Женское начало (гет)

Каждый шаг набатом раздавался в голове девушки, хотя мягкие туфли едва слышно касались каменного пола. Вездесущие взгляды пробирались под кожу, изучая каждый миллиметр тела, а шепот, разносившийся по всем углам и отражающийся от каменных стен, зло разъедал последние капли уверенности. Гарри никогда не думала, что что-то может быть хуже ее славы Героя. Она уже давно привыкла к постоянному вниманию, злым насмешкам или слепому почитанию. К тому, что за каждым ее шагом следят, и лишь несколько людей в окружении не отвечают на каждый ее поступок словами: «Чего и следовало ожидать от Героя». Нынешняя ситуация была критической, и каждый взгляд, казалось, раздевал, сметая все преграды, смотрел насквозь. Чужие голоса заставляли содрогаться, как от пощечин и вбивали в голову собственное ощущение никчемности. В глазах стояли слезы, но Гарри не могла себе позволить такую роскошь, как дать другим насладиться еще и своим страхом, унижением. Унижение — именно это она чувствовала, пытаясь согнать со щек предательский румянец, а собственными глазами буравя серый пол. А ведь все так глупо начиналось…

С самого детства в доме Дурслей ее особо не жаловали. Подкидыш от сестры Петунии и ее мужа, которые ушли из жизни, находясь с тетей Гарри не в самых лучших отношениях. Маги и магглы всегда плохо ладили, абсолютно не понимая друг друга. Пропасть между возможностями тех и других была безгранична, и, рассорившись еще в детстве, сестры так и не помирились. Наоборот, непонимание между ними росло в геометрической прогрессии, постоянно увеличиваясь и обостряя вражду. Когда Гарри попала в дом к тете, у Петунии не так давно родился собственный сын. Да, у нее была еще возможность быть «нормальной», не волшебницей, и Петуния искренне на это надеялась. Но даже так, видеть ребенка той, кого всю жизнь ненавидела, в собственном доме, кормить и одевать из своего кармана, было невыносимо. Миссис Дурсль просто поставили перед фактом, как и ее мужа, и с этим ничего нельзя было поделать.

О покупке собственных вещей не могло быть и речи. Сначала, внеплановые расходы и так сильно ударили по бюджету супругов, из-за чего Гарри достались старые вещи Дадли, из которых тот быстро вырос. Тем более, мальчик был сильно крупнее хрупкой Гарри, и рос быстрее девочки. Да, ей доставались одни обноски, но у нее была крыша над головой и теплая постель. Постепенно финансовая ситуация в семье начала налаживаться, но собственной одежды у Гарри так и не появилось. А когда девочка немного подросла, то начала отрабатывать свое пребывание в чужом доме. Петуния, пусть и жесткими методами, но прививала девочке знания, которые помогли бы ей во взрослой жизни. Работа по дому, уборка, готовка — все это было в ежедневном расписании девочки, наравне с посещением младшей школы и выполнением домашних заданий. Все это выполнялось беспрекословно, однако отношения с семьей не налаживались, оставаясь на презрительно-холодном уровне, что сильно ранило одинокое сердце. Она слышала, что у каждого есть семья, где его любят. Так почему же у нее такой не было?

А еще Гарри знала, что ее боялись. Иногда, в моменты, когда эмоции слишком сильно переполняли девочку, происходило то, что не должно было произойти. Тарелки бились сами собой, лампочки взрывались на ровном месте, а лежащие рядом предметы вдруг взмывали в воздух, плавно кружа вокруг маленькой девочки. И в такие моменты Гарри видела не только презрение, но и ужас в глазах, казалось бы, родных людей. В таких случаях Гарри называли ненормальной. И девочка чувствовала вину за то, что не могла контролировать. Она действительно считала себя не такой. Она считала себя монстром.

В школе ситуация была не сильно лучше. Дети не жаловали девочку, одетую в мальчишечьи обноски, и несмотря на отсутствие травли, общаться желанием никто не горел. Гарри тихо сидела за своей партой, внимательно слушая преподавателей, и никогда не поднимала руку, даже зная ответ. В семье было не принято говорить что-то, пока не спросят, даже если очень хочется. А хотелось сильно. Настолько, что иногда Гарри прикусывала палец, лишь бы не взболтнуть чего лишнего или случайно не поднять руку на уроке. Быть наказанной потом не хотелось.

Настоящий ад начинался после уроков. Если собственные одноклассники не проявляли к девочке никакой агрессии, то к одноклассникам кузена это не относилось. Дадли, чьи занятия заканчивались примерно в то же время, частенько поджидал Гарри в компании своих замечательных друзей, а затем они вместе гоняли девочку по окрестностям, улюлюкая и заливаясь звонким смехом. Чувство безнаказанности пьянило детей, из-за чего шутки постепенно ужесточались летящими камушками, подножками и засадами. В моменты, когда Гарри выходила из школы, и встречала предвкушающий взгляд нескольких пар глаз, ее сердце уходило в пятки. Она боялась, и в голове была лишь одна мысль — «бежать». Ей хотелось скрыться, унестись куда-угодно, лишь бы они оставили ее в покое. Но более развитые физически, мальчики почти всегда догоняли Гарри, ее портфель оказывался на земле, а из тетрадок вырывались страницы. Оставалось лишь в следующие разы бежать быстрее, не обращая внимания на сбившееся до хрипа в легких дыхание, боль в боках и постепенно становящиеся ватными ноги.

«Девчонка с пацанским именем!» — заливались смехом ее обидчики, будто бы играючи догоняя ее и валя на землю. И Гарри в сотый раз проклинала свое имя. Гарри — гулкие согласные противно резали барабанные перепонки и вызывали ком в горле. Не Гарриет, не Гретта. Гарри. Имя, звучавшее как приговор. А может, оно им и было. Казалось, все проблемы девочки были связанны только с ним. И несмотря на безграничное желание иметь семью и живых родителей, Гарри не могла простить отцу своего имени. По куцым рассказам Петунии, Джеймс всегда хотел мальчика, и всю беременность Лили был абсолютно уверен, что у жены родится именно Наследник. Именно так, с большой буквы, ведь в огромном магическом потенциале ребенка невозможно было сомневаться еще во время беременности — так сильно фонило магией от беременной Миссис Поттер. Конечно, о магии и другом мире, также как и об именах своих родителей, Гарри узнала лишь годами позже, уже учась в Хогвартсе, но предательство родителей еще при рождении, сильно ранило. «Даже твои собственные родители хотели, чтобы у них родилась не ты, » — не забывал напоминать Гарри дядя, когда был не в духе, и решался спустить пар на паршивой овце семьи. Дурсли никогда не применяли телесные наказания, но после слов о родителях схема непременно была одна: Гарри запирали в чулане под лестницей, и она оставалась без ужина.

А потом начался Хогвартс. Стоило Хагриду поздравить ее с днем рождения и привести на Косую Аллею, сердце Гарри было целиком и полностью отдано магическому миру, который столь разительно отличался от привычной ей реальности, что, следуя за полувеликаном неуверенным спешным шагом, девочка несколько раз для достоверности щипала себя, лишь бы убедиться, что это не сон. Она была знаменита, и люди, лишь узнав ее имя, мечтали пожать Гарри руку. И не важно, что ее называли «мистером», наверняка с кем-то перепутали, но чувствовать чей-то восхищенный интерес было настолько в новинку, что Гарри не знала, как снова начать дышать, не то что сказать, что она не та, кого они хотят видеть. На Аллее было много людей и нелюди всех сортов, кто-то разговаривал, кто-то спешил, а некоторые снимали перед ней шляпы, проходя мимо. Вокруг витала атмосфера магии, невозможного, которое на ее глазах становилось реальным. Летающие метлы, котлы, волшебные палочки. Все вокруг кружилось, искрило и переливалось разными красками, будто нарисованное воображением. От такой суеты и обилия ярких пятен, у Гарри слегка кружилась голова, и все походы по магазинам, посекундно отложившиеся в памяти, все равно казались игрой воображения, стоило ей снова переступить порог нелюбимого дома. Однако, эти подозрения рушились, стоило девочке вновь начать рассматривать все покупки, принесенные из волшебного переулка.

В поезде Гарри тоже узнали. Даже больше, некоторые специально ходили по вагонам, лишь бы найти знаменитость, поступившую в Хогвартс в этом году. Чего только стоило появление Малфоя со свитой, и его, пусть и детский, но достаточно надменный взгляд человека, который абсолютно точно уверен исключительно в своей правоте. Успев обзавестись и потенциальными друзьями, и врагами еще в первый день, Гарри чувствовала себя абсолютно не в своей тарелке. Постоянный контакт с окружающими был для девочки абсолютно в новинку, из-за чего она слегка терялась, мялась, но была абсолютно рада происходящему вокруг себя бедламу. Внимание одновременно и пугало, ведь раньше на нее обращали внимание лишь когда что-то шло не так, и сильно льстило, из-за чего щеки начинали слегка краснеть, зеленые глаза упирались в каменное покрытие пола. Едва зайдя в столовую, Гарри, как и все первокурсники переволновавшаяся перед распределением, едва смогла сдержать полный восхищения возглас. Такой красоты она не видела даже на Косой Аллее. Парившие в воздухе свечи мягко освящали большую залу, и абсолютно не мешали рассмотреть расположившийся под потолком купол звездного неба. Казалось, потолка просто не существовало, а пламя свечей прекрасно дополняло виднеющиеся на небосклоне звезды. Сначала Гарри испугалась проходить под горящими свечами, но, увидев, как спокойно сидят остальные ученики, смирилась с тем, что в мире магии не все подчиняется привычным ей законам реального мира, и раскаленный воск стекал под свечу, но не капал вниз, оставаясь частью горящего элемента интерьера. Это завораживало еще больше, поражая границы воображения настолько, что Гарри, идя за толпой с высоко задранной головой, слегка оступилась, и чуть не упала, запутавшись в полах непривычно длинной мантии.

Двигаясь по направлению к распределяющей шляпе, ноги Гарри дрожали и подкашивались, а в горле стоял огромный ком. Когда магический атрибут опустился ей на голову, девочка внутренне сжалась от волнения, и на несколько мгновений даже перестала дышать. «Только не Слизерин!» молила она про себя, крепко зажмурив глаза, ведь еще в поезде попутчики рассказали ей, что на Слизерене учатся только темные чистокровные волшебники. А быть темной она не хотела, пусть и краешком сердца понимала, что тьма есть в каждом человеке, и даже в ней самой. Но Слизерин бы означал приговор, будто бы признание самой себе в том, что она в жизни не достойна большего, нежели презрение, преследовавшее ее в детстве. И без этого пережившая не самые лучшие времена в своей старой школе, Гарри не хотела, чтобы ее начало в мире магии и волшебства началось с плохой стороны. Ведь темный — это всегда злой и плохой. Ведь так?

После великолепного пиршества, где Гарри с неверием смотрела на огромные подносы с едой, откуда все ученики брали любые приглянувшиеся им блюда, не в силах осознать, что происходящее вокруг — отнюдь не сон. Другие дети не задумываясь набирали полные тарелки, с радостью и удовольствием поглощая все, до чего могли дотянуться их руки.

— Ты чего не ешь? — удивленно спросила тогда девочка, сидящая по соседству. В поезде она заходила к ним в купе и представилась Гермионой. Уже в одиннадцать она казалась чересчур серьезной для собственного возраста и даже слегка надменной. За столом она держалась нарочито с достоинством, будто боялась ударить в грязь лицом и аккуратно отрезала кусочек говядины от своей порции.

— Да, Гарри, ты чего, налетай, а то скоро же унесут, — промямлил Рон, докладывая в и без того полный рот очередной кусок мяса, из-за чего соус размазался по щекам и обрамлял губы мальчика сияя на лице размазанной коричневатой помадой. С Роном Гарри ехала в поезде и внутри нее теплилась надежда, что они станут друзьями. Ведь до этого друзей у нее не было, а в Хогвартс-Экспрессе они всю поездку проговорили с новым знакомым, и Гарри казалось, что именно так должна начинаться дружба.

После этого, Гарри наконец отмерла, и притронулась к еде. Сначала аккуратно, будто проверяя, последует ли за этим наказание, а затем, все лучше осознавая, что еда на столе, предназначена и для нее, не стесняясь брала себе понравившиеся кусочки и с удовольствием смаковала вкус горячей пищи. А ведь до этого момента она даже не задумывалась что последний раз ела еще дома, до поезда — все же сладости из поезда едой можно было назвать с натяжкой. Непривыкший к большому количеству пищи желудок не позволил съесть слишком много, однако приятное ощущение сытости и разливающаяся по телу нега были лучшим завершением и без того волшебного дня.

