Чувства огонька (гет)

Война закончилась очень странно. Очень странно, когда враги неожиданно становятся друзьями, и все это так запросто принимают, словно всегда все так и было. Словно не было ничего раньше, когда они подставляли, убивали, ранили их друзей и близких. Словно из жизни неожиданно вычеркнули добрую половину.

Джиневра Молли Уизли была в замешательстве. Все произошло слишком быстро, все переменилось слишком стремительно. Вот только чувства, навсегда выжженные в сердце и оставшиеся некрасивыми рубцами на теле, не так-то просто в одночасье вытравить.

Джинни Уизли было страшно. Все как будто сошли с ума, помешались, потеряли рассудок. Только мама и папа также как и она сама никак не могли принять перемен. Вот только мама и папа тоже изменились и отчего-то теперь пугали. Мама, некогда самая добрая женщина на свете, ее любимая мамочка, стала резкой и вспыльчивой. Она все время ругалась, что так нельзя, бранила Гарри Поттер, не смогшую исполнить предназначение, и Джинни никак не могла ее узнать. Папа закрылся в себе, обложился маггловскими штуковинами и не реагировал ни на что, разве только отзывался, когда старшие сыновья приходили в гости.

Джинни чувствовала себя чертовски странно, когда видела вокруг бывших врагов, когда видела все те разрушения и смерти, что они причинили. Джинни казалось, что она спит, и сон все никак не закончится. И все же даже во снах она возвращалась в Хогвартс во времена последней битвы и как наяву видела, как летят яркими вспышками заклинания, как замертво падают знакомые и нет волшебники, как кричат и яростно сражаются дети. Она сама еще ребенок, и война оставила в ее голове выжженную каленым железом картину боли и страха. Война, в которой погиб ее брат, вовсе не кажется ей законченной.

Джинни вовсе не хотела возвращаться в Хогвартс, не хотела видеть эти стены, пропитанные теперь кровью, не хотела видеть лица повзрослевших вмиг детей, не хотела видеть, как мало их осталось. Она завидовала Гарри и брату, потому что им можно было не возвращаться, потому что им можно было забыть и не вспоминать, а еще потому что им было куда сбежать. А еще Джинни завидовала Гермионе, потому что та все еще могла улыбаться.

В детстве младшая Уизли была на самом деле влюблена в Гарри Поттер, и Рон, как настоящий старший брат, постоянно доставал ее по этому поводу. Потому что они видите ли обе девочки, а еще потому что, конечно же, беспокоился о ней. Рона Джинни любила сильнее всех своих братьев.

В Норе становилось все более невыносимо, Рон сбежал к Гарри в дом, оставшийся по наследству от Сириуса. Впрочем, Рон становился все больше похож на замкнувшегося в себе отца. Он с головой уходил в какие-то непонятные Джинни исследования, временами выпадал из реальности и хвостиком пошел за Гарри в Академию авроров. Гермиона, стерев родителям память, тоже потеряла свой дом, поэтому закапывалась в книгах и натянуто улыбалась. Джинни как никогда прежде чувствовала себя похожей на Грейнджер.

Если бы Гермиона не решилась ехать в Хогвартс, Джинни ни за что бы не смогла. Она никогда особо не дружила с однокурсницами, вообще ни с кем не дружила, особенно после второго курса, когда волей-неволей оказалась втянута в страшную историю с дневником Тома Риддла. Джинни сторонились, а она продолжала храбриться, широко улыбаться и бить обидчиков в нос. Вот только теперь она бы так не смогла. Только не теперь, когда в сердце поселилась зияющая пустота, а мир словно сошел с ума.

В Хогвартсе их было непривычно мало. Всего пара-тройка первокурсников, несколько подростков, эвакуировавшихся во время битвы, и постаревшие дети, шести— и семикурсники с потухшими глазами. Они молча переглядывались, и их губы растягивались в печальной улыбке. Почти все из них разучились улыбаться. Они оберегали, холили и лелеяли растерянных малышей, а после собирались на кухне и молчали. Собирались все вне зависимости от факультета, потому что все они что-то потеряли в этой глупой войне одного безумца. Слизеринцы поначалу сторонились всех, ходили особняком и почти не разговаривали даже на уроках (из-за малого числа учеников они теперь занимались все вместе). Тогда все остальные стали подсаживаться к ним, заговаривать и просто улыбаться в коридоре. Потому что все они были одинаковы, все они были израненными детьми, и никто из них не мог оставаться один.

Джинни считала, что некоторым слизеринцам даже хуже, потому что в битве она видела знакомые лица, лишенные знаков факультетского отличия на одежде, видела, как эти дети сражаются против собственной семьи, сражаются за то, во что верят они сами. Был лишь один-единственный слизеринец, которого она простить никак не могла.

Джинни была удивлена, когда увидела Драко Малфоя на платформе девять и три четверти. Она была удивлена, когда увидела, как он может по-прежнему улыбаться, подбадривать сокурсников и наставлять малышей. В ее голове даже промелькнула мысль, что этот парень оказался сильнее, чем она могла себе представить, но девушка быстро выкинула ее из головы. В конце концов это был Драко Малфой, парень, который издевался над Гарри и Роном, обзывал Гермиону грязнокровкой, парень, чей отец подкинул ей в сумку злосчастный дневник.

Джинни Уизли была поражена, когда однажды застала его одного в пустом классе. Драко сидел, свесив голову на грудь, и, кажется, плакал. Беззвучно, без единого движения, он сидел подобно фарфоровой кукле, а по его щекам катились крупные капли горячих слез. Она хотела было уже выскочить из класса, но дверь за ее спиной неожиданно громко захлопнулась.

Драко вскинул голову и испуганно уставился на нее покрасневшими глазами. Вечно зачесанные назад волосы растрепались и падали на глаза, а на лице не было привычного надменного выражения. Неожиданно для самой себя Джинни подумала, что этот парень по-настоящему красивый. Она хлопнула себя по лбу и тряхнула волосами, потянувшись к дверной ручке в намерении сбежать как можно скорее, но надломленный хриплый голос остановил ее:

— Подожди!

Джинни вскинула голову и замерла на месте, совершенно не зная, что делать дальше. Драко Малфой смотрел на нее растеряно, даже испуганно, а в его светлых глазах ярко плясали рыжие отблески факелов.

— Чего тебе? — выпалила она, чувствуя, что краснеет.

Малфой посмотрел на нее удивленно, опустил и тут же поднял голову, отвел взгляд и принялся теребить в пальцах носовой платок. На его бледной коже яркими пятнами расползался румянец.

Джинни снова хлопнула себя по лбу и фыркнула, широкими шагами подходя ближе. Она хлопнула вздрогнувшего Малфоя по спине, отчетливо замечая под пальцами выступающие позвонки. Не говоря ни слова, девушка уселась на соседнюю парту и, болтая ногами, закинула руки за голову.

— Круто, что ты можешь плакать, — честно сказала она.

Драко вытаращился на нее еще более удивленно, но ничего не сказал, уселся рядом и глубоко вздохнул.

— У нас вот никто не может, — продолжала Джинни, — и улыбаться как раньше тоже никто не может.

— С чего ты взяла, что плакать круто? — хмыкнул Малфой.

К его лицу постепенно возвращалась краска, но он все еще казался Джинни мертвенно-бледным. Она мотнула головой, возражая, и запустила в воздух маленький сгусток света.

— Я вот не могу с самых похорон Фреда, — она сжала в кулаке черную ткань мантии, — иногда так больно в груди, а все равно ни слезинки не выдавить. Правда, что становится легче, если выплакаться?

— Ерунда, — хохотнул Драко, — хоть обревись, легче не станет. Ничто никуда не исчезнет.

— Да, — протянула Джинни, — когда плачешь, становится только горше. Если плачешь, значит признаешь реальность всего, от чего тебе плохо.

Они молчали какое-то время, предаваясь собственным мыслям, пока Джинни тихонько не выдавила:

— Плакать страшно.

— Страшно, — подтвердил Драко, и они снова замолчали.

Они сидели долго, за окном давно стемнело, ужин наверняка уже кончился, и подступало время комендантского часа, но ни Джинни, ни Драко не спешили подниматься с места. Джинни уже забыла, зачем вообще забрела в пустующий класс, теперь это было неважно. Странное молчание бывших врагов вовсе не тяготило, девушка наоборот чувствовала странную наполненность, словно впервые за последнее время все идет так, как должно.

Шарканье ног за дверью растревожило обоих: Джинни подскочила с палочкой наизготовку, принимая удобную для защиты позу, а Драко вскинул голову, но так и остался сидеть на месте. В глазах его плескалась странная обреченность.

— Рефлексы? — хохотнул он, не меняя выражения лица.

Джинни смутилась собственной агрессивности и потупилась, спрятала палочку в карман и плюхнулась на место. Она чувствовала, что щеки ее покраснели, а сердце забилось быстро-быстро. Перед глазами ее проносились бесконечные стычки, битвы и вспышки заклинаний, а каждый звук пустого класса сделался угрожающим. Уизли разозлилась на саму себя, рыкнула утробно и резко запрокинула голову назад, отчего рыжие волосы разлетелись огненными всполохами. Драко снова хохотнул, но Джинни больше не видела его лица и наугад выставила в его сторону средний палец. Малфой громко захохотал, а когда Джинни подняла голову, чтобы посмотреть на него, мгновенно успокоился, утер выступившие в уголках глаз слезы и спросил:

— Что?

— Что? — прыснула Уизли.

Они, глядя друг другу в глаза, снова засмеялись и синхронно развернулись в разные стороны.

— А-а-а! — приглушенно закричала Джинни. — Такое чувство, что происходит какая-то ерунда!

— Ага, — согласился Драко. — Но я рад. Мои родители как будто помолодели, когда все закончилось. Хотя мне иногда кажется, что из нас троих взрослый только я.

Джинни хихикнула и поддакнула, а потом замерла, выкатив глаза в сторону Малфоя. Он встретил ее удивленным взглядом, приподнял блондинистую бровь и вывел в воздухе неопределенный жест.

— Чего это ты со мной откровенничаешь? — выпалила Джинни.

Спрашивать на самом деле было поздно, потому что откровения длились уже едва ли не больше часа, но странность ситуации Уизли осознала только сейчас, когда Драко заговорил о своих родителях.

Драко закатил глаза, плавным жестом поправил волосы, сделавшись наконец самим собой, и медленно поднялся. У самой двери он полуобернулся, едва заметно подмигнул оторопевшей Джинни, отсалютовал как герой маггловских фильмов и искренне улыбнулся:

— Увидимся, огонек.

Джинни дернулась, почувствовала, что краснеет, и пульнула в захлопнувшуюся дверь летучемышиным сглазом. Внутри нее, начиная от солнечного сплетения и до кончиков рыжих волос, растекалось непривычное, очаровательно уютное тепло.

Наверное с тех пор, как Джинни повстречала Драко Малфоя в одном из пустых классов, она начала относиться к нему по-другому. Все эти его высокомерные аристократские штучки больше не казались ей противными, вместо них она видела глухую стену, отделяющую парня от всех остальных. Наверное после этого Джинни впервые задумалась, что ее собственное веселье и озорство — точно такая же маска.

Такая же маска, как у большинства школьников, участвовавших в битве за Хогвартс. Такая же, какую цепляли на себя подавленные общими настроениями малыши, такая же, намертво прилипшая к каждому лицу в этом замке.

Каждый из них раскрывался по-разному, кто-то сбрасывал маски в присутствии друзей, кто-то — лишь в одиночестве. Иногда показать собственное лицо можно было только в компании абсолютных, казалось бы, незнакомцев. Тех, мимо кого они обычно проходили, не оборачиваясь, тех, чье лицо никогда не могли запомнить. Тех, кто, возможно, когда-то являлся их врагом.

Спонтанные факультетские сборища постепенно превратились в еженедельные посиделки на кухне, на них стало собираться все больше людей, мелькали теперь не только алый с золотом и желтый с черным, но и синий с бронзой. Только зеленого с серебром было крайне мало. Слизеринцы продолжали ходить особняком, сторониться всех и вся и держаться своими маленькими компашками.

Хаффлпаффцы на кухне поначалу выглядели хозяевами, а все остальные — гостями. Барсуки были самыми улыбчивыми, самыми приветливыми и самыми теплыми, хотя и среди них были те, кто смотрел волком и сторонился любого проявления внимания. Что ж, думала Джинни, все счастливы одинаково, но каждый страдает по-своему. Все они носили маски, скрывали израненное нутро и вырванные с корнем сердца, но все они продолжали заботиться друг о друге.

Детям гораздо тяжелее оправиться от потрясений, чем взрослым. И пусть они все считали себя повзрослевшими — они оставались детьми. Детьми со сломанными душами, детьми, перепачканными в саже и крови, детьми, чей мир окрасился в серый. Многие из них потеряли близких, почти каждый — видел смерть собственными глазами. В этом году разве что некоторые малыши удивлялись безлошадным каретам, остальные смотрели с печальным пониманием, гладили фестралов по эфемерным гривам и вспоминали каждый о своем. Наверное тогда Джинни впервые подумала, что после окончания школы обязательно переедет к Джорджу в магазин.

У каждого из них внутри крылась своя тьма. Мало было школьников, на которых никак не повлияла эта бессмысленная, так глупо завершившаяся война. Совсем мало было первокурсников, которых родители решились отпустить в некогда самое защищенное по словам Дамблдора место в мире. В этом году никто не плыл в школу на лодках, потому что дети боялись оставаться одни, так что все они разместились в каретах. На каждого первокурсника приходилось хотя бы по трем старшекурсникам, а на каждого старшекурсника — своя пара глаз, в которых отражались почти такие же чувства. Малышей в этом году было всего-то около десятка.

На церемонии распределения они стояли плотной группкой, жались друг к другу и неловко улыбались, когда следующий из них уходил к своему столу. Постепенно, примерно к ноябрю, все школьники перебрались за один стол, и три других остались без надобности.

Но случилось это уже после того, как посиделки на кухне стали постоянными, и к ним присоединились гордые слизеринцы. Джинни не смогла бы вспомнить, кто первым предложил использовать кухню, да и кто вообще затеял все это факультетское объединение. Наверное все-таки хаффлпаффцы, верные барсуки, самые открытые внешне и больше всего нуждающиеся в поддержке, первыми начали подсаживаться на уроках, заговаривать в перерывах и перебираться за чужие столы в Большом зале. Джинни, честно говоря, восхищалась ими, потому что они могли защищать других, когда сами отчаянно нуждались в защите.

Рейвенкловцы целыми днями слонялись по замку без дела, словно лишенные чего-то важного, привязанные к бренной земле призраки. Луна наверняка смогла бы объяснить Джинни такое поведение, но Луна не вернулась в Хогвартс. Наверное именно тогда Джинни поняла, что эта девочка на протяжении шести лет в школе была ее единственной подругой.

Гриффиндорцы бродили по коридорам кучками, ходили по пятам за детьми и почти не разговаривали между собой. Гермиона была с головой в книгах, так что Джинни частенько слонялась по коридорам почти пустого замка. Ей неожиданно оказалось не с кем даже поговорить. Даже привидения и портреты выглядели угрюмыми, один лишь Пивз сохранял привычную проказливую активность. Он по-прежнему устраивал пакости и розыгрыши, но даже полтергейст чувствовал, как опустел некогда полный школьников замок. Пивз появлялся неожиданно, возникал над головой и хохотал тем заливистым детским смехом, который заставит смеяться кого угодно. Наверное тогда Джинни подумала, что магия понимает их гораздо лучше, чем они сами.

Слизеринцы долгое время держались обособленно, зыркали на всех и каждого подозрительно и презрительно отворачивались, встречая чью-нибудь улыбку. Слизеринцы игнорировали остальных ребят, когда они подсаживались за зелено-серебристый стол и фыркали, когда им предлагали помощь. Однажды, уже после той встречи в пустом классе, Джинни тоже пересела за слизеринский стол. Она натянула на себя самую свою раздражающую улыбку, плюхнулась на свободное место и громко поздоровалась. Джинни вообще-то не смотрела, рядом с кем садится, поэтому невольно дернулась, когда над ухом раздался смешок, и плавный поставленный голос бархатно продекламировал:

— А вот и Уизли решилась покинуть логово львят.

Его голос был непривычным, совсем не таким, как на занятиях, и не таким, как тогда в классе. Драко Малфой наклонился к ней близко-близко, так, что его теплое дыхание щекотало ее висок, забросил одну руку ей на плечо и нахально улыбался. Джинни вспыхнула мгновенно, провоцируя довольный смех Малфоя, скинула его руку и поспешила вернуть лицу спокойствие.

— Смена привычной обстановки, чтоб ты знал, благотворно влияет на умственные способности, — Джинни вздернула подбородок и посмотрела прямо перед собой.

— Так вот почему вы все пересаживаетесь за наш стол, — Драко отодвинулся, напоследок дунув Джинни в волосы, — почувствовали, что совсем отупели.

Раздался нестройный ржач, и Джинни почувствовала, как краснеет. Несколько раз прокляв про себя собственный цвет кожи в волос, она два раза глубоко вздохнула и, когда смех несколько поутих, со всей силы стукнула Малфоя по лодыжке. Драко визгливо вскрикнул и укоризненно посмотрел на смотрящую на него в упор Джинни. Он склонил голову набок, и зализанные пряди упали на его лицо; Джинни поспешила отвернуться и наконец-то взять в руки вилку.

— Как жестоко с твоей стороны, Уизли, — причитал тем временем Малфой, — мы так любезно приветствуем львят в нашем Доме, а ты в ответ дерешься. Типичная гриффиндорка.

Последнюю фразу он буквально выплюнул презрительно и отвернулся, отвешивая шуточные поклоны товарищам. Джинни, выждав несколько минут, когда вокруг потекли сторонние разговоры, как будто невзначай стукнула Малфоя по руке так, что он выронил кубок. Тыквенный сок разлился по всему столу и по одежде сидящих рядом учеников, повисла оглушающая тишина. Джинни высокомерно фыркнула, скопировала малфоевскую улыбку и одним движением очистила себя от расползшейся грязно-рыжим пятном жидкости.

— Упс, — сказала она, — ну я же гриффиндорка в конце концов, мы по-другому не умеем.

Драко смотрел на нее непозволительно долго прежде чем прыснуть и рассмеяться. С таким выражением лица, с непринужденной улыбкой на лице он выглядел таким странным и непривычным, еще больше, чем залитый слезами. Джинни смотрела на него во все глаза, и ей казалось, что она видит кого-то другого, вовсе не Драко Малфоя. Этот странный человек поправил волосы быстрым жестом и поглядел на Джинни, сверкая смешинками в светлых глазах.

— А ты ничего, Уизли, — хохотнул он, — никогда не замечал.

Только спустя полминуты Джинни заметила, что он уже отвернулся, а она продолжает смотреть ему в блондинистый затылок, совсем как дурочка. Дернувшись и сжав покрепче вилку, она тоже отвернулась, отгораживаясь от Малфоя рыжим водопадом. Пальцы почему-то плохо слушались и совсем не гнулись, но Джинни упрямо сжимала их крепче и тыкала вилкой многострадальный горошек. Наверное именно тогда в груди Джинни зародилось это странное чувство. Наверное именно тогда Джинни поняла, что мир окончательно перевернулся с ног на голову и никогда больше не будет прежним.

Когда речь заходила о посиделках где-нибудь, первыми энтузиастами оказывались гриффиндорцы. Милые хаффлпаффцы зазывали, мягко улыбались и переглядывались украдкой, когда видели очередного ученика, пожранного ворохом проблем и самокопания. Хаффлпаффцы находили укромные местечки, прятались лучше всех и мастерски отмазывались перед учителями. Хаффлпаффцы были удивительно добрыми и светлыми, покрытыми глубокими шрамами солнечными лучиками, хранящими тень глубоко внутри. Массовые посиделки с чаем и книгами им нужны были больше всего.

Джинни чувствовала себя странно в этом месте, полном полупрозрачных теней и натянутых улыбок. Джинни казалось, что она видит людей насквозь только потому, что все они были сейчас обманщиками. Каждый скрывал что-то в глубине души, каждый отчаянно боялся раскрыться и погибнуть.

Война закончилась глупо, почти никто не понимал, что теперь происходит, и не у кого было спросить. Учителя были такими же — только опыта прятать себя у них было куда как больше. МакГонагалл заняла место директора школы, и она несомненно была великолепна. Но МакГонагалл не была Дамблдором, мудрым старцем, так умело водившим всех за нос. МакГонагалл была предельно честна и пряма, она не умела скрывать от них лишнюю правду. МакГонагалл являлась камнем, твердым и неприступным, в то время как Дамблдор был вертким ручейком, умело принимавшим нужное направление. Джинни никогда не считала Дамблдора лжецом, и сейчас она понимала, насколько потрясающим человеком он был. Джинни теперь, после всех событий, понимала, что мир не делится на черное и белое.

Чудом выживший профессор Снейп тоже предстал теперь перед ней в другом свете, хотя обида на его несправедливые действия все еще плескалась в глубине сердца Джинни. Гарри рассказала ей многое, почти все на самом деле, и Джинни до сих пор не могла полностью переварить поворачивающую мир с ног на голову информацию.

Родители Джинни все еще верили в черное и белое и не принимали ничего иного. Мама и папа казались Джинни странными получужими людьми, твердящими одно и тоже, как заведенные. Мама, кажется, готова была смириться со всем, кроме того, что на самом случилось. Папа был не готов ни к чему, и теперь походил на следующего заданной программе робота.

Гермиона много рассказывала Джинни о маггловском мире, даже сводила на экскурсию в маггловскую часть Лондона. Напросившиеся с ними Гарри и Рон выглядели обычными подростками, и Джинни чувствовала себя как никогда уютно. Они смотрели какую-то ерунду, Джинни даже не запомнила. Вместо этого она запомнила радостную улыбку брата и его друзей, нелепые шутки невовремя и бурное обсуждение после окончания фильма. Было немножко страшно сидеть в темном зале, где музыка грохочет со всех сторон, и не разберешь — это небо падает или магглы настолько круты.

Джинни хотела бы сходить в кино еще раз. Не потому что ей понравился фильм или атмосфера в зале, нет. Джинни понравилось веселье, куча таких же как они детей и счастливо улыбающихся взрослых. Джинни хотела бы привести в кино кучу народу, наобщаться со всеми вдоволь и хорошенько повеселиться. Джинни некого было приводить, кроме своей семьи, но она предпочитала об этом не думать.

Довольно скоро в Хогвартсе открылся кружок изучения работы маггловской техники в условиях волшебного мира. Все соглашались с дурацким названием, но никто не спешил придумывать новое более короткое, так что оно закрепилось как-то само собой. В противовес хаффлпаффцам кружок основали пытливые рейвенкловцы. Многие из них таскали с собой плеер — такую коробочку сродни радио или музыкальной шкатулке, и изо всех сил старались предотвратить едва ли не ежедневные поломки чувствительной техники.

Кружок чем-то напоминал уроки маггловедения, посещали его все подряд. Джинни заглядывала туда лишь однажды, а впечатлений ей хватило почти на полгода. Повсюду валялись куски металла и пластика, разноцветные провода, гайки и шурупы. На стенах висели плакаты, а скотчем было заклеено едва ли не все. Хаос дополняли галдящие ученики разных возрастов, сидящие и стоящие тут и там. Некоторые из них висели под потолком и переговаривались друг с другом сверху вниз.

Джинни развернулась и ушла, хихикая про себя. Такая атмосфера не для нее, такая атмосфера — это что-то с чем-то, для кого-то вроде Луны или Гермионы или может быть даже Невилла. Джинни стремительно спускалась по лестнице, перепрыгивала через несколько ступенек и не могла сдержать рвущегося наружу хохота.

В плотном кружке расцвеченных электрическими отсветами учеников Джинни видела блондинистую макушку. Вредную блондинистую макушку, если быть точной, кривящую губы в недовольстве и крутящую в пальцах какую-то неведомую Джинни деталь. Драко выглядел в окружении изобретателей и экспериментаторов комично, но странно уместно. Сидящие вокруг него младшекурсники наперебой говорили, а Малфой, хоть и выглядел привычно надменным, производил впечатление опытного воспитателя.

Джинни скакала по лестнице, едва не летела кубарем и думала, что теперь точно никому не расскажет о клубе. Потому что, крутилась в голове странная мысль, она не хотела, чтобы кто-то еще видел такого Драко Малфоя. Повстречавшись с ним однажды в пустом классе, Джинни открыла для себя другую сторону несносного слизеринца. Отчего-то теперь она считала собственной привилегией — видеть его таким. С надменным взглядом и язвительными речами, но без ореола напыщенности и превосходства. С растерянностью в глазах и спокойной уверенностью в жестах.

Джинни хихикала про себя следующие несколько дней, и все смотрели на нее странно. Возможно, ей только казалось, что пристальные взгляды прожигали спину, а шепотки россыпью песка заливались в уши. Джинни сама себе казалась странной и непривычной, потому что подсаживалась за слизеринский стол все чаще, чаще улыбалась искренне.

Безликие тени учеников не казались больше обыденностью, Джинни оживала, шевелилась и тормошила других. Гермиона, почти поселившаяся в библиотеке отмахивалась от нее и улыбалась и все чаще поддавалась на провокации. Подруга не спрашивала, что случилось, да Джинни и не смогла бы ответить.

Хогвартс наполнялся музыкой и светом, периодически что-то взрывалось и ломалось, но замок перестал походить на кладбище живых мертвецов. Улыбки стали настоящими, эмоции — искренними. Малыши бегали по школе наперегонки, дергали старших и громко смеялись. Многие шарахались внезапного оживления, открещивались от любой инициативы. Джинни показывала им язык и смеялась, когда ей в ответ закатывали глаза. Ей теперь казалось, что она знает всех учеников поголовно, хотя еще полтора года назад она едва ли припомнила бы всех, кто учился с ней на одном факультете.

Оживление не произошло за один день, просто Джинни показалось, что все расцвело в одночасье, она сама сбросила пелену перед глазами, вдохнула полной грудью прохладный воздух и наконец-то отбросила все лишнее. Переживания не помогут ей успокоиться, переживания ничего не исправят. Джинни даже написала Джорджу и попросила выслать ей парочку вредилок. Она давно не видела брата и очень хотела приехать к нему на каникулы и подарить что-нибудь из улучшенных маггловских приборов. Можно было еще подарить что-нибудь папе, ему бы определенно понравилось. Только вот для этого Джинни нужны были два механизма, способных работать в окружении магического поля. И Джинни даже знала, у кого она из возьмет.

— Эй, Малфой! — она звонко хлопнула парня по спине и приземлилась на скамью рядом.

То, что Джинни Уизли ест за слизеринским столом, стало почти привычным. Она приходила каждый день, садилась на свободное место и заводила ничего не значащие разговоры. Обычно места были с краю стола, слизеринцы сбивались в кучу так, что вклиниться к ним было практически невозможным. Вот только сегодня, Джинни не ожидала, Драко освободил ей место и приглашающе махнул рукой, кривя губы в привычной улыбке.

Джинни пихнула Драко под столом, притянула его к себе и прошептала в самое ухо, чтобы никто не услышал:

— Мне от тебя кое-что нужно.

Драко приподнял блондинистую бровь, ухмыльнулся так, что сердце Джинни на мгновение упало в пятки, отвесил ей шутливый поклон и склонил голову набок.

— Любой каприз за ваши деньги, — промурлыкал он.

Джинни фыркнула, снова пихнула его ногой и заодно отвесила подзатыльник. Малфой хмыкнул и отвернулся, вздернув подбородок, и в отместку ущипнул Джинни за тыльную сторону ладони.

На Хогвартс медленно надвигалось Рождество. Школьники сдавали промежуточные экзамены и почти не обращали внимания на заполнившие школьный двор горы белого искрящегося снега. Лишь несколько студентов из тех, кто не сомневался в собственных знаниях, могли позволить себе провести время за уличными играми в салки или в снежки. В самой школе было холодно, по коридорам гулял ледяной ветер, а кое-кто даже говорил, что иногда можно увидеть заиндевевшие стены или колонны. Джинни лично в эти сплетни не верила (это же все-таки Хогвартс), но предпочитала ходить на уроки в теплой мантии и под согревающими чарами.

Джинни не любила зиму, ей по душе больше были весна или осень, когда еще достаточно тепло, но нет поджаривающего макушку солнца и пробирающего до костей ветра. И того и другого ей с лихвой хватало на квиддичном поле. Джинни не играла уже непозволительно долго, потому что в этом году факультетские матчи отменили, а для проведения тренировок не нашлось достаточно желающих. Все были заняты какими-то своими делами, то ли учебой, то ли обдумыванием будущего, и Джинни моталась по школьным коридорам подобно еще одному привидению.

МакГонагалл готовила школу к празднику, поручала учителям и студентам украшать все, до чего дотянутся руки, и едва ли не за каждым ужином напоминала, что в этом году двадцать пятого декабря состоится грандиозный праздник. Джинни не представляла, что ради этого кто-то может передумать ехать домой, хотя сама собиралась провести все каникулы, слоняясь между Хогвартсом и Хогсмидом.

— Рон и Гарри обидятся, если я не приеду, — сказала Гермиона, когда Джинни спросила ее о планах на каникулы.

Джинни кивнула, соглашаясь. Пусть у Рона с Гарри своих дел сейчас по горло, именно поэтому поддержка лучшей подруги им нужна как никогда. Гарри писала Джинни, что собирается закончить обучение как можно скорее, чтобы стать настоящим аврором, так что теперь Поттер рвет жилы и не видит почти ничего вокруг. Рон, помимо академии, помогал Джорджу в магазине, так что у него дела продвигались не так стремительно. Брат писал, что не поспевает за неугомонной «избранной», однако не собирается сильно от нее отставать.

Джинни понимала Гарри, Поттер погрузилась в заботы и обучение, старалась забыться изо всех сил, потому что в последнее время произошло слишком много. Джинни не могла даже отчасти представить, какая ноша давит на плечи несчастной девчонки. Пусть история с дневником Тома Риддла и сблизила их, теперь Джинни чувствовала себя как никогда далеко. Гарри не подпускала к себе, шарахалась от каждого неосторожного слова и, кажется, никак не могла разобраться в самой себе.

Джинни могла бы вернуться и пожить у Джорджа в магазине или в доме на Гриммо, но тогда неподалеку непременно будут родители, а значит неизбежны новые ссоры и выяснения отношений.

— Но ты же соскучилась по ним, — Гермиона погладила Джинни по плечу.

— Да-а-а! — Джинни накрыла лицо подушкой, так что звук получился не таким уж и громким. — Но я терпеть не могу, когда мама начинает читать нотации.

Подушка полетела в сторону, отскочила от книжной полки и рухнула на гору разбросанной около шкафа одежды — Джинни все-таки собирала чемодан. Гермиона хихикнула (сама она тоже уже успела поссориться с миссис Уизли), взмахнула палочкой, и подушка плавно опустилась Джинни на макушку.

— Кстати, — Грейнджер, как заправский фокусник, вытянула из рукава сложенное вдвое письмо, — с каких пор ты переписываешься с хорьком?

— Я — что? — Джинни распахнула рот.

Она пару раз хлопнула ресницами, с громким клацаньем захлопнула челюсть и бросилась к начавшей распечатывать послание Гермионе. Подруга расхохоталась, подняла руку повыше и взмахнула плотным конвертом как веером.

— Ответчик в последнее время подозрительно много общается с будущим лордом Малфоем, — Гермиона состроила надменное лицо и ловко увернулась от цепких пальцев Джинни, — признайтесь, ответчик, упомянутый субъект вам нравится?

— Да ну тебя, Миона! — Джинни все-таки удалось достать злосчастное письмо и крепко сжать его в пальцах. — И вообще, мы не на суде!

— Правда? — Гермиона взмахнула палочкой, и под Джинни вместо мягкой кровати оказалась скамья подсудимых. — Так сойдет?

Себе Грейнджер наколдовала белый судейский парик и молоточек вместо волшебной палочки. Джинни расхохоталась, сунула письмо за пазуху и обратила пижаму в полосатую тюремную робу.

— Если ты согласна, в полдень в Рождество сожми портключ и назови пароль, — Малфой сунул Джинни тонкую шпильку для волос и резко отстранился, — «зной». И можешь взять с собой кого-нибудь еще, мама будет рада!

Последнюю фразу он выкрикивал уже через плечо, скрываясь за ближайшим поворотом. Джинни сжала в пальцах прохладный металл украшения и проводила скрывшегося уже из виду Драко долгим задумчивым взглядом.

— Зачем ты согласилась? — выскочившая из темной ниши Гермиона налетела на нее подобно коршуну.

— Понятия не имею, — Джинни сунула портключ в карман и зашагала в сторону гостиной, — мне вообще показалось, что приглашают не меня, а «кого-нибудь еще».

Гермиона обхватила Джинни за плечи и обнажила белые зубы в широкой улыбке:

— Кого, например?

— Гарри? — Джинни смерила тяжелым взглядом загородившую им проход Полную даму. — Кого еще я могу пригласить?

— Думаешь, Малфою нравится Гарри? — Гермиона скептически фыркнула и подтолкнула Джинни внутрь.

В гостиной было немноголюдно, большинство учеников уже забрали родители. Приглушенный красноватый свет нервировал, и Джинни поспешила подняться в спальню.

— Ага, и доставал он ее все время именно поэтому, — Джинни хихикнула, пнула ногой полураскрытый чемодан и рухнула спиной на кровать.

В спальне красного почти не было, разве что перекрасить темно-бордовую дверь не получилось. Балдахины стараниями девочек приобрели золотисто-желтый оттенок и напоминали солнце, а покрывала и обивка мягкой мебели по обоюдному согласию стали темно-песочными.

— И что, ты пойдешь? — Гермиона, казалось, уже выбросила случившееся из головы, зарывшись носом в очередную книгу.

— Вот еще! — бросила Джинни и зашвырнула шпильку подальше.

Джинни стояла у распахнутого настежь окна, всматривалась в темнеющий вдалеке горизонт и вдыхала разрывающий холодом легкие воздух. Она так и не поехала домой, заперлась в комнате и только фыркала на пытавшуюся ее уговорить Гермиону. Джордж еще сегодня утром получил письмо с извинениями и свой рождественский подарок, Рон и Гарри тоже получили презенты. Билл, Чарли и Перси и даже мама с папой не остались без подарков, зато сама Джинни осталась почти без единого кната в кармане.

Джинни крутила в руках шпильку Драко, разглядывала отбрасываемые серебристым металлом отблески и старалась ни о чем не думать. От задувающего в комнату ветра кожа ее покрылась мурашками, волосы растрепались, а теплая шаль так и норовила слететь.

Драко сказал, что его отец устраивает ежегодный праздник в честь дня рождения Нарциссы и Рождества, и Джинни на самом деле было любопытно, как проходят подлобные торжества в богатых домах. Самым пышным праздником в семье Уизли на ее памяти была свадьба Билла и Флер, но у аристократов все наверняка проходило не так. Джинни представляла себе пышные платья вместо мантий, приглушенный свет и красивую музыку в исполнении живого оркестра. Все наверняка танцевали бы вальс или другие красивые танцы, говорили тихо и обмахивались веерами. Джинни хихикнула, попыталась сделать что-то, отдаленно похожее на вращение, и со смешком рухнула в кресло.

Джинни не умела танцевать, не умела вести себя как леди. Джинни умела только играть в квиддич и драться, так что ей совершенно точно было не место на празднике в доме Малфоев.

Шпилька, которую Джинни продолжала крутить в руках, чем-то напоминала изящную волшебную палочку. Серебристая, сияющая лунными бликами расширяющаяся к концу основа, вокруг которой обвивались, точно настоящие, ветви и цветы. Каждый цветок сиял янтарным светом, распускал бутоны и будто подмигивал, ловя пробегающие по серебру отсветы. Джинни фыркнула, мысленно примеряя на себя украшение, и пришла к выводу, что что-то такое для нее слишком шикарно.

Серебро холодило пальцы, а янтарь наоборот, кажется, излучал тепло. Джинни вздохнула, поднимаясь, чтобы закрыть окно, и покрепче сжала шпильку в руке.

— Наверняка уже не работает, — выдохнула она в холодные потоки ночного воздуха и зачем-то добавила, — зной.

В следующее мгновение ее дернуло и закрутило, пол исчез из-под ног и тут же появился. Джинни покачнулась и, проморгавшись, огляделась. Тут же захотелось провалиться сквозь землю или на худой конец одолжить у Гарри мантию-невидимку и быстренько сделать ноги.

Она оказалась посреди освещенного светящимися шарами сада. Все вокруг покрывал толстый слой снега, свет отражался от него и искрил, из-за чего у Джинни заслезились глаза. За деревьями виднелись очертания дома, горящих в нем окон и отбрасывающих причудливые тени людей. Праздник был в самом разгаре, и Джинни никак не могла оказаться на нем долгожданной гостьей. Она поспешно сжала шпильку, но ничего не произошло — она так и осталась стоять посреди сада в пижаме и тапочках.

— Да ладно! — выплюнула Джинни. — Почему эта штука работает, когда не надо, и не срабатывает, когда нужно?

Джинни сжала волшебную палочку и приготовилась аппарировать, на ходу размышляя, куда, когда ближайшие кусты зашевелились, послышался хруст, и из-за деревьев вывалилась темная тень. Джинни вскинула руку, на автомате принимая боевую стойку, заклинание застыло на кончике ее языка.

— Потрясающе, Уизли! — ехидный голос несомненно принадлежал Малфою-младшему. — Опаздываешь на праздник, появляешься черт-те в чем и черт-те где и угрожаешь хозяину дома! Потрясающе!

Драко Малфой выбрался из кустов, отряхнул белоснежный костюм, в котором он почти полностью сливался с ландшафтом, и пригладил зализанные назад волосы ладонью. Джинни фыркнула, не спеша опускать палочку, и перебросила ему злосчастную шпильку.

— Заткнись, Малфой, — фыркнула она, разворачиваясь, — я ухожу.

— Ладно-ладно! — Драко обошел ее по дуге и преградил путь. — Только тут ты не выйдешь.

— Что значит не выйду? — Джинни фыркнула и наложила на себя согревающие чары.

Ноги у нее почти полностью промокли, а пальцы окоченели, так что окатившее с ног до головы тепло на мгновение выбило Джинни из колеи. Она потерла ладони и сделала еще один шаг вперед, когда Малфой схватил ее за локоть.

— У тебя плохо со слухом, Уизли? — Драко настойчиво потащил ее в сторону пестрящего праздничными огнями дома. — На поместье защитный купол, войти можно с помощью портключа, а выйти — только камином.

Джинни громко фыркнула, вырвала руку, но послушно последовала за ведущим ее куда-то в сторону Драко. Парадный вход они прошли мимо, так что должно быть где-то еще была потайная дверь. Джинни оглядела себя с ног до головы, закатила глаза, подтянула вечно спадающие пижамные штаны и, хмыкнув, наколдовала вместо них простенькое платье. Драко, поглядывающий на нее одним глазом, хохотнул, так что Джинни наградила его ударом в плечо.

— Не смей никому рассказывать!

Джинни снились взрывы, падающие обломками башни, смешавшиеся в одну разноцветную массу свои и чужие. Джинни чувствовала на губах едкую пыль, сжимала палочку дрожащими пальцами и шла вперед упрямо, пока еще ноги держали ее уставшее тело. Она знала, что спит, но снова и снова переживала прошедшие моменты, не в силах проснуться. Перед глазами плыло от гари и льющегося пота, язык заплетался, и она уже не замечала, как продолжает колдовать без слов. Хогвартс был разрушен, битва продолжалась, страх тугим узлом сжимал внутренности.

Джинни видела пронесшихся мимо Рона, Гарри и Гермиону, видела мелькающие то там, то сям рыжие макушки братьев, видела яростно размахивающего мечом Невилла и многих других, ни за что не желающих уступать. Джинни видела знакомые лица шести— и семикурсников-слизеринцев, хаффлпаффцев и рейвенкловцев без знаков факультетского отличия и от этого ей почему-то становилось спокойнее.

Стена обрушилась совсем рядом, Джинни едва успела выставить щит и послать наугад атакующее заклинание, когда новая вспышка едва не лишила ее головы. Грязные рыжие пряди упали на пол, но Джинни совсем не обратила на это внимания. Она колдовала одно заклинание за другим, яростно отбивалась от кого-то, скрытого за обломками, и отступала шаг за шагом. Ее враг был силен, гораздо сильнее школьницы-подростка, Джинни не слышала ни единого звука, но может быть это было потому, что в грохоте битвы она была попросту не способна услышать тихие слова заклинания.

Пыль и каменная крошка громко хрустели под ногами, где-то рядом сражался кто-то еще, но Джинни не могла даже повернуть голову. Невидимый враг следил за каждым ее движением, выискивал открытые слабые места и не давал ни мгновения на раздумья. Джинни рыскала глазами в клубах пыли и отбивалась на голых инстинктах. Когда спина врезалась в горячую шершавую стену, Джинни рыкнула, совсем не готовая к такому повороту, и выставила мерцающий, едва держащийся щит. Сил у нее не осталось совсем, ноги подкашивались, и Джинни медленно съехала вниз.

— Ступефай! — выкрикнул кто-то сбоку, и оттуда, где должен был находиться ее враг, послышался глухой стук.

Из-за стены вынырнул Теодор Нотт, слизеринец-семикурсник с забавными каштановыми кудряшками и серьезными светлыми глазами. Он скептически оглядел запыхавшуюся Джинни, сунул ей в руку бутылек с каким-то зельем и скрылся из виду, на ходу выкрикивая:

— Потом поблагодаришь, Уизли!

Джинни послушно выпила врученное зелье, не думая даже, что там может быть что-то нехорошее. В конце концов этот человек только что спас ей жизнь, почему бы не поверить ему хотя бы однажды.

Ноги больше не подкашивались и дышать стало чуточку легче, так что Джинни поднялась, сжала во влажных пальцах палочку, закусила губу, сдерживая наворачивающиеся слезы, и шагнула к лестнице. Вокруг слышались крики и грохот, ночь темным пологом накрывала сражающихся, холодила обожженные пальцы и стирала жаркие слезы.

Внизу тоже было шумно, но шумно совсем по-другому. В Большом зале лежали погибшие, дети и взрослые, они занимали почти все свободное пространство, а вокруг них стояли и сидели родные и друзья. Здесь не было слышно взрывов и заклинаний, помещение наполняли плачь скорбящих и стоны тяжелораненых. Джинни шла вперед медленно, вглядывалась в ряды накрытых простынями тел и отчаянно боялась увидеть не просто едва знакомых школьников, но друзей и одноклассников. Джинни и подумать не могла, что увидит среди погибших родного брата.

Тошнота скрутила внутренности, в горле встал тугой склизкий ком, колени в один миг подкосились. Джинни застыла на мгновение и бросилась вперед, упала на колени и замерла с протянутой рукой. Пальцы едва касались еще теплой белой, покрытой веснушками и кровью кожи, рука Джинни дрожала, оставляя на ней грязные черные пятна. Перед глазами поплыло, так что голова лежащего на полу Фреда слилась в одно мутное рыжее пятно. Джинни всхлипнула, проводя по спутанным волосам брата. Не было больше ни битвы, ни грохота и взрывов, только остывающее тело любимого брата и холодная, засасывающая изнутри пустота.

Джинни вскрикнула, подскакивая на кровати. Холодный пот струился по лбу и спине, пальцы дрожали, а щеки были липкими и горячими. За задернутым бордовым пологом не было видно света, как не было слышно и звуков; полог тишины плотно скрывал почти каждоночные кошмары Джинни. Впрочем, Гермиона все равно знала о них, потому что сама видела во сне почти такие же. Они почти не разговаривали на эту тему, больше проницательно молчали перед камином, когда обе просыпались посреди ночи.

Гермиона уже не спала, сидела на кровати с книгой в руках; висящие над ней светлячки окрашивали и без того осунувшееся лицо в землистый цвет. Джинни оглядела глубокие мешки под глазами подруги и взмахнула палочкой — за прошедший год подобные косметические заклинания она выучила в совершенстве.

— Ты спала вообще? — задала она и без того очевидный вопрос.

— Не смогла уснуть, — вздохнула Гермиона, захлопывая и откладывая книгу в сторону. — А у тебя снова кошмары?

Джинни фыркнула, предпочитая не отвечать, и зашагала в ванную. Сегодня был тот самый день, так что ничего удивительного в кошмарах и бессоннице не было. Ровно год прошел с начала и конца битвы детей с целым миром. Сегодня было второе мая, день праздника и великого траура.

В Большом зале было тихо, непривычно, отвратительно тихо. Джинни захотелось пошутить, сотворить какую-нибудь глупость, и пусть ее даже обругали бы, лишь бы не слышать звенящей, давящей на барабанные перепонки тишины. Четыре стола были сдвинуты вместе, а студенты сливались в черную массу: ни на ком не было ярких нашивок или шарфов, только стандартные черные мантии шелестели от рваных движений. Джинни отыскала по привычке белобрысую макушку и ухватила рассеянную Гермиону за запястье.

Всегда безупречный Малфой сверкал белозубой улыбкой и синяками под глазами, зализанные назад волосы кое-где выбивались торчащими прядями, и одна из манжет мантии была расстегнута. Джинни зачем-то пригладила одну из торчащих прядок, смущенно кашлянула и отвернулась.

— Привет, — никто из них сегодня не сказал бы «доброе утро».

— Ага, — откликнулся Драко, проводя ладонью по волосам.

Гермиона молча кивнула и уткнулась в тарелку. Джинни вздохнула, подавляя желание то ли плакать, то ли смеяться, наложила себе побольше бекона и тихонько попросила заменить тыквенный сок горячим чаем. Кубок сменился дымящейся чашкой с плавающей в ней долькой лимона, Джинни вдохнула свежий запах, сделала глоток и как бы между прочим обратилась к соседу:

— Ты знаешь адрес Теодора Нотта?

Драко вскинул блондинистую бровь и склонил голову, пальцем отводя локоть Джинни в сторону.

— Зачем тебе?

— Я ему благодарность задолжала, — серьезно ответила Джинни.

— О, — откликнулся Малфой заинтересованно, — с каких пор бравые гриффиндорцы благодарят изворотливых слизеринцев?

Джинни смерила его смешливым взглядом, покрутила чашку в пальцах и закусила губу: в груди больно кольнуло.

— С тех пор как изворотливые слизеринцы спасают бравым гриффиндорцам жизнь.

Драко присвистнул едва слышно и заслужил неодобрительные взгляды нескольких сидящих поблизости ребят. Он закатил глаза, махнул им рукой и заметил расстегнутую манжету. Быстро щелкнув запонкой, он смахнул с рукава невидимые пылинки и принял свой самый что ни на есть напыщенный вид. Джинни едва не прыснула, вовремя успев зажать рот рукой, и пихнула его под столом.

— Будет тебе адрес Нотта, — возвращая удар, провозгласил Драко.

Вместо адреса Теодора Нотта Малфой поймал Джинни после обеда и предложил собственную сову, которая этот адрес знала. Джинни как раз направлялась в совятню, чтобы отправить письма Джорджу и Рону, так что просто махнула рукой, позволяя Драко идти с ней. Не то чтобы она была против пользоваться чужой совой (своей-то у нее не было), но передавать письма через посредника было как-то неловко. Кто знает, вдруг Малфой развлекается тем, что тайком читает чужую корреспонденцию. Ответ-то (если он будет) сова принесет хозяину, а не ей лично в руки.

— Тогда я ее тебе подарю, — бросил Малфой, и Джинни даже не сразу поняла, что он говорит о сове.

— С ума сошел? — фыркнула она и ускорила шаг.

Совятня была расположена в одной из башен, и вела к ней узкая каменная лестница, которую, кажется, никто никогда не убирал. Ступени были устланы толстым слоем перьев и засохшего помета, а запах стоял такой, что хотелось на время вовсе перестать дышать. Драко шел за Джинни молча и даже не морщился, только отвечал на ее возмущение и говорил какие-то глупости.

— Можешь считать это подарком на день рождения, — хохотнул Драко, перескакивая через две ступеньки разом, — когда он, кстати?

— Одиннадцатого августа, — отозвалась Джинни на автомате, — и я не нуждаюсь в подарках.

— Да ладно, Уизли, — Драко догнал ее и закинул руку на плечо, — у тебя же нет своей совы?

Джинни окинула его скептическим взглядом, сбросила руку, но все-таки ответила:

— Нет.

— Во-от, — промурлыкал Малфой, — а если я захочу снова поплакаться тебе в жилетку? Как мне тогда с тобой связаться, а, Уизли?

Джинни почувствовала, как краска заливает лицо, и едва не оступилась, поскользнувшись на подстилке из перьев. Драко поймал ее за локоть, сверкнул льдистыми глазами и подмигнул так по-свойски, что у Джинни из горла невольно вырвался гневный рык. Она вырвала руку, резко развернулась, оказываясь на две головы выше Драко, и ткнула в него пальцем.

— Еще одно слово, и я спущу тебя с лестницы.

Уже в спину Джинни услышала насмешливое:

— Ты совершенно очаровательно злишься, Уизли.