Парень моргнул, морщинка между его бровей разгладилась, и он растерянно взглянул на подругу. Она стояла рядом, грозно уперев руки в боки, все еще крепко сжимая в пальцах ни в чем неповинный пульт от телевизора. Уголки ее губ подрагивали, волосы совсем растрепались, и Лайту неожиданно пришла мысль, что девушка похожа на разгневанную жену. Он тряхнул головой, отгоняя странные ассоциации, и слегка улыбнулся, одновременно извиняющеся и благодарно.

Ахару Рин была для Ягами Лайта единственным лучшим другом. Слегка доставучим, прилипчивым и разговорчивым до невозможности. Она стала кем-то сродни члену семьи, и Лайт, честно говоря, не мог даже представить, что ему когда-нибудь придется с ней расстаться.

Они познакомились еще до школы, когда семья Ахару переехала на их улицу. Девчонка сразу привязалась к неразговорчивому мальчишке, слишком смышленому для своих лет, и, как он ни старался, никак не хотела отставать. Рин постоянно улыбалась, хватала его за руку, тянула куда-то и впутывала в неприятности. Она не была глупой, в школьном списке занимая обычно места в первой двадцатке, но Лайт был уверен, что подруга легко могла бы тягаться с ним за первое место. Иногда она поражала его широтой взглядов и глубиной суждений, они часто обменивались прочитанными книгами и советовали друг другу интересные фильмы. Тем не менее для всех остальных Ахару Рин была скорее не слишком сообразительной веселой девчонкой, легко вписывающейся в любую компанию.

Они были в одной группе в детском саду, всегда в одном классе с младшей по старшую школу и только в выпускном классе неожиданно попали в разные. Рин тогда едва не заливалась слезами, тонкими пальчиками вцепившись в его запястье и сквозь полуопущенные веки наблюдая за разворачивающейся суматохой. В один класс их, естественно, не перевели, но теперь все в школе думали, что Ягами Лайт и Ахару Рин встречаются. Спустя пару недель Лайт даже признал полезность таких слухов, потому что признаваться в любви ему стали чуточку реже. Зато в гости Рин приходила теперь не пару раз в неделю, а каждый день, чему несказанно рада была Ягами-старшая, давно считающая сына и его подругу идеальной парой.

Лайт снова оглядел растрепанную взволнованную Рин, отогнал назойливую ассоциацию с женой и признал, что, в общем-то, был бы не против такой девушки. С ней было о чем поговорить, она понимала его едва ли не с полуслова, иногда втягивала в неприятности, непременно заканчивающиеся хорошо. Ахару Рин была для Лайта настолько родной, настолько больше-чем-друг, что одни подобные мысли вызывали нервную дрожь и недоверчивый к самому себе смешок.

У Ахару Рин были забавные темные кудряшки, достающие до лопаток, лучистые серые глаза с пляшущими в них дьяволятами, тонкая белоснежная кожа, сквозь которую просвечивали венки, длинные ресницы и потрясающая улыбка. Ахару Рин единственная могла позволить себе безнаказанно растрепать его идеальную прическу, больно стукнуть школьной сумкой по плечу или запрыгнуть на спину вместо приветствия.

Ахару Рин стояла сейчас рядом, грозно хмурила брови, а Лайт невольно улыбался, осторожно забирая из тонких пальцев многострадальный пульт. Рин моргнула, провожая руку Ягами, склонила голову набок, ударила его по щекам и снова плюхнулась на кровать.

— Не смотри так больше, пожалуйста, — едва слышно прошептала она, заваливаясь назад, — я знаю, что ты хочешь работать в полиции, но полицейские не должны так остро реагировать на преступления.

— Почему? — вскинулся Лайт.

Они обсуждали это уже тысячу раз и будут обсуждать еще столько же, потому что в этом вопросе никогда не придут к взаимопониманию. Рин не была согласна с Лайтом относительно криминальной части общества, хотя и признавала его доводы здравыми. И точно так же Лайт не был согласен с Рин, в штыки воспринимая любые отличные от своих слова.

— Потому что полицейский — это не судья, — Рин тяжело вздохнула, — полицейские не убивают без необходимости, не выносят приговор, они только ловят и заключают под стражу. Если ты будешь принимать так близко к сердцу — начнешь убивать преступников налево и направо и сам станешь тогда преступником. Так остро реагируя, ты лишаешься трезвого взгляда. И полицейские, и прокуроры, и судьи должны опираться только на факты, но никак не на собственное мнение.

— Почему я не могу ловить преступников, при этом считая их всех отбросами? — Лайт подался вперед, глаза его заблестели.

— Потому что ты не знаешь, что толкнуло их на преступления, смогут или нет они совершить еще одно, что они чувствуют, в конце концов, — Рин поднялась, коленями упираясь в колени Ягами, — считая их всех отбросами, ты ставишь себя выше них, но никто из людей не может быть лучше или хуже.

— Разве они не становятся подобны диким животным, зверям, совершая преступления? — голос парня дрожал от азарта, он сплел пальцы и положил подбородок на руки.

— Они лишь нарушают придуманную кем-то мораль. Никто не спрашивал, согласны ли они с нормами поведения, с правилами и законами. Эти законы удобны кому-то, кому-то удобно их нарушать, кто-то в корне не согласен, кто-то просто не понимает, зачем все это нужно. Нормы морали придумали люди, но все люди разные, и их личные взгляды отличаются. Как мы с тобой не сходимся во мнении, кто-то не согласен с написанными правилами, может умом он и осознает, зачем это нужно, но психологически не признает, например, запрета на убийство. Он просто не понимает, почему нельзя, не понимает, что причиняет кому-то боль, и не понимает, почему его вообще должна волновать чужая боль. Это животные инстинкты, и, как бы человек ни старался, он не сможет от них избавиться.

Рин подняла указательный палец, призывая открывшего рот Лайта молчать, перевела дыхание, глотнула остывающего чая и продолжила:

— Кто-то из людей подчиняется инстинктам сильнее, кто-то слабее, но тем не менее они есть. Есть, спать, размножаться, убивать. Люди неспроста всю свою историю воевали, убийство — один из основных инстинктов. Да, война всегда кому-то выгодна, но если бы ни у кого не было подсознательного желания убивать, и войн бы не было. В мирное время этот инстинкт реализовать негде, не все готовы идти в армию и возможно жертвовать собой. Отсюда и видеоигры с бесконечными войнушками, фильмы ужасов, боевики. Но не всем этого хватает, и получается в итоге то, что получается. Все мы подчинены инстинктам в большей или меньшей степени, и это не делает кого-то лучше или хуже.

— Именно поэтому я лучше тех, кто слепо подчиняется инстинктам, — выпалил Лайт, придвинувшись еще ближе, — я могу контролировать себя, значит я более цивилизованный, более продвинутый, больше подхожу настоящему обществу. Те, кто не может жить в обществе со всеми его нормами и законами, не более чем отбросы эволюции, не способные адаптироваться к изменениям, и должны исчезнуть, чтобы освободить место новым поколениям.

Он говорил тихо, но отчетливо, улыбался слегка безумно. Был так близко, что Рин чувствовала на своей щеке горячее дыхание, ловила в ореховых глазах отблески затаенного безумия. Лайт выглядел как самый настоящий маньяк, безумный ученый, ради своей цели не погнушащийся пойти по головам, растоптать несогласных, уничтожить недовольных и превознести свое, единственно верное мнение.

— Разве мир не станет лучше, — тем временем продолжал Лайт, — если уничтожить всех преступников? Разве остальные не станут бояться совершать преступления, если за них будет грозить не тюрьма с полным обеспечением за счет государства, а только смерть?

Рин смотрела в лицо лучшего друга и не узнавала его. Лайт сейчас выглядел совершенно другим человеком, безумным, помешанным на собственной идее, считающим себя лучше не только преступников — всех остальных, не понимающих, не способных понять его мысли. Рин вздрогнула от собственных глупых мыслей и расхохоталась Ягами в лицо. Он отшатнулся, смотря на нее непонимающе, нервно дернул уголком рта, словно раздумывая, стоит ли тоже смеяться. Ахару смеялась долго, выпуская нервное напряжение, глупые подозрения, не желая верить собственным глазам. Она смеялась, пока не начала икать, а из глаз не брызнули слезы. Лайт все еще смотрел на нее удивленно, словно на ненормальную, но любимую сестренку, требующую снисхождения и поддержки.

— У тебя сейчас было лицо истинного маньяка, — все еще всхлипывая, выдавила из себя девушка, — как будто ты готов убить меня на месте, если я не соглашусь.

Лайт дернулся, посмотрел на нее испуганно, схватил за руку, но так и не смог вымолвить ни слова, замерев с открытым ртом. Рин сжала его пальцы, взглянула серьезно исподлобья и тяжело вздохнула.

— Не пугай меня так больше, пожалуйста, — шепот едва сорвался с искусанных губ и потонул во взорвавшемся шуме телевизора, стуке собственного сердца и голосах семьи Ягами снизу.

Лайт, все еще растерянный, кивнул, отпустил пальцы подруги, крутанулся на стуле, откинувшись на спинку, и посмотрел на нее вопросительно, словно требуя продолжения. Рин хохотнула, с шумом раскрыла пачку чипсов и запустила туда подрагивающую ладонь.

— Разве, убивая преступников, ты не станешь таким же? — совсем тихо девушка заговорила. — Убийцей, подчиняющимся инстинктам. Многие маньяки тоже убивали ради высшей цели, но разве это хоть сколько-нибудь оправдывает их? Так или иначе убийца есть убийца. Давай закончим на этом, ладно?

Рин понимала, что устала слишком сильно, слишком сильно шокирована развернувшейся дискуссией. Что у нее все еще дрожат руки, и она никак не может заставить себя улыбаться. Что, кажется, сердце стучит где-то в пятках, а и без того бледное лицо бледнее полотна. Рин закусила губу, смотря на кивнувшего друга, и вздохнула с облегчением.

Лайт смотрел на бледную изможденную подругу, через силу пытающуюся улыбаться, и боялся. Боялся самого себя, боялся ее, боялся за нее. Он потянулся за чаем и понял, что его собственные пальцы дрожат как в лихорадке, сердце стучит слишком громко, перекрывая телевизор и шуршание чипсов. Он тряхнул головой, приводя мысли в порядок, выключил бесполезный экран и протянул подруге чашку, с силой вцепившись в другую.

Солнце уже зашло, окутав мир в белесый вечерний туман, когда Рин поднялась, хватая брошенную у двери сумку, запихивая в нее ворох тетрадей. Она все еще нервно улыбалась, не отвлекшись даже на учебу, и то и дело поглядывала на показательно спокойного друга. Лайт не казался ей теперь другим человеком, он все еще оставался ее лучшим другом, просто для себя она открыла новые страницы, казалось бы, изученной вдоль и поперек книги.

— Прости за это, — у самой калитки молчавший до этого Ягами неожиданно заговорил.

Сердце Рин пропустило удар, она фыркнула и привычно лучезарно улыбнулась. Лайт улыбнулся в ответ, протягивая руку, и девушка с удовольствием ее пожала. Это было что-то вроде их личного приветствия и прощания, и значило для них больше, чем обычно рукопожатие значит для взрослых. Знак дружбы, доверия и понимания, касание не только телом; пожимая друг другу руки, Рин и Лайт соприкасались душами, обменивались чувствами, невысказанными вслух.

Отпустив теплую большую ладонь друга, Рин еще раз улыбнулась, подпрыгнула, разворачиваясь, и, помахав на прощание, направилась к собственному дому. Лайт провожал ее взглядом, пока она не скрылась за дверью, и потом еще ждал, пока она, поднявшись в свою комнату, не помашет ему из окна. И только тогда, махнув в ответ, он ушел в дом, встречаемый подколками сестры и лукавой улыбкой матери.

Вечер уже прочно вступил в свои права, окутав мир туманным полумраком и спешно прогоняя с улиц последних прохожих. Ветер тихо шелестел в листьях, завывал между домами и то и дело поднимал в воздух немногочисленные фантики и скошенную подсохшую за день траву. Рин сидела в своей комнате, локтями опершись о стол, и задумчиво накручивала длинную прядь волос на палец. Дурацкая привычка прилипла к ней еще с детства, чуть позже того, когда она сама прилипла к Ягами Лайту. Рин хохотнула, вспомнив лучшего друга ребенком, и рухнула на стол, больно ударяясь лбом о столешницу. Рука, так предательски выскользнувшая из-под подбородка, рухнула следом, и девушка взвыла, потирая пострадавший лоб пострадавшей же ладонью. Обиженный вой, впрочем, скоро перерос в безудержный хохот. Ахару дунула на пульсирующую костяшку и утерла выступившие в уголках глаз слезы. Счастливый смех неожиданно перерос в нервный, по коже прошла волна зябкой дрожи, и девушка снова стукнулась лбом о стол — на этот раз специально, чтобы унять приступ боязливого хохота.

Рин не могла понять, когда все пошло не так. Когда из забавного соседа Лайт превратился в лучшего друга, когда из лучшего друга он стал почти братом, и когда вместо брата Ахару неожиданно увидела перед собой предмет воздыхания, мечту вечерних влажных фантазий, совсем как у тех девчонок из школы, которые шепчутся по углам и «романтично» краснеют под взглядом тайного возлюбленного. Девушка всегда считала себя достаточно рациональной, чтобы обойти стороной период всплеска гормонов в подростковом возрасте, но тело — это тело и контролю разума не поддается.

Пожалуй, Рин была достаточно умной, а иногда даже слишком умной, чтобы верно истолковать поведение людей, чтобы выработать оптимальную стратегию общения, чтобы быть достаточно «такой как все», чтобы избежать лишних проблем. Рин нравилось читать эмоции людей, анализировать их поведение, предугадывать события, но она ни капельки не хотела становиться частью общей массы. Девушка предпочитала быть в стороне, наблюдать издалека, ни во что не вмешиваясь, и одновременно находиться достаточно близко, чтобы иметь наилучшую точку обзора.

Рин с самого детства нравилось наблюдать за Ягами Лайтом. Он был для нее закрытой книгой, которую она с упоением помешанного изучала страница за страницей, открывала для себя новые грани и ныряла все глубже в омуты ореховых глаз. В какой-то момент Рин потерялась, запуталась, переплелась с Лайтом настолько прочно, что уже не разъединить, не разделить сросшиеся части. Ахару больше не представляла своего существования без многогранного слишком доброго и слишком скрытного Ягами; путалась мыслями в чужих мыслях и с упоением вслушивалась в унисон голосов.

Возможно именно поэтому неожиданное изменение друга так бросилось ей в глаза. И, что еще более важно, так напугало ее. Рин всегда верила в Лайта, верила безоговорочно, несмотря на многочасовые споры, несмотря на расхожее кое-где мнение. Он был для нее больше чем авторитетом, больше чем истиной, он был как будто частью ее самой, неотрывной и бесспорной. А теперь он неожиданно вырвался, оторвался с корнем, сделался тем, что она не готова была принять. Пока не готова, потому что, каким бы он не стал — Рин все еще не могла представить себе жизнь без него.

Ставня хлопнула вороньим карканьем, разорвала тишину и гнетущие мысли, запустила в комнату и в голову волну свежего ночного воздуха. Тесная спальня взорвалась звуками ночи: снаружи листьями зашумели деревья, залаяла где-то собака, гравий зашуршал под колесами машины. Над самым ухом противно затикали часы — дежурный подарок матери на очередной день рождения. Они показывали полночь — тьма только-только вступила в свои права, обволакивая уставший за день Токио, укрывая его от бездумной дневной суеты и баюкая мерным шепотом получившей свободу природы.

Рин фыркнула себе под нос, стягивая резинку со смольных волос, и подошла к окну, вглядываясь в светлое городское небо. Ей неожиданно остро захотелось уехать куда-нибудь в деревню, подумать, посмотреть на звезды, сосчитать собственные тревоги и выбросить все из головы. Все равно она как всегда будет плыть по течению, подстраиваться, изгибаться и лавировать в потоке чужих жизней. Все равно она останется рядом с Ягами Лайтом, потому что уже зашла слишком далеко, чтобы теперь отступить. Небо моргнуло редкими звездами, как будто соглашаясь с такой незамысловатой позицией, и Рин совсем успокоилась. Она будет рядом, что бы ни случилось, и в какую бы глупость слишком добрый и слишком справедливый Лайт не ввязался.

В школе было как всегда шумно: большая перемена только началась, и школьники толпой посыпали в столовую за порцией хлеба, некоторые из них собрались группками, чтобы вместе пообедать. Самые продуманные раскладывали на партах бенто и ловили завистливые взгляды «хлебоедов», а те, кто не желал есть под взглядами одноклассников, расходились кто куда в поисках более уединенного местечка. Выход на крышу в этой старшей школе был закрыт на замок, так что уединенными местечками служили зачастую пустующие классы да немногочисленные лавочки во дворе. Однако сейчас был как раз конец осени, так что обедать на улице становилось холодновато, и ученики все больше предпочитали остаться в обогреваемых классах под многочисленными взглядами, чем сидеть на промозглом ветру в уединении.

— Хару-чан, ты снова пойдешь обедать с Ягами-куном? — Тока, одна из подруг Рин, окликнула ее уже на выходе из класса.

Низенькая и пухленькая, Арияма Тока производила впечатление милой простушки, однако в этом году она стала капитаном клуба по кюдо и могла с легкостью как заговорить, так и поколотить противника. Девушка скорчила забавную обиженную гримасу и показала Рин язык, помахав на прощание рукой. Ахару в свою очередь с улыбкой кивнула и погрозила в ответ пальцем.

Пожалуй, все в школе давно знали, что Ягами Лайт и Ахару Рин обедают только вместе. Несмотря на все уговоры одноклассников, они всегда ускользали прямо из-под их носа и возвращались только к началу следующего урока. Лайт только отмахивался на громогласное возмущение приятелей, а Рин по обыкновению строила свою самую милую мордашку и умилительно хлопала угольными ресницами. Подруги заливались хохотом, и от девушки отставали ровно до следующего обеда.

— Ахару-сэмпай! — высокая кучерявая девушка столкнулась с ней едва ли не нос к носу, неожиданно выскочив из-за угла. — Ты идешь обедать с Ягами-сэмпаем, да?

Ответ ей, очевидно, нужен не был — девица схватила Рин за руку цепкими наманикюренными пальчиками и практически всунула ей небольшой розовый конверт. Рин про себя скривилась от такой наглости, но в реальности только вежливо улыбнулась и аккуратно освободила руку, вопросительно изогнув бровь.

— Я знаю, что вы вроде как встречаетесь, но не могла бы ты передать это Ягами-сэмпаю? — она захлопала длинными ресницами и притворно мило улыбнулась.

Рин едва не зарычала, но вовремя одернула себя и только сжала конверт слишком сильно. У нее задергался глаз, и она отзеркалила девице ее же улыбку, протягивая письмо назад.

— Если ты знаешь, что мы вроде как встречаемся, — передразнила она, — то почему отдаешь это мне?

— Видишь ли, Ягами-сэмпай никак не желает принять мое признание, — девушка страдальчески закатила глаза, — и я подумала, что может быть он примет его хотя бы от тебя.

Рин тяжело вздохнула, проглатывая все вертящиеся на языке оскорбления, прикрыла глаза и так ослепительно улыбнулась, что девица невольно отшатнулась.

— Я передам, — бросила она сжавшейся младшекласснице и молниеносно скрылась за поворотом — чтобы та не успела догнать ее еще парочкой приторно наглых фраз.

Едва она дошла до площадки перед выходом на крышу, — места, где никогда никого не было — где уже стоял предмет разговора, закутанный в шарф и держащий в руках пару коробочек с обедом, Рин крепче сжала письмо в кулаке и с силой ударила им прямо в грудь парня. Лайт пошатнулся, недоуменно на нее смотря, но устоял, и, кажется, все понял по лицу подруги. Он скосил глаза вниз, находя розовую бумажку, и усмехнулся. Такая Рин, взъерошенная и злая, невероятно ему нравилась. Она кардинально отличалась от Рин обычной, веселой и непринужденной, и больше походила на настоящую живую девушку, чем вечно приветливая куколка.

— Опять? — он перехватил обернутые в платки коробочки одной рукой и забрал измятый конверт, рассматривая его со всех сторон.

Победная улыбка отчего-то так и просилась на лицо, но Ягами знал — стоит ему сейчас улыбнуться так, и Рин непременно на него обидится. Этого он хотел меньше всего на свете, поэтому только сочувствующе покачал головой и, не распечатывая, отправил письмо в ближайшую мусорную корзину. Ахару посмотрела на него ехидно и совсем немного укоряюще, и хотела уже было открыть рот, когда Лайт вручил ей одну из коробок.

— Мама как всегда и на тебя сделала, — он примирительно поднял одну руку и кивнул на пол.

Они уселись на верхнюю ступеньку лестницы, и девушка тут же принялась разворачивать сверток. Открыв и оглядев угощение, она, глотая слюни, пропела:

— Обожаю твою мать!

В последнее время Лайт много думал. О справедливости законов, о компетентности полиции, о низости и гнилости людей, совершающих преступления. Смотря ежедневные вечерние новости, он все больше приходил к выводу, что нельзя отпускать преступников. Редкие из них действительно исправляются и живут мирной жизнью; большинство же, поняв, что перспектива не так плоха и уже изведана, идут на новые преступления, ни о чем не задумываясь. Они умеют думать только о наживе или не думать вовсе, но никогда они не берут в расчет жизни других людей, покалеченные судьбы и нити разрушенных душ, тянущиеся следом.

Ягами сидел перед телевизором и задумчиво крутил в пальцах ручку. Рин как всегда примостилась на кровати, лениво перелистывая учебник и одним глазом поглядывая на новости.

— Если бы во всем мире разрешили смертную казнь, что бы ты подумала? — Лайт не оборачивался, продолжая сверлить мерцающий экран.

Рин приподнялась, отложила книгу и вперилась в его спину долгим пронзительным взглядом. Парень чувствовал это кожей, по которой поползли зловещие мурашки, но все еще не оборачивался, не желая сталкиваться с цепким взглядом подруги.

— Я бы подумала, что мир сошел с ума, — после долгой паузы все же ответила девушка, — и хватит уже поднимать эту тему.

Ахару обиженно надула губы, показала ровной спине друга язык и опрокинулась спиной на кровать. Лайт усмехнулся предсказуемости ее слов и задал следующий вертящийся а языке вопрос:

— А если бы я сказал, что могу убивать преступников, что бы ты подумала?

Рин поперхнулась, проглотила вязкий ком в горле и перевернулась на живот, погребая под собой учебники и тетради и притягивая под голову подушку.

— Я бы очень надеялась, что ты не серьезно, — севшим голосом прохрипела она.

Ягами глубоко вздохнул, унимая дрожь в пальцах, и посмотрел перед собой затуманенным взглядом. Если бы Ахару сейчас видела выражение его лица, она снова обозвала бы его маньяком, обязательно громко рассмеялась, разгоняя напряжение, и щелкнула друга по носу, запрещая строить такие морды. Но девушка обиженно сопела в подушку, и из головы у нее не выходил слишком серьезный голос Лайта.

А через пару дней СМИ объявили о Кире, безжалостном убийце, казнящем преступников. Рин, снова околачивающаяся в доме семьи Ягами, в этот раз собравшейся в гостиной, сглотнула и посмотрела на Лайта, пристально вглядывающегося в экран телевизора. Ахару нервно смяла подол школьной юбки и неловко заторопилась домой. Она не могла поверить. Это просто невозможно, преступники умирали в разных регионах Японии и даже мира, а Лайт всегда был рядом. Да и не верила Рин, что при всех его высказываниях друг мог так запросто взять в руки нож или пистолет, или чем еще орудуют серийные убийцы, и пойти крошить нарушителей закона. Кроме того новости говорили, что люди умирают от сердечного приступа, а как простой школьник может на расстоянии вызвать сердечный приступ?

Рин обхватила голову руками, дернула себя за волосы и приказала успокоиться. Ей было страшно, чертовски страшно, потому что Лайт дал ей слишком много намеков, но это все еще был ее Лайт. Ее лучший друг, ее первая любовь, часть ее самой. Она пойдет за ним, даже если он соберется убить весь мир, ей только нужно успокоиться, прийти в себя и переварить всю кашу, вертящуюся в голове.

Рин даже прогуляла школу, сославшись на головную боль, чтобы немного дольше подумать. Мама на ее дурацкую отмазку только угукнула из-за закрытой двери и, громко цокая каблуками, удалилась на работу. Девушка так и просидела бы весь день в комнате, даже не поев, если бы ближе к вечеру из раздумий ее не вырвал дверной звонок. Да не просто звонок, а настойчивая трель, подкрепляющаяся разрывающимся телефоном. Звонил Лайт и он же, очевидно, терроризировал домовую электронику. Рин кое-как пригладила волосы и так и спустилась вниз в помятой пижаме и босиком.

Ягами оглядел ее с ног до головы, ненадолго задержался на торчащих во все стороны волосах, кивнул чему-то своему и вошел, оттеснив подругу плечом.

— Я не поверил, когда ты сказала, что заболела, но теперь вижу, что это так, — ухмыляясь, пропел он.

Телефон все еще не переставал звонить, и девушка, впервые смутившись своего внешнего вида, вырвала его из рук Лайта и выключила, напоследок громко захлопнув крышку. Друг посмотрел на нее укоризненно, но ничего не сказал, выкладывая на кухонный стол чипсы и почему-то яблоки.

— С каких пор ты любишь яблоки? — спросила Рин, хватая одно и смачно вгрызаясь в него, даже не помыв.

— У тебя рассудок помутился? — парень приложил холодную ладонь к ее лбу, как будто измеряя температуру. — Ты их любишь.

— С каких пор ты приносишь мне то, что я люблю? — не осталась в долгу Ахару, пристально вглядываясь другу в глаза. — Неужто влюбился?

Лайт застыл, словно не мог даже теоретически осознать такую возможность, и засмеялся. Рин обиженно надула губы и схватила еще одно яблоко с тарелки. На мгновение зацепившись за них взглядом, девушка отвернулась, но так и не смогла выкинуть неожиданную мысль из головы. Когда она брала первое яблоко, на тарелке оставалось еще пять, но теперь было только четыре.

— Да ну тебя, — фыркнул Ягами, отвлекая подругу от пересчета фруктов, и что-то шепнул себе под нос.

Рин демонстративно надулась, делая вид, что обиделась, сложила руки на груди, все еще стоя к другу спиной, и громко фыркнула. В груди у нее болезненно сжалось, но девушка предпочла не обратить на это внимание. Ягами тем временем помыл оставшиеся фрукты, снова бурча что-то себе под нос, и распечатал пачку чипсов.

— Останемся в гостиной или пойдем наверх? — спросил парень и пожал плечами на недоуменный взгляд Ахару. — Я тебе домашку, вообще-то, принес.

— Тогда наверх, — нисколько не думая ответила девушка, подхватывая тарелку с яблоками, — мама скоро вернется.

В тишине пустого дома старые ступеньки тихонько поскрипывали, будто напевали незамысловатую мелодию. Тени на стенах образовывали причудливые узоры, которые двигались, строили рожи, уменьшались и становились больше. Рин никак не могла выкинуть из головы секундное видение: как будто за спиной Лайта двигалась огромная крылатая тень. Она висела над полом и не отпечатывалась на стенах как другие тени, она как будто все время была позади и то взлетала под самый потолок, то опускалась вниз и почти исчезала в отблесках лампы.

Дверь в комнату Рин не скрипнула, легко пропуская друзей внутрь. Тень как будто испарилась в свете из окон, и девушка едва заметно выдохнула. Она не то чтобы верила во всякое сверхъестественное, но странное видение прочно засело в памяти и все продолжало расшатывать и без того неспокойные нервы. Телевизор все еще работал, но не издавал звука: еще утром Ахару поставила на беззвучный режим. На одном из новостных каналов без остановки шли репортажи, и большинство из них в один голос говорили о Кире. Одни поддерживали его, другие нет, кто-то оставался нейтрален, и сама Рин никак не могла решить, что же она чувствует по этому поводу.

— Что думаешь? — словно прочитав ее мысли, спросил Лайт. — О Кире?

Он смотрел в мерцающий экран, и яркая картинка отражалась в его глазах. На мгновение Рин показалось, что лицо его искажается, превращается в страшную ухмылку, черты обостряются, а в глазах плещется безумие. Безумие Киры, безумие безнаказанной смерти и собственной истинной правоты.

— Я даже не знаю, — тяжело вздохнула девушка и с размаху упала на кровать, — это неправильно, так или иначе.

— Почему? — зажегся огонек в глазах парня. — Разве не здорово, что все эти преступники умерли? Они заслужили наказание за свои деяния.

— Кто мы такие, чтобы решать, кому жить, а кому нет? — едва слышно пробормотала девушка.

Лайт на ее слова вскинулся, размашисто взмахнул руками. Волосы закрыли его глаза, он встал, нависая над подругой, и заговорил громко и четко, так, что его слова эхом отражались от стен комнаты:

— Разве ты не чувствуешь облегчения? — глаза его безумно сверкнули. — Из-за того, что убийца твоего отца наконец-то сдох!

Рин вздрогнула всем телом, резко села, почти сталкиваясь лбом со лбом Ягами, и яростно оттолкнула его от себя. В уголках ее глаз застыли слезы, щеки и уши покраснели, а пальцы дрожали. В груди Ахару бешено билось сердце, и она почти не слышала ничего кроме его громоподобного стука.

— Это не вернет моего отца, — тихо, но отчетливо произнесла она. — Прошлое не исправить чужой смертью.

Лайт дернулся, огромными глазами посмотрел на подругу, бросил взгляд куда-то в угол и стремительно вышел, хлопнув дверью.

Перед глазами плясали буквы, ровные строки плыли и переплетались между собой, поля съезжали, отрезая больше половины листа. Руки предательски дрожали, ручка то и дело норовила вывалиться из неверных пальцев, и Лайт постоянно хватал ее другой рукой. В его груди разрастался огненный шар, пар почти валил из ушей. Челка прилипла к липкому лбу, холодный пот заливал глаза, мешая видеть и без того плывущий перед глазами лист.

Жгучая обида захлестывала разум, но что-то мешало ему. Мешало написать на листе пару строк и навсегда распрощаться с тревожащей проблемой. Мешало вычеркнуть очередного человека из жизни, как он делал до этого уже множество раз. Рука снова дрогнула, и ручка вывалилась из ослабевших пальцев, покатилась по столу и с оглушающим стуком упала на пол. Лайт запустил руки во взмокшие волосы, потянул вперед до слез в уголках глаз и рухнул на стол, погребая под собой тетрадь.

Проблема была в том, что вычеркнуть он собрался не просто какого-то человека, которого ни разу в жизни не видел. Он собирался вычеркнуть Рин. Почти члена семьи, почти самого родного человека, почти…

— А ей нравятся яблоки.

Позади него стоял Бог Смерти. Бог Смерти хохотал, наблюдая за его мучениями, с широкой улыбкой заглядывал ему через плечо, с жадностью пожирал очередное яблоко. Рин любит яблоки. Бог Смерти любит яблоки.

Часы тикали оглушительно, отсчитывали секунды, минуты и часы, считали бесполезное время. Часы считали удары сердца. Размеренные удары гулом отдавались в ушах, успокаивали, умиротворяли. Часы отсчитывали чьи-то последние секунды, а Бог Смерти за его спиной хохотал безумно.

Лайт тяжело вздохнул, приводя мысли в порядок, пригладил растрепавшиеся волосы, поднял упавшую на пол ручку. Расправил смятые листы тетради и так и застыл над ней, глядя на незаконченную надпись.

Часы тикали, Бог Смерти любит яблоки, Рин должна умереть.

Рин подскочила на кровати посреди ночи, обливаясь холодным потом. Сердце лихорадочно колотилось в груди, побелевшие дрожащие пальцы с силой сжимали сбитые простыни, волосы прилипли к взмокшему лбу и закрывали глаза смольным сосульками. Глаза бешено метались по комнате, но не находили ничего необычного. Разве что окно было распахнуто, и ночной ветер колыхал прозрачные занавески. Сквозняк гулял по комнате, шевелил край свесившегося с кровати одеяла, трепал оставленные на столе тетради и заглушал громкое тиканье часов. Рин поморщилась, глубоко вздохнула, трясущимися руками поправила растрепанные волосы и дернулась в сторону окна. Затекшая нога запуталась в одеяле, и девушка мешком рухнула на пол и так и осталась лежать на спине, глядя в затянутое тучами небо.

Всю прошедшую неделю Рин снились кошмары. Она не помнила ни мгновения из страшных видений, но всегда просыпалась в холодном поту и с чувством ужаса, застывшим на языке. Всю эту неделю Лайт как будто избегал девушку. Она много раз звонила ему, приходила в гости или в его класс на перемене, но его никогда не было на месте. Ягами как будто испарялся, предчувствуя ее появление, и Рин ничего не могла поделать с растущей в груди обидой. Она улыбалась как обычно, отшучивалась от назойливых вопросов и прятала за волосами предательские слезы. Странное чувство, словно кошмары как-то связаны с другом, поселившееся в груди, Рин просто игнорировала и копила вопросы. Вопросы, которыми она завалит Лайта, стоит ему только попасться подруге на глаза.

Рин тревожила сложившаяся ситуация с Кирой, она никак не могла перестать подозревать Лайта в ужасных преступлениях и даже завела тетрадку, в которой записывала все подозрения. За неделю тетрадка заполнилась больше чем на половину, а Ахару каждый раз обреченно вздыхала, стоило ей вспомнить еще что-нибудь подозрительное в поведении друга. Она даже выстроила совершенно невероятную теорию, как Кире удавалось убивать людей, не прикасаясь к ним, основанную на своих дурацких подозрениях. Руки девушки каждый раз дрожали, когда она раскрывала тетрадь и всматривалась в собственный ровный почерк.

Рин протяжно застонала и наконец поднялась. Сердце уже не стучало в горле, вместо этого оно провалилось в пятки и там подстроилось под ровное тиканье часов. Пальцы перестали дрожать, но все еще плохо гнулись, а коленки предательски подкашивались. Рин облокотилась о подоконник, высматривая что-то в ночной темноте улицы, и хмыкнула себе под нос. Все, что она себе напридумывала, казалось таким нереальным, невозможным и сюрреалистичным, что наверняка было именно так.

Если она все продумала верно, за Лайтом могут начать охоту полицейские, и тогда она непременно встанет на его сторону, отбросив все страхи, поселившиеся в груди.

Последнее время Лайт чувствовал себя препаршиво. В голове постоянно крутились глупые пессимистичные мысли, Ягами никак не мог перестать думать о Рин. Образ улыбающейся подруги намертво отпечатался на веках, он видел ее постоянно: вместо одноклассников была Рин, вместо сестры была Рин, даже во сне ему мерещилась Рин. Она никогда не кричала на него, не злилась, а только печально улыбалась, и от этого Лайту становилось еще хуже. Он даже начал избегать настоящую Рин, потому что уже не мог отличить, где реальность, а где фантазия, но подруга упрямо преследовала его даже в собственных мыслях. Лайт почти перестал есть и спать, и только и делал, что записывал имена в тетрадь, чтобы имя Рин, выведенное неровной рукой и с прыгающими иероглифами, поскорее скрылось на другой странице. Чтобы перед глазами перестала висеть приближающаяся дата, чтобы хотя бы на мгновение забыть, что Ахару Рин — его лучшая подруга.

Лайт все чаще сомневался, правильно ли поступил, написав ее имя, и все больше путался в собственных чувствах. Бог Смерти за его спиной продолжал веселиться, и Ягами казалось, что он постепенно сходит с ума. Во время занятий в школе он не видел ничего, кроме отпечатавшихся на веках строчек из тетради, руки его постоянно дрожали, словно искали крохотную соломинку, за которую еще можно было ухватиться, Лайт кусал губы и заламывал пальцы, но не чувствовал боли. Парень не чувствовал ничего, кроме разрывающего сердце чувства неправильности, собственной глупости, но одновременно с тем и правоты. Он постоянно спорил с собой прошлым и собой настоящим, как будто искал что-то безвозвратно утерянное, необходимое. Ягами Лайт не мог найти себя самого.

Сегодня в школе было особенно шумно. Ученики обсуждали предстоящие вскоре вступительные испытания в университеты, делились выбором и расспрашивали про планы на будущее. Ажиотаж длился уже несколько дней, но именно сегодня Рин словно вынырнула из воды и с головой окунулась в студенческую шумиху. Арияма Тока похлопала ее по плечу и лукаво ухмыльнулась:

— С добрым утром, спящая красавица!

Рин бросила на нее недоуменный взгляд и потерянно огляделась. Похоже, была большая перемена, время обеда, потому что одноклассники расселись кучками вокруг сдвинутых парт и громко переговаривались, закусывая кто чем.

— Хочешь, я побью его? — с неподдельным энтузиазмом спросила подруга, разминая кулаки.

— Кого? — все еще ощущая себя выброшенной на берег рыбой, тупо переспросила Рин.

Тока яростно хлопнула ладонями по парте так, что в классе образовалась гробовая тишина.

— Ягами! — почти прокричала Арияма и ударила еще раз. — Лайт!

Девушка гневно зыркнула на смотрящих на нее с ужасом одноклассников, и те молниеносно отвернулись, вернувшись к своим делам. Рин только и могла, что хлопать глазами, глядя на разгневанную подругу. Она не задумывалась, что как-то может выдать свое состояние, так как перед друзьями-одноклассниками старалась вести себя как обычно.

— Ты вела себя как робот, — как мама непонятливой дочке, объяснила Рин Шиото Сакура, еще одна ее подруга-одноклассница. — Улыбалась, кивала невпопад, а сама почти плакала и смотрела обречено в пустоту.

— Хару-чан! — растроганно протянула Тока и рухнула на стул, крепко обнимая Рин. — Мы так за тебя переживали.

— Я понимаю, что вы поссорились, но доводить тебя до такого состояния… — Сакура утерла воображаемые слезы.

— Ягами — козел! — резюмировала Арияма.

Рин хихикнула, совсем капельку соглашаясь с подругами, и неожиданно столкнулась глазами с Лайтом. Он проходил мимо ее класса и, привлеченный выкриками, заглянул внутрь. Судя по его лицу, Ягами уже успел пожалеть о своем любопытстве, но Ахару не дала ему опомниться и ретироваться. Девушка вскочила с места, скидывая с себя Току, и рванула к дверям, на ходу вытягивая руку, чтобы схватить друга.

— Надавай ему! — хором выкрикнули ей вслед девушки.

Но поймать друга оказалось не так просто. Когда Рин пулей вылетела из класса, он уже скрывался за поворотом, и девушка рванула следом, расталкивая зазевавшихся школьников. На лестнице вниз Рин смогла немного приблизиться к Лайту, но в коридорах первого этажа он снова от нее оторвался. Они бегали туда-сюда по школе, пока не наткнулись на учителя. Лайт мгновенно снизил скорость, завидев физика издалека, и Рин налетела на него, намертво вцепляясь в его кофту. Девушка тяжело дышала, а другу было хоть бы хны, он даже не запыхался. От долгого бега ноги подкашивались, и Ахару почти повисла на Лайте, ощущая биение собственного сердца в кончиках пальцев.

Лайт свернул к выходу во внутренний двор школы, утягивая подругу за собой. Рин что-то неразборчиво бурчала ему в ухо и никак не желала отцепляться. От ее присутствия перед глазами снова заплясали кривые строчки, и Ягами крепко зажмурился. Он бы еще и уши закрыл, не желая слушать хихиканье Бога Смерти, но стоило бы ему пошевелить руками — Рин могла бы упасть, потеряв опору. Рюк заржал где-то сверху и принялся красочно комментировать происходящее.

— Бедная малышка, так тебя любит, а ты ее, — он свесился вниз головой так, что его ужасное лицо было как раз напротив лица Лайт, и заржал еще громче, — того.

Ягами дернулся, отступая на шаг назад, и едва успел поймать начавшую падать девушку. Рин смотрела на него жалобно, словно умоляла не исчезать, как будто он был видением, миражом, готовым вот-вот поплыть и раствориться. Парень закусил губу, усаживая подругу на скамейку и присаживаясь рядом, не в силах отпустить ее руку.

— Лайт, — протянула Рин, кулачком стирая слезы в уголках глаз, и замолчала.

Признаться, за все время их знакомства Лайт никогда не видел Рин по-настоящему плачущей. Даже если она капризно хныкала (что было-то всего один раз), это было больше напускное недовольство и желание делать так, как она сама хочет. Ахару Рин всегда была улыбчивой и веселой, и оттого, что она показала ему настоящие чувства, Ягами стало еще паршивее.

— С тобой все нормально? — потирая глаза, обеспокоенно спросила Рин.

Девушку пугало состояние друга, но она едва ли могла что-нибудь сейчас сделать, кроме как выяснить причину странного поведения Лайта. Он выглядел осунувшимся, под его глазами залегли глубокие тени, а выражение лица и вовсе было на грани сумасшествия. Уголки губ Ягами подрагивали, словно он не мог решить, хмуриться ему или улыбаться, брови хмуро сошлись на переносице, а глаза лихорадочно блестели. Взгляд парня не задерживался на одном месте дольше секунды, он словно искал что-то, щеки опалил нездоровый румянец, а всегда аккуратно уложенные волосы были растрепаны.

Лайт словно не слышал Рин, продолжая метаться в своих собственных мыслях. Тогда девушка сначала подергала его за рукав, а потом, не дождавшись реакции, хлопнула по щекам. Ягами вздрогнул всем телом, отшатнулся, словно увидел призрака, и нервно рассмеялся.

— Ты точно в порядке? — Рин приложила прохладную ладонь к полыхающему лбу друга.

Лайт застыл, не в силах пошевелиться. Взгляд его прикипел к чернявой макушке, а все существо сосредоточилось на ощущении мягкой руки. Сердце билось медленно-медленно, словно замерло в ожидании, и тихо-тихо, словно боялось спугнуть странное приятное чувство, разлившееся по телу.

— Слушай, — заглянула ему в глаза Рин, — я не совсем понимаю, что у нас случилось, но давай забудем об этом.

Ягами замер, прислушиваясь, почему-то боясь, что ослышался. Прямо сейчас от прикосновения девушки разливалось тепло, и он ни за что не хотел бы, чтобы это тепло исчезало.

— Я… — сбивчиво начал он, но Ахару перебила.

— Я всегда буду на твоей стороне, — решительно заявила она, — что бы ни случилось.

Мир Ягами Лайта постепенно рушился, потому что он своими руками отнял у себя самое дорогое.

— А теперь тебе надо в медпункт, поспать.

Рин поднялась и потянула неспособного сопротивляться Лайта за собой.

Лайт выскочил из медпункта, стоило только прозвучать звонку на следующий урок. Он бежал как можно быстрее, только не знал куда. Ноги плохо слушались и только и могли, что нести вперед; Ягами не разбирал дороги и лишь чудом не врезался ни в одну стену. Рюк летел за ним, с интересом поглядывая на парня, и то и дело хихикал, вставляя какое-нибудь колкое замечание.

Лайт остановился перед дверью на крышу только потому, что дальше бежать было просто некуда. Он тяжело рухнул на ступеньки и вцепился пальцами в волосы. Тихое бормотание его становилось все громче, он дергал себя за волосы и раскачивался из стороны в сторону.

— Дурак, дурак, дурак! — без остановки повторял он голосом, полным отчаяния. — Я все испортил!!!

Он резко обернулся и вперился в Бога Смерти безумным взглядом. Тот только растянул черные губы в ухмылке и поднялся под самый потолок.

— Рюк, ты понимаешь?! — заорал Лайт. — Рин мой друг, она не предала бы меня, она осталась бы со мной, что бы ни случилось, она сама так сказала, Рюк!

Ягами опустился, ссутулил плечи и весь съежился, закрывая лицо руками.

— Я сам все испортил, — едва слышно прошептал он.

Рюк захихикал, наблюдая интересное зрелище, и выудил из сумки парня красное яблоко. Ягами даже не заметил, что все это время лихорадочно цеплялся за сумку, словно она была чем-то, что потерять просто невозможно. Плечи парня подрагивали, но глаза его были сухими. По щекам не катились слезы, вместо этого тонкие пальцы отчаянно чертили алые борозды, оставляли багровые синяки. Неожиданно Лайт вскинулся, снова обернулся на Бога Смерти. Губы его расползлись в чересчур широкой улыбке, глаза сверкали отчаянием и одновременно надеждой, а палец, которым он указывал на Рюка, крупно дрожал.

— Рюк! — словно нашел долгожданное лекарство от всех болезней, вскричал Лайт. — Наверняка есть способ стереть запись из тетради, ты просто как всегда не сказал мне об этом, да? Написанное же можно отменить? Рин же не умрет? Рюк? Это же правда, да?

С каждым словом голос Ягами становился все тише, в то время как улыбка Рюка растягивалась все шире. В конце концов парень рухнул на колени перед Богом Смерти, все еще смотря на него как на последнюю надежду.

— Хе-хе-хе, — каркающе рассмеялся Рюк, опускаясь перед Ягами Лайтом, — нет.

Лайт отчаянно взвыл, снова хватаясь за волосы, и зашвырнул в Бога первым попавшимся предметом. Это оказался бенто, который он должен был сегодня передать Рин, но совершенно забыл об этом. Коробочка раскрылась, и рис рассыпался по грязному полу, так же, как рассыпались все надежды парня.

Они не договаривались, но все равно привычно встретились у ворот школы, чтобы вместе пойти домой. Рин выглядела заметно повеселевшей, а вот Лайт напротив больше напоминал бледную тень самого себя. Он был погружен в свои мысли настолько глубоко, что не заметил ни толчка в спину от Токи, ни ласковых угроз Сакуры. Он видел перед собой только улыбающуюся подругу, и в груди у него скребли кошки. Рюк за его плечом продолжал хохотать, и Лайт с удовольствием врезал бы ему, если бы это было возможно.

Сердце билось неровно, то замирало, то пускалось в бешеный скач, а стоило ему бросить быстрый взгляд на подругу, и вовсе проваливалось в пятки и там замирало испуганной мышкой. Лайт злился потому что боялся, и старался не смотреть на Рин и ничего не говорить, опасаясь, что голос подведет его. Сегодня был тот самый день, день неровными цифрами выжженный у него под веками. День, в который он отдаст жизнь лучшей подруги Богу Смерти.

Он бы забыл, он бы непременно забыл, если бы Рин не помирилась с ним именно сегодня. Какая глупость, они же даже и не ссорились никогда! Он бы непременно забыл, если бы мог позволить себе забыть.

Лайт запнулся, когда они подошли к переходу, над которым яркими цифрами светилось время. Нет. Нет, это не может случиться так быстро. Он еще не готов, он никогда не будет готов, пожалуйста, кто-нибудь, остановите это чертово время!!!

Рин улыбнулась ему как всегда, хихикнув над его неловкой запинкой, и встала плечом к плечу, ожидая, когда загорится зеленый. Сердце Лайта провалилось, укатилось под асфальт, оставляя его одного, беззащитного и почти совершенно мертвого.

Пара секунд до зеленого сигнала светофора тянулась бесконечно долго. Лайт успел побледнеть, оглядеть прохожих, высмотреть все приближающиеся машины, нервно выдохнуть и почти вздохнуть.

Светофор переключился, толпа поспешила вперед, но Рин поймала Лайта за рукав, удерживая на месте. Ягами потерянно оглянулся, но не смог сделать и шагу вперед. Рин слегка покраснела, как будто от смущения, и парень не мог видеть перед собой ничего, кроме кончиков порозовевших ушей и аккуратно заправленных за них чернильных волос. Сердце-предатель снова ожило, забилось гулко в горле. Все в мире перестало существовать, кроме него и Рин, сжимающей его рукав и отчаянно краснеющей.

— Слушай, — неуверенно протянула она и спрятала руки за спиной, — я вообще-то давно хотела тебе сказать, но никак не решалась. Сегодня, должно быть, хороший день. — Рин лучезарно улыбнулась и сделала шаг назад. — Я люблю тебя.

БАМ!!!

Мир рассыпался осколками, Рин исчезла, а Лайта окружили звуки. Оглушающий визг тормозов, крики людей, грохот собственного сердца, противный писк светофора, все еще светящегося зеленым, и хохот Бога Смерти над головой. Ягами моргнул, словно надеясь, что картинка вот-вот изменится, и посмотрел на собственную протянутую вперед руку. Колени подкосились, и парень рухнул на землю, не обращая внимания на гул обеспокоенных голосов. Кто-то трепал его за плечо, кто-то что-то ласково говорил, кто-то продолжал кричать, но Лайт ничего не слышал.

Впереди, только протяни руку, изломанной куклой лежала Рин. Остекленевшими глазами она смотрела в безоблачное небо, а на губах ее навечно застыла улыбка. Кровь подобно слезам стекала по все еще румяным щекам, тиканьем часов падала на сухой асфальт и ручейками растекалась по дороге. Прозрачная капля смешалась с багровой рекой, и Лайт понял, что плачет. Он собственными руками отнял у себя самое дорогое, то, жизни без чего он просто не представлял. Слезы текли по щекам, солеными горячими каплями падали на сжатые до боли кулаки, а Лайт никак не мог заставить себя перестать смотреть. Он смотрел и смотрел на Рин, его лучшую подругу, которая больше никогда не встанет, которая теперь вечно будет улыбаться и которой он так никогда и не скажет, что тоже любит.

Бог Смерти хохотал в небесах, гул голосов превратился в белый шум, и только кровь с грохотом падала на серый асфальт. Ягами Лайт не мог встать, не мог выбраться из-под осколков разрушенного мира и только смотрел и смотрел на мертвое тело и пугающе привычную улыбку, обагренную горячей кровью.

Лайт стоял на крыше многоэтажки и крепко сжимал в пальцах черную тетрадь. Ветер трепал его каштановые волосы, а в ореховых глазах отражался свет ночного города. Вокруг него нарезал круги веселый Рюк, но Ягами почти не обращал на него внимания. Он все еще видел перед глазами улыбающуюся Рин, сжимающую его ладонь, видел, как молниеносно ее сбивает машина, как, словно в замедленной съемке, она падает, неестественно изломанная, и продолжает улыбаться, остекленевшими глазами глядя в небо.

Сердце уже не стучало в ушах, оно размеренно билось в кончиках пальцев, отбивало траурный ритм по черной тетради и вторило спокойному шелесту ночи. Безлунное небо распахнуло черную пасть, готовое проглотить, принять к себе, забрать то, что Лайту уже не нужно. Небо падало, давило на плечи, засасывало в чернильный омут, обещало покой и забвение израненной душе.

Лайт помнил, прекрасно помнил слова Рюка о том, что покой его душе не светит. Он не знал, что будет дальше, но точно знал, что без Рин жить уже не сможет. Не тогда, когда отнял ее жизнь собственными руками, не тогда, когда искал спасение в черных глазах, не тогда, когда уничтожил самого себя.

Он больше не плакал, потому что слез не было, он не кричал, потому что сорвал голос, он только смотрел вперед и ждал. Ждал собственной участи, шаг за шагом подходил ближе к краю, подставлял руки неистовому ветру. Ягами Лайт сломался вместе со смертью возлюбленной лучшей подруги и сломанный едва ли был нужен этому миру.

Черная тетрадь полетела в бездну, в пустоту мира, но Лайт не смотрел на нее. Он продолжал смотреть в небо, как смотрела потускневшими глазами Рин, и шагал вперед.

Земля под ногами провалилась, ветер принял в свои ласковые объятия истерзанное тело, а небо продолжало смотреть черными бездонными очами в самую душу. Лайт летел всего мгновение и вместе с тем целую вечность. Прощальная улыбка против воли скользнула по лицу, но он не закрывал глаза, продолжая смотреть в черные как ночь глаза. Рин смотрела на него сверху, Рин раскрывала руки в объятиях, Рин простила его, Рин всегда будет на его стороне. Лайт протянул руки к небу, и последняя слеза скользнула в пустоту чернильной ночи.

Ночь смотрела на мир бездонными глазами и вовсе не замечала, как приняла в свои объятия две искалеченных безумием жизни.

Бог Смерти хохотал, кружа в небе, удовлетворенный, и уже подыскивал новую жертву для своих жестоких развлечений.

Мир не рухнул, мир не остановился, мир продолжал жить, даря и принимая жизни, размеренно дыша и собирая дыхания. Ветер бился о здания, свистел в переулках, пел траурную песню по всем, кто сегодня вошел в его объятия. Ночь закрывала глаза и улыбалась, принимая прощальную песню.