По окончании ужина и директорской речи, первокурсников перехватили старосты и повели по направлению к своим гостиным. По пути они рассказывали про устройство замка и проводили мини-экскурсию, но дети, утомленные поездкой и сытной едой, едва ли слушали, больше глазея по сторонам на бесчисленное количество живых портретов и старались не отставать от идущей впереди группы. Именно поэтому Гарри пропустила мимо ушей все объяснения насчет общежития, ведь вокруг было столько всего интересного.

Гарри была настолько сильно выбита из колеи впечатлениями за прошедший день, что когда ее поселили в комнату к мальчикам, ее сил хватило лишь на то, чтобы сбросить с себя официальную одежду, переодеться в пижаму, почистить зубы и рухнуть в постель, забываясь спокойным сном со счастливой улыбкой на лице. На утро, поняв, что в комнате кроме нее только мальчики, Гарри слегка смутилась, однако решила промолчать. В голове всплывало, что Перси говорил что-то на счет мужских и женских общежитий, но она не была в этом полностью уверена. «Наверняка, в женских общежитиях не хватило места, вот меня и подселили сюда…» — пыталась убедить себя девочка, ведь других объяснений такому у нее не было. Поэтому Гарри смолчала, ведь теплая кровать в окружении пяти других мальчиков была все равно в тысячи раз лучше коморки под лестницей. Поэтому жаловаться было не на что, и Гарри просто приняла этот факт, как должное. Своего нового друга Рона она решила не напрягать вопросами, ведь мальчик казался безумно рад тому, что их поселили вместе. Гарри тоже была рада жить так близко к своему первому и единственному другу, поэтому вскоре недопонимание со спальным местом испарилось из головы юной волшебницы.

Однако с первой лекцией все становилось страннее. «Мистер Поттер, » — обращались к ней учителя, из-за чего в первый раз Гарри даже не сразу поняла, что мистером называют именно ее, чем вызвала недовольство преподавателя и тихие смешки одноклассников. Почему ее называли в мужском роде, было абсолютно не понятно, но спрашивать казалось глупым. Гарри краснела, но отзывалась на мужское обращение, подумав, что это просто очередная причуда волшебников, которую она потом обязательно поймет. Просто сейчас она слишком мало знает об этом обществе, но позже обязательно все поймет. Ведь иначе и не может быть?

Осознание пришло к Гарри тогда, когда Гермиону называли в женском роде, и в этот момент по спине Гарри поползли липкие мурашки. Ее с кем-то перепутали. Очевидно, что ее приняли за некоего «Мистера Поттера», спасителя всей магической Британии, на чьем месте она сейчас бессовестно сидит. К глазам подступили непрошенные слезы от страха, что если она признается, ее тут же отправят домой. Даже несмотря на то, что она тоже имела магические способности, ей не могло повезти настолько, чтобы ее приняли в такую прекрасную школу, как Хогвартс. Страх вернуться обратно к Дурслям был настолько сильным, что даже зная, что поступает неправильно, Гарри все равно решила остаться под мужской личиной, чтобы обучиться магии и стать кем-то, кем она и мечтать не могла. После этого еще несколько месяцев Гарри мучали кошмары. Она соврала, она все же действовала так, как подобает темному волшебнику. Ее место на Слизерине — среди таких же темных, как и она. Как она может быть достойна самого светлого факультета, если попала в него через ложь? Но пути назад не было, ведь Гарри сама перекрыла себе доступ к кислороду, запирая за собой клетку, в которую умудрилась попасть. Она сама выбрала те правила, по которым будет играть, поэтому теперь отступать было нельзя, чтобы не опозорить себя еще сильнее. Она должна вынести ту ношу, которую взвалила себе на плечи. С тех самых пор сцены того, как ее ложь раскрывается, стала самым страшным из существующих в жизни Гарри кошмаров. Но с криком просыпаясь в холодном поту под обеспокоенный взгляд Рона, она могла лишь кривовато улыбнуться и в очередной раз уверить друга в том, что все нормально.

Гермиона тоже постепенно влилась в их компанию, что заставило Гарри облегченно выдохнуть. Все же, дружить с одним только Роном было немного странно, если они были не вдвоем, то всегда находились в мальчишечьей компании, из-за чего и без того не привыкшая к постоянному общению Гарри чувствовала себя еще более не в своей тарелке. Гермиона принесла с собой постоянное напоминание об учебе, чем уравновесила абсолютно раздолбайское отношение Рона к школе. У них появился голос разума, так нужный, чтобы доучиться до последнего курса, хотя Гарри не могла не признать, что играть в шахматы и носиться по коридорам было гораздо веселее, нежели просто писать эссе по различным предметам, закопавшись в книги. Единственным предметом, который приводил Гарри в неописуемый восторг, были полеты. С первого момента, когда Гарри села на метлу и впервые оторвалась от земли, все ее тело наполнилось таким восторгом, что хотелось закричать от этого всепоглощающего ощущения свободы, ну или хотя бы заливисто засмеяться. Метла чувствовалась продолжением ее собственного тела гораздо больше, чем палочка, высота заставляла сердце трепетать, а ветер мягко обдувал тело, будто бы обнимая.

А уж каким был восторг девочки, когда профессор Макгонагалл, декан их факультета, сразу же после первого занятия на метлах представила ее Оливеру Вуду — капитану команды по квиддичу в Гриффиндоре. Для нее, для Гарри, сделали исключение из правил. Ее назвали талантливой. Ее взяли ловцом в команду. Ей сказали, что она — копия отца. Стоило Гермионе сказать, что Гарри станет таким же прекрасным игроком, как и Джеймс, улыбка и счастье от внезапной похвалы моментально исчезли с лица девочки, и на секунду ей показалось, будто она слышит звон бьющегося стекла, на которое распадались ее иллюзии. А ведь она уже успела забыть, что просто заняла чье-то место, по-настоящему наслаждаясь пребыванием в магической школе. Сердце закололо, но никто не заметил смятения в глазах маленькой девочки, списав все на удивление. Поэтому схватив Гарри за руку, Гермиона потащила ее в зал наград, где показала на маленькую золотую табличку, присужденную отцу настоящего Гарри Поттера. Гарри смотрела на нее стеклянными глазами, пропустив мимо ушей восхищенное лепетание Рона. А после, сославшись на головокружение, убежала от друзей, забившись в маленький заброшенный класс, где и проплакала до вечера, коря себя за ложь и притворство.

А потом произошло то, чего Гарри никак не могла ожидать — она попала в лазарет. Мисс Помфри, слегка строгая и ворчливая женщина, явно отработанными до автоматизма привычными жестами, навесила на получившую на уроке зельеварения ожог девочку какие-то медицинские чары, после чего, глаза ее удивлено расширились и в них Гарри увидела искорки ярости. Медиковедьма моментально невербально заперла двери, из-за чего Гарри услышала громкий щелчок затвора, а затем еще парой движений навесила какой-то купол прозрачно-голубоватого цвета.

— А теперь, юная леди, потрудитесь мне объяснить, почему по данным школы Вы проходите как «Мистер Поттер», — грозно прошипела ведьма, сузив глаза, из-за чего Гарри пробил холодный пот. Вот и закончилась ее маленькая сказка. Какой же глупой она была, забыв об осторожности перед волшебным доктором, глупо было думать, что и здесь не обратят внимания на то, что она девочка. В глазах перепуганной девочки блеснули слезы, а щеки залились ярким румянцем смущения. Переборов собственное желание расплакаться, Гарри принялась рассказывать о том, что она, безусловно, не та, за кого себя выдает, и что она наверняка совершенно не тот Гарри Поттер, поступления в Хогвартс которого с нетерпением ждал весь магический мир Британии. Она рассказала все, что считала правдой, о чем так долго молчала, и из-за чего ее каждый день мучали ужасные кошмары. Она рассказала о первом дне, когда не заметила обращения к себе как к мальчику из-за слишком сильной усталости. О первых лекциях, о том, как к ней пришло осознание, что ее всего лишь перепутали. О том, как сильно ей хочется учиться магии, о том, как боится возвращаться в мир магглов к дяде и тете. Она вылила на мадам Помфри все свои страхи, под конец всё же не удержав в себе все эти переживания, и расплакавшись, размазывая по щекам непрошенные слезы, слегка сбиваясь и перескакивая с темы на тему. В душе творилась самая настоящая паника, которая с каждым словом становилась все сильнее, не давая расслабиться.

Медиковедьма внимательно слушала рассказ, и с каждым словом Гарри, ее лицо все сильнее хмурилось, из-за чего юная мисс Поттер думала, что сейчас ее точно накажут, и отправят обратно, выселив из Хогвартса.

— Пожалуйста, не выгоняйте меня отсюда! Я правда не хотела врать, все просто так получилось! — почти срываясь то ли на крик, то ли на хрипы умоляла Гарри, смотря прямо в глаза волшебнице. Она была готова ползать на коленях и принять любое наказание, лишь бы ее самый страшный кошмар не стал явью.

— Ну что ж, Гарри, — усталым голосом ответила ей мадам Помфри, потирая переносицу, явно находящаяся в смятении от всего, что рассказала ей ученица. — Выгонять тебя отсюда никто не будет, ведь раз уж ты волшебница, ты обязана обучаться в Хогвартсе, чтобы получить возможность контролировать свои способности и не навредить магическому миру. Так же письмо, которое пришло тебе при поступлении и твой шрам говорят сами за себя, ты именно тот Гарри Поттер, который является победителем Того-кого-нельзя-называть. Ты знаешь девичью фамилию своей тети?

— Эванс… — запинаясь пролепетала Гарри, в последний раз шмыгнув носом и вытерев его рукавом смятой мантии, и отвела взгляд.

— Твою мать, Лили Поттер, до замужества тоже звали Эванс, и она была маглорожденной. Магический мир слишком мал, чтобы в нем были два Гарри Поттера, чьи матери, от рождения Эванс, происходили бы из одинаковых семей. Поэтому успокойся, ты не выдаешь себя за кого-либо другого. Однако, это все же вопиющее пренебрежение! Как твой покойный отец, царство ему небесное, мог выдать новорожденную девочку за сына, а никто из волшебников до сих пор так и не проверил эту информацию. Во время твоего рождения шла война, но это не может быть оправданием слепоты окружающих. Это же простейшие определяющие чары, как можно было такое не заметить? Я иду разбираться к директору! Бедная девочка, ты и без того настрадалась, а теперь еще и это…

Мадам Помфри уже собиралась выйти из кабинета, чтобы начать разбирательство с администрацией школы, как на весь кабинет послышался вопль Гарри.

— Только не надо к директору! — не своим от паники голосом закричала Гарри, цепляясь в полы мантии ведьмы. — Пожалуйста, не рассказывайте никому! Я вас умоляю…

Гарри продолжила лепетать невнятные просьбы, ведь даже несмотря на то, что ее уверили в том, что ничье место она не занимает, Гарри все так же боялась разоблачения. Она только нашла друзей и начала вливаться в атмосферу этого места. А если вдруг выяснится, что она девочка, будет скандал. И в центре этого скандала окажется она сама. На нее будут показывать пальцем, о ней будут шептаться. Наверняка и друзья после такого от нее отвернутся. Она не хотела, не могла, чтобы ее счастье закончилось так быстро. Она продолжала говорить и говорить, умоляя ведьму не выдавать ее. Она даже не слушала попытки мадам Помфри убедить Гарри в том, что сейчас еще не поздно, и что рассказать — самый лучший вариант, ведь потом признаться будет все сложнее. Гарри не слышала всех этих слов и продолжала цепляться за мантию ведьмы так, будто это был спасательный круг, без которого ее обязательно съедят акулы. Она плакала, металась, но не отпускала подол, лишь бы не допустить ухода той, что разоблачила ее первым же мановением палочки.

И в конечном итоге мадам Помфри сдалась. Погладив девочку по волосам, она пообещала, что никому не расскажет, но предупредила, что в конце концов Гарри все равно придется признаться в том, кем она является на самом деле. И чем дольше она будет тянуть, тем хуже будут последствия. Однако Гарри, счастливо сжавшая ведьму в объятиях, практически пропустила слова мимо ушей. К ней прислушались, ее не выдадут — сейчас это было самым главным и самым счастливым событием в жизни, когда все будущие заботы, связанные с принятым решением, отходили на задний план. Гарри, счастливая, вынеслась из кабинета, рассыпаясь в благодарностях, не замечая, как медиковедьма с сожалением качала головой, смотря на удаляющийся маленький ураган.

Так Гарри заполучила себе первого союзника в лице взрослого, и мадам Помфри стала первой, кто узнал о секрете юной героини всея магической Британии. Годы спустя Гарри все вспоминала слова медиковедьмы с сожалением признавая, что первый курс был действительно самым лучшим временем для признания, но упущенное время было не возвратить. И с каждым днем ситуация, в которую попала девушка, становилась все сложнее и некомфортное, но отступать было некуда. Да и в целом, отступление было не по части Гриффиндорцев. Сдаться было равносильно проигрышу, только вперед, делать шаг назад было непозволительной роскошью. Поэтому Гарри все так же играла на публику, представая перед многочисленной толпой в своей мужской ипостаси. И эта игра настолько въелась в мозг Гарри, что она и сама стала воспринимать себя больше как парня. До одного неприятного момента.

Когда у Гарри впервые осознала себя женщиной, она была в ужасе. Она не знала, что делать, и к кому бежать. Это стало для девочки полной неожиданностью, о которой было стыдно спросить. Тогда Гарри вновь прибежала к мадам Помфри, и лишь та смогла успокоить девушку. И заодно дать книгу о половом созревании, которую Гарри украдкой читала под одеялом ночами, боясь, что соседи по комнате обо всем догадаются, если она не будет скрываться. Лишь тогда Гарри поняла, как ей повезло с телом, ведь у нее не было ярко-выраженных признаков ни одного из полов, что позволяло девочке не сильно задумываться о выборе одежды, которая бы хорошо скрывала начавшую расти грудь или округляющиеся бедра.

По крайней мере так думала сама Гарри, однако была не совсем в этом права. В начале третьего курса Гермиона все же приперла «лучшего друга» к стенке, при этом наставив на нее палочку, поэтому еще один человек в школе оказался осведомлен в вопросе половой принадлежности Героя. Не сговариваясь, обе девушки решили не посвящать в тайну Гарри Рона, хотя и чувствовали себя при этом так, будто предавали друга. Но реакция Рона на такое заявление была абсолютно не предсказуемой, и было страшно, что строящаяся годами дружба разрушится. Но с помощью Гермионы, Гарри стало легче. Мадам Помфри была прекрасным советчиком, но Гермиона, являясь лучшей подругой Гарри, все же понимала переживания ровесницы гораздо лучше. К тому же она всегда была рядом, поэтому могла помочь в любых экстренных ситуациях, в то время как до кабинета медиковедьмы приходилось бегать через весь Хогвартс.

Но это было не единственным событием для Гарри на третьем курсе. Сириус Блэк, сбежавший узник Азкабана, и крестный отец Гарри. Встреча с ним была полна сюрпризов, и перевернула представление ведьмы о событиях, связанных со смертью ее родителей. Сириус рассказал многое, и очень странно смотрел на Гарри во время их первой встречи. Слишком подозрительно, выжидательно, будто бы изучал ее от макушки до кончиков пальцев. И Гарри бы подумала, что ей показалось, если бы не письмо, полученное ей, спустя пару недель после их встречи. Большой черный ворон принес ей, казалось бы, неприметное письмо, на котором не было ни имени отправителя, ни каких-либо еще опознавательных знаков. На нем лишь четко виднелось ее имя, выведенное неуверенным почерком, будто бы немного детским, или рукой, которая долгая время не имела возможности писать.

«Дорогая Гарри,

В Визжащей хижине я успел рассказать и спросить тебя не обо всех вещах, которые меня действительно волновали. В той газете, из-за которой я бежал из Азкабана, помимо фотографии Хвоста меня заинтересовала и другая вещь. В ней о тебе было написано в мужском роде, будто весь мир считает тебя мальчиком. Но я помню тебя в детстве, и несмотря на долгие ожидания Джеймса, ты родилась удивительно очаровательной малышкой. Я помню долгие разговоры о том, что твой отец хотел сына, и что он даже решил представить тебя мальчиком, в надежде на то, что сможет таким образом дополнительно тебя обезопасить, ввести в заблуждение Пожирателей Смерти и Того-Кого-Нельзя-Называть. Но видимо, шутка моего дорогого друга зашла слишком далеко, и с тех пор, как ты поступила в Хогвартс, никто так и не раскрыл твоего настоящего пола, хотя я плохо понимаю, как это возможно. Уверен, у тебя тоже были причины не говорить о своем истинном я другим, но я хотел бы отметить, что как только нам представится возможность встретится вновь наедине, я обязательно расспрошу тебя подробнее об этом вопросе. Как бы то ни было, ты всегда остаешься моей любимой крестницей, и я надеюсь на скорую встречу вновь. Будь осторожна, и береги себя.

Бродяга

П.С. Сожги это письмо, как только прочтешь до конца.

П.П.С. Осторожно, птица кусается»

Несмотря на то, что осведомленность крестного не должна была оказаться таким большим сюрпризом для Гарри, она все же была шокирована. То, что Сириус знал о ее настоящем поле стало большой неожиданностью. Все же до этого она даже не думала о таком варианте, хотя это предположение должно было быть логичным. Как же так тогда получилось, что такой же друг отца, профессор Люпин, не знал о том, что она девочка? Возможно, он не был настолько близким другом Джеймсу Поттеру? Или же просто все это время молчал, не зная, как начать разговор? В любом случае, спрашивать Гарри не хотела. Ведь вопрос был равносилен самостоятельному рассказу, а посвящать в свою тайну еще больше людей Гарри не хотела. И без этого, в магическом мире было уже три человека, которые знали о том, что она — профессиональная лгунья, и добавлять в этот и без того слишком большой для секрета круг других людей не хотелось. Либо все, либо никто — остальные варианты Гарри рассматривать не собиралась. Поэтому, запихав свое любопытство в дальний угол сознания, она невозмутимо сожгла письмо, как и велел ей крестный.

Потом, из разговоров с крестным, Гарри узнала, как проходил первый год ее жизни, посреди войны. Джеймс хотел Наследника. Однако, мечтам о мальчике сбыться не удалось. Лили родила дочь. И Джеймс создал иллюзию оправдавшихся ожиданий, назвав дочь мужским именем, и наслаждался собственной сказкой, в которую поверили и окружающие. Да, эта ложь еще и могла дополнительно обезопасить новорожденную, за которой уже тогда велась охота. Родители Гарри надеялись, что случись с ними что, в Хогвартс пойдет не Гарри Поттер, цель Того-Кого-Нельзя-Называть, а девочка Гарри под другой фамилией, на которую никто не обратит внимания. Но план не сработал. Гарри была безмерно благодарна Сириусу, как за заботу о ней и за рассказы о прошлом, так и за то, что не завязал интересующий его разговор прямо на глазах у остальных, которые не знали о том, кем на самом деле была Гарри. Ведь известно было лишь Гермионе, и Гарри бы хотела, чтобы именно так оно и оставалось.

И возможно, так бы оно и продолжалось, но четвертый курс, как обычно, спутал все планы, разоблачая то, что Гарри хотела оставить тайной хотя бы до выпуска. Турнир Трех Волшебников для кого-то стал невероятным представлением, для кого-то пределом грез, для кого-то серьезным испытанием, а для Гарри — сущим кошмаром. Она не хотела в нем участвовать, но судьба не оставила выбора, ведь даже без ее ведома, кто-то бросил имя Гарри в злосчастный Кубок, из-за чего все пошло наперекосяк. Гарри понимала, что гораздо менее подготовлена к этапам Турнира, нежели ее противники, и с радостью бы отказалась от предоставленной ей «чести», но это было невозможно. Все же с артефактами, особенно редкими, старинными, и дополнительно заколдованными сильнейшими волшебниками современности, не шутят. Поэтому имя Гарри, что вылетело на помятом обугленном клочке бумаги стало приговором. Что было еще хуже — ей никто не верил.

Практически никто, даже из тех, кого она считала друзьями, не поверил ей на слово, когда Гарри пыталась убедить всех, что не бросала свое имя в кубок. Над ней потешались, ее сторонились, на нее показывали пальцем. Гарри проклинала тот день, когда объявили о злосчастном турнире, ведь он ознаменовал собой начало конца. Гарри будто вновь вернулась в те дни, когда Дадли и его компания, гоняли ее по всей окрестности, выкрикивая обидные обзывательства в спину. Только теперь так поступала не парочка детей. Теперь так поступала вся школа, которая за четыре года стала самым любимым и родным местом. Где Гарри нашла друзей, как она думала на всю жизнь. Тех, кто не отвернется от нее в трудный момент. Кто всегда поможет, что бы с ней не случилось. И как же сильно она разочаровалась, когда все это оказалось неправдой. Все, что она придумала себе, было ложью. Такой же ложью, как и все ее существование. Единственной, кто остался с ней бок о бок, стала Гермиона. Лишь она поверила в слова, даже несмотря на то, что не было никаких доказательств. Только она подтвердила свою дружбу делом. Только она поддержала в тот момент, когда помощь была нужна как никогда. А Рон ушел. И это сильно ударило по Гарри, ведь именно с ним она проводила большую часть времени, именно его считала своим лучшим другом.

После испытания драконами, Рон все же вернулся. Победа Гарри вновь сплотила ее с факультетом, а жуткое зрелище происходящего на арене помогло остальным смириться с мыслью, что Гарри самостоятельно никогда бы не пошла на такой риск. И на этом Гарри думала, что черная полоса закончится. Да, испытания были безумно тяжелыми, и подготовка к ним отнюдь не отменяла прочей школьной рутины, поэтому учиться было еще труднее чем обычно. Но вновь восстановленная связь с обоими безумно близкими ей людьми, помогала держаться на плаву. И теперь в нее верили. В нее верил собственный факультет. Ей помог Седрик Диггори. Контакт с окружающими, который, казалось, был потерян навсегда, вновь был налажен. Да, кто-то из Слизеринцев все еще мог показать на нее пальцем или крикнуть в след что-то обидное, но того уровня напряжения больше не было и за ее спиной вновь стоял легион. А слизеринцы? Что с них взять? Их факультеты всегда враждовали, и это не могли исправить никакие заслуги тех или иных. Думается, будь Гарри единственным представителем от Хогвартса, слизеринцы бы все равно ни за что не подбадривали представителя с львиного факультета, скорее предпочтя посрамить честь школы, нежели объявить перемирие с давним врагом и неизменным соперником.

И тогда, когда, казалось бы, все снова наладилось и пошло своим чередом, пришел Святочный бал. Гарри было четырнадцать, и она была девочкой. Как бы она не пыталась переубедить себя в том, что игра должна продолжаться, она не могла заставить себя прийти на бал в мужском костюме, ведя под руку какую-либо девицу с их курса. Единственным возможным вариантом казалась Гермиона, но к моменту, когда Гарри осмелилась спросить ее о помощи, Гермиону уже пригласили. К тому же, Гарри знала, что Гермиона еще с прошлого года влюблена в Рона, и все время ждала приглашения от него. Имя того, кто пригласил ее на бал, она говорить отказалась, а потом еще и накричала на Рона, чем вызвала у того искреннюю волну непонимания и обиды.

Времени до бала оставалось все меньше, а Гарри все отчетливее понимала, что никуда не хочет идти. Мало того, что она не умела танцевать, так еще и внутренняя борьба между мужским и женским нутром, абсолютно не давала девушке покоя, заставляя чуть ли не до истерик срываться, ища выход из положения. Одно она знала точно: во фраке она на бал не пойдет. И без того убитые за этот год нервы абсолютно не позволяли девушке еще сильнее надругаться над собой, и в очередной раз наступить своей гордости на шею. Поэтому оптимальным вариантом было не идти вовсе. И Гарри уже даже была готова смириться с тем позором, который прольется на нее в связи с неявкой участника турнира на пиршество в их честь. Но ей было плевать. Переходный возраст, в полную силу вошедший в свои права и подкрепленный ужасной нервотрепкой, выматывал еще сильнее, заставляя Гарри идти против установленных правил и впервые в жизни делать действительно так, как ей хотелось. Она так и вознамерилась не посетить бал, и у нее бы все получилось, если бы за день до мероприятия к ней не подошла Профессор Макгонагалл.

— Мистер Поттер, надеюсь Вы уже выбрали себе спутницу на бал? — невероятно поучительным тоном, каким умела разговаривать только она, спросила профессор трансфигурации.

— Нет, профессор, — решительно прозвучал ответ Гарри, будто отсекая все возможные варианты решения этой проблемы. — Я не пойду на Святочный бал.

Губы профессора поджались, а в глазах можно было даже прочитать испуг.

— Через час жду Вас в своем кабинете, — напряженным тоном ответила она, и резко развернувшись на каблуках, поспешила в другую сторону, оставляя Гарри в одиночестве.

Конечно, Гарри знала, что скорее всего ее неявку так просто не оставят, но внутри нее теплилась надежда, что ее отсутствие заметят лишь во время самого бала, а профессор МакГонагал все же спросила о том, нашла ли Гарри себе партнершу. Врать преподавателю и декану Гарри не могла, поэтому решила предельно честно ответить на вопрос профессора, но при этом показать, что настроена она решительно и бескомпромиссно. Невероятное упрямство Поттеров все же было у нее в крови, и Гарри была уверена, что без него не смогла бы так долго хранить свой секрет в таком невероятно узком кругу людей. Но судя по действиям Макгонагалл, та совершенно не собиралась оставлять ситуацию просто так, и через час Гарри явно ожидала знатная головомойка на тему посещения общественных мероприятий и активном участии жизни школы, чью репутацию ни в коем случае нельзя было посрамить перед иностранными гостями, а также лекция о чести, отваге и принятии правильных решений. Однако, Гарри привыкла отвечать за свои поступки, поэтому ровно через час стояла перед кабинетом профессора, гордо подняв голову и стараясь игнорировать тот факт, что каждая жилка в ее теле тряслась от такого вопиющего открытого противоборства профессорам и существующим школьным правилам, которые в этот раз она нарушала не по случайности и не из интереса, а исключительно из собственного упрямства и корыстных целей.

Дверь в кабинет отворилась без единого скрипа, а внутри сидела не только декан Гриффиндора, но еще и директор Дамблдор, Профессор Снейп, Стебель и Флитвик. Сердце Гарри на секунду дрогнуло, ведь разбирательства с Макгонагалл — это одно, а собрание всех деканов и директора — это абсолютно другое. Гарри незаметно провела ладонями по краям мантии, пытаясь вытереть резко вспотевшие руки, и придав своему лицу самый уверенный возможный вид, твердым шагом вошла в кабинет. Все же прошло уже 4 года с ее поступления в Хогвартс, и с тех пор она сильно выросла. Теперь она не так просто ломалась под собственным бременем, предпочитая переносить все невзгоды судьбы с гордостью и отвагой, присущей представителям ее факультета. Вежливо поздоровавшись с преподавательским составом, она позволила себе занять место на стуле перед остальными, который был очевидно приготовлен специально для Гарри. А дальше начался ад.

— Мистер Поттер, мы все собрались здесь, чтобы обсудить Вашу проблему, связанную с поиском партнерши на Святочный Бал, — строго затянула Макгонагалл, игнорируя то, как презрительно фыркнул мистер Снейп, сидевший по правую руку от нее.

— Прошу прощения, профессор Макгонгалл, — прервала ее Гарри, пытаясь скрыть слишком дрожащий голос, и сжимая руки в кулак так сильно, чтобы ногти, впиваясь в мясо ладони, болью отрезвляли разум, — но у меня нет никаких проблем с поиском партнерши на бал. Она мне не нужна, ведь я на него не пойду.

Мадам Стебель пораженно выдохнула, Флитвик ойкнул, а лица остальных преподавателей нахмурились. Гарри старалась не разрывать зрительный контакт со взрослыми, ведь, смотри она в пол, ее заявление выглядело бы как оправдание, а этого юная волшебница точно не хотела. Она твердым взглядам смотрела перед собой, не позволяя себе отвести глаза, хотя внутри бушевала буря. В какой-то момент Гарри показалось, что вот-вот, и она упадет в обморок. Вены на висках набухли, и Гарри слышала, как биение крови в ее жилах делит на части секунды, отбиваемые большими маятниковыми часами. В горле сильно пересохло, потому Гарри глухо кашлянула, пытаясь прочистить его, однако это абсолютно не помогло и внутри все еще было чувство, будто глотку раздирает на мелкие части. Слюна во рту была вязкой и абсолютно не смазывала гортань, слизью стекая по стенкам. Молчание, воцарившееся в кабинете на пару секунд, показалось Гарри вечностью, ведь абсолютно весь этот разговор был прямой дорогой к эшафоту, и девочка предельно четко это осознавала.

— Мальчик мой, — осторожным глубоким голосом начал профессор Дамблдор, и Гарри поняла, что в момент, когда она услышала его голос, паника начала отступать. Голос директора всегда успокаивал Гарри, ведь он всегда был к ней добрым и понимающим. Дамблдор умел всего парой фраз успокоить каждого ученика, подбодрить и дать мотивацию для дальнейших свершений. — В таком случае мы от лица всего Хогвартса были бы вынуждены настоятельно попросить тебя все же прийти на Святочный бал. Этот бал на Рождество является для Хогвартса чем-то большим, нежели обычным рождественским мероприятием. Сейчас у нас в гостях находятся представители и других школ, а значит твоя неявка на бал ставит под угрозу репутацию всей школы не только перед непосредственными гостями, но и перед всеми магическими странами, чьи газеты освещают события, происходящие на Турнире Трех Волшебников. А это, поверь мне, очень большое событие. Все-таки, ты один из участников Турнира. Более того, мой мальчик, самый молодой его участник, и нам все еще неясно, как твое имя оказалось внутри кубка. Поэтому к тебе приковано сейчас даже больше внимания, чем к другим частникам.

Гарри понимала, что абсолютно все, что сказал ей сейчас Дамблдор, было абсолютной правдой, и разум начал бунтовать против собственного уже принятого решения. Какая же она дура: из-за собственных принципов и устоев, она готова подставить весь Хогвартс, который за эти четыре года успел стать тем домом, которого у нее никогда до этого не было. Она готова подставить все профессоров, которые все это время помогали ей, были добры и понимающи. Которые, в отличие от магглов, действительно заботились о ней. Она готова подставить и Рона с Гермионой, и мадам Помфри, и каждого ученика каждого факультета из-за своих сиюминутных желаний. Убеждения Дамблдора моментально забрались на подкорку сознания, внушая непомерное чувство вины. Гарри даже пришлось слегка тряхнуть головой, чтобы подавить в себе это навязчивое чувство. Нет, в этот раз она не отступит просто так и впервые в жизни будет до конца отстаивать исключительно свои интересы. Она не хотела участвовать в Турнире, это был ее выбор. Она не хотела отстаивать честь всей школы — Седрик был гораздо лучшей кандидатурой для этих целей, он был примерным учеником, всеобщим любимцем и самостоятельно вложил свое имя в чашу с голубым огнем. Он тот, кто достоин и может презентовать Хогвартс с самой лучшей стороны, а не она. Врожденная упрямство и упертость не давали так просто распрощаться с собственными желаниями, которые она и без того была вынуждена гасить внутри практически все детство.

— Если ты стесняешься самостоятельно пригласить девушку на танцы, позволь нам помочь. Мы можем договориться с любой девочкой с любого факультета, — тем временем продолжал Дамблдор, располагающе смотря на Гарри поверх очков-половинок. На его лице играла легкая улыбка, которая никого не оставляла равнодушным к словам старого волшебника, но Гарри уже вбившая себе в голову что-то, что посчитала непреложной истиной, была абсолютно не в состоянии отказаться от собственных слов.

— При всем уважении, сэр, — с легким огоньком уверенности в глазах продолжила гнуть свою линию Гарри, — я не хочу танцевать ни с одной из девушек школы.

— Мы просто теряем время, Альбус, — вышел из себя профессор Снейп, и без того сохранявший самообладание лишь из последних сил. В каждой черточке его лица читалось презрение ко всей этой ситуации, которую он безусловно считал вопиющим фарсом, не имеющим право на существование в принципе. — Великий мистер Поттер в очередной раз посчитал, что правила пишутся не для него, а профессоры с удовольствием собираются на собрания в его честь, вместо того чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями. Просто назначьте ему партнершу, и за руку приведите на бал в назначенный час — таким образом дело явно пойдет эффективнее и быстрее.

Яда в словах профессора зельеварения хватило бы на убийство, казалось, всей магической Британии, а полный ненависти взгляд был готов прожечь в Гарри такую дыру, что от ее тела не осталось бы ничего, кроме пепла. Слова будто бы входили внутрь ее тела, гвоздями забивая осуждение в трепещущее сердце. И без того беспричинно излишне строгий к ней профессор сейчас вновь задел ее за живое, из-за чего возмущение взяло верх над одолевающим до этого Гарри страхом, и девочка поняла, что будет бороться до конца. Она сделает что угодно, но выгрызет себе возможность не идти на бал.

— Северус, — хмуро глянул на декана Слизерина директор, и слегка покачал головой, из-за чего преподаватель вновь фыркнул и устремил взгляд обратно в окно, куда смотрел большую часть этого разговора. — Гарри, мы прекрасно понимаем, как трудно бывает переступить через себя, и пригласить понравившуюся девочку на танцы. Но почему ты не хочешь танцевать ни с одной девочкой из школы? Не забывай, что ты так же вправе пригласить и кого-нибудь из прибывших гостей. Просто представь, как приятно будет любой девочке получить приглашение от одного из участников турнира. Для них это действительно важно: прийти на танцы с партнером, быть самой красивой и сияющей на вечере, кружиться в разлетающемся платье по паркету…

С каждой секундой злоба, порожденная словами профессора Снейпа, все сильнее и ярче поднималась из глубин сознания Гарри, испытывая терпение девушки, отдаваясь в голове снопами красных искр. Последней каплей, однако, стали слова Дамблдора о том, что девочки хотят делать на балах.

— Но я ведь тоже девочка! — выкрикнула Гарри, и лишь к концу фразы осознала, что именно она только что произнесла, однако было уже слишком поздно для того, чтобы остановиться. Буквы, будто осязаемые, повисли в воздухе, глаза Гарри расширились от ужаса, и звенящая тишина разнеслась по комнате, окатывая каждого ледяной волной, от чего по спине Гарри побежали мурашки. Она самостоятельно выдала свой секрет, который годами молчаливо хранила внутри, и лавину последствий необдуманного поступка было уже не остановить. В голове Гарри судорожно заметались мысли, не в состоянии сформироваться во что-то цельное, и единственная вещь, которую она могла осознать, бросала в дрожь. Это было начало конца.

От происходящего в кабинете хаоса у Гарри уже болела голова. Профессора спорили, повышая друг на друга голос, пытаясь выяснить чья же вина была в том, что всем известный Гарри Поттер, герой и спаситель магической Британии, один из самых завидных женихов будущего, оказался девушкой. Впервые в жизни Гарри видела Дамблдора в таком смятении. В кабинет была вызвана мадам Помфри, которая наконец получила возможность, спустя четыре года накапливания в себе возмущения, высказать администрации все, что она думает об их безалаберности. Она кричала, описывала в лицах и выражала свое недовольство так ярко, что профессора, привыкшие к обычной сдержанной строгости и редким причитаниям медиковедьмы, сначала даже опешили. Но замешательство долго не продлилось, и присутствующие продолжили совместно спорить, все сильнее повышая уровень шума в не самом большом кабинете. Профессор Макгонагалл, не желавшая мириться с собственным упущением, всеми силами пыталась отстоять то, что раз Джеймс представил Гарри мальчиком, у него были на то свои причины. Она всеми силами старалась сохранить свой образ чопорной британской леди, но спор брал свое, поэтому из всегда идеальной прически профессора трансфигурации небрежно выбились несколько прядей, добавляя ее обычному статичному амплуа, немного живости. Глаза метали молнии, губы поджимались, а в повышенном голосе постепенно начинали проскакивать хриплые нотки, будто вот-вот наступит тот момент, когда он сорвется, и оставит декана абсолютно без возможности говорить. Профессор Флитвик, поначалу спора заикавшийся и хватавшийся за сердце, постепенно разошелся, и удивление и шок сменились дребезжащим чувством справедливости, из-за чего основная часть его недовольства оказалась повешена на Макгонагалл, как на ответственную за своих подопечных. Его маленькое лицо раскраснелось, ладони сжались в кулачки, но, даже несмотря на маленький рост, весь его вид выражал исходящую от профессора чар опасность, из-за чего Макгонагалл была вынуждена принять оборонительную позицию, и как ученица отчитывалась перед равным наставником. Как бы она ни пыталась сохранить лицо, и оправдать произошедшее, она понимала, что ее вина определенно присутствовала, из-за чего не могла принять удар так достойно, как ей бы этого хотелось.

Однако основным козлом отпущения все же стал Дамблдор, который так тесно общался и с четой Поттеров, и нередко вызывал Гарри на приватные разговоры во время ее обучения на первых курсах. Мадам Помфри, смакующая чувство победы и справедливости, которых она так ждала все эти годы, с чувством размазывала директора тонким слоем по полу, с каждой минутой, казалось, наседая все больше, но великий светлый волшебник не готов был сдаться так просто. Он, пытаясь успокоить присутствующих, старался свести конфликт на нет, а иногда пикировал претензии, отсылая их обратно медиковедьме, которая в течение четырех лет скрывала важную информацию от коллег, либо на профессора Снейпа, которого уличил в том, что из-за его постоянных запугиваний девочка и не хотела признаваться в своей половой принадлежности целых четыре года. Декан Слизерина, однако, и без того с самого начала разговора находился в не самом приятном расположении духа, затем шокированный произошедшим, не собирался признавать вину. Обвиняемый в том, к чему он абсолютно точно не мог иметь никакого отношения, Снейп ощетинился, и начал сыпать язвительностями и колкими фразами еще сильнее, нежели обычно. Он, будто заостренный меч, был в полном напряжении, черные глаза яростно смотрели на директора, а все движения были резкими, рваными и абсолютно точно давали понять, что он думает о всех собравшихся в этом кабинете.

Гарри тоже не оставалась в стороне, ведь со всех сторон на нее сыпались вопросы, но она не могла найти в себе силы ответить ни на один из них. Из горла вырывались лишь невнятные хрипы, а взгляд в ужасе бегал по комнате, пытаясь найти спасение там, где его быть не могло. Пальцы, крепко вцепившиеся в мантию на коленях, были напряжены настолько, что дернись она хоть на миллиметр, готовы были прорвать тонкую мятую ткань. Глаза будто покрылись стеклом, а Гарри была готова кричать, расцарапывая горло ногтями, лишь бы отмотать время назад, и сделать так, чтобы ничего из этого не происходило. Да что там, она бы согласилась пойти на этот чертов бал с самим Малфоем, лишь бы все не обернулось так, как было сейчас. Но Гарри знала, что это было невозможно, и с каждой секундой осознание своего поступка все глубже пробиралось под кожу, стягивая органы в тугой узел.

Самой пораженной казалась профессор Стебель. Даже несмотря на бушующую рядом ссору, она стояла в стороне, бледная, и, казалось бы, не верящая собственным ушам, и переводила взгляд, то на Гарри, то на директора, то на профессора Макгонагалл, повторяя себе под нос один и тот же вопрос: «Как же так?», будто бы ища поддержки и решения всех проблем. Казалось, бедная женщина вот-вот рухнет в обморок, но пока она держалась, лишь продолжая следить за происходящим слегка отсутствующим взглядом, пытаясь смириться с той информацией, что лавиной свалилась на нее, оставив в полнейшем смятении. Спустя какое-то время, Дамблдор, видимо, все же опомнившийся, и понявший, какой балаган разыгрался перед глазами ученицы и виновницы всеобщей паники понял, что пора что-то предпринимать.

— Тихо! — громогласно пробасил он, усилив голос Сонорусом, заставляя всех присутствующих разом смолкнуть.

Гарри испугалась, как бы на такой крик не сбежались остальные обитатели замка. Что-что, а добавления новых лиц в этот концерт ей не хотелось. Стены слегка задребезжали, но на профессоров это подействовало, и в кабинете наконец установилась звонкая от напряжения тишина, а все внимание оказалось приковано к директору. Даже профессор Стебель, до этого кажущая отсутствующей, пришла в себя, приобретя более осмысленный взгляд, и смотрела в упор на Дамблдора, ожидая, что же предпримет глава школы.

— Решить, чья же это вина, что девочка столько лет молчала, мы успеем и позже, — проговорил он уже с нормальной громкостью, слегка пристыжая преподавателей, которые так сильно разошлись, несмотря на их положение в школе. — А сейчас у нас есть более насущные проблемы, решение которых требуется если не немедленно, то в самое ближайшее время. Гарри должна пойти на Святочный бал — вот для чего мы здесь собрались.

Гарри застонала, хватаясь за голову. Из-за всей этой неразберихи, она уже успела позабыть, что пришла в этот кабинет именно для того, чтобы отстоять свое право не идти на общественное мероприятие, но мало того, что у нее это не получилось, так по своей неосторожности она еще и выдала так тщательно оберегаемый ей все эти годы секрет.

— Простите, сэр, — неуверенно начала она, вклинившись в паузу в реплике директора, в последний раз пытаясь ухватиться за спасительную соломинку надежды о том, что пропустить бал у нее все же выйдет. — Но я же уже говорила, что не хочу танцевать ни с кем из девушек в школе…

— Тебе и не придется, девочка моя, — благосклонно ответил директор, и глаза у Гарри уже успели загореться от чувства победы, но следующая фраза с треском сломила все остатки предположений и домыслов девочки. — Мы найдем тебе кавалера на вечер, и на Святочный бал ты пойдешь, представ самой собой. Тебе больше не нужно будет притворяться…

— Но у меня даже нет платья! — пискнула Гарри, в ужасе уставившись на директора, надеясь, что последние его слова были всего лишь шуткой. Нет-нет-нет, она не готова. Не сейчас, не тогда, когда она только-только сумела восстановить свою репутацию на факультете и избавиться от большей части внимания, которое прицепилось к ней с началом Турнира Трех Волшебников. Все только-только пришло в норму, и лишаться этой шаткой стабильности вновь Гарри решительно не была намерена. Голова закружилась, грозясь тем, что Гарри вот-вот свалится в постыдный обморок перед всеми преподавателями, из-за чего ей пришлось крепко сжать кулаки, до боли впиваясь ногтями в нежную кожу на ладонях, чтобы хоть немного прийти в себя, и не закончить этот и без того позорный разговор еще большим унижением.

— Не переживай, Гарри, — мягким тоном продолжил Дамблдор, даже не обратив внимания на то, что девочка его перебила. — Мы поможем тебе, поэтому сейчас стоит озаботиться тем, что тебе нужно для бала…

Дальше Гарри не слушала. Весь мир рушился перед ее глазами, пока профессора обсуждали предстоящие приготовления девочки. Периодически кто-то из взрослых, обычно Дамблдор, обращался к ней, уточняя что-то про платье или про желательного партнера. А Гарри не верила всему происходящему, стараясь слиться с обивкой стула, на котором сидела. Да, взрослые приняли ее признание относительно хорошо, гораздо лучше, чем она думала. Но на то это была и администрация, чтобы уметь быстро справляться с критическими ситуациями и не поддаваться всеобщей панике, координировать остальных и уменьшать потери среди учеников. Обсуждение продлилось недолго, и вот, спустя два с половиной часа после того, как она зашла в кабинет, Гарри вышла обратно в коридор, на ватных ногах пытаясь добраться до гостиной собственного факультета. До ужина еще оставалось время, а занятия уже должны были закончиться. Абсолютно бледная, Гарри добралась до своей комнаты и мешком свалилась на кровать, стараясь унять дрожь в коленях и гудящую голову. Наверное, стоило бы сходить в кабинет к мадам Помфри и попросить успокоительного и какое-нибудь зелье от головной боли, но двигаться и идти куда-то не был сил. Хотелось только найти Гермиону и рассказать о произошедшем ей, но в гостиной девушки, как и Рона, не оказалось, а значит, друзья сейчас вместе сидели в библиотеке, где Грейнджер пыталась заставить друга взяться за ум и сделать домашнее задание на каникулы хотя бы по одному предмету. Путь туда тоже казался сейчас непосильной задачей, да и поговорить с подругой наедине бы точно не получилось. Рон, ревновавший, если друзья начинали от него что-то скрывать, обязательно бы вклинился в разговор, не дав Гарри излить душу, а значит, идти куда-то было бы сейчас бесполезно.

Гарри так и осталась лежать в кровати, сминая простыни, и пыталась усмирить в себе тот вихрь эмоций, который ураганом носился в ее голове. Эмоционально перегруженный организм все время грозился погрузиться в сладкую негу сна, но Гарри не могла позволить себе пропустить ужин. Директор Дамблдор настоятельно попросил ее прийти, чтобы он мог заново представить ее всей школе, и на Святочном балу явление национального героя в платье, вызвало бы меньший резонанс среди учащихся. Гарри понимала, что эта мера действительно была логичной, но от этого становилось не менее страшно. Признаться в собственной лжи спустя четыре года было сложно, а голос разума, твердивший, что все отвернутся от нее, стоит людям узнать о ее предательстве, все сильнее мешал попыткам успокоиться и привести себя в относительный порядок. Поняв, что сейчас снова скатится в унизительную истерику, Гарри резко села на кровати и с силой ударила себя по щекам, приводя в чувство. Раз уж все складывается таким образом, и изменить ничего нельзя, единственное, что она может сделать — не ударить в грязь лицом перед остальными учениками Хогвартса. Она не могла позволить другим увидеть клокочущий внутри ужас и пробирающую внутренности панику. Она не даст еще больше поводов для насмешек. Она, Гарри Поттер, героиня магической Британии, главная цель пытающегося возродиться Лорда Воландеморта и участница Турнира Трех Волшебников. Она выжила даже после применения к ней непростительного, название которого опасаются произносить в приличном обществе. И сейчас боится прийти на ужин к сокурсникам? Да это просто смешно. Она должна быть достойна ожиданий, она должна быть достойна памяти о родителях, которые не отступали даже тогда, когда были на самом пороге смерти.

Наколдовав Темпус и поняв, что в ее распоряжении есть еще целых полчаса до ужина, Гарри поспешила в туалет, чтобы наконец привести себя в порядок. Холодная вода помогала потихоньку прийти в чувства и теперь Гарри все еще дрожала, но в этот раз только от леденящей кожу струи, что била по рукам, а не от страха. Опухшее лицо постепенно возвращалось в норму, а покраснение уходило с глаз. Смотря на себя в зеркало, девушка гордо подняла голову, и ее взгляд наполнился уверенностью с вызывающими нотками. Именно с таким взглядом она преодолевала все трудности, которые находились на ее пути.

Решив все же перехватить друзей по дороге в Большой зал, Гарри заранее вышла на ужин. Как она и думала, друзей она смогла встретить, когда те выходили из библиотеки. Рон плелся по коридору, едва волоча ноги, а на его лице застыло выражение вселенской скорби. Гермиона же, идущая рядом с ним, самозабвенно что-то вещала, размахивая руками и активно жестикулируя. Гарри слегка улыбнулась, увидев такую привычную картину, и окликнула друзей. Гермиона сразу же прервала свой монолог и начала вертеть головой, в попытке найти, откуда же все-таки донесся знакомый голос, а Рон, первый заметивший Гарри, моментально изменился в лице и, казалось, был готов не раздумывая отдать ей свою душу просто за то, что та явилась и решила разбавить их дуэт своим присутствием.

— Ну, как прошло? — по пути начала Гермиона, немного с опаской поглядывая на Гарри. Она ведь знала, почему именно та не хотела идти на бал, и что это было никак не связано с поиском партнерши. На самом деле, девушки и сами несколько раз подходили к Гарри, приглашая ту составить им компанию, но Гарри всем мягко отказывала. Рон же знал лишь официальную версию, с которой Гарри изначально и шла в кабинет к Макгонагалл: «Я не хочу приходить и позориться.»

— Ужасно, — честно ответила Гарри, и улыбнулась так, что Гермиона без труда смогла разглядеть нервозность и панику в глазах подруги. -Мне пришлось рассказать настоящую причину.

Да, рядом стоял Рон, но ужин вот-вот должен был начаться, поэтому Гарри могла себе позволить кратко описать проблему для Гермионы, и, возможно, слегка подготовить Рона к предстоящему шоку. Как Гарри и ожидала, Гермиона остановилась посреди коридора, пораженно охнула, поднеся ко рту ладонь, и расширившимися глазами, полными сочувствия смотрела на подругу.

— Э, вы о чем? — Рон недоумевающе переводил взгляд с одной подруги на другую.

— Рон, — обратилась к нему Гарри, беря за руку. — Просто пообещай мне, что, что бы ты ни услышал на ужине, ты продолжишь быть мне другом.

Рон буркнул под нос какое-то удивленное согласие, все еще подозрительно косясь на девушек, и всю дорогу до Большого зала они продолжили молча. Так же молча ребята уселись за стол и начали есть. Гарри постоянно кидала нервные взгляды за преподавательский стол, видя, как все внимание профессоров приковано исключительно к ней. Видимо, директор и деканы уже успели рассказать новость остальной части состава, и теперь те с удивлением смотрели исключительно на стол Гриффиндора, постоянно переговариваясь. Кусок не лез в горло, но Гарри понимала, что поесть стоит, из-за чего с усилием пихала вилку с картофельным пюре себе в рот, абсолютно не чувствуя вкуса еды, а в голове предательским набатом стучала кровь. Весь ужин тянулся по меркам Гарри непозволительно долго, и в зале было слишком много людей. Постепенно еда начала исчезать со столов, и ученики уже собирались начинать расходиться, когда директор привлек всеобщее внимание, постучав вилкой по бокалу и поднявшись со своего места. По залу прокатился удивленный шепоток, однако все остались на своих местах и замолкли, оставляя внимание тому, что собирался сказать Дамблдор. Когда все окончательно затихли, тишина прошлась по мозгу Гарри острым лезвием, а директор, усилив голос, начал свою речь.

— Дорогие ученики, для начала, мне бы хотелось поздравить Вас с окончанием полугодия, которое выдалось нелегким для всех нас. Уже завтра все младшекурсники разъедутся по домам, а их старшим товарищам еще предстоит принять участие в прекрасном балу, который ознаменует конец этой половины учебного года. Однако, сегодня я бы хотел еще поделиться с вами одной новостью, которая, возможно, шокирует некоторых из вас. Я хотел бы заверить всех, что то, что вы сейчас услышите, скрывалось от вас по определенным важным причинам, и взываю к вам, чтобы вы приняли эту новость с достоинством и пониманием, — от волнения у Гарри скрутило живот, и казалось, что сейчас вся проглоченная ей еда пойдет наружу, но девушка отчаянно давила в себе рвотные позывы, стараясь прислушиваться к речи директора наравне со всеми. — Дело в том, что всем нам известный Гарри Поттер, участник Турнира Трех Волшебников, а также ученик Хогвартса и ваш товарищ, является девушкой, о чем завтра уже будет объявлено в печатные издания.

Дамблдор собирался продолжить свою речь, но реакция зала была слишком бурной. Казалось, безразличным не остался никто. Рон, сидевший напротив Гарри, подавился тыквенным соком, а все соседи по столу уставились на сокурсницу с нескрываемым шоком. Из гвалта, заполнившего зал, нельзя было понять ни слова. Все что-то говорили, выкрикивали, возмущались. Гарри не могла разобрать ни фразы, а потому, старалась все так же невозмутимо смотреть на Дамблдора. Единственное, чего хотелось девушке, было позорное бегство: просто подняться из-за стола и выбежать из зала, спасаясь от этих сжирающих ее взглядов. И она бы абсолютно точно так и поступила, если бы не рука Гермионы, крепко сжимающая ее ладонь под столом, что придавало хоть какую-то толику уверенности.

Не дожидаясь, пока зал, пораженный новостью, начнет окончательно сходить с ума, Дамблдор повысил голос, призывая учеников к порядку, а затем продолжил:

— Из-за некоторых обстоятельств, связанных с посмертным желанием ее родителей и безопасностью, Гарри пришлось столько лет выдавать себя за мальчика по просьбе администрации, но теперь мы решили, что так продолжаться больше не должно, и надеемся, что наше решение было правильным, и вы с достоинством примете эту новость и морально поможете Гарри несмотря ни на что. Завтра Гарри придет на Святочный бал наравне со всеми девушками школы. На этом все. Я бы хотел пожелать всем приятного вечера и спокойной ночи, завтра всем предстоит нелегкий день.

Дамблдор сел обратно за свое место, а ученики повскакивали с собственных мест, окружая Гарри плотным кольцом. И случилось то, чего Гарри боялась больше всего. Первым заговорил Рон, не спускающий с нее глаз с того момента, как директор рассказал о том, что Гарри девушка. Его лицо раскраснелось, а пальцем он указывал прямо на Гарри.

— И ты все это время молчала? — кричал Рон в порыве злости. — Ты называлась моим лучшим другом и за все четыре года так и не сказала о том, что ты — девчонка. И это в твоем понимании дружба? Да ты лгала мне все эти годы! — тут его внимание переключилось на Гермиону, и указательный палец перевелся на нее, из-за чего девушка, прекрасно понимающая, что за этим последует, покраснела и отвела взгляд, все так же не отпуская руку Гарри. — А ты знала! Ты все знала с самого начала, и вы обе лгали мне, потешаясь за моей спиной. И вы смели говорить мне что-то о нашей дружбе. Да вы… Да вы хуже Малфоя!

С последним словом, прозвеневшим в голове Гарри, Рон развернулся и на огромной скорости выбежал из зала, расталкивая вставших на пути учеников. Дальше все для Гарри слилось в огромную мешанину. Кто-то выкрикивал оскорбления, кто-то ругался, кто-то пытался узнать подробности, но так или иначе все обращались к Гарри, из-за чего звуки в ее голове сливались в белый шум, схожий с помехами. Гермиона что-то пыталась отвечать обступившим их сокурсникам, но получалось плохо, и народ все сильнее напирал. В какой-то момент Гарри показалось, что она навсегда останется в Большом Зале, погребенная под той кучей вопросов, что сыпались на нее быстрее пуль из автомата. Но ситуацию неожиданно спасла подошедшая профессор Макгонагалл. Ученики нехотя расступились перед преподавателем трансфигурации, давая ей приблизиться к Гарри.

— Мисс Поттер, прошу прощения, что вырываю вас из безусловно важной беседы, однако Вам придется пройти за мной для обсуждения некоторых насущных вопросов, — строгий голос спасательным кругом опустился на голову Гарри, заставляя встрепенуться и с благодарностью посмотреть на декана.

— Профессор Макгонагалл, позвольте мне пройти с вами, — произнесла Гермиона в тот момент, когда преподаватель уже готова была увести с собой подругу. Девочка прекрасно понимала, что стоит Гарри уйти, как все внимание публики сразу же переключится на нее как на ближайшую подругу, и осознавала, что не справится с таким напором людей.

Профессор критически осмотрела одну из любимых учениц, тихо вздохнула и ответила согласием, уводя детей от всеобщей вакханалии. Несмотря на любознательность и желание докопаться до истины, остальные дети не последовали за профессором, так как уважение и трепет перед преподавателем все-таки пересиливало. Да и к тому же, вокруг было и без того много людей, с которыми можно было обсудить сложившуюся ситуацию до тех пор, пока ее главный герой отсутствует в поле зрения.

Коридор встретил Гарри блаженной тишиной, и когда двери за ее спиной закрылись, она наконец смогла поблагодарить декана за столь своевременное спасение.

— Не за что, мисс Поттер, — не оборачиваясь и не сбавляя шаг, ответила Макгонагалл. — Однако, нам действительно нужно обсудить некоторые детали вашего дальнейшего проживания в школе. Мисс Грейнджер, я думаю, что вам не стоит присутствовать при этом обсуждении, поэтому Вы можете идти, и постарайтесь пока не попадаться на глаза сокурсникам.

Гермиона тихо поблагодарила профессора и, с сожалением посмотрев на Гарри, которую приходилось оставить одну, спешно удалилась по коридору к лестницам. «Скорее всего пойдет в библиотеку» — подумалось Гарри. Зная характер мадам Пинс, никто не решится приставать к Гермионе с вопросами, пока она находилась в спасительной обители тишины и знаний. Да и мало кто спешил навестить это место сразу после ужина, когда можно было расслабиться и провести время с друзьями, наконец отдыхая от учебы.

До кабинета Макгонагалл они дошли достаточно быстро, и Гарри уже второй раз за день заходила к декану, из-за чего откуда-то из глубины горла вырвался смешок. Да уж, как будто попала на отработку, при этом ничего не делая. Однако, по мнению Гарри, сейчас гораздо лучше было провести хоть следующие пару дней в кабинете у декана, лишь бы снова не видеть все эти устремленные на нее взгляды, так и дышащие осуждением. И Рон… От воспоминаний о Роне сердце Гарри сжалось. Она так надеялась, что Рон сможет принять эту новость, но он стал первым, кто напал на нее, кто обвинил и ее, и Гермиону. В принципе, Гарри понимала, что реакция лучшего друга была вполне оправданной, но сердце все равно болело от того, что лучший друг вновь разочаровался в ней. И из-за нее еще и пострадала Гермиона. Это было действительно больно и обидно. Он ведь даже не попросил никаких объяснений. Просто показал пальцем, накричал и убежал прочь, не давая даже секунду на то, чтобы хоть как-то ответить.

— Мисс Поттер, — мягко начала профессор, выдергивая Гарри из грустных мыслей. — Понимаю, что сегодняшний день оказался сложным для всех нас, поэтому предлагаю отложить беседу о мотивах Вашего поступка, но есть еще некоторые вопросы, которые нам необходимо решить уже сегодня. Теперь, все же, все знают о том, что Вы девушка, и я считаю недопустимым, чтобы Вы оставались в комнате с мальчиками, поэтому переехать Вам придется уже сегодня. Также нам предстоит решить вопрос с платьем для Святочного бала, так что я позволила себе взять несколько магических каталогов, чтобы мы могли заказать его сегодня, и завтра оно успело прийти…

Гарри была благодарна декану за то, с каким пониманием женщина отнеслась к новости, из-за которой весь Хогвартс стоял на ушах, и не стала давить на девочку, которая и без этого находилась в огромном стрессе. Наоборот, она увела ее из бушующей толпы, которая уже получила хлеб и теперь явно ждала зрелищ, и спокойно помогала ей в том, в чем Гарри никогда не разбиралась. Она ни разу в жизни не носила платьев, никогда не собиралась на бал, и уж точно и думать забыла о том, что теперь ей придется сменить комнату. К счастью, в комнате, где жила Гермиона с Лавандой и Парвати, как раз оставалось еще одно свободное место, поэтому Гарри облегченно выдохнула, понимая, что подруга будет рядом и сможет ей помочь. Вещи Гарри, как предупредила профессор Макгонагалл, домовики перенесли сразу же, как только декан получила согласие подопечной, поэтому возвращаться за ними в старую комнату не требовалось.

Также, когда поднялся вопрос с переездом, Гарри тут же поняла, что придется вновь переучиваться заходить в женский туалет. В сознании всплыли воспоминания о первых днях в Хогвартсе, когда она, по ошибке, не привыкшая, что к ней обращаются в мужском роде, заходила в женские умывальни, что неизменно сопровождалось душераздирающим визгом находящихся внутри девушек. Такие мелочи абсолютно вылетели из головы девушки, когда она раскрыла свой секрет. А это ведь было важно, и на первом курсе она изрядно намучилась, пытаясь перестроить себя так, чтобы никто не заметил.

Разговор с профессором Макгонагалл помог девушке немного прийти в себя и успокоиться. Да, ей пришлось нелегко, выбирая одежду и обувь для предстоящего бала. Так же профессор трансфигурации предложила девушке немного повальсировать, дав ей почувствовать себя в образе ведомой. И немудрено, ведь на танцевальных курсах, которые Гарри посещала перед балом, ее неизменно ставили в пару с девушками, и она была именно ведущей, разучивая мужские партии классических танцев. И теперь, перейти на другую роль было довольно сложно, тем более что до этого Гарри никогда не танцевала, и все также продолжала с переменным успехом наступать на ноги преподавательнице. Но это действительно помогло расслабиться, и Гарри была рада, что профессор, пусть и также шокированная новостью, как и остальные, смогла быстро прийти в себя и помочь ей, хотя периодически Гарри замечала, как при обращении к ней профессор делает над собой усилие, чтобы не назвать «мистером». Однако, спустя примерно час, Гарри все-таки пришлось уйти, так как у профессора, помимо девушки, была еще и своя работа.

Выходить из уютного кабинета абсолютно не хотелось, ведь за дверью, в коридорах, абсолютно точно ожидали ученики, жаждущие наброситься на Гарри, как только она останется одна. Ступая по каменной плитке, Гарри с трудом сдерживала дрожь. Холод, исходящий от древних стен, будто бы пробирался под мантию девушки, доставая своими липкими пальцами до самых костей и скручивая суставы тугим узлом, из-за чего все движения становились будто бы деревянными. Идя по коридору, Гарри всем телом ощущала на себе чужие взгляды, а шепот ударял в спину, доставляя больше боли, чем Круцио. Гарри хотелось сжаться и раствориться в воздухе, стать незаметной. Притвориться, будто ее не существует, но одного желания было недостаточно, а мантия-невидимка спокойно лежала в сундуке теперь уже ее новой комнаты. Было страшно. Настолько страшно, как никогда до этого. Некоторые, проходя мимо, так и норовили задеть Гарри плечом, кто-то подходил, в попытке добраться до истины, и вокруг не было ни одного спасительного взгляда, в котором Гарри бы могла увидеть поддержку. Короткий путь по коридору стал тем кошмаром, который снился Гарри еще на первом курсе, и которого она всеми силами старалась избежать. Стараясь не перейти на предательский бег, Гарри быстрым шагом добралась до библиотеки, в которой, как и ожидала, нашла Гермиону.

Подруга сидела в гордом одиночестве, уверенно вскинув подбородок и усиленно делала вид, что слишком поглощена книгой, чтобы замечать направленные на нее взгляды, полные праздного любопытства. Наверное, в такое поведение Гермионы и могли поверить окружающие, но Гарри слишком хорошо знала подругу, чтобы поддаться всеобщему заблуждению. Когда Гермиона читала и действительно была поглощена книгой, она всегда слегка горбилась, чуть ли не носом опускаясь в заветные страницы, и одной рукой то и дело теребила прядь волос, что так некстати лезла в лицо во время прочтения. Сейчас же девушка была больше похожа на натянутую тетиву лука, в любую секунду готовую отпустить смертельную стрелу в любого подошедшего слишком близко противника. Руки сжимали фолиант по гербологии так сильно, что костяшки пальцев слегка побледнели. Лицо было абсолютно каменным, спина идеально ровной, а в движениях угадывалась нервозность. Когда Гарри опустилась на соседнее сидение, Гермиона вздрогнула, вскинула голову, готовая отражать любые атаки, но увидев лицо подруги, расслабилась. Гарри одобряюще улыбнулась, пытаясь придать им обеим хоть какую-то толику уверенности, и получила такую же улыбку в ответ.

— Что говорила Макгонагалл? — тихо спросила Гермиона, делая закладку в книге и откладывая ту на ближайший столик. Говорить можно было только шепотом, чтобы строгая мадам Пинс ни в коем случае не подумала, что своими разговорами они нарушают библиотечную атмосферу и не выгнала их куда подальше.

— Сказала, что я переезжаю к тебе в комнату, — с блеском в глазах ответила Гарри, озвучивая единственную хорошую на данный момент новость. — И помогла выбрать платье к завтрашнему дню. Поэтому все довольно-таки неплохо. Давай посидим здесь до отбоя? Тем более, лучше сейчас отмучиться с тем эссе по зельеварению, которое сдавать после каникул.

— Гарри Поттер, говорящая об учебе, желающая сделать что-то заранее? Это что-то новенькое, — поддела ее Гермиона, окончательно разряжая обстановку, и, выбрав нужные книги, девушки принялись за эссе, тихо перешучиваясь, и действительно перестав замечать голодные взгляды окружающих учеников. Близость дорогого человека помогала Гарри расслабиться, и рядом со своими друзьями она чувствовала, как готова свернуть горы, что бы с ней ни случилось. И раз за разом звание друга оправдывала исключительно Гермиона. Она всегда была рядом, верила и помогала, даже когда ей что-то не нравилось. И Гарри невероятно ценила это.

Ближе к ночи количество людей в библиотеке начало резко снижаться, но девушки настолько глубоко погрузились в книги и собственные работы, что пропустили этот момент и вышли из обители знаний лишь под недовольное бурчание мадам Пинс, которой нужно было уже закрывать библиотеку. Они почти бегом добрались до собственной гостиной, боясь опоздать к началу комендантского часа, но, выучив расположение и движение лестниц за проведенные в Хогвартсе четыре года, в рекордные сроки на автомате добрались до портрета Полной дамой и, слегка запыхавшись, вошли в обитель Гриффиндора.

Гостиная встретила их моментально наступившей звенящей тишиной и множеством недоверчивых взглядов. Большинство учеников, узнав новость о Гарри Поттере, были в смятении и абсолютно не знали, как реагировать. Все-таки ситуация была далеко внештатной, и такого наверняка не случалось ни разу за всю историю Хогвартса. Гарри была уверена, что особо прыткие уже точно написали письма с сенсационной новостью родным, чтобы те узнали обо всем не из завтрашних газет, а из первых, так сказать, рук. Гарри слышала шепот, шлейфом начавший окутывать дальние углы гостиной, прерывая воцарившееся молчание. Голоса говорящих были тихими, но окончания фраз будто рикошетили от стен, неизменно вбиваясь в сознание Гарри. Казалось, это были даже не отголоски фраз, а просто ее имя, зловещим шепотом курсирующее по всей комнате.

Гермиона, первой отойдя от смущения, взяла Гарри за руку, и уверенно повела девушку в комнату девочек, опасаясь, что задержись они в гостиной еще на пару минут, и осмелевшие грифы вот-вот ввяжутся в открытую конфронтацию с подругой. Гарри впервые в жизни поднималась в комнату девочек, но абсолютно не обращала внимание на то, отличается ли женское общежитие от мужского. Зайдя в комнату, девушки нос к носу встретились с Лавандой и Парвати, которые, казалось, уже поджидали подруг.

Парвати стыдливо отводила глаза, а вот на лице Лаванды горела угрожающая решимость. Стоило двери за спинами Гарри и Гермионы закрыться, девушка скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела Гарри прямо в глаза.

— Ну что, Поттер, — резко начала она, легким движением головы смахивая с лица выбившуюся прядь светлых волос. — Ты теперь собираешься жить с нами? Только вот одна неувязочка: я жить в комнате с лжецом и извращенцем не собираюсь! Да как ты смела все эти годы пудрить нам мозги? А я думала мы друзья. Что, стала чувствовать себя недостаточно особенной, участвуя против правил в Турнире, так теперь еще вновь решила продемонстрировать то, как ради тебя Дамблдор и Макгонагалл перепишут все правила и даже бровью не поведут. Скажи-ка, вот зачем нужно было столько лет притворяться? Директор сказал, что причины были, так назови нам их!

С каждым словом Лаванда напирала все сильнее, а у Гарри не было ни единого слова в голове, чтобы ответить сокурснице. Директор и без того взял на себя большую часть вины, сказав, что он сам попросил Гарри притворяться для ее безопасности, но детям этих объяснений было явно недостаточно. Им было нужно больше, точные ответы на любые вопросы. А Гарри их дать не могла, из-за чего с каждым словом все сильнее бледнела, практически сливаясь по цвету с белой стеной. Она хотела было что-то сказать и даже открыла рот, но так же бессильно закрыла его, ведь говорить было нечего. А ведь она думала, что все уже позади, и хотя бы в комнате она будет в относительной безопасности от уничтожающих взглядов и унизительных слов.

— Что, нечего сказать, да, Поттер? Раз нечего, тогда я не желаю видеть тебя в этой комнате. Выметайся, и ищи себе ночлег где-нибудь в другом месте.

— Заткнись, Браун, — видя беспомощность подруги, вступилась за Гарри Гермиона. — Если директор Дамблдор сказал, что так было нужно для безопасности Гарри, значит, так действительно было нужно, ты не имеешь права осуждать решение руководства. И профессор Макгонагалл сказала, что с этого дня Гарри будет жить в этой комнате, нравится тебе это или нет. Если есть какие-то возражения, сама можешь собирать свои шмотки и сваливать отсюда куда подальше.

— Все в порядке, Гермиона, — Гарри было в очередной раз за день благодарна подруге за собственное спасение, и боялась даже представить, что бы могла сделать, не будь рядом с ней Гермионы. Сама она, чувствуя полную вину за происходящее, не могла и слова сказать взбешенным сокурсницам. — Я прекрасно понимаю, что у девочек есть основания злиться на меня…

— Раз понимаешь, тогда проваливай! — не сдавалась Лаванда. — Парвати, ну скажи уже что-нибудь!

— Гарри, это очень неожиданно и неприятно, что ты столько лет обманывала нас, — Патил все так же неуверенно смотрела в пол, явно не желая быть участницей такой серьезной ссоры, но давление со стороны лучшей подруги обязывало вступиться.

— Лаванда, хватит! Ты осуждаешь Гарри в том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, ты не понимаешь, о чем говоришь. У тебя нет права обвинять ее, — Гермиона уже не выдерживала, буквально трясясь от злости. Она походила на разъяренную львицу, вот-вот готовую вцепиться в горло противника, и разорвать обидчицу лучшей подруги на части, и Гарри в который раз восхитилась этой преданностью. И в тот же момент, ей стало еще более стыдно за себя саму. Казалось, она не заслуживала такой прекрасной подруги, как Гермиона.

Гарри уже перестала считать, сколько раз за день ей хотелось разреветься, но сейчас снова был определенно этот самый момент. А пока Гарри бездействовала, Гермиона и Лаванда уже вошли в раж, кидаясь в друг друга абсолютно нецензурными выражениями на повышенных тонах. Казалось, девушки вот-вот вцепятся друг другу в волосы, настолько животной выглядела их ссора. Глаза обеих горели праведной яростью, руки сжимались в кулаки, а уровень звука все сильнее увеличивался. Достать палочку в мыслях ни одной из девушек не возникло, чему Гарри была безумно благодарна, ведь заклинаниями они, в порыве гнева, могли разнести не то что комнату, но и всю башню, ведь ни одна из них не была слабой волшебницей. Парвати, явно не ожидавшая такого исхода событий, как и Гарри пораженно замерла, опасаясь вмешиваться в ссору двух фурий.

— Гермиона, прекрати, — тихо произнесла Гарри, но ее слова просто потонули в криках соседок по комнате. Несколько раз она пыталась воззвать к разуму девушек, но все они просто остались неуслышанными, и тогда Гарри, и без того находящаяся на грани истерики, закричала сама. — Да прекратите уже!

Выкрик звонко отразился от оконной рамы, заставляя ту слегка задребезжать, и девушки замолчали, а Гарри, скрывая струящиеся по щекам слезы рукавом мантии, выбежала в коридор. В гостиной Гриффиндора на тот момент уже никого не было, все разошлись по комнатам, готовясь ко сну, но даже если бы у камина еще кто-то сидел, Гарри бы скорее всего этого не заметила. Несмотря на то, что гонг отбоя уже прогремел, Гарри, даже не озаботившись мантией-невидимкой, выбежала из гостиной, и пошла в то место, которое считала самым спокойным во всем Хогвартсе — на Астрономическую башню. Зимой сидеть под открытым небом в одной мантии было холодно, но Гарри было не до окружающей температуры. Она почти мешком свалилась на каменный пол башни и тихо разревелась, уверяя себя, что хотя бы здесь она сможет укрыться от чужого внимания.

Как же ей все уже надоело. Она устала быть постоянным объектом для насмешек, ненависти и ссор. Она устала, что каждый день ей приходится бороться. Каждый день нужно что-то доказывать окружающим. Она ведь просто хотела быть собой, и наслаждаться школьной жизнью так же, как и остальные. Почему же ей не дали этого выбора. Она не хотела быть ни избранной, ни участницей турнира, ни новостью века. Она просто хотела гулять с друзьями, учить уроки, и делать все то, чем занимались нормальные подростки в ее возрасте. Ей было безумно приятно, что Гермиона так рьяно заступалась за нее, но Гарри этого не заслуживала. Она сама была виновата в своей лжи. Как же права была мадам Помфри, говоря о том, что признаться стоило еще на первом курсе. Но время нельзя было повернуть вспять и исправить ошибки прошлого: расплачиваться приходилось именно сейчас.

Снег мягкими хлопьями пролетал мимо открытой террасы Астрономической башни, не залетая внутрь, отталкиваемый защитными чарами, которые позволяли проводить занятия по астрономии в любую погоду. Замок под Гарри, казалось, замер в абсолютной тишине, рассекаемой одинокими всхлипами самой девушки, которые со временем сходили на нет. Постепенно, Гарри успокоилась и абсолютно невидящим взглядом уставилась на ночное небо, поджав под себя колени. Здесь было тихо и спокойно. Пусто и одиноко. Но уютно.

— Мисс Поттер, — неожиданный оклик за спиной заставил Гарри испуганно вздрогнуть. Ее нашли, и за этим явно последует наказание, но измотанный эмоциональными переживаниями за день организм отказывался реагировать, поэтому Гарри, обернувшись, так и осталась сидеть на месте. — Потрудитесь объяснить, почему Вы не в своей постели в два часа ночи и какого черта Вы сидите на улице зимой без мантии?

Профессор Снейп, все годы обучения нагонявший на Гарри трепетный ужас, сейчас казался не таким уж и страшным. Темная фигура преподавателя в проеме лестницы идеально вписывалась в полумрак башни.

— Девочки не хотели ночевать со мной в одной комнате, поэтому я ушла сюда, чтобы им не мешать, — сиплым голосом ответила Гарри, ладонью стирая почти присохшую к правой щеке слезу.

Гарри ожидала, что сейчас на нее накричат, снимут баллы с Гриффиндора и отправят обратно в свою комнату, но этого не произошло. Гарри бы, наверное, даже удивилась, если бы у нее еще были на это силы. Внезапно она осознала, что вокруг нее стало теплее, и замерзшие пальцы теперь слегка ныли, вновь наливаясь теплом. Лишь когда профессор невербально наложил на нее Согревающие чары, Гарри наконец заметила, насколько замерзла. Антропный принцип в действии заставил девушку слегка улыбнуться, что отдалось легкой болью в онемевшем от слез лице.

— Даже не снимете с меня баллы за то, что сбежала из башни? — голос все еще хрипел и был очень тихим, но в ночной тишине четко раздавалось каждое слово.

— Вы совсем как Ваша мать, — качая головой, проговорил профессор зельеварения, с какой-то неопределенной тоской в голосе, а затем подошел и облокотился на стену рядом с Гарри, смотря в безгранично звездное зимнее небо, покрытое легкой вуалью полупрозрачных облаков. — Когда ей было плохо, она тоже часто приходила сюда одна, чтобы смотреть на небо. Она никогда не плакала при людях, не позволяя остальным видеть ее слабости, хотя всегда была очень ранимой и слишком доброй.

При упоминании о матери сердце Гарри сжалось. Да, она знала от Сириуса, что Снейп обучался в Хогвартсе одновременно с ее родителями, но слышать о них от постоянно мрачного профессора зельеварения, от которого обычно можно было услышать только язвительные высказывания в свой адрес, было непривычно. Они стояли так, под общим небом, и смотря на звезды до тех пор, пока Гарри не заметила летящую мимо комету.

— Знаете, Поттер, — вновь заговорил преподаватель спустя какое-то время. — Все эти годы, я убеждал себя и Вас в том, что Вы — копия отца. Но я ошибался. В Вас гораздо больше от Лили, чем Вы можете себе представить. Вы очень похожи на свою мать. А сейчас идите в свою комнату, пока я действительно не снял с Вас пару десятков баллов. Соседки уже наверняка легли спать, и у Вас больше не должно возникнуть никаких проблем с размещением. Завтра у всех нас будет сложный день.

— Спасибо, профессор, — Гарри встала и благодарно улыбнувшись, начала спускаться по ступеням вниз, оставляя преподавателя одного. Слышать такие откровения от профессора Снейпа было непривычно. Будто бы на эту ночь он стал абсолютно другим человеком. Он не язвил, а все еще довольно колкие фразы мягким бальзамом успокаивали девушку. Ведь главное была не форма, в которой он произнес их. Главное было то, что он сказал. Он сказал, что она лучше, чем может казаться на первый взгляд. И от этого было тепло.

Когда Гарри добралась до комнаты, все действительно уже спали. Правда, стоило ей закрыть дверь, как Гермиона приподнялась с кровати.

— Гарри? — девушка сонно посмотрела на нее, и в ее голосе прозвучало столько надежды и облегчения, что Гарри стало стыдно. Она заставила подругу переживать за нее. Снова.

— Все в порядке, Миона. Спи, я тоже ложусь, — все еще дубовыми от холода пальцами Гарри начала снимать с себя одежду. Уже лежа в кровати, она улыбнулась своим мыслям. Этот день определенно закончился гораздо лучше, чем она могла ожидать.

На следующий день внимание к девушке не уменьшилось. Завтрак Гарри пропустила, отсыпаясь после ночной прогулки, поэтому, когда она проснулась, Лаванды и Парвати в комнате уже не было, а Хогвартс-экспресс оповестил гудком о своем отбытии. Также Гарри не видела, с какой жадностью дети набросились на прибывшие с совами газеты, выискивая что же написали про вчерашнее событие СМИ. А то, что они написали, никаких сомнений не вызывало: в магическом мире сплетни расходились быстрее, чем перемещение с помощью аппарации. Пророк опубликовал статью авторства Риты Скиттер на первой полосе с громким названием «А ВЫ ЗНАЕТЕ, С КЕМ УЧАТСЯ ВАШИ ДЕТИ?»

В статье Рита, и без настоящих новостей умевшая сделать сенсацию из ничего, с удовольствием прошлась по промахам всех, до кого ей удалось дотянуться кончиком своего самопишущего пера. Досталось и Дамблдору, который подселяет девочек в мужские общежития, прикрываясь своим любимым аргументом всеобщего блага. И профессору Макгонагалл, которая допускает подобные непотребства. И, естественно, самой Гарри, которую окрестили сомнительной личностью, припомнив и участие в Турнире вопреки правилам, и то, что девочка не появлялась перед магической общественностью перед поступлением. А в конце, будто жирной точкой на всей репутации Гарри, был поставлен вопрос, а является она настоящим Гарри Поттером, ведь сведений о той октябрьской ночи не сохранилось, а девочка вполне себе может быть самозванкой.

Занятий в последний учебный день быть было не должно, и Гарри бы с удовольствием на весь день отсиделась в комнате, но это было абсолютно невозможно. Через полчаса после ее пробуждения в комнату вернулись Лаванда и Парвати. Индианка, не привыкшая влезать в открытые конфликты, просто прошла мимо, пусть и с толикой подозрения, вызванной утренним выпуском газеты, поглядывая на сокурсницу, а вот Лаванда стесняться в выражениях не собиралась.

— Неудивительно, что Дамблдор носится с тобой как с писаной торбой, — будто бы невзначай, надменно бросила девушка, кидая перед Гарри выпуск Пророка. — Ты ведь фальшивка. Самозванка, и для имиджа школы директор просто пытается поддержать легенду. Ну и каково это, выставлять себя спасительницей всей магической Британии?

— Я никем себя не выставляла и не просила особого отношения, — зыркнув на соседку из-под челки ответила Гарри, после чего начала наискось читать статью. В противовес вчерашнему состоянию, близкому к истерике, сегодня Гарри будто бы обросла панцирем, который давал ей чувствовать себя свободнее и дышать глубже. Да, против нее ополчилась вся школа. Да, ей все еще было стыдно, но вчера было три человека, кто ее поддержал. А профессор Снейп сказал, что она похожа на мать. Теперь у нее просто не было права позорить имени матери. Та похвала от преподавателя зельеварения действительно придала Гарри сил.

Находиться в комнате под пристальным вниманием сокурсниц было невыносимо, да и профессор Макгонагалл просила прийти на примерку платья и обсуждение того, кто будет сопровождать участницу Турнира на балу. Но до этого было еще слишком много времени, поэтому идти сразу в кабинет декана не имело смысла. Гулять по школьным коридорам же было просто невыносимо. Даже несмотря на уверенность, которую ей дало окончание прошедшего дня, атмосфера даже в собственной гостиной заставляла содрогнуться. Эти взгляды пожирали. В центре комнаты стоял Рон, и столько ненависти в глазах еще вчерашнего друга Гарри не видела никогда. Да, когда ее выбрали участницей турнира, в них была обида и разочарование, но никак не ненависть. Даже на Малфоя Рон смотрел с большей приязнью, чем на Гарри. И это было невыносимо больно.

В коридоре все стало еще хуже. На нее смотрели, почти раздевали взглядом. Теперь уже никому не хотелось подходить к ней для выяснения подробностей происшествия: об этом и так написали в газетах, и дети этому поверили. Теперь на лицах бывших соратников читалась только злая усмешка. Над ней смеялись, на нее показывали пальцем, ее называли подделкой. Она — лгунья и ничтожество. И кажется, каждый жест окружающих хотел донести это до нее. Ломаться под ненавистными взглядами было нельзя, как бы плохо ей ни было. Гарри шла по коридорам с поднятой головой, игнорируя сердце, которое билось так сильно, что заглушало звуки собственных шагов. И Гермионы нигде не было, ей пришлось справляться самой.

Решение нашлось быстро: восьмой этаж. Там почти никогда никто не ходил, особенно когда не было уроков, так что Гарри решила подняться туда. Чем выше она поднималась, тем меньше учеников и взглядов ее окружало, а на последнем пролете Гарри позволила себе перейти на бег, перепрыгивая через две ступеньки. Спасительный коридор веял промозглостью, но людей в нем действительно не было. Гарри уже готова была расслабиться, как до нее донесся оклик, которого она не ожидала.

— Гарри, — запыхавшись, за ней бежал Невилл, и от собственного имени, произнесенного в немом пространстве, девочка дернулась, как от пощечины. — Гарри, подожди!

В голосе Невилла не было злобы и ненависти, а взгляд его открыто смотрел на сокурсницу, будто ничто не произошло. Наконец догнав Гарри, он остановился, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться. Никаких занятий спортом в Хогвартсе никогда не было, поэтому рыхлость никуда не спешила уходить из тела подростка. Его щеки раскраснелись от бега, а на висках выступили капельки пота.

— Гарри, я… — мальчик сильно мялся, и пытался подобрать слова, но природная стеснительность и сбитое дыхание явно мешали ему в этом. В очередной раз глубоко выдохнув, он распрямился и уверенно взглянул на девочку. — Я не верю тому, что написали про тебя в газетах. Раз Дамблдор вчера сказал, что так было нужно для твоей безопасности, я ему верю. Но я видел, что происходит с остальными. Они верят газетам, и тебе наверняка очень тяжело с этим справляться. Но за этим и нужны друзья, поэтому я бы хотел пригласить тебя пойти со мной на бал.

Под конец фразы, будто растеряв запас уверенности, Невилл снова стушевался, а его щеки покраснели еще сильнее, но на этот раз от смущения. Гарри смотрела на друга широко раскрытыми глазами, и абсолютно не могла поверить в то, что только что услышала.

— В смысле… Я сначала пригласил Джинни, и она мне очень нравится. Она даже согласилась пойти со мной, но мне кажется, что сейчас тебе гораздо нужнее моя поддержка, и я бы хотел, чтобы ты не чувствовала себя одинокой на балу. А Рон весь день говорит гадости, а с Гермионой ты пойти не можешь, поэтому я подумал, ты можешь захотеть… Я не очень хорошо танцую, но очень постараюсь сделать это как можно лучше… — речь мальчика была сбивчивой, и с каждым произнесенным словом он путался и тушевался все сильнее.

— Спасибо, Невилл, — перебив, поблагодарила его Гарри, тепло улыбаясь. По щеке одиноко скатилась слеза, ведь Гарри понимала, что не может принять такую заботу от сокурсника, она просто не достойна этого доверия. — Но я не могу принять твоего предложения. Надо мной и так смеется вся школа, и, если ты пойдешь со мной, все начнут потешаться и над тобой. Ты слишком хороший друг, чтобы я могла подвергнуть тебя такому.

— Я не боюсь, — твердо ответил он. — Мне не важно, что надо мной будут смеяться — все и так это делают каждое занятие по Зельеварению, но я не могу оставить в беде друга. Это не то, чему учат идеалы Гриффиндора, и не то, чего бы хотели видеть от меня бабушка и родители.

— Я… — Гарри даже растерялась от такого напора сокурсника. — Спасибо, Невилл. Я с радостью приму твое приглашение на бал.

Оставалось только рассказать декану о том, что искать партнера ей больше не нужно. Хотя, это не стало такой большой проблемой.

Длинное платье так и норовило запутаться в ногах девушки, пока она ступенька за ступенькой спускалась к холлу перед Большим залом, где вот-вот должен был начаться Святочный бал. Балетки непривычно сжимали ноги, совсем не походя на привычные мужские ботинки, но Гарри просто светилась от счастья, чем вызывала недоумение и легкую растерянность недоброжелателей. Руки так и норовили смазать нанесенную Гермионой косметику, но Гарри все время одергивала себя, постепенно привыкая к своему столь необычному, но так давно желанному образу. Она ведь с самого детства хотела хоть раз почувствовать себя принцессой, и теперь, в нарядном платье с множеством юбок, могла впервые в жизни ощутить себя таковой.

На подходе к дверям ее ждал Невилл, немного нелепо смотрящийся в костюме, но Гарри была уверена, что платье смотрится на ней еще более странно.

— Прекрасно выглядишь, Гарри, — смущенно сказал сокурсник, беря ее за руку, и подводя в ряд к остальным парам, открывающим бал.

Когда двери открылись, и пары стройным рядом прошли в украшенную залу, Гарри успела поймать на себе взгляд профессора Снейпа. «Вы так похожи на мать,» — воспоминания этих слов вихрем ворвались ей в голову, а под маской саркастичной усмешки профессора Гарри на секунду успела разглядеть одобрительную улыбку. С первыми нотами вальса ее взгляд вновь вернулся к партнеру, и делая первый шаг назад, Гарри полностью отдалась волшебству вечера.

«Спасибо, профессор